Евангелие от морфея

Анатолий Белоусов
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МОРФЕЯ
(повесть)




   Любовь придает смысл тому, что мы де-лаем, хотя на самом деле этого смысла нет.
               
                Виктор Пелевин


Is all that we see or seem
But a dream within a dream?

                Edgar Allan Poe










1

Уж я бегал, бегал, бегал
и устал.
Сел на тумбочку, а бегать
перестал.

                Даниил Хармс




     7 АВГУСТА,  Суббота.

     Он долго стоял, разглядывая забрызганный грязью дорожный указатель. На первый взгляд, ни-чего особенного этот помятый металлический щит, с ровными черными буквами на грязно-белой поверхности, собою не представлял. Указатель, как указатель. Сколько он их перевидал за послед-ние три месяца, одному богу известно. Удивляло то, чту на указателе было написано. 
     До чего странное название... — Александр отвел взгляд в сторону и задумчиво почесал покры-тый трехдневной щетиной  подбородок. — Странное и какое-то не совсем уместное. Никогда не встречал ничего подобного! Откуда в этих местах мог появиться город с таким названием?..
     Криво усмехнувшись, он двинулся дальше. Шоссе было пустынно. За четыре с половиной часа, что он находился в пути, мимо проехало десятка полтора машин, не больше. По обе стороны дороги стоял сосновый лес. Как Александр ни старался переключиться на что-то другое, мысли его возвращались к указателю. Что за ерунда?.. — думал он. — Насколько мне известно, до Глахова не должно было быть ничего подобного. Вообще ничего! Откуда здесь мог взяться город, да еще с таким названием? Ничего не понимаю…
     В сознании вдруг всплыла странная фраза, прочитанная или услышанная им где-то: «Я – всё, что было, есть и будет, и мой пеплум не поднимал ни один смертный». Он попытался вспомнить где, или хотя бы определить, почему она пришла на ум именно сейчас, но так и не смог. Ладно, черт с ней… Пеплум, так пеплум. А то, что не придется ночевать в лесу, это даже к лучшему. Интересно, сколько я уже прошел? Километров тридцать. Значит до Глахова еще около ста восьми-десяти. Нет, это просто великолепно, что здесь оказался город! Пусть даже (...почему не Фивы или Мемфис?...) с таким названием…
     Метров через пятьсот дорога резко повернула влево, мрачный лес кончился и взору его открыл-ся необыкновенной красоты пейзаж. Город лежал в низине и с того места, где он стоял, был виден как на ладони. Узкая лента шоссе спускалась вниз, по арочному мосту пересекала изогнутую, бле-стящую в лучах полуденного солнца реку и терялась где-то между невысоких строений, среди ко-торых то здесь, то там попадались островки пышной зеленой растительности. Посреди одного та-кого островка торчало классическое «чертово колесо», вид которого неожиданно пробудил в Александре теплые, давно забытые чувства.
— Вот это да! — он восторженно покачал головой. — Вот это я понимаю! Будь я проклят, если не задержусь здесь хотя бы на неделю. К черту поиски, пора подумать и об отдыхе.
     То, что произошло дальше, лишний раз доказало ему, что ни один человек, оказавшийся вдали от дома, не застрахован от неожиданностей. Не прошел он и пары кварталов, как на голову ему свалился человек. Это произошло так неожиданно, что Александр не успел ни увернуться, ни от-скочить в сторону. Молодой парень, лет двадцати пяти, приземлился ему прямо на спину и, пова-лив на землю, буквально впечатал в цветочную клумбу.
— Мать твою так! — стряхнув с себя незнакомца, Александр приподнялся и сел. — Вы с ума со-шли!
— Wow!!. Я извиняюсь, — парень, кряхтя, встал на ноги, — сам не знаю… ой!.. как так получи-лось. Сидел, курил…
     Он принялся рыться в карманах.
— Вот, — протянул Александру черный пластиковый прямоугольничек, — моя визитная карточ-ка.
— Да идите вы к черту! — Александр грубо оттолкнул его руку. — Вы мне чуть все ребра не пе-реломали, а теперь суете какую-то карточку. Зачем она мне?
     Ни капли не смутившись, парень засунул визитку обратно в карман, улыбнулся.
— Еще раз прошу прощения. Мне действительно жалко, что я свалился именно на вас.
— Дрыга! — из открытого окна на втором этаже высунулся еще один, лохматый и бледный. — Живой? Ничего не сломал?
     Заметив Александра, сидящего в клумбе, он как-то странно хмыкнул и добавил, обращаясь уже к нему:
— Здрассьте!..
— Дурдом какой-то, — пробормотал Александр.
— Вот, — размахивая руками, заорал Дрыга, — прекраснейшая иллюстрация к нашему с тобой спору. Судя по внешнему виду, этот человек путешественник и уж явно не из местных. Я не ошибся?
     Он выжидательно посмотрел на Александра, но тот промолчал.
— Не кажется ли тебе странным, что я вывалился из окна именно в ту минуту, когда он под ним проходил? И что проходил здесь именно он? И вообще, что я вот так просто взял и вывалился?!.
— Не кажется, — задумчиво ответили сверху. — Заурядная случайность, ничего больше.
— Случайность?!
— Конечно случайность. Вернее, случайность то, что здесь кто-то проходил. А то, что ты выва-лился, это закономерность. Спросил бы лучше, может ему чего надо?
— Ничего ему не надо. Я уже спрашивал.
— Дайте мне сигарету, — попросил Александр. — Если не жалко, конечно.
     Ему очень не нравилось, что при нем говорят так, словно он глухой или слабоумный, совер-шенно не стесняясь его присутствием.
— Сигарету не жалко. Нате.
     Дрыга достал пачку «Примы». Сигарета в пачке оставалась последняя, но Александра это нис-колечко не смутило.
— Спасибо.
— Травитесь, на здоровье.
     Он поморщился.
     (…хамоватый тип…)
— А может вам негде остановиться, раз вы не местный? — поинтересовались сверху. — Могу подкинуть адресок. Отдельная комната, причем недорого.
— Автостопом путешествуете, или так? — спросил Дрыга, комкая пустую пачку и отправляя ее себе в карман.
— Адресок? — Александр задумался.
     Вообще-то, ночевать где-то было надо.
— Ладно, давайте. Если только действительно недорого.
— Трюффо - 17, корпус 2.
— Шутите?
— Если бы! Запишите. Это недалеко отсюда.
— Спасибо, я запомню.
— Хозяйку зовут Светлана Викторовна.
     Дрыга захихикал.
— Сегодня суббота, думаю, застанете ее дома. Желаю удачи, — молодой человек отошел от окна.
— Вот, — Дрыга многозначительно поднял указательный палец, — видите, как вам повезло. А если б я на вас не упал, где бы вы нашли комнату? Гостиниц в нашем городе нету.
— Что же мне теперь, благодарить вас за то, что вы меня едва не убили?
— И демиург ударил в ярости, жезлом по камню цитадели… — вдохновенно процитировал Дрыга.
     Наверху забренчала гитара.
— Всего хорошего. Надеюсь, еще увидимся.
     Он развернулся и заковылял прочь. Судя по походке, ногу при падении он все-таки вывихнул.
— Жду с нетерпением, — иронично отозвался Александр.
     Отряхнувшись, он посмотрел на часы. Мысль о том, что ночевать сегодня придется не в лесу, и не в грязной вонючей гостинице, наполнила его оптимизмом.

     Отложив гитару в сторону, Барик порылся в пепельнице и, выбрав окурок  подлиннее,  закурил. 
     До чего же мне все осточертело, — подумал он. — Третий месяц топчемся на месте и ни одной новой песни. А впрочем, что тут удивительного? Разве с этим придурком что-нибудь сделаешь! И зачем я ушел от Лысого? Была солидная база, была своя программа. Пусть дерьмовая, но была. А что теперь? Ни кола, ни двора, да (…сбоку бантик…) в придачу этот… баклан! И ни одной новой песни за лето. Ни одной!
     Сердито раздавив окурок в пепельнице, он покосился на дверь. Словно под действием его взгляда, дверь распахнулась, и в комнату влетел Дрыга.
— Нет, ты видел? — заорал он с порога, размахивая руками. — У этого парня под курткой была майка с Гленном Роджерсом! Я сперва подумал, мне кажется, а потом присмотрелся, так и есть!
— Ну и что? Подумаешь, тоже мне событие, — Барик сидел насупившись, вжавшись глубоко в кресло. — Готов поспорить, что этот мужик понятия не имеет о том, кто такой Гленн Роджерс, а на то, что нарисовано у него на майке, ему глубоко наплевать.
— Да ладно, брось. Дело-то ведь совсем не в этом.
— Конечно не в этом. Дело в том, что мы в последнее время валяем дурака и ничего не делаем.
     Несколько поубавив пыл, Дрыга пересек комнату и, плюхнувшись в свободное кресло, закинул ноги на подоконник. Как он меня достал!.. — тоскливо подумал он. — Можно подумать, проблема во мне.
— Знаешь что, Барик? — произнес он проникновенно. — Кончай мудить, а. Четыре песни сдела-ли? Сделали. Чего тебе еще надо?
— Четыре песни?! Да ни хрена мы с тобой не сделали. Если ты называешь эту пургу песнями, то ты такой же музыкант, как я… мясорубка!
— А что, мясорубка из тебя получилась бы отличная. Ты и на басу играешь как на мясорубке. Я-то тут причем?
— Слушай, заткнись, пожалуйста. Меня от тебя тошнит.
— Ну, так сходи проблюйся.
     Несколько минут оба сидели молча, кидая друг на друга косые, полные ненависти взгляды. Солнце уже давно выползло из-за крыши соседнего дома и его лучи падали на гитару, которую Барик прислонил к холодильнику. От ровной работы мотора гитара слегка подрагивала, а по по-толку бегали солнечные зайчики.
     Первым не выдержал Дрыга.
— Для тебя что важнее:  рубить бабки  или  заниматься искусством? — все еще с легким раздра-жением спросил он. — Неужели ты не понимаешь, что музыка и коммерция две вещи не только несовместимые, но и глубоко противоположные друг другу по духу?
— А неужели ты не понимаешь, что для того, чтобы сделать хорошую музыку, нужны деньги?
— Как мы можем делать хорошую музыку, если ты думаешь не о музыке, а о том, как и кому ее повыгоднее продать?
— Я думаю не о том, как ее продать, а о том, станет ее кто-нибудь слушать или нет.
— А тебе не один хрен?
     Барик схватил со стола пустую пивную банку, повертел ее в руках, скомкал и зашвырнул в угол.
— Пойми, мы не можем не думать о слушателе, — с жаром  заговорил он. — Если ты хочешь пи-сать песни только для себя, то можешь вернуться в свою кочегарку, а о сцене забыть.
— Между прочим, именно в кочегарке начинали свою карьеру многие из современных рок-звезд, — рассмеялся Дрыга. — Цой, например.
— До Цоя тебе, как до Америки пешком, — съязвил Барик.
     Дрыга ничего не ответил. Он вспомнил, как год назад играл в группе Попугаича и как после скандала в «Бульдоге» его оттуда выперли. Честно говоря, особого удовольствия от общения с Попугаичем он не получал. Тупой и совершенно бездарный ублюдок, ничего больше. Зато, пока он был в группе, ему платили деньги. И неплохие, если учесть, что на концертах он никогда не выкладывался, а на репетициях появлялся через раз. Дрыга вздохнул.
— Ладно, давай попробуем еще раз. Пишем ритм-секцию.
     Он полез за ударную установку.
— Ида была права, — вяло отреагировал Барик, подключая бас-гитару к усилителю, — выше клу-ба железнодорожников тебе не подняться. Одного не понимаю, я-то зачем с тобой связался?
— Я эту белобрысую стерву когда-нибудь точно убью! — Дрыга несколько раз ударил по бараба-нам. — Болтает, чего не надо…
— Фанеру слушай внимательно!
     Барик надел наушники, пробежался пальцами по клавиатуре компьютера. Дрыга поморщился, но выступать, как в прошлый раз, не стал. Через несколько минут воздух наполнился звуками му-зыки.

     Когда она вернулась из душа, вода в кастрюле уже начинала кипеть. Придерживая одной рукой намотанное на голову полотенце, Анна нагнулась и осторожно убавила газ. Коротенький белый халат, накинутый на голое тело, при этом слегка распахнулся и она машинально затянула пояс по-туже. Интересно, — промелькнула глупая мысль, — а если бы здесь сидел ОН, вела бы я себя так же или наоборот, ослабила бы пояс еще сильнее? Эта мысль застигла ее в врасплох, и она замерла посреди кухни.
     Боже мой, какая я дура! — растерянность сменилась раздражением, переходящим в легкое не-годование. — Откуда ЕМУ здесь взяться? Столько раз обещала никогда больше не думать о НЕМ и ничего не могу с собой поделать. Глупо! Мы и вместе-то были всего пару раз, прошло почти два года, а я до сих пор не сумела стереть ЕГО из памяти…
     Резким движением сорвав с головы полотенце, Анна швырнула его на стул, взяла со стола до-щечку с нарезанным картофелем и осторожно, чтобы не забрызгать плиту, запустила картошку в кастрюлю. Накрыла крышкой, (…вот тебе!..) схватила со стула влажное полотенце и вышла в ко-ридор.
     Хватит, сколько можно себя жалеть? — рассуждала она, расчесывая перед зеркалом длинные черные волосы. — Вон Светка, тоже одна и ничего. Я-то ЕГО уже сколько не видела, а у Светки ее ненормальный почти каждый день перед глазами. И хоть бы раз внимание на нее обратил. Ходит, вечно сутулый, ни о чем кроме своих книжек не думает…
     Ей вспомнилась последняя вечеринка. Светка тогда надела свое лучшее платье, черное с де-кольте, весь день накануне провела в парикмахерской… В общем, выглядела обалденно. Парни только на нее и пялились, а этот растяпа просидел весь вечер в углу и даже не посмотрел в ее сто-рону. С профессором истории разговаривал. А ведь отлично знал, что это платье она надела спе-циально для него. Какие эти мужики козлы! Защелкнув волосы заколкой, она еще раз глянула на себя в зеркало, после чего вернулась на кухню.
     Вставив в магнитофон кассету, Анна достала из холодильника рыбу. Голос Джули Круз, лив-шийся из динамиков, на какое-то время отогнал от нее все нежелательные мысли. Она даже начала пританцовывать в такт музыке и попыталась подпевать, но так как владела английским недоста-точно хорошо, очень скоро перешла на невнятное бормотание. А вездесущий внутренний голос, так редко оставлявший ее в покое, вернулся снова.
     Когда я видела ЕГО в последний раз, — вспоминала она, — у НЕГО был «Шевроле». Крутой парень на классной иномарке. Интересно, чем ОН сейчас занимается? Наверное, уже давно пере-брался за границу. В Швейцарию или Италию… Она закрыла глаза, пытаясь представить себя ря-дом с НИМ на палубе прогулочной яхты, где-нибудь на южном побережье Франции. Средиземное море, чайки… Соленый морской ветер играет ее волосами, время от времени забиваясь под подол легкого платья, чтобы повыше задрать его. Она прижимает платье рукой, но не сильно, (…совсем как Мэрлин Монро…). Важно выглядеть в ЕГО глазах привлекательной и сексуальной. ОН стоит рядом, одной рукой нежно обнимая ее за талию, а в другой сжимая бокал с шампанским.
     «…I want you, welcome back inside my heart…» — обворожительно и томно пела Джули Круз.
     Анна моргнула, видение белоснежной яхты исчезло. Она снова оказалась на своей кухне, уют-ной и чистой но, пожалуй, чересчур маленькой и не совсем современной. Старая мебель, давно устаревший, готовый вот-вот выйти из строя холодильник, допотопная газовая плита… Все это выглядело таким уродливым и убогим, по сравнению с тем, что рисовала она в своем воображе-нии. Все это так раздражало. Лучшие годы жизни я провожу одна, среди этого хлама, — подумала она. — Самые лучшие и самые… А что будет дальше?!.
     Мысль о том, что может быть дальше, настолько испугала ее, что Анна поспешила как можно скорее отогнать ее прочь и, вернувшись к разделочной доске, с удвоенной энергией принялась орудовать ножом. Нет! Со мной такого не случится. С кем угодно, только не со мной. Я слишком молода, слишком умна и красива, чтобы всю жизнь провести  среди этой мерзости.  Работа – дом, дом – работа; вечная нехватка денег, идиот муж… Нет, с кем угодно, только не со мной!..
     После обеда она хотела пойти к Светке, но вспомнила, что через неделю ей сдавать курсовую работу, а она к ней еще не прикасалась. Тема была довольно простая, но до невозможности скуч-ная. Несколько раз в течение месяца Анна делала над собой усилие и принималась-таки за работу, однако дальше верчения в руках карандаша и бессмысленного созерцания рисунков на обоях или фотографии Леонардо Ди Каприо дело не шло. Точно так же все обстояло и сегодня. Несколько минут она собиралась с духом, затем решительно пододвинула стул к письменному столу и, вы-хватив из толстой пачки чистый лист, твердым почерком написала на нём: «МОРАЛЬНАЯ ПЕДАГОГИКА и ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО ОРАЗОВАНИЯ». Поколебалась, и раздражен-но скомкав листок, швырнула его в корзину для бумаг. Выходило что-то не то.
     Господи, как же мне все надоело! Ну, чего ради я торчу сейчас, как последняя дура, в четырех стенах, когда на улице солнце, а у Светки уже наверняка начинает собираться тусовка?.. — мысли возникали сами собой, помимо всякой воли и мысли эти были о чем угодно, только не о работе. — Ну, закончу я институт, что дальше? Всю жизнь учить неблагодарных оболтусов за какие-то ко-пейки? Подрабатывать уроками на дому? Да кому это нужно!.. 
     Нет, надо срочно выходить замуж, — полу в шутку, полу всерьез решила она. — Замуж за пре-успевающего бизнесмена. Или за адвоката. Не важно! Главное, чтоб у него были деньги… Еще раз с сомнением взглянув на толстую кипу чистых листов, Анна положила карандаш и встала из-за стола. Часы в гостиной показывали без четверти пять. Самое время сделать небольшой перерыв. Никуда эта несчастная работа не убежит. Не сделаю сегодня, сделаю завтра. Главное, не надо нервничать. До защиты еще целая неделя, а если хорошо постараться, то весь реферат можно на-писать за четыре дня. А что? И очень даже просто!..
     Пританцовывая перед зеркалом, она скинула халат, натянула трусики и с трудом влезла в узкие черные джинсы. Долго копалась в шкафу, пока не нашла свою любимую блузку. (…ту самую…) Еще раз окинула себя взглядом и надев черные туфельки на высоком каблуке, выбежала на улицу.

     Нужный ему дом он нашел, когда было далеко за полдень. Между тем, Александр почти не за-метил тех нескольких часов, что шатался по городу. Время пролетело незаметно, словно за игрой в бильярд. С каждой минутой, проведенной здесь, город поражал его все больше и больше. Каким-то внутренним чутьем Александр ощущал, что здесь именно то место, куда он так страстно стре-мился. И чем дольше он тут находился, тем сильнее становилась его уверенность. Три месяца бес-плодных поисков, и вот…
     Неужели это здесь?!. — спрашивал он себя. — Неужели город с таким дурацким названием и есть то место, которое я разыскивал?.. Ему вспомнился забрызганный грязью дорожный указатель на обочине дороги. Но почему? Согласно моим расчетам, еще слишком рано!.. — его охватили сомнения. — А может не слишком? Может в самый раз? Ведь чувствую же я это. Ведь что-то же я ощущаю. Или мне только кажется?..
     Домик, в котором ему должны были сдать комнату, находился на самой окраине и стоял не-сколько в стороне от остальных. Пройдя по песчаной дорожке до крыльца, Александр остановился перед деревянной дверью приятного кофейного цвета и не найдя ни кнопки звонка, ни чего-либо подобного, просто постучал. Дверь открыла симпатичная брюнетка. Лет двадцати на вид, невысо-кая, но хорошо сложенная.
— Извините, мне бы… Светлану Викторовну, — попросил Александр. — Я ищу комнату и мне сказали, что…
— Все правильно. Я сдаю комнату, — девушка улыбнулась. — Проходите.
     Она посторонилась, Александр вошел внутрь. С первых же шагов его поразил царивший по-всюду беспорядок. Пустые коробки, бутылки, предметы верхней одежды… Все это валялось как попало и где попало. Создавалось впечатление, что совсем недавно здесь устраивали шумную гу-лянку, прибраться после которой до сих пор не успели. В огромной гостиной, куда он проследовал за хозяйкой, Александр увидел еще одну девушку, внешне чуть старше владелицы дома. Он по-здоровался, девушка рассеянно кивнула в ответ.
— Это по поводу комнаты, — пояснила ей хозяйка.
     И обращаясь уже к Александру, добавила:
— Прошу вас.
     Она указала на дверь справа. За матовым стеклом оказался коридор. Довольно длинный и до-вольно темный. Следуя за своей провожатой, Александр пару раз обо что-то споткнулся и едва не расшиб себе лоб, налетев на вынырнувший из темноты деревянный столб.
— Сюда, — девушка остановилась в конце коридора, широко распахнув оказавшуюся там дверь, — ваша комната здесь. Постельное белье свежее, телевизор в рабочем состоянии. Душ налево по коридору, туалет чуть дальше. За все – четыреста рублей в месяц.
— Да, недорого, — согласился Александр. — Не знаю как на месяц, но… на пару недель я бы у вас задержался.
— Что ж, как вам угодно.
     Перешагнув порог своего нового жилища, Александр снял рюкзак и бросил его на кровать. Комната оказалась не слишком большой, но по сравнению с тем, что он видел в холле, здесь было довольно уютно и чисто.
— Располагайтесь, привыкайте. Я буду в гостиной, — девушка улыбнулась. — И когда пойдете обратно, не забывайте, пожалуйста, про колонну.
— Какую колонну?!. А-аа… — он рассмеялся. — Вы про тот столб…
     Улыбнувшись, девушка вышла.
     Оставшись один, Александр еще раз осмотрелся, приходя к заключению, что комната ему дей-ствительно нравится. Все здесь было устроено простенько, но со вкусом. Пружинистая кровать, стол, пара мягких стульев. У окна – тумбочка с телевизором, а рядом с тумбочкой что-то вроде кушетки. Зеленые обои, зеленые шторы на окнах, пестрый с преобладанием зеленого оттенка ко-вер над кроватью. На противоположной стене – пара книжных полок. Пробежавшись взглядом по корешкам, Александр отметил, что здесь была собрана литература преимущественно философско-го характера. Платон, Аристотель, Кант… Пара томов Лейбница… Декарт, Френсис Бэкон. «Фи-лософия общего дела» в соседстве с «Тошнотой»… Несколько не вписывался в общую картину «Молот ведьм»  Шпренгера & Кремера, хотя… — Александр улыбнулся, — это еще, как сказать.
     Закончив осмотр, он достал из рюкзака чистый костюм, переоделся. Никакой усталости не ощущалось, а потому он решил еще немного побродить по городу. Кроме того, в голову пришла интересная мысль и Александру не терпелось проверить свою догадку. В коридоре, забыв о пре-дупреждении хозяйки, он снова налетел на колонну, выругался, а потом рассмеялся. Прямо как в том анекдоте про грабли…
     В гостиной, к его удивлению, никого не было. Откуда-то из прихожей доносились голоса и он решил что, скорее всего, Светлана пошла провожать свою подругу. Александр присел на диван. От нечего делать, он достал бумажник, отсчитал двести рублей и положил их, вместе с паспортом, в карман пиджака.
     Светлана вернулась довольно скоро, но и на этот раз она была не одна. Вместе с ней в гостиную вошла новая девушка. Высокая, в черных обтягивающих джинсах и коротенькой белой блузке. С первого же взгляда на нее, Александр почувствовал, как в области солнечного сплетения у него что-то сжимается.
— Вот, — он неуклюже поднялся с дивана и сделал пару шагов навстречу хозяйке, — паспорт и деньги за две недели.
     Сказал и не узнал собственного голоса.
— Очень хорошо, — Светлана взяла деньги. — Паспорт можете оставить у себя. Надеюсь, вам здесь понравится.
— Я тоже на это надеюсь, — медленно проговорил Александр.
     Все это время взгляд его был прикован к девушке в белой блузке. Она стояла неподвижно с широко открытыми глазами, в которых замер то ли легкий испуг, то ли удивление. Возникла не-ловкая пауза.
     Молчание нарушила хозяйка дома:
— Вы знакомы? — вопрос был обращен к обоим сразу.
— Знакомы? Н-нет, не думаю, — Александр отвел взгляд в сторону, сконфуженно кашлянул. — Я в вашем городе впервые.
— Нет, — девушка улыбнулась, — по-моему, мы не знакомы.
— Александр Тагес, — представился он.
     И снова собственный голос прозвучал словно издалека.
— Я сдала ему комнату, — пояснила хозяйка подруге, — на полмесяца.
— Смирнова Анна, — девушка на секунду задумалась, потом добавила, — странно, мне кажется, я вас уже где-то видела…
     Она пересекла гостиную и села в свободное кресло. Черты ее лица были теперь совершенно спокойны, даже чуть насмешливы. В них не осталось и тени прежней растерянности.
— Мы собирались пить чай, — с несколько преувеличенной любезностью сообщила хозяйка. — Вы не составите нам компанию?
— С огромным удовольствием, только в другой раз, — Александр виновато развел руками. — У меня назначена очень важная встреча.
— Ну что ж, тогда не будем вас задерживать. Вот, возьмите...
     Она протянула ему небольшой черный футлярчик.
 — Здесь два ключа. Один от парадного, другой от бокового крыльца. С черного хода вы можете попасть к себе в любое время суток.
     Взяв ключи, Александр поспешно вышел на улицу.

     С самого утра настроение у нее было хуже некуда. И как обычно, все началось с пустяка. Умывшись и поставив чайник на огонь, Ирина заглянула в календарь. Этот нехитрый ритуал она проделывала каждое утро, изо дня в день, и очень гордилась, что ни разу за последние два года не изменила своему правилу. На сегодня календарь не обещал ничего хорошего. «День весьма слож-ный. Возможны конфликты. Во избежание их постарайтесь быть сдержанным». Она покосилась на полуприкрытую дверь спальни. Тоже мне, новость. Можно подумать, бывают дни, в которые кон-фликт невозможен.
— Вовка! —  крикнула она сердито. —  Половина восьмого. Вставай!
     Как можно было ожидать, никакого ответа из спальни не последовало.
— Вставай, я тебе говорю! — проорала она, распахивая дверь настежь и зажигая верхний свет. — Ты меня знаешь, третий раз повторять не буду.
     Но и эта фраза не произвела на спящего почти никакого эффекта. Единственное, что он сделал, это пробормотал какую-то нечленораздельную ерунду, перевернулся на другой бок и накрыл го-лову подушкой. ЕЁ ПОДУШКОЙ!  Ирина почувствовала, как все у нее внутри начинает кипеть. Обычно в такой ситуации она стремительно подлетала к кровати и, сорвав подушку у него с голо-вы, несколько раз больно щипала его за нос или за ухо. Понятно, что после такой экзекуции он просыпался как миленький и, соскочив с кровати, принимался на нее орать, но... Но главное, что он просыпался! Главное, что она добивалась от него того, что хотела.
     Однако сегодня все получилось совсем иначе. Как только она приблизилась, он, совершенно для нее неожиданно, скинул с себя одеяло и, повалив ее рядом с собой, схватил за нос.
— Попалась! — в голосе его был явный переизбыток торжества.
     Он упивался своей победой. Он находился вне себя от радости, что сумел так ловко ее провес-ти!.. И тогда, несмотря на то, что схватив ее за нос, он не причинил ей совершенно никакой боли, Ирина сжала руку в кулак и изо всей силы ударила его по лицу. Никто не спорит, она излишне по-горячилась, но разве могла она поступить иначе? Разве могла она позволить этому самодовольно-му ничтожеству одержать над ней верх?!. И хотя, меньше чем  через двадцать минут, инцидент был полностью исчерпан, он просто выкинул его из головы, как нечто несущественное, ненужное (…одно слово – Дрыга!..), для нее весь предстоящий день был испорчен.
     На работе, не в силах сосредоточиться, Ирина ужасно нервничала, что напрямую отражалось на ее посетителях. Сначала она пыталась держать себя в руках, но это ей удавалось не долго. Своей бестолковостью, эти люди могли довести до белого каления кого угодно! Во избежание серьезных неприятностей, она закрыла библиотеку на два часа раньше положенного срока и чтобы хоть как-то развеяться, решила забежать к Светке. Но и это не помогло. Чуть ли не следом за ней приперся какой-то мужик, назвавшийся новым постояльцем, Светка повела его смотреть комнату и по обыкновению начала корчить из себя этакую аристократку… В общем, как только она вернулась, Ирина забрала у нее выкройки, попрощалась и ушла. Портить отношения с подругой не хотелось.
     Ну вот, — рассуждала она,  направляясь  к  автобусной  остановке, — а еще говорят, что астро-логия не наука. Весь день одни неприятности! Как после этого не верить тому, что предсказывают звезды?.. Собственно говоря, к горячим приверженцам астрологии она себя не причисляла. Даль-ше газетных прогнозов и зодиакальных гороскопов ее интересы не простирались. Но в календарь она верила! И если в нем было написано, что день неудачный, неудачи действительно преследо-вали ее с утра до вечера. Что делать, от судьбы не уйдешь.
     Было душно и тесно. Автобус страшно трясло и сверток, лежавший у не на коленях, то и дело подпрыгивал, все время норовя упасть на пол. Дура, — ругала она себя, — зачем напросилась? Могла бы просто встать и уйти, а теперь вот тащись на другой конец города… Выкройки нужно было занести Нине.
— Билет! — услышала она над самым ухом неприязненный голос. — Оплачиваем за проезд!..
    Смерив кондуктора презрительным взглядом, Ирина двумя пальцами извлекла из сумочки про-ездной и, помахав им перед носом кондуктора, небрежно швырнула обратно. Эти представители сумчатых, прямые наследники иудейских мытарей!.. — она усмехнулась. — «Оплачиваем за про-езд»… Вот вам, пожалуйста, еще один… бездарь. Оплачивают проезд, а «за проезд» платят. Чему их только в школе учили?..
     В памяти почему-то возник мужчина, так некстати пожелавший снять у Светки комнату. Уста-лый и пыльный, с каким-то совершенно невообразимым рюкзаком за спиной, это человек не вы-звал у нее тогда ничего, кроме раздражения. Теперь же, вспоминая черты его лица, его несколько сконфуженное «добрый вечер», Ирина с удивлением поймала себя на том, что испытывает к нему если не симпатию то, по крайней мере… сочувствие.
     Она вспомнила детство. Маленький гадкий утенок с рыжими косичками и веснушчатым носом. Ее дразнили все. Дразнили в детском саду, дразнили в школе, дома. И очень рано ей стало понят-но, что в отличие от старшей сестры, в семье она была нежеланным ребенком. Чуть позже, во вре-мя одного из скандалов, ее мать призналась в пылу, что очень жалеет о том, что не успела вовремя сделать аборт. Этих слов Ирина не простила ей до сих пор. А тогда… Тогда ей захотелось умереть или просто собраться и уйти. Убежать из этого дома навсегда и никогда больше не возвращаться в него! Часто по вечерам, сидя на своем диванчике поджав колени, одна, в темноте, она пыталась представить себя, бредущей по пыльной проселочной дороге. Девятилетняя девочка в стареньком платьице, с узелком за спиной… И ей становилось так жалко себя, что она начинала плакать…
     Из автобуса она вышла, не доезжая одной остановки. Почему-то возникло желание пройтись пешком. Вспоминать детство Ирина не любила и делала это крайне редко. Нечего ей было вспо-минать, да и незачем.
     Уже возле подъезда она столкнулась с Нинкиным мужем. Красный, со сбившимся набок гал-стуком, он выскочил на улицу, едва не сшибив ее с ног. Сверток с выкройками упал на землю. Вместо того чтобы поднять его и извиниться, он смачно выругался и, размахивая руками, помчал-ся вверх по улице.
— Ну вот, — Ирина сама подняла сверток, стряхнула с бумаги пыль, — а говорят, астрология не наука…
— Сука! Су-ука!!. —  донес до нее ветер. — Блудливая тварь!..
     Она зашла в подъезд. Лифт не работал, поэтому подниматься пришлось пешком.

— Чьё?!. — Сергей стоял посреди комнаты, сжимая в руках чужие подтяжки. — Я нашел их в ванной. Откуда в моем доме появилась эта мерзость?
     На мгновение Нина растерялась. Лицо ее побледнело, глаза забегали. Но только на мгновение. Через секунду она уже полностью овладела собой.
— Я спрашиваю, как эта гадость могла попасть ко мне в ванную?
     Сергей бросил подтяжки на пол.
— Что ты орешь? Я была на рынке и мне перевязали этим фруктовый пакет.
— Этим?! — Сергей пнул подтяжки ногой.
     Взлетев в воздух, они повисли на люстре.
— Этим?!!
— Да этим, — голос ее был спокоен и тверд.
— Ты меня что, совсем за дурака держишь? Свертки перевязывают веревкой. И вообще, какого дьявола тебе делать на рынке?
— Я ездила в ателье, а на обратном пути ужасно захотела чего-нибудь…
— Где сверток? — перебил он.
— Какой сверток? — на лице у нее промелькнула прежняя растерянность.
— Где сверток, который ты привезла, дура?!
— Апельсины в холодильнике, ананас на столе. Бумагу, в которую все это было завернуто, я вы-кинула.
— Бумагу выкинула, а подтяжки повесила на крючок в ванную, да? Наверное потому, что они со-вершенно новые и очень дорогие.
     Сергей ринулся к холодильнику.
— И вообще, — заорал он с кухни, — эти цитрусы лежат здесь уже третий день. Ну! Я же отлично помню.
— Эти цитрусы появились там только сегодня.
— А где, в таком случае, те? — он вернулся в комнату. — И где бумага от свертка?
— Сколько можно повторять? Бумагу я выбросила.
— В окно?
— В мусоропровод…
     Заверещал телефон. Сергей заметался по комнатам в поисках трубки.
— Да! Слушаю вас, — заорал он, обнаружив ее в библиотеке под диванчиком.
— Извините, пожалуйста, — услышал он приятный, (и, кажется, до боли знакомый), мужской го-лос, — я, наверное, ошибся номером…
— Кого вам надо?!!
     Пошли короткие гудки.
— Кто там? — Нина закусила нижнюю губу.
— Наверное, продавец с базара, — съязвил Сергей. — Просил подтяжки вернуть.
— Очень смешно…
     Несколько секунд он стоял неподвижно, затем с силой швырнул трубку об стену. Пластмассо-вые осколки брызнули в разные стороны.
— И чего ты хочешь этим добиться? — не повышая голоса, произнесла Нина. — Твои беспочвен-ные обвинения просто смешны. А сам ты… Ты выглядишь как последний идиот, ломая вещи в собственном доме.
— Я и есть идиот, потому что не сумел разглядеть тебя сразу. Я вкалываю как ишак, я с утра до вечера верчусь, зарабатывая для тебя деньги. А когда прихожу домой, то вместо любящей жены нахожу здесь вот это!..
     Сдернув подтяжки с люстры, он швырнул их ей в лицо.
— Да! Да!! Я тебе изменила и имею на это полное право! — завопила в ней ущемленная гордость. — А знаешь с кем? С Карлом Маргусом. И знаешь почему? Да именно потому, что ты крутишься с утра до вечера, как вошь на гребешке, что тебя никогда не бывает дома, а если ты здесь изредка появляешься, то только для того, чтобы пожрать или выспаться. И15 ты называешь это жизнью? А может ты думаешь, что я не живой человек? Может ты думаешь, что я могу обходиться без тепла и ласки, что мне очень весело сидеть здесь одной в четырех стенах? Вспомни, когда мы последний раз занимались любовью? Да у тебя же он не стоит от этой проклятущей работы!..
     Сергей не дал ей договорить. Не размахиваясь, он ударил ее по лицу. Совершенно этого не ожидая, Нина не сделала даже слабой попытки закрыться. Удар пришелся точно в переносицу, она пошатнулась и мягко опустилась на пол. Из носа у нее потекла кровь.
— С-сука, — процедил он сквозь зубы, наблюдая за тем, как кровь его жены капает на новый ко-вер. — Я завтра же подаю на развод и клянусь богом, не оставлю тебе ни копейки. Ты выметешься из моего дома с тем же, с чем сюда притащилась. Тебе ясно?
     Нина всхлипнула.
— И как ты смеешь обвинять меня в том, что я уделяю тебе мало времени? — спросил он. — Не на тебя ли я трачу все свои силы, не для того ли я вкалываю, как проклятый, чтобы ты могла поку-пать свои поганые тряпки, дорогие побрякушки, и каждый месяц летать в Грецию или на Канары?
     Он схватил первую подвернувшуюся под руку шкатулку с драгоценностями и высыпал ее со-держимое на пол.
— Ну, чего заткнулась?
— Какой же ты… мерзавец, — тихо, но отчетливо сказала она, — как же я тебя ненавижу!
— Ты меня ненавидишь? — он присел на корточки, заглядывая ей в лицо. — Ну так катись отсю-да, кто же тебе мешает? Или ты скажешь, что не изменяла мне никогда раньше? Или что хоть раз нашла в кармане моего пиджака чей-нибудь лифчик?..
     Нина молчала.
— Тогда я отвечу сам, — Сергей выпрямился. — Вся твоя жизнь – дерьмо, и всё, к чему ты так жадно стремишься, я презираю. Будь ты проклята, потаскуха! Я больше не желаю иметь с тобой ничего общего…
     Он хотел добавить что-то еще, что-нибудь до невозможности обидное, но от перевозбуждения и злости, слова застревали в горле. Тогда он развернулся и громко хлопнув дверью, выскочил из квартиры.

     Нетрудно догадаться, что никакой встречи у него назначено не было. Во что бы то ни стало, ему нужно было убраться из гостиной, а для этого годился любой предлог. Гуляя по городу безо всякой конкретной цели, Александр пытался разобраться, что же такое с ним произошло? Кто эта девушка, действительно ли он не видел ее раньше?.. Нет, кажется, не видел. Но тогда почему она так поразила его, если не сказать большего?..
     Светом и зеленью, своей тихой размеренной жизнью, своей архитектурой город Александру очень понравился. Дома здесь, в основном, были одно- и двухэтажные. Высотных зданий он на-шел только два – жилой десятиэтажный дом в центре, (по всей видимости, элитный) и белая пяти-этажка, принадлежавшая мэрии. Автомобильное движение оказалось не слишком интенсивное, от чего город только выигрывал. Парки и скверы содержались в безупречном состоянии. А за горо-дом протекала сказочной красоты река. Сугата, как он узнал впоследствии.
     Сидя на берегу и наблюдая за резвящимися на противоположной стороне мальчишками, Алек-сандр думал. Думал о том, какая все-таки странная штука любовь. Она подкрадывается незаметно, неслышно и вдруг наваливается на человека всей своей тяжестью, терзая и мучая его, а порой до-водя до безумия. Любовь… Сколько о ней написано, сколько спето, но стала ли она от этого по-нятнее? Развеялся ли хоть немного ореол тайны, окружавшей ее? Едва ли…
     Когда-то давно Александр попытался дать свою трактовку любви, желая вплести это загадоч-ное явление в общий контекст своей мировоззренческой картины. На уровне абстрактного поня-тия, — рассуждал он, — любовь есть стремление человека к слиянию с Абсолютом. Любовь меж-ду Мужчиной и Женщиной, это первая попытка из двух разрозненных «Я» сделать одно общее. Это первый опыт на долгом пути собирания каждого отдельного «Эго» в «Эго Абсолютное»… Что ж, получилось довольно отвлеченно и сухо. А самое главное, выигрывал ли он от того, что сумел объяснить любовь?.. Сначала появилась Боль, затем Грусть и, наконец, Смерть* . Любовь умерла, а он остался жить.
     Александр вздохнул, бросил в воду камешек. Анна, — подумал он, — красивое имя… Перед глазами возник образ девушки. Нежные правильные черты лица, длинные черные волосы и широ-ко раскрытые серо-голубые глаза. В этих глазах отражался весь мир, вся Вселенная! Они были на-столько глубоки и настолько прекрасны, что утонуть в них не составляло никакого труда. А глаза, как известно, зеркало души…
     Хватит! — бросив в воду еще один камень, он встал. — Достаточно с меня того, что уже одна-жды случилось. Не за тем я сюда пришел, совсем не за тем. Тоже мне, деятель, нашел время влюб-ляться!.. Нужно искать помещение, собирать людей, а я вместо этого валяю дурака. Нет, так дела не делают! Завтра же приступаю к активной работе, а сегодня… Ну а сегодня день все равно про-пал.
     На обратном пути Александр зашел в экспресс-бар. Был уже вечер, а он еще даже не обедал. Столовые в это время закрыты, в ресторан – дорого. Ну да ничего, перекусить можно и здесь. Свежий воздух, приятная музыка. Народу – почти никого. Столики стояли сразу у входа в парк, прямо под открытым небом. Александр ел не спеша, с наслаждением. За столом напротив сидел мужчина в дорогом костюме и пил коньяк. Вид у него был какой-то потерянный, мужчина часто вздыхал, что-то бормоча себе под нос. Заметив Александра, он взял бутылку и подошел к нему. Больше в баре посетителей не было.
— Извините, не помешаю? — вежливо спросил он.
— Нет, от чего же, — Александр улыбнулся, — буду только рад. Присаживайтесь.
— Барский Сергей Николаевич, — представился незнакомец. — Коммерсант.
— Очень приятно. Александр.
     Мужчина отхлебнул из бутылки, закурил.
— Будете?
— Нет, — Александр покачал головой. — Предпочитаю пиво.
— Ну, как знаете.
     Помолчали.
— Все женщины делятся на два типа, — сообщил Сергей Николаевич, делая еще один глоток из бутылки. — Первый тип, это самопожертвенная и любящая, а второй – эгоистичная и коварная, желающая только брать и совершенно ничего не дающая взамен. Такая может лишь требовать или попрекать. Мне не повезло. Моей женой оказалась именно эта, вторая.
     Александр ничего не ответил. Интересно, — подумал он, — почему он лопает из горлб, когда рядом стоит стакан?..
— Вы женаты?
— Нет. Пока нет.
— Счастливец, — Барский раздавил окурок в пепельнице, — как я вам завидую.
— Что, семейные неприятности?
— Угу, если это так можно назвать, — он рассмеялся. — Нет, нет, у меня все в порядке. Просто моя жена оказалась ****ью. Здорово звучит, да?
     Александр поморщился. Он уже давно закончил есть, а разговор был ему неприятен.
— И заметьте, такое случается далеко не впервые.
— Что ж, случается всякое.
— Согласен, но что прикажете делать мне? Застрелиться? Пристрелить эту стервь? Развестись?!. — он отхлебнул из бутылки. — Я ума не могу приложить, чего еще этой твари надо? У нее есть все: машины, дачи, квартира… Я зарабатываю больше, чем она успевает растранжиривать. И где же благодарность? Как это понимать?!
— Она вас не любит. Чего же тут непонятного?
— Что?.. — Сергей Николаевич растерялся.
— Да, из-за недостатка денег погибло великое множество браков. Но есть вещи, которые ни за ка-кие деньги не купишь. Она вас не любит. Забудьте о ней. Выкиньте ее из своего сердца.
     Александр говорил тихо, но убедительно. С лица его не сходила доброжелательная улыбка.
— Женщина – это эмоция. А где эмоция, там непостоянство. Ну а непостоянство, верный путь, ведущий к измене. Разве не так?
— Так, — согласился Барский, — но я-то ее люблю! Как же я могу ее бросить?
— Любите вы ее или не любите, это не имеет никакого значения.
— Не понимаю.
— А что тут понимать? Бросайте ее и дело с концом. А то люблю – не люблю… Найдете себе дру-гую. Самопожертвенную!
— Вы это на полном серьезе?
— Конечно на полном, — Александр с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. — Проблема не в ней, проблема в вас. Ведь любите-то ее вы, а она вас нет.
     Барский ничего не ответил. Может быть он просто не знал, что сказать, а может быть понял, что над ним шутят. Как бы там ни было, он молча допил коньяк, поставил пустую бутылку на стол и достав из пачки очередную сигарету, закурил. Александру стало немного неловко. Все-таки у человека беда, а я тут лезу со своими дурацкими шуточками…
— Вы, кажется, говорили, что занимаетесь коммерцией? — поинтересовался он, пытаясь сменить тему.
— Да, занимаюсь. И третья часть этого гребаного города существует только благодаря мне.
   Это его ответная шутка, — решил Александр. И тут же усомнился, — а может и нет…
— В таком случае, у меня к вам есть выгодное деловое предложение, — он подался вперед.
     Момент проверить его догадку настал.

     Анна сидела в кресле, листая журнал. Длинноногие красотки в шикарных платьях, парфюмер-ная и косметическая реклама, экзотические кулинарные рецепты… Всё это ей было хорошо зна-комо и уже не вызывало прежнего интереса. Механически перелистывая глянцевые страницы, она думала совсем о другом. Кто этот молодой человек с такой странной фамилией, так мило смутив-шийся, увидев ее? Она была абсолютно уверена, что никогда раньше не встречалась с ним, и в то же время, что-то в его облике ей казалось знакомым.
— А он не сказал, чем занимается, зачем приехал? — поинтересовалась она, откладывая журнал в сторону.
— Нет, не сказал. Я проводила его в комнату и вышла, а пока прощалась с Иркой, прибежала ты.
     Светлана сидела на диване, подобрав под себя ноги. Вид у нее был слегка растерянный.
— И вообще, когда он здесь появился, на нем были какие-то пыльные лохмотья. Я даже не сразу впустила его в дом, — устало сообщила она. — Это уже потом он так вырядился. Наверное, путешествует автостопом или что-нибудь еще в этом роде. Откуда я знаю?
— А он симпатичный.
— Когда он здесь появился, я бы так не сказала, — она засмеялась, словно вспомнив что-то весе-лое. — Этот твой симпатяга чуть не сшиб мне колонну.
— Да кто только не налетал на твою колонну! Мне вообще непонятно, зачем она там стоит.
     Светлана тихонько хихикнула.
— А он ничего, — снова повторила Анна. — Очень симпатичный.
— Да уж не втюрилась ли ты в него?! — Светлана изобразила на лице удивление. — Что-то на те-бя не похоже.
     Анна равнодушно пожала плечами.
— Я только сказала, что он мне нравится, вот и все, — она ненадолго задумалась. — У меня такое странное ощущение…
— Какое ощущение?
— Будто я его уже где-то видела.
— Как видела? Ты же сказала, что вы незнакомы!
— Конечно незнакомы.
— Ну и где же ты могла его видеть? Ничего не понимаю!..
— Не знаю, — Анна таинственно улыбнулась, — может во сне?
     Несколько минут обе сидели молча. Вечерело. В комнате начали сгущаться сумерки. Светлана с интересом разглядывала свою подругу, а Анна снова принялась листать журнал, хотя в потемках разобрать уже ничего было нельзя.
     Во сне?.. — удивлялась она сама себе. — Могла ли я на самом деле видеть его во сне? Она вспомнила, как где-то читала, что присниться человеку не может ничего такого, чего бы он рань-ше не видел наяву. Странно, но сейчас это утверждение казалось наивным и глупым. Она хорошо помнила свои сны. Сны были неотъемлемой частью ее жизни и часто ей снилось такое, чего ни в какой реальности никогда не увидишь.
— Слушай! — в голову ей пришла замечательная мысль. — А что, если завтра устроить у тебя ве-черинку?
— Вечеринку? — Светлана удивленно вскинула брови. — Какую вечеринку?
— Самую обыкновенную вечеринку. Пригласим, как обычно, всю тусовку, а заодно заманим сюда его, — Анна в восторге захлопала в ладоши. — Не сможет же он отказать тебе, если ты его при-гласишь. Ты ведь его квартирная хозяйка!
— Господи, ну и что с того? — усмехнулась Светлана. — Отказался же он сегодня от чая, значит, сможет отказаться и от твоей вечеринки. И вообще, к чему все это? Опять ты затеваешь какую-то аферу…
— Никакой аферы! — с жаром возразила Анна. — Просто я хочу познакомиться с ним и выяснить у него кто он такой.
— Хорошо, — кивнула Светлана после продолжительной паузы, — а что, если он все-таки отка-жется?
     Анна задумалась.
     Как это часто бывало, случайно возникнув, идея захватила и увлекла ее с такой силой, что отка-заться от нее она была просто не в состоянии.  Надо  заманить его на вечеринку во что бы то ни стало! — упрямо повторяла она про себя. — Я должна, я просто обязана познакомиться с ним. А лучшего способа, чем этот, не существует.
— Придумала! — она  вскочила и взволнованно забегала по комнате. — Ты скажешь, что устраи-ваешь вечеринку специально для него. Пускай только попробует отказаться!..
— Ну уж нет. Ты что, хочешь выставить меня перед ним полной дурой?
— А что здесь такого?
— Да нет, совсем ничего! Неизвестный мужчина снимает у тебя комнату, не проходит и дня, а ты уже устраиваешь в его честь вечеринку. Здорово!
— Ну и что? — Анна рассмеялась. — Ведь не в постель же ты его затаскиваешь. Он твой гость, а по законам гостеприимства…
— Ни-за-что!! Я могу собрать у себя тусовку, но приглашать этого мужика никуда не стану. Хо-чешь, приглашай сама. В конце концов, это твои заскоки…
     На мгновение Анна ощутила, как все ее существо охватила досада. Досада, грозящая перерасти в смертельную обиду. И это моя лучшая подруга, — подумала она с горечью, — и это она говори-ла когда-то со слезами на глазах, что готова ради меня на все!.. Еще немного и она бы разрыдалась или закатила истерику… К счастью, все обошлось. Эмоция, охватившая ее, пошла на спад, обида и ненависть отступили. В конце концов, это же действительно моя затея, — вздохнула она. — По-чему Светка должна под меня подстраиваться, ублажая все мои прихоти?..
— Ладно, — сказала Светлана, каким-то внутренним чутьем уловившая, что происходит с ее под-ругой, — я попробую его пригласить.
     И тут же добавила:
— Но если он вдруг откажется, уговаривать его я не стану!
— Светка!! —  завизжав от восторга, Анна повисла у нее на шее. – Ну конечно! Только пригласи и всё. Какая ты прелесть!
— Для верности на него можно будет напустить  Барика или Дрыгу, —  все более смягчаясь, пред-ложила Светлана. — Эти-то, если на кого насядут, так с живого не слезут, пока своего не добьют-ся.
— Точно! Я прямо сейчас им и позвоню.
     Анна подбежала к телефонному столику.
— Ну, тогда позвони и Хлюпову, — попросила Светлана. — Хотя, вряд ли он согласится…
     По лицу у нее скользнула тень грусти.
— Конечно позвоню. Пусть только попробует отказаться!..
     Анна сжала руку в кулак, многозначительно потрясла им в воздухе. Светлана вяло улыбнулась в ответ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .стал быстро взбираться по склону горы наверх. Алек-сандр был возбужден до предела. Любопытство и нетерпение охватили его с такой силой, что он карабкался, не обращая внимания ни на колючий кустарник, которым порос весь склон, ни на ост-рые черные камни, летевшие у него из-под ног, ни даже на то, что в любую минуту рискует со-рваться и свернуть себе шею. Он ненадолго остановился передохнуть возле громадной каменной глыбы, (очень напоминающей поставленный на вершину тетраэдр), а затем продолжил восхожде-ние.
     Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что то, что он сейчас увидит, может оказаться совсем не тем, что он ожидал увидеть. Больше того, он понимал, что увиденное им может совсем ничего не значить, однако…
     На вершине горы пылал костер. Возле костра, закутавшись в лоскутное ватное одеяло, сидел человек. Молодой парень лет двадцати, белобрысый и тощий. Заметив Александра, он улыбнулся и помахал ему рукой.
— You are just in time, — голос его был неестественно писклявым, словно на пластинке, запущен-ной с удвоенной скоростью. — You couldn’t find it, couldn’t you?
— Я думаю, что нашел даже больше, чем ты предполагаешь, — ответил Александр, подходя к ко-стру и усаживаясь на бревнышко рядом с молодым человеком. — Вопрос в том, знаешь ли ты о чем идет речь?
— Меня зовут Макс (…my name is Max…), — молодой человек улыбнулся, протягивая Александ-ру руку. — В ту ночь луны не было… (…there was no moon that night…)
— Я знаю, — Александр кивнул, не обращая на протянутую ему руку никакого внимания. — Ме-ня интересует другое.
— Что именно? (…what is you looking for?..)
— Это то самое место?
— Да… (…this is the house where we stayed…)
— Что находится внизу? Кто там, в Пещере?
— Мужчина и женщина.
— Кто они?
     Макс улыбнулся.
— Я думаю, (…they are neighbours of yours…) — голос его стал выравниваться, все более прибли-жаясь к нормальному человеческому голосу. — Они прикованы к скале и лица их безучастны.
— Откуда ты можешь знать это?
— Я сижу на этой вершине довольно давно. Очень давно!
     Александр задумался. Что-то у него получилось, но что-то… То или не то?.. Между тем Макс встал, подбросил в огонь сухих веток и начал обходить костер, двигаясь против часовой стрелки. На седьмом или восьмом обороте он остановился и, глядя Александру в глаза, сказал:
— Я живу в городе, который называется Саис. Для здешних мест странноватое название, не прав-да ли?35
     Александр поморщился.
— Я тоже так думал, — признался он.
     Разрезая яркой вспышкой темноту ночи, по небу пронесся метеор.
— Знаешь, зачем ты здесь? — спросил Макс, усаживаясь на прежнее место.
— Да, — кивнул Александр.
— Ты знаешь, зачем ты живешь?
— Да.
— А ты уверен, что ты действительно что-то знаешь?
— Да, я действительно знаю!..
— Все начинается с вопросов. Вопросы порождаются сомнением, а из сомнения вырастает знание.
— Мужчина и Женщина когда-нибудь выйдут из пещеры? — спросил Александр.
— Разве это имеет значение? — удивился Макс.
— Конечно!
— Ты не понял, — сказал он мягко, — разве имеет значение то, что я тебе скажу?
— А ты скажи мне то, что действительно имеет значение.
— Охотно, — Макс улыбнулся, — для человека любое знание относительно. Ценность же той или иной концепции для каждого отдельного индивида заключается в том, насколько положительно данная концепция работает именно для него!..
— Нам недоступна Абсолютная Истина?
— Если бы она была вам доступна, передо мной сидел бы не Человек, а Бог, — Макс рассмеялся. — А если выразиться еще точнее, передо мной не сидел бы вообще никто!
— Ну хорошо, а как же Объективная истина?
— Вы называете объективным коллективное субъективное, а это все равно, что пытаться натянуть презерватив не на член, а на голову.
     Так, кажется, доходит до пошлостей, — смекнул Александр. — Наверное, я здесь засиделся. Пора уходить. Жаль. Я столько надежд возлагал на этого мерзавца!.. Вонючая болотная вода в до-рогом флаконе… Да, действительно жаль. Что ж, остались еще шестеро, может кто-то из них?
     Он поднял голову и посмотрел на звездное небо.
— Скажи мне еще одно, Макс, — попросил он. — Во мне что, начинают пробуждаться… Ну… Я становлюсь другим?
— Дверь в темную комнату открыта всегда. Нет лишь того, кто подскажет, где эта дверь. Однако случается, что, оказавшись в нужное время в нужном месте, ты проскальзываешь в неизведанное без подсказки…
     Александр досадливо отмахнулся.
— Макс, Макс, — пробормотал он. — Ты ведь наполовину состоишь из воздуха.
     Макс усмехнулся, протянул Александру руку, на которой лежали два маленьких кубика – крас-ный и синий.
— Хочешь? (…do you want this or that?..), — спросил он.
     Голос его снова задребезжал.
— К чему мне это?
— Выбирай, — настаивал Макс. — Я купил их на прошлой неделе… (…I bought it last week…)
— Я обязательно должен сделать выбор? — усмехнулся Александр.
     Макс кивнул.
— Тогда я возьму оба!
     Александр бесцеремонно сгреб кубики и положил их себе в карман.
— Let’s go downstairs now, — предложил Макс.
— Нет! Ты оставайся здесь. Я пойду один…
     Макс нехотя опустился на место.
     Пора! Александр развернулся и бросился вниз по склону. Темнота и колючий кустарник его уже не страшили. Он твердо был уверен, что с ним . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . сделав еще один глоток, поставил бокал на стол. Хрусталь, наполненный шампанским, сверкал и искрился в неровном свете свечей, словно дорогой бриллиант. Барский упорно продолжал молчать. Погру-женный в свои мысли, он словно забыл о существовании гостя. Александр сочувствующе улыб-нулся. Ему было понятно, что сейчас происходит в душе этого человека. Обида и скорбь, боль и жалость, ненависть и желание чего-то светлого, доброго, правильного… Так явственно проступала на его лице борьба эмоций и разума, что Александру стало немного неловко. Как можно лезть к человеку с какими-то меркантильными делишками, когда с ним творится такое?..
     Однако ничего другого ему не оставалось. Да и не выглядел Барский слишком уж ранимым или чувственным. Ну переживает, ну мучается… Что с того? Он же бизнесмен. А в бизнесмене «Хозя-ин» и «Шут» сочетаются как нельзя лучше. В конце концов, какое мне до всего этого дело!
— Хорошая музыка, — сказал он задумчиво. — Немного странная, но хорошая.
— Да, хорошая, — согласился Барский.
     Он как-то рассеянно скользнул взглядом по Александру и, уставившись на пламя свечей, снова погрузился в пространство своих переживаний.
— Что это?
— «Portishead». Я видел их живьем, когда ездил во Францию.
— Ну и как?
— Вы же слышите, — Барский налил себе еще коньяка и залпом выпил всю рюмку.
     Александр вздохнул.
— Знаете, есть один замечательный метод, — сказал он. — От разбитого сердца вам не найти ни-чего лучше, можете мне поверить.
     Барский посмотрел на него равнодушным тоскливым взглядом.
— Во-первых, нужно выкинуть из головы все, что касается вашей семейной ссоры. Забудьте на время о жене, забудьте о том, что произошло и с головой окунитесь в работу. Ничто так не помо-гает, как повседневная суета. А пройдет неделька-другая, ваши эмоции стабилизируются и тогда все решится само собой. Можете мне поверить, я сам когда-то прошел через это…
— Выкинуть из головы?! — взревел Барский. — Да если б я мог это, черт меня побери! В том-то вся и беда, что переживания сильнее любых рациональных доводов. Сильнее и всё! И как от них отделаться, как забыть о том, что случилось?..
     Он замолчал на полуслове, с какой-то затаенной надеждой глядя Александру в глаза.
— Об этом я и хочу рассказать. Ответьте мне, в состоянии ли вы зафиксировать любую нежела-тельную мысль в самый момент ее возникновения?
— Ну… наверное.
     Барский насупился.
— Отлично! А теперь представьте себе, что это воспоминание, эта мысль,  лишь  веточка,  которая  вырастает  из  толстого ствола дерева, — Александр сделал небольшую паузу, ожидая пока до его собеседника дойдет смысл сказанного, а затем продолжил. — Итак, вы – это ствол дерева, а мысли и чувства – это ветви, которые растут из него. Они вырастают стремительно, но как только вы за-мечаете их, вы просто берете и отсекаете их взмахом воображаемой сабли. Р-раз!..
     Он резанул ладонью воздух.
— И ветка отпала. Р-раз!.. Исчезло воспоминание, пропала ненужная мысль. Вы снова полны сил, а все ваше внимание концентрируется на задачах дня. Это же так просто.
     Барский скептически хмыкнул.
— В первую неделю вы будете рубить ветки, как дровосек на лесоповале. Однако чем дальше, тем реже и реже вам придется прибегать к помощи вашей сабли. Ветви станут замедлять рост, начнут отваливаться сами, едва вы их заметите. И наконец, все эти бессмысленные переживания совер-шенно оставят вас. Вы снова обретете покой. Честное слово!
     Александр рассмеялся, дружески похлопал Сергея Николаевича по плечу.
— Звучит все это глуповато, я знаю. Но на уровне бессознательного данный способ работает без-отказно.
— Вы это на полном серьезе? — Барский неуверенно улыбнулся.
— Конечно! — для большей убедительности Александр вытаращил глаза. — Но самое главное, параллельно с этим нужно вернуться к своим повседневным делам. Нужно с головой уйти в рабо-ту, тогда никакие посторонние мысли вам уже не будут страшны.
— Кстати, — он взял со стола свой бокал, — именно по поводу работы я к вам и пришел. Вы пом-ните наш разговор в парке?
— Конечно! — Барский несколько оживился. — Только, честно говоря, я не совсем понимаю ка-кие смогу извлечь для себя выгоды, если соглашусь на ваше предложение.
— Как какие?! — Александр вскочил. — А сенсационность такого открытия и все, вытекающие отсюда последствия?
— Но ведь пока-то никакого открытия нет, — спокойно возразил Сергей Николаевич. — И вооб-ще… Знаете, все это напоминает историю с Новыми Васюками. Туристы, ученые со всего мира…
— Пока нет открытия, пока! А если вы мне не поможете, то очевидно вообще никогда не будет!
     Барский задумался.
— Как-то расплывчато все это, — сказал он через некоторое время, — как-то неопределенно и… подозрительно просто.
     Александр почувствовал, как в нем начинают закипать злоба и раздражение. Усилием воли по-давив в себе эти чувства, он спокойным ровным голосом произнес:
— Что ж, суть дела я вам изложил еще при первой нашей встрече. Решайте сами, как вам посту-пить. Напомню только, что единственное, чего я от вас добиваюсь, это вашего согласия платить за аренду помещения, (что, при вашем-то размахе, сущий пустяк). Терять, в любом случае, вы прак-тически ничего не теряете, а вот обрести, если дело выгорит, можете действительно много. Ду-майте…
     Он направился к двери.
— Погодите.
     Барский закурил сигарету. Было видно, что он слегка нервничает.
— Я не могу вам дать никаких гарантий в том, что касается всего остального, но что до аренды помещения… Думаю, здесь я смогу вам помочь.
     Он улыбнулся, но улыбка вышла какой-то кислой и неестественной.
— Можете считать меня своим спонсором. Просто спонсором, — Барский засмеялся. — В таком случае я действительно ничего не теряю…
     Коротко поблагодарив его, Александр попрощался и вышел. То, на что в глубине души он не смел и надеяться, свершилось. Свершилось! А значит, теперь все будет зависеть уже от него. Только от него!..
     Улицы были темны и пустынны. Фонари по какой-то непонятной причине отключили и если бы не луна, висевшая высоко над горизонтом, идти было бы весьма затруднительно. Александр шел не спеша. До утра времени оставалось предостаточно. Свою основную задачу он выполнил. Теперь можно было немного расслабиться. Ночь создана для отдыха.
     На углу Сенной и Авангардной он остановился, чтобы закурить, а когда убрал зажигалку и обернулся, то снова увидел этого человека. Мужчина, долговязый и тощий, одетый в странный коричневый комбинезон, стоял на противоположной стороне улицы, пристально наблюдая за ним. Опять он!.. — устало подумал Александр.
— Эй! — он помахал человеку рукой. — Вы что-то хотите сказать?
     Мужчина безмолвствовал.
— У вас ко мне дело? Нет? Ну тогда катитесь к чертовой матери!
     Медленно развернувшись, мужчина скрылся в одной из ближайших подворотен.
     Александр выругался, выплюнул сигарету и быстрым шагом направился вверх по улице. Одна-ко не прошел он и сотни метров, как почувствовал, что незнакомец снова преследует его. Резко оглянувшись, он успел заметить метнувшуюся к кустам тень. Его охватила тревога. Да что же это такое? Что ему от меня надо?!. Кусты зашуршали, странный человек вышел на середину дороги.
— Эй, — крикнул он, махая Александру рукой, очевидно передразнивая его давешний жест, — у вас ничего не получится. Мне все известно. Можете даже не пытаться.
— Кто вы такой? — раздражение Александра  сменилось  удивлением. — О чем вы говорите? Я не понимаю.
— Я говорю, что у вас ничего не получится, — повторил незнакомец, не двигаясь с места. — Чего бы вы там ни замышляли, я этого не допущу!
     Так, кажется сумасшедший, — промелькнуло у Александра в сознании, — ладно, если тихий, а вдруг маньяк?..
       В этот момент, словно бы подтверждая его догадку, мужчина направился к нему, на ходу дос-тавая из-за пазухи комбинезона что-то очень похожее на . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ввалился внутрь, захлопнул за собой дверь и в изнеможении опустился на пол. Фу, кажется,  оторвался. Ну и вымотал он меня, зар-раза…
     Немного отдышавшись, Александр встал и огляделся. Помещение, куда он попал, оказалось тренировочным залом. Мягкие стены, мягкий пол. По всей видимости, здесь занимались Каратэ или Айкидо. На эту мысль наводила эмблема «Инь-Ян», изображенная сразу в нескольких местах: на стенах, на полу и даже на потолке. Ровный мягкий свет лился откуда-то сбоку. Сделав несколько шагов, Александр в растерянности остановился.
— Эй, есть здесь кто-нибудь? — позвал он.
     Ему никто не ответил.
— Алло! Кто-нибудь… — повторил он, повышая голос.
     Снова молчание.
— Странно…
     Выйдя в центр зала, он уселся на пол, скрестив ноги. Что ему теперь делать, Александр не знал. Выходить обратно на улицу как-то не хотелось. А вдруг тот ненормальный рыскает где-то побли-зости? Правда, он отделался от него в нескольких кварталах отсюда, но… Кто его знает? Поступки идиота непредсказуемы.
     Спустя несколько минут за перегородкой, отделявшей спортзал от тренерской комнаты (…все-то здесь сделано на какой-то китайский манер!..), послышался шорох и в дверях возникла девуш-ка. Высокая блондинка, лет двадцати пяти, одетая в легкое белое платье. Заметив Александра, она нисколько не удивилась его появлению и приветливо улыбнувшись, спросила:
— Давно вы здесь?
     Голос у нее оказался очень приятным.
— Не знаю, — Александр попытался встать, но она сделала рукой отрицательный жест и он ос-тался на месте.
— Тогда ничего страшного, — девушка подошла ближе и опустилась на пол напротив него. — Что же вас сюда привело? 
— Что привело?.. 
     Александр смутился.
— Да как вам сказать?.. Я брел по улице и вдруг заметил, что меня преследует какой-то ненор-мальный. Вернее…
     Он сбился и замолчал.
— Высокий и тощий, в коричневом костюме? — поинтересовалась девушка.
— Да-да! Вы его знаете? Кто он такой?..
— Успокойтесь. Это никакой не сумасшедший. Ну… разве что самую малость.
     Девушка засмеялась.
— Ага, не сумасшедший. Какого тогда черта он погнался за мной с бензорезом?
— Никакого бензореза у него нет и никогда не было. Вы сами себя перепугали, вот и всё.
— Сам себя?.. — Александр недоверчиво поморщился. — Ну, хорошо, а кто он?
— Этот человек инженер. Зовут его Петр Петрович Фат. Разве вам это о чем-нибудь говорит?
— Нет, конечно… — Александр потер лоб ладонью — Просто…
     Он рассмеялся.
— Да, пожалуй вы правы.
     Девушка тоже улыбнулась и Александр отметил, что улыбка у нее такая же загадочная, как весь ее облик.
— Вы были у Барского? — поинтересовалась она.
— Да, а вы и его знаете?.. — Александр растерялся. — Как вы догадались?
— Ну, я же женщина, — она прищурилась, посмотрев на него с легкой иронией. — А женщина видит всё.
— Хм… Пожалуй.
     Александр чувствовал себя не в своей тарелке. Сомнение, удивление и смущение раздирали его на части. Очевидно, заметив это, девушка мягко взяла его за руку и, глядя ему в глаза, сказала:
— Расслабьтесь. Не надо нервничать. Здесь с вами не может случиться ничего плохого… Рас-слабьтесь…
     Александр почувствовал, как по его телу разливается тепло. Волнение и тревога начали мед-ленно уходить. Очень скоро он полностью успокоился. Девушка убрала руку и все тем же обво-рожительным голосом спросила:
— Вам понравился наш город? Вы ощутили Силу здешних мест? По-моему, она беспредельна.
— Да,  — согласился Александр, — в этих местах присутствует Сила. Но здесь есть и нечто боль-шее. Нечто, выходящее за рамки обычного человеческого восприятия.
     Девушка кивнула.
— Это действительно так. Но, к сожалению, немногие могут почувствовать то, что чувствуем мы.
— Мы?
— Да, мы. Нас немного, но даже те, кто чувствуют это, не знают, что это такое и как этим можно пользоваться. Сила движет нами, а не мы управляем Силой. 
     Девушка сделала небольшую паузу.
— Надеюсь, что с вашим приходом всё изменится. Здесь вы сможете, наконец, обрести Себя, а обретя, поможете собраться вместе всем нам.
     Александр ничего не ответил.
— Ты – Мужчина, — снова заговорила девушка, — и это дает тебе право стать нашим лидером. Но ты мужчина, и поэтому тебе нужна Женщина.
     Она встала на четвереньки, медленно приближаясь к нему. Гибкая и грациозная, словно дикая кошка. Глаза ее блестели хищным огнем.
— Без Женщины ты не сможешь повести нас за собой…
     Александр ощутил веяние обжигающего холода. Он вскочил на ноги и…
     В эту минуту комната начала менять свою конфигурацию. Стены вытянулись, послышалось слабое шипение. Слава богу, — успел подумать он, — еще немного и было бы поздно…













2

Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе – бег оленя,
В каждом взоре – лет копья.

                Велимир Хлебников



     Резко поднявшись и сев в кровати, она не сразу смогла сообразить, что же ее разбудило. Остат-ки сна все еще стояли перед глазами. Маленькая комната, обитая матами, насмерть перепуганный мужчина…  Образы наплывали один на другой, тускнели и смазывались. Сновидение ускользало, растворяясь, подобно утреннему туману и спустя несколько секунд в памяти от него не осталось почти ничего. Кроме, разве что, какого-то неопределенного тревожного чувства. В дверь позвони-ли и она догадалась что, должно быть, именно звонок и разбудил ее. Сунув ноги в мягкие тапочки, Ида накинула халат, попыталась придать своему лицу подобающее выражение и пошла открывать.
— Доброе утро!
     На пороге стоял мужчина в синем комбинезоне и голубой форменной кепочке. В руках у него был квадратный пластиковый контейнер.
— Крепко спите, — дружелюбно заметил он, окидывая ее оценивающим взглядом. — А я уж ре-шил, что никого нет дома. Звоню, звоню… Заказ-то куда поставить?
— Заказ?.. — Ида широко раскрыла глаза.
— Ну да. Только соображайте скорее, а то у меня уже руки отваливаются.
— Проходите, — она посторонилась и мужчина, пыхтя, ввалился в дом. — Оставьте здесь, в кори-доре.
— Прямо здесь?
— Да-да. Можете поставить ящик на пол.
     Заказ… Какой еще заказ? — вспоминала она. — Неужели это из мастерской Джона? Камни! Но ведь я же сделала заявку только на прошлой неделе…
— Вот, распишитесь здесь.
     Мужчина протянул ей карточку и Ида не глядя поставила в ней свою подпись.
— Сколько с меня?
— С вас? — мужчина хмыкнул, еще раз смерил ее взглядом с ног до головы. — Нисколько. Дос-тавка за счет фирмы. Всего хорошего.
     Закрыв за ним дверь, Ида подошла к ящику и осторожно сняла с него крышку. Завернутые в черную бархатную материю, в контейнере лежали камни. Удивительно, но посылка оказалась дей-ствительно от Джона! Кристаллов было ровно двенадцать. Все уже обработанные, отшлифован-ные именно так, как она хотела.
     Ида долго перебирала камни, тщательно осматривая каждый и укладывая их в специально при-готовленную для этого кедровую шкатулку. Всё должно быть выполнено строго по правилам. За-тем она позвонила Джону, чтобы поблагодарить его. Выполнить заказ за такое короткое время, да еще так великолепно!.. Нет, нет, она сегодня же все оплатит, плюс двадцать процентов за скорость и качество…
     О том, что она еще не умывалась, Ида вспомнила только после того, как повесила трубку и взглянула на себя в зеркало. Усмехнувшись, она отправилась в ванную, на ходу развязывая пояс халата. День начинался странно, а это вернейший признак того, что дальше может произойти не-что действительно важное.
     За завтраком она бегло просмотрела корреспонденцию, пришедшую к этому часу на ее имя, но ничего интересного для себя не обнаружила. Было приглашение в Клуб, было несколько поздрав-лений по поводу ее недавней презентации и два или три любовных послания. Словом, все как обычно. Допив кофе, Ида поставила пустую чашку в мойку, подошла к окну и некоторое время молча смотрела на улицу.
     Окно ее кухни выходило на южную сторону. Из него было прекрасно видно вершину горы, возвышавшуюся над крышами соседских коттеджей. Гора находилась очень далеко отсюда. Ида никогда не была в ее окрестностях и знала только, что гора называется Мóриа, но ей очень нрави-лось смотреть на далекую вершину. Было в этом образе что-то мистическое, загадочное, маня-щее…
     Из радиоприемника доносились приглушенные звуки музыки. Передавали «Тангейзер» Вагне-ра. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, Ида закрыла глаза. Вчера звонила Светлана и пригласила ее на вечеринку. Ида не ответила ничего определенного, но в глубине души понимала, что, скорее всего, пойдет туда. Хотя идти ей совсем не хотелось. С Владимиром наверняка прита-щится его рыжая. И чего он в ней только нашел? Вздорная  баба!..
     Ида поморщилась. Два года они были вместе, два года они любили друг друга, а потом появи-лась она. Тщеславная и расчетливая. Появилась и сразу положила на него глаз. А через неделю он вдруг забрал свои вещи, гитару и переехал к ней. Вот так! И хотя потом, когда боль и обида отсту-пили, Ида поняла, что отчасти была сама виновата в том, что произошло, легче от этого не стано-вилось. Не могла же она, в самом деле, все свое время тратить только на него!.. А вот теперь эта вечеринка. Он будет с ней, а что останется делать мне? Что вообще может быть общего у меня с этой компанией? Кто я, и кто они?! Если бы не Дрыга, разве опустилась бы я до их уровня?..
     Дрыга… Ну вот, он уже стал для меня Дрыгой. Как и для всех. Так стоит ли туда идти?… Неу-жели я на самом деле когда-то любила его? Неужели я все еще продолжаю его любить?..
— Хватит!
     Она хлопнула ладонью по подоконнику и отошла от окна. Взглянула на часы. Полдень. Надо бы позвонить в банк, а потом срочно ехать на выставку. Или нет… сегодня воскресенье, в банк звонить нет смысла. Значит сразу на выставку. Церемония открытия начнется в два, поэтому по пути можно заехать на станцию техобслуживания. Кажется, в моторе начинает что-то постуки-вать…
     Взяв с зеркала ключи, Ида выпорхнула во двор. Сумочка с деньгами и документами лежала в бардачке машины.

— И все-таки, вы не ответили на мой вопрос, — настаивал Дрыга. — Я понимаю, что в нашем го-роде вы оказались случайно, но ведь не случайность же то, что вы отправились в путешествие, ко-торое по воле случая привело вас сюда!
     Александр усмехнулся. Барик поморщился и тоскливо зевнул.
— Мой друг спрашивает, что вас так заинтересовало в нашем городе? — пояснил он. — По-моему, Саис самый заурядный городишко, какой только можно найти. Дремучая провинция. Или вам так не кажется?
— Нет, мне так не кажется, — Александр встал, прошелся по комнате. — Я здесь второй день, но даже сейчас могу сказать, что город ваш уникален.
— И что же уникального вы здесь нашли?
     Дрыга заерзал на стуле.
— Начнем с того, что Саис не нанесен на мою карту.
     Александр остановился, многозначительно посмотрев на своих новых знакомых.
— У меня очень подробная карта, я хожу с ней в путешествия уже не один год и ни разу, ни в од-ной мелочи она не подводила меня. А вашего города на ней нет! Как это понимать? Он что, «за-крытый»? Или засекреченный?
— Ну, может быть… — попытался возразить Барик.
— Ничего подобного! — перебил его Александр. — Вы думаете, я не проверял? Саис не нанесен ни на одну карту из тех, что я сегодня сумел достать. А перебрал я их не меньше десятка.
— Хм, действительно странно, — Барик задумчиво почесал подбородок, — а может, вы все-таки что-то напутали? На вашу карту можно взглянуть?
— Пожалуйста.
     Как он и говорил, на карту город нанесен не был. В том месте, где он предположительно мог находиться, стоял значок, обозначавший то ли мельницу, то ли часовню. От удивления Дрыга да-же присвистнул.
— Ну и ну, — Барик покачал головой, — прямо мистика какая-то…
— Похеристика, а не мистика! — цинично проскрипел Дрыга.
     Он держал в руках новый автомобильный атлас, который Александр купил сегодня утром в книжном ларьке, и с отвратительной улыбкой тыкал в него пальцем.
— Дай сюда.
     Несколько секунд Барик изучал атлас, затем перевел недоуменный взгляд на Александра.
— Что-то совсем вы нам головы задурили. Это же и ежу понятно, что не может город с населени-ем в семьдесят пять тысяч быть не нанесенным на карту.
— Что?.. — Александр растерялся.
     Вместо ответа, Барик протянул ему атлас.
     Заглянув в него, Александр нахмурился. Никакого Саиса там не было. Была Смирновка, был Глахов, была даже мельница между ними, а вот Саиса не было, хоть ты тресни!..
— По-моему вы перетрудились, — ехидно высказался Дрыга, — мерещится вам ни бог весть что.
— Наверное, — Александр захлопнул атлас и вместе со своей картой засунул его в рюкзак. — На-верное, вы правы.
— Полиграфический брак, — произнес Барик. — На вашей карте допущена ошибка.
— Да-да… Очевидно, — Александр изо всех сил старался не выдать волнения, которое его охва-тило. — Полиграфический брак…
     Черт побери! — промелькнуло у него в голове. — Похоже, моя догадка получила еще одно подтверждение…
— Кстати, — с энтузиазмом воскликнул Дрыга, — давно хотел вас спросить. Вот вы путешествуе-те. Если верить вашим словам, то в пути вы находитесь уже несколько месяцев, так?
— Так, — Александр кивнул.
— И все ваше имущество состоит из этого рюкзака. Я не ошибся?
— В этом рюкзаке находится все, что мне нужно.
— Вчера, когда я вывалился на вас из окошка, вы были одеты в пыльную джинсовку. Сегодня на вас дорогой костюм, по всей видимости, импортный. Зайдя сюда, мы даже не сразу вас узнали. Кроме того, я часто бываю у Светки и отлично знаю каждый уголок  ее дома. Еще позавчера вот этой картины, — он указал рукой на стену, — здесь не было.
— Да, — согласился Александр, — эту картину я купил сегодня утром. Она мне очень понрави-лась, я просто не смог удержаться.
     На картине был изображен ангел, которого люди в монашеских рясах возвели на готовящийся костер и приковывали к столбу.
— Конечно, конечно! Я даже знаю где вы ее купили, и догадываюсь сколько она стоит. Дело не в этом, — Дрыга расходился все больше и больше, — меня интересует другое. Какого черта вы шляетесь по дорогам как бродяга, если запросто можете позволить себе купить картину, которая стоит что-то около тысячи?
— Тысячу двести, — уточнил Александр.
— Тысячу двести? — Дрыга вытаращил глаза. — Тем более! Как же все это понимать? Вы что, миллионер? А может вас ловит милиция?
— Нет, — Александр рассмеялся, — никакой я не миллионер. Сейчас в моем бумажнике чуть меньше трехсот рублей. Примерно столько же в нем было вчера, когда я вошел в ваш город. А на прошлой неделе мне вообще несколько дней подряд пришлось голодать. И уж конечно никакая милиция меня не ловит. По крайней мере, я так думаю.
— Откуда же вы берете деньги?
— Откуда? — Александр хитро прищурился. — Да когда откуда. Сегодня, например, я выиграл полторы тысячи в лотерею.
— Ага, выиграли, и все сразу ухнули на эту вот… живопись!
     Дрыга сделал ударение на последнем слоге, тыкая пальцем в картину.
— Но я же вам говорю, она мне очень понравилась.
— А когда вы будете съезжать отсюда, вы заберете ее с собой? — подключился к разговору Барик.
— Разумеется нет, куда мне ее, на спину что ли?
— Понятно, — Барик удовлетворенно кивнул, — так я и думал.
— Скажите, — Дрыга подался вперед, понижая голос до шепота, — а может быть вы чудак?
— Вы пришли сюда, чтобы меня оскорблять? — Александр достал сигарету, закурил и многозна-чительно посмотрел на часы. — Я потратил на вас целых сорок минут, а цель вашего визита мне до сих пор не известна.
     Барик смущенно кашлянул.
— Не воспринимайте его слова серьезно, — он незаметно пихнул Дрыгу в бок. — Вообще-то мы зашли, чтобы узнать удачно ли вы устроились. Ведь адрес-то, как-никак, дал вам я, а значит, в ка-кой-то мере, я оказываюсь ответственным за…
— Спасибо, комната мне подходит.
     Александр произнес это довольно резко. Через двадцать минут он должен был встретиться с Барским, а если этих двоих, (…тоже мне, Гильденстерн и Розенкранц…), не выставить за дверь прямо сейчас, сами они не уйдут никогда.
— Что-то еще?
— И да, и нет, — Барик изобразил на лице благожелательную улыбку. — Вы знаете, что ваша хо-зяйка устраивает сегодня вечеринку?
— Да, — Александр кивнул, — я в курсе.
— Будет куча народу и если честно, все это затевается только из-за вас.
— Вот как?
— Угу. По городу уже ползут слухи. Никто не знает кто вы, чем занимаетесь и зачем сюда прие-хали, но всем это чертовски хочется знать. Ваша бурная деятельность начинает привлекать всеоб-щее внимание. Нет, нет, не подумайте ничего плохого о Светлане Викторовне! Она все делает из лучших побуждений, просто...
— Просто нам было интересно, — влез в разговор Дрыга, — пойдете вы на вечеринку или нет?
— Возможно, — Александр встал со стула, демонстративно принялся надевать пиджак, всем сво-им видом давая понять, что ему пора уходить. — По крайней мере, я попал в число приглашен-ных.
— В число приглашенных? — Дрыга не удержался и фыркнул.
— Да. А что тут смешного?36
— Нет, нет, все в порядке. Только это не творческий вечер, и не торжественный прием, а обыкно-венная вечеринка. Понимаете? Вечеринка.
— Я все отлично понимаю, — Александр снова посмотрел на часы, — а теперь, если не возражае-те, я должен идти. У меня назначена очень важная встреча.
     Оказавшись на улице, Барик воровато огляделся по сторонам и достал из кармана синюю за-писную книжку.
— Что это? — спросил Дрыга, потирая лоб, (в коридоре он, по обыкновению, наскочил на колон-ну). — Откуда это у тебя?
— У него спер, пока он ломал комедию с этими картами. И чего из нас дураков делать?..
— Зачем она тебе?
— Пока не знаю. Посмотрю, потом верну обратно. Слишком уж занимательный тип.
— По-моему он затевает что-то серьезное, — перестав тереть шишку, Дрыга полез в карман за си-гаретами. — С Барским уже успел снюхаться…
     Он чиркнул спичкой.
— Возле клуба железнодорожников его видели…
— Вот поэтому я и спер блокнот, — раздраженно отреагировал Барик. — И перестань тереться у меня за спиной! Сам посмотрю, потом тебе дам.
     Презрительно хмыкнув, Дрыга отошел в сторону.

     1.001. Я – Человек. Все, что я рассматриваю, я рассматриваю с человеческой точки зрения. Все, что окружает меня, имеет для меня ценность лишь в том смысле, поскольку и как оно относится ко мне.
     1.002. Я – Человек Разумный. Основное свойство разума  –  целенаправленность. Я осознаю себя. Я осознаю то, что находится вне  меня. Для того чтобы действовать, я должен понимать, что я делаю и для чего я это делаю. Я должен знать – что Я такое; что такое то, что окружа-ет меня; какое место Я занимаю в том, что меня окружает и как Я с ним сопоставим.
     1.003. Выходя за границы своего Я, я обнаруживаю множество других, подобных мне Я; я уз-наю, что до того момента, как я появился на свет, существовало множество подобных мне Я и что они мучались теми же вопросами. Некоторые находили ответы.
     1.004. Задаваясь первейшим и основным вопросом: «что Я такое?», я обнаруживаю множест-во ответов на него. Ответов разных и противоречивых. Однако все эти ответы можно поделить на две  группы: одни говорят, что Я бесконечен во времени, другие – что Я имел начало, а следовательно буду иметь конец. Ни тот, ни другой из этих ответов нельзя ни доказать, ни оп-ровергнуть.
     1.005. Я знаю, что меня окружает вечность и если Я конечен, то мое бытие не имеет для ме-ня(!) никакого смысла; если же Я бесконечен, то мое бытие смысл для меня(!) имеет огромный. Для того чтобы жить и действовать сообразно своей природе, я должен знать, конечен Я или бесконечен, то есть, имеет ли смысл моя деятельность или нет.
     1.006. Конечно мое Я или бесконечно, достоверно не знает никто. Одни предполагают, что оно конечно, другие – что оно сродни Вечности. Но никто не знает(!) которое из этих двух предположений истинно.
     1.007. Однако, если истинно предположение о моей конечности, то оно тем самым говорит мне о том, что ни моя жизнь, ни то, что я делаю, не имеет для меня никакого смысла и не пред-ставляет никакой ценности. Если же истинно предположение о моей бесконечности, то оно, тем самым, говорит мне, что жизнь моя и то, что я в этой жизни сделаю, смысл для меня име-ет.
     1.008. Я не знаю, какое из этих двух предположений истинно, но для того, чтобы жить и дей-ствовать, я должен придерживаться либо той, либо другой точки зрения. Жить просто ради того, чтобы жить, я не могу, ибо такая жизнь бесцельна, я же – носитель разума, а, следова-тельно, основное мое свойство – целенаправленность. Жизнь без цели, без понимания(!)  того, ради чего я живу, противоречит моей природе.
     1.009. Мне жизненно необходимо знать ради чего я живу; конечен Я или бесконечен, смертен или нет.
     1.010. Вот то, что я достоверно знаю: Я либо конечен, либо бесконечен. Но я не знаю, каков Я именно!
     1.011. Мне известно, что в относительно недалеком будущем я смогу это узнать. Я смогу(?) это узнать, когда умру. Сейчас же, пока я этого не знаю, я все-таки должен жить и действо-вать. Для этого я могу принять за временную (относительную) истину одно из данных предпо-ложений.
     1.012. Итак, если я приму предположение, согласно которому Я конечен и оно действительно окажется верным, то, умерев, я исчезну, а значит, не узнаю настоящей истины. Кроме того, ес-ли Я конечен, моя жизнь не имеет смысла.
     1.013. Если же я приму за истину данное предположение, а оно окажется ложным, то, уме-рев, Я узнаю(!) о том, что действовал и жил в заблуждении, а значит бессмысленно и очевидно неверно.
     1.014. Если я приму за истину предположение, согласно которому Я бесконечен и оно окажет-ся ложным, то, умерев, я исчезну, а значит, не узнаю прав был или заблуждался, однако проживу жизнь, наполненную для меня смыслом, ибо смысл моей жизни имеет смысл только для меня.
     1.015. Если же я приму за истину предположение, согласно которому Я бесконечен и оно ока-жется истинным, то, умерев, Я пойму это, пойму как абсолютную истину и узнаю, что прожил жизнь верно, что то, что я делал, имело смысл.
     1.016. Следовательно, независимо от того, конечен Я или бесконечен с точки зрения объек-тивной реальности, с Моей субъективной точки зрения жизнь моя и все мои действия имеют смысл лишь в том случае, если Я бесконечен во времени, а, следовательно, жить и действовать согласно своей природе (разуму), я могу лишь в этом случае.
     1.017. Я бесконечен. Теперь я знаю, что Я такое. Но что же такое то, что меня окружает?..

     Вечеринка началась в восемь.  Взяв бокал шампанского, Александр отошел в дальний угол комнаты и, усевшись в свободное кресло, принялся наблюдать. В какой-то степени Дрыга оказался прав. Все происходящее действительно было именно вечеринкой. Стол с вином и закусками стоял где-то в стороне, сразу у входа, тогда как вся центральная часть холла оставалась совершенно сво-бодной. Очевидно, на тот случай, если кому-нибудь из гостей придет в голову мысль потанцевать. А танцы в подобных ситуациях, как известно, явление стихийное.
     Народу собралось человек тридцать, не больше. И с некоторыми из присутствующих Алек-сандр уже успел познакомиться. В кресле напротив него расположилась девушка, которую он за-стал здесь вчера, когда пришел снимать комнату. Возле нее стояла молодая женщина, лет тридца-ти, одетая богато и со вкусом, но на лицо довольно невзрачная. Как он узнал впоследствии, это была жена Барского. Обе негромко переговаривались и, судя по их мимике, разговор велся о чем-то не совсем приятном.
     У дальней стены на диване развалились Барик и Дрыга, оба уже изрядно надравшиеся. Барик что-то бренчал на гитаре, а Дрыга орал во всю глотку, пытаясь перекричать включенный на пол-ную громкость магнитофон. На полу рядом с ним сидел Макс, тощий белобрысый паренек с ин-теллигентным лицом, который одновременно слушал дрыгины вопли и притопывал ногой в такт «Flowers On The Wall…», лившейся из динамиков.
     На стульчике возле окна с безучастным видом сидел парнишка, по всей видимости, студент. Александру он назвался Иваном Хлюповым. В руках у него была книга, (...Пирс Пол Рид...), кото-рую он как-то уж больно механически перелистывал, словно не читал, а только делал вид, исполь-зуя книгу как щит от всевозможных поползновений со стороны остальных гостей. Впрочем, гости не обращали на него никакого внимания. Единственной, для кого он представлял интерес, была хозяйка дома, ежеминутно подходившая к нему под тем или иным предлогом.
     Несколько выделялась на общем фоне высокая стройная блондинка, одиноко стоявшая у рояля. На ней было легкое, почти прозрачное, белое платье, которое как нельзя лучше подчеркивало гра-циозность ее фигуры. За грустным рассеянным взглядом отчетливо улавливались сила и незави-симость. Александру ее не представили, но он заметил, что девушка то и дело бросает в его сторо-ну какие-то странные, полные недоумения и растерянности взгляды. Некоторое время он пытался не обращать на нее внимания, но потом не выдержал и улыбнулся в ответ. Нахмурившись, девуш-ка отошла в сторону.
     Рассматривая собравшихся, Александр вдруг поймал себя на том, что на самом деле совершен-но не испытывает к ним интереса. Все его внимание было направлено на другое. Вот уже около пятнадцати минут он шарил взглядом в толпе и к своему огромному разочарованию не находил той, ради которой, собственно говоря, и согласился прийти на эту дурацкую вечеринку. Весь сего-дняшний день воспоминания о ней не давали ему покоя. Весь день его преследовал один и тот же образ. И как ни старался он отогнать от себя этот  вздор, мысли его бумерангом возвращались в исходную точку…
     Анна появилась примерно в половине девятого. На ней были все те же черные джинсы, а белую блузку сменил серенький вязаный джемпер. На Александра она почти не обратила внимания, удо-стоив его лишь легким кивком головы и слабой улыбкой. Зато на нее, как ему показалось, внима-ние обращали все. Даже Барик с Дрыгой, и те стали вести себя будто приличнее. Несколько минут она негромко переговаривалась со Светланой, затем куда-то исчезла, а когда появилась снова, то первым делом подошла к Хлюпову и о чем-то долго и обстоятельно с ним беседовала. В процессе разговора лицо Хлюпова несколько раз меняло свой цвет. Оно то становилось пунцовым, то смер-тельно бледнело. Книгу свою он захлопнул и нервно теребил пальцами ее корешок.
     Александр наблюдал за Анной с интересом и каким-то внутренним трепетом. Он полностью отдавал себе отчет в том, что с ним сейчас происходит, но подавлять в себе эти чувства не хотел. Глупо пытаться найти любовь, но еще глупее пытаться от нее убежать, когда она сама находит тебя. Так, по крайней мере, ему казалось.
     Очень скоро вечеринка вступила в свою кульминационную фазу. Свет в комнате потушили, но откуда-то принесли несколько пылающих канделябров. Майкла Наймана заменили на «PRODIGY». Общего веселья не разделяли только Барик и Дрыга, которые в знак протеста против подобной музыки демонстративно покинули комнату. Сначала Александр хотел уйти вместе с ни-ми, но потом передумал и, поставив пустой бокал на журнальный13 столик, вышел на кухню. Заку-рив, он долго стоял у окна, задумчиво глядя в ночное небо.
     Как странно все складывалось. События развиваются по экспоненте. Я уже не в состоянии пре-дугадать, что же может случиться через несколько часов. Да плюс ко всему прочему еще и ЭТО. А собственно говоря, что ЭТО? Любовь или влюбленность? И почему ЭТО так похоже на то, что было со мной много лет назад?.. А я, оказывается, совсем не изменился. Наверное, люди вообще не меняются в течение одной жизни. Им только так кажется. Слишком маленький срок, слишком трудная задача…
     Почувствовав на спине чей-то пристальный взгляд, он обернулся. На пороге стояла Анна.
— Извините, что нарушаю ваше уединение, но мне показалось… вы чем-то расстроены?
— Я?!. — удивился Александр. — Нет, с чего вы взяли?
— Вы не любите танцевать? — она вошла в кухню и присела на табуретку у противоположной стены. — Внешне вы не производите впечатления застенчивого молчуна.
— Приятно это слышать, — он рассмеялся. — Но танцевать я действительно не люблю. Тем более под такую музыку.
— Светка поставила это для тусовки.
— Понимаю, — Александр кивнул. — А сами вы, значит, предпочитаете Наймана?
— Да нет, не особенно. Просто попался именно этот диск, вот и все.
     Помолчали. Александр докурил сигарету и не найдя пепельницы, выкинул окурок в открытую форточку.
— Извините, за то, что вчера я так поспешно ушел, — сказал он после короткой паузы. — У меня была назначена важная встреча, на которую я никак не мог опоздать.
— Нет, нет, мы прекрасно все поняли, — Анна улыбнулась. — Единственное, о чем я потом жале-ла, так это что не успела спросить вас, как долго вы пробудете в нашем городе.
— Как долго? Хм… Ну, это зависит от целого ряда причин. Могу задержаться недельки на две, а могу и на значительно более долгий срок. Это уж как пойдут дела.
— Вы бизнесмен?
— Нет, я путешественник.
— Ага?! А я золотая рыбка, — Анна хитро прищурилась. — Что-то не больно я вам верю…
     Она встала, на несколько секунд задержалась в дверях и небрежно кинув:
— И все-таки, где-то я вас уже видела!.. — вышла.
— Может быть, — пробормотал Александр, прижимаясь лбом к холодному стеклу, — все может быть…

     В гостиной продолжали веселиться. Правда за те несколько минут, что она отсутствовала, про-изошли некоторые изменения. Сбежавший было Барик, вернулся и теперь принимал в танцах са-мое активное участие. Музыку, разумеется, он успел сменить. Сейчас на весь дом грохотал «СПЛИН», под который он выделывал такое, от чего у нормального человека давно бы случился сердечный приступ. Светки нигде не было видно, Ирина с Ниной тоже куда-то исчезли. Не зная, чем можно заняться, Анна присоединилась к танцующим.
     До чего странный парень, — думала она, двигаясь в такт с музыкой, — и откуда только такой взялся? Говорит, что не бизнесмен… Может и так. Но уж в любом случае не «путешественник». А может он из какой-нибудь секретной спецслужбы? Второй день как появился, а по городу уже ползут слухи… — она почему-то вспомнила Кайла Мак Лохлана, рассмеялась. — Господи, ну ко-гда же я наконец повзрослею?! Двадцать один год, а мыслю как малолетняя дурочка… Интересно, а сколько ему?.. Наверное около тридцати, хотя кто знает. О таком разве что скажешь наверняка! Одна фамилия чего стоит. Ну да ничего, я его еще разговорю…
     Присев на диван передохнуть, она заметила, что Ваня Хлюпов, который еще совсем недавно торчал у окна со своей глупой книжкой, куда-то исчез. Сначала Анна не придала этому особого значения, но когда увидела Светлану, то сразу все поняла. Вот козел, а! — ее захлестнула волна благородного негодования. — Ну откуда берутся такие дураки? И чего Светка в нем нашла?! Да он мизинца на ее ноге не стоит, а корчит из себя…
— Удрал? — коротко спросила она, когда Светлана оказалась рядом.
     Та молча кивнула.
— Ну и наплевать на него! Тоже мне, сокровище. И что ты за ним бегаешь, как собачка? Можно подумать, парней вокруг мало.
— Не надо, — Светлана устало вздохнула. — Причем здесь он?..
— То есть как это причем?! Ты что, с ума сошла?
— Он и так просидел здесь почти три часа. Я бы на его месте с такой тусовки еще раньше сбежала.
— Ах, вот оно что!.. — Анна нахмурилась. — Значит, опять во всем виновата ты, а он, как всегда, самый умный и самый правильный. Ты это хочешь сказать?    
     Светлана улыбнулась, но улыбка вышла какой-то вымученной и жалкой.
— Я так надеялась, что хоть сегодня все получится, как было задумано.
— Да перестань ты. Все хорошо! — обняв подругу за плечи, Анна прижала ее к себе. — Вечерин-ка прошла шикарно. А то, что твой Ваня дурак… Ну что теперь поделаешь? Успокойся.
— Ладно, в первый раз что ли? Справлюсь.
     Она засмеялась.
— Конечно, справишься! А его мы все равно сделаем! — с жаром заговорила Анна. — Вот уви-дишь. Он еще за тобой на коленях ползать будет. Думаешь, нет?..
     В соседней комнате послышался какой-то шум. Светлана поспешила туда.
     Нет, она неисправима, — думала Анна, глядя ей вслед. — Неужели она действительно его так сильно любит? Правильно говорят, от любви люди глупеют. Хлюпов ее в упор не замечает, игно-рирует самым демонстративным образом, а Светка ничего этого знать не хочет. Что с ней делать, просто ума не приложу!.. — несколько секунд Анна задумчиво смотрела перед собой, затем ус-мехнулась и отвела взгляд в сторону. — Можно подумать сама я чем-то лучше. У Светки хоть на-дежда есть, а что у меня? Два года одиночества, два года пустоты… Глупо! Господи, до чего это глупо!..
— Как, и вы не танцуете? — раздалось над самым ее ухом.
     Анна вздрогнула.
— Ох, извините! Я вас напугал?
     Это был Александр. Он обошел диван и сел рядом с ней. В руках у него было два бокала, один из которых он неуверенно протягивал ей.
— Благодарю, — улыбнувшись, она взяла шампанское и сделала небольшой глоток. — Вы всегда так тихо подкрадываетесь?
— Тихо?! — Александр сделал удивленное выражение лица. — В таком-то грохоте?
     Анна засмеялась.
— Это, конечно, не мое дело, но… — голос его стал серьезным. — Мне показалось, Светлана Викторовна чем-то расстроена… Что-то случилось? Я могу помочь?
— Да нет, все в порядке, не беспокойтесь. Ничего серьезного.
     Возникла неловкая пауза.
     Первым молчание нарушил Александр:
— Скажите, и часто вы так собираетесь?
— Вы о вечеринке?
     Он кивнул.
— Каждую неделю, а иногда и не по разу. Это уж от настроения зависит. — Анна весело ему под-мигнула. — Впечатляет? Или завидуете?
— Как вам сказать?.. — наморщив лоб, он возвел глаза к потолку. — А что хозяйка? Я имею в ви-ду Светлану Викторовну. Ее подобный расклад устраивает?
— Не понимаю.
     Анна артистично изобразила растерянность.
— Разве вечеринка, это обременительно?
— Для гостей, думаю, нисколько. А вот для хозяев…
— А что хозяева? По-вашему, веселее торчать в таком громадном доме в одиночестве? Ну, знаете ли…
     От возмущения Анна даже нахмурилась.
— Поразительно… — Александр смотрел на нее прищурившись, тихонько покачивая головой. — Просто невероятно!
— Невероятно? О чем вы?
— Первый раз вижу человека, который так гордится собой! — в эту короткую фразу он вложил изрядную порцию цинизма. — Вам не кажется, что вы слишком агрессивно настроены по отноше-нию ко всему, что вас окружает?
     Анна слегка растерялась. Тихий застенчивый молодой человек, который сидел перед ней, в считанные доли секунды превратился в самоуверенного надменного мужчину. Эта метаморфоза застигла ее врасплох, однако, она очень быстро совладала с собой и с не меньшей долей цинизма поинтересовалась:
— А разве быть гордой преступление?
— Нет, конечно. Однако среди семи смертных грехов, гордыня занимает далеко не последнее ме-сто.
— Вот как! И что же это значит, я буду гореть в аду?
— Вы напрасно иронизируете. Гордецам в этом мире приходится несравненно труднее, чем лю-дям, преодолевшим в себе этот недостаток. Гордыня делает человека уязвимым. Используя имен-но это качество, человеком легче всего манипулировать. Уязвленная гордыня сжигает изнутри хуже любой болезни. — Александр снисходительно улыбнулся. — Как видите: одни неприятности и ничего позитивного. Так вы по-прежнему считаете, что быть гордым, это хорошо?
     Анна ответила не сразу. В какой-то момент ее охватило смятение. Нет, нет! Причиной были не слова, которые говорил этот странный человек. Причиной было что-то другое, какая-то непонят-ная сила, исходившая от него. В области солнечного сплетения Анна вдруг почувствовала тепло. Он хочет как-то воздействовать на меня, — промелькнула несуразная мысль, — он пытается про-сканировать мое сознание… Сию же минуту отогнав от себя весь этот вздор, она пристально по-смотрела ему в глаза и тихим, но твердым голосом спросила:
— Почему вы вчера так остолбенели, когда увидели меня? Я произвела на вас какое-то особое впечатление?
     Теперь растерялся он.
— Не знаю. Сначала мне показалось, что раньше я вас уже где-то видел.
     Он отвел взгляд в сторону.
— Но потом понял, что это не так. Вернее, не совсем так.
— Не совсем так?.. Хм, забавно.
     Анна усмехнулась, но уже без прежней наигранности. Именно то же самое в тот момент почув-ствовала и она. Абсолютно то же самое!
— Я нравлюсь вам?
     Вопрос прозвучал до невозможности глупо. Но самое главное, он выскочил из нее как-то сам собой, помимо воли и вопреки желанию. К ее удивлению, Александр ответил на него с вполне серьезным видом, нисколько не смутившись его вульгарной нелепостью.
— Не знаю…
     Голос его слегка дрогнул.
— То, что я почувствовал, увидев вас, до конца не понятно даже мне самому. Конечно, вы мне нравитесь. Разве может такая девушка, как вы, не нравиться? Но кроме этого…
     Он уставился в пол.
— Договаривайте, — тихо произнесла Анна, не узнавая собственного голоса.
     В этот момент дверь соседней комнаты с треском распахнулась и, размахивая руками, в гости-ную вылетел Дрыга. Волосы у него были всклокочены, рот перекошен, а джинсовая безрукавка сбита набок.
— К чертям собачьим! — проорал он, не обращаясь конкретно ни к кому из присутствующих. — Хорошо повеселились, нечего сказать!..
     И протолкавшись сквозь толпу, выскочил в коридор.
     Музыка смолкла, гости возбужденно зашушукались. Следом за Дрыгой из комнаты вышла Ида. Лицо у нее было бледным, губы плотно поджаты. Гордо подняв голову, она прошествовала к вы-ходу.
     Анна и Александр недоуменно переглянулись.
— Что произошло? — спросил он.
— Не знаю, — она пожала плечами. — Надеюсь, ничего серьезного.    
   
     Ирина молча сидела в кресле. Внешне она выглядела вполне спокойной. Приветливо улыба-лась, непринужденно потягивала «Пепси» через соломинку. Но это только внешне. Внутри у нее бушевала самая настоящая буря. И причиной, вызвавшей эту бурю, была ОНА! Эта белобрысая стерва, имевшая наглость притащиться сюда. Можно подумать, ее кто-то приглашал. Можно по-думать, ей здесь рады!.. И ведь стоит, как ни в чем не бывало! Ну и ладно. Стой себе, стой. Все равно ничего не выстоишь…
     Ирина отвела взгляд, самодовольно хмыкнула. В сущности, Ида уже давно перестала представ-лять для нее опасность. В последнее время Вовка практически не вспоминал о ней, а если такое и случалось, то эпитеты в ее адрес он отвешивал самые нелестные. Из единственной и ненаглядной, какой она для него когда-то была, Ида (по собственному его выражению) превратилась в самодо-вольную бесчувственную дуру. То, что ни о каком соперничестве теперь не могло быть и речи, Ирина отлично понимала. Однако всякий раз, когда они сталкивались, старая ненависть закипала в ней с прежней силой.
     Стоя у рояля, Ида безразличным взглядом следила за парнями, играющими в бильярд в проти-воположном углу гостиной. Лицо ее оставалось безучастным ко всему происходящему, но по ка-ким-то мимолетным, едва уловимым признакам, Ирина заключила, что на самом деле присутствие на этой вечеринке для нее невыносимо мучительно. Что-то ее тяготило, что-то причиняло ей боль, и что это было такое, она, кажется, знала.
     За всю вечеринку Дрыга не подошел к ней ни разу. Всем своим видом он игнорировал ее. (Ирина была в этом абсолютно уверена). А уж о том, что Ида должна была чувствовать, когда ви-дела, как они целуются, и говорить не стоит! Единственное, чего Ирина не могла понять, так это почему она не уходит отсюда? Почему, несмотря ни на что, продолжает упрямо стоять у этого чертового рояля, делая вид, что ей глубоко на все наплевать?!.
     Когда свет в комнате потушили, принесли свечи и принялись танцевать, Ирина вышла во двор. Танцев она не любила. Кроме того, захотелось немного проветриться. От долгого сидения в душ-ной комнате голова казалась тяжелой, а мысли неповоротливыми и вязкими.
     На улице уже стемнело. По всей видимости, собирался дождь. Где-то далеко на западе играли зарницы. Ирина долго смотрела в ночное небо, глубоко вдыхая влажный вечерний воздух, к кото-рому примешивался легкий аромат облепихи и флоксов. На душе у нее стало легко и радостно.
     Вернувшись в дом, она сразу же отметила, что Ида исчезла. В гостиной, где под общее радост-ное завывание выплясывал Барик, ее не было. Не оказалось ее и на кухне, и в библиотеке. Ирина почувствовала, как в сердце к ней начинает закрадываться какое-то нехорошее предчувствие. И дело здесь было совсем не в том, что пропала Ида. Этому-то, как раз, она скорее обрадовалась бы. Дело было в том, что вместе с ней исчез Вовка.
     Ирина проходила одну комнату за другой, но все напрасно. Дрыга словно сквозь землю прова-лился.
— Ну, погоди у меня! — скрипела она зубами. — Вот я тебе врежу, когда найду!..
     Она в нерешительности остановилась перед дверью Светкиной спальни. Обычно, если во время вечеринки дверь спальни оказывалась закрытой, это могло означать только одно – какая-то пароч-ка решила там ненадолго уединиться. Врываться туда в этот момент было как-то не принято. Од-нако состояние, в котором сейчас находилась Ирина, снимало с нее всякую ответственность за то, что она делала. Поколебавшись только одно мгновение, она распахнула дверь и шагнула внутрь.
     Скрестив ноги, Дрыга сидел на постели. Выглядел он подавленным, а в правой руке держал си-гарету. Ида стояла возле камина, нервно теребя ремешок своей сумочки. По всей видимости, меж-ду ними происходил какой-то важный разговор, о чем красноречиво свидетельствовали их сосре-доточенные лица.
     При появлении Ирины оба вздрогнули. Дрыга попытался улыбнуться, но улыбка получилась похожей на гримасу раздражения. Ида смотрела бесстрастным холодным взглядом. Положив су-мочку на камин, она пересекла комнату, взяла у Дрыги из пальцев дымящуюся сигарету и, сделав несколько затяжек, раздавила окурок в пепельнице.
— Ну, как провели время? — спросила Ирина. — Я вам не помешала? Нет?!.
     Презрительно фыркнув, Ида пожала плечами. Дрыга открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в самое последнее мгновение передумал.
— Тебе не кажется это свинством? — поинтересовалась Ирина, обращаясь к нему персонально.
— Каким свинством? Ты о чем?..
— А ты, — она метнула взгляд в сторону Иды, — какого черта ты снова лезешь в мою жизнь? Те-бе мало того, что ты уже натворила?
     Ида заметно побледнела, но ничего не ответила.
— Молчишь!.. Разве ты не понимаешь, что ты для него теперь совершенно чужой человек? Ты не понимаешь, что ты в этой комнате лишняя? Какого черта ты вообще приперлась, тебя сюда при-глашали?.. Ты не нужна ему. Не нужна, ясно?!
— Говори, пожалуйста, за себя, — ответила Ида.
     Голос ее был спокоен и тверд.
— Если в этой комнате кто и лишний, то этой лишней можешь быть только ты. Я сюда так бесце-ремонно не вламывалась.
— Как это понимать?
     Ирина перевела разъяренный взгляд на Дрыгу. 
— Ты что, сволочь, молчишь? Мужик ты, в конце концов, или не мужик! А может быть я действи-тельно здесь лишняя?
— Перестань, — Дрыга устало махнул рукой, принимаясь шарить по карманам, разыскивая сига-реты.
— Что перестать? Перестать обращать внимание на твои скотские выходки? Перестать беспоко-иться о том, что ты…
— Мы просто разговаривали.
— Просто разговаривали?!
— Да, просто разговаривали!
     Гнев, который до сих пор она еще как-то сдерживала, достиг критической отметки и вырвался наружу. Схватив со стола стеклянную вазу, Ирина запустила ею в Дрыгу. Не достигнув своей це-ли, ваза вдребезги разбилась о столбик кровати. Вздрогнув, Дрыга испуганно вытаращился на нее. Сигарета, которую он успел вставить в рот, но еще не зажег, беспомощно повисла, прилипнув к нижней губе. Ида смотрела настороженно, но Ирине теперь было на нее наплевать. Все свое вни-мание, всю свою ненависть она сконцентрировала на нем. Дрыга поежился.
— Ты что, совсем спятила?
     Голос его дрогнул. С истерическим воплем кинувшись на него, Ирина вцепилась ему в волосы.
— Скотина! Ах ты, скотина!!. — визжала она.
     Дрыга слабо пытался отбиваться, но Ирина оказалась проворнее. Не выпуская левой руки из его волос, правой она нанесла несколько сильных ударов ему по лицу. Не удержав равновесия, оба свалились на пол, попутно опрокинув стоявшую рядом с кроватью этажерку.
— Мерзавец! Кобель вонючий!..
     Сидя верхом, Ирина колотила кулаками ему по затылку.
     Вжавшись в пол, Дрыга старался прикрыть голову руками, даже не пытаясь стряхнуть ее с себя. В этот момент дверь распахнулась, в комнату вбежала Светлана. При ее появлении Ирина не-сколько пришла в себя, оставила Дрыгу в покое и поднялась на ноги.
— Ублюдок!.. — процедила она сквозь зубы.
     Волосы ее были растрепаны, платье помялось. В изнеможении она опустилась на кровать, за-крыла лицо руками и разрыдалась.

     Город уже давно кончился, теперь машина неслась по ночному шоссе. С обеих сторон дороги неприступной стеной стояли высокие сосны. Настолько высокие, что свет фар выхватывал из тем-ноты только потемневшие от времени стволы и нижние ветви деревьев. Своими верхушками со-сны закрывали небо, так что снизу не было видно ни единой звездочки. Стрелка спидометра пере-валила за отметку 160 km/h. Создавалось впечатление, будто машина несется в узком подземном туннеле. Это ощущение усиливалось еще и тем, что после того, как она покинула город, на встре-чу ей до сих пор не попалось ни одной машины.
     Не отрывая взгляда от дороги, Ида нащупала на сиденье рядом с собой сумочку, так же ощу-пью отыскала в ней сигареты и закурила. Несмотря на то, что внешне она выглядела совершенно бесстрастной, в душе у нее царило жуткое смятение. Раздражение, гнев, ненависть, чувство ехид-ного злорадства, обида и жалость… – все перемешалось, все сбилось в какой-то невообразимый пестрый клубок. Перед глазами до сих пор стояла эта отвратительная сцена: Дрыга, беспомощно распластавшийся на полу, и сидящая на нем верхом рыжая истеричка. Отчетливее всего ей запом-нилось, как безвольно он прикрывал голову руками, как дергалась его левая нога при каждом уда-ре. Он лежал, словно придавленный таракан, не в силах стряхнуть с себя эту взбесившуюся фу-рию. Лежал, готовый вот-вот обмочиться. Это было омерзительно! Никогда еще она не испытыва-ла к нему столько презрения. Никогда раньше он не казался ей таким ничтожеством.
     Сделав несколько коротких затяжек, Ида со злостью вышвырнула окурок в окно. Машина не-слась в неизвестность, пролетая более двух с половиной тысяч метров в минуту. Ида с огромным удовольствием добавила бы газу, но педаль уже и так упиралась в пол.
     Ей вспомнился их разговор. Всего за несколько минут до того, как в комнату вломилась эта вульгарная девка, он имел наглость заявить, будто ушел к ней оттого, что не мог больше жить с бездушным роботом, который пытается всех и вся подчинить своей воле. Ее начал одолевать при-ступ истерического веселья. Значит я чудовище, у которого он ходил под каблуком, а она – крот-кий ангелочек, не способный на него даже голоса повысить. Ну что ж, оставайся со своим агнцем, продолжай молиться на свою ненаглядную. Мне ты больше не нужен! О боже, если бы я только поняла раньше, что ты из себя представляешь. Если бы мне удалось разглядеть твою тараканью душонку сразу…
     Впереди что-то вспыхнуло. Вспышка была настолько яркой, что казалось ей сопутствовал глу-хой лопающийся звук, (словно о бетонную стену со всего размаху  врезали апельсином или ябло-ком). Инстинктивно пригнув голову и зажмурив глаза, Ида ударила по тормозам. Завизжали по-крышки, трущиеся о мокрый асфальт, машина пошла юзом и, оставив на шоссе две длинных изви-листых полосы, вылетела на обочину, круто развернулась и встала.
     Когда она очнулась, шел дождь. Крупные капли ритмично барабанили по металлической об-шивке. Первой эмоцией, которая ее посетила, было удивление. Как ни странно, но она оказалась пристегнутой ремнем безопасности. Это было невероятно, если вспомнить, в каком состоянии она садилась за руль, но очевидно именно это и спасло ей жизнь. Оторвав взгляд от своих, все еще трясущихся рук, Ида посмотрела вперед. На лобовом стекле, на уровне глаз, красовался густой паутинообразный узор, от которого в разные стороны расходились более мелкие трещинки.
     Вспомнив вспышку, из-за которой она нажала на тормоз, Ида сообразила что, скорее всего, это была птица, вынырнувшая из темноты леса перед самой машиной и ослепленная светом фар. Не-понятно почему, но вслед за этой догадкой в сознании с потрясающей ясностью всплыл образ мужчины, который так бесцеремонно пялился на нее во время вечеринки и которого она, кажется, уже где-то видела раньше. Ида напряглась, пытаясь сообразить, какая между двумя этими образ-ами может быть связь, но поскольку никакой связи здесь не прослеживалось, она просто отстегну-ла ремень и вышла наружу.
     Машина стояла на самом краю насыпи. Еще немного, и она неминуемо слетела бы в кювет. Од-нако этого не произошло. Машина была цела, (если не считать трещины на лобовом стекле), и единственное, что напоминало об аварии, были две черные полосы на асфальте. Дождь усиливал-ся. Наверху глухо бухнуло и эхом прокатилось по верхушкам деревьев. Ида еще немного постояла возле машины, затем вернулась обратно в салон, откинула с лица мокрую прядь и захлопнула дверцу. Только теперь до нее начал в полной мере доходить ужас всего случившегося. Господи, ведь меня уже могло бы не быть!.. Еще немного, и мое изуродованное тело валялось бы сейчас где-нибудь сбоку от дороги, среди искореженного железа и осколков стекла. А если бы я погибла не сразу? Раньше, чем через десять-двенадцать часов меня никто не смог бы найти!..
     От таких мыслей по спине пробежал холодок. Она пошарила на сиденье, но сумочки там не оказалось. Достав из бардачка новую пачку, Ида долго не могла извлечь из нее сигарету. Наконец это ей удалось. Щелкнув зажигалкой, она сделала несколько глубоких затяжек. Машина стояла поперек дороги так, что свет включенных фар выхватывал из ночной темноты участок леса на противоположной стороне шоссе. И когда в этом светлом пятне появилась человеческая фигура, закутанная в брезентовый военный плащ, Ида не только не испугалась, но даже не удивилась, на-столько она еще была далека от нормального восприятия действительности. Из-за низко надвину-того капюшона, лица человека видно не было.
     Некоторое время постояв неподвижно, он двинулся по направлению к машине.

     После скандала, устроенного Ириной, вечеринка вступила в стадию своего логического завер-шения. Сразу же вслед за отбывшим в неизвестном направлении Дрыгой, исчез Барик. Возможно, его к чему-то обязывали узы дружбы, а возможно, он просто решил продолжить веселье где-нибудь в другом месте, поскольку после того, как хозяйка дома увела зареванную Ирину в ванную комнату, всем стало ясно, что на сегодня праздник закончился. Гости начали расходиться и спустя полчаса в доме, кроме его хозяйки, да уснувшего на веранде Макса, остались только Анна, занятая уборкой посуды, и Александр, бесцельно расхаживающий по комнатам. Он было попытался по-мочь девушкам с уборкой, но Анна вежливо попросила его не вмешиваться, твердо заявив, что они справятся со всем этим сами. Не зная, чем бы себя занять, Александр вышел в сад.
     Странная получается штука, — думал он, шагая по узкой песчаной дорожке, освещенной про-тянутой над ней гирляндой из разноцветных фонариков. — Самое привычное занятие для людей, это конфликтовать и создавать друг другу (…скорее уж враг врагу…) проблемы. По крайней мере, большую часть своей жизни мы проводим либо обороняясь, либо нападая на себе подобных. Нет, нет, в самом этом факте нет ничего странного. Странно другое. Странно то, что все эти действия имеют для нас сугубо отрицательное значение. Мы тратим на них драгоценную энергию, так ска-зать, впустую, ничего не получая взамен, кроме страданий и боли. Мы становимся жертвами не-приятностей, вместо того, чтобы использовать обрушивающиеся на нас неприятности для само-развития и повышения своего жизненного статуса.
     Засмеявшись, Александр сел на оказавшуюся поблизости скамейку. Сам он теперь находился в тени, а дом, освещенный изнутри и снаружи, был виден отсюда как на ладони. Вот на веранде за-металась чья-то тощая тень, послышался грохот опрокидываемых ведер, а затем раздался протяж-ный звук мучительного облегчения.
— Чему это вы так радуетесь? — услышал он рядом тихий знакомый голос. — Уж не тому ли, что этот алкоголик уделал нам всю веранду?
     Обойдя заросли шиповника, Анна присела рядом.
— Или вам стало весело от мысли, что убирать чужую блевотину придется не вам?
— Нет. Просто я поймал себя на том, что очень своеобразно отношусь к чужому несчастью. Я имею в виду случай с вашей подругой. Ириной, кажется?
— Вот как! И в чем же заключается это своеобразие?
— При виде людских страданий, меня охватывает чувство необыкновенного душевного подъема. Я впадаю в какое-то радостное состояние, граничащее с безумным восторгом. Более того, эта эй-фория доставляет мне неописуемое удовольствие.
— Боже мой, — Анна отпрянула от него, театральным жестом схватившись за сердце, — я узнала вас, граф. Вы  – Дракула!
— Вы напрасно иронизируете, я разговариваю с вами совершенно серьезно.
— Это называется энергетическим вампиризмом, — объяснила Анна.
— Вовсе нет. Просто, видя причины, вызывающие в людях такую бурю негативных эмоций, я не могу удержаться от смеха, — Александр улыбнулся. — Мне становится весело, ведь я знаю, что сам никогда из-за таких пустяков расстраиваться не буду.
     Анна перестала гримасничать.
— Значит, вы считаете, что случившееся сегодня, пустяк?
     Александр слегка растерялся.
— Вообще-то, да…  Хотя… о том, что произошло, я имею самое отдаленное представление.
— Выходит, вы делаете такие смелые умозаключения, по сути дела из ничего?
— Я не знаю, что именно произошло в спальне, но я уверен, что это была банальнейшая сцена ревности. Или я не прав?
     Анна отвела взгляд в сторону.
— Вот видите. Моя интуиция меня никогда не подводит, — Александр достал сигарету, повертел ее в руках, после чего засунул обратно в пачку. — Если бы там случилось что-то серьезное, смею вас заверить, я бы это почувствовал.
     Она повернулась к нему и Александр увидел, что в глазах у нее стоят слезы.
— Неужели вы настолько равнодушны к чужому горю? А если бы это произошло с вами?..
     Он хотел возразить ей, но почему-то не сделал этого. Он знал, что слезы на ее глазах только игра но, несмотря на это, они тронули его и привели в какое-то наивное умиление. Ему захотелось страстно обнять ее, захотелось прижать ее к себе, чтобы ощутить тепло ее тела и почувствовать, как бьется ее сердце…
     Александр осторожно взял девушку за руку. Анна ничего не сказала, но по выражению ее лица, по тому, что она не отодвинулась от него и не высвободила своей руки, он понял, что игра пере-стает быть игрой. В груди у него защемило. Скамейку, на которой они сидели, окружали густые заросли шиповника. Может быть из-за этого, а может из-за тех чувств и воспоминаний, которые на него вдруг нахлынули, Александру вспомнилось четверостишье, которое он написал много лет назад и которое, казалось, давным-давно  стерлось из памяти:

   …Кустом шиповника в снегу,
Огнем холодных спелых ягод,
Покрытых корочкой заиндевелой,
Я чувствую себя в твоих объятьях… 

     Некоторое время он сидел молча, так как не мог решить, прочитать это коротенькое стихотво-рение Анне или нет. С одной стороны, ему очень хотелось сделать это. Чувства переполняли его. Но с другой, он чего-то стеснялся. То ли несовершенства своего поэтического творения, то ли не-которой интимности этих строк?..
     Затянувшееся молчание нарушила Анна:
— Надеюсь, вы простите меня за бестактный вопрос, — произнесла она, — вы не женаты? На ва-шей руке нет обручального кольца. Хотя, конечно, мужчины не всегда его носят, но…
— Нет, я не женат. И никогда раньше женат не был, — он невесело усмехнулся. — А что, это име-ет какое-то отношение к сегодняшнему вечеру?
— Нет, просто мне было интересно, — она положила голову ему на плечо. — Разве вы никогда никого не любили?
— Я? — он снова усмехнулся. — Ну почему же, (…любовь и брак, две вещи несовместные…), любил… Моя ошибка заключалась в том, что я слишком абсолютизировал это чувство. Наверное, поэтому у меня на пальце и нет кольца.
— Что вы имеете в виду?
     Она приподнялась, заглядывая ему в глаза с живым интересом.
— Если я хотел кого-то любить, — пояснил он, — то любить вечно и любить только этого челове-ка! Больше того, я хотел, чтобы ответная любовь была, так же, направлена на одного меня и была бы неизменной, незыблемой. Разумеется, если что-то выходило за рамки данной схемы, я оказы-вался полностью дестабилизирован и само понятие любви обессмысливалось в моем сознании. Тот же эффект производил страх. Страх того, что рано или поздно все закончится, что все будет совсем не так, как я себе представляю. Только страх, без каких-либо на то причин!..
     Он поморщился. Эти воспоминания не доставляли ему удовольствия.
— Я был слишком молод…
     Анна наклонилась и прошептала ему в самое ухо:
— Вы излишне интеллектуальны, вот в чем все дело. Любовь, это чувство. Только чувство и ниче-го больше! Интеллект нужен лишь в том случае, если любовь перерастает в намерение создать се-мью.
— Но разве истинная любовь не подразумевает (…любовь и брак, две вещи несовместные…) бра-ка с самого начала?! — с жаром воскликнул он.
     (…хорошее дело браком не назовут…)
     Анна задумалась.
— Наверное, вы правы, — произнесла она. — Только теперь так никто не думает. Ваши взгляды на любовь слишком старомодны для нашего времени.
— Разве может стать старомодным вечное?
— Вы относите свои убеждения к разряду вечных? — пошутила она.
— Я отношу к разряду вечного любовь!
— А-а… Но ведь это две разные вещи.
     Александр ничего не ответил. Он давно знал, что сила женщины кроется не в ее интеллекте, и сегодняшний разговор лишний раз подтвердил это. Высокоразвитое, перешедшее на какой-то но-вый, более тонкий уровень чувство – вот в чем ее сила! Плюс к этому необычайно остро развитая интуиция. Именно поэтому с помощью одного лишь рассудка невозможно ни понять, ни по дос-тоинству оценить женщину. В такие моменты начинаешь думать, что женщина не просто равна мужчине во всем, но что она гораздо более совершенна, чем он, а жизнь ее более насыщена и раз-нообразна…
— Вы о чем-то задумались?
— Что?!. — он встрепенулся, приходя в себя. — А-а… Да, немного.
— И о чем же, если не секрет?
— Да так, — уклончиво ответил он, — о своем.
     Шелестя листвой, на землю начали падать первые капли дождя. Где-то в отдалении прогремел гром. Налетел резкий порыв ветра и сразу вслед за этим обрушился ливень. Вскочив, они броси-лись к дому. Александр набегу попытался накинуть на нее свой пиджак, но Анна стряхнула его с себя и со смехом устремилась дальше.
— Ну и как вы? — спросил он, когда они оказались под навесом веранды.
— Не сахарная, не растаю.
     С нее ручьями стекала вода. Нагнувшись, Анна принялась отжимать волосы.
— А вы не ответили на мой вопрос, — сказала она, пытаясь перекричать шум ливня. — Вас бро-сила ваша девушка, или это вы оставили ее?
— Трудно сказать. Да и давно было дело, не помню.
— А кроме шуток?
     Александр хитро прищурился.
— Встретившись со своей первой любовью, — торжественным голосом начал он, — я пытался избавиться от нее всеми силами, но так и не смог. Тогда я решил смириться. И вот, когда я начал жить во имя и ради любви, безвозмездно принося себя в жертву, моя любовь меня оставила. Не знаю, ушла она к другому или просто я ей наскучил, дело не в этом. Мне до сих пор интересно, быть может, это случилось именно из-за того, что я стал готов забыть себя ради любви? Подчи-ниться, раствориться в ней?.. Ведь говорят же умные люди, что любовь, это одно из проявлений воли к смерти. Что человек теряет в любви часть себя, как личности, растворяясь в другом суще-стве. Как вы думаете? Я, во всяком случае, иного объяснения этому не нахожу.
— А я нахожу. Вы просто болтун! Я не верю ни единому вашему слову. Из-за этого вас девушки и бросают.
     Анна попыталась поставить ему подножку и опрокинуть в лужу, но у нее ничего не получи-лось.
— Я совсем не удивлюсь, если сию же минуту вас постигнет небесная кара. Поэтому оставайтесь здесь один и не вздумайте ходить за мной. Я не хочу, чтобы меня убило молнией.
     Она со смехом взбежала на крыльцо и скрылась в доме(?)23. Закинув мокрый пиджак на плечо, Александр поплелся следом.

     …все происходящее похоже на сон. Не знаю на какой, — плохой или  хороший, — да это и не важно. Просто на сон. Реальность, окружающая меня, воспринимается иначе, чем раньше. Все ос-талось прежним, но в то же самое время стало каким-то другим. Как никогда я чувствую пустоту, окружающую меня. И24 не только окружающую. Я чувствую эту пустоту в себе!
     Я – ничего!.. 

    …что-то есть, что-то ощущается, присутствует, просит выражения, но как это выразить, я не знаю. Не знаю! Это настолько бессодержательно, (хотя и емко), что выразить это посредством обычных, традиционных средств выражения не представляется мне возможным.
     Я – нигде!.. 

    …и то, что воспринималось как время, утратило свое привычное качество. Вместо него откры-лось черное бесконечное, пересеченное сверкающим светом. Время превратилось в нечто, проти-воположное себе. Я продолжаю функционировать, даже несмотря на то, что выпал из времени, окунулся в черное бесконечное и был рассечен сверкающим светом. Поразительно! Все наши представления – только искры, уносимые ветром в пустоту!..
     Я – никогда и всегда!..










3

На острие
твоих графитовых зрачков
я
черной точкой
к Вечности
пришпилен.

                Эрнест Цветков




     Все утро Александр катался на автобусах. Причем не с какой-то определенной целью, а так, чтобы убить время. Барского он дома не застал, хотя заходил к нему аж в половине седьмого, а без Барского все его планы летели коту под хвост. Городских маршрутов в Саисе имелось только семь, и пять из них к одиннадцати утра Александр успел изучить досконально. Сначала он просто глазел в окно, но все, что было можно, он увидел в предыдущие пару дней. Теперь бесконечные парки, вереницы коттеджей и административных зданий казались довольно однообразными и не вызывали ничего, кроме сонной зевоты. В голову полезли мысли о НЕЙ, а вот этого допускать было никак нельзя.
     Александр попробовал прислушиваться к чужим разговорам, но и в этом занятии не нашел ни-чего интересного. Болтовня домохозяек и школьниц откровенно его раздражала. От такого коли-чества совершенно бессмысленной информации, (преимущественно на любовную и бытовую те-мы), можно было полезть на стену. Впрочем, не лучше оказались и все остальные. Люди несли откровенный вздор. К примеру, один интеллигентного вида мужчина с жаром рассказывал своему приятелю о какой-то жуткой болезни, якобы передающейся через бумажные деньги, которые для того, чтобы обеззаразить, нужно тщательно проглаживать раскаленным утюгом. Причем говорил он все это с самым серьезным видом, без малейшего намека на иронию или шутку, а тон выдержи-вал такой, словно являлся крупнейшим в мире специалистом по профилактике и лечению этой са-мой болезни.
     Искатав что-то около двадцати рублей, Александр вылез на конечной пятого маршрута с твер-дым намерением никогда в жизни больше не пользоваться общественным транспортом. Пройдя пешком несколько кварталов, он вышел к реке. На берегу, где он сейчас находился, оказалось что-то вроде пляжа. Здесь торчало множество разноцветных зонтиков с раскладными креслами под ними, имелось несколько кабинок для раздевания и пара ларьков, торговавших прохладительными напитками. На противоположном берегу расположилась лодочная станция. Левее, метрах в пяти-десяти, проходил мост, соединявший оба берега между собой. Купив себе холодной «Колы», Александр отыскал свободное кресло и сел, предварительно передвинув его в тень. В ботинки ему уже успел набиться песок. Сняв, он поставил их рядом с собой.
     Ну что ж, — размышлял он, потягивая напиток, — если до обеда Барский не отыщется, значит и сегодняшний день можно будет считать пропавшим. Интересно, куда он мог запропаститься? Дома его нет, в офисе тоже. По сотовому не отвечает…  А женушка у него действительно стервоз-ная. Я это еще вчера на вечеринке заметил. «Он здесь не живет!..» Можно было бы и повежливее ответить. Ясно ведь, что я не из праздного любопытства приперся в такую рань. И чего Барский убивается? Ну, изменила, и изменила. И черт с ней. Развелся, да и дело с концом! А то наматывает сопли на кулак. Как бы еще не запил, чего доброго. Ищи его тогда…
     Эта мысль Александру очень не понравилась. Какое-то время он сидел насупившись, озабочен-но глядя на противоположный берег. На мостках возле лодочной станции пристроился человек с длинной бамбуковой удочкой. Сама станция сегодня не работала. Не было ни отчаливающих, ни причаливающих лодок. Все они стояли на своих местах. Возможно, именно поэтому человек с удочкой так бросался в глаза. Его несуразная фигура в полосатом костюме и соломенная шляпа громадных размеров выглядели довольно забавно. Присмотревшись как следует, Александр с удивлением отметил, что это был именно тот, кого он разыскивал.
— Вот это номер!..
     Быстро обувшись, он бросился к мосту. Недопитая жестяная банка упала на песок и пенящаяся жидкость с шипением полезла наружу.
     Барский заметил его еще издали. Воткнув удочку в какую-то специальную держалку, он скре-стил руки на груди и сделал лицо человека, который, вернувшись домой после тяжелой смены, обнаружил, что его ужин еще не готов.
— Здравствуйте, Сергей Николаевич, — начал Александр приторным голосом. — Вот уж никогда бы не подумал, что застану вас именно здесь.
     Он пробежался по шаткому сооружению и уселся на теплую доску рядом с ним.
— Здравствуйте, — холодно ответил тот. — Что же удивительного, если человек решил отдохнуть на лоне родной природы? Или, по-вашему, я должен сломя голову бросаться в какой-нибудь кру-из? Таиланд, Египет… Восточная экзотика, так?
— Да нет, я совсем не это имел в виду, — Александр улыбнулся. — Отдыхайте, где вам заблаго-рассудится. Просто… я не знал, что вы в отпуске.
— А я не в отпуске, — все так же неприязненно отозвался Барский. — Решил немного расслабить-ся, вот и все. Зря только не отправился на Магнитное озеро, как хотел. Здесь, я вижу, отдохнуть не дадут.
     Александр закурил. Настроение Барского ему очень не нравилось. Было необходимо подвести разговор к главному (…), а что хорошего можно ожидать от человека, который так настроен.
— Вы правы, — сказал он довольно безразличным тоном. — Я к вам пришел по делу. Помните наш разговор в парке?
     Барский несколько оживился.
— О двухмерных человечках? Конечно! Только, честно говоря, я не совсем понимаю, какую смогу извлечь для себя выгоду, если соглашусь на ваше предложение…
     Он вдруг замолчал, как-то странно мотнул головой, (словно его дернули за ухо), и, отвернув-шись, схватил свою удочку.
— Простите, кажется, у меня клюет.
     Александр улыбнулся. Ему прекрасно был виден поплавок, безжизненно покачивающийся на воде маленьким буйком.
     Так, так, так!.. — он мысленно потер руки. — Кажется, наша рыбка заглотила червячка. Ишь ты, как разнервничался. А ведь я еще не перешел к главному блюду.
— Как какую?! — Александр изобразил на лице крайнюю степень удивления. — А честь откры-тия, которая будет принадлежать вам? А та деятельность, которая развернется вокруг ЭТОГО ис-следовательскими институтами? Ведь это будет сенсация мирового масштаба! И заметьте, в цен-тре всех этих событий окажетесь Вы и Ваша фирма!.. Разве это плохая реклама для вашего бизне-са? Разве для крупнейших компаний мира это не послужит поводом увидеть в Вас перспективного делового партнера?!.
     Он оборвал сам себя на полуслове и после секундной заминки добавил:
— Впрочем, суть дела я вам изложил при первой нашей встрече. Решайте сами, как вам поступить.
— Но ведь пока никакого открытия нет, — спокойно возразил Барский. — И вообще, я что-то не очень хорошо понимаю, чего вы, собственно говоря, от меня добиваетесь? Вам нужно чтобы я внес плату за аренду помещения? Или вы хотите…
— Многоуважаемый Сергей Николаевич, — официальным тоном заговорил Александр, — если вы намерены сделать и это, то буду вам бесконечно признателен. Однако смею вас заверить, что если бы дело касалось только денег, я никогда бы не обратился к вам за помощью. Необходимую сумму я без особого труда смогу найти сам. Тем более что снять зал необходимо всего на один, максимум два-три вечера. А это, насколько вы понимаете, сущие пустяки.
— Чего же вам надо? — воскликнул Барский, уже не скрывая раздражения.
     На этот раз у него действительно клевало, но, увлекшись разговором, он не успел вовремя под-сечь. Рыба сорвалась и, судя по всему, крупная.
— Неправильно ловите, — буркнул Александр, не удержавшись. — Надо следить не за поплав-ком, а за его поведением.
— Не вижу никакой разницы, — язвительно отозвался Барский.
— Зря, — искренне вздохнул Александр. — А нужно мне Ваше имя.
— Как?!.
     Барский даже червяка раздавил, которого собирался насаживать.
— Своего рода фрэнчайзинг, — пояснил Александр. — Все, что необходимо, я сделаю сам. Одна-ко официально проект будет вестись от вашего имени. Закончив свою часть работы, я преспокой-но удалюсь. Что же до вас, то дальше вы можете сами раскручивать этот проект и любые прибыли поступят в ваше полное распоряжение. Никаких претензий я предъявлять не стану. Тем более что во всей деловой документации я буду проходить всего лишь как рядовой участник проекта.
     Закинув леску, Барский довольно долго молча смотрел на воду. О чем он сейчас думает, по вы-ражению его лица догадаться было довольно сложно. Наконец он улыбнулся, но улыбка вышла какой-то странной, слегка сумасшедшей.
— Вы знаете, — произнес он рассеянно, — у меня такое ощущение, что все это со мной уже было.
— Иногда своим ощущениям нужно верить, — осторожно заметил Александр.
— Вы это на полном серьезе?
     Александр двусмысленно хмыкнул.
— По-моему, это называется «дежа вю», хотя… — Барский снова мотнул головой и уже более твердым голосом объявил, — я понял, к чему вы клоните. Только знаете, все это напоминает мне историю о Новых Васюках. Туристы, ученые со всего света…
     Он замолчал, ожидая возражений, но их не последовало.
— Хотя, с другой стороны, попробовать можно. Терять, в любом случае, я ничего не теряю. Ки-нуть меня у вас не получится, в этом можете не сомневаться. А вот если дело выгорит…
     Последовала короткая пауза.
— Ладно, можете считать меня своим спонсором. Просто спонсором. Занесите мне бизнес-план и остальные бумаги сегодня вечером, я их посмотрю. Возможно, завтра с утра вы сможете приступить к осуществлению вашего… Нашего проекта.
— Бумаги уже у вас, — спокойно сообщил Александр.
     На иной исход дела он не рассчитывал.
— Как у меня?! — а вот Барский был удивлен. — Вы что, заходили ко мне домой?
— Да. Ваша жена сказала, что вы отправились на рыбалку, поэтому я вас так легко и нашел.
— На рыбалку? Жена?!.
     Барский выкатил глаза. Конец его удилища опустился до самой воды, лицо искривилось.
— Ну что ж, приятно было побеседовать, — Александр поднялся, — не буду больше мешать. Обещаю, что до завтрашнего утра вы меня не увидите. Всего хорошего.
     Балансируя, чтобы не свалиться с шатких мостков, он побежал к берегу.
     Честно говоря, за свою дурацкую шутку он, как и в прошлый раз, испытывал легкую нелов-кость. Ведь ему было понятно, почему Барский торчит на такой жаре, несмотря на то, что в офисе его наверняка дожидается тысяча дел. Он понимал, что поступил нехорошо, лишний раз разбере-див человеку рану. Все это так, но… «иногда желание поступить плохо – непреодолимо!..»
     Добравшись до поворота, он поймал машину. Несмотря на то, что лишних денег у него сейчас не было, автобусом он решил пренебречь.

     …Любовь!
     Любовь самое непредсказуемое, самое стихийное чувство! Ее можно старательно избегать, ее можно не желать и бояться, от нее можно прятаться, но если все-таки она добирается до тебя, то поглощает всего без остатка. Лекарства от этого еще не придумали. А чем неожиданнее будет ее появление, тем сильнее она тебя скрутит и тем больнее будет твоей душе после, когда, наиграв-шись вдоволь, эта самая любовь так же неожиданно и безжалостно бросит тебя, отправившись дальше, в поисках новой жертвы… «Глупо сожалеть о том, чего нельзя вернуть». Отличная мысль! Рано или поздно придется примириться с потерей. И чем раньше, тем меньше придется страдать. А бороться за любовь бессмысленно. Любовь, это взаимность. Если возникает борьба, это означает лишь одно: взаимность утрачена. А утрата взаимности в отношениях означает измену или разрыв. Ревность или борьба в данной ситуации только продлят агонию. Да и стоит ли сожа-леть о ТАКОЙ любви?!.
     Любви?..

     Тенденция откладывать дела на понедельник, явление весьма распространенное. Пожалуй, не-возможно найти человека, который в той или иной мере не страдал бы от этого маленького недос-татка. Куда реже встречаются люди, действительно принимающиеся за осуществление отложен-ных дел. Анна относилась скорее к первым, и то, что сегодня она, наконец, принялась за реферат, было событием если не чрезвычайным, то, по крайней мере, неординарным. Эта работа висела на ней уже больше месяца, защита была назначена на следующий вторник и по здравому размышле-нию раньше пятницы она никак не могла совершить над собой это вопиющее насилие. Самое за-бавное заключалось в том, что Анна совершенно не отдавала себе отчета, что же побудило ее с утра пораньше сесть за письменный стол и обложиться бумагами. Сколько она себя помнила, ни-чего подобного с ней никогда раньше не случалось.
     Как бы там ни было, к полудню у нее уже был готов подробный план работы, а к четырем ча-сам полностью написана и доведена до ума вступительная часть. На этом благородный порыв ис-сяк, мысли, нацеленные на работу, стали рассеиваться, а карандаши затупились. Пора было ста-вить последнюю точку, что она и сделала.
     На кухне негромко гудел холодильник. Звук однообразный и печальный. Наверное, именно из-за этого звука, порывшись в коробке с кассетами, Анна выбрала Нейла Янга. Обычно она предпо-читала более приземленную музыку. Эту кассету ей подарил Хлюпов. Кажется, на прошлый день рождения. С тех пор она ставила ее только раз или два. Воспоминание о Хлюпове как-то само со-бой вызвало в сознании образ Светки, который с невероятной быстротой и легкостью трансфор-мировался в образ Александра Тагеса.
     Заварив кофе, Анна долго сидела за столом в глубокой задумчивости, остановив взгляд на сол-нечном пятне, повисшем над холодильником. Окно ее кухни выходило на север, и значит, пятно было отражением света от стекол мансарды соседнего коттеджа. Звук одинокой гитары, затерян-ной где-то в просторах Дикого Запада, вводил ее в состояние легкого транса. Мысль не исчезла, но перестала быть частью обыденного сознания, сделавшись далекой и по-своему ритмичной, подоб-но морскому прибою. Волны накатывали и отступали то, что-то выбрасывая на берег то, забирая эти предметы обратно, в неизвестность водной пучины, откуда они появились.
    (…your name really William Blake?!.)
     …ЕГО звали Александром. И его тоже(!) зовут Александром. Александром Тагесом. Случайно ли?..
     …Тогда мне было восемнадцать. Теперь почти двадцать один. Ну и что? Кем я стала за это время? Никаких изменений!..
     …Осень. Желтая земля, деревья. Черный шершавый камень в моей руке. Наверное, он очень долго пролежал в воде. Иначе, почему такой черный, ведь это только обломок кирпича...
     …Неужели это все, что у меня осталось?..
     …Я даже не помню ощущения ЕГО прикосновений к моему телу…
     …Было ли все это?..
    (…but I understand, William Blake. You were a poet and a painter…)
     …ОН был Принцем…
    (…now you are a killer of white men…)
     …Чудес не бывает. Разве мог Принц остаться здесь! Это место не для НЕГО…
     …Что ж, снова одна…
     …Одна? А Тагес?! Александр-второй…
     …Смешно!..
     …Только этот не Принц. Скорее Монах. Или Ворон. Черный Ворон!.. В нем таится какая-то магия, какая-то пугающая сила. Но почему-то меня к нему тянет. А может именно поэтому?..
     …Только, разве это любовь? Разве я люблю?..
     …Глупо! Как глупо…
     …Тогда зачем мне все это нужно?..
    (…stupid white men…)
     …Зачем напрасно мучить его и себя?! Стоит ли?..
    (…William Blake, you’ll go to them!..)
     … Он немного наивен, но…
     …Совсем не наивен! Просто чуть-чуть старомоден, и только. И видит всё на тысячу шагов впе-ред…
     …Странно, а какая тут связь?..
     …Никакой. Змея заглатывает свой собственный хвост…
     …Что это?!. Глупо!..
     …А может, стоит, наконец, измениться? Ведь это тоже шанс. Он неравнодушен ко мне, это видно по всему. Еще немного и я им полностью завладею!..
     …Но люблю ли?..
     …Не знаю. В том-то и дело…
    (…Nobody, I don’t smoke…)
     …А время уходит. Почему? Почему всегда нужно выбирать «или» – «или»?.. Я ненавижу вы-бирать!..
     …Тагес…
     …Какая же я все-таки…
     …Подлая предательница!..
     Магнитофон щелкнул, кассета остановилась. Сработал автостоп. Анна очнулась, дотронулась рукой до чашки с остывшим кофе и сама над собой рассмеялась.
— Кажется, перетрудилась, — произнесла она вслух.
     В соседней комнате зазвонил телефон. Выплеснув нетронутый кофе в раковину, Анна подошла к аппарату и сняла трубку. Звонила Нинка. Вернее Нина Петровна, жена этого крутого деляги, ко-торый разъезжает по городу на тачке за триста пятьдесят тысяч баксов. Вот вам, пожалуйста, еще пример. Два совершенно разных человека. У Нинки на уме одни мужики, а у Барского одни «баб-ки». (…каламбур!..) Какого, спрашивается, черта они делают вместе?..
     Как обычно, Нина несла всякий вздор. Сообщила о пропаже какой-то Вознесенской. Выдала беглую информацию по поводу недавно открывшегося салона красоты, по ее словам, весьма по-средственного, как и все провинциальные салоны. Прошлась по поводу вчерашней вечеринки, и в заключении поинтересовалась, что там такое произошло. Наверное, только за этим и звонит, — подумала Анна. Она, как смогла, удовлетворила ее любопытство и повесила трубку с чувством легкого раздражения. Звонки, подобные этому, всегда заставляли ее усомниться в целесообразно-сти такого изобретения, как телефон.
     Разговор о вечеринке напомнил ей, что на часах половина шестого, а значит, самое время на-вестить свою лучшую подругу. Светка наверняка уже дома, а проводить этот вечер в одиночестве Анна не собиралась. Переодеваясь, она поймала себя на том, что снова думает об Александре. Се-годня она увидит его, в этом не могло быть никаких сомнений. Господи, как, оказывается, бывает трудно разобраться в собственных чувствах. Все начиналось как простая игра, и вот теперь эта игра перерастала в нечто более значимое.
     Ее тянуло к нему. Ей хотелось увидеть его, услышать, как он говорит, узнать, о чем думает. Александр Тагес. Магия заключалась в самом его имени. А когда она прикасалась к нему на ска-мейке в саду, то ощущала, что в области живота у нее появляется приятное тепло, которое легки-ми пульсирующими волнами растекалось по всему телу. Интересно, испытывал ли он нечто по-добное? Наверное, нет. Разве способны мужчины чувствовать? Разве в состоянии они постигать мир не только своим жалким интеллектом, но и душой, когда чувствовать начинает каждая часть твоего тела, каждая клеточка! Хотя… наверное, и среди мужчин попадаются исключения. По крайней мере, было бы несправедливо наделить всей полнотой совершенства одну лишь женщину.
     На улицу Анна вышла в самом прекрасном расположении духа. В сердце к ней закралось пред-чувствие чего-то необыкновенного.

     Черт! Почему  я  никак  не могу научиться держать себя в руках?! — думал  он, разглядывая странную мохнатую зверушку, болтавшуюся под зеркальцем заднего вида. — Ведь, казалось бы, давно научился контролировать свой разум, а об эмоциях и говорить не приходится. Однако, поди ж ты! Анна, Анна… И почему я встретил тебя так некстати? Сейчас, когда мой ум должен оста-ваться холодным, когда необходимо собрать всю волю и сконцентрировать внимание на заданной цели. Для меня это важно! А я не могу думать ни о чем, кроме тебя…
     Александр мысленно вернулся к началу сегодняшнего дня. Проснувшись в половине пятого, он до шести провалялся в постели, вглядываясь в серые предрассветные сумерки. Чувство тихого восторга и глубокая умиротворенность, которые он испытывал, были следствием сновидения. В принципе, ничего необыкновенного ему не приснилось. Сон, который он видел и который запом-нил до мельчайших подробностей, ничем не отличался от многих других снов. Особенным был след, который после него остался. Александр проснулся, осознавая, что вопросы, теснившиеся у него в голове последние несколько недель, за одну ночь прояснились и стали доступными для по-нимания.
     Такие озарения случались с ним довольно часто. И каждое озарение несло с собой массу важ-ного, массу полезного и необходимого. Самое интересное, что от него практически ничего не тре-бовалось. Нужно было просто лежать и фиксировать то, что всплывает в сознании. Пары «вопрос-ответ» следовали одна за другой размеренно, но быстро и если вовремя не сфокусироваться на том, что тебя интересует, драгоценная информация уйдет в небытие с такой же легкостью, с какой появилась оттуда. Александр знал это. Тени, скользившие по его комнате, были полны значения и смысла.
     Возвращаясь сейчас к этому моменту, он отмечал, по крайней мере, две важные вещи. Первое, это то, что касалось эмоциональной памяти. В человеке есть несколько видов памяти, но эмоцио-нальная занимает особое место и играет, пожалуй, одну из главных ролей. Эмоциональная память избирательна и асимметрична. Как правило, она замечает лишь наиболее позитивные моменты субъективного бытия, схватывая самое приятное и чувственно осязаемое, (что, впрочем, не меша-ет ей нести и изрядную порцию страдания)...
     Второе открытие касалось соотношения любви и секса. Этим утром Александр понял забавную штуку: между Любовью и сексом не больше общего, чем между Любовью и… скажем, хорошим ужином или изысканным вином. То, что так часто отождествляется, на самом деле имеет совер-шенно разные корни. Если первое есть проявление высшей эмоциональной стороны человеческо-го существа, то последнее даже не физиологический аспект этого проявления. Это второе откры-тие. А сложенные вместе, они начинали проливать свет на те темные пятна его души, которые доставляли ему столько неприятностей…
— Куда теперь? — мрачно спросил водитель, который за всю дорогу не проронил ни слова.
     Машина стояла на светофоре.
— Улица Трюффо, дом семнадцать, — повторил Александр.
     Неразговорчивость шофера его немного озадачивала. Обычно эти парни болтают без умолку, однако то, что этот оказался молчуном, было как нельзя кстати. Загорелся зеленый, машина мед-ленно повернула направо, а Александр снова погрузился в размышления.
   Итак, утренний перепросмотр на пользу ему не пошел. Вернее пошел, но выявил больше вопро-сов, чем дал ответов на них. Пусть виною всему эмоциональная память, пусть чувство, которое я испытываю к этой девушке, имеет самую возвышенную природу. Ну и что? Что мне со всем этим делать?!. Конечно, любовь это здóрово. Но сейчас это только лишние проблемы. Сейчас любовь является скорее тормозом, чем двигателем. Ну, как я могу нормально работать, когда каждые пять минут вспоминаю о ней а, вспоминая, забываю обо всем остальном! Анна, Анна…
     Расплатившись с водителем, Александр вошел в дом через парадную дверь. Боковым крыль-цом, ключ от которого лежал у него в кармане, он не воспользовался еще ни разу. В гостиной хо-зяйки не было. Судя по звяканью, доносившемуся с кухни, а так же по чуть сладковатому запаху чего-то подгоревшего, можно было догадаться, что она находится именно там. Сначала Александр хотел зайти поздороваться, но потом передумал. Запах горелого не предвещал ничего хорошего. Он ощупью пробрался по коридору, (благополучно разминувшись с колонной), и тихонечко при-крыл за собой дверь комнаты.
     Выложив все из карманов, он снял и аккуратно повесил костюм на спинку стула, а сам пере-оделся в «домашнее». Клетчатую фланелевую рубаху и старые потертые джинсы он купил в се-конд-хенде еще в субботу. Нельзя же, в самом деле, круглые сутки разгуливать в одном и том же. Тем более, когда на улице стоит такая жара. Взяв с полки томик Федорова, он улегся на кровать. Головой к окну.
     В гостиной играла музыка. Наверное, хозяйка уже управилась со своими кухонными пробле-мами, — подумал он. Дверь сильно приглушала звук, но Александр все-таки узнал голос Леонарда Коэна. Взгляд его быстро скользил по страницам, но смысл прочитанного до сознания не доходил. Образы наплывали один на другой, глаза и мысли блуждали в разных измерениях.
     …Как трудно жить, руководствуясь эмоцией!..
     …Люблю ли я? Люблю! А она? Наверное…
     …Но у каждого человека свое представление о любви. Бывают несостыковки. Что делать?..
     …Я испытываю внутренний дискомфорт. Очевидно, я что-то воспринимаю и делаю не так, как надо…
     …Не осуждать! Не обижаться! Не держать зла!..
     …Она ведет себя со мной так же, как с другими. Она не любит меня?..
     …Я не могу полностью отдаться ей, подчиниться. Я не люблю ее?..
     …Любовь – это рабство, потеря себя, глупость, земное чувство, плотская страсть?..
     …Что?!.
     …Хочется раствориться, уйти в Никуда. Или просто вернуться в Прежнее…
     …Полное внутреннее приятие ситуации и одновременно – активность, направленная на то, чтобы изменить все так, как ты хочешь!..
     …А как другие люди? Как она?..
     …Я – в первую очередь!..
     …Не цепляться ни за что!..
     …А она не любит меня! Что будет дальше? Она станет вести себя эгоистично, выставляя на первое место свои интересы, то же самое сделаю я…
     …Нет взаимопонимания!..
     …Нет контакта?..
     …Пусто… Не то!..
     …Эмоция-интеллект; интеллект-эмоция… Не то! Не то!!. Главное, каждый в своем стремлении слиться с любимым человеком хочет поглотить его, но не может (и не желает) быть поглощенным им…
     …Нет выхода?..
     …Тупик?! Или…
     …Еще одна попытка?..
     …Еще одна попытка!!.
     Он слышал, что музыка в гостиной смолкла, что хлопнула входная дверь, после чего поднялся гвалт. Затем эти звуки утратили отчетливость, смешавшись с другими, имевшими совершенно иную природу. Александр вошел в сновидение.

     Для Светланы Викторовны Рюминой утро новой недели началось как обычно. Проснувшись, она долго оставалась в постели, перелистывая страницы фотоальбома, который каждый вечер, на протяжении нескольких лет, обязательно клала на этажерку рядом с кроватью. Фотографии для альбома начали собираться еще в школе, в седьмом или восьмом классе. Их дарили друзья, она выпрашивала их у знакомых и не очень знакомых людей, а несколько карточек были сняты непо-средственно ею. Сначала фотографии хранились в полиэтиленовом пакете за стопкой книг, затем перекочевали в большой картонный конверт, а около двух лет назад заняли, наконец, свое почет-ное место в этом фотоальбоме, купленном в специализированном магазине за довольно большие деньги.
     Карточки были самыми разными. Цветными и черно-белыми, любительскими и профессио-нальными, выцветшими полароидными и яркими фирмы «Kodak». Однако все их объединяло не-что общее. Нечто, присутствующее в том или ином виде на каждом снимке. Этим нечто являлся Иван Хлюпов.
     Разглядывая свое сокровище, Светлана выражала невероятно широкую гамму чувств. Лицо ее то озарялось неземным светом, то покрывалось мраком роковой безысходности. Она томно взды-хала, на глаза ей наворачивались слезы. Но, перевернув страницу, она начинала тихонько хихи-кать, а иногда смеялась в полный голос. Так прошло еще около часа. Спешить ей было некуда, время не имело особого значения. Проснуться часом раньше или часом позже, какая разница?..
     Наконец она встала, бережно убрала альбом в шкаф и, без особой охоты, сделав несколько гим-настических упражнений, побежала принимать утренний душ. Она наслаждалась прохладной во-дой и ароматом «Camay», наслаждалась музыкой «JEFFERSON AIRPLANE», включенной на пол-ную мощность в гостиной, но больше всего в эту минуту она наслаждалась отражением своего обнаженного, молодого и стройного тела в большом, занимавшем почти всю стену ванной комнаты, зеркале.
     Какая жалость, что постоялец ни свет, ни заря куда-то умчался, — думала она, грациозно изги-баясь и поглаживая себя. — Вот было бы классно, если б он случайно вошел сюда и остолбенел, увидев меня… такой!.. Анька просто умерла бы от зависти. И ревности… А может, он уже вер-нулся?.. В этот момент ей ни с того, ни с сего вспомнился Хлюпов. Она выключила воду, быстро растерлась мягким пушистым полотенцем и, накинув цветастый халат, вышла на кухню.
     Уже позже, на теннисном корте, она сообразила, что вернуться незамеченным Тагес никак не мог. А эротические фантазии, разве это предосудительно?.. Впрочем, игра сегодня не клеилась совсем не поэтому. Просто, она была не в ударе. Просто, видела ночью плохой сон, а вчера рас-строилась из-за того, что Ваня так быстро ушел. Просто… В самом конце сета она умудрилась сломать ракетку и вместо косметического салона, куда собиралась, поехала домой.
     Ближе к вечеру позвонила Нина. Светлана очень обрадовалась звонку. Нина всегда сообщала что-нибудь интересненькое. Они долго болтали, обмениваясь всякими сплетнями. Светлана под-робно рассказала о вчерашнем происшествии, (выразив свое сочувствие Ирине и обругав Дрыгу), а Нина рассказала ей о новом салоне красоты.
— Кстати, есть еще новость, — воскликнула она когда, казалось бы, все возможные темы были исчерпаны, — пропала Вознесенская!
— Какая Вознесенская? — не сразу сообразила Светлана.
— Ида! Та самая, из-за которой вчера весь сыр-бор разгорелся.
— Ах, Ида… Что значит пропала?!
— То и значит. Ее машину нашли сегодня утром на юго-западном тракте, недалеко от Глахова.
— Ничего не понимаю… — растерянно пробормотала Светлана.
— Никто ничего понять не может! — торжествовали на том конце провода. — Машина разбита в дрыбадан! Очевидно, она на полной скорости вылетела с дороги. Ни в машине, ни рядом тела не обнаружили. Есть, правда, версия, что автомобиль угнали, но пока это только версия. Хозяйку-то тачки разыскать не могут!..
— Конечно, машину угнали, — согласилась Светлана, — угонщики и перевернулись. А Ида, на-верное, куда-нибудь уехала. Ей ведь вчера от Иринки тоже досталось…
— Может и так, — разочарованно промямлила Нина. — Ладно, пока. Мне еще Аньке позвонить надо. Чао!
     В трубке пошли короткие гудки.
     Какое-то время Светлана, не меняя позы, продолжала сидеть на диване, размышляя о том, куда могла поехать Ида и кто угнал ее машину. Затем мысли сами собой вернулись к Хлюпову, но дол-го думать на эту приятную тему ей не пришлось. С кухни понесло горелым. Светлана вспомнила, что поскольку микроволновка сломалась, она засунула фруктовый пирог в духовку, где нет тайме-ра и бросилась спасать свой кулинарный шедевр. Хотя, судя по запаху, спасать было уже нечего.

     Глубоко затянувшись и сосредоточенно удерживая дым в легких, Хлюпов передал папироску Барику.
— Самый смак!.. — довольно пробормотал тот, с силой всасывая в себя едкую вонь.
     Окурок захрипел, догорающие огоньки малиновой пылью осыпались на песок, оставляя в руках у Барика пустую штакетину. Некоторое время оба сидели с закрытыми глазами. Первым выдохнул Хлюпов.
— Не-эштя-ак… — прогудел он, выпуская остатки дыма в сторону заходящего солнца.
— Понтовая дурь, — согласился Барик.
     Он открыл глаза и с неподдельным интересом посмотрел на Хлюпова, удовлетворенно побле-скивающего глазенками.
— Ты как?
— Все путем! — Ваня зачем-то вскочил, но тут же уселся обратно. — Нелетная погода.
— Ага, — Барик согласно кивнул. — А я на серфинге. Wow-w-w!!. Такая волна…
— Хочешь анекдот?
— Это про волка-то с ведмедем? Не-а, я уже слышал.
— Вот твоя шапка!..
— Ага!..
     Несколько минут поляну оглашал истерический хохот. Насмерть перепуганные насекомые уле-петывали кто куда. Барик повалился на спину, но смех из него продолжал бить мощным фонта-ном. Мало-помалу фонтан превратился в хиленькую струйку, которая (…Володя, это писюлька какая-то, а не вода!..) быстро иссякая, оставила после себя только(…так мы весь день корячиться будем…) агонизирующее бульканье.
— Ну, ты даешь, — пробормотал он, пытаясь принять исходное положение, то есть усесться на задницу. — Так же и помереть можно. Больше приколов не надо. Чего-то на приколы не прет.
     Хлюпов оставался тих.
— Ты живой?
     Тих и грустен.
— Эй, проснись!..
     Барик хлопнул его по спине. Клюнув песок носом, Хлюпов сию же секунду выпрямился, слов-но внутри у него стояла пружина.
— Я жив, — монотонно изрек он.
     Барик еще раз толкнул его и Хлюпов снова, лизнув песок, распрямился.
— Класс!..
— Хватит. Полный рот земли уже. Лучше покурим.
— Позже дунем. Я еще купаться буду.
— Дунем позже. А покурим сейчас. Сигареты у тебя?
     Барик с загадочными глазами порылся в карманах и извлек на свет божий пачку «Веги».
— В думку впал? — осведомился он, закуривая сам и передавая другую сигарету Хлюпову.
— Угу. Я щас всегда так. Классный торч! И кайф, и польза. Такое видение открывается, что мама рудная!..
— Новую вещь начал? — язвительно поинтересовался Барик.
— Повесть, — ответил Хлюпов, не замечая издевки, — о человеке, который всю жизнь пытался прыгнуть выше собственной головы. Финал трагичен – перелом черепа…
— Про прыгуна с шестом что ли? С каких это пор тебя на спорт потянуло?
— Сам ты прыгун! Это же образ, аллегория. Понял, дубина.
— Хм, и как же сей шедевр именоваться будет?
— Гуматы.
— Как?!. — остолбенел Барик.
— Гуматы… — пожал плечами Хлюпов, с добродушной улыбкой.
— А… Почему «Гуматы»?
— Какая разница? Все равно никто не знает что это такое.
     Он вдруг выкатил глаза:
— Задумайся, и приди в ужас! Ведь они всю жизнь свою проводят в кромешной тьме.
— Кто – «они»? — перепугался Барик.
— Они!! Твои внутренности.
     Держась за живот, Барик сложился вдвое. Все его тело сотрясалось от беззвучного смеха.
— Ну, чего ты прешься, блин, как слон? Вот возьмешь дурака в лес, потом мучайся с ним…
— Уф, у-уф… — Барик громко икнул. — Да нет, это я…Ты хоть что-то пишешь, хоть про Гуматов каких-то. А мы так на одном месте и топ(…ик!..)чемся. Четыре песни сварганили. Да и те, если честно, только на ферме вон, для доярок (…ик!.. Т-твою мать!!.) играть. А все этот, мудила хре-нов.
— Вставай, вставай мудила, жена его будила… — запел Ваня.
— Вот-вот! Какого-такого я с ним связался?
     Он еще раз икнул, набрал полную грудь воздуха и замер. Хлюпов коварно усмехнулся, проце-дил:
— Не бздни, смотри, — и легонько ткнул его пальцем в живот.
     Барик заклокотал, но сдержался. На лбу у него вздулась жила. Погрозив кулаком, он закрыл глаза.
— В любом деле важен профессионализм, это точно, — с видом знатока жизни, изрек Хлюпов. — Будь то литература или музыка, один хрен. Нельзя творить только для себя, по своим собственным правилам и ради собственного удовлетворения. Если каждую минуту не помнить о том, для кого пишешь, то напишешь говно. Хотя, с другой стороны…
     Барик с шумом выдохнул воздух. С ближайших кустов посыпались маленькие черные жучки.
— Вот и я ему о том же! — с жаром подхватил он. — А то: «музыка и деньги в одну ладонь не ло-жатся…» Урод!
     Барик плюнул, пытаясь плевком сшибить повисшую на травинке осу, но промазал.
— Ну и брось ты этого Дрыгу! На кой он тебе сдался?
— Брось, брось… — Барик встал и принялся отряхать штаны.
     Весь песок полетел в лицо Хлюпову, от чего тот расчихался и замахал руками.
— Извини.
     Барик быстро скинул одежду.
— Пойду, окунусь…
     Он подтянул длинные, почти до самых колен, полосатые трусы и с гиканьем помчался к реке.
— Вали давай отседова!… Хоть немного от тебя отдохну.
     Ваня высморкался, отыскал в бариковой одеже мятую пачку и вытащил из нее гнутую, как чер-вяк, сигарету.
     «Слова, слова…» А на самом деле: мысли, мысли… Мысли, это радиоволны… — думал он, равнодушно наблюдая за тем, как плещется в реке Барик, время от времени, показывая над водой голую жопу (…американский поплавок!..). — Только вот насколько мысли связаны со словами, и какая между двумя этими явлениями существует зависимость, не совсем понятно. Что первее и что от чего рождается? Мысль выражается вовне через слово, это ясно. Более того, в какой-то ме-ре, и в голове мысли присутствуют в виде слов… Слов & Образов… Но ведь и образы выражают-ся словами, а слова могут не нести в себе никакого смысла, чего никогда не случается с Идеями. Вот какая штукенция! Только и Идея не может развиваться без Слова  и Образа, а выражая идеи словами, свободно оперируя построением образов… Черт! Ахинея какая-то…
     Ему на мгновение вспомнилась Светка Рюмина, но он тут же отогнал этот фантом прочь. Свет-ка ему не нравилась, а ее мушиная прилипчивость выводила его из себя. Вот если б на ее месте оказалась Анька, тогда другое дело. А Светка… Ну не нравится, и всё! И хоть ты тресни!..
— Чего сидишь? Заколачивай, давай! — Барик приплясывал на правой ноге, левой рукой с остер-венением колотя себя по уху. — Щас ка-ак дунем!
     Он тряханул волосатой башкой, окатив Хлюпова мелкими брызгами.
— Отвянь! Мешаешь…
     Ваня, как пылесос, всасывал в пустую папиросную гильзу (штакетину) мелко растертую зеле-новато-коричневую пыль.
— Ровно на косяк, — констатировал он.
     Дунули. Барик сразу улетел в стратосферу, а Хлюпов, как  ни в чем не бывало, остался сидеть на песочке. Он уже давно заметил такую странность – больше, чем на первый косяк, его не проби-вало. Что словил после первого, на том и тащись. После можешь хоть весь корабль враз высмо-лить, кайфу от этого не прибавится. А Барика ничего цепануло. Во прется, аж завидно! Ваня вздохнул.
— Слышь,  Бариковский, — он  покачал  его  за большой палец ноги, — а чего это Макс так наре-зался вчера? Он же вроде бы по бухлу не прикалывается…
— Щас как дам в чрево! — угрожающе зарычал Барик.
     На несколько минут Хлюпов оставил его в покое, а когда, наконец, решился повторить вопрос, Барик заговорил сам.
— Эй, Спиноза, — он уставился на Хлюпова сверкающими, как две новые монеты глазами, — ну почему ты в Бога не веришь, а? Ответь.
— А с чего ты взял, что не верю? — удивился Ваня.
— Я ж знаю. Все знают! Ну, скажи, почему?
— Наверное, потому, что верю в его отсутствие. Бог умер, как это ни банально звучит.
— Пушло, а не просто банально… Ты помнишь того мужика?
— Какого еще мужика? — удивился Хлюпов.
— Ну, того, который у Светки квартируется. Он еще вчера на вечеринке всю дорогу к Аньке кле-ился.
— Это такой, из себя весь, в костюме?
— Ага, — Барик кивнул. — Хотя пришел он сюда совсем без костюма…
— Голый что ли?
— Ладно, проехали. Ну, так вот, я у него книжечку одну увел…
— Книжечку? — оживился Хлюпов. — Какую книжечку?
— Синенькую, записную… Дело не в этом. Понимаешь, неспроста он к нам закатился. Чувствую, что совсем неспроста!.. И в Бога ты зря не веришь, и вообще…
     Барик вдруг резко перекинулся набок, его вырвало.
— Ты что? — Хлюпов брезгливо поморщился.
— Вот черт… — он вытер губы тыльной стороной ладони. — Сам не знаю. Ни разу такого не бы-ло. В жизни  с травы не блевал!
     Ваня продолжал косомордиться.
— Слушай, дай книжечку полистать, — попросил он. — Я тебе завтра же верну, честное слово!
     Барик ничего не ответил. Отодвинувшись подальше от блевотины, он пытался зажечь сигарету.
— Ну, дай, — продолжал канючить Ваня. — А я тебе компашки Шнитке с Курехиным подгоню. Помнишь, ты спрашивал?
     Барик безмолвствовал. Он быстро оделся, помочился на куст дикой смородины и, повязав ру-баху вокруг талии, направился к дороге. Солнце село, а до города километра полтора. По прохлад-це могут и комары сожрать.
     Ваня плелся следом, не переставая скулить. На мосту он совсем озверел и, вцепившись Барику в руку, угрожающе завизжал:
— Дашь или нет?!.
     Барик секунду помедлил.
— Дам, — сказал он спокойно, и как ни в чем не бывало, потопал дальше.
 
    …1.018. Так как Я бесконечен, я вижу смысл и необходимость разобраться в том, что же та-кое то, что меня окружает; что же такое мир?
     1.019. Я знаю, что окружающий меня мир существует независимо от меня и моего сознания. Он существует таким, какой он есть, независимо от того, каким я его себе представляю. Одна-ко то, каким я его себе представляю, делает его для меня именно таким, и никаким другим.
     1.020. Для меня окружающий мир таков, каким я его себе представляю!
     1.021. У меня есть пять органов восприятия, благодаря которым я получаю информацию об окружающем меня мире. У меня есть разум, благодаря которому я могу анализировать информацию, получаемую через органы внешнего восприятия и строить предположения о том, каков ок-ружающий меня мир.
     1.022. Но мои органы чувств дают мне информацию не обо всём окружающем меня мире, а только о незначительной его части. Впрочем, благодаря своему разуму, я могу расширить свои представления о мире, выдвинув те или иные предположения о том, что находится за пределами досягаемости моих органов чувств.
     1.023. Благодаря разуму, я могу создавать различные приборы и приспособления, которые в той или иной мере расширят диапазон восприятия моих органов чувств. Благодаря разуму, я могу расширить свои представления об окружающем мире, основываясь на той информации, которую получу при помощи созданных приборов и приспособлений.
     1.024. Я могу производить в окружающем меня мире те или иные изменения, действуя изби-рательно и целенаправленно, могу интерпретировать полученные результаты тем или иным образом и делать разнообразные выводы, создавая тем самым в своем сознании более или менее ис-каженное представление о доступной мне части окружающего мира. Распространяя это пред-ставление на те части мира, которые мне недоступны, я могу предположить, что знаю и их.
     1.025. И, наконец, принимая за истинное то представление об окружающем мире, которое я для себя создал, я могу действовать в этом мире, что, в зависимости от результатов деятельности, подтвердит еще более или опровергнет относительную истинность моего представления о нем.
     1.026. Подобным образом я могу познавать окружающий меня мир либо в одиночку, (что неце-лесообразно и практически невозможно), либо сообща с другими людьми.
     1.027. Человеку свойственно придерживаться крайних точек зрения. А крайности, в большин-стве случаев, есть признак заблуждения. В то же время, в любой человеческой крайности неизменно присутствует доля истины. Благодаря разуму, я могу сравнивать и анализировать точки зрения различных людей, откидывая все, на мой взгляд, ложное и, сохраняя истинное, (отделяя зерна от плевел), и тем самым находить более или менее правильное решение.
     1.028. Развиваясь, я могу все более и более совершенствовать свои воспринимающие органы, созданные приборы и приспособления, а так же свой разум. Я могу накапливать и хранить полу-ченный опыт, могу использовать накопленный опыт живших до меня поколений. Все это позво-лит мне получать наименее искаженное представление об окружающем мире.
     1.029. Я не знаю, к чему может привести в дальнейшем процесс непрестанного развития и со-вершенствования в области познания мира. На данном этапе моего существования меня это не касается.
     1.030. Возможно(?), что в далеком будущем человечество сможет познать окружающий мир полностью, (т.е. абсолютно); познать в каком направлении происходит его (мира) изменение и обрести тем самым абсолютное знание о нем. Возможно, что вслед за этим человечество смо-жет изменять весь окружающий мир по своему усмотрению.
     Впрочем, вероятно(!), что этого не произойдет и абсолютной истины человечество никогда не узнает. Быть может(…), ее узнают существа, более совершенные, чем человек, которые ра-зовьются в таковых из человека в процессе эволюции. На данном этапе моего существования ме-ня это не касается.
     1.031. Я знаю, что мое представление о мире  всегда будет искаженным. Причем, чем больше степень данного искажения, тем с бульшими трудностями мне придется сталкиваться в повседневной жизни; чем же эта степень искажения меньше, тем правильнее и удачливее станет осу-ществляться моя деятельность.
     1.032. Чем больше я буду узнавать об окружающем меня мире, тем точнее будут становить-ся мои знания о нем. Чем больше я знаю, тем большее поле деятельности передо мной открывается; чем больше я действую, тем больше я знаю…
     1.033. И все же, сколь много бы я ни знал, и как бы глубоко ни проник в суть вещей, знания мои по-прежнему останутся лишь искаженным отображением действительности.
     1.034. Но если Я могу обладать лишь относительным знанием, то есть ли в мире Некто или нечто, обладающее знанием абсолютным? Присутствует ли в мире Абсолют?..

     Когда он проснулся, было уже довольно поздно. Судя по сумеркам, повисшим в комнате, часов десять-одиннадцать вечера. Не меньше. Он потянулся и сел, свесив с кровати ноги. Перед глазами все еще стояли остатки сновидения. Дождь, визг тормозов, какая-то жуткая автокатастрофа и че-ловек в брезентовом плаще, уносящий мертвое тело в лесную чащу…
     Александр зевнул и тут же в дверь его комнаты постучали.
— Открыто, — сказал он невнятно, пытаясь преодолеть зевок.
— Добрый вечер, — в комнату вошла Анна. — Вы спали?.. Извините, я не знала…
     Она в нерешительности остановилась на пороге и Александр отметил про себя, что эта нереши-тельность идет ей куда больше, чем подчеркнуто-независимый, самоуверенный вид.
— Входите, входите! — он вскочил, буквально силой втаскивая девушку в комнату. — Это мне нужно извиниться за то, что сплю в такое время, когда все нормальные люди бодрствуют.
— Света сказала, вы утром очень рано ушли. Какие-то важные дела?
— Вовсе нет.
     Подойдя к окну, он отдернул штору. В комнате стало светлее и как-то по вечернему уютнее. Солнце уже скрылось за горизонтом, но оставило после себя необыкновенной красоты малиново-оранжевую полосу.
— Просто, мне очень было нужно встретиться с Барским… — Александр усадил девушку на кро-вать, а сам присел на кушетку напротив. — Впрочем, это не важно. 
— С Барским? — Анна наморщила лоб, как бы припоминая что-то. — Ах, Барский! Нинкин муж. Наша городская достопримечательность. Даже не сразу вспомнила.
     Она захихикала.
— Что же у вас с ним общего? Вы, кажется, говорили, что не имеете к бизнесу никакого отноше-ния.
— Верно, — Александр несколько раз провел ладонью по волосам, пытаясь их пригладить, — не имею. Зато Барский имеет самое непосредственное. Именно поэтому он мне и нужен.
— Затеваете какую-то авантюру? — заговорщицким голосом, слегка пригнув голову и вытянув шею, поинтересовалась Анна.
     Чисто механически Александр отметил, что кривляние ей совсем не идет.
— Нет, — сказал он, вздыхая, — никаких авантюр. Я человек мирный и на сомнительные при-ключения меня не тянет.
     Анна слегка смутилась. Этот человек реагировал на нее совсем не так, как она ожидала. Не так, как реагировало большинство знакомых ей молодых людей. Он упорно не позволял втягивать себя в игру. В комнате повисло молчание.
— Что же вы замолчали? — произнесла она, когда дольше молчать становилось просто неудоб-ным. — Вам, наверное, интересно узнать, зачем я пришла?
— Нет, — Александр улыбнулся. — Я рад вам в любом случае, какой бы ни оказалась цель вашего визита.
— Цель моего визита… — повторила она и улыбнулась в ответ. — А вы знаете, что у вас довольно странная манера… вести  разговор? Это я говорю вам как филолог.
     Анна засмеялась.
— И разговаривая с вами, невольно начинаешь вам подражать. Или, как бы это сказать точнее… Подыгрывать, что ли?..
— Я заметил, что вам очень нравится игра. Наверное, из вас получилась бы прекрасная актриса. Вы учитесь случайно не в театральном?
— Нет, — она снова засмеялась, на этот раз более естественно, — я будущий педагог.
— Ого! Это очень ответственная профессия, очень! И что же вы собираетесь преподавать?
— Наверное, русский язык и литературу, — она вдруг заметно помрачнела. — Впрочем, не знаю. Может, и ничего не буду…
     Лицо ее стало грустным.
— Простите, я сказал что-то не то? — заволновался Александр.
— Нет, нет… — она рассеянно покачала головой. — Дело не в вас. Просто, проучившись четыре года, я вдруг поняла, что это совсем не то, чем я хотела бы заниматься.
— А чем бы вы хотели заниматься? — осторожно поинтересовался он.
— Не знаю, но не этим. Может быть музыкой или поэзией. Литературной критикой, в конце кон-цов. Только не преподавать!
— Вы не любите детей?
— Я не люблю быть ничтожеством.
— Понятно.
     Александр пересек комнату и сев на кровать рядом с Анной, взял ее ладонь в свои руки. Совсем как тогда, в саду. За окном уже почти совершенно стемнело, но зажигать свет почему-то не хотелось.
— Это самая распространенная ошибка, — произнес он мягко. — Большинство молодых людей, оканчивающих школу и намеренных учиться дальше, поступают не туда, куда им хотелось бы, а туда, куда, как им кажется, они в состоянии поступить.
— Большинство молодых людей поступает куда угодно, лишь бы продолжать валять дурака, — возразила Анна. — А о том, куда им хочется, к чему расположены душа и сердце, ни один из этого большинства не задумывается. Разве можно думать о том, чего просто-напросто нет?..
     В этот момент в коридоре послышался топот, поднялся гвалт и дверь распахнулась. В комнату с шумом ввалился макс, следом за ним просунулись Светлана и кто-то третий, в темных очках.
— Ну что, идете?! — заорал Макс.
     Резко понизил голос и, как бы удивляясь, добавил:
— А чего это вы… в потемках сидите?
     Послышался смех. В глубине коридора продолжали топотать, затем раздался глухой удар, за которым последовала внятная ругань. Александр узнал голос Дрыги. Ну, надо же, — усмехнулся он про себя, — видно не одному мне эта колонна встала поперек дороги.
— Ну, так идете? — повторил Макс.
     Александр молчал.
— Идем, идем, — Анна до боли сжала его руку, — только позже. Следом за вами.
— Ну-у… как знаете.
     Макс и вся остальная шатия с тем же грохотом медленно стали отступать обратно в гостиную. Последней исчезла Светлана, задержавшаяся в дверях несколько дольше, чем того требовала не-обходимость.
— Куда же мы должны идти? — поинтересовался Александр, когда они остались одни.
     Анна встала.
— Собственно говоря, именно за этим я к вам и приходила. Сегодня в Центральном парке празд-ник. Всю ночь играет музыка, работают ресторан и бар… Наши, конечно же, собираются туда. Вот я и подумала, а не составите ли вы нам компанию?..
     Она замолчала, глядя на него то ли насмешливо, то ли виновато. В темноте разобрать было трудно. Он встал, и совершенно для себя неожиданно, обнял ее и поцеловал в губы. Не ожидая от него ничего подобного, Анна напряглась, но тут же обмякла и, обхватив его шею руками, ответила на его поцелуй еще более долгим и страстным поцелуем. Словно отомстила.
— Чтобы переодеться, мне понадобится только пара минут, — ответил Александр, слегка обал-девший от происходящего.
— Я подожду вас в холле, — сказала она, — можете не торопиться.
     Короткая пауза.
— Идти вместе с ними, — Анна кивнула в сторону гостиной, откуда доносились топот и крики, — у меня нет никакого желания.
    
     Вечер выдался приятным и теплым. Они медленно брели по слабо освещенным улицам. Где-то на западе еще догорали остатки зари, а с востока на город уже наплывала ночь. Начали зажигаться первые звездочки. Слышался отделенный лай собак, от чего маленький город казался большой деревней. В воздухе пахло речными водорослями. Как-то само собой получилось, что на праздник они не пошли. Быстренько прошмыгнули мимо чугунной ограды и парк с его огнями остался по-зади, а они все удалялись и удалялись от центра города.
     Когда окончательно стемнело, они вышли к реке. К тому самому месту, где днем Александр пил «Колу». Пустая жестянка все еще валялась на песке. Сейчас на пляже не было ни одной живой души. А вот на лодочной станции, напротив, наблюдалось некоторое оживление. Ярко горел про-жектор, свет которого доставал даже сюда, оставляя на воде светящуюся дорожку. Доносились звуки органного концерта Генделя. В тени навеса копошились какие-то личности.
— Присядем, — предложил Александр, расстилая на песке свой пиджак, хотя вокруг было полно раскладных стульчиков.
     Песок оказался еще теплым.
— Это здесь вы поймали Барского? — поинтересовалась Анна. — Вот смеху-то!..
— Да, он торчал возле лодочной станции. Во-он, на тех мостках, — Александр указал где. — И одет был, надо заметить, жутковато.
— Представляю себе…
     Некоторое время оба молчали. Анна лежала на спине, устроившись головой у него на коленях, и широко раскрытыми глазами всматривалась в усыпанное звездами небо.
— Как их там много, — произнесла она, не отрывая взгляда от черной бездны, — и как они (…всего около трех тысяч звезд…) от нас далеко. Другие миры, другие люди… Но, наверное, та-кая же точно любовь, как и здесь, у нас… Как ты считаешь?
— Не знаю, — Александр нежно погладил ее лицо, волосы, — по астрономии у меня всегда был трояк. Одно время я гордился, что без труда могу отыскать Малую Медведицу, а потом вдруг вы-яснилось, что это никакая не Медведица, а какое-то звездное скопление.
— Плеяды! — догадалась Анна. — Очень многие принимают Плеяды за Малую Медведицу.
— Какая ты умница!
     Александр нагнулся и поцеловал ее.
— В китайском символизме Плеядой называется третий Элемент, — сказал он. — Первый, это активная, светлая сила Ян, а второй – пассивная, темная сила Инь.
— Третий Элемент? — улыбнулась Анна. — Почти как у Бессона.
— Я не смотрел, — отозвался он. — Плеяда означает связь между Верхним и Нижним мирами. Это одна из императорских эмблем. «То, что соединяет вместе всё различающееся»…
— Какой ты умница! — пошутила она, приподнялась и чмокнула его в подбородок.
     Оба засмеялись.
     На противоположном берегу началась какая-то возня. Кажется, спускали на воду лодку.
— Скажи, только на этот раз честно, — попросила Анна, — почему ты, все-таки, до сих пор не женился? Не можешь забыть ЕЁ?..
— Нет, — он попытался улыбнуться, — наверное, нет. Просто, после НЕЁ я так и не смог встре-тить человека, который… Как бы это сказать?.. Который полностью соответствовал бы мне. Во всех отношениях!
— А ОНА… соответствовала?
— Нет, — Александр отрицательно покачал головой, — именно поэтому наши отношения имели такой финал. После я даже придумал нечто вроде маленького теста.
— Расскажи, — Анна смотрела ему в глаза, — а вдруг Я окажусь той, которую ты ищешь?..
     Было не ясно, серьезно она говорит, или шутит.
— Ну, во-первых, — начал он, — любовь должна быть взаимной.
— Как, — удивилась Анна, — разве у вас не было такой взаимности?!
— Нет. Так думал я, отчасти так думала и ОНА, но потом  оказалось, что нет. Если любишь, то готов принести в жертву ради любимого человека все. Себя, свои взгляды и принципы, свои увле-чения… В общем, настал момент, когда ОНА поняла, что либо должна принести эту жертву, ли-бо… ОНА решила, что не настолько любит меня, чтобы ограничивать ради меня свою свободу.
— Свободу? Что ты имеешь в виду?
— А разве не ясно?
     Повисло неловкое молчание.
— Ну, хорошо, — Анна взяла его за руку, — первый пункт, это взаимная любовь, что дальше?
— Дальше, у людей должны быть общие интересы.
— Так уж и общие?
— Ну, если не общие, то схожие, — улыбнулся Александр. — Без этого долгосрочный союз может оказаться обременительным. Разность интересов в браке становится одной из причин, ведущих людей к отчуждению.
— Допустим, а дальше?
— А дальше три фактора совместимости. Совместимость бытовая, совместимость интеллектуаль-но-эмоциональная и, наконец, совместимость сексуальная.
— Ты ставишь сексуальную совместимость в самый конец? — удивилась она.
— Ну, это же мой тест. А значение секса современным обществом сильно преувеличивается, — с улыбкой ответил Александр. — Хотя, против секса лично я ничего не имею. Если, конечно, это будет проявлением любви, а не похоти…
     Он начал медленно расстегивать пуговицы на ее блузке. Одну, другую, третью… Затем нагнул-ся и припал к ее губам. Анна не сопротивлялась. Она обхватила его руками, дыхание ее начало учащаться. Сорванная блузка полетела в темноту. Выяснилось, что больше под ней ничего не бы-ло. Как он оказался без рубашки, сказать трудно. Александр вдруг ощутил своей грудью ее груди. Маленькие и упругие. Он чувствовал, как набухают ее соски, в то время как руки его уже рассте-гивали молнию на ее джинсах.
— Не торопись… — ее дыхание все учащалось. — Медленнее…
     Слава богу, — промелькнуло у него в голове, — в обед я успел принять душ… Это была по-следняя связная мысль. Все, что происходило дальше, не имело к мышлению никакого отношения.










4

Трудно думать обезьяне,
Мыслей нет – она поет.
Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.

           Николай Олейников



     13:10

     Потоптавшись возле клумбы, в которую несколько дней назад его впечатал Дрыга, Александр выплюнул окурок и свистнул. Окно на втором этаже, как и в прошлый раз, было распахнуто. Только теперь, вместо гитарного бряньканья, из него доносилось невнятное бормотание. Вполне возможно, что находившиеся в комнате люди о чем-то спорили.
—  Эй, — заорал Александр, не дождавшись никакой реакции на свой свист, — ну чего вы там, совсем охренели?!
     Он машинально отметил, что за три дня цветы успели распрямиться и клумба приняла прежний вид. Шум в комнате смолк, высунулась бледная дрыгина морда.
— Чего еще? — хмуро спросил он.
— Дело есть, — ответил Александр, — поговорить надо. Как к вам можно попасть?
— По веревочной лестнице можно, — съязвил Дрыга, — но ее у нас нет. А можно по нормальной. Подъезд с той стороны. Квартира номер семь.
     Он показал рукой, с какой стороны удобнее всего будет обогнуть дом и, не говоря больше ни слова, засунулся обратно в комнату. Зайдя за угол, Александр понял, что придется лезть через за-бор. Может, Дрыга таким образом решил пошутить над ним, а может, это и в самом деле был кратчайший путь.
     На старых, потемневших от постоянной сырости досках красовалась меловая надпись. FACK OFF!  — заявлял всему миру, (вернее, незначительной его части), неизвестный автор. Александр усмехнулся. Сколько раз он видел эту надпись и, как правило, (…as a rule…) слово «fuck» было написано через «Эй». Уж лучше бы писали как встарь, из трех букв. И короче, и грамотнее. А во-обще-то, природа подобных надписей весьма интересна. Что движет человеком, решившим оста-вить подобный автограф? Сразу и не ответишь… Кряхтя, он полез через забор.
     Дверь в квартиру оказалась незапертой. Толкнув ее, Александр вошел внутрь. В комнате жутко воняло пивом. Источник этого запаха, в виде нескольких трехлитровых банок, находился в самом ее центре, посреди журнального столика, заваленного окурками, рыбьими очистками и прочим мусором. Откуда-то из-под пола негромко играла музыка, (кажется, сестры Берри), и Александр с удивлением покосился на выставленные у окошка громадные концертные колонки. Как же бывает весело соседям при такой картонной слышимости, — подумалось ему не без сочувствия.
     В одном углу комнаты в кресле развалился Барик, в другом углу в кресле развалился Дрыга. Третьего кресла предусмотрено не было, поэтому Александр бодро пересек комнату и без при-глашения уселся на крохотный диванчик, стоявший точно напротив ударной установки «Pearl».
— Здравствуйте, — он широко улыбнулся.    
— Чего надо? — недружелюбно откликнулся Дрыга. — Если по делу пришли, говорите. Нечего кота за хвост тянуть.
— Пива? — предложил Барик.
— Можно и пива, — согласился Александр.
     И повернувшись к Дрыге, добавил:
— Я принес вам диски. Светлана Викторовна просила передать, если окажусь поблизости. Вот…
     Он достал из кармана джинсовки две плоские коробочки и после секундного колебания поло-жил их на заляпанный пивом стол.
— Большое спасибо, — принял у Барика наполненную до краев кружку.
— Что там? — поинтересовался Дрыга.
— Ля групп «НОМ», — ответил Барик, сгребая компакты и перекладывая их на тумбочку. — «Во имя разума», энд «Сенька Мосгаз».
— Понятно… — Дрыга апатично принялся ковырять в носу.
— А как поживает картина за тысячу двести? — спросил он, после короткой паузы.
— Ничего себе поживает, — все с той же улыбкой ответил Александр, — висит на стене и радует глаз.
— Чей глаз?
— Мой, конечно.
— А маечку эту вы специально для нас напялили? — не унимался Дрыга. — Могли бы и не утру-ждать себя. Сошел бы и ваш цивильный костюмчик.
     Александр сделал несколько больших глотков. Майку он действительно надел специально, и джинсовку тоже. Кто был на ней изображен, он не знал, но почему-то думал, что этот мужик будет здесь хорошо принят. Наверное, зря думал. Сделав еще глоток, он поставил кружку на стол. Пиво было до омерзения теплым.
— Да, майку я надел специально для вас. Кстати, вы не в курсе, кто на ней нарисован? У меня как-то не было времени разобраться.
     Дрыга презрительно фыркнул.
— Уолт Дисней, — пробурчал он, — кто же еще!..
     Барик заржал.
— Не обращайте внимания, — подмигнул он Александру, — сегодня у него хреновое настроение. Поругался с подружкой, ну и все такое…
     Он сделал замысловатый жест рукой.
— Что вас к нам привело? Я думаю, компакт-диски, это только предлог.
     Несколько удивленный такой проницательностью, Александр решил переть напролом.
— У меня пропала записная книжка, — тщательно выговаривая каждое слово, произнес он. — Вам, случайно, не попадалась?
— Записная книжка?.. —  не моргнув глазом, ответил Барик. — Нет, откуда она у нас? А если б мы ее и нашли, то уже давно вернули бы вам… Можете не сомневаться.
— Как тут не сомневаться…
     Их взгляды встретились.
— Вы не помните, что случилось на маковом поле? — быстро спросил Александр. — Как звали того человека?..
     По лицу Барика пробежала легкая судорога.
— Небо было черным от птиц, — продолжал Александр, — а он пришел с севера. Вы испугались его! Или я не прав?..
— Да, — Барик принялся растирать виски, — в небе было полно птиц. Это было ужасно! Хуже, чем у Хичкока!..
— А человек, как его звали?
— Как звали?.. Не помню… — не переставая массировать виски, Барик встал и прошелся по ком-нате. — Фамилия была странная, это точно… Он назвался, а затем ударил меня…
— Что, мать вашу, за херню вы несете? — подал голос Дрыга. — Может, объясните мне? Я ни хрена не понимаю!
     Александр сделал жест рукой и Дрыга замолк.
— Так как его звали? — повторил он свой вопрос.
— Фат! — воскликнул Барик, отдергивая руки от лица. — Точно! Петр Петрович Фат. Я еще по-думал: какой-такой Фат? А он…
— Это не важно. Что он велел передать мне?
— Колесо номер семь! — отчеканил Барик. — Колесо. Колесо. Колесо…
     Александр улыбнулся.
— Точно! Колесо номер семь. Шэргетер!..
— Сильно сказано.
     Он перевел взгляд на Дрыгу, с любопытством поблескивающего глазенками из своего кресла. Затем снова на Барика. Взял со стола кружку и решительно влил в себя (…специально они его ки-пятят, что ли?..) остатки той мерзости, которая там оставалась.
     Барик перестал носиться по комнате, уселся на место и закрыл глаза. Его начала бить мелкая дрожь.
— Что вы с ним сделали? — неприязненно спросил Дрыга.
     Рука его легла на гриф стоявшей рядом гитары.
— С ним все в порядке, — ответил Александр. — Через несколько минут он полностью придет в себя. Не волнуйтесь.
     И уже более раздраженно:
— А вот гитару оставьте в покое! Неужели вы не понимаете, что выглядите глупо?
     Дрыга насупился, но руку с гитары не убрал. Скорее из принципа. Заговорил Барик:
— Что это было?..
     Он дико озирался по сторонам. Наконец взгляд его остановился на Александре.
— Резонный вопрос, — хмыкнул тот.
— Кто…  Как вы узнали?.. — он закашлялся и был вынужден замолчать.
— В пятницу, в девятнадцать ноль-ноль, приглашаю вас в бар «Бульдог», — сказал Александр. — Обоих. Если у вас были намечены на это время какие-либо дела, советую отложить их.
— Странно как-то вы приглашаете, — взъерепенился Дрыга. — А если мы откажемся, тогда что?
— Откажетесь? — Александр прищурился. — Не думаю. Впрочем, решать вам. Как бы там ни бы-ло, мое приглашение остается в силе.
     Он перевел взгляд на Дрыгу.
— А вас я приглашаю персонально, если уж вы так на это напрашиваетесь.
     Дрыга скосомордился, но промолчал.
     Попрощавшись и еще раз напомнив о своей записной книжке, Александр вышел. Несколько секунд Барик сидел неподвижно, как бы прислушиваясь к удаляющимся шагам, а затем его про-рвало…

     …1.035. Размышляя об относительности своих знаний, я прихожу к выводу, что должно суще-ствовать знание абсолютное, ибо относительное есть степень выражения абсолютного, без абсолютного нет относительного.
     1.036. Относительное знание об окружающем меня мире, есть искаженное отражение той или иной части этого мира; следовательно, знание абсолютное должно быть отражением ис-тинным и точным, причем отражением не какой-либо части мира, а всего мира в целом.
     1.037. Абсолютное знание о мире должно быть идентичным миру. Более того, оно должно изменяться вместе с миром, т.к. малейшее несоответствие между объективно существующей реальностью и абсолютным знанием о ней, сделало бы это знание условным и относительным.
     1.038. Но не достаточно и простого соответствия. Абсолютность знания о чем-либо, необ-ходимо включает в себя знание об изменении этого нечто прежде, чем само нечто изменится. Следовательно, абсолютное знание о чем-либо не есть простое отражение предмета. Оно должно быть едино с предметом, ибо ему необходимо «ощущать» все изменения, происходящие в предмете; но оно должно быть и отдельно от предмета, т.к. ему необходимо опережать все изменения, происходящие в нем.
     1.039. Абсолютное знание о мире не может быть простым отражением мира. Оно должно быть едино с миром, и в то же время, быть от него отдельно. Сам мир должен оказаться лишь частью абсолютного знания о нем, а возможно и быть приводимым этим знанием в движение. (. ?.)
     1.040. Приходя к подобным выводам, я начинаю искать: соответствует ли абсолютному зна-нию какой-либо предмет или какое-либо понятие, из известных человечеству? В сокровищнице человеческой мудрости я обнаруживаю необходимое соответствие. Таковым соответствием является Абсолют (Бог).
     1.041. Абсолют есть То, из чего состоит весь окружающий мир и То, что отлично от этого мира; То, что движет и развивает мир и То, что пребывает в вечном покое; То, частью чего мир является и, наконец, То, частью чего является мое бессмертное Я, а так же Я других существ.
     1.042. Понятие «Абсолют» мне известно, но как же удостовериться в Его объективном су-ществовании? Ведь в силу специфики Его свойств, я не могу воспринять Его, во всей Его полноте, ни одним из пяти моих воспринимающих органов.
     1.043.  Более того, не помогут здесь ни приборы, ни целенаправленно поставленные опыты. Даже мой разум не в состоянии ни доказать, ни опровергнуть Его объективное существование, ибо и разум есть нечто ограниченное.
     1.044. Т.о., я снова оказываюсь в ситуации, когда из двух равноценных, с точки зрения истин-ности, гипотез должен выбирать одну с тем, чтобы в дальнейшем жить и действовать сооб-разно с ней.
     1.045. Я должен думать, с тем, чтобы верить!
     1.046. Вера, т.о., есть то, что в силу необходимости временно заменяет знание. Либо я верю в существование Абсолюта, либо верю в Его отсутствие. Но и то, и другое положение принима-ются бездоказательно и шансы на то, которое из них окажется истинным – равны!!!
     1.047. Однако нет ли преимуществ субъективного характера, которые могли бы склонить меня к принятию той или иной точки зрения? Чем верующий в существование Абсолюта, отли-чается от верующего в Его отсутствие?
     1.048. Абсолют, согласно представлениям о Нем, есть То, откуда все начинается и где все за-канчивается. Абсолют есть отправная точка и вместе с тем конечная цель любого Движения. Согласно тем же представлениям, мое бесконечное Я вышло из Абсолюта с тем, чтобы, пройдя определенный цикл существований, вновь с Абсолютом слиться.
     1.049. Верующий в отсутствие Абсолюта, т.о., принимает положение, согласно которому все его устремления не имеют конечной цели, (конечной, в плане человеческого разумения). А значит, цели вообще, ибо ни одна относительная цель не может считаться конечной. Бесконечное же движение, направленное из ниоткуда в никуда – бессмысленно. (Здесь уместно отметить, что переносить присущие Абсолюту свойства на что-то другое нелепо, т.к., что бы мы ни наделили Его атрибутами, то, несомненно, и явится для нас Абсолютом).
     1.050. Верующий же в объективное существование Абсолюта, принимает положение, соглас-но которому путь его индивидуального развития и путь развития окружающего мира в целом, есть процесс не бесцельный и хаотический, но целенаправленный. Пусть на данном этапе моего развития абсолютное знание мне недоступно, у меня есть уверенность, что, развиваясь, я рано или поздно достигну состояния Абсолюта, обретя тем самым абсолютное знание и постигнув высший смысл бытия, недоступный мне в настоящем.
     1.051. Итак, вера в существование Абсолюта, (так же как и вера в собственную бесконеч-ность, но в еще большей мере), наделяет мою жизнь определенным смыслом. Однако в чем же заключается этот смысл? В чем смысл моей конкретной жизни, и в чем смысл жизни вообще?..

     14:25

— Да успокойся ты, успокойся… — Дрыга чуть ли не насильно усадил Барика в кресло, налил ему в кружку пива и не отходил, пока тот не выпил всю ее до конца.
— Ну что, пришел в себя? — он (…ну, ладно. Опомнился – и лежи, болван…) со стуком поставил кружку на стол. — Теперь, если хочешь говорить, говори.
— Это был сон! Понимаешь? — возбужденно затараторил Барик. — Он знает мой сон, знает, что мне снилось!
—  Погоди… — Дрыга взял с тумбочки (…как это вам удалось, Филипп Филиппович, подманить такого нервного пса?..) один из компакт-дисков, поставил его в проигрыватель и нажал кнопку на пульте дистанционного управления. — Теперь давай. Так будет лучше.
— Это-был-сон, — повторил Барик, отчетливо проговаривая слова.
— Да понял я, что сон! — заорал Дрыга, брызжа слюной. — Ты уже двадцать минут твердишь од-но и то же: сон, сон! сон, сон! Он знает твой сон. Ну и что? Чего ты так разошелся?
— Откуда он может его знать? Откуда?!
     Дрыга неспешно прошелся по комнате. Сел в свое кресло, закинул ноги на подоконник.
— Ну, мало ли откуда… — демонстративно зевнув, он вставил в разинутую пасть сигарету. — Может быть, он гипнотизер. Вишь, как ловко тебя околбасил.
     Дрыга заржал.
— Скажи он тебе отсосать у него, ты б отсосал, а?
— Да пошел ты, скотина!
     Достав из холодильника початую бутылку водки, Барик присосался к горлышку. Сморщился, вытер губы рукавом, затем запил все это безобразие пивом. Прямо из банки.
— Ну что ты, радость моя. Какая же я скотина? — беззлобно поинтересовался Дрыга, с любопыт-ством наблюдавший за бариковыми манипуляциями.
— Самая натуральная, — отозвался тот, вырывая из пепельницы окурок. — Вторую такую скоти-ну днем с огнем не сыщешь.
     Он зачмокал, раскуривая мятый бычок.
— И вовсе нет. Просто ты завидуешь моему таланту. Ну, где ты найдешь второго такого драмера? И не просто драмера, а идейного драмера! Который к тому же и на гитаре может, и на клавишах. Если надо. И вокалистом может…
— Я все могу! — заорал он, дрыгая ногами в воздухе. — Все-все! Дрыга великий. Дрыга – вели-кий!..
— Дрыга – говно, — несколько охладил его пыл Барик. — И как ударник говно, и как все осталь-ное.
     Он снова замолчал. Некоторое время молчал и Дрыга, всем своим видом пытавшийся показать, насколько он оскорблен. «Ты как разлил, жопа близорукая!» — верещал в динамиках Иван Ту-рист. — «…что жизнь? Грузовик на цветущей поляне! Фортуна – путевки диспетчерской лист! Любовь – кошелек в придорожном бурьяне, и смерть* – тормозов заключительный свист!..»  Ба-рик продолжал безмолвствовать. Дрыга заерзал.
— Ну, чего заткнулся? — спросил он, не в силах больше сдерживаться. — Опять за свое, да? Чего хоть там тебе снилось? Какие маки, какие птицы? Рассказывай, давай, хватит молчать.
— Понимаешь, я сам ничего не помню. Вернее не помнил, пока он не начал базар об этом черто-вом поле…
— Маковом?
— Маковом, маковом.
— А почему не конопляном? Или, прикинь: бескрайняя кокаиновая пустыня!..
— Дурак ты, — Барик еще немного отхлебнул из бутылки, — и уши у тебя холодные.
— Молчу, молчу! Продолжайте, сэр.
— А потом мужик в коричневом комбинезоне…
— Какой мужик? — не понял Дрыга.
— Долговязый такой дядька. Интеллигентного вида, но небритый. Подошел ко мне, и ка-ак даст в морду!
— Это все во сне?
— Ну, разумеется! О чем я тебе вообще рассказываю?
— Понял, понял. Не расходись, не надо.
— Ну вот, я видел это позапрошлой ночью, только забыл. Понимаешь? А он обо всем этом знает. Но откуда?
— Слушай, — Дрыга выстрелил окурком в окно и скинул ноги с подоконника, развернувшись к Барику лицом, — может, ты не видел никакого сна? Ты же говоришь: «забыл». Может, этот хмырь взял, да и внушил тебе всю эту чушь про поле…
— Чего ты привязался к полю! — Барик дернулся было к бутылке, но передумал и убрал ее с глаз долой, обратно в холодильник. — Как он мог внушить мне, я что, совсем сорванный что ли?! Го-ворю тебе, я действительно видел сон, а Тагес мне только напомнил о нем. Врубаешься, нет? На-пом-нил…
— Ну, хорошо, пусть напомнил… — Дрыга почесал подбородок. — Тогда откуда он мог все уз-нать?
— Тьфу ты, господи! Вот идиот-то! — Барик схватил со стола пульт, вырубил музыку и швырнул пульт обратно на стол. — А я тебе о чем говорю?!
— Ладно, проехали.   
     В наступившей тишине голос Дрыги прозвучал неестественно трезво. Барик даже удивленно поднял брови.
— Что толку гадать, все равно ни до чего не додумаемся. Может, он загипнотизировал тебя, может по мозгам тебе как-то врезал… Какая разница? Вопрос в другом, пойдем мы тринадцатого в «Бульдога» или не пойдем?
— Я иду, — Барик осторожно дотронулся до висков, — а тебя, кажется, приглашали персональ-но… 
— Да чхать я хотел на его приглашения!
     Дрыга потянулся к пульту, но Барик опередил его и, засунув пульт себе под задницу, показал ему вытянутый вверх средний палец:
— Потом.
     Вернувшись в исходное положение, Дрыга недовольно забарабанил пальцами по ручке кресла.
— Кстати, о птичках! — встрепенулся он. — А где его записная книжка? Видал, как он переполо-шился!
— Ничего он не переполошился. Просто хотел меня подловить.
— Где она?
— У Хлюпова9.
— У Хлюпова? — Дрыга вскочил, словно его подняли рывком за шиворот. — Как у Хлюпова?! Ты же обещал ее мне.
— Ну, обещал… — Барик виновато отвел глаза в сторону. — Что теперь? Вернет, сразу дам тебе.
— Эх ты и сволочь! — взяв со стола банку, Дрыга вернулся обратно в кресло. — А еще друг назы-вается.
     Причмокивая, он начал поглощать пахучую темную жидкость.
— Ну друг, и чего теперь? Молиться на тебя что ли? — Барик достал-таки из холодильника бу-тылку и допил все, что в ней еще оставалось. — Этот Ваня присосался ко мне, как пиявка. Дай, да дай! Сам же знаешь, он на почве разных писулек уже давно умом тронулся. Я и так жалею, что проболтался, а тут ты со своим  нытьем.
— Вот такой, значит, ты друг, — с издевочкой повторил Дрыга, опуская банку на пол рядом с со-бой.
     Барик почувствовал, как внутри у него закипает злоба. Обычно ему с легкостью удавалось по-давить в себе всплески подобного рода, но теперь ситуация начинала выходить из-под контроля. Ему захотелось сделать какую-нибудь гадость, сказать что-нибудь злое, обидное.
— Да, друг, — подтвердил он ехидно. — Если б я не был твоим другом, разве стал бы сидеть здесь и выслушивать твои рыдания об этой рыжей стерве, вместо того, чтобы репетировать?
     Дрыга промолчал. Неожиданное появление Тагеса на какое-то время отвлекло его от неприят-ных переживаний, но легкого напоминания оказалось достаточно, чтобы мрачные мысли верну-лись снова.
— Чего молчишь? — не унимался Барик. — Почему из-за твоих семейных неурядиц должны сры-ваться репетиции группы? Ты что, какой-то особенный? Может нам, в таком случае, лучше вооб-ще разбежаться? Я вернусь к Лысому, а ты будешь подрабатывать по кабакам. Потому что Лысый тебя не возьмет. Тебя вообще никто никуда не возьмет. Даже Попугаич. Потому что ты урод!
     Он схватился за бутылку но, увидев, что она пустая, с досадой швырнул ее в угол. Бутылка не разбилась.
     Дрыга встал, молча подошел к музыкальному центру и нажал на кнопку с белым треугольнич-ком. Выхватив из-под себя пульт, словно кинжал или пистолет, Барик с перекошенным ненави-стью лицом вырубил центр. Дрыга снова включил его, Барик снова выключил. Дрыга вернулся на место.
— Как же я от всего этого устал, — пробормотал он с тоской в голосе. — Ну, зачем человеку нуж-на семья? Зачем?!. Чтобы постоянно ограничивать себя во всем, ущемлять свои интересы, терпеть унижения? А ради чего?..
     Дрыга горестно усмехнулся.
— Вот ты, — он кивнул на Барика, — свободен, как ветер. Как сопля в полете! И на хрен тебе ни-кто не нужен. Живешь в свое удовольствие, всех забот – только о себе. Нужна телка на одну ночь, пошел да снял. Нужна чувиха на пару месяцев, пошел и познакомился в «Бамбуле». Надоела – под зад коленом, и привет. Но я-то почему так не могу? Я-то почему должен молчать и все время бо-яться, что меня кто-то в чем-то уличит?!.
     Обхватив голову руками, он заплакал.
     Барик слегка растерялся. Совершенно механически, он нажал кнопку на пульте, но вместо «НОМа» включился диск «SHOCKING BLUE», вставленный туда раньше. Дрыгины рыдания на-чали переходить в истерический хохот. Играла песня «Never Release The One You Love». Мало-помалу он почти успокоился, а когда несколько раз отхлебнул из банки, то и вовсе пришел в себя.
— Знаешь, — отстраненно начал Барик, — наверное, нам все-таки будет лучше расстаться. Я хочу работать, я хочу, чтобы мои песни слушали не только в этой дыре, но и в столице, и по всей стра-не!
     Он сделал короткую паузу.
— А ты меня вяжешь по рукам и ногам. Ну что с тобой можно сделать путного, если к музыке ты относишься как к хобби или развлечению?!.
     Дрыга воспринял эти слова на удивление спокойно. Может потому, что уже достаточно выпил, а может просто не поверил, что все сказанное, сказано на полном серьезе. Как бы там ни было, Дрыга оставался Дрыгой. Закрыв глаза, Барик откинулся на спинку кресла. Больше всего сейчас ему не хотелось ни о чем думать. В сознании с прежней отчетливостью вставало маковое поле, кричащие в небе птицы и темный силуэт, приближающийся с севера. Именно с севера, Тагес был прав…

     18:50

     Весь день Петр Петрович провалялся, не вставая с кровати. Череп у него трещал по швам, во рту было (..как кошки нагадили…) преомерзительно, и вообще, жить ему сейчас хотелось меньше всего остального. Прошлой ночью, на городском празднике в Центральном парке культуры и от-дыха, он следил за одним подозрительным типом, ну и… увлекся.
     Честно говоря, Петр Петрович сам не понял, как оказался на конкурсе любителей пива. Пиво он, конечно, любил, но не сказать, чтобы уж слишком. Хотя, от дармовой выпивки никогда не от-казывался. Так вышло и в этот раз. Сначала он проводил дегустацию, потом пил пиво на скорость и даже, как ему сейчас припоминалось, едва не стал пивным королем этого года. Впрочем, на счет последнего с твердой уверенностью сказать что-либо трудно, но пивную кружку с лозунгом «ПИВО – КРИВО!» он, по крайней мере, выиграл. Это уж точно! Вон она, — Петр Петрович при-открыл  глаза, обводя комнату тяжелым взглядом, — на тумбочке возле телевизора стоит…
     Да-а, все бы ничего, только вот что-то неладное стало твориться со здоровьем в последнее вре-мя. Раньше, бывало, неделями квасил, и ничего! А теперь вот, чуть замахнул, и полдня как разби-тое корыто, рукой пошевелить трудно. И слежка из-за этого пивного состязания пошла прахом. Словом, все отвратительно!.. Он снова приоткрыл правый глаз и посмотрел на тумбочку. Ладно, хоть кружку выиграл. Хоть какая-то польза. Его лицо расплылось не то в улыбке, не то в гримасе страдания. Определить было трудно, даже ему самому.
     Приходить в себя он начал только ближе к вечеру, часов около семи. Кряхтя, встал, доковылял до ванной комнаты и долго ловил пересохшими губами холодную живительную струю из-под крана. Затем кое-как умылся, с грехом пополам почистил зубы и отправился на кухню – завтра-кать. Да-да,  именно завтракать! Потому что какой, к чертовой матери, может быть ужин, если не было обеда и завтрака? Все по порядку, милые мои, все по порядку…
     После ужина… То есть, тьфу! После завтрака, окрепший здоровьем Петр Петрович заперся в кабинете и принялся разбирать картотеку. Это было его любимейшее занятие. Ничто так не радо-вало его и не приводило в такое приподнятое состояние духа, как эти карточки. В них заключался весь смысл его существования. Без них он просто не мыслил себя. Без них он, наверное, давно умер бы, или окончательно спился. Здесь было всё, вернее все. Все те, кто попадал в поле его зре-ния за последние шестнадцать лет. Все, кто нес угрозу нормальному существованию общества и кого надо было изолировать от общества любыми возможными путями. Изолировать, или ликви-дировать.
     Нет, нет, убийцей Петр Петрович никогда не был. Боже сохрани и помилуй! Ни разу в жизни Фат не преступал закона. Напротив, он всегда был его ревнивым охранителем. Кто, если не Фат, будет следить за порядком? Городским властям на все наплевать. Милиция только и может, что отлавливать пьяниц для вытрезвителя, да гонять старух, торгующих сигаретами, по базару. Имен-но он, Фат стоит на страже покоя родного города. Стоит денно и нощно, и не оставит безнаказан-ным ни одного злодеяния!..
     Отыскав карточку вчерашнего подозреваемого, которого он упустил из-за пивной вакханалии, Петр Петрович сделал в ней необходимую пометку, отложил в сторону. Материала на этого него-дяя у него накопилось достаточно. Завтра же можно будет отписать жалобное письмо в прокура-туру и считать дело закрытым. А вот это… — Петр Петрович достал из ящика другую карточку, совсем новую, — а вот это дело куда серьезнее…
     Некий Александр Тагес. Появился в Саисе в прошлую субботу, седьмого августа и сразу же попал под наблюдение. Излишнее любопытство в отношении архитектуры города сочетается в нем с повышенной активной деятельностью, (…будто хромвитала обожрался, честное слово…), а загадочная целеустремленность, природа которой до конца не выяснена, но которая без труда про-слеживается во всех его действиях, позволяет с полной уверенностью заявить, что затевает этот Тагес какую-то пакость.
     В первый же день, он вступил в контакт с Сергеем Николаевичем Барским, — раз! В течение последних двух дней был неоднократно замечен в зданиях городского совета, мэрии, а так же в офисе директора местного филиала глаховского Реабилитационного Центра «Кронос» Анатолия Ивановича Белохвостова, — два! И три, это то, что по имеющимся данным, в самое ближайшее время Тагес собирается взять в аренду Малую залу бара «Бульдог». А ведь это вам не хрен соба-чий, не сортир в клубе железнодорожников. Это, братцы мои, о-го-го!.. Словом, затевается афера века. И все это под носом у мэра города.
     Отложив карточку, Петр Петрович встал и долго прохаживался по комнате, заложив руки за спину. (Так он казался себе похожим на Кириллова из «Бесов»). За державу ему было обидно. Не-обходимо принимать какие-то меры, это совершенно ясно. Ясно так же, что на помощь государст-ва надеяться не приходится. Слишком мало прямого компромата на Тагеса и слишком быстро су-мел он втереться в доверие к чиновникам. Эх, если бы последить за ним недельку-другую, а то и месяц... Нельзя! Нужно действовать незамедлительно. Ну, да ничего, мы еще посмотрим, кто из нас будет смеяться последним.
     Убрав карточки в ящик стола и заперев их на два оборота, Петр Петрович скинул домашний коричневый комбинезон, надел свой любимый, синий с отливом костюм, после чего стал тщатель-но расчесываться перед старым фамильным зеркалом. Всегда нужно выглядеть Фатом! Перед са-мым уходом он вдруг вспомнил, что забыл поставить настольную лампу на подоконник. Господи, — сердце у него екнуло, — ну и делов я мог натворить!
     Петр Петрович помнил, как много-много жизней тому назад был обыкновенным сальным све-тильником в доме микенского ремесленника. Помнил, как затем стал кактусом, а после переро-дился в дымчатую кошку. Помнил он и несколько своих предыдущих жизней, уже в человеческой форме. Однако ощущения от того, первичного состояния запали в его душу сильнее всех осталь-ных. Он помнил, что такое быть вещью!..
     Ласково поглаживая ее по блестящей металлической дужке, Петр Петрович выставил лампу на подоконник и повернул ее лицом к окну. Знакомым он объяснял свое поведение так: прикидыва-юсь дураком, убиваю в себе гордыню. Но на самом деле он отлично осознавал для чего это нуж-но.
— Пусть развивается, глядя на то, что делается на улице, — приговаривал он, выходя на площадку и запирая дверь на ключ, — пусть не скучает, пока меня нету дома…
     С легким сердцем, (но не без легких остатков похмелья), он побежал исполнять свой граждан-ский долг.
 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .осторожно ступая, чтобы не трещать вет-ками, он вышел на поляну. Ночь была ясная, в небе, цепляясь за верхушки сосен, висел узкий сер-пик умирающей луны. Александра охватило смутное чувство тревоги. Он снова осмотрелся, еще не осознавая, что же могло вызвать эту тревогу, и в следующее мгновение на него навалилась яс-ность. Ну, конечно! Какая же может быть луна, когда сейчас новолуние! Он с облегчением рас-смеялся, поняв, наконец, что происходит.
     Избушка стояла на самом краю поляны. Маленький деревянный сруб с дощатой пристройкой и покосившимся крыльцом. Из трубы над черной, заросшей мхом крышей поднимался легкий ды-мок. Как только нормальное восприятие вернулось к нему, Александр заметил в окне избушки огонь. Очевидно, кто-то выставил на подоконник свечу или лампу. Расценив это как приглашение, он приблизился к дому и более не скрываясь, начал подниматься по скрипучим ступеням.
     Внутри помещение оказалось неожиданно просторным и светлым. На столе, возле окошка, стояла стеклянная лампада, но как этот хилый огонек мог освещать всю комнату, оставалось не совсем понятным. За столом сидела девушка. Та самая блондинка. Только теперь, вместо легкого белого платья, на ней была серая шерстяная кофта и  длинная черная юбка. Перед ней стояла дере-вянная шкатулка, в которой сверкали, переливаясь всеми цветами радуги, какие-то камни. Когда Александр вошел, девушка улыбнулась, жестом приглашая его к столу.
— Опять вы, — сказал он устало.
     Внешне пытаясь казаться абсолютно спокойным, в глубине души Александр испытывал силь-нейшее напряжение. Он отлично помнил, чем закончилась их первая встреча, но сейчас его насто-раживало совсем не это.
     Облик девушки изменился. Если в спортзале она казалась ему просто очаровательной и зага-дочной, то теперь к этим двум качествам примешивалось что-то еще. Что-то неуловимое, но от этого гораздо более настораживающее и пугающее.
— А разве вы мне не рады? — удивилась она и тут же добавила, — впрочем, сейчас это не имеет значения. (…it will be explained to you…) В мои обязанности входит предупредить вас, вот и все. Вы помните Фата?
— Фата?
— Да. Инженера, который гнался за вами с бензорезом. (…it wasn’t boring. On the contrary…)
— Да уж… Конечно помню! Но, ведь вы говорили, что никакого бензореза у него не было.
— Не было, — согласилась Ида, — но от этого он не менее опасен.
— Не менее опасен?.. — Александр был полностью сбит с толку. — Что вы имеете в виду?
— Слушайте и не перебивайте, — быстро заговорила Ида, — у меня слишком мало времени.
     Последняя фраза была произнесена с иностранным акцентом, (…хотя и по-русски…). Теперь девушка показалась ему чем-то не на шутку взволнованной.
— Опасность, которая от него исходит, находится совсем не там, где вы думаете. Вы ожидаете вмешательства изнутри, но оно готовится снаружи! Понимаете или нет?
     Александр кивнул, хотя смысл сказанного доходил до него не полностью.
— Вам под силу находится сразу в двух состояниях? «Бульдог» может быть атакован. Атакован изнутри. Вернее… изнутри, но снаружи. Вы меня понимаете?!.
     Ее речь становилась все более отрывистой, тембр голоса менялся. Казалось, время потекло бы-стрее.
— Цветок, (…a flower…forget-me-nots…) это символ весны и красоты. Символ мимолетности. Красный цвет подчеркивает связь с животной жизнью, кровью и страстью…
     Ида перебирала камни в своей шкатулке. Движения ее ускорялись, а свет в комнате начинал меркнуть. Александр всеми силами старался понять то, что она пытается передать ему, но значе-ние слов ускользало от него, и он ничего не мог с этим поделать.
— Пожалуйста, медленнее! — взмолился он.
— Ты же  видишь  знаки!  (…I hope you haven’t forgotten nothing…) — выкрикнула Ида.
     Ее мельтешащие руки почти полностью растворились в воздухе.
— Ты должен (…we are not satisfied…) собрать нас вместе, несмотря ни на что!!. — было послед-ним, что он услышал.
     Александр вскочил с места, но в этот момент взорвалась лампада, с ног до головы окатив его глицерином вперемешку со стеклянными брызгами…

























5

Lament for my cock
Sore and crucified
I seek to know you
acquiring soulful wisdom
you can open walls of
mystery
strip-show.

                Jim  Morrison


— Да, — сказал Ваня, — смешно. А вот еще один. Армянскому радио задают вопрос: «Правда ли, что у всех шлюх блестят глаза?» Армянское радио ответить не смогло. Зато Одесское радио заме-тило: «Если б у всех шлюх блестели глаза, то в Одессе все ночи были бы белыми». «Без намеков, пожалуйста!» – отозвалось радио Санкт-Петербурга.
     Он замолчал, изобразив на лице скромную улыбку. Анна улыбнулась из вежливости. Светлана смеялась искренно, хотя анекдот вряд ли показался настолько смешным даже ей.
— Тебе их профессор истории рассказывает? — поинтересовалась Анна. — А я-то думаю, о чем это вы с ним постоянно по углам шепчетесь…
     Она подмигнула Светлане.
— Нет, — немного смущаясь, отозвался Хлюпов, — Виктор Семенович тут не причем. Это я от Бучкина понабрался.
— Бучкин, Бучкин… Культуролог что ли?
— Ага, — Ваня кивнул. — А вот еще. Негр сидит в сквере на лавочке и читает еврейскую газету. Мимо проходит еврей: «Ха! Ему еще мало того, что он негр!»
     На этот раз не засмеялась даже Светлана. Вот дурак-то, — думала Анна, уже не скрывая раз-дражения. — Он что, совсем тупой? Неужели так трудно догадаться, зачем его сюда пригласили?.. С каждым разом Хлюпов раздражал ее все больше и больше. Самодовольный, напыщенный, вечно ходит – весь из себя… Она и терпела-то его только из-за Светки, а то бы уже давно поставила на место. Впрочем, с анекдотами пора кончать в любом случае.
— «Мне всегда не везет с девушками», со вздохом сказал Васька, — заговорила она, — «Вчера я пригласил в отличный ресторан изумительную девушку, а ей в салате попался маленький червя-чок. Она подозвала официанта и говорит: «Уберите, пожалуйста, этого мерзкого слизняка!» И что же ты думаешь? Этот громила хватает меня за шиворот и начинает тащить из-за стола!»
     В комнате повисла тишина. Светлана сидела белая, а Хлюпов, напротив, красный как свекла. Ой-йо, — смекнула Анна, — кажется, перестаралась.
— Это же анекдот, — сказала она растерянно, — вы что не смеетесь?..
     Ваня вежливо улыбнулся, часть краски с его лица отхлынула. Светлана встала, пробормотала:
— Сейчас будет чай, — и вышла на кухню.
     Было слышно, как она громыхала чайником, набирая воду.
     Оставшись вдвоем, оба почувствовали себя совсем неловко. Анна судорожно соображала о чем бы завести22 разговор, чтобы исправить то, что она только что натворила. Судя по выражению ли-ца Хлюпова, в нем происходило нечто подобное.
— Без пятнадцати, пробормотал он, взглянув на часы. — Пожалуй, пойду. Ты, это… передай Све-те, что мне очень жаль, но у меня дела. Остаться никак не могу…
     Он встал и сделал шаг по направлению к двери.
     Господи, Светка меня убьет! — с ужасом подумала Анна. — Чего стоило затащить этого недо-тепу сюда, а тут я влезаю со своим анекдотом и… Что же делать? Что делать?!. Я должна остано-вить его любой ценой.
— Ваня, — она совершенно не задумывалась над тем, что говорит. — Я еще анекдот вспомнила.
     Хлюпов остановился.
— Приходит к врачу мужик: «Доктор, я телепат». «Как это?!» – удивляется тот. – «В чем это про-является?» «Когда я задумываюсь, у меня начинают звенеть яички». Доктор: «Ну-ка, задумай-тесь». Пациент задумывается, яички у него начинают звенеть. «А вы, оказывается, не телепат…» – качает головой доктор. «Как не телепат, а кто же?» «Мудозвон!»
     Несколько секунд Хлюпов стоял посреди комнаты, вытаращив глаза, затем неуверенно хохот-нул.
— Ваня, ну куда тебе спешить? —  затараторила Анна. — Сейчас будет готов чай, придет Алек-сандр… Да ты садись, садись. Нечего тут торчать столбом.
     Она взяла его за полу пиджака и, игриво подталкивая к дивану, усадила на место.
— Александр? Какой Александр? — бормотал Хлюпов.
— Александр Тагес, — ответила Анна, присаживаясь рядом с ним и прижимаясь к нему несколько плотнее, чем следовало бы, — новый Светкин жилец. Разве ты не слышал? Он же был здесь в вос-кресенье, на вечеринке…
     Она приблизилась к нему настолько, что почувствовала его дыхание. Едва заметное, прерыви-стое, с зимней свежестью «Orbit». Их глаза оказались рядом.
— А, Тагес… —  пробормотал вконец ошарашенный Ваня, медленно сползая по спинке дивана. — Как не слышал?.. Даже больше, читал…
— Читал?! — Анна отпрянула, впиваясь в него взглядом. — Как читал? Он что, писатель?..
— Конечно, нет, — раздался от дверей голос. — Наверное, молодой человек имел возможность листать мою записную книжку.
     Оба резко обернулись. На пороге у входа в гостиную стоял Тагес.
— Где она? Вы бы не могли мне ее вернуть?
     Он пересек гостиную и остановился напротив Хлюпова.
— В-вот… — Ваня достал из внутреннего кармана синий блокнотик и протянул его Александру.
— Благодарю вас.
     Тагес убрал книжку в карман и, удостоив Анну прохладным, едва заметным кивком, направил-ся в сторону своей комнаты.
— Саша! Доброе утро. — Появилась хозяйка с огромным подносом, на котором стояли чашки, сахарница и что-то еще, в хрустальной вазочке. Кажется, какое-то печенье. — Мы как раз собира-лись пить чай. Вы не составите нам компанию?
— Н-не знаю, — Александр заколебался.
     Больше всего сейчас ему хотелось убраться из этой комнаты. Но вместе с тем, что-то мешало сделать это.
— Хотя… Почему бы и нет?
     Он улыбнулся и сел в свободное кресло.
     Поставив поднос на журнальный столик, Светлана ушла обратно на кухню. Уф! Кажется, про-несло, — с невероятным облегчением подумала Анна, отодвигаясь от Хлюпова, — теперь-то уж ты никуда не денешься. Она с легким весельем отметила про себя, что обрадовалась Александру даже больше, чем ожидала. Наверное, благодаря его своевременному появлению. Однако вместе с радостью, в душе у нее шевельнулось что-то еще. Какое-то неприятное то ли предчувствие, то ли ощущение. Что-то, очень похожее на грусть или обиду. Впрочем, чувство это было настолько не-определенным и слабым, что Анна тут же о нем забыла.
— Вы не знакомы? — поинтересовалась она, обращаясь к обоим, но глядя на Александра. — Это Хлюпов Иван, студент-историк.
     Хлюпов, все еще несколько обалдело, кивнул.
— А это Александр Тагес, — Анна перевела взгляд на Хлюпова, сияя двусмысленной улыбкой. — Впрочем, я тебе о нем уже говорила.
     Тагес промолчал. Настроение у него становилось все хуже и хуже. К счастью, появилась хозяй-ка, которая несла дополнительную чашку чая и порцию сливок.
— Вот, — она поставила все это на стол, — специально для вас.

     День начался на редкость плохо. Во-первых, со стены упала картина. Впрочем, это пустяк. Так, недоброе предзнаменование. Во-вторых, в коридоре он снова забыл про колонну и в кровь расшиб себе нос. Это уже серьезнее. И, в-третьих, когда он пришел в нотариальную контору, то обнару-жил, что денег у него в бумажнике осталось, как говорится, хрен да маленько. А вот это уже, ни в какие ворота. Помимо прочего, все утро его донимало смутное ощущение, что кто-то за ним при-стально наблюдает. Шел ли он по улице, ловил ли машину, ощущение слежки не покидало его ни на минуту. Словом, дела не клеились, и к полудню он решил вернуться домой.
     Еще находясь на веранде, Александр услышал оживленный разговор в гостиной. Сердце у него радостно заколотилось. В одном из голосов он узнал Анну. В сознании в одно мгновение пронесся целый вихрь образов. Вспомнилась предыдущая ночь, вспомнился вчерашний вечер… Слова, цве-ты… Все еще улыбаясь, Александр вошел в гостиную и остолбенел. На диване посреди комнаты полулежал молодой человек. Кажется, тот сопляк с книжкой, всю вечеринку жавшийся к окну. Видок у него был еще тот, а рядом с ним, словно нимфа с картины Эвердингера, только в гораздо более непринужденной позе, развалилась Анна. Молодой человек медленно сползал по дивану, все ниже и ниже, полоумно бормоча:
— Тагес?.. Слышал! Даже больше, читал!..
— Как читал? Он что, писатель?
     Анна грациозно откинула волосы. Александр никогда не видел, чтобы у кого-нибудь это полу-чалось прекраснее, чем у нее.
— Конечно, нет! — с ледяным холодом в груди, он шагнул в комнату. — Наверное (…этот воню-чий щенок…) молодой человек имел возможность листать мою записную книжку…
     Мысли в голове путались.
     Оба подскочили. Анна поспешно отодвинулась от Хлюпова, а тот, кажется, не на шутку пере-пугался. Перед глазами у Александра все поплыло. Он механически забрал протянутую ему за-писную книжку, кажется, что-то сказал, что именно, не запомнил. Кровь пульсировала в висках. Ему захотелось сию же минуту исчезнуть отсюда, испариться, чтобы ничего этого не видеть.
     Господи, какой же я дурак! — думал он, дико озираясь по сторонам. — Ведь я заранее знал, чем все это закончится. Ведь не хотел же я…  Откуда-то из пустоты появилась хозяйка с подно-сом. Что-то лепетала Анна, что-то говорил этот любитель изящной словесности… Затем его уса-дили в кресло и в руках у него оказалась чашка горячего чая. Александр сделал несколько глотков. Обжегся, чуть не облился, после чего поставил чашку на стол, уже немного придя в себя.
     …Играла приятная музыка. «АДО», или что-то в этом роде. Точного названия группы Алек-сандр не помнил. Наверное, Светлана поставила диск. Он обвел взглядом комнату. В кресле на-против него сидела хозяйка дома. Рядом, на диванчике, Анна и этот... Ваня Хлюпов. Так, кажется. Больше всего Александра поразил царивший повсюду бардак. Он словно впервые заметил его. Пустые коробки, сигаретные пачки. Кассеты, диски, книги, пивные банки... Оказывается за не-сколько дней проведенных здесь, он успел порядком попривыкнуть ко всему этому. Взгляд его снова скользнул по дивану.
— Да нет же, — горячо возразил кому-то Хлюпов, кажется Анне, — все это ерунда, чтиво! По-моему, ты напрасно потратила время. А если тебе так уж захотелось расслабиться, как ты сама го-воришь, то надо было смотреть телевизор, благо подобной ерунды там хватает. Что же касается книг, то в книгах нужно искать настоящую литературу, а не легкомысленную, никому не нужную трепотню.
— А то, что пишешь ты, конечно, литература? — язвительно поинтересовалась Анна.
— Конечно! Вернее, я прилагаю к этому все свои силы… — Ваня немного смутился. — Во всяком случае, до книжной макулатуры я никогда не опущусь.
     Он с гордым видом поставил пустую чашку на стол.
— Литература… Чтиво… — задумчиво произнес Александр. — А в чем, позвольте поинтересо-ваться, вы видите разницу?
     Он еще не совсем уловил о чем идет речь, но желание врезать этому маленькому сученку так, чтобы у него искры из глаз посыпались, подавить было чертовски трудно.
— В чем разница? — растерялся Ваня. — Как в чем? Это же ежу понятно!..
— Я, простите, не еж. Не могли бы вы, все-таки, выражаться несколько определеннее.
— Литература, — торжественно начал Хлюпов, — ставит перед собой серьезные задачи. Цель ли-тературы, отражение и осмысление актуальных проблем действительности.
— Так, так… — Александр подался вперед.
— Тогда как чтиво, есть бессмысленная растрата времени. Оно ничего не отражает и ничего не дает читающему для его духовного роста! Захлопнул книгу и всё, о чем читал, тут же вылетело из головы. Разве я не прав?
     Он вызывающе посмотрел на Александра.
— Вы всегда излагаете свои мысли так сжато?
— Стараюсь по возможности, — буркнул Ваня, отводя глаза в сторону.
— Похвально, очень похвально…
     Александр достал сигарету и вопросительно посмотрел на хозяйку дома. Та кивнула, он заку-рил.
— Ну, так вот, — продолжил он, — определения, которые вы только что дали тому и другому, не говорят мне ровным счетом ничего. Литература призвана освещать актуальные проблемы дейст-вительности… Что ж, в общем, я с вами, конечно, согласен. Однако вот вопрос, что же понимать под этими «актуальными проблемами» и чем, в таком случае, ваша литература отличается от пуб-лицистики или, скажем, аналитического еженедельника?
— Методами, — проникновенно вымолвил Хлюпов, — разумеется, методами. Пресса и публици-стика вынуждены передавать проблемы действительности казенным, сухим языком. По возмож-ности такими, какие они есть. Тогда как в художественной литературе задействованы не только интеллект, но и воображение, и чувства. Допускаются некоторые вольности.
— Вы имеете в виду вымышленных персонажей, вымышленные места, вымышленные события?..
— М-м… Да!
— Но ведь именно тот же метод используется и при создании этого… — Александр пощелкал пальцами, — чтива!
— Да, — усмехнулся Хлюпов, — однако в чтиве это становится самоцелью. То, что для литерату-ры не более чем внешняя оболочка, форма, здесь одновременно оказывается и содержанием.
— Об этом мы еще поговорим, чуть позже. Сперва давайте определимся с методами. Значит, вы признаете, что и там и тут формой… ну, или средством выражения, является вымышленный авто-ром мир?
— Признаю, — Хлюпов недовольно заерзал. — Однако, что касается главного…
— Вы имеете в виду «актуальные проблемы»? — цинично перебил его Александр. — Ну, так по-звольте не согласиться с вами и по этому пункту. Так ли уж актуальны эти ваши «актуальные про-блемы»? Описание и без того очевидного, страсти, страдания, «любовь и кровь», жизнь!..  И все это преподносится с таким пафосом, с таким апломбом, что просто хоть стой, хоть падай.
     Он раздавил окурок в пепельнице.
— Ничтожества, возомнившие себя гениями и из поколения в поколение поддерживающие этот миф… — пробормотал он загадочно. — А где настоящие мысли? Где мысли о «воистину насущ-ном», о том, что лежит за гранью обыденного и общепринятого, но что касается  любого и каж-дого?.. Где это?!. (…вот твоя шапка!..) Повторять то, о чем пишут газеты и о чем говорит радио, или же смаковать на разные лады «Отелло», «Гамлета» или «Ромео и Джульетту», разве в этом настоящая литература? Разве вся она сводится к социальному и индивидуально-бытовому?.. Чти-во более примитивно, то, что вы называете литературой, более изощренно и напыщенно, а так…
     Александр махнул рукой.
— Одна песня! Пустая болтовня. «Зрелища» в угоду толпе, пусть даже эта толпа кажется самой себе высокоинтеллектуальной.
     Он замолчал. Ему было понятно, что говорит он сейчас ерунду. Этот мальчишка отлично по-нимает различие между плохой и хорошей литературой. Понимает, но еще не в состоянии этого связно выразить… Зачем же я тогда несу весь этот вздор? — с ужасом подумал он. — Я мщу ему, я пытаюсь его унизить. Мне хочется выставить его дураком и ничтожеством только потому, что... Он посмотрел на Анну, которая сидела нахмурившись, внимательно слушая каждое его слово, и на душе у него сделалось еще отвратительнее, чем было сначала.
— Вы, конечно, говорите убедительно, — потупив голову, произнес Ваня, — но, все-таки в глав-ном, в том, что касается сути нашего спора, я с вами не согласен и остаюсь при своем мнении.
     Он принялся теребить пуговицу на пиджаке.
— Возьмите «Фауста» или «Розу Мира», возьмите… выборочно страницы «Очарованного Стран-ника» или «Братьев Карамазовых». Того же… Зюскинда, Павича или… Пелевина, если уж касать-ся современных авторов…
     Последние три имени он, почему-то, произнес упавшим голосом. Александр улыбнулся. На этот раз (…Стивена Кинга, Клайва Баркера, Рэндалла Фрэйкса…) более дружелюбно, почти с симпатией.
— Настоящий писатель никогда не станет творить, претендуя на бессмертие, — назидательно ска-зал он, то ли в шутку, то ли всерьез. — Он если и хочет славы, то именно здесь и сейчас, отлично понимая, что никакая слава не вечна.
— Вы имеете в виду посмертную славу? — спросил Ваня.
     Он выглядел каким-то жалким и растерянным. Александр ничего не ответил.
     Дурак! Дважды дурак, трижды!! — мысленно ругал он себя. — Молодец, сладил с ребенком. Это же надо, из-за взбалмошной, шалопутной девчонки опустился до раздражения и ревности. Бо-лее того, я начал мстить, очевидно, ни в чем не виноватому человеку. Господи, ну неужели я не понимал и раньше, что любовь – палка о двух концах! К чему она мне, такая любовь, если вместо человека, которому можно доверять и на которого всегда можно положиться, рядом с тобой ока-зывается совершенно непредсказуемое существо, думающее только о себе и своих… низменных желаниях. (Вспомнился Барский с его теорией о «самопожертвенной и любящей»). Она как… ОНА!!.
     От этой мысли ему снова стало не по себе. Он посмотрел на Ваню, глупо хлопавшего глазами, сидящего на диване так, словно оказался на строгом экзамене перед лицом дипломированного лю-доеда. Посмотрел на Светлану и Анну. Обе беззаботно о чем-то перешептывались, время от вре-мени бросая косые взгляды то на него, то на Хлюпова. А ведь ты, приятель, тоже не прочь бы от-сюда убраться, — подумал он и подмигнул Хлюпову.
     Перестав моргать, Ваня вытаращился.
— Вы курите? — дружелюбно поинтересовался Александр.
— Вообще-то… Немного!
— Ну, тогда давайте выйдем во двор, а то здесь, знаете ли, — он выразительно обвел комнату взглядом, оттягивая ворот рубахи, — душно. Кстати, вы оказывается чрезвычайно интересный со-беседник…
     Расплывшись в улыбке, Ваня резво соскочил с дивана. Девушки замолчали, удивленно пере-глянулись. Не говоря им ни слова, Александр направился к выходу. Не переставая улыбаться, Ва-ня засеменил следом.

     Все время, пока длилась эта словесная перепалка, Анна внимательно следила за ним. С каждой минутой его поведение нравилось ей все меньше и меньше. Поначалу она не придала этому ника-кого значения, а зря. Ведь если она его любит, то должна была сразу заметить, что пришел он ка-кой-то взвинченный, чем-то сильно расстроенный…
     Анна попыталась вспомнить выражение его лица, когда он появился в гостиной, и только те-перь ощутила исходящий от него метагалактический холод. Не поздоровался, не поцеловал… Ка-кой-то небрежный кивок, словно случайной знакомой!.. В то мгновение она решила, что это толь-ко напускная строгость. Все-таки посторонние, а он со своими старомодными замашками… Одна-ко, теперь ей стало понятно, что замашки тут не причем. Вчера он вел себя совершенно иначе. Ни-кого не стеснялся. Шампанское, поцелуи… стихи…

      …Застыли облака и распахнулась бездна
   Огонь и лед твоих бездонных глаз
   Постичь при помощи рассудка бесполезно –
   В их глубину упасть пытался я не раз … 

вспомнила она его забавный, слегка неуклюжий экспромт. Вчера она чувствовала, что он по-настоящему любит ее. А сегодня…
— Вы имеете в виду посмертную славу? — доносился до нее, словно из другого мира, голос Хлю-пова.
     Светлана о чем-то спрашивала ее, Анна ей что-то отвечала, все это совершенно бессознательно. Сознание же, с отчаянием тонущего человека, хваталось за хрупкие соломинки здравого смысла. Неужели все, что было, было только игрой? Ловким трюком!.. он получил, чего хотел и теперь я (…чё те надо, чё те надо…) стала ему не нужна… Нет, вздор! Дело в чем-то другом. Но в чем?! Он даже не смотрит в мою сторону. Напустился на бедного Хлюпова, словно собирается размазать его по полу, как улитку. Зачем?.. Что происходит?!. Почва реальности начинала выскальзывать у нее из-под ног.
— Вы курите? — высокомерно спрашивал Тагес.
— Вообще-то… (нет), — собирался ответить Хлюпов.
— Немного! — произнес он вслух.
     Произнес заискивающе.
— Ну, тогда давайте выйдем освежиться во двор. А то здесь, знаете ли, душно…
     Не замечая ее, словно ее здесь и не было, Александр встал и направился к выходу.
— Кстати, а вы оказывается чрезвычайно интересный собеседник, — говорил он семенившему рядом Ване.
     Анне захотелось вскочить и закричать, или броситься следом. Догнать, схватить, заглянуть в глаза… Потребовать объяснений, наконец! Ведь этого не может быть. Вчера она твердо знала, что он любит ее. Этой ночью он ей снился а, принимая наутро прохладный душ, она с наслаждением подумала о том, что, наверное, и она ему снилась… А то, что случилось на пляже! Или это тоже игра?..
     Входная дверь с шумом захлопнулась. Анна пришла в себя. В гостиной они остались вдвоем. Светлана грустно вздохнула, перевела на нее взгляд, и в глазах ее отразился испуг.
— Боже мой, что случилось? Ты бледная, как утопленница!
— Ничего, — пробормотала Анна, — все в порядке.
     Бежать за ним? Много чести! Как бы не так. Сам прибежит, первый. Нет, приползет на коле-нях! А я еще подумаю, простить или нет… Внутри у нее все кипело. Негодование сменило преж-нюю растерянность с такой быстротой, что Анна напрочь забыла о том, что всего несколько мгно-вений назад она страдала, испытывая любовь к этому человеку. Теперь в ее душе бушевала нена-висть. Ненависть, подпитываемая жгучей обидой.
— Тебе не кажется, что они ведут себя как-то странно? — поинтересовалась Светлана, подходя к окну и осторожно выглядывая из-за занавески в сад.
— Странно? — ядовито отреагировала Анна, — а, по-моему, ничего странного.
     Она спрыгнула с дивана и словно дикая кошка заметалась по комнате.
— Если учесть их скотскую природу, я имею в виду мужиков, — продолжила она свою мысль, — то все вполне закономерно. Неужели можно ожидать от них большего? Козлы!!.
     Она в ярости смахнула с этажерки большую фарфоровую вазу, которая, к счастью, упала не на пол, а на диван и только поэтому осталась цела.
— Что все-таки происходит? — спросила Светлана, уже более требовательно. — Вы поругались? Говори!
— Не знаю! — заорала на нее Анна. — Не знаю, что происходит!..
     Она опустилась на диван и, закрыв лицо руками, разрыдалась. Несколько секунд Светлана не-понимающе смотрела на нее, затем подошла и присев рядом, обняла подругу за плечи.
— Так! Успокойся. Успокойся… — приговаривала она. — Рассказывай все по порядку. Он сказал, что не любит тебя?
— Нет.
— Боже, он женат!
— Не знаю.
— Он… ну что ты молчишь?!
— Я не зна-аю… — Анна откинула волосы и посмотрела на нее, ясно давая понять, что она дей-ствительно не знает. — Ты видела, как он себя вел? Он не сказал мне ни слова. Он даже не смот-рел на меня. И это после всего, что между нами было!
     Она снова заплакала, уткнув лицо в ладони.
— Ну, успокойся. Не реви. Должно же быть какое-то объяснение. — Светлана покрепче обняла ее. — Успокойся. Нужно пойти и поговорить с ним. Уверена, все это тебе только показалось.
— Поговорить с ним?! — Анной с новой силой овладел приступ ненависти. — Ни за что!
     Она вскочила и, все еще всхлипывая, подбежала к окну. Мирно беседуя, Александр с Хлюпо-вым спускались по садовой дорожке. Ей вспомнилось, как по этой самой дорожке они бежали в грозу к дому, как он попытался накинуть на нее свой пиджак, а она его сбросила…
— Ни за что, — твердо повторила она, вытирая слезы. — Если он думает, что может со мной так обращаться, то сильно ошибается. Я не собачка, чтобы бегать за ним. Не дождется!
     Анна отыскала в пепельнице подходящий окурок, спросила у Светланы зажигалку и закурила. Руки ее слегка дрожали. Затянувшись, она сразу закашлялась. Потушила окурок и, посмотрев на подругу полными скорби глазами, добавила:
— Слышала бы ты, какие слова он мне говорил. Стихи читал…
     На кухне зазвонил телефон.
     Светлана вышла, а Анна вернулась к окну. Вид Александра, беспечно разговаривающего и без-заботно смеющегося, заставил ее лицо исказиться гримасой презрения.

— Культура? — переспросил Хлюпов. — А почему эволюция культуры должна отличаться от прочих форм эволюции? А то цепляются за фольклор, язык, за какие-то мнимые ценности. Пусть побеждает сильнейший! Если уровень национальной культуры находится на достаточно высоком уровне, стоит ли опасаться влияния культур чужеродных? Конечно, нет! Эти другие культуры только обогатят данную, неся с собой что-то новое. Иное дело, если собственная культура оказы-вается примитивной и слабой. В таком случае, она, конечно же, будет поглощена культурами бо-лее развитыми, но так ли это ужасно? «Падающее подтолкни!» А бояться американизации, евро-пеизации или какой другой «зации» глупо. Все равно победит более развитое, и это, на мой взгляд, правильно.
— Доля истины в ваших словах, конечно, присутствует, — с улыбкой заметил Александр, — но разве уничтожение культуры не означает уничтожения ее народа-носителя? Уничтожения нации…
     Они спускались по тропинке от дома. Александр шел, ощущая в себе некоторую раздвоенность. С одной стороны, он разговаривал с Хлюповым, был совершенно спокоен и даже радостен, а с другой… Другая его половина казалась черной и вымершей. Там, где еще совсем недавно пле-скался живой родник, теперь все было сковано льдом.
— Если вы имеете в виду индейцев или чукчей, то все обстоит наоборот. Истреблялась нация, по-тому погибала и культура. Мы-то речь ведем не о столкновении цивилизаций, а о взаимодействии культур. Культурные достижения побежденной или умирающей естественной смертью цивилиза-ции, как правило, не исчезают бесследно, а ассимилируются культурами других, более развитых народов, обогащая их и обретая в них новую жизнь.
— Поэтому вы и проповедуете космополитизм, поэтому осуждаете попытки исчезающих наций сохранить свой язык, свои обычаи?..
— Конечно! Это попытки сохранить то, чему предстоит умереть в любом случае. Давно пора бы начинать мыслить общими категориями. Национальное не должно, да и не может противостоять общечеловеческому.  Человечество неизбежно придет к единству и единство это…
— И единство это будет заключаться в единстве языка  и  культуры, — закончил за него Алек-сандр. – Слышал уже. Вы начинаете повторяться.
— Да ну? — удивился Ваня. — Прошу прощения.
     Он внимательно посмотрел себе под ноги и добавил:
— А что вы обо всем этом думаете?
— Что думаю? — Александр на ходу сорвал несколько крупных ягод крыжовника и ловким дви-жением запихнул их себе в рот. — А что тут можно думать? Да, настанет время и на Земле не ос-танется никаких наций. Да, складывается единая мировая культура. Ну и что? Во-первых, вы сильно торопите события. До тех пор, когда это произойдет, еще о-го-го! А во-вторых, вам-то чего так беспокоиться? Все идет своим чередом. Пусть медленно, зато без экстремизма и насилия…
— Да не об этом я, — горячо возразил Ваня, — не об этом! Я же не призываю к каким-то социаль-ным преобразованиям или революциям. Я говорю об изменении человеческого сознания средст-вами все той же культуры, а точнее – искусства, а еще точнее – литературы…
     Интересная получается вещь, — промелькнуло у Александра в голове, — кажется, подобные рассуждения входят в моду. То же самое говорил мне месяц назад Буковский. Нечто подобное я слышал от Сандалова. Да и вообще, похоже, об этом скоро начнут кричать на каждом углу… Он покосился на дом и ему показалось, что из-за шторы в гостиной кто-то выглядывает.
— Опять вы перевели разговор, — накинулся он на Хлюпова. — Я спросил, что вы думаете по по-воду проникновения научного мировоззрения за последние триста лет практически во все сферы жизни, а вы перескакиваете на культуру.
— Научное мировоззрение начинает переживать упадок, — без особого интереса отозвался Ваня.
— Упадок?! — удивился Александр. — Черт побери, это интересно! И… на основе чего вы делае-те подобные заключения?
— На основе собственных наблюдений и здравого смысла. Я имею в виду не науку, как метод по-знания окружающего мира, не науку-исследовательницу, а именно научное мировоззрение. Если в эпоху просвещения применение «бритвы Оккама» позволило науке подняться с колен на ноги, то теперь тот же принцип, то есть отрицание всего того, что невозможно проверить при помощи эксперимента или опыта, пригибает ее все ниже к земле. Теперь это звучит какой-то дикой разно-видностью солипсизма: «недоказанное – не существует!» А то, что с точки зрения науки не суще-ствует, не может быть, в свою очередь, доказано. Ученые не хотят выйти за рамки сложенных ими концепций, считая их вечными и незыблемыми. «Шаг вправо, шаг влево – побег!» Игнорируется все, что когда-то поспешно было названо антинаучным. Колоссальнейшая область явлений остает-ся вне поля зрения науки именно из-за этой страусиной тактики. Явлений, в первую очередь ка-сающихся самого человека, его способностей. Эзотерика, оккультизм… Все отметается сходу! Из-вращенно интерпретируется, и отметается. Ни одна из этих загадок не подвергается серьезным всесторонним исследованиям только потому, что когда-то все они26 были объявлены авторитетны-ми учеными вымыслом или шарлатанством. Кстати, именно из-за пренебрежения со стороны нау-ки в этих областях действительно процветает шарлатанство. Ну почему ученый-догматик так слеп?! Почему он с легкостью забывает, или вовсе не обращает внимания на тот факт, что орто-доксальная наука лишь заново переоткрывает те истины, которые давным-давно провозглашены оккультной наукой?!. Не пора ли освободиться от старых догм и привнести в современную нам науку какую-то новую, свежую струю? Струю свободного творчества!..
     Александр слушал его с удивлением и радостью одновременно. Он даже на время позабыл о том, что произошло в гостиной. Так-так… кажется, это наш человек, — решил он, мысленно пус-каясь в пляс по поляне вокруг Вани Хлюпова. — Во что бы то ни стало, его нужно затащить на собрание.  Смотри-ка ты, «маленький, а ебкий!» — пришла на ум крылатая фраза. Однако пора переводить разговор в нужное русло. А то он сейчас мне всю физику опять к… культуре сведет. Ишь ты, как раздухарился…
— Ваня, — прервал он его на полуслове, — а ты случайно не помнишь, что было в том ящике?
     Александр сфокусировал на нем взгляд.
— В каком...  ящике?.. — с запинкой выговаривая слова, отозвался Хлюпов.
— Ну, в том, который тебе снился.
— А вы откуда знаете, что мне снилось?! — Ваня побледнел, отступая на шаг.
— Знаю, — сказал Александр спокойно. — Ты же помнишь, я сам присутствовал в этом сне. Мужчина в желтой куртке, возле карусели. Вспомнил?.. Это был я.
— Ну и что? — Хлюпов перепугался еще сильнее.
— Да ничего, — Александр пожал плечами. — Просто нам снился один и тот же сон. Ты успел заглянуть в ящик, а я нет. Там были камни?
     Ваня безвольно опустил голову, руки его повисли плетьми.
— Какие-то кристаллы, — пробормотал он еле слышно. — Я сам их не успел рассмотреть.
— Среди них был ярко-красный? Не рубиновый, а именно красный! Это очень важно.
— Да, он лежал с краю от остальных, в верхнем левом углу. Рядом были два голубых и один зеле-ный…
— Это не важно, — мягко остановил его Александр. — А о чем ты подумал, когда увидел камень?
— О чем подумал?.. — Ваня смущенно отвел глаза в сторону. — Я вспомнил вашу записную книжку и подумал: «а почему в ней все записи пронумерованы, как в каком-то средневековом трактате?»
     Александр улыбнулся. Ладно, на сегодня достаточно, — решил он. — Хватит измываться над парнем. Осторожно повернув Хлюпова лицом к калитке, он (…благодаря хорошему пинку, чело-век обретает крылья…) шепнул ему на ухо: «домой!», тихонечко хлопнул по плечу и Ваня потопал прочь.
— Да, — заорал Александр,  когда Ваня уже  почти  скрылся из виду. — Собрание состоится в ба-ре «Бульдог». Не опаздывайте!
     Неожиданно к нему вернулось чувство, что за ним кто-то пристально наблюдает.

     Александр покосился на дом, но ничего подозрительного не заметил. В доме все было нор-мально. Если, конечно, не считать того, что там сейчас находится ОНА… Тьфу, ты! Опять начал…
     Он вышел на улицу, стараясь ни о чем не думать. Не спеша, миновал Церковь Скопцов, затем свернул в сторону заброшенного сквера. Странное чувство не исчезало. Полуразрушенная арка из красного кирпича, старинная чугунная решетка, (к счастью, незапертая). Длинная аллея с потре-скавшимся асфальтом уходила в бесконечность. По правую ее сторону стояли массивные облу-пившиеся скамейки. То тут., то там попадались опрокинутые урны, сломанные ветром ветки, об-рывки газет, смятые стаканчики из-под мороженого. Да, парк этот, без сомнения, уже давно нико-му не нужен.
     Возле высохшего, заваленного мусором фонтана Александр резко свернул в сторону и бросил-ся, не разбирая дороги. Продираясь через колючий, буйно разросшийся кустарник, он несколько раз споткнулся, затем сходу налетел на коварно спрятавшуюся в густой растительности опрокину-тую статую и, сильно поранив лицо о сухую ветку, полетел на землю. Упал, стукнулся затылком о какой-то булыжник и, кажется, на несколько секунд потерял сознание. Во всяком случае, когда он ползком обогнул статую и осторожно выглянул из-за кустов, его преследователь был уже здесь. В том, что это именно он, Александр нисколько не сомневался.
     Высокий тощий мужчина стоял возле фонтана. То, что он нервничал, было видно невооружен-ным глазом. Вертя головой в разные стороны, мужчина возбужденно топтался на месте. Конечно же, это он! Правда, вместо коричневого комбинезона на нем теперь был довольно приличный тем-но-синий костюм, а вместо бензореза в руках этот паршивый тип держал маленький черный сак-вояжик, но это ничего не меняло. Это был он! Глотт, или Фат, или как его там?.. Мать твою так!!.
     Повинуясь дремучим инстинктам, Александр отыскал в траве булыжник побольше и уже шаг-нул было из своего укрытия навстречу врагу, но в самый последний момент остановился. (…черт побери, это же не сон!..) Тихонечко положив камень на место, он продолжил наблюдение.
     Повертевшись на месте еще немного, Фат, наконец, решился и осторожно шагнул в сторону кустов, за которыми прятался Александр. Сейчас их разделяло метров пятнадцать, не больше. На траве, от кустов до фонтана, отчетливо вырисовывался свежий след и Фат, конечно же, его заме-тил. Не мог не заметить. Однако стуит идти по этому следу или не стуит, он еще не решил. Слегка пригнувшись, пристально вглядываясь в темные заросли, он сделал по направлению к ним еще один шаг. Остановился, повернул голову, прислушался.
     Александр не шевелился, опасаясь выдать себя каким-нибудь случайным звуком. Он даже слегка задержал дыхание, хотя после недавней пробежки оно уже давно выровнялось. Никакого конкретного плана у него еще не было, но… Стало почему-то чертовски весело. Тревога и смут-ные опасения исчезли. Происходящее начало казаться забавной игрой.
     Крадется. Ага, сделал еще пару шажков. Прислушивается. А, собственно говоря, чего ему от меня надо? Может он и не меня вовсе ищет. А если и меня, то почему я должен обязательно ожи-дать какой-то гадости?.. Перед глазами промелькнули видения предыдущих ночей. Так, легкие образы и смутные воспоминания. Но восприятие действительности от этого резко изменилось. Нет, черт возьми! Он выслеживает меня с самого утра. Из-за этого гада у меня все пошло кувыр-ком. Может просто встать сейчас и выйти к нему? Выйти и напрямую спросить, почему он меня преследует… Эта мысль появилась так неожиданно, что Александр даже растерялся.
     Фат, между тем, преодолел уже больше половины пути. Сейчас он двигался смелее, почти пе-рестав пригибаться. Свой саквояжик он прижимал к груди левой рукой, а правой, словно миноис-кателем, медленно водил перед собой. Сначала он опасался. Убежал ли тот, кого он выслеживает, достаточно далеко, чтобы не заметить за собой слежку? Но теперь он несколько осмелел. Если его и заметят, то ведь не убьют же. Да и почему его обязательно должны будут принять за шпиона? Вполне добропорядочный гражданин, просто заблудился в зарослях, вот и все…
     Александр продолжал сидеть неподвижно. Он будто врос в землю. От напряжения мысли в го-лове умерли, а глаза расширились до размера металлического доллара. Фат приближался. Алек-сандр слышал, как шуршит трава под его ногами, слышал его дыхание с присвистом. Слышал да-же, как будто, тиканье его наручных часов. Расстояние между ними было теперь шага в два. Над кустами появилась вытянутая, как у лошади, морда с отвисшей нижней челюстью. Правой рукой Фат продолжал водить в воздухе. Сейчас он был похож на фокусника или чародея, или на магне-тизера, совершающего над кустами таинственные магические пассы. Он еще немного подался вперед…
— Стоять не двигаться! — заорал Александр, вскакивая на ноги. — Руки за голову, мордой в зем-лю!!.
     То, что произошло дальше, описать довольно сложно. Фат шарахнулся в сторону, подскочив, как гигантский кузнечик. Саквояжем он запустил в Александра, едва не попав ему в лицо, а сам развернулся и, задирая задницу выше головы, в два прыжка –доскакал до фонтана. Замер в позе обезьяны третичного периода. Это сходство особенно усиливал хищный оскал, застывший на его физиономии.
— Эй, — крикнул Александр, выходя из кустов на свет, — вы что-то хотели мне сказать?
     Фат безмолвствовал.
— У вас ко мне дело? Нет? Ну, тогда катитесь к чертовой матери!
     Фат медленно развернулся и той же обезьяньей походкой, каждую секунду с опаской оглядыва-ясь, заковылял прочь.
     Какая скотина, — подумал Александр, переводя дух. Честно говоря, он и сам слегка перенерв-ничал.
— Эй, — донеслось до него откуда-то со стороны входа в парк, — у вас ничего не получится. Мне все известно. Можете даже не надеяться…
     Последние слова затихли, унесенные ветром. Презрительно сплюнув в траву, Александр при-нялся отряхать костюм. Новый «адик», блин! — мысленно сокрушался он. — Надо было все-таки долбануть этого козла камнем. Костюм из-за него извозюкал, рожу расцарапал, да еще и башкой обо что-то приложился… Он вспомнил позу и выражение лица Фата, когда тот улепетывал, не вы-держал и рассмеялся. А этот сморчок, наверное, в штаны наложил. То-то я смотрю, он все бочком, да вприсядку. Ну и хорошо. Надеюсь, хоть теперь он от меня отвяжется…
     Александр долго лазил в колючих зарослях, разыскивая фатов саквояж.
— Ничего не понимаю, — ворчал он, — не мог же это чемодан сквозь землю провалиться.
     Саквояж отыскался в недрах гнилого пенька. Вытащив его к фонтану, Александр сел на одну из скамеек, открыл его и заглянул внутрь. Брови у него поползли вверх, а перед глазами возник образ лесной хижины.
— Ну, Ида, ты, блин, даешь! — захлопнув саквояж, он тупо уставился на валявшийся рядом с лав-кой мятый молочный пакет. — Что же ты меня по-человечески-то не предупредила?!.

— Алло! Алло!! Мне Кузнецова. Да, срочно! — Петр Петрович отнял трубку от лица и прокаш-лялся. — Василий, ты? (…а я думал, насрано!..) Здоруво!.. Ага, точно… Василий! Вот что, Васи-лий. Срочно подъезжай к пивной «Триада». Ага, угол Смирнова. Точно!
     Он посмотрел на часы.
— Да-да. Бери! Там все объясню. Ага, спасибо. Ну, давай. В общем, я жду. Ладно, бывай…
     Повесив трубку, он долго не решался выйти из телефонной будки наружу, внимательно осмат-ривая улицу и идущих по ней прохожих. Вообще-то, от сквера он убежал достаточно далеко, да и район здесь был неприметный. Но разве этого ненормального Тагеса поймешь! За всю его практи-ку с Петром Петровичем не случалось ничего подобного. От него прятались, от него пробовали удрать, наконец, его просто боялись. Но чтобы кто-то пытался напасть на него… Не-ет, подобного случая он припомнить не мог.
     Достав из кармана носовой платок, он вытер вспотевшую шею, подбородок, высморкался и только после этого вышел из будки. Подняв воротник, втянув голову в плечи, а руки засунув глу-боко в карманы пиджака, он быстрым шагом направился к пивной, располагавшейся кварталом ниже. Василий должен был приехать с минуты на минуту. Это его немного успокаивало. Но в лю-бую минуту мог появиться и Тагес. Как черт из табакерки! А это, в свою очередь, очень пугало. Вообще, в Тагесе Петр Петрович сильно ошибся. Он следил за ним всего несколько дней, но с ка-ждым часом ощущение превосходства этого человека над ним становилось все ярче и ярче. Тагес был чертовски опасен. И сегодняшний инцидент как нельзя лучше подтверждал это.
     В пивной собралось десятка полтора человек и это Петра Петровича немного успокоило. Если даже Тагес здесь и появится, — рассуждал он, — то не станет же он нападать на меня прилюдно. А если и станет, то (…а я думал, насрано!..) вряд ли присутствующие будут взирать на это спо-койно. Кто-нибудь да заступится. А там, глядишь, и Василий подоспеет. В общем, волноваться нечего. Он заказал себе пива, долго пререкался с барменом по поводу пены, наконец, принял кружку как есть и уселся за самый дальний столик, откуда, по его мнению, его видно не было, а все входящие в бар, сразу попадались ему на глаза.
     Вскоре появился Василий, здоровенный детина лет тридцати. На нем были спортивные штаны и куртка с эмблемой местной строительной компании на правом рукаве. Петр Петрович знал его уже много лет. Этого человека он считал лучшим своим помощником, и всякий раз по его вызову, Василий неизменно являлся в одном и том же виде. Наверное, для него это было чем-то вроде во-енной формы.
— Здоруво, Василий! Присаживайся, — Петр Петрович кивнул на свободный стул напротив себя и сделал несколько глотков из кружки. — Есть срочное дело.
— Здоруво… — мужчина медленно отодвинул стул, опустился на него и так же медленно повер-тел головой в разные стороны. — Здоруво, Петрович.
— Пивка? — предложил Фат.
— Нет, — Василий сделал выразительный жест рукой, — я ж не пью. Ты чё, Петрович, забыл?! Давай, выкладывай, что там у тебя такое?
     Петр Петрович слегка смутился.
— На меня сегодня было совершено нападение.
     Он выдержал эффектную паузу.
— Некий Александр Тагес. Находится в нашем городе только пятый день и вот, пожалуйста.
— Тагес, Тагес… — мужчина задумчиво почесал подбородок. — Чего-то фамилия какая-то зна-комая…
— Да уж, знакомая. Он своими афишками полгорода залепил! — вскипел Петр Петрович.
— Да? — прорычал Василий. — Не-е… Я афиш не читаю, ты же знаешь.
— Знаю, — вздохнул Фат, — дело не в этом. Он напал на меня в сквере и отнял мой саквояж. Сак-вояж надо вернуть.
— В каком сквере? — невозмутимо спросил Василий.
— В каком?.. Н-не знаю. Заброшенный сквер. Тут один такой и есть.
— Пойдем, — Василий поднялся, с шумом отодвигая стул.
— Что? — переспросил Петр Петрович. — Прямо сейчас?!.
— Сейчас. Чего кота за яйца тянуть? — он непонимающе уставился на своего шефа.
— Пойдем! — решительно согласился Петр Петрович, выплескивая остатки пива себе в глотку. — Чего тянуть?!
     Как и следовало ожидать, Тагеса в сквере не оказалось. Они прошли по аллее до фонтана, затем Петр Петрович показал Василию едва заметную дорожку из примятой травы, ведущую от фонтана к дальним кустам. Коротко прокомментировал недавние события и первым полез в колючие за-росли.
— Понимаешь, — говорил он, как бы оправдываясь, — все произошло слишком быстро. Раз! И саквояж уже у него в руках.
— А чего это, Петрович, тебя сюда занесло-то? — поинтересовался Василий, внимательно наблю-давший за тем, как его босс ползает в зарослях ежевики.
— Чего занесло, чего занесло… — бормотал Петр Петрович, уползая все дальше и дальше. — Ка-кая тебе разница? Значит, надо было, раз занесло!
     Он начинал раздражаться. Не день, а черт знает что, — думал он, продираясь через кустарник, — чем дальше, тем хуже. Не удивлюсь, если к вечеру на мою квартиру будет совершено разбой-ное нападение. Надо бы парочку ребят с автоматами на ночь вызвать… О том, что у Александра не было никакого оружия, он как-то забыл.
— Ну, чего там? — крикнул Василий, обеспокоенный долгим отсутствием босса.
— Да нет здесь саквояжа! — отозвался Фат, весь исколотый и перемазанный зеленью, выбираясь на дорогу. — С собой унес, гад!
— А чего там хоть было-то? — поинтересовался Василий. — Ценное чего, или так?..
— Не твое дело! — не в силах больше сдерживаться, заорал Петр Петрович. — Айда!..
     Он обогнул фонтан и, подковыляв к ближайшей скамеечке, сердито на нее уселся. Ну, на ред-кость отвратительный день! Давненько у меня не было таких катастроф. Похоже, дело с Тагесом и в самом деле серьезное. Серьезнее, чем я думал. Похоже, придется вызывать бригаду.
— Садись, чего торчишь, — приказал он Василию, задумчиво попиннывающему мятый молочный пакет, валявшийся тут же, возле скамейки.
     Василий послушно сел.
— Значит, так. Передай ребятам, что в субботу вечером будет работа. Пусть все соберутся.
— Серьезное что, или так?..
— Серьезное, — Петр Петрович мрачно кивнул. — Серьезней некуда.
— Дробовики брать?
— Нет. Этого только не хватало. Так справимся. Главное, чтобы все были в сборе. Стрельба нам ни к чему.
     Он ненадолго задумался, решая, как лучше организовать операцию. Важно было соблюсти за-конность, никакой уголовщины. По мере возможностей, конечно. В глазах властей необходимо выглядеть кристально чистыми. Мы помощники правосудия, (…а я думал, насрано! Тьфу ты, зар-раза! Вот прицепилось-то…), а не бандиты.
— Значит так, — Петр Петрович достал платок и вытер им вспотевшую шею. — В субботу, ближе к шести, собираемся в «Бульдоге». Где это, все знают?
— Дык! — Василий сделал выразительный жест рукой.
— Отлично. И что б никакого оружия! Ясно?
— Ясно, ясно, — без всякого энтузиазма промямлил Василий. — А это, Петрович. Как же кейс?
— Хрен с ним, с кейсом, — Петр Петрович махнул рукой. — Не до него теперь. Придет время, разберемся и с кейсом.
     Он встал и, не оборачиваясь, зашагал к выходу из парка. Василий молча шел следом. Команд-ные нотки в голосе «босса» его очень забавляли.

     Даже поднимаясь домой, Барский не мог выкинуть из головы мысли о Тагесе и его деле. Чем дальше, тем все меньше нравилась ему эта затея. Фактически, он уже начинал жалеть, что ввязался в нее. Нет, внешне все обстояло благополучно. Зал в ресторане сняли, афиши по городу расклеили. Да и с документами, как будто бы полный порядок. Однако где-то внутри, где-то на самом дне своей души, Сергей Николаевич начал ощущать легкие сигналы тревоги. В том, что на счет глав-ного Тагес его надул, он уже давно догадался.
     Никакого открытия нет и быть не может. Мóриа – это чистейшая выдумка, блеф. Тагесу нужна была пара дней, чтобы затеять весь этот кавардак, прикрываясь моим именем. И он своего добил-ся. Теперь менять что-либо поздно. Да и черт с ним, с Тагесом. Нужно ему собрать народ и прочи-тать какую-то там проповедь, пусть читает. Реклама – не реклама, но затраты окупятся. Дело не в этом. Дело в том, что подобное предчувствие овладевало им до этого раза только однажды, когда его фирма едва не пошла с молотка. В общем, все это очень сомнительно. Сомнительно и…
     Лифт остановился, створки раздвинулись. Рыться по карманам в поисках ключей не хотелось, и он нажал кнопку звонка. Постоял немного, возвел глаза к потолку. Нажал еще раз. Дверь упрямо не открывалась. Странно…
     Барский задумчиво побарабанил пальцами по дверному косяку, вдавил кнопку и продержал ее в таком положении секунд пятнадцать-двадцать. Наконец внутри послышалось какое-то движе-ние, щелкнул замок и на пороге возникла его жена.
— Ах, это ты, — пробормотала она, позевывая и потуже затягивая пояс халата, — а я думаю, кто там названивает?..
     Вид у нее был слегка обалделый. Сергей заметил это сразу. Слишком давно он знал эту стерву.
— Что, не ждала так рано?
     Он вошел, не дожидаясь пока она посторонится.
— Н-ну, почему же рано, — залепетала Нина, — по-моему, самое время. Всегда бы так прихо-дил… Тебя, кстати, друг твой дожидается.
— Зашел десять минут назад, — поспешно добавила она.
— Друг? — Сергей застыл с поднятой ногой, (он как раз расшнуровывал ботинок). — Какой еще друг?
— Этот, как его?.. — Нина сделала вид, что пытается вспомнить. — Маргус! Карл Давидович.
— Ах, Карл… — Сергей закончил (…все стены обхаркаРл…) сражаться со шнурком, скинул бо-тинок с ноги и выпрямился. — Ну, и где он?
— Там, — Нина неуверенно показала рукой в направлении кухни, одновременно загораживая со-бой проход туда. — Я ему чаю налила…
— Чай, это хорошо.
     Не замечая жены, Сергей попер на кухню. Освобождая дорогу, Нина шарахнулась в сторону. Лицо у нее было бледнее обычного.
— Привет, Давидыч.
     Барский выдвинул один из стульчиков и присел за стол, за которым, сгорбившись, уже сидел Карл Давидович. Волосы на его голове были взъерошены, воротничок расстегнут, рубаха помята. Пиджак и вовсе отсутствовал. На столе стояла запотевшая рюмка водки. Бутылки рядом не было.
     Значит, в холодильнике, — решил Сергей. — Десять минут, мать твою!
— Здравствуй, Сережа, — ответил Карл Давидович, всеми складками лица изображая улыбку. — А я вот сижу, как видишь. Тебя дожидаюсь.
— Меня? — Барский подался вперед так резко, что Карл Давидович отпрянул. — А где же ты сам-то мотался целую неделю? Ищу его, звоню…
     Он засмеялся и тут же сам себя оборвал.
— А я, Сереженька, только что из командировки, — Карл Давидович беспокойно заерзал. — Да-а, и сразу к тебе.
— Ко мне? А что за спешность-то такая?
— Мн-н…
     Словно тень, в дверях появилась Нина.
— Уйди отсюда! — рявкнул на нее Барский.
     Карл Давидович вздрогнул. Нина исчезла.
— Знаешь, Сереженька, я, пожалуй, пойду, — он встал и осторожно начал подбираться к двери. — Что-то я себя не очень чувствую…
— Ой-ой-ой… — сочувственно покачал головой Барский. — Ну, тогда конечно иди, если даже себя не чувствуешь. Тебя проводить?
— Не надо, я сам, — Карл Давидович выбрался, наконец, в коридор и расторопно начал напяли-вать пиджак, оказавшийся почему-то на полке для шапок. — Ты вечерком ко мне заходи, хорошо?
— Хорошо, хорошо, — Сергей отпер дверь и, не дожидаясь пока тот влезет в пиджак полностью, вытолкнул его на площадку.
— Бывай!
     Захлопнул дверь, минуту постоял, прислонившись лбом к холодному зеркалу. Затем отправил-ся разыскивать благоверную.
— Значит так, — сказал он, входя в ее спальню. — Даю тебе минуту на сборы, и чтобы ноги твоей в моем доме не было. Время пошло!
     Говорил он, в принципе, спокойно, но, едва взглянув на него, Нина, не возразив ни словом, бросилась к стенному шкафу. Платье она схватила первое попавшееся, чулки рваные… Приня-лась, было искать свою сумочку, но ее нигде не было. Сергей стоял, прислонившись к стене, и ку-рил.
— У тебя осталось сорок секунд, — сказал он, посмотрев на часы.
     Нина засобиралась быстрее.
— Это оставь! — рявкнул Барский, когда она попыталась нацепить на шею золотой медальончик. — Это не твое.
     Нина покорно положила медальон на место.
— Так, в твоем распоряжении шестнадцать… пятнадцать секунд. Поторапливайся, дорогая, если не хочешь, чтобы тебя спустили с лестницы. Шевели своей вертлявой задницей.
     На бегу надев босоножки, Нина кинулась к входной двери. Руки у нее дрожали, и она никак не могла справиться с замком.
— Ничего, — пришел на выручку Сергей, — я помогу.
     Он отпер замок, и Нина пулей вылетела из квартиры. Дверь за ней с треском захлопнулась. Не-сколько секунд она стояла неподвижно, испуганно вытаращившись на запертую дверь, (волосы растрепаны, платье надето кое-как, молния на спине сорвана, а чулки перекручены), затем наверху кто-то громко кашлянул, Нина вздрогнула и, зарыв лицо ладонью, бросилась к лифту. Тело ее со-дрогалось от беззвучных рыданий. Забежав в лифт, она, наконец, дала волю слезам.
      Выпроводив (…подругу в холодный туман, он улегся в теплую постель и захрапел…) жену, Барский долго сидел на кухне, уставившись в одну точку. Думать он ни о чем не думал, мыслей в голове не было. Вертелось, правда, бессмысленное: «…убить суку! молотком!..», но это не мысль. Единственное, что он ощущал в себе довольно отчетливо, это стук сердца. Наконец он ожил, взял стоявшую перед ним рюмку и, залпом опрокинув ее, вышел из дома на улицу. Куда он пойдет, он еще не решил.

     В комнате уже давно стало темно. Сумерки за окном сгустились, загорелась лампа на сосед-ском коттедже. Дети, шумевшие весь вечер, куда-то исчезли. Наверное, были насильно уведены домой заботливыми мамашами. В открытое окошко из сада тянуло легкой прохладой. Где-то в от-далении лаяла собака, а совсем рядом, в траве, громко стрекотали кузнечики. Или сверчки?.. Анна задумалась. Нет, наверное, все-таки кузнечики. Сверчки живут за печкой, а эти – вольные музы-канты…
     Она сидела, облокотившись на подоконник, молча глядя в темно-синее, почти черное небо. На-чали зажигаться звезды. Странно, зимой сумерки короче и ночь наступает быстрее. Почему?.. Она вздохнула. На полу рядом с ней стоял магнитофон. Звук был убавлен до минимума и Анна почти не обращала на него внимания. Магнитофон создавал иллюзию «неодиночества», а что он поет, какая разница. Кассеты она брала с полки не глядя, «отработанные» швыряла на кровать.
     Заиграла очередная песня. Некоторое время она рассеянно пыталась «не слушать» ее, но очень скоро внимание непроизвольно сосредоточилось на хорошо знакомой мелодии. Анна слегка доба-вила громкость. «Lonesome Town». Это была именно та песня, после которой они расстались, и она никогда больше ЕГО не видела. Да-да, именно эта песня! Она еще тогда с каким-то странным чувством (…гордостью?..) отметила про себя, что фильм только-только запустили в прокат, а ОН уже достал саунд-трек к нему. (ОН просто балдел от Тарантино). А у нас тогда и сам-то фильм не многие видели…
     Были свечи, был шикарный стол и бутылка «Berberano»… Они танцевали и, обнимая ее, ОН смотрел ей в глаза одним из своих странных взглядов. Взглядом, от которого ей хотелось отдаться ему тут же, прямо на ковре… Она снова усмехнулась. А потом песня кончилась. ОН посмотрел на часы, озабоченно вскинул брови и, поцеловав ее в щечку, убежал. Убежал навсегда. Свечи давно оплыли, а она продолжала сидеть в своем единственном настоящем платье, снова и снова воз-вращая «Lonesome Town» к началу…
     Хватит! Анна резко отвернулась к окну и положила подбородок на руки. Хватит о НЕМ. Все они одинаковые. Всем им наплевать на то, что ты чувствуешь, о чем мечтаешь. Ты для них либо самка, либо хорошенькая кукла-барби. Это уж кому как. О том, что у тебя есть нечто гораздо большее, чем это тело, чем эти глаза, эти губы они, похоже, и не догадываются.
     Хватит…
     Она попыталась думать о чем-нибудь другом. Скоро у Светки день рождения, а у меня еще нет подарка. Чтобы такое ей купить?.. Может, то платье из ивнинг-шопа? Нет, такого подарка мой бюджет не выдержит. До следующего перевода почти три недели. Мама и так уже интересуется, куда это я деньги деваю?.. Нет, надо что-нибудь попроще. А что если того мишку?.. По-моему, он симпатяга. Я бы обрадовалась, подари мне кто-нибудь такого. Ладно, там будет видно. До дня ро-ждения еще есть время. Вот сдам экзамены, тогда и подумаю о подарке. Только бы Светка не за-зывала этих двух ненормальных. Барик еще туда-сюда, но Дрыга… Не помню ни одного праздни-ка, которого он не испортил бы. В прошлый раз заснул
(…girl…)
пьяный с сигаретой.
                (…you’ll be a woman…) 
                Одеяло задымилось, думали уже и
                (…soon…)      
                не потушить. Ладно, хоть Барик не рас-терялся…
                (…please, come take my hand…)
                Выпустил на одеяло, а за одно и на своего дружка, целый сифон
                (…girl, you’ll be a woman…)
                минеральной воды…
                (…soon…)
     Не в силах дольше сдерживаться, Анна стукнула по магнитофону кулаком, достала кассету и вышвырнула ее в окно. В цветочную клумбу. Мысли разбегались. Перед глазами всплывали то розы, которые он ей подарил возле Александровского Собора, купив их у старушки прямо с ве-дром, то пляж и его виновато-растерянные глаза… Анна чувствовала, что еще немного, и она не выдержит, разрыдается. Теперь, оставшись наедине с собой, она понимала, что его поведение в гостиной было далеко не случайным и имело под собой какое-то основание. Понимала и жалела, что из-за своей гордости (…гордыни!..) не догнала его тут же и не спросила в чем дело. Теперь она знала, что просто так, ни с того ни с сего, он не мог наплевать на ее чувства, повернуться спиной и выйти вон. Что-то произошло, но что?!. Почему он так странно себя вел?..
     Не зажигая света, Анна разобрала постель, разделась и юркнула под одеяло. Надо заснуть, — внушала она себе, глядя широко раскрытыми глазами в потолок, по которому, шурша крылышка-ми, скользила ночная бабочка, — надо, во что бы то ни стало, заснуть. Утро вечера мудренее. Все прояснится. Ведь не может же такой пустяк, такая… глупость все разрушить!..
     А он просто взял, и ушел. И куда ушел – неизвестно. Светка сказала, что его вещи остались в комнате. Вечером он заходил и забрал рюкзак, но вещи остались. Значит, еще вернется. Значит, еще есть надежда…
     Спланировав вниз, бабочка пару раз стукнулась о стекло и выпорхнула на волю.

     Как и при первой встрече, в баре кроме них никого не было. Тщетно пытаясь подстроиться под ритм «SMASHING PUMPKINS», мигали протянутые над столиками электрические гирлянды. Пахло лимоном и коньяком. Александр курил, Барский вертел в руках незажженную сигарету. Оба молчали, думая каждый о своем, но по сути дела об одном и том же. Лицо Барского выражало ус-талость и раздражение. Александр казался спокойным.
— Потребность в любви, страх одиночества есть лишь разновидность жалости к себе! — изрек он с непередаваемым сарказмом, выстреливая окурок в темноту. — А с этим надо бороться. Нет ни-чего отвратительнее, чем жалеть себя. Это дестабилизирует.
     Барский неопределенно мотнул головой, причмокнул и изобразил на пальцах какую-то замы-словатую фигуру.
— Плевать я хотел на нее, — пробормотал он, сплевывая сквозь зубы на асфальт.
     Александр усмехнулся.
— Человек, которого любишь, кажется необыкновенным только вначале. Ты выхватываешь в нем лишь те черты, которые тебе импонируют, замечаешь лишь то, что хочешь заметить. Отсюда и обожествление любимой. А объективно… Объективно она такая же заурядность, как все прочие.
— Самое хреновое, что очень скоро эту заурядность начинаешь осознавать и ты, — с жаром под-хватил Барский. — Больше того, перед тобой открывается все грязное, низкое, глупое и похабное, что было в любимом человеке, но на что ты так упорно закрывал глаза и затыкал уши. Да! Вот только поделать с собой ты уже ничего не можешь. Любовь сменяется ненавистью, но привязан-ность остается и никуда тебе от этого не убежать. Сколько бы ты ни старался, все тщетно!
     Он ударил кулаком по столу. Стоявший перед ним стакан с «Пепси» подпрыгнул, напиток вспенился.
— Патологическая привязанность, — констатировал Александр, — с ней тоже надо бороться.
— Надо, — согласился Барский, разразившийся при этом демоническим хохотом. — Надо!! (…шашлык из тебя будет!..) Но как? Может опять сабельками и веточками, как ты советовал?!.
     Александр посмотрел на него с любопытством, но очень скоро это любопытство перешло в прежнее безразличие.
— Херня это все, Сергей Николаевич, не бери в голову.
— А я и не беру, — огрызнулся Барский.
     С шумом отодвинув стул, он встал и, слегка пошатываясь, направился к стойке. Из кармана у него выпала мятая стодолларовая бумажка. Александр видел это, но промолчал. Злорадно хмык-нул и снова погрузился в себя.
     Любовь, это когда твои мысли и чувства постоянно направлены на другого человека. Что бы ты ни делал, где бы ни находился, мысли твои – о нем, и только о нем. Черт побери, ну не одержи-мость ли это?! Чем такое пристрастие отличается от алкоголизма или наркомании?..

  …Любовь и Вечность,
   Вечность и Любовь…

   То – высшее,
   А это – как наркотик
  И если уж блаженства миг подарит,
  То долг свой БОЛЬЮ заберет сполна… 
    
     Нет, конечно, это не несет в себе явного физиологического вреда. Это чище (…чище ли?..) и выше (…насколько?..). Отчасти это даже развивает. Но не загоняет ли это, в такой же точно мере, в угол? Не сужает ли диапазон осмысленных целенаправленных действий, диапазон восприятия?..
     Музыка оборвалась. У стойки что-то происходило. Барский страстно жестикулировал, размахи-вая при этом бутылкой, бармен внимательно его слушал. Затем улыбнулся, кивнул и Барский, ста-рательно обходя пустые столики, поплыл обратно. По пути он нагнулся, подобрал оброненную им сотенную и, разгладив ее, засунул в карман. Снова  заиграла музыка. На этот раз «Imagine», по-ставленная, очевидно, специально для Сергея Николаевича.
— Прикинь, сотню баксов нашел! — радостно сообщил он, усаживаясь на место. — Пустяк, но до чего приятно!
— Бывает, — кивнул Александр. — Наверное, какой-нибудь раздолбай выронил. Мало что ли их здесь шляется.
— Раздолбай-мамай-губастый…
     Барский зубами сорвал с бутылки колпачок и сделал несколько крупных глотков.
— Слушай, Саня, — сказал он, прищуриваясь, — а тебе не кажется странным, что как-то уж глад-ко все у нас с тобой получается? Нет?
     Александр насторожился.
— Странным? — он сделал непонимающее лицо. — А чего тут странного? Я же говорил, это дело верное. Минимум затрат, максимум пользы.
— Максимум пользы?.. — Барский нервно забарабанил пальцами. — Максимум пользы, это хо-рошо…
     Отхлебнув из бутылки еще глоточек, он закурил. Разговор не клеился. Как ни странно, спорить с Тагесом ему не хотелось. Не хотелось даже просто разговаривать. Хотелось спать.
— Мне обязательно присутствовать на этом собрании? Может быть…
— Нет, Сергей Николаевич, поприсутствовать придется, — Александр сделал ударение на по-следнем слове. — Неужели сам не понимаешь? Теперь отступать поздно. Либо мы действуем по моему плану, либо все предприятие летит к чертям собачьим.
— А хоть бы и так!
— Что ты городишь? Ты в своем уме?!.
— Я-то в своем, а вот ты… — Барский досадливо отмахнулся.
— Ладно, — сказал он после продолжительной паузы, — раз надо, приду. Только не воображай, что ты здесь самый умный. Хорошо? Я ведь отлично понимаю, зачем ты все это затеял.
— Понимаешь? — Александр усмехнулся. — Не думаю…
     Он встал и поднял с пола саквояж, с которым сюда пришел.
— Не бери в голову. Все будет о’кэй.
     Барский смотрел на него с тоскливой улыбкой.
— Господи, — произнес он устало, — как же вы мне все осточертели. Куда же от вас деться? По-веситься что ли?..

— Ну, наконец-то! Сколько можно ждать?!
     Макс выглядел не на шутку встревоженным. Как только Александр вошел, он тут же захлопнул за ним дверь, запер ее на все замки и даже повесил цепочку.
— Договорились в полночь, а сейчас половина первого. В конце концов, кому это надо, мне или тебе?
— На Барского нарвался, черт бы его побрал, — пожаловался Александр. — Еле отделался. Гово-рит, жену из дома выгнал.
— Жену?.. Ладно, пошли.
     На кухне жутко воняло бензином и чем-то лекарственным. Окно было плотно завешено, стены, в свете неоновой лампы, сверкали белоснежным кафелем. На газовой плите горело сразу две кон-форки, на одной из которых стояла перевернутая вверх дном сковорода.
— Садись, — Макс кивнул на свободную табуретку, — сейчас начнем.
     Александр присел, с любопытством поглядывая на стол, (больше походивший на лаборатор-ный, чем на кухонный). Пузырьки, колбочки, аналитические весы, целая груда шприцов разных размеров, несколько бутылок из-под раствора сульфата магния с черными каучуковыми пробка-ми… Все это было разложено в каком-то особом, внушающем благоговение порядке.
— Вот, — Макс протянул Александру железную кружку, источавшую приторный запах, — «сало» я уже выжег. Будем готовить шнягу.
— Сало?.. — не понял Александр.
— Солутан, — отмахнулся Макс, переливая содержимое кружки в пузатую толстостенную колбу. — В нем содержится спирт, а спирт нам сейчас не нужен.
     Он всыпал в колбу немного беловатого порошка из фарфоровой чашечки, заткнул ее пробкой и протянул Александру:
— Тряси.
— Долго трясти?
— Пока не загустеет. А я приготовлю бутылочки. Все должно быть стерильно.
    Он захихикал, радостно потирая руки.
— Щас, забодяжим!..
     Александр начал трясти.
     С Максом они познакомились совершенно случайно. Александр видел его на вечеринке, но всерьез не воспринял, приняв за обыкновенного «кислотника». Однако вчера вечером, когда они столкнулись в интернет-центре, в памяти у него кое-что прояснилось и после короткой, но весьма содержательной беседы…
— Хватит, — Макс отобрал у него колбу. — Теперь приливаем бензина… Та-ак!.. А теперь тряси дальше.
     Он вернул колбу Александру.
— Сильнее, сильнее! Дай, лучше я сам… Потом она должна будет отстояться… О, черт! Солянку забыл. Я щас…
     Поставив склянку на стол, Макс вышел в коридор.
     Оставшись один, Александр еще раз осмотрелся. Кухня и в самом деле походила на лаборато-рию. Реактивы, лекарственные препараты, изогнутые стеклянные трубки… Взгляд его остановил-ся на маленькой книжечке в коричневом кожаном переплете, валявшейся рядом с весами. Хм, — Александр улыбнулся, — должно быть, это лабораторный журнал. Открыв книжечку наугад, он быстро пробежал глазами несколько исписанных страничек.

19 ИЮЛЯ.
Цель занятия: научиться управлять тетрагидроканабинолом (ТГК).
Ограничительная установка: повторного приема не допускать!
Направляющая установка:
а)Сознание полностью послушно!
б)Сила ТГК неограниченна!
в)Выход в иную реальность (ИР)!

Опыт делится на две фазы:
1.Концентрирующая (продолжительность 1:00)
2.Релаксирующая(продолжительность от 1:30 до +Ґ)

Фаза – 1.
1.Внимание концентрируется на сознании, осознается возможность управлять им по своему же-ланию, (параллельные миры).
2.Выход из физического тела.
3.Созерцание пламени свечи.
4.Проникновение в звуки музыки.
5.Концентрация внимания на своих мыслях.

00:00 – 00:10 – без музыки. Стадии 1-2.
00:10 – 00:50- музыка («NINE  INCH  NAILS»…) Стадии 3-4.
00:50 – 01:00 – без музыки. Стадия 5.

НЕ КУРИТЬ! НЕ ПИТЬ! НЕ ЖРАТЬ! НЕ ОНАНИРОВАТЬ!

Фаза – 2.
1.Вольный балдеж.
2.Проникновение в «TWIN  PEAKS».
3.Раскрывающее восприятие мира.

МОЖНО ВСЁ!       

20 ИЮЛЯ.
Внешний вид: зеленая-зеленая, мелкая, но без семян. (Чуйская?)
Вес ТГК: 530 мг.
Степень кайфа:75%
Продолжительность действия: около 4-х часов.

25 ИЮЛЯ.
Вес пустой баночки: 10 г. 310 мг.
Вес полной баночки: 12 г. 600 мг.
                13 г. 770 мг.
Вес канабиса (чистый): 2 г. 820 мг.
                3 г. 990 мг.
Вес штакетины (с ниппелем): 720 мг.
Вес набитой сигареты: 1 г. 250 мг.
Вес 1-й порции зелья: 350 мг.

1 «корабль» весит: 2,5 – 3,0 г.
1 «косяк» весит: 500 – 600 мг.
В «корабле» около 5-6 «косяков»
Длина полоски для «пятки» около 16,5 см.

     Послышались приближающиеся шаги, Александр поспешно захлопнул и положил книгу на ме-сто. Вошел Макс.
— Отстоялось? Теперь надо перелить бензин вот в эту флакушку, — он указал пальцем на бата-рею стоявших вверх дном бутылок. — Только аккуратно, чтобы осадок не попал.
— И давно ты на это подсел? — поинтересовался Александр.
— Подсел? Я всего лишь исследую возможности человеческой психики. Помнишь ту обезьяну из научно-популярного фильма, которую убивают, постепенно увеличивая дозу наркотика? Нет? Она подыхает от ужаса. Мне интересно то, что находится за гранью нашего обычного восприятия. Что большинству внушает страх, а редким избранным открывает видение Истины.
— Он встал, сердито всунул в магнитофон кассету и, вернувшись обратно, принялся капать в склянку с бензином из принесенного им шприца без иголки.
— Это чего? — спросил Александр.
— Соляная кислота, HCl. Две-три капли достаточно. Отобьем кристаллы, перельем раствор в дру-гую бутылку, и будем капать еще.
     Заткнув склянку пробкой, он несколько раз энергично ее встряхнул.
— К Истине стремятся все, — изрек он глубокомысленно, — только каждый по-своему. А вот в чем она, Истина? Хрен его знает!
     Александр промолчал.
— Что толку цепляться за жизнь? Рано или поздно, все издохнем. Кто-то раньше, кто-то позже. Ну и что? Перед лицом Вечности, не один ли хрен? Зато моя жизнь гораздо насыщеннее и полнее.
     Он посмотрел на Александра с чувством нескрываемого превосходства. Усмехнулся.
— Вот ты. Ты пришел сюда из любопытства. Разве не так? «Винт», «Джеф», «Героин»… Похоже на магические заклинания! Тебе ЭТО интересно, тебе ЭТОГО хочется, но ты боишься встретиться с ЭТИМ лично, лицом к лицу. Ты хочешь, но ты боишься. Они загадили тебе мозги своей бездар-ной пропагандой, а ты принимаешь весь этот вздор за чистую монету. «Винтовые – это не люди, животные. У человека начинается вытеснение собственного «Я» другой, «винтовой» личностью. За дозу сваренного зелья наркоман убить любого может. Перевитин расстраивает сердечно-сосудистую систему, поэтому даже соскочившие с иглы рано умирают от инфаркта или сердечной недостаточности…» Так тебе говорят, да? «У наркоманов рождаются нежизнеспособные или не-полноценные дети. Впрочем, после десяти уколов мужчина напрочь забывает, что такое секс, а женщина теряет всякую брезгливость к случайным партнерам…»
     Макс рассмеялся.
— Господи, какой бред! Я «торчу» уже шесть лет, но как видишь, чувствую себя лучше многих из тех, которые бегают по утрам и обливаются по методу генерала Карбышева. Эти тупые пропаган-дисты не могут понять элементарной истины: ни в коем случае не следует врать! Пусть на шесть-десят или даже семьдесят процентов они говорят по существу, но и тридцати процентов идиотско-го вранья оказывается достаточно для того, чтобы им перестали верить. Это же элементарно, Ват-сон!
     Александр молчал.
     Закончив смывать кристаллы, Макс вылил мутную белую жижицу в обеденную тарелку, и по-ставил ее на перевернутую сковороду.
— Что б выпаривались, — объяснил он, слегка убавляя пламя под сковородой.
     Александр закурил. Запаха бензина в комнате почти не ощущалось. Наверное, принюхался, — решил он. Тихо играла музыка. Голос Леонарда Коэна ввергал в полумедитативное состояние. Кухня казалась алхимическим кабинетом доктора Фауста. (…доктора Калигари…) Александр ку-рил и думал. Трепотня Макса, взахлеб рассказывающего очередную наркоманскую байку, доноси-лась до него словно из другого измерения.
— Я знаю одну молодую семью, оба «торчки», каких свет не видывал. И только вообрази себе, у них родился ребенок. Что обычно говорят о детях наркоманов, я уже рассказывал. Но я видел их малыша собственными глазами. В свои три с половиной года он умеет читать и писать, по не-сколько дней остается один дома, сам готовит себе еду, может пользоваться газовой плитой, моет посуду. Каково, а?!.
— А на скрипке он, случайно, не играет? — поинтересовался Александр.
— Не веришь? Зря.
— Слушай, — потушив окурок, Александр бросил его в мусорное ведро, — а что ты делаешь на компьютере? 
— На каком компьютере? — не понял Макс.
— Я видел твой сайт в Интернете. Отличная графика, только… Почему именно маки?
— А-а, маки… — Макс расплылся в улыбке. — Это я так ностальгирую. У шумеров мак изобра-жался двумя идеограммами: растения и счастья. Тебе это о чем-нибудь говорит? Мне – да!
     Александр понимающе хмыкнул.
— Да, — вздохнул Макс, — было времечко… А вообще-то я сейчас разрабатываю специальную программу для кабельного телевидения. Канал для домашних животных. В частности – для птиц.
— О домашних животных?
— Для домашних животных.
— Для канареек?
— Угу, и для канареек тоже. А чего ты вытаращился? По-твоему что, у птиц не бывает нервных стрессов? Посиди-ка целый день в клетке, тут знаешь, какая агрессия накапливается!.. Вот нам и дали задание: скрасить концлагерную жизнь птичек при помощи телевидения.
— Бред!
     Макс посмотрел на него сочувствующе, как умный на идиота.
— Ты сам-то, случаем, не играешь на скрипке? — спросил он.
     Затем смягчился и продолжал уже более дружелюбно:
— Правда и в этой области мы только догоняем запад. В Шотландии и Америке подобное практи-куется уже довольно давно.
— Ни за что не поверю.
— Твое святое право. На стены и потолок помещения, где содержатся клетки с курами-несушками, при помощи кинопроектора проецируют изображения событий, происходящих в ре-альной жизни. Сначала куры догадывались, что их дурачат, но потом попривыкли и через неделю-другую без этих киносеансов жить не могли.
— Да ну?..
— Вот тебе и ну! А знаешь, каковы результаты? Куры перестали нервничать, стали реже болеть, а это не замедлило отразиться на яйценоскости, вкусе яиц и мяса.
     Макс поднял указательный палец к потолку.
— Правда и здесь не обошлось без эксцессов. «Зеленые»! Защитники животных объявили предла-гаемое курам счастье циничным. А «зеленые» за бугром, это вам не хрен собачий. Там их все слушаются. Слава богу, до нас эта зараза еще не докатилась. К декабрю думаем приступать к трансляции.
     Сняв с плиты тарелку, Макс начал соскребать выступивший на ней белый налет пластиковой карточкой, аккуратно укладывая чуть влажную кристаллическую пыльцу в раскрытую книгу по английской грамматике.
— А это зачем?
— Вместо пресса. Кристаллы надо отжать. Десять-пятнадцать минут, потом будем готовить смесь, и делать реакцию.
     Захлопнув книгу, он подсунул ее под ножку стула, на котором сидел, а на перевернутую кверху дном раскаленную сковороду высыпал горсть крупной поваренной соли.
— Так, «черный» у меня… Передай-ка «красного».
— Что передать?
— Красный фосфор, — устало растолковал Макс. — Баночка с буквой «P» у тебя под локтем.
     Александр подал.

     Он долго не мог попасть в вену. Сосредоточенно сопел, что-то невнятно бормоча сквозь плотно сжатые губы. Жженые вены уходили, не желая подставляться под острое жало. Макс не сдавался. Александр разглядывал длинные неровные дорожки на его руке, — следы от прошлых уколов, — со смешанным чувством волнения и какого-то стыдливого любопытства. Было в этих шрамах что-то запредельное и значительное. Макс не сдавался уже более десяти минут. Наконец игла вошла куда надо, последовал контрольный забор и прозрачный, чуть желтоватый раствор в шприце окра-сился темно-красным. Взволнованно выдохнув воздух, Макс медленно начал загонять переме-шавшуюся с раствором кровь обратно в вену.

     Напряжение достигло предела. Дыхание остановилось. Он, не моргая, следил за тем как, мил-лиметр за миллиметром, поршень приближается к нулевой отметке, вгоняя вожделенную жид-кость внутрь его души. По всему телу волной пробежался приятный холодок, ударяя под самое темя. В носоглотке почувствовался хорошо знакомый «выхлоп». Негромко щелкнув, поршень ос-тановился. С чувством невероятного облегчения, Макс выдернул иголку, (это был самый прият-ный момент во всем процессе, так как, по большому счету, иголок он не любил), и положив шприц на стол рядом с собой, согнул руку в локте. Замывать «машину» он не стал. Никогда этого не де-лал, считая признаком мелочности. Откинулся, прислонившись к стене, накинул на глаза специ-ально приготовленный шарфик. Раньше он пользовался темными очками, но они защищали глаза от света недостаточно хорошо. С шарфом было лучше. Слух обострился до предела, воспринимая стоявшую вокруг тишину с невероятной отчетливостью. Легкие пульсирующие волны, гулявшие по всему телу и особенно отдававшиеся в мозгу при каждом ударе сердца, пошли на спад. «Вы-хлоп» закончился, тело сделалось невесомым и мягким…

— Включи магнитофон, — попросил Макс, скидывая шарф с лица и медленно выпрямляясь. – Нет, не это. Лучше Баррета. Ага!
     Поставив кассету, Александр вернулся на место.
— Ну и как? — поинтересовался он.
— Ништяк! Атомный растворчик вышел.
     Макс сложил большой и указательный пальцы колечком.
— О’кэй!
— А зачем шарф?
— От света, — он взял со стола сигарету, закурил. — Мы живем в аду, но даже не подозреваем об этом. И не хотим из этого ада выбираться. Сознание отдыхает. Ты смотрел «Wild At Heart» Линча?
     Александр кивнул.
— А «Lost Highway»?
— Тоже.
— Слушай, а ты ничего мужик! И Библию, небось, почитываешь?
— Было дело.      
— Wow! — Макс подался вперед. — Полный атас!!.
     Он отложил шприц, который зачем-то отмывал от остатков крови. (Шприц был одноразовым).
— Растолкуй мне одну мулю. Что в Библии означают слова, выделенные курсивом?
— Курсивом?.. — Александр растерялся. — Не знаю. Честно говоря, как-то не задумывался над этим.
— Жаль, — Макс разочарованно вздохнул, снова принимаясь полоскать в стакане шприц. — Очень жаль! Никто не может ответить. Ни одна сволочь! Чего я только не делал, чтобы разгадать эту тайну. Не поверишь, пробовал даже выписывать эти слова на листок, в той последовательно-сти, в которой они идут…
— Зачем?
— Как зачем? Думал, получится осмысленный текст1. Ведь для чего-то же эти слова выделяли!
— Ну и что? — спросил Александр с интересом. — Что получилось?
— Да ничего! Все галиматья какая-то складывалась. То «оное есть сия хорошо», а то «и тому Его Богу воле обрезанием». Ну, никакого смысла, хоть ты тресни!
— Жаль, — улыбнулся Александр, — идея хорошая. Надо было попробовать выписать все выде-ленные слова, из всей Библии, а уж потом заниматься расшифровкой этой… анаграммы.
— А-а… — Макс недовольно отмахнулся. — Я же серьезно.
— Да я и не смеюсь. — Александр с трудом подавил улыбку. — Просто, идея действительно ин-тересная11. Смелая, по крайней мере.
     Он посмотрел на часы.
— Можно вопрос? Как долго ЭТО действует?
— Что это? А-а, ЭТО…  Минут десять идет «приход», а потом еще сутки «тяга».
— Тяга?
— Ну… Как бы это объяснить?.. — он щелкнул пальцами. — В общем, прет тебя, как удава, и всё! Бегаешь, бодр, как кедр, не спишь, не жрешь!..
— Нет, — он покачал головой, — на словах объяснить трудно. Может, все-таки вмажешься?
     Александр отрицательно покачал головой.
— В другой раз. У меня завтра очень важное дело.
— Ссышь!
— Нет. А «за грань обыденного восприятия» можно проникать и без химии. Это, — он кивнул на склянку с раствором, — только мешает. Мне, по крайней мере. Да и... зачем себя обманывать?
     Макс презрительно хмыкнул.
— Понимаю, жить, как все, легче. Быть в стаде безопаснее. Работа, жена, дети… — он выплюнул окурок в раковину. — Карьера! А вечером холодное пиво перед телевизором и поджаренные кот-летки. Только, не скучно ли? Не напоминает ли это жизнь в хлеву?
— Пожалуй, — Александр согласно кивнул. — Большинство людей живет именно так. По шабло-ну, совершенно не осознавая Себя и своего места в этом мире. Как биороботы, которые с рожде-ния программируются социумом, которыми движут эмоции, страсти, бессознательные желания, направленные на удовлетворение физиологических потребностей. Тщеславие и гнев…
— Вот-вот, — закивал Макс. — Ведь понимаешь же, что к нему!
— Понимаю.
— А для меня теперь все их ценности, все равно, что побрякушки из стекла. Плевать я хотел на все это! — Он повернулся к раковине и смачно в нее харкнул.
     Александр поднялся.
— Уже уходите?
— Да, труба зовет.
— Передавай привет трубачу. — Он немного замялся. — Надеюсь… все ЭТО останется между нами?
— Разумеется, — улыбнулся Александр, — об чём базар!
     Макс устало вздохнул.


















































6


Человек не может жить,
Если нету у него!

                Л. Рубинштейн


     …1.052. Я бесконечен; я знаю о существовании Абсолюта; я знаю, что Абсолютом мне была дана жизнь. Но для чего мне дана эта жизнь, в чем ее смысл?
     1.053. Обращаясь к окружающему меня миру, я обнаруживаю, что все в нем непрестанно ме-няется. Изменение – вот основное свойство мира, но не простое изменение, а изменение целенаправленное. В своем изменении мир стремится к совершенству.
     1.054. Жизнь есть непрерывное развитие и совершенствование, и если в «неживой» природе, в силу несоизмеримости временных масштабов, эта тенденция не так хорошо прослеживается, то в природе, называемой нами «живой», стремление к совершенству очевидно и недвусмыслен-но.
     1.055. Везде и во всем идет непрерывный процесс усложнения организации; любая система развивается от простого к сложному.
     1.056. В своем биологическом развитии жизнь (на Земле) прошла ряд стадий и самым совер-шенным ее творением на данном этапе эволюции, является человек. Но значит ли это, что да-лее ей развиваться некуда? Подобное утверждение звучало бы абсурдно! Жизнь есть развитие, а, следовательно, на смену человеку должно прийти нечто более совершенное и могущественное, чем он сам…
     1.057. Разум – вот то, что отличает человека от всех прочих, менее совершенных форм жиз-ни, и именно из разума должно развиться нечто, более совершенное, чем сам разум! Развитие разума есть то направление, в котором человеку предстоит двигаться, (количественное измене-ние, как известно, неминуемо приводит к качественному преобразованию), и это развитие может осуществляться не иначе, как через познание. Именно познание является смыслом челове-ческой жизни!
     1.058. Помимо биологического прогресса, (являющегося «смыслом» растительных и животных форм жизни), человеку предстоит прогресс духовный. Именно он доминирует в программе человеческого развития, и именно он является для человека смыслом и целью!
     Вот то, что может мне «сказать» о смысле жизни объективная реальность;
     1.059. Мнения же, по данному вопросу, реальностей субъективных, (т.е. людей), весьма об-ширны и противоречивы. Вот лишь некоторые из них, наиболее общие и значимые.
     Смысл жизни люди усматривают: в богатстве; в славе; в стремлении к власти; в наслажде-нии; в труде; в любви; в продлении рода (т.е. в детях); в служении Богу; в служении другим лю-дям; в творчестве…
     1.060. Но ведь все это есть лишь части! Познание и духовный прогресс, избранные смыслом жизни, автоматически включают в себя все перечисленное, избрание же смыслом жизни какой-либо из частей либо вообще обессмысливает эту жизнь, либо искажает ее и наполняет страда-нием, (в данном случае страдание явится следствием несоответствия между объективно зало-женной программой развития и субъективным ее искажением).
     1.061. Что касается богатства, славы и власти, то сами по себе они ничего не значат; сами по себе они бессмысленны и нелепы! И то, и другое, и третье может служить лишь средством для достижения какой-либо цели. Сделавшись самоцелью, они заводят человека в тупик и на-правляют на путь  духовной деградации.
     1.062. Наслаждение, как смысл жизни, нелепость, ибо какое развитие несет оно в себе? На-слаждение есть продукт той или иной деятельности, и оно тем ярче и продолжительнее, чем более совершенной деятельностью занят человек. А что может быть для него более совершен-но, чем деятельность духовного саморазвития?!
     1.063. Избравший смыслом жизни погоню за наслаждением, отходит от Истины, сделавший поиск Истины смыслом – обретает наслаждение! *
     1.064. Труд, взятый сам по себе, не может стать смыслом жизни потому, что труд есть средство, но никак не цель (см. п. 1.061.). Трудятся для чего-то или ради чего-то. В познании же и саморазвитии труд одухотворяется. Развитие – это и есть труд!
     1.065. Любовь не может стать смыслом жизни в силу своей специфики: она всегда либо часть, либо бесцельность. В высшем своем проявлении любовь есть выражение стремления к Единству, (утраченному Индивидуальной живой Душой при отделении от Абсолюта), к обрете-нию гармонии и равновесия. Такая любовь неотделима от поиска Истины, такая любовь есть один из аспектов духовного совершенствования, такая любовь есть двигатель, приближающий человека к Истине.   
     1.066. В низшем же своем проявлении любовь не более чем инстинктивный импульс, эмоция, бессмысленная с точки зрения поиска смысла жизни. Избрать такую любовь целью может лишь человек, у которого чувства возобладали над разумом, а ведь целеполагание (выбор цели) – преро-гатива именно разума.
     1.067. Ищущий смысл жизни в детях, подобен животному, в том смысле, что именно у жи-вотных высшим проявлением духовного начала является забота о потомстве, (т.н. «материнский инстинкт»). Продление рода не смысл жизни, а средство ее поддержания.
     1.068. Служение людям – занятие достойное, но и это лишь производная от процесса познания и духовного совершенствования. Чтобы служить людям, нужно знать, как это правильно де-лать. Нет лучшего служения людям, чем помощь в их духовном развитии!
     Но, ведь для того, чтобы что-либо дать, нужно иметь это самому…
     1.069. То же самое, но в еще большей степени, можно сказать о служении Богу, (т.к. челове-ческий Дух есть «частица» Духа Божественного, и процесс совершенствования Божественного Духа происходит через совершенствование Душ Индивидуальных, в том числе и Человека).
     1.070. И, наконец, творчество – высшее выражение человеческого Духа. Но, как и многое дру-гое, творчество не цель, а следствие духовного развития! Познавая, я творю; творя, я пытаюсь познать. В этом и есть смысл!
     1.071. Итак, смысл человеческой жизни заключается в познании и духовном самосовершенст-вовании. Смысл жизни – расширение границ сознания и самосознания, расширение Поля Деятель-ности. Именно это объединяет в себе всё; именно это я понимаю, созерцая окружающий меня мир и размышляя о его свойствах. Я становлюсь познавателем, а значит, обретаю богатство, славу, власть и наслаждение; я становлюсь познавателем, а значит, тружусь, люблю и воспиты-ваю детей; я становлюсь познавателем, а значит, созидаю, творю и преобразую окружающий меня мир!!. <…>
     1.072. Я – познаватель, и первое, что мне предстоит узнать, это правилен ли мой выбор. Что вообще означает это «правильно»? Что есть Добро, и что есть Зло, да и существуют ли они в действительности?..

     Лодка бесшумно скользила вниз по течению. Солнце еще не взошло, но было уже достаточно светло. Над рекой клубился туман. Где-то надрывались лягушки – единственный резкий звук, на-рушавший предрассветную тишину. Ивы, склонившиеся над водой, стояли неподвижно. Не ощу-щалось даже легкого дуновения ветерка. В царившем безмолвии было отчетливо слышно, как с их ветвей капают не то слезы, не то капли росы. Лодка двигалась совершенно бесшумно.
     Александр застыл на корме. Ни один музыкальный инструмент, произведенный на свет руками человека, ни один оркестр мира не смог бы оказать такого воздействия на его душу, как эта река со всеми ее шумами, как вид этих ив, этого тумана, этой багровой полосы на востоке. Даже тот факт, что лодку ему все-таки пришлось похитить, уже не казался чем-то неприятным или противо-естественным. Что значат любые человеческие законы для того, кто покидает, (пусть только на время), социум и оказывается один на один с этой рекой и этим туманом? — думал он. — Тот мир остался в прошлом, так есть ли смысл переживать за поступок, не имеющий теперь к тебе никако-го отношения?..
     Ему снова вспомнилась Анна, но на этот раз ее навязчивый образ оставил его с такой же легко-стью, с какой рассеивается туман, когда над верхушками сосен показывается дрожащий малино-вый диск. Над лодкой пронеслась сонная речная чайка. Пронзительно вскрикнула и исчезла. Алек-сандр поежился. Было довольно прохладно. Что-то переключилось в его сознании, и он увидел себя как бы со стороны. Маленького сгорбившегося человечка посреди величественно-молчаливой реки.
     Как ничтожно все, что мы собой представляем, — подумалось ему с грустью. — Человечест-во… Какая до невозможности абстрактная категория! Как много мы о себе воображаем и как, на самом деле, мало значим. Спорим, воюем, подчиняем своим страстям окружающий мир… Более сорока тысяч лет варимся в собственном соку и, в сущности, до сих пор остаемся все в том же по-лудиком состоянии. Ну, никакого внутреннего прогресса! Зато каждый мнит себя эдаким центром, вокруг которого все вертится. Каждый пытается внушить себе, что он значит несравненно больше, чем эта река или эта чайка, и каждый обманывает свой собственный рассудок, заставляя его ве-рить в то, что окружающий мир именно таков, каким мы его описываем!.. Смешно…
     Любое(!) человеческое знание – относительно. Как себя ни обманывай, здесь я с Максом согла-сен, — Александр вздохнул, но как ни странно, теперь эта мысль, приходившая на ум тысячи раз и всегда ввергавшая его в какое-то удрученное состояние, вызывала спокойное ровное чувство, ощущение единства со всем сущим. — Да! А ценность той или иной мировоззренческой концеп-ции, той или иной точки зрения для каждого отдельно взятого индивида заключается в том, на-сколько положительно данная концепция работает именно для него!!.
     Не зря же утверждается, что философия, это стремление личности установить согласие с самим собой и с окружающим миром. Макс вон, колется, как черт (…аки Диавол…), Дрыга тащится под Гленна Роджерса, и все довольны. Перестанет Макса устраивать такой расклад, он или подохнет на хрен, или бросит шириво и с головой уйдет в виртуальную реальность своего «Пентиума». Ну, недоступно человеку Абсолютное! Никогда не было доступно, и никогда не будет. И все тут!..
     Когда солнце взошло достаточно высоко, а туман окончательно рассеялся, Александр взялся за весла. Река здесь была довольно широкой, а по берегам, вместо грациозных ив и густого кустар-ника стоял сосновый лес. Он долго искал подходящее место, наконец причалил и, выбравшись на берег, оттолкнул лодку прочь. Если он и вернется, то возвращаться будет другой дорогой. Дважды одним и тем же путем здесь не ходят.
     С первых же шагов лес поразил его своей мрачностью. Сосны совершенно скрывали небо, а редкие пробивающиеся солнечные лучи только усиливали контраст. Само собой разумеется, что гору ему видно не было. Готовясь к путешествию, Александр хотел было взять компас, но потом передумал. Доверяться глупой магнитной игрушке ему не хотелось. Ни к чему здесь компас, да и карта ни к чему. Все это чепуха.
     Чем глубже он забирался, тем чаще стал натыкаться на разную живность. Лоси, зайцы, белки какие-то, подозрительные…  Все они вели себя так, словно никогда раньше не сталкивались с че-ловеком. Это показалось ему очень странным, тем более что последние полчаса пути его не поки-дало чувство, будто и здесь он не один. Совсем как тогда в парке, когда за ним крался Фат. Привыкнув доверять интуиции, Александр насторожился. Несколько раз он останавливался, вслуши-ваясь в звуки леса, но ничего постороннего так и не заметил. Да и откуда кому здесь взяться? — успокаивал он себя. Однако неприятное чувство его не покидало.
     К подножью горы он вышел ближе к полудню. Перекурил и начал карабкаться наверх, сперва продираясь через кустарник, а затем, когда кустарник кончился, цепляясь за острые черные камни. Достигнув вершины, он в изнеможении упал на землю. Долго лежал, не в силах пошевелиться, пока, мало-помалу, дыхание не нормализовалось. Солнце теперь стояло в зените и пекло, надо заметить, нещадно.
     Привстав, Александр осмотрелся. Прямо посреди площадки, где он находился, совершенно яс-но и недвусмысленно лежали остатки костра.
— Вот, черт!.. — Александр вскочил, сбросил рюкзак и, нагнувшись, потрогал холодные угли ру-кой, словно желая убедиться в реальности происходящего. — Костер…
     Перешагнув через валявшееся рядом с кострищем бревнышко, он подошел к противоположно-му краю площадки и, свесившись, посмотрел вниз. Склон здесь оказался еще более отвесным, чем тот, по которому он взбирался. А где-то на половине пути между площадкой и подножьем горы торчала огромная каменная глыба правильной геометрической формы.
   Александр невольно присвистнул.
— Елки зеленые! — пробормотал он задумчиво. — Ладно, хоть веревку с собой захватил…
     Он полез в рюкзак за веревкой, достал ее и долго искал, за что бы такое зацепить. Честно гово-ря, все это довольно глупо, — поругивал он себя, накидывая петлю на сравнительно безопасный и прочный на вид каменный выступ, — сначала взбираться на гору, а потом с нее слезать…
     Бросив быстрый взгляд вниз, он снова почувствовал неприятный холодок чужого присутствия. Складывалось такое впечатление, словно кто-то или что-то кралось за ним всю дорогу по лесу, а затем, пока он карабкался на вершину и готовился к спуску, оно преспокойно обогнуло гору и те-перь поджидало его снизу.
— Тоже мне, умник нашелся!.. — Александр презрительно плюнул вниз, еще раз подергал веревку и, откинув прочь все посторонние мысли, начал спускаться.
            
     …осы во мне свили гнездо. С тем, должно быть, чтобы разводить осят. Но вот делают ли осы мед – я так и не понял. Осы кусаются…

     …любовь, в моем понимании, это чувство, возникающее к человеку противоположного пола и являющееся основной движущей силой, которая привлекает людей друг к другу, с целью (изна-чально) обретения эмоционально-интеллектуального контакта между ними, и (возможно, в даль-нейшем) гармоничного их сочетания. Любовь между мужчиной и женщиной более гармонична и перспективна, чем дружба между людьми одного пола. Специфические различия мужчины и женщины при правильном и удачном их (мужчины и женщины) сочетании, сливаясь, как бы до-полняют друг друга. В этом сочетании и взаимном дополнении двух качественно различающихся людей мне видится основной смысл любви. Любви, как одного из самых высоких духовных проявлений в человеке…

     …городское бюро ритуальных УСЛУГ обеспечит организацию и проведение похорон, а так же изготовит памятники из гранита и мрамора…  Причем тут осы?!. Ну, хоть и кусаются, зато под окнами не гадят…

     …господи, как много о ней написано! Но только почему принято всегда ограничиваться про-стыми описаниями происходящего? Почему никто никогда не делал попытки осмыслить чувства влюбленного и все, что с ним происходит! Именно осмыслить, а не просто описать. Почему не было попыток интеллектуально проникнуть в самую сущность любви?!.  Неподвластно пониманию!..

     …в первую очередь, любовь  –  это слияние эмоциональное, затем интеллектуальное, и толь-ко после этого – физиологическое. Так, и никак иначе! Само собой разумеется, что каждая из трех перечисленных стадий, в любой момент времени, заключает в себе как эмоциональный, так и интеллектуальный с физиологическим аспекты. Разница в том, что на разных стадиях тот или иной аспект становится доминирующим, и именно он управляет развитием данного Чувства. За-вершающей стадией должна стать интеграция всех трех аспектов (эмоционального, интеллекту-ального и физиологического) в единое целое.
     А может, нет? Может, все наоборот?..

    …как много хотелось бы сказать, но как бессильны слова!.. Пытаться выразить то, что сейчас во мне происходит, не только бессмысленно, но и…

     …рано или поздно, это обязательно должно было произойти. И хорошо, что это случилось так рано. Нашим отношениям с Анной пришел конец. Я – это я! Я иду своей тропой и никому! нико-гда! не позволю сбить меня с этого пути. Я никому не навязываю своего мировосприятия, я нико-гда не пытался изменить близкого мне человека, но я не позволю изменять и себя! (…изменять себе…)…



     …Тяжело… Невыносимо тяжело!
     И мысли и чувства постоянно возвращаются к НЕЙ. Что делать, я должен переболеть и этим. Я привязался к другому человеку, отлично зная, что нет ничего хуже привязанности в этом мире. От этой привязанности и проистекают мои страдания. Надо переболеть…

     …как бы там ни было, и кто бы что ни говорил, в любовь я не верю! Не верю в любовь, как высшее проявление в человеке. Особенно это касается любви между мужчиной и женщиной. Осо-бенно! Разум – вот высшее в человеке! А любовь… Так, элементарная эмоция. Инстинктивный порыв. Высшая степень развития чувства привязанности к чему-то, не более! И уж воистину безу-мен тот, кто ищет счастья в любви!..

     …один! Счастливым и сильным человек может быть только тогда, когда он один! Увы, таково истинное положение вещей. Стадо, община, семья… А дальше – каждый сам за себя, каждый один. Это эволюция социума…
     Анна, Анна…

     …если есть любовь, то есть и обязательства перед тем, кого любишь; ели есть обязательства, значит, есть и зависимость; а если есть зависимость, значит, отсутствует свобода. А что такое че-ловек без свободы?!.

     …раздвоенность. С одной стороны – покой и гармония, а с другой – некоторая неудовлетво-ренность… Кажется, я начинаю стабилизироваться. Помоги мне, Господи! Ты, Боже, превыше всего, все мои устремления – к Тебе! Нет ничего, кроме Тебя! Лишь Ты  –  везде и во всем!..

     …дестабилизирован! Я полностью дестабилизирован. Эмоционально-энергетическая система «ТАГЕС» функционирует в режиме невероятных эмоциональных перепадов: от жуткой депрессии, до состояния эйфории и просветленности… Любовь… Что, черт побери, это такое?!.  Я не пони-маю!!!  Я не понимаю ни что это такое, ни механизма работы этого… Мне плохо, мне тошно, мне… больно!..  Это осы!..  Я чувствую себя мухой, попавшей в банку с вареньем…

     …не пытаться изменить и ничего не требовать, можно лишь в отношении человека, к которому испытываешь полное равнодушие. Если же любишь, то требуешь и навязываешь!..
     Абсурд?..

     …все, что есть – бессмысленно и пусто. Стоит лишь остановиться и бросить взгляд на нас, людей, со стороны, как сразу же убеждаешься в этом. Все наши ценности – суета! Чушь собачья!! Не больше… Но и не меньше… Наши эмоции бьют из нас фонтаном, мы не в состоянии воспри-нимать что-либо одним интеллектом, я уж не говорю о большем. Безэмоциональность – вот идеал! Но, увы, для человека такое невозможно. Остается только выбрать одно единственное, подходя-щее тебе эмоциональное состояние и функционировать в нем постоянно…

     …кто я?..
— Пришелец. Одинокий и вечно ищущий…
— Ищущий что?..
— Средство от своего одиночества. Но его нет. А если оно и есть, то где оно – я не знаю…

     …когда размышления о бытовых проблемах доставляют тебе неприятности, поднимайся «вы-ше» и начинай мыслить абстрактно! Абстрактное мышление – это та область, где самое неприят-ное доставляет удовлетворение. Когда мыслишь абстрактно и обобщенно, всегда испытываешь радость, о каких бы кошмарных вещах ты ни думал…

     …мысль останавливается. Ощущается только дуновение ветра. Воспринимается только эта му-зыка, этот прекрасный мир…

     …необыкновенное, неземное состояние! И никакого одурманивания, никакой наркоты!.. Странно, как я мог жить без этого раньше? Чем же я занимался?!.

     …наделенное смыслом обессмысливается, а бессмысленное обретает какой-то высший смысл…  Это необычно. Это так трудно выразить мыслью. Невозможно выразить!.. И это очень приятно…

     Анна сидела в кресле, листая журнал. Смуглые люди в странных белых головных уборах, древ-ние пирамиды ацтеков, руины и каменные истуканы… Все казалось ей странным и вызывало при-ступ легкого изумления. Журнал был на английском языке, поэтому единственное, что ей остава-лось, это рассматривать фотографии. Александр забыл его здесь, на журнальном столике пару дней назад.
     Механически перелистывая глянцевые страницы, она думала о нем. Кто же он такой, в конце-то концов? Совершенно случайно под одной из статей она заметила его фамилию. Название работы было довольно замысловатым. Речь шла о каких-то лабиринтах. Статья была небольшая, но по-мещалась на одной из первых страниц.
     Анна вздохнула.
— Значит, он так и не говорил, чем занимается и зачем приехал в наш город? — спросила она, от-кладывая журнал в сторону.
— Нет. Впрочем, я его особо и не расспрашивала. А сам он молчун. Слова лишнего из него не вы-тянешь.
     Светлана полулежала на диване, подобрав под себя ноги. Вид у нее был рассеянный.
— Когда он ушел?
— О, Господи! Ну, сколько можно об одном и том же?
— Когда?
— Вчера ушел. Ближе к вечеру. Я же тебе двести раз говорила. Переоделся в свои лохмотья, те самые, в которых он здесь появился, нацепил на спину рюкзачок и ушел.
— Рюкзачок?..
— Ну, да. И палку еще прихватил с собой какую-то. Что-то вроде посоха.
     Светлана тихонько хихикнула.
— Но остальные его вещи остались здесь?
— Остались, — Светлана устало вздохнула. — Остался костюм, остался какой-то саквояж и доку-менты. А еще картина на стене и видеомагнитофон на тумбочке, возле телевизора.
     Она прыснула, но тут же попыталась принять самый серьезный вид.
— Значит, он еще вернется.
— Конечно, вернется. Даже если все свое барахло решил бросить, не может же человек уйти без документов.
— А что, если он их забыл?!
— На самом-то видном месте? — Светлана скептически покачала головой. — Сильно в этом со-мневаюсь.
— Кстати, ты по-прежнему не хочешь сказать мне, что у вас с ним такое произошло? — спросила она после непродолжительной паузы.
— Я не знаю, — Анна с чувством пожала плечами. — Честное слово! У меня даже нет никаких предположений. Все случилось так неожиданно и глупо…
     Несколько минут обе сидели молча. Вечерело. Лампу не зажигали, хотя в комнате начали сгу-щаться сумерки. Светлана с состраданием смотрела на подругу, а Анна снова принялась листать журнал. Правда, в потемках разобрать в нем уже ничего было нельзя.
     Мысли ее беспорядочно перескакивали с одного предмета на другой. Александр, каменные пи-рамиды, лабиринт… Снова Александр… Неужели он археолог? Нет, вряд ли. Археологи выгля-дят не так, да и чего им делать в наших краях? Абсолютно нечего!.. Больно ты знаешь, как выгля-дят археологи, — запротестовал внутренний голос. — И откуда вообще такая уверенность, из-за журнала? Смешно! А если бы ты увидела «его» сидящим за роялем, то решила бы, что он первый пианист мира?.. Бродяга он! Самый обыкновенный бродяга. Бич!..
     Это становилось невыносимо. Внутренний голос отказывался подчиняться, выкрикивая всякую чушь.
     На выручку пришла Светлана.
— А Иринка с Дрыгой опять расплевались, — произнесла она неопределенно. — На этот раз, ка-жется, основательно.
— Ерунда, — отмахнулась Анна, — у них это каждый божий день. Милые ссорятся, только те-шатся.
     Она была рада отделаться от проклятого внутреннего двойника и потому с жаром вступила в спор.
— Такого у них еще не было, — продолжала Светлана. — Он собрал свои манатки и перебрался к Барику в студию. Срать, говорит, с этой стервой на одном гектаре не сяду! А Ирка заперлась дома, никуда не выходит и никого к себе не пускает. Говорят, он ее даже побил.
— Какие эти мужики козлы!! — воскликнула Анна, с негодованием в голосе. — Будь моя воля, я бы их всех… кастрировала!
     Она сама не ожидала от себя такого выпада. Немного помолчала, успокоилась и добавила:
— Впрочем, Ирка сама еще та штучка.
     Светлана смутилась.
— Знаешь, вообще-то в том, что произошло, отчасти есть и моя вина.
— Ну вот, опять ты начинаешь заниматься самобичеванием. Когда же это кончится?..
— Нет, нет, я говорю правду. Понимаешь, все произошло оттого, что я пригласила Вознесенскую.
— Какую еще Вознесенскую?
— Ну, Иду. Иду.
— А-а… Иду. Это которая пропала…
— Ну, да. Раньше она была Дрыгиной подругой, а потом он ее почему-то бросил и познакомился с Иркой. Вот. А Ирка терпеть ее не может. Ну, просто на дух не переносит! И вдруг, представь себе, заходит в спальню, а они там сидят вдвоем…
     Анна невольно хихикнула.
— Вот. Тут-то она на него и накинулась.
— Ну и что? Помирились ведь и после этого. Значит и теперь помирятся.
— Хорошо бы, конечно. Только раньше-то он на нее никогда руку не поднимал. А теперь, говорят, так врезал…
     На этом разговор снова застопорился.
     Анна достала из ящика коробок спичек и зажгла стоявшую рядом с ней на столе свечу. Сгу-стившийся мрак отступил, по углам, потолку и стенам запрыгали тени. Крохотный язычок пламе-ни метался из стороны в сторону. Наконец свеча разгорелась, пламя выровнялось.
     Где он сейчас? Что с ним происходит в эту минуту? — думала она, размазывая спичкой про-зрачные капельки парафина, стекавшие по свечному огарку. — Чувствует ли он, как мне без него плохо, как он мне нужен?.. Та ночь на пляже… Мне никогда еще не было так хорошо, как весь следующий день. Наверное, даже с НИМ… Я знаю, я слишком эгоистичная, слишком самоуверен-ная и гордая, но… Если бы ты только вернулся! Клянусь, я первая прибегу к тебе, первая упаду перед тобой на колени и первая попрошу прощения, пусть даже просить мне его не за что!.. Толь-ко бы ты вернулся…
     На мгновение пламя свечи померкло, стены комнаты растворились. Перед ее глазами возникла большая мрачная пещера, со сводов которой свисали громадные известковые сосульки. Такие же сосульки поднимались им на встречу с земли. Где-то журчала вода, сильно пахло костром…
     Видение продолжалось всего секунду.
     Анна снова сидела в уютном кресле, глядела на пламя и ковыряла спичкой воск. А откуда-то издалека, чужой и холодный, до нее доносился голос ее лучшей подруги.
— Как ты думаешь, — негромко, почти шепотом, спросила Светлана, — что с нами будет после смерти?
— Не знаю, — по лицу Анны скользнула грустная улыбка, — наверное, ничего интересного.
     Она дунула на свечку. Пламя, горевшее уверенно и ровно, мгновенно потухло. Комната погру-зилась во тьму.
— Вообще ничего…

     …1.073. Находясь в непрерывном взаимодействии с окружающим меня миром, я обнаруживаю, что определенные предметы и события являются для меня полезными, другие – вредными, тре-тьи – нейтральными.
     1.074.  Очевидно, что с полезными для меня предметами и событиями я стремлюсь поддержи-вать контакт, называя их добром; с вредными этот контакт я пытаюсь прервать как можно скорее и называю их злом. Обращаясь к окружающим меня людям, я замечаю, что и они посту-пают так же.
     1.075. «Добром» у людей зовется все позитивное, «злом» – все негативное, по отношению к ним, людям.
     1.076. Обладая разумом, я начинаю расширять понятия «добра» и «зла», и переносить их с предметов конкретных, на предметы и понятия абстрактные. Но в чем бы это ни проявлялось, «добром» для меня остается то, что для меня хорошо, а злом то, что для меня плохо.
     1.077. Человек – существо социальное. Я живу среди других людей, в той или иной мере завишу от них, в той или иной мере они зависят от меня. Вместе мы составляем Человечество.
     На этом уровне понятия «добра» и «зла» расширяются еще больше. Теперь «добром» начина-ет зваться все позитивное и хорошее для Человечества, (хотя непосредственно для меня оно может являться плохим и вредным), а «злом» – все, для Человечества вредное и нехорошее, (хо-тя лично для меня оно может оказаться обратным).
     1.078. Именно на этом уровне Я обнаруживаю, что понятия «добра» и «зла» – понятия, в высшей мере условные и относительные! Теперь я вижу, что противопоставляться они могут не только мне и Человечеству, но мне, Человечеству и любым другим существам. То, что одному может казаться «добром», другому покажется величайшим «злом», и наоборот.
     1.079. На этом же уровне я обнаруживаю, что невозможно закрепить за каким-либо предме-том или явлением (действием) понятие «доброго» или «злого». Один и тот же предмет, одно и то же явление (действие) в одной ситуации может оказаться «добром», в другой – «злом»*.
     1.080. Я обнаруживаю, что помимо воздействий, оказываемых на меня извне, «добрыми» или «злыми» могут называться воздействия, оказываемые мною на тот или иной предмет, на то или иное существо; и что применительно к ним справедливо все, сказанное ранее**.
     1.081. «Добро», воздействующее на меня извне, помогает мне развиваться (до известной сте-пени) и дает наслаждение; «зло», воздействующее на меня извне, так же идет на пользу моему развитию (в известной мере), но несет в себе страдание.
     1.082. Несколько иначе обстоит дело с «добром» и «злом», которые являются продуктом мо-ей деятельности. Делая «добро», я могу либо оказывать положительное воздействие на объект, к которому это «добро» направлено, и отрицательное себе, либо оказывать положительное воз-действие и себе и объекту; я могу оказывать отрицательное действие и себе, и объекту, и могу оказывать отрицательное воздействие на объект и положительное себе. Совершенно так же обстоит дело и с творимым мною «злом».
     Это еще раз говорит мне о том, что «добро» и «зло», рассматриваемые с человеческой точки зрения, есть понятия надуманные и относительные.
     1.083. Условность и относительность моих исканий исчезает лишь тогда, когда я мысленно поднимаюсь до уровня Абсолюта. И Я, и всё(!), что Меня окружает, есть Он. Воздействие и вос-приятие воздействия здесь сливаются. Делая «добро» для других, я делаю его тем самым и для себя. Делая другим «зло», я делаю «зло» себе!
     1.084. На этом уровне я обнаруживаю, что «Зло», есть все, что мешает развитию Абсолюта, что противоречит установленным Им законам и идет вразрез с Природой; а «Добро», есть все, что развитию Абсолюта способствует, что происходит согласно установленным Им законам и не противоречит Природе.
     1.085. Но именно на уровне Абсолюта мне открывается, что нет ни Зла, ибо ничто не может мешать развитию Абсолюта, нет ни Добра, ибо одно без другого не существует. Даже если и…

     …горит большой деревянный дом. В огне мечется человек и орет благим матом. Около пожар-ной машины стоят два пожарника и смотрят, что будет дальше.
     Первый пожарник:
— Сгорит.
     Второй:
— Запросто!
     Продолжительная пауза. Затем снова первый:
— Надо бы пойти, спасти.
     Второй:
— Надо бы.
     Наконец первый пожарник бросает окурок и идет в огонь. Долго ходит среди дыма и находит насмерть перепуганного человека под кроватью. Пожарник берет его за шиворот и начинает та-щить. Человек орет, отбивается и лезет обратно. Некоторое время продолжается возня, наконец, пожарник не выдерживает:
— Да молчи ты!
     Он стукает человека по голове багром, тот мигом затихает, и пожарник за шиворот выволаки-вает его из пылающего дома.
     Через несколько часов дом сгорает и падает…


















































7

Когда я когда-нибудь сдохну,
не мучай травы и грибниц,
на эту последнюю хохму,
поняв меня, — улыбнись.

              Андрей Вознесенский
     13 АВГУСТА,  Пятница.
     13:15


ВНИМАНИЕ !

Розжиг костров, выгул собак, отлов рыбы
 и отстрел дичи, выгон и выпас скота, выпорос свиней и вы-кобыл лошадей, выполз змей, вылуп птиц, выкукол бабочек, обдир ягод, выруб леса и вылом веток, выслеж зайца, выпуг тетерева, выдох вдоха, выплав стали, выстрел «Аврор»,
а главное:

залаз и загляд в дупла с выкуром
оттуда пчел и распробом меда
ЗАПРЕЩЕН и ПРЕКРАЩЕН!

в связи с отказом последних от высоса нектара после выщи-па цветов и выдерга травы, а также в связи с полным их вымером!
 


     Александр некоторое время хлопал глазами, затем негромко засмеялся и пошел дальше. Объяв-ление было выполнено на большом глянцевом листе. Выполнено профессионально. Затем лист покрыли каким-то водоотталкивающим составом и приколотили на два гвоздя к дереву. Ну, надо же! И ведь не лень было. Впрочем, эти шутники такой народ…
     Около месяца назад, проходя через маленький, ничем не примечательный городишко, Алек-сандр столкнулся с образчиком подобной неутомимости. Дело было ночью. При входе в город, он заметил на шоссе след огромной босой человеческой ноги. Нагнувшись, он разобрал, что след был нарисован на асфальте белой краской. Нарисован кистью, без помощи трафарета или штампа. Ровная белая цепочка убегала вдаль, растворяясь где-то во тьме. Заинтригованный, он пошел по следу. Сто метров, двести…
     Следы не кончались. Возле местного дома культуры они неожиданно сворачивали в сторону и, несмотря на то, что ему нужно было идти прямо, Александр не смог оторваться и, секунду поколебавшись, продолжил «преследование». Следы не кончались.
     Около получаса они петляли по улицам, пока, наконец, не вывели его к белой каменной статуе, стоявшей у входа на стадион. Статуя изображала тощего мужчину-спортсмена с непропорционально большой головой. Полуприсев, правую руку он выставил перед собой, а левую отвел на-зад, словно для броска или удара. Глядя на него, невозможно было отделаться от ощущения, что он действительно улепетывал от вас, три или четыре километра мотаясь по городу, пока, наконец, уставший и загнанный, не свернул к стадиону и не взобрался на свое законное место на каменном постаменте, надеясь, что хоть здесь-то вы от него отстанете.
     Что и говорить, шутка отменная, (Александру отчетливо представилось паломничество проез-жих автомобилистов к маленькому стадиону), однако, сколько же потребовалось шутнику краски и времени, и какой нужно обладать целеустремленностью, каким терпением, чтобы добиться тако-го потрясающего эффекта?! Вот, а вы говорите объявление. Тоже мне, делов-то. Отпечатал не-сколько листов на принтере, развесил по деревьям и радуйся себе на здоровье…
     До шоссе он добрался невероятно быстро. Сосны иссякли и Александр выскочил на дорогу, совершенно для себя неожиданно. По его представлениям до нее должно было оставаться не меньше получаса ходьбы. Получалось что, либо он ошибся в расчетах, либо слишком быстро ша-гал. Впрочем, как известно, домой и конь бежит быстрее. Он посмотрел на часы, удовлетворенно хмыкнул и двинулся дальше. Идти по ровной дороге было намного легче. Солнце било прямо в глаза и чтобы не щуриться, Александр не поленился отыскать на дне рюкзака солнцезащитные очки.
     Стараясь шагать размеренно, подстраивая ритм ходьбы по ритм дыхания, он не без интереса отметил, что поток мыслей, обычно лившийся в голове непрерывной лентой, вдруг начал рассы-паться на отдельные компоненты. Громоздкие мыслеформы распадались на составные части, от чего каждая отдельная мысль не только не утрачивала своего смысла, но, напротив, обретала ка-кую-то необыкновенную ясность.
     Он так увлекся эти открытием, что когда рядом с ним остановилась машина и водитель потре-панного синего «Жигуленка», высунувшись в открытое окно, о чем-то его спросил, Александр растерялся, уставившись на него, что говориться, как баран на новые ворота.
— Далеко собрался? — поинтересовался мужчина.
     На нем была строительная куртка защитного цвета. Выглядел он довольно-таки простецки.
— Что?.. — Александр продолжал идти.
     Машина, сбавив скорость до минимума, медленно ехала рядом.
— Я говорю, идешь-то куда? Может подбросить?
— А-а… — Александр расплылся в улыбке. — В Саис, куда же еще! Тут ведь только одна дорога. Или нет?
— Садись.
     Автомобиль чуть обогнал его, задняя дверца отрылась.
— У меня денег нету.
— Садись. Какие деньги…
     Забросив вперед себя рюкзак, Александр ловко нырнул в салон автомобиля сам и захлопнул дверцу. Взревев, машина рванулась с места.

     13:40

— С рыбалки? — поинтересовался водитель.
— Нет, — Александр переложил рюкзак на свободное место слева от себя, а сам облокотился о спинку переднего сиденья. — В лес ходил.
— Геолог что ли? — усмехнулся мужчина.
— Да нет, скорее уж турист.
— Ну, турист, так турист. Давай знакомиться, а то не по-русски как-то получается… — мужчина развернулся вполоборота и протянул Александру широченную ладонь. — Василий.
— Саша, — ответил Александр, осторожно ее пожимая. — Александр Тагес. В ваших краях не-давно. Путешествую.
     По лицу Василия пробежала едва заметная тень. Улыбка на нем на мгновение застыла, глаза замерли, выражая не то растерянность, не то удивление. Впрочем, все это длилось только секунду.
— А-а… Путешествуешь… — он отпустил его руку и, вернувшись в исходное положение, уста-вился на дорогу. — Это хорошо, если путешествуешь. Я сам люблю путешествовать. Только не до этого сейчас. Дела. То одно, то другое… Не против, если я музычку включу?
     И не дожидаясь ответа, он нажал кнопку автомагнитолы. Машина наполнилась Шуфутинским. Поморщившись, Александр откинулся на спинку сиденья. Жутко захотелось курить. Достав сигарету, он поинтересовался:
— Можно?
— Валяй. Стекло тока приспусти.
     Александр закурил.
     Некоторое время ехали молча. В салоне воняло бензином. Глядя на бритый затылок Василия, на его бычью шею, Александр пытался подавить в себе странное неприязненное чувство, которое этот человек вызывал у него с первых же минут их знакомства. Больше всего его смущал тот факт, что никаких объективных причин для подобной неприязни не было.
— Чего пригорюнился? — спросил Василий через зеркало заднего обзора, посверкивая в его сто-рону золотой коронкой. — Значит, ты и есть тот Тагес?
— Какой еще «тот»? — недружелюбно отозвался Александр.
— Ну, это… Листовки-то твои по городу развешены? Вот я и спрашиваю, ты чё, секс-тант что ли?
— Сектант? — Александр улыбнулся. — Нет, не сектант.
— Ну, а чего тогда хочешь?
— Ничего не хочу.
— Как так?!
— Помочь хочу людям. Помочь найти Себя и сделать жизнь более осмысленной.
     Василий  цыкнул и выразительно покачал башкой.
— На работу, типа, вербуешь, по контракту в Израиль? Не выйдет. У нас в эту байду уже никто не верит. Зря только время тратишь.
     Александр хотел было возразить, но потом передумал. На душе почему-то стало очень тяжело. Как, оказывается, легко любить людей, всех без исключения, сидя у себя в кабинете, и как трудно подавить раздражение, когда встречаешься с таким вот…
— Знаешь, чем отличается пессимист от оптимиста? — сверкнул зубом Василий. — Пессимист говорит с тоской в голосе: «Хуже уж и быть-то не может!» А оптимист ему, радостно: «Может! Может!!»
     Он заржал.
— Сам придумал? — попытался съязвить Александр.
— Не-е,  Петрович  научил, — не  замечая  издевки,  ответил Василий. — Это я к тому, что чему бывать, того не миновать. А под депресняком ползать, самое последнее дело. Ты вот, чего больше всего от жизни желаешь?
— Я?.. — Александр хмыкнул. — Не знаю… наверное, ясности. Силы…
     Василий снова заржал.
— Ха, силы! Губа не дура. А что такое сила? А сила, это бабки! Будут бабки, будет и сила. Будет и авторитет, и белый «запорожец» в придачу, — он поскреб правой пятерней небритую глотку. — А не будет бабок, ни «запорожца» тебе, ни картофельных чипсов, ни хера лысого. Верно говорю?
— Верно.
     Александр выкинул окурок в окно и поднял стекло. Спорить ему не хотелось. Тем более что в споре этом не было абсолютно никакого смысла, а до города оставалось совсем немного. Как-нибудь и так доеду, без диспутов… А этого гребаного Шуфутинского, — подумал он с ненави-стью, — я бы просто з-задушил! Честное слово…
     При въезде в город их остановил депеэсовец.
— Тебе чё, браток? — поинтересовался Василий, поигрывая пальцами по баранке. — Не в поряд-ке, что ли чего?
— Сержант Баширов, — откозырял милиционер, — ваши документы.
— Не, в натуре, что ли чё случилось?!
     Отстегнув ремень безопасности, Василий, кряхтя, вылез наружу.
— Вы превысили скорость. Кроме того, у вас разбит левый поворотник…
     Они отошли к патрульной машине. Александру не было слышно их разговора, но, судя по жес-тикуляции, Василий общался на повышенных оборотах. Появился второй депеэсовец, лениво по-игрывая автоматом, и Василий напустился на него. Пару минут длилась словесная перепалка, под-крепляемая со стороны Василия гнутыми пальцами и весьма выразительными жестами. Наконец он, к великому удивлению Александра, как ни в чем небывало, вернулся обратно в машину, так и не предъявив гаишникам никаких документов.
— Во щенята, — процедил он сквозь зубы, усаживаясь на место и, заводя мотор, — документы им отдай! А хрен вам по самые по уши не надо?!.
     Плавно вырулив с обочины на дорогу, автомобиль въехал в город. Проезжая мимо патрульных, Василий дружелюбно помахал им рукой. Менты его игнорировали.
— Тебе куда? — спросил он, не оборачиваясь.
— Трюффо-17, второй корпус, — ответил Александр. — Впрочем, если не по пути, можешь выки-нуть меня где-нибудь поблизости. Где тебе самому будет удобнее. До города подбросил, и спаси-бо. Дальше сам как-нибудь доберусь.
— А-а, перестань! Что мы, не русские что ли? Довезу, куда скажешь. Или может лучше ко мне? — он хитро подмигнул. — Выпьем за знакомство, попаримся в баньке, а? Поедем!..
— Да нет, я бы конечно с удовольствием, — Александр взял рюкзак и положил его себе на колени, — но сегодня не получится. Дел много, а времени в обрез.
— Ну, как знаешь, как знаешь…
     К дому подъехали со стороны черного входа. Поблагодарив Василия, Александр вылез из ма-шины и захлопнул дверцу. В душе у него оставался какой-то неприятный осадок.
— Удачи тебе, браток, — донеслось ему в след, когда он уже поднимался по ступеням крыльца.
     Александр резко обернулся.
     Завизжав колесами по асфальту, синий «Жигуленок» скрылся за поворотом, оставив после себя легкое облачко пыли. Несколько секунд Александр стоял не двигаясь, затем мотнул головой, словно пытаясь стряхнуть остатки сна, отпер дверь и вошел внутрь.

     15:10

     Когда, после душа, он вышел в гостиную и наткнулся там на Анну, то, честно говоря, нисколь-ко этому не удивился. Портьеры на окнах были приспущены, в комнате царил полумрак. Негром-ко играла музыка, (Erroll Garner или Oscar Peterson, — в джазе Александр разбирался плоховато). Анна сидела на диване, подобрав ноги, и задумчиво листала журнал. При появлении Александра, до пояса замотанного большим желтым полотенцем, с мокрыми волосами и красным распаренным лицом, она невольно улыбнулась и, отложив журнал в сторону, приветствовала его легким кивком. Кивнув ей в ответ, Александр исчез в темноте коридора, но через минуту уже вернулся обратно, одетый в спортивный костюм «Reebok».
— Ну, что новенького на Плюке? — спросил он с улыбкой, усаживаясь в кресло напротив нее. — Как дела?
— Дела отлично, как обычно, — ответила она шуткой на шутку.
— А с личным? — подхватил он.
— Да, вот только с личным…
— Привет!
     Оба рассмеялись.
— Рада, что ты все-таки вернулся, — сказала Анна, (впрочем, довольно холодно).
— Разве я мог уйти, не попрощавшись? —  удивился Александр. — Кроме того, сегодня вечером у меня выступление. Или забыла?
— Нет. Конечно, нет. (…Ах, выступление!..) Обязательно приду на тебя посмотреть.
     Она встала с дивана и, отойдя к окну, повернулась к Александру спиной.
— Кстати, а где ты был?
— Это очень длинная история…
     Он подошел к ней сзади и тихонько обнял. Не оборачиваясь, Анна отвела его руку. Вздохнув, Александр вернулся обратно в кресло.
— Сначала я плыл на лодке, потом шел лесом… В меня (…пули свистели над нашими головами, хозяйка!…) стреляли! Затем я взобрался на гору и по веревке спустился в пещеру.
     Он закурил, выпустив густое облако дыма. Разогнал дым ладонью.
— Что было в пещере, это отдельная история, а вот на обратном пути…
— А что было в пещере?
     Анна повернулась к нему.
— Хм… Я же говорю, это совсем другая история, — Александр затушил сигарету, раздавив оку-рок в пепельнице, затем достал из пачки новую, размял ее, но зажигать не стал. — Это действи-тельно длинная история. Длинная и странная.
— Расскажи.
     Анна приблизилась к нему, взяла сигарету из его пальцев, закурила. Александр посмотрел на нее с удивлением. Вернувшись обратно к окну, она повторила:
— Расскажи.
— Хорошо!
     Он скомкал в кулаке недавно начатую пачку и швырнул бумажный комок в пепельницу.
— А это еще зачем? — поинтересовалась она.
— Бросаю курить, — пояснил он. — Если все вокруг курят, значит, самое время бросить это дело.
     Анна снисходительно улыбнулась.
— Так что было в пещере?
— В пещере?.. Много черного камня, по всей видимости, мориона. Остатки костра, лоскутное одеяло… Затейливый орнамент и небесно-голубое озеро в форме отпечатка ноги гигантского че-ловека или бога.
— И все?
— Все. На этом пещера закончилась, и начался Город.
— Как город? — удивилась Анна. — Какой город?..
— Подземный Город. Или, вернее, «над-земный». Или… впрочем, не знаю, как это можно назвать.
— Ты хочешь сказать, что… под Мóриэй находится древний город?!.
— Да. Вернее, нет! — Александр вскочил, пробежался по комнате, затем уселся на место. — Пе-щера, это действительно памятник какой-то древней культуры. Скорее всего, неолитической, хотя может быть и более ранней. Может даже мадленского или солютрейского периода. Но сам Город не имеет к ней никакого отношения.
— То есть, как это не имеет?
— Нет, имеет, конечно. Хотя… думаю, Город находился здесь задолго до появления первого че-ловека или даже амфипитека. Не в этом дело! Пещера это так, случайный эпизод!..
— Ты археолог? — Анна потушила сигарету и сев на диван, кивнула на валявшийся рядом с ней журнал. — Я видела здесь твою статью.
— Да, в какой-то мере и археолог тоже, — Александр сделал неопределенный жест рукой, — как Индиана Джонс. Хотя, если честно, археология скорее мое хобби. Или даже не хобби, а…
     Он замолчал, пытаясь подобрать нужное слово.
— Просто, занимаясь своими исследованиями, я столкнулся с проблемой, решить которую без по-мощи археологии, а так же антропологии палеонтологии и многого другого, было практически невозможно. Вот и получилось, что…
— Хорошо. А как понять то, что ты сказал о подземном городе?
— Как понять?.. — Александр в растерянности обвел комнату взглядом. — Ладно, попробую объ-яснить.
     Он взял со стола газету и черным фломастером нарисовал на ней квадрат.
— Вот, представь что на поверхности этой газеты, внутри квадрата, живут двухмерные существа.
— Какие существа?
— Двухмерные. Ну… если в нашем мире есть три пространственные координаты, то у них, этих существ, таких координат только две.
     Он нарисовал внутри квадрата пару тонких стрелочек, перпендикулярных друг другу.
— Понятно?
     Анна кивнула.
— Вот, а теперь представь, что некто из этих двухмерных существ вдруг открывает в себе наличие третьего измерения!
     Александр воткнул фломастер в центр квадрата.
— Улавливаешь? Теперь этот Некто может «сделать усилие» и, поднявшись, перескочить на дру-гой уровень, ну или на другую плоскость.
     Александр взял со стола еще одну газету и пристроил ее чуть выше первой.
— Все дело в том, что и сам Некто, и газета, на которой он обитает, находятся в трехмерном про-странстве. Правильно? Просто в силу своей двухмерной ограниченности, если конечно так можно выразиться, наличие третьей пространственной координаты Некто не воспринимает.
     Александр бросил быстрый взгляд на Анну. Она его внимательно слушала. Лицо ее было со-средоточено, в глазах светился неподдельный интерес.
— Ну, так вот, а теперь представь, что и мы обитаем на такой же точно «газете». Наш трехмерный мир на самом деле таковым не является. Все дело в ограниченности нашего восприятия. Однако, сделав определенное «усилие», мы можем точно так же выйти за рамки данного стереотипа и нау-читься свободно скакать «с газеты на газету».
— Погоди, если я правильно поняла, ты хочешь сказать, что Город, который ты обнаружил в пе-щере, находится в другом измерении?
— И да, и нет. Эти другие измерения, другие уровни, находятся здесь же! Они проникают друг в друга, как вода проникает в опущенную в нее губку. Представляя их расположенными один над другим, мы делаем так только для того, чтобы лучше понять сущность данного феномена.
— И сколько же существует измерений на самом деле?
— Не знаю. Может быть, бесконечное множество. Хотя, вряд ли. Во всяком случае, если предста-вить, что трехмерное пространство, в котором мы живем, есть лишь первый уровень, то человече-скому восприятию доступны еще пять, а то и шесть вышележащих Планов… То есть, тьфу! Уров-ней.
— Вот что, говори, как говорится, — попросила Анна, — я пойму. Неужели ты считаешь, что женщина глупее мужчины? Когда ты пытаешься говорить «доходчиво», ты только все запутыва-ешь.
— Хорошо, — Александр улыбнулся и, откинувшись на спинку кресла, заложил руки за голову, — буду говорить просто.
— Вселенная, — начал он, — есть единство Материи и Духа. Одно из данных начал обусловлива-ет наличие другого. Деление же Вселенной на материальную и духовную  –  условно. Материя есть «кристаллизовавшийся» Дух, Дух есть «разреженная» Материя. Одно плавно переходит в другое. И Материя, и Дух  – это два полюса одной и той же Субстанции. Периодически данные полюса стираются, и Вселенная обретает свойства однородной Первичной субстанции. Затем вновь происходит «разделение» на Материю и Дух  –  вселенная наделяется свойствами Мировой субстанции. Периодическое деление Субстанции на Первичную и Мировую, есть условность! Объективно Субстанция обладает свойствами той и другой одновременно!!. Пространство и вре-мя есть качества, характеризующие Мировую субстанцию; субстанции Первичной присущи каче-ства беспредельности и вечности… Я понятно излагаю мысль?
— Вполне.
     На его насмешливый взгляд Анна ответила не менее выразительной позой, которую она приня-ла, передразнивая его.
— Хорошо, — Александр смущенно почесал подбородок, — тогда продолжаю. Итак, Мировая субстанция подразделяется на n-ное количество уровней, Планов или состояний ее существования. Смежные в пространстве и времени, и взаимопроникающие друг в друга, Планы, вместе с тем, яв-ляются отдельными один от другого как в пространственном, так и во временнум отношении. Та-ким образом, несмотря на их взаимопроникновение и единство, каждому Плану Мировой суб-станции присущи свои, данные ему и только ему пространственно-временные свойства. Это озна-чает, что на каждом из Планов время течет по-своему и события развиваются в соответствии с су-ществующими на этом Плане пространственно-временными законами. Однако существует и некая иерархическая зависимость по отношению одного Плана к другому. Так события, происходящие на «нижележащем» Плане, во многом определены событиями, происходящими на Планах, «лежа-щих выше». Выражаясь другими словами…
— Короче, — оборвала его Анна, — ты хочешь сказать, что в Город можно проникнуть не только через пещеру. Так?
— Ну, разумеется! — Александр кивнул. — И не только в Город. Город это ерунда, частный слу-чай…
— Кто же ты все-таки такой?.. —  задумчиво произнесла Анна после довольно продолжительной паузы.
     И как бы очнувшись, добавила:
— И что это за способ? Как можно научиться порхать с газетки на газетку?
— Способов очень много, — смеясь, ответил Александр, — но самый простой, это через сновиде-ние.
— Через что?!.
— Через сновидение.
     Лицо у Анны скривилось в гримасу разочарования.
— Ты шутишь?
— Сновидение – самый короткий и легкий путь к выходу на «тонкие» уровни. Разумеется, обыч-ное сновидение и сновидение осознанное, или же сновидение, используемое для выхода из плот-ного тела, вещи совершенно разные!
— И с чего же следует начинать? — все с той же недоверчивостью поинтересовалась она.
— С чего начинать? — Александр загадочно улыбнулся. — А начинать следует с того, чтобы осознать во сне сам факт того, что ты спишь.
— И все?!
— Конечно, нет. Хотя, смею тебя заверить, что и это совсем не просто.
     Он потянулся было к валявшемуся в пепельнице окурку, но тут же отдернул руку. Анна хихик-нула.
— Осознание того, что ты спишь, только первый шаг на пути грандиозной работы со Сновидени-ем.
     Александр поднял руки на уровень глаз и посмотрел на них так, словно видел первый раз в жизни.
— Сделай то же самое, — громко сказал он, — посмотри на свои руки и спроси себя: «а может, я сплю?»
— А может, я сплю?..
     Подняв руки, Анна уставилась на них с видом человека, обнаружившего у себя в бумажнике двадцатидолларовую купюру, которую он туда никогда не клал.

     17:00

     Когда Александр ушел, Анна еще долго сидела в полутемной гостиной, не двигаясь и не произ-нося ни слова. Музыка давно перестала играть, но встать и поменять диск она не испытывала никакого желания. По щекам у нее текли слезы.
     Неужели я настолько глупая? Неужели моя гордость (…гордыня…) сильнее моих чувств и мое-го разума?!. — с отчаянием думала она. — Он вернулся, он первым сделал шаг навстречу и вместо того, чтобы принять его, я начала ломать эту глупую комедию. Было бы достаточно одного поце-луя, одного теплого прикосновения и мы снова оказались бы вместе. Все стало бы понятно, он объяснил бы свое странное поведение и тогда... Нет, вместо этого я кинулась разыгрывать из себя сильную независимую женщину, которая никогда не прощает и которая не нуждается ни в чьей привязанности. Тоже мне, Boxing Helena…
     Она размазывала по щекам слезы, которые продолжали бежать снова и снова.
     А теперь что? Теперь я осталась одна. Опять одна… Кто кого бросил, он меня или я его? На-верное, я действительно не умею любить. Никого, кроме себя… Но почему? Потому, что слишком горда? Потому, что слишком требовательна, слишком непостоянна, недостаточно женственна?.. Почему?! Он был рядом, он хотел  взять меня за руку, хотел остаться! А теперь? Что будет те-перь?!.
     Анна всхлипнула.
     Мысли, кружившиеся у нее в голове, были похожи на падающие с дерева желтые осенние ли-стья. Они медленно опускались вниз, вихляясь и сталкиваясь друг с другом в воздухе но, не меняя от этого направления своего полета – вниз, к самому центру земного шара. Неожиданно налетел порыв ветра, который закружил, сбил в кучу легкие листья-мысли, унося их прочь и, вопреки за-кону притяжения, поднимая с земли уже упавшие. Слезы у нее на щеках высохли.
     А может быть в том, что случилось, нет ничего необычного, — рассуждала она. — Может быть то, что я именно такая: эгоистичная, гордая, сильная и независимая, это закономерность? Может быть, это какой-то социальный закон? Ведь таких как я много. Нас становится все больше и боль-ше. Матриархат сменился патриархатом, но ясно же, что и патриархат не вечен. Почему, собст-венно говоря, мужчина должен повелевать женщиной?! Ну, уж нет. Хватит с вас! Женщина стала свободной. Зачем вы нам нужны? Чистить за вами сковородки, стирать грязные носки, удовлетво-рять все ваши прихоти?.. Ха! Не дождетесь.
     Анна порывисто встала, подошла к стойке с компакт-дисками и, выбрав Ванессу Мэй, постави-ла ее вместо отыгравшего свое Билла Эванса. Затем вернулась на место.
     Ей вспомнились строчки из какой-то брошюрки по популярной психологии, которую она купи-ла, совершенно случайно, когда по ошибке вместо музыкального, забрела в книжный отдел уни-вермага. «Если вы почувствуете, что у вашего мужа роман на стороне, постарайтесь сделать так, чтобы ваше общество было для него максимально приятно. Не изводите его упреками и проверка-ми. Постарайтесь превратить ваш дом в оазис красоты и покоя. Испеките его любимый торт, сшейте новое платье, заставьте полюбить себя вновь...»
     Сейчас, разбежалась! — подумала она с ненавистью. — Этот козел шляется черт знает где, а ты к нему с тортом и нежным голоском: «дорогой, ты так много работаешь…» А ведь, сколько веков именно так и было. Это же ужас какой-то! Муж таскается по кабакам да по бабам и ему это мож-но, для него это в порядке вещей, а жена сиди у плиты и корыта, а если она хоть словом обмолви-лась с посторонним человеком, (мужчиной), то ее за это готовы и на костер, и под плеть. Не-ет, теперь всему этому пришел конец. Теперь женщина просто обязана быть сильной, независимой, гордой. А мужики… пусть сами драят сковороды и стирают грязное белье. Нет прав без обязанно-стей? Согласна. Но нет и обязанностей без прав!..
     Она покопалась в пепельнице, отыскивая окурок подлиннее.
     Несколько минут Анна сидела надменно и гордо, но мало помалу стала как-то сникать, плечи ее опустились, а по щекам вновь потекли слезы. Ветер не может дуть вечно, а закон притяжения потому и закон, что соблюдается всегда и в любых обстоятельствах. Оторвавшись от ветки, лист неминуемо упадет на землю, даже если и будет на некоторое время поднят над нею ветром.

     17:45

— Готово. Все уже давным-давно готово, — раздраженно повторил Барский. — Хотя, честно го-воря, я до сих пор не перестаю удивляться, как это я позволил втянуть себя в подобную авантюру?
— Успокойтесь вы, Сергей Николаевич. Все отлично. 
     Оказавшись перед большими двухстворчатыми дверями, Александр хозяйским жестом распах-нул одну из створок и шагнул внутрь. Барский вошел следом. Помещение и вправду оказалось просторным. Александр заметил это еще с порога. Что-то вроде музыкального кафе.
— Раньше здесь был концертный зал, — пояснил Барский, — потом помещение узурпировала ка-кая-то секта. А несколько лет назад администрация бара откупила все здание целиком. Впрочем, я распорядился убрать оркестр и переставить столы. Так что, теперь здесь все почти так же, как бы-ло раньше.
     Александр кивнул.
     На хорошо освещенной сцене, обтянутая черной бархатной материей, стояла трибуна. Справа от нее – небольшой стол с графином и стаканом. Сам зал оставался в приятном полумраке. Столи-ки Барский расставил полукругом по отношению к сцене, так что центр зала оказался свободным.
— Отлично, — Александр хлопнул в ладоши и удовлетворенно потер их одну о другую. — Все просто великолепно! Я доволен.
— Зато я нет, — угрюмо огрызнулся Барский.
— Присядем.
     Они уселись за один из столиков, Барский закурил.
— Дорогой Сергей Николаевич, — торжественно начал Александр, с завистью поглядывая на ды-мящуюся сигарету. — Вы, очевидно, совершенно не отдаете себе отчета в том, что будет значить для многих из тех, кто сюда придет, сегодняшний вечер. Да что для тех, кто придет, для всего ва-шего города!
— Да уж, — все так же недоброжелательно отозвался Барский, — представляю себе.
— Ничего вы не представляете!
     Александр вскочил, обежал вокруг столика и уселся на место.
— Надо будет заранее приготовить вино и закуски, — возбужденно заговорил он, — только ниче-го, крепче семнадцати градусов. Никакого коньяка, никакой водки. Все это вздор. И еще…
— Я вам что, администратор что ли? — взорвался Барский. — Почему вы отдаете мне какие-то распоряжения?! Вы сами должны были заниматься подготовкой помещения, а вместо этого исчез-ли на целые сутки черт знает куда. А, вернувшись, еще на меня и покрикиваете.
— Извините, — Александр взял его за руку, но тот ее выдернул, — я не хотел вас обидеть. Пони-маете ли… Нет, ничего вы не понимаете!
     Он вскочил и снова забегал вокруг стола.
— Вы никогда не задумывались над тем, какой бессознательной жизнью живете? Никогда, нет? Вам никогда не приходило в голову посчитать, сколько времени вы тратите на пустые споры, пе-реживания, действия?.. Конечно же, нет. Девяносто девять и девять десятых процента людей, жи-вущих на нашей планете, никогда не задумываются над этой несложной, но такой занимательной арифметикой. И еще! Почему-то люди никогда не задумываются над тем, что треть жизни прово-дят во сне. Треть жизни! Это означает, что если вы отправляетесь в крематорий в шестьдесят, то на самом деле прожили только сорок лет, понимаете? Два десятилетия, которые вы могли бы по-святить плодотворной работе или изощренному отдыху просто-напросто оказываются выброшен-ными вон!
— Что же вы предлагаете, совсем не спать что ли? — саркастично заметил Барский.
— Нет. Конечно, нет. Я предлагаю использовать эти двадцать лет более рационально, чем это де-лает подавляющее большинство людей.
— Как же, позвольте осведомиться?
— Провести их в полном сознании, — ответил Александр, игнорируя его язвительный тон.
     Некоторое время Барский растерянно молчал. Недоумение на его лице мешалось с чувством подозрительного любопытства. Наконец он решился задать волнующий его вопрос:
— Это что, и есть тема вашего сегодняшнего выступления? Вы собираетесь нести со сцены весь этот бред?!
— Нет. Вернее, не совсем… — Александр рассмеялся. — По крайней мере, не думаю, что до этого дойдет. Моя задача более скромна, но в то же время и более значительна.
— Да перестаньте вы мельтешить, — вскипел Барский. — Сядьте, наконец. Сколько можно!
     Александр сел.
— И все-таки, сновидение во всем этом играет очень даже немаловажную роль, — изрек он таин-ственно.
     Барский промолчал. По выражению его лица было трудно определить, что он сейчас думает. Несмотря на легкую растерянность и раздражение, оно оставалось совершенно непроницаемым. Как всегда в подобных ситуациях, Александр решил переть напролом.
— Ни для кого не секрет, что сновидение, это промежуточное состояние между сном и бодрство-ванием, — начал он. — Однако мало кто знает, что сновидение, это так же способ реагирования души на действующие во сне раздражители, (не только внешние, но и внутренние). Сновидение столь же необходимая работа мозга, как и обычная умственная деятельность. Оно является не на-рушителем сна, (как нас учили физиологи), но напротив, оберегает сон, устраняя нарушающие его психические раздражения путем «галлюцинаторного» удовлетворения, (к этому был очень близок, в свих взглядах на сновидение, Фрейд). Сновидения необходимы человеку так же, как дыхание  или  пищеварение! Сон со сновидениями – совсем особое состояние организма, при котором мозг работает столь же интенсивно, как и при бодрствовании, однако работа эта иначе организована и гораздо более «засекречена». Во время сна мозг находится не в пассивном состоянии, добрая по-ловина нейронов у спящего работает даже интенсивнее, чем днем. Сновидение, таким образом, есть часть душевной жизни человека, которая имеет известные аналоги с душевной жизнью в со-стоянии бодрствования, и в то же время, обнаруживает резкие от нее отличия. Одно из таких от-личий заключается в том, что сознание спящего обычно лишено критического осознания проис-ходящих во сне событий. То есть, самые невероятные, самые фантастические события во сне вос-принимаются спящим как нечто обыкновенное, естественное, в то время как дневное сознание критической способностью обладает всегда и всенепременно.
— Ну и что? — спокойно спросил Барский. — Зачем вы мне все это рассказываете?
— А то, что достаточно добиться такого пустяка, как перенос «критического осознания действи-тельности» в сновидение и целая треть вашей жизни сможет быть использована самым плодо-творным образом, вместо того, чтобы оказаться преданной забвению.
     Минуту или полторы Барский соображал, после чего выдавил из себя:
— Вы хотите сказать, что можно спать и в то же время бодрствовать?
— Вот именно!
— Но это же абсурд! Это же чепуха, вроде вашего дерева с саблей.
— Но ведь помогло? — осторожно поинтересовался Александр.
— Помогло, — нехотя согласился Барский.
— Ну вот, а то была только шутка, тогда как сейчас я говорю с вами совершенно серьезно.
     Барский посмотрел Александру в глаза. Это был первый прямой взгляд, которым он удостоил его за весь день. Выдержав испытание, Александр мягко заметил:
— А теперь давайте вернемся к подготовке нашего вечера, — он взглянул на часы. — Время на-чинает нас поджимать.
— Да, — Сергей Николаевич улыбнулся, — на счет вина и закусок можете не беспокоиться. Все уже давно заказано. Были некоторые проблемы с устрицами, но сейчас этот вопрос разрешился положительно.
— Ну, устрицы это еще не самое главное, — Александр встал и по-дружески хлопнул Барского по плечу. — Главное, чтоб настроение у всех было хорошее. Или нет?
     Он хитро подмигнул. Барский понимающе хмыкнул.
 
     18:30

     Лежа в своей комнате на кровати и глядя в потолок, Александр пытался припомнить весь сего-дняшний день в мельчайших подробностях. С Барским все решилось благополучно, но было что-то еще. Что-то, ускользнувшее от его внимания, но имеющее большое значение.
     Он мысленно пересмотрел их разговор с Анной, в очередной раз поражаясь женской способно-сти психически адаптироваться к любой ситуации. Он называл эту способность «отражением». Женщине не обязательно понимать то, о чем говорит ее собеседник, она может это чувствовать. Воспринимать «напрямую», минуя рассудок. Более того, каким-то непостижимым образом это чувство может трансформироваться в слова, и тогда женщина начинает говорить на языке своего собеседника, до мелочей повторяя его разговорную манеру, используя его терминологию и прони-кая в самую суть его идей или мыслеобразов. Все это, во время сегодняшней беседы, Анна проде-монстрировала как нельзя лучше.
     Александр понимал, что с ней происходило и чем она была так расстроена, (хотя Анна и пыта-лась скрывать свои чувства). Он понимал и то, что был виноват перед ней, закатив позавчера глу-пую сцену ревности. Но сейчас его волновало совсем не это. Анна здесь ни при чем. Было что-то еще. Что-то, не дающее покоя, на что нужно было срочно обратить внимание…
     Лес, Анна, Барский… Стоп! А Водила «с Нижнего Тагила»? А этот долбанный шоферюга?! Ва-силий, кажется, черт его подери. Ну, конечно же, вот откуда это неприятное (…удачи тебе, бра-ток…) ощущение. Он явственно услышал визг колес, сворачивающей на полном ходу за угол ма-шины, а перед глазами у него встало облако пыли, медленно оседающее на том месте, где не-сколькими секундами раньше стоял синий «Жигуль». Браток… Тамбовский волк тебе браток!
     Он приподнялся на локте, машинально отыскивая свободной рукой сигаретную пачку на столе рядом с кроватью, опомнился, досадливо плюнул и откинулся на подушку, приняв прежнюю позу.
     Так, ладно. Попробуем мыслить логически, — рассуждал он, скрестив на груди руки. — Чем же меня этот Василий так разозлил? Ну, Шуфутинским, это ясно. Только Шуфутинский, это пустяк. Это совсем не то. Ну, своими «гнилыми базарами» и уголовной ухмылкой. Впрочем, это тоже не то. Мало что ли я видел на своем веку уголовников? Никогда ведь так не заводился. Тут что-то еще, что-то другое…
     Однако, как он ни старался, ничего путного на ум не приходило. Логически данная задачка не решалась. Мало-помалу, мысли его начали путаться, образы наплывали один на другой, принимая причудливые формы, среди которых самым ярким и самым стойким оставался образ Анны. Веки отяжелели, а голоса кричавших за окном птиц превратились в нежный перезвон тысячи китайских колокольчиков.
     Александр заснул…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .пивная кружка с надписью «ПИВО – КРИВО!», которая стояла на тумбочке рядом с телевизором. Александр усмехнулся.
— Откуда это у вас? — поинтересовался он, присаживаясь на диван рядом с Фатом.
— Что… это?.. — не сводя с него испуганных глаз, отозвался Петр Петрович.
— Кружка. Вам ее подарили или такое можно купить в магазине?
— Сейчас все можно купить в магазине, — ответил Фат. — Нет, я ее выиграл.
     Он по-прежнему казался напуганным, хотя и перестал таращить глаза. Александр не проявлял никаких признаков враждебности, и это подействовало на него успокаивающе.
— Что вам надо? Как вы проникли в мой дом?
— Зашел в дверь, — сказал Александр. — У вас не заперто.
— Что вам надо?
— Ничего. Я хотел вернуть вам ваш саквояж, которым, к слову сказать, вы меня чуть не убили.
     Он нагнулся, поднял с пола стоявший у его ног чемоданчик и протянул его Фату.
— Вот. Все вещи в нем целы.
— Спасибо.
     Петр Петрович осторожно принял саквояж, открыл его и, бегло проверив содержимое, засунул в проем между стеной и диваном. Руки у него при этом слегка дрожали.
— Перестаньте меня бояться, — как можно более миролюбиво произнес Александр. — В том, что произошло в парке, виноваты только вы сами. Почему вы за мной следили?
     Фат промолчал.
— Это у вас развлечение такое, что ли? Да отвечайте же, наконец!
— Нет, — насупившись, пробормотал Петр Петрович, — это моя работа.
— Работа?!.
— Да, работа. И не надо изображать удивление. Вы ведь отлично все поняли. А теперь уходите. Спасибо за саквояж и уходите.
— Вы напрасно так кипятитесь, — спокойно сказал Александр. — Во-первых, я ничего еще не по-нял, а во-вторых, я действительно уйду, но не раньше, чем вы мне все объясните.
— Почему я вам должен что-то объяснять?! — завизжал Фат. — Убирайтесь вон из моего дома!
     Александр улыбнулся.
— Я не уйду до тех пор, пока вы не объясните мне, что означала эта дурацкая слежка, — твердо повторил он.
     Некоторое время Фат сидел молча, буравя его взглядом, затем громко сглотнул и, поднявшись с дивана, предложил:
— Пойдемте на кухню. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . нет, ни за что не поверю! — возбужденно повторял Александр. — Как вы могли такое подумать? Это же какая-то паранойя!.. Это же…
— А что мне еще оставалось думать? — не менее горячо возражал Фат. — Вы появляетесь неиз-вестно откуда, сразу же вступаете в переговоры с Барским. Да и потом, эти афиши по всему горо-ду… Ну что мне было делать?
— Значит, вы заводите «дело» на каждого человека, попадающего в Саис?
— Не на каждого, — терпеливо пояснил Петр Петрович, — только на тех, кто вызывает подозре-ния.
— Понятно. Теперь мне все понятно. Еще раз прошу у вас извинения за тот инцидент в парке, — Александр встал из-за стола, — всего вам доброго.
     Он шагнул к двери.
— Подождите. Куда же вы? — Петр Петрович схватил его за рукав и насильно усадил обратно за стол. — Я рассказал все, как было. За что же на меня обижаться?
— А я и не обижаюсь, — буркнул Александр, — с чего вы взяли? Просто у меня осталось очень мало времени. Через тридцать минут начнется встреча…
— Подождите, успеете вы на свою встречу, — Петр Петрович замахал руками, — посидим еще немного. Для меня это так важно!..
     В голосе его звучало отчаяние. Александр не выдержал, сдался.
— Ладно, задержусь ненадолго.
— Вот и славно! Спасибо, огромное вам спасибо…
     Петр Петрович ожил и засуетился. Грязная посуда со стола мгновенно исчезла. Откуда-то поя-вилось варенье, конфеты. По всей видимости, гостей этот дом видел не часто, но случайному про-хожему здесь были рады. На эту же мысль наводила и радостно-оживленная беготня хозяина. Фат сиял.
— Расскажите о вашем намерении подробнее, — приговаривал он, доставая из серванта чашки и наливая в заварочный чайник кипятку. — Такого в нашем городе еще никогда не было.
— Да чего тут рассказывать? — ответил Александр. — Вот приходите в бар, там обо всем и узнае-те.
     Он был несколько смущен тем, что причинял столько беспокойства.
— Нет, нет, в бар я, разумеется, приду, однако хотелось бы услышать ваше мнение уже сейчас.
— Какое мнение, я что, эксперт в этих вопросах? И вообще, то, о чем вы говорите, вызывает у ме-ня… — он сделал несколько глотков из маленькой фарфоровой чашечки. — Свою предыдущую жизнь вы еще в состоянии припомнить. С этим я могу согласиться. Такие случаи совсем не ред-кость. Взять хотя бы Сварнлату Мишер или Елену Маркард. Это уже, так сказать, хрестоматийные примеры. Однако чтобы сохранились воспоминания о вашем пребывании в форме животного, рас-тения или тем более минерала…
— Да, да! Я все это помню, — подобострастно кивая головой, запричитал Фат. — Я был глиняным светильником, коптилкой. Таким вот, как эта чашечка.
     Он поднял со стола чашку и с растерянным видом посмотрел на нее.
— Вы только вообразите, — голос его дрожал, — ведь в этой чашке сейчас присутствует чья-то Душа. Такая же точно, как моя или ваша…
— Ну и что? — пожал плечами Александр. — Все Души последовательно проходят весь этот цикл. Минералы, растения, животные… наконец, человек. Разница между данными формами су-ществования заключается только в степени пробужденности сознания, (именно поэтому я удив-ляюсь вашим воспоминаниям). И человеку предстоит эволюционировать дальше. Эволюциониро-вать не только с биологической точки зрения, но, прежде всего, духовно.
— А кто-то сейчас является пистолетом, кто-то чайником со свистком, или унитазом… — в ка-ком-то трансе продолжал бормотать Петр Петрович.
     Впрочем, последнее предположение подействовало на него отрезвляюще. Он захихикал, но тут же спохватился и уставился на Александра с прежним подобострастием.
— Значит, вы хотите сказать, что окружающие нас камни… живые?!
— В самом прямом смысле этого слова. Минералы живут, минералы дышат и размножаются. Только происходит все это очень медленно. Чем более совершенна форма, тем ее эволюция проте-кает быстрее, ускоряется ритм жизни.
— Но как же данные современной науки? — запротестовал Фат. — Наука-то не считает унитазы живыми. Камни, по мнению ученых, это мертвая материя!
— Плюньте таким ученым в глаза. Вы-то помните свою жизнь в виде камня, — осторожно на-помнил Александр.
     Фат растерялся. На лице его проступило смятение.
— Да… конечно помню…
— Вот то-то и оно. Впрочем, — улыбнулся Александр, — есть и у современной науки позитив-ный материал на этот счет. Взять хотя бы моего приятеля из Кемерово. Про Альберта Боковикова слыхали?
     Петр Петрович с сожалением покачал головой.
— Жаль. Хороший ученый и самое главное, необыкновенный исследователь. Он не просто проде-монстрировал, как минералы могут размножаться «делением», но и документально запротоколи-ровал это. Доказал, что камни не только «размножаются» и «дышат», но и «болеют», и «умира-ют».
     Александр отхлебнул еще чаю.
— А растения. Или вам не известно, что у них есть чувства? Вы ничего не слышали об опытах Бакстера?
     Фат снова с остервенением замотал головой.
— Жаль, — вздохнул Александр, — очень жаль.
     Он подробно рассказал об открытии американского полицейского Клера Бакстера, которому однажды что-то взбрело в голову и который вместо преступника, прицепил один из датчиков ап-парата по детекции лжи, на котором работал, к листу растения, украшавшего его кабинет. Расска-зал о студентах, которые драли с корнем и топтали ногами один цветок «на глазах» у другого, и как при помощи своего аппарата Бакстер фиксировал, что оставшееся в живых растение без труда узнает «убийц», в ужасе «трепеща» перед ними. Он рассказал про «эффект Кирлиан» и о заявле-нии скептически настроенных советских ученых, что растения действительно обладают способ-ностью запоминать и что между клетками дерева и нервной системой человека существует специ-фическая связь…
     На этом месте Александр остановился, так как очень живо вспомнил сцену из фильма извест-ных некрореалистов, («Серебряные головы», кажется, или что-то в этом роде).
— Ну вот, — подвел он итог, — а о животных, думаю, даже и говорить не стоит. Самый далекий от науки человек подтвердит, что у них есть не только эмоции, но и зачатки мышления.
— Да, — вздохнул Фат, — наверное, вы правы. Но как же общественное мнение? Меня ведь могут упечь в сумасшедший  дом, расскажи я кому-нибудь о своих, э-э… воспоминаниях.
— Могут, — согласился Александр.
— Но я же не псих?!
— Надеюсь, что нет. Просто вам неслыханно повезло. Такая удача выпадает человеку раз в тысячу лет.
— Ничего себе, удаченька… — Петр Петрович озабоченно поскреб затылок. — И что же мне те-перь делать?
— Живите себе, как жили, и ни о чем не беспокойтесь, — Александр улыбнулся. — Вот только лампу на подоконник выставлять совсем не обязательно. А то так и вправду можете загреметь в дурку. Народ-то у нас, сами знаете какой. Не доросли еще люди до всех этих премудростей.
— Но… — Петр Петрович замялся. — Но ведь если это такая редкая удача, как вы говорите, ее же надо использовать. Это же… Клондайк! Эльдорадо!!.
— Все верно, — Александр залпом допил остатки чая. — Приходите на лекцию, там обо всем и узнаете.
     Он встал, поблагодарил хозяина за угощение, и уже совсем было направился к выходу, когда вдруг вспомнил одну вещь, о которой хотел спросить.
— Скажите, — поинтересовался Александр, непроизвольно понижая голос до шепота, — вы слу-чайно, по роду своей профессии, не знаете такого: Василия, разъезжающего на битой синей «де-сятке»?
— Я, конечно, понимаю, — спохватился он, — что вы вовсе не обязаны знать по имени каждого уголовника, проживающего в Саисе. Однако, может быть, он вам каким-то образом уже попадался раньше. Здоровенный такой, в строительной куртке… Хотя куртку, конечно, он может и поме-нять…
     Александр замолчал, выжидательно глядя на Фата.
— Нет, с таким никогда не сталкивался, — скороговоркой ответил Петр Петрович.
     Ни один мускул на его лице не дрогнул.
— Ну что ж, — Александр разочарованно покачал головой, — на «нет», как говорится, и суда нет. Еще раз спасибо за чай. Всего доброго.
     Он вышел в прихожую и твердым шагом. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . нашел ее в саду, на той самой скамейке, где со-стоялась их первая «романтическая» встреча. Как и тогда, на Анне были черные джинсы и серый вязаный джемпер. Осторожно приблизившись, Александр сел рядом.
     Помолчали.
— Сердишься? — спросил он.
— Нет, — ответила она. — Просто задумалась.
— И о чем ты думаешь?
— Так… ни о чем.
— Прости меня, — он взял ее руку в свои ладони, поднес к губам и поцеловал.
— Не надо… — высвободив руку, Анна отвернулась.
     Александр вздохнул. На душе было невыносимо тоскливо. Хотелось лечь и умереть. Умереть тихо, незаметно. Просто взять и уйти из этого мира. В воздухе пахло дождем. Этот запах смеши-вался с запахом флоксов с соседней клумбы, во много раз усиливая ощущение одиночества, поки-нутости. Александр обернулся. На горизонте оказалась огромная черная полоса, наплывающая на дрожащее вечернее солнце.
— Будет гроза, — сказал он тихо.
— Лучше бы ты никогда не появлялся здесь, — с болью в голосе ответила Анна.
— Я не мог. Я слишком долго искал это место.
— ОНА тебя сильно обидела? — спросила Анна, поворачиваясь к нему лицом.
     Александр увидел, что по щекам у нее текут слезы.
— Нет, — ответил он после короткой паузы. — Вернее, сначала я именно так и думал, а потом по-нял, что обижаться мне просто не на что.
— Ты думал, что ОНА тебя никогда не любила?
— Да, ОНА меня не любила… А я не сумел понять этого вовремя и очень сильно полюбил ЕЕ.
— Сколько с тех пор прошло времени?
— Семь лет. Не так много…
— И ты никого ни разу?..
— Да, — он грустно улыбнулся, — никого ни разу.
— Ты… боялся любить!
— Наверное. Хотя сам я стараюсь об этом не думать.
     Анна медленно приблизилась и очень нежно поцеловала его в губы. Александр закрыл глаза. По телу его пробежала легкая дрожь.
— Это ты прости меня, — прошептала она,  целуя  его снова и снова. — Я сама не знаю, почему я… такая глупая…
     Он обнял ее и на несколько секунд они превратились в единое целое. Он чувствовал ее каждой клеточкой своей кожи. Чувствовал ее губы, ее волосы и запах.
     Где-то в отдалении заворчало, бухнуло и прокатилось. Налетел порыв ветра. С яблони позади скамейки упало несколько крупных яблок, одно из которых выкатилось на посыпанную песком дорожку.
— Пойдем скорее, — Александр встал, не выпуская ее руки из своей.
     В доме хлопнула форточка, послышался звон разбитого стекла.
— Я люблю тебя, — сказал он, притягивая ее к себе. — Люблю и совсем не боюсь этого чувства…


8

Несчастный дурак в колодце двора
Причитает сегодня с утра,
И лишнего нет у меня башмака,
Чтобы бросить его в дурака.

                В. Ходасевич

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .отвернулся от зеркала. Сорвал галстук, скомкал его и засунул в карман пиджака. Расстегнул на рубашке верхнюю пуговицу.
— По-моему, так лучше, а? Как считаешь?
— Да, наверное, — Анна поправила ему воротник. — И не волнуйся. Ты очень сильно волнуешь-ся.
     Александр закрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул воздух.
— Ладно, все будет нормально, — он чмокнул ее в щеку. — А теперь иди в зал. Мне нужно по-быть одному.
     Когда она удалилась, Александр подошел к выходу, ведущему на сцену, и осторожно выглянул из-за кулис. Зал был полон. Играла музыка, (Edwin Collins, хит «A Girl Like You»). Знакомые лица путались с незнакомыми. В свете разноцветных вспышек зал казался ямой с копошащимся в ней змеиным клубком. Помотав головой, Александр поспешил отогнать от себя это глупое сравнение. Ему сейчас выступать. Он видел, как в зал вошла Анна и, грациозно лавируя между столиками, вернулась на свое место.
— Ну что, объявляю?
     За спиной его вырос Барский, тоже немного взволнованный, но как всегда излишне самоуве-ренный.
— Объявляй, — ответил Александр, отходя от занавеса.
     Невыносимо хотелось курить. Несколько раз он уже почти было пошел на поводу у своего же-лания и даже успел стрельнуть сигарету, однако вовремя распознал куда дует ветер и, убрав сига-рету в карман, пообещал себе что, возможно, закурит, но только не раньше того, как закончится выступление. И вот теперь желание закурить овладевало им с прежней силой. Чтобы хоть как-то отвлечься, Александр снова выглянул в зал.
     Музыка смолкла, разноцветное мигание тоже убрали. Теперь зал освещался только светом от рампы и стоявшими на каждом столике свечами в хрустальных колпачках, изображавших распус-кающуюся лилию. Все лица были обращены на сцену, откуда Барский нес какую-то несусветную околесицу, тщетно пытаясь продемонстрировать свое остроумие. Жорж Бенгальский, — почему-то подумалось Александру. И тут он заметил того самого шоферюгу, который утром подвозил его до дома. От неожиданности Александр вздрогнул.
     Василий сидел в полумраке за одним из самых дальних столиков. На нем была все та же строи-тельная куртка, лицо выражало полное удовлетворение всем происходящим. Рядом с ним сидело еще шестеро таких же мордастых, трое по правую руку, трое по левую. Вместо вина на их столе стояли пластиковые бутылки с «Пепси» и несколько картонных коробок из-под апельсинового сока. Добродушно скалясь, Василий что-то говорил на ухо нагнувшемуся к нему приятелю.
     Так, так, так… Только их мне тут не хватало, — Александр поморщился. — Какого дьявола они здесь делают? Что-то не помню, чтобы я кого-нибудь из них приглашал… И тут он заметил еще одну странность, на которую по какой-то непонятной причине раньше не обратил внимания, но которая теперь поразила его, словно удар электрическим током. За столом вместе с Василием си-дел Петр Петрович Фат.
     Мысли в голове перепутались.
— Давай, — хлопнул его по плечу Барский, — твой выход.
     На негнущихся ногах Александр вышел или, вернее сказать, был вытолкан на сцену. В глаза ему ударил ослепительный свет, зал почти полностью провалился во тьму.
— Уважаемые дамы и господа, друзья! — начал он, с некоторым волнением в голосе. — Невоз-можно выразить, как я благодарен всем, кто нашел в себе силы и время для того, чтобы прийти на наш вечер. Тем более что большинство из вас, я уверен, до сих пор не имеют отчетливого пред-ставления о том, что же именно привело их сюда и какова цель моего выступления. Искренне прошу прощения за это вынужденное с моей стороны упущение и смею надеяться что, уходя от-сюда, вы не останетесь разочарованы. Всем хорошо известно, что время – деньги, а потому, без лишних предисловий, позвольте перейти к делу…
     Микрофоны были настроены великолепно. Барский действительно постарался. Краем глаза Александр видел его фигуру, притулившуюся за кулисами. Кажется, Сергей Николаевич нервни-чал.
— Ни для кого не новость, — с чувством говорил Александр, отгоняя от себя все посторонние мысли, — что цивилизация, к которой мы с вами принадлежим и порождением которой являемся, по праву может именоваться технократической. В самом деле, техномасса, производимая челове-ком за год, составляет что-то около 1014, и эта цифра постоянно увеличивается. Уже сейчас чело-вечество создало искусственную среду, которая оказалась в десятки раз продуктивнее среды есте-ственной, которая постепенно, но неотвратимо наступает на последнюю, безжалостно поглощая ее. Какое все это имеет отношение к нашей лекции, спросите вы? Смею вас заверить, что самое непосредственное. Однако не будем забегать вперед и попытаемся рассмотреть вопрос в его исто-рическом ракурсе.
     Он сделал несколько глотков из стоявшего перед ним стакана, затем продолжал:
— Бытует мнение, что технократическая цивилизация, как феномен, возникла только в девятна-дцатом веке. Не стану с этим спорить, хотя возникновение технократического образа мышления можно отнести к шестнадцатому-семнадцатому векам, а то и более раннему периоду. Как бы там ни было, к концу девятнадцатого столетия сциентизм, как идеология, настолько прочно закрепил-ся в умах виднейших представителей научной и общественной мысли, что факт стремительной экспансии технократической цивилизации больше не подлежит сомнению. Образ существования человека радикально меняется. Именно в этот период происходит так называемое «вхождение машины», по меткому выражению Бердяева, в жизнь людей…

     Слушая Тагеса, Дрыга никак не мог отделаться от ощущения, что все происходящее происхо-дит во сне. Этот зал, эта сцена…  Все казалось каким-то нереальным, готовым в любую минуту рассыпаться, раствориться, исчезнуть. Потягивая свой любимый портер, он старался вникнуть в то, о чем говорил Александр, но мысли разбегались.
— Мак, — доносилось со сцены, — символ иллюзорного, мимолетного счастья. Счастья, которого тщетно пытались достичь через страсть, опьянение, телесные наслаждения…
     Какие, к чертовой матери, телесные наслаждения? — раздраженно думал он. — Этот баклан чего, совсем что ли с катушек слетел? Зря я сюда приперся, ох зря!..
     За соседним столиком сидел Барик с двумя девчонками. Дрыга пытался не обращать на них внимания, хотя, честно говоря, получалось не очень. Барик был как всегда задумчив и даже ни ра-зу не посмотрел на него, а девицы хихикали, изредка бросая в его сторону какие-то загадочные взгляды. Дрыга заерзал. Что это за герлицы и чего они так на меня таращатся? Светленькая пока-залась ему знакомой. Кажется, он встречался с ней где-то. Хотя, черт ее знает. Может и нет. Он вспомнил про Ирину, и на душе сделалось совсем худо. Где она, интересно, сейчас? Что делает?..
— Первоначальный вид, Papaver Setigerum, культивировался  на орошаемых равнинах Месопота-мии и не был известен в дикорастущем состоянии, — говорил Тагес. — Это опиумный мак. Наи-более древним свидетельством об этой культуре является пластинка, найденная в месторасполо-жении шумерского города Ниппура, и датируемая тремя тысячами лет до нашей эры…
     Вот ведь, дался ему этот мак, — Дрыга поморщился. Он припомнил  загадочный разговор у Ба-рика в студии. В тот самый раз, когда они окончательно расплевались. Тагес нажал на Барика и Барик погнал какую-то ерунду про маковое поле и черное от птиц небо. Интересно, есть здесь ка-кая-нибудь взаимосвязь? Он допил пиво и по привычке поставив пустую бутылку вниз, покосился на бариков столик. Девчонки продолжали хихикать, а светленькая даже как будто подмигнула ему. Черт, где же я ее видел?..
     Происходящее начинало все более походить на сон. С той лишь разницей. Что никогда еще Дрыга не видел таких ярких и впечатляющих снов. Ему захотелось встать и подсесть к Барику, захотелось поговорить со своим лучшим и, пожалуй, единственным другом. Они были в ссоре уже третий день. За все это время Дрыга ни с кем не перекинулся ни единым словом. Нет, он, конечно, встречался с разными людьми, разговаривал с ними, но разве это слова? Так, бессмысленный треп. А ведь именно сейчас, когда (…морфию мне, морфию!..) с Иркой все кончено, он нуждался как никогда в чьей-нибудь поддержке. И что же? Он сидит в кабаке, совершенно один, пьет дар-мовое пиво, а его единственный друг находится от него в двух шагах и не обращает на него ника-кого внимания.
     Напьюсь, — решил он, откупоривая очередную бутылку. — К чертовой бабушке, нарежусь (…морфию!..)  как зюзя. А что? Имею полное право! Что остается человеку, если он всеми бро-шен, если всем на него наплевать…
— Извините, можно с вами поговорить?
     От неожиданности Дрыга так вздрогнул, что чуть не выронил бутылку. Перед ним стояла та самая, светленькая.
— От чего же, садитесь, — он учтиво отодвинул стул, предлагая девушке сесть.
— Вы меня не помните? — ангельским голоском спросила она.
— Я сам ломаю над этим голову, — Дрыга продемонстрировал улыбку уставшей от всех и вся рок-звезды. — Кажется, вы подходили к нам на одном из концертов. Или я ошибаюсь?
— Это было в «Интеграле», — напомнила девушка.
— Ах, в «Интеграле»!.. — Дрыга хлопнул себя по лбу. — Конечно, помню. Вас зовут Катя.
     Ни фига он не помнил. Мало что ли на концертах шастает этих пигалиц. Всех запоминать, го-ловы не хватит.
— Нет, — обиделась девушка, — меня зовут Лена.
— Ну, точно, Лена!
     Дрыга отхлебнул из бутылки. На душе у него полегчало. Девчонка ему нравилась. Та еще штучка. Он предложил ей выпить, угостил сигареткой и начал распространяться про ее глаза и волосы.
     А Тагес, между тем, продолжал нести со сцены свой вздор…

     «…все большая часть человечества начинает использоваться для производства механизмов или механизмов, производящих механизмы (эта цепочка может удлиняться). Труд все более уда-ляется от своей цели, то есть от смысла. В своей работе люди большей частью не соприкаса-ются ни с чем живым. Ритм их труда, стиль жизни подчиняются технике. Человек зависит не от себя, а от какой-то внешней силы. Воду он приносит не из колодца, она кем-то подается в водопроводный кран. Он согревается, не топя печку, — кто-то греет его дом кипятком или па-ром. Он рождается не дома, а в больнице и умирает в больнице, где его не провожают священник и близкие. Личные отношения ученик-учитель или врач-пациент растворяются в многолюдных школах и громадных больницах. Жизнь людей стандартизируется как массовое производство…  Люди, живущие на противоположных точках земного шара, оказываются неотличимо одинаково одетыми. Газеты прививают человеку стандартный средний язык, а радио убивает местные го-воры. Людей всему учит общество. Человеку трудно ответить – что же такое он сам?..
     Вторая научно-техническая революция в середине двадцатого века усиливает и обостряет описанные выше черты западной цивилизации. «Технологическая цивилизация абсорбирует чело-века целиком – не только в работе, но и потреблении, развлечении, отдыхе, — все организуется ею». Вся жизнь включается как элемент в массовое производство. Но зато человек может по-жить реальной жизнью, подключившись к телевизору, и получить из этого ящика причитаю-щуюся ему порцию переживаний. Механический мир телевизора все более вытесняет реальный мир…
     Механизмом, обеспечивающим полное включение человека в деятельность технологической цивилизации, служит реклама в широком смысле слова: промышленная, политическая, реклама идей и идеологий. Она основывается на достижениях науки: психологии, социологии, нейрофизио-логии. Массовые социологические эксперименты дополняют те принципы, которые были найдены при экспериментах на собаках и крысах. Крыса запускается в лабиринт, где сзади ей грозит удар тока, а в конце – ожидает пища. Она тем самым полностью вырывается из своего обычного ок-ружения, и из бесчисленных экспериментов подобного рода делается вывод о психике крыс, кото-рая оказывается очень похожей на принципы функционирования робота. Эта аналогия вполне оправдывается, если только абстрагироваться от всего, что специфично для крысы и отличает ее от робота! Дальше эти принципы применяются к психике и поведению людей. Громадные за-траты промышленных фирм и политических партий на этот «психологический бизнес» и конст-руируемую ими рекламу показывают, что такой метод приносит практические результаты…»

     Нет, на этот раз точно не пронесет, на этот раз я влип, — думал Барский, нервно теребя в руках мобильный телефон. — Что он несет, ну что он несет?!. Господи, и позвонить-то некому! Что я скажу? Что я здесь ни причем, что во всем виноват это придурок? Кто мне теперь поверит!..
     Он принялся набирать номер, нажал на «сброс» и, запустив трубку в дальний конец гримерки, выругался. Несколько минут постоял, уперев руки в боки, бессмысленным взором оглядывая по-мещение. Комната, насколько можно было судить о ней по внешнему виду, предназначалась для «людей из оркестра». Все стены были завешены плакатами с поп-звездами, в одном углу стояла ударная установка, в другом – огромные черные колонки с наваленным на них всевозможным хламом. Барскому захотелось схватить микрофонную стойку и разнести ею сначала барабаны, по-том колонки и усилители, а уж затем проломить голову Тагесу.
— Сергей Николаевич, — в комнату влетел менеджер, молодой парнишка в накрахмаленной бе-лой рубашке, — что делать с клубникой? Опять они ее заморозили!
— Кто?
— Петровский! Как нарочно, честное слово.
— А-а, думайте сами. Что я вам, нянька что ли?
     Он замахал руками, парень исчез.
     Выскочив следом за ним, Барский выглянул в зал. Вон они, кузнецовские ребятки. Сидят, сво-лочи, как у себя дома. Что они, просто так сюда подкатили? Хрена лысого! Ну, Тагеса они уже давно пасут, а я-то, я-то здесь каким боком! А этот… б-баклан будто ничего не замечает. Что же делать?.. Он обхватил голову руками.
     В Бога Сергей Николаевич не верил. Не понимал, как можно верить во что-то заведомо несу-ществующее. Бог – сказка для слабаков. Для лохов, которые ничего в этой жизни не значат, ничего не могут, всего боятся, а в байках об Иисусе, святых угодниках и херувимах находят оправдание своего никчемного существования. Не будь у них этой веры, и они презирали бы сами себя. Силь-ным обманывать себя незачем. Так он всегда считал, так думал и теперь. Однако, вопреки здраво-му смыслу, на ум лезли какие-то бессвязные молитвы.
     Господи, — повторял он, — сделай так, чтобы все обошлось, умоляю Тебя. Пусть упадет ме-теорит или случится землетрясение. Пусть Тагес провалится в преисподнюю, (а заодно и вся куз-нецовская братва). Ну, чего Тебе стоит! Они же меня потом на пятаки порубят. Да лучше бы этот баран кинул их на пару-тройку кислых, все было бы легче. Господи, умоляю Тебя, пусть все за-кончится. Пусть все это окажется только сном, и пусть я скорее проснусь…
— Сергей Николаевич, — снова появился менеджер, — сил моих больше нету. Может, вы пойде-те, разберетесь, а? Ну, никак без вас не получается. Мало того что…
     Резко развернувшись, Барский ударил его кулаком в лицо. Удар получился сильным. Очень сильным. Из рассеченной губы у парня брызнула кровь. Застывшая на его лице плаксивая гримаса еще не успела смениться удивлением или испугом, когда Барский ударил его снова.
— Пошел на хер, понял?! —  заорал он, брызжа слюной. — Ты что, козел, русских слов не пони-маешь? Я же сказал, оставьте меня в покое. Сказал или нет?!
— Сказал… зали… — парень растерянно хлопал глазами, прикрывая ладонью разбитый рот. — Мне только хотелось…
— Насрать мне на то, что тебе хотелось. Давай вали отсюда!
     Парень свалил.
     Ничего не понимают, как бараны, ей богу, — внутри у него клокотало. — То паэлья какая-то, то клубника… А разбирайся со всем этим я.
     Он снова выглянул на сцену. Может электричество вырубить? — возникла спасительная мысль. — Нет, не получится. Во-первых, обесточить можно только все здание целиком (…раком бы по-ставить этих электриков!..), а во-вторых, ничего таким способом уже не поправишь. Надо думать как отмазываться, а не заниматься умственным онанизмом.
     Выразительно сплюнув, Барский побежал обратно в гримерную, разыскивать брошенный теле-фон.

     «…природные ресурсы, способность природы выдерживать разрушительное воздействие тех-ники, способность человеческой психики приспособляться к вечно увеличивающемуся темпу пере-мен и к механическому характеру жизни – все это имеет предел, по-видимому, уже очень близ-кий. Особенно опасным представляется последний фактор – западные психиатры обращают внимание на быстрый рост <числа> психических заболеваний, связанных с потерей чувства ос-мысленности жизни…» 
     Александр выдержал паузу, отхлебнул из стакана и продолжал.
— Только не подумайте, что в своем выступлении я пытаюсь проповедовать отказ от технократи-ческого пути развития и призываю к возвращению в каменный век. Нет, нет и нет! Во-первых, по моему глубокому убеждению, технократический путь развития цивилизации не только историче-ски обусловлен и закономерен, но и является наиболее перспективным путем из всех имеющихся вариантов. Пытаться повернуть историю вспять бессмысленно. Во-вторых, мое выступление ни коим образом нельзя рассматривать как призыв к каким-либо социально-политическим преобразо-ваниям. Да, глобальные проблемы человечества беспокоят всех нас, но к данному выступлению они не имеют никакого отношения. Цель, которую я преследую, это возможность изменения соз-нания человека, индивида технократического общества, в соответствии с темпами развития и сущностью самого этого общества.
— Я уже упоминал об обессмысливании жизни современного человека, вследствие подчинения его механистическому образу существования, вследствие изменения самих жизненных ритмов, все более и более отличающихся от природных, биологических ритмов. Кто бы, что ни говорил, но в конечном итоге, цель и смысл жизни человека, (с позиции самого человека), это его личное сча-стье, в чем бы это счастье ни заключалось. Однако не стоит забывать, что и счастье, лишь «кон-фетка» в руках объективных сил природы или божественного Провидения, как сказали бы раньше. Но можно ли быть счастливым, не будучи свободным? И не является ли наивысшим проявлением свободы, доступной человеку, полное осознание Себя, своих мыслей, чувств и поступков?..
— То, насколько мы осознаем Себя, то, насколько мы отдаем Себе отчет в своих действиях, чувст-вах и помыслах определяет уровень нашей личной свободы, и эффективность индивидуального развития Души. Думаю, этот тезис не вызывает сомнений ни у кого из присутствующих. Однако давайте задумаемся, осознаём ли мы всё, что происходит с нами и в нас в достаточной степени?.. Я ли управляю своими мыслями, эмоциями и поступками или же они управляют мной?..
— «Счастье не снаружи, а внутри нас» – давно известная истина. Счастье, это гармония мира внутреннего с миром внешним. Счастлив и удачлив тот, кто внутренне отказался от всех челове-ческих ценностей, а внешне неуклонно стремится к ним; счастлив и удачлив тот, кто внутренне умеет принимать любую ситуацию, любое жизненное происшествие с радостью и умиротворени-ем, а внешне делает все, чтобы избежать неприятностей и добиваться все лучшего и лучшего!.. Истина действительно банальная, однако многие ли из нас в состоянии воплотить ее в жизнь?..
— Наивысшая социальная цель – достижение в обществе как можно большего количества ОСОЗНАЮЩИХ СЕБЯ людей. И предпосылка к этому – повышение уровня образованности лю-дей в масштабах всей планеты и на всех уровнях, (что, само собой разумеется, невозможно без перехода мировой экономики на качественно новый уровень). Мыслящий же человек либо сам приходит к пониманию необходимости саморазвития, либо же его легче подтолкнуть к этой мыс-ли, нежели человека грубого и невежественного. «Идеальный Человек» в данной модели – разум-ный, высокоразвитый индивид, личность(!), полностью осознающая свое «Высшее Я», умеющая контролировать себя на всех уровнях (физиологическом – эмоциональном – интеллектуальном), находящаяся в полном сознании все двадцать четыре часа в сутки и, наконец, понимающая, что ее личные интересы, в конечном итоге, совпадают с интересами развития всего общества в целом.   
— Это социальное. В остальном же, как я уже говорил, учение мое направлено на индивида, а не на социум и служит именно индивидуальным целям, подразумевая, что общество складывается из отдельных личностей, а не личность подчиняется интересам абстрактного общества.
— А теперь…

— Да вернул он мне саквояж, вернул! — сердито ответил Фат.
     А сам подумал: вот ведь прицепился к этому саквояжу, будто это у него свистнули. Угораздило же меня заварить такую кашу.
     Он уже самым натуральным образом жалел, что натравил своих бультерьеров на Тагеса. Па-рень ему определенно нравился. Ну, повздорили малость, причем сам же я и виноват, надо при-знаться. Говорит-то он дело. Мы действительно погрязли в своих мелочных делишках, забыв о том Высоком, что в нас присутствует. Даже я! Я, который помнит о своих предыдущих жизнях, боялся сказать кому-нибудь о своей тайне, считая себя сумасшедшим. Работа – для того, чтобы делать деньги; деньги – для того, чтобы отдохнуть от работы… Какая несусветная чушь! Жизнь проходит, словно во сне…
— Не, ты слышишь, чего этот лось гонит?! — размахивая рукой с подогнутыми безымянным и средним пальцами, Чалый нагнулся к Василию. — Да я его, падлу, зубами порву!
— Осунься, — беззлобно ответил Василий. — Не время еще.
     Продолжая скрипеть зубами, Чалый откинулся на спинку стула.
     Петр Петрович вздохнул. Послал бог подельничков. Хороши, нечего сказать. Рожи уголов-ные… — он вытряс из коробочки на ладонь шарик нитроглицерина и зашвырнул его себе в рот. — Что-то я разнервничался не в меру. Как мальчишка, ей богу. А эти уроды, конечно, не послуша-лись. Понабрали железа, как на войну… — он покосился на Чалого, у которого из-под расстегну-той куртки явственно выглядывала рукоятка «Зауэра». — Разгоню я их к чертовой матери. Всех до единого. И лавочку свою прикрою. Хватит дурью маяться, не пацан ведь уже.
     Он, (не без некоторого сожаления), представил себе, как будет выгребать «закрытые» и «неза-крытые» дела из ящиков картотеки, как снесет весь этот хлам во двор и устроит огромный костер. Толстые стопки бумаги без жалости летят в огонь. Белые, желтые и розовые листы корчатся в пламени. Чернеют, обугливаются, рассыпаются в прах. А дым от костра, подобно жертвенным ку-рениям, возносится к темному небу. Туда, где сидит Создатель, который один только может ре-шить, кого21 подвергать наказанию, а кого простить, кто прав перед Ним, а кто виноват…
— Слышишь, Петрович, — нарушая цепь образов, обратился к нему Василий, — может мы этого гада того… живьем в землю закатаем, а?
— Зачем? — испугался Петр Петрович. — Ты что, совсем спятил?!
— Как зачем, он же тебя того… — Василий сделал выразительный жест. — Или чё, боишься не-приятностей с ментами? Так ты не боись. Все давно схвачено. А этого пидора никто не хватится. Кто он такой? Пустое место. Как нарисовался в нашем городе, так и исчезнет.
— Да ты что?.. Да ты что такое городишь?! —  заорал на него Фат. — Совсем охренели! Я говорил никакого оружия, а вы что? Притащили с собой целый арсенал. Совсем нюх потеряли!
     Он злобно сверкнул глазами.
— Ну, ты Петро-ович… — дружелюбно усмехнулся Василий.
     Нет, они меня точно до инфаркта доведут, изверги. Разгонять, всех разгонять! А картотеку в огонь…
     Ему вдруг пришла в голову одна неприятная мысль. Он уже давно замечал, что Василий разго-варивает с ним как-то свысока. Словно с ребенком или дурачком. Распоряжения его игнорируют-ся, да и ребята не обращают на него внимания, будто его здесь и нет вовсе. Зато любой приказ Ва-силия бросаются исполнять наперегонки. Нехорошо это, ох как все это нехорошо…
— Для огромного большинства людей, — вещал со сцены Тагес, — три великих вопроса: «Откуда мы пришли?», «Почему мы здесь?» и «Куда мы уйдем?» – остаются без ответа по сей день. Стало, к сожалению, общепринятым считать, что ничего определенного нельзя ответить на эти вопросы, представляющие глубочайший интерес для человечества. Не может быть ничего более ошибочно-го, чем такое мнение. Все и каждый, без исключения, могут стать способными к получению опре-деленной информации по этому вопросу непосредственно из первоисточника; могут лично иссле-довать состояние человеческого духа, как до рождения, так и после смерти…
     Да, да, да, — закивал Петр Петрович, совершенно забывая о Василии, — верно! Ох, как верно. Только, кажется, я уже где-то слышал об этом  или  даже читал… Впрочем, не важно. Тагес абсо-лютно прав. Все эти посредники между человеком и Богом, все эти гуру,  учителя и даже наши священнослужители только искажают Истину. Чтобы не подпасть обману посредничества, нельзя признавать никого непогрешимым учителем. Конечно, заманчиво получить все в готовом виде, чтобы тебе поднесли знание на блюдечке, да только не бывает такого. Эх, люди, люди… Потому и расплодились повсюду все эти секты, все эти «Свидетели Иеговы» и «Белые братства» что, не ударив пальцем о палец, хотите увидеть лик Господа или достичь нирваны…
     Эти мысли так его захватили, что он не сразу заметил, как Чалый с Костылем куда-то исчезли.
— Василий, а где эти? — он встревожено кивнул на пустые стулья.
— Поссать побежали, — с ухмылочкой отозвался тот.
— А они что, по одиночке в сортир боятся ходить?
— Конечно! А вдруг засада? Пока один ссыт, другой караулит. Потом поменяются. Яйца отстре-лят, как без яиц-то?
     Василий осклабился.
— Вот что, — набравшись решимости, начал Петр Петрович, — операция отменяется. Ясно? От-бой.
— То есть, как это отменяется? — удивился Василий. — Вот шлепнем гада, тогда и по курятникам разбежимся. Я сюда не соки лопать приехал.
     Он кивнул на заставленный коробками стол.
— Чего?.. — Петр Петрович побагровел. — Я сказал отбой!
— Клал я на то, что ты сказал,  во-от такого… —  он  показал какого. — Заказал чувачка, сделаем. Раньше надо было мозгами скрипеть. А теперь поздняк, братан, метаться. Поезд ушел и рельсы разобрали.
     Вернулись Костыль с Чалым, чем-то очень довольные.
— Василий, с Тагесом я разобрался сам. Все нормально, — Петр Петрович находился на пределе. — Его нельзя убивать. Понимаешь ты, нельзя!!.
     Он невольно сорвался на крик.
— Ну и что, что разобрался? — лениво ковыряя в зубах спичкой, ответил Василий. — У нас с ним свои дела. Да и неужели ты думаешь, что Я(!) оставил бы жить эту гниду после того дерьма, кото-рое он на нас сегодня выплеснул с этой… тумбы.
— Трибуны, — поправил Костыль.
— Чего?! Трибуна-тумба… Какая разница?
— Да нет, я так… — Костыль поспешно отвел взгляд в сторону.
— Чего он такого сделал-то?! — Фат заметался в истерике.
     Василий посмотрел на него удивленно.
— Ты чё, Петрович, совсем мудак что ли?..
     Петр Петрович ничего не ответил. До него, наконец, дошла вся горькая правда, на которую он столько лет закрывал глаза, старательно сам себя обманывая. Он оказался никем. Оказался пеш-кой, которую в определенный момент времени Василий, по каким-то свои соображениям, решил ввести в игру и которую теперь, так же легко, за ненадобностью из игры выкидывал.
     На глаза ему навернулись слезы.

     …теперь попытаюсь изложить в двух словах гносеологический аспект своего учения. Начну с весьма занимательного примера. Скажите, многие ли из вас задумываются о том, каков окружаю-щий нас мир? Я не имею в виду тот мир, который доступен непосредственному чувственному восприятию для каждого отдельно взятого индивида. Я говорю о восприятии мира, как о явлении глобальном.
     На протяжении всей человеческой истории представления о том, каков мир непрестанно меня-лись. Каждое новое поколение отвергало точку зрения поколения предыдущего, твердо уверовав, что именно оно открыло истину. В том, что Земля является эллипсом, а не стоит на трех китах, уже давно никто не сомневается. Думаю, не найти среди ныне живущих и сторонников геоцентри-ческой системы Клавдия Птолемея. Сегодня каждый школьник знает, что Земля вращается вокруг Солнца, что мир состоит из атомов, а атомы из более мелких элементарных частиц, что человек произошел от обезьяны и обладает всемогущим разумом…
     А теперь давайте задумаемся над тем, какое отношение к только что описанной картине мира имеет каждый из нас в отдельности. Задумаемся над тем, откуда в нас такая фанатическая уве-ренность в непогрешимости современной науки и вера в то, что мир именно таков, каким она нам его описывает. И еще, не был ли древний пращур столь же непоколебимо уверен в том, что Земля плоская, а современник Аристотеля в существовании Небесных Сфер и Перводвигателя? И не бу-дут ли наши представления о мире через пару тысячелетий казаться потомкам столь же примитив-ными и смешными, как нам идея Земли, лежащей на трех китах? Ну и, наконец, что мог бы сказать о мире любой из нас, родись он тысячу лет до или тысячу лет после настоящего момента?..
     Но вернемся к науке. Современная научная картина мира строится «на трех философских пре-зумпциях, которые условно можно назвать редукционизмом, эволюционизмом и рационализ-мом». Давайте возьмем три наиболее важных научных отрасли, (традиционно таковыми считают-ся: физика, биология, математика), и посмотрим, что же нового открылось этим наукам за послед-ние десятилетия? Соответствует ли та картина, которую нарисовали для нас ИДЕОЛОГИ, (и в истинности которой мы не привыкли сомневаться), действительному положению вещей в данных отраслях научного знания?..

     Хлюпов слушал Тагеса, забыв про все остальное на свете. Светка тараторила что-то свое, но для него ее здесь не было. Поначалу он немного сердился, даже жалел, что согласился идти на ве-чер вместе с ней (…болтает без умолку!..), однако сейчас все его внимание поглотил Тагес и для Светки просто не осталось места. Впрочем, она этого, кажется, даже не замечала. Ваня рассеянно кивал, изредка бросая совершенно бессмысленное: «да, да, конечно…», и ей этого вполне хватало.
     Тагес говорил о литературе. Если честно, то их последней, (она же первая), беседой Ваня остал-ся недоволен. Позавчера у Светки, Александр нес какой-то вздор. Создавалось такое впечатление, будто он говорил механически, совсем не задумываясь над своими словами. Говорил, только для того, чтобы говорить. Именно поэтому Ваня долго не мог решить, идти ему сегодня сюда или не идти. И вот теперь нисколько не раскаивался в своем решении.
— Отказ от традиционного психологизма, сформировавшегося в литературе девятнадцатого века, — излагал свои взгляды Тагес, — не означает отказа от психологизма вообще. В наше время зна-чительно усложняются представления о человеке во всех сферах искусства и в литературе в част-ности. Литература двадцатого столетия отказывается от аналитических способов раскрытия внут-реннего мира человека, в пользу синтетических. Сфера сознательного замещается сферой подсоз-нательного, прямые методы отображения душевной жизни человека замещаются методами опо-средованными, косвенными. Большинством современных авторов отвергается и ориентация на психологические переживания, связанные с социальным положением человека, его жизненными интересами. Все это трактуется как «наивное восприятие мира»…
     Больше того, — думал Хлюпов, — в настоящей, серьезной литературе психологизм должен за-хватывать не только сферу внутреннего мира личности, но и то, что находится вне ее! Именно психологизм, так как объективный мир будет изображаться не таким, каким его видит общество, (к черту эти стереотипы!), а таким, каким он представляется героям произведения. Таким, каким его видит человек вне социального контекста...
— Я недавно была в студии у Ленки, видишь, вон та блондиночка рядом с Дрыгой, — тараторила Светлана, — ты представить себе не можешь, что это за прелесть. Она сейчас готовит новую экс-позицию, просчитывает каждую деталь, каждую мелочь. Сразу у входа она собирается повесить своего «Лемурианца», большущее такое полотно, чтобы каждый приходящий на выставку, сразу же окунался в атмосферу той далекой эпохи. Скажи, а тебе нравится Поль Гоген?
— Да, да. Конечно…
— Но ведь нужно двигаться дальше, — провозглашал Тагес. — Если в литературе двадцатого века основной упор делался на непостижимость человеческой души: «темны и многочисленны желания человека, самому человеку они не ведомы все…», то литература века двадцать первого должна поднять завесу этой тайны и воскликнуть: «темны и многочисленны желания человека, но может, МОЖЕТ(!) он встать над ними и, обретя свое высшее Я, преодолеть все то низменное, что еще роднит его с самыми худшими из животных!..»
     Именно!! — вне себя от восторга, соглашался Хлюпов. — А что касается формы литературно-го произведения, то и здесь предстоит дальнейшее развитие. Нужно писать так, чтобы весь объек-тивный мир оказывался как бы существующим в воображении кого-то: героев ли, автора… Чита-теля, в конечном итоге! Внешне в произведении автор будет отсутствовать. Повествование станет вестись поочередно то от первого лица, то от третьего. Вернее, от третьего, но через это третье будет как бы пробиваться первое. Или даже не так! Третье окажется растворенным в первом…
     Его глаза излучали сияние. Идеи, рождавшиеся в голове, настолько быстро сменяли одна дру-гую, что очень скоро он просто-напросто потерял нить размышления. Какая жалость, что я не взял с собой диктофона, — вздыхал он. — Сколько полезного, сколько ценного уходит сейчас в пусто-ту.  Еще и эта трещотка под боком… — Ваня покосился на Светку. — Ну да ничего, если мысль действительно стуящая, то так просто она не исчезнет. Обязательно потом всплывет где-нибудь.
— А теперь, — торжественно провозгласил Тагес, — мне бы хотелось сказать несколько слов о творчестве начинающего но, бесспорно, талантливого прозаика Ивана Антоновича Хлюпова…
     Ваня вздрогнул, нижняя челюсть у него отвисла.
— Как-то так повелось, что основой, на которой зиждется наша литература, является тематика со-циального. Бесспорно, все мы являемся членами общества, все мы живем и развиваемся в общест-ве, а потому те или иные общественные проблемы не могут не волновать каждого из нас. Однако давайте задумаемся вот над чем: если общество состоит из отдельных личностей, и если именно личность является элементом общества, то не кажется ли странным тот факт что, целиком замыка-ясь на проблемах общества, литература оттесняет личность на второй план? Даже в тех случаях, когда центром повествования является индивид, автор, как правило, стремится использовать его для того, чтобы раскрыть через него ту или иную социальную концепцию, отразить ту или иную социальную проблему, или же изобразить эту личность в том или ином социальном контексте. Вот так. Либо социальное, либо социально-бытовое, третьего не дано! Попробуйте вспомнить два-три произведения, где глубинные проблемы личностного начала выступали бы на первый план, а со-циальные связи и отношения играли бы роль вспомогательную, второстепенную. Думаю, что сде-лать это не так просто. Мы почему-то привыкли расценивать искусство, как одну из форм именно общественного сознания, тогда как на самом деле общественное является продуктом деятельно-сти индивидуального и, в конечном счете, направлено опять же на индивида…
— Иван Хлюпов стремится оторвать внимание читателя от социума и направить его внутрь от-дельной личности. Внутрь человеческой души, человеческого сознания. В его произведениях ин-дивид, выступая на первый план, является стержнем, на который нанизывается вся окружающая его действительность. Проблемы личности не растворяются в проблемах общества. Напротив, об-щественные проблемы рассматриваются через призму восприятия личности, от чего произведение только выигрывает. Так в рассказе «Кометы» человек рассматривается в плане его духовного раз-вития. Главный герой по имени Вили, (имя скандинавского бога, что тоже носит глубокий симво-лический смысл), проходит путь от бездомного бродяги, наивысшим наслаждением для которого является теплая батарея, булка хлеба и несколько глотков алкогольного суррогата, до трансцен-дентального созерцателя, постигающего мир на самых тонких его уровнях. Собственно говоря, перед нами четыре совершенно разных человека, являющихся, в то же время, одной и той же лич-ностью…
— В рассказе «Эксперимент» острой критике подвергается идея абсолютизации любой формы знания, из какого бы авторитетного источника оно к нам ни поступило. Изображается зыбкость обыденного человеческого сознания в том, что касается восприятия окружающей действительно-сти. (Бесподобно выписан момент внутреннего превращения Андрея Проскурина в Лоста Горлин-га! Игра с трансформацией одного имени в другое построена настолько великолепно, что читатель почти не замечает когда кончается Андрей и начинается Лост). Перед нами антагонизм общест-венного и индивидуального сознания, причем последнее оказывается в жесткой зависимости от первого. Особого внимания заслуживает юмористический сборник Ивана Хлюпова «Соло на Вит-генштейне», где под видом абсурда, бессмыслицы автор пытается привлечь наше внимание ко многим философским проблемам современности…
— Рассказы Ивана Хлюпова не являются чем-то простым. Читая их, нам приходится делать опре-деленное усилие. Читателю предлагается не просто «скользить» по ним, и даже не «идти», а ско-рее уж «продираться», если только он хочет добраться до их сути. Используя это прием, автор как бы втягивает читателя внутрь рассказа, заставляя его смотреть на мир глазами героев. По-моему, проза Хлюпова нуждается в самом серьезном изучении, а сам автор достоин если не всеобщего признания то, по крайней мере, всеобщего интереса…
— Эй, да ты меня совсем не слушаешь, — донесся до него голос Светки.
— Да, да, — пробормотал он рассеянно. — Конечно…

     «…что же открылось этим наукам за последние десятилетия?
     Физике открылась ложность редукционизма. Она полностью его опровергла. Более сильно опровергнуть что-либо просто невозможно. Уже довольно давно выяснилось, что ньютоновская концепция материи неверна, что «материальная точка» есть лишь художественный образ, при-том такой, который даже приблизительно не соответствует ничему реальному. Открытая в 1927 году Дэвиссоном и Джермесом дифракция электронов показала, что у частиц нет опреде-ленных траекторий, а принцип неопределенности Гейзенберга отменил само понятие частицы как объекта, локализованного в пространстве и имеющего определенную скорость. Но это при-вело к такому взгляду на окружающую действительность, который противоположен прежнему не в каких-то деталях, а в самом своем существе. Речь идет уже не о поправках, а об отмене предыдущей концепции. Такую постановку вопроса нельзя сгладить разговорами о какой-то диа-лектике или о необходимости синтеза двух точек зрения, ибо, как сказал Фэйнман, у нас нет двух миров – квантового и классического, – нам дан один-единственный мир, в котором мы живем, и этот мир квантовый. И если поставить целью дать самую краткую характеристику принципов его устройства, то ею будет слово «антиредукционизм».
     Начнем с того, что идеальное оказалось реальнее материального. Тут невольно вспоминаются космологические представления индуизма, согласно которым материя есть Майя – род иллюзии. Не будем сейчас вдаваться в анализ понятия материи как философской категории, но если гово-рить о том, что физики называют наблюдаемым, то индусы, пожалуй, правы. И это не плод ка-ких-то косвенных соображений, которые можно понимать так и сяк, на этот счет имеется теорема. В квантовой физике центральным понятием служит не частица, а пси-функция, ко-торая принципиально не может быть зафиксирована никаким прибором, то есть, является не-вещественной данностью. Но жизнь Вселенной есть именно жизнь пси-функций, а не наблюдае-мых. Во-первых, законам природы подчиняются не наблюдаемые, как полагали раньше, а пси-функции; наблюдаемые же управляются пси-функциями, да и то не в строгом, а в статистиче-ском смысле. Все законы природы суть не что иное, как уравнения Шредингера, а они определя-ют лишь эволюцию пси-функций, материя в них не фигурирует. Во-вторых, Джон фон Нейман доказал математически (как раз в этом и состоит упомянутая только что теорема), что клас-сической модели Вселенной, адекватно описывающей ее экспериментально установленные свой-ства, существовать не может. Какими бы ухищрениями мы ни пытались свести мир к нагляд-ным понятиям, у нас заведомо ничего не получится. Только признав главной мировой реальностью умозрительное, мы обретаем шанс понять поведение чувственно воспринимаемого. Узлы тех ни-тей, на которых держится видимое, завязываются и развязываются в невидимом. Идеалисты всегда были убеждены в этом, однако никто из них, даже сам Платон, не могли и мечтать, что когда-нибудь появится столь неопровержимое подтверждение их правоты. Но оно появилось, и теперь то решение основного вопроса философии, на котором нас воспитывали, становится в высшей степени сомнительным…»

     Александр говорил не думая. Эту речь он готовил так долго, что сейчас слова срывались с его губ подобно птицам, бросающимся с карниза в бездну двора. Легко, уверенно, независимо от пе-реживаний и мыслей. Собственные высказывания чередовались с чужими цитатами. Как говорил Седир, «ничто не ново под луной и если есть возможность, почему бы не предоставить слово ав-торитетам, ограничивая свою деятельность лишь выборкой подходящих мест».
     Свет, бивший прямо в лицо, очень мешал наблюдать то, что творится в зале. Однако постепен-но глаза привыкли, и Александр без особого труда мог различить и столики, и сидящих за ними людей. Кто-то слушал его очень внимательно, кто-то делал это вполуха, а некоторые и вовсе не обращали на его выступление никакого внимания, занятые болтовней или поглощением бесплат-ной выпивки. «Хожу я среди людей и роняю слова свои: они же не умеют ни подобрать, ни сохра-нить их», — припомнилась ему фраза несчастного немца.

     «Величайшее в великих – это материнское», — почему-то подумала Анна и чуть не рассмея-лась. Глядя на Александра, она никак не могла отделаться от впечатления, что смотрит забавный фильм или присутствует на каком-то диковинном спектакле. Глупо, наверное, но что она может поделать? Слишком уж все это необычно. А он еще так забавно жестикулирует, когда говорит. И почему я не замечала этого раньше? Хотя, может быть это только на сцене… Впрочем, какая раз-ница! Он здесь, он меня ЛЮБИТ, а все остальное ерунда. Даже сам этот вечер! Пусть для него он является чем-то важным, для меня важно только то, что он меня любит.

     Кодла мордастых, расположившихся в дальнем углу, вызывала у него самые противоречивые чувства. С одной стороны, он не видел объективных причин, почему должен злиться на них, но с другой, из их угла исходило что-то недоброе, какая-то звериная агрессия. Оказавшись за этой три-буной, он начал воспринимать аудиторию не только визуально, но и на каком-то ином уровне. Александр чувствовал(!), кто его слушает, а кто нет, у кого его слова вызывают позитивные пере-живания, а у кого равнодушие, раздражение или даже ярость.
     Компания, расположившаяся вокруг Василия, источала именно это, последнее чувство. Созда-валось впечатление, что они были готовы растерзать его, заживо сожрать или как минимум вы-рвать у него сердце. Это его очень беспокоило. Черт возьми, — недоумевал он, — почему они реа-гируют таким образом? Ну не по душе тебе моя трепотня, встань, да уйди. Тем более что ни одну из этих рож я сюда не приглашал. Сами приперлись, а теперь скрипят на меня зубами. Смешно же, честное слово...

     Анна испытывала что-то, очень похожее на гордость. Ведь все эти люди пришли сюда только для того, чтобы посмотреть на её Александра. Он красивый, он умный и самое главное, он ее лю-бит. Не кого-то там еще, а именно ее! Ну, разве это не счастье? В зале полным-полно красивых девушек, но для него, (Анна была в этом абсолютно уверена), здесь присутствую только я. Я од-на!..
     У нее закружилась голова. Взяв со стола бокал шампанского, она в несколько глотков выпила все до последней капли и только каким-то невероятным усилием удержалась от того, чтобы не разбить вдребезги пустую посудину об пол.


     Весьма интересной показалась ему реакция Фата. Сначала Петр Петрович слушал его с азар-том. Несколько раз Александр даже зажмуривался от удовольствия, чувствуя какой эффект про-изводят на этого человека его слова. Полевые структуры Фата менялись на глазах. Он в считанные минуты (…Сатори...) переосмысливал свою жизнь, отказываясь от всего вредного и ненужного, выбирая новые, яркие и весьма перспективные ориентиры. Никогда еще Александр (…Сатори!!.) не сталкивался с тем, чтобы человек его возраста так быстро менялся.
     Однако очень скоро Поле вокруг Фата стало хмуриться. Позитивные сигналы начали переби-ваться какими-то отрицательными импульсами. Фат нервничал. Как ни старался, Александр так и не сумел понять, вызвана ли эта перемена его речью или же Петр Петрович испытывал какое-то постороннее воздействие. Впрочем, если учесть то облако негатива, которое распространял вокруг себя Василий со своими ребятами и то, что Петр Петрович находился в самом его эпицентре, кое-что становилось понятным.
     В конце концов, Фат совершенно расстроился, впал в какую-то жуткую депрессию и потерял всякий интерес к тому, о чем говорили со сцены. В сознании его воцарился хаос.

     Из всего, что говорил Александр, Анна не понимала ни слова. И вовсе не потому, что он гово-рил о чем-то заумном. К заумностям за годы учебы в университете она уже давно привыкла. Про-сто, для нее это было несущественным. Как там у Пелевина? «Я не пишу стихов и не люблю их. Да и к чему слова, когда на небе звезды?..» А для нее звездою был он. Слова  заменялись чувства-ми. Анна чувствовала его, как самое себя. Его дыхание, биение его сердца — все это отдавалось в ее душе. Вот он чем-то взволнован. Кажется, кто-то из присутствующих неприятен ему. Он в рас-терянности, в недоумении, но как ни странно, не испытывает к этому человеку никакой ненависти. Разве что легкое раздражение…
     А вот он чему-то радуется. Интересно, чему? Нет! Радость сменилась тревогой. Даже больше того, переживанием. За кого он может так сильно переживать?..  А теперь…  Анна вздрогнула, по всему ее телу растеклось приятное тепло. Он находился в том невероятном, в том единственном состоянии, которое делает человека подобным богу! И это чувство возникло в нем, когда он пой-мал ее взгляд. Он…
     Анна закрыла глаза. Если и были в ее жизни минуты блаженства, то все они меркли перед тем, что происходило сейчас. Да, — думала она, — это именно то, ради чего стоило рождаться на свет, ради чего стоило жить… И ради чего не страшно умереть. Даже умереть!..

     Что касается всех остальных, то здесь слушатели разделялись на два лагеря: те, кто симпатизи-ровал Александру и те, кому на него было наплевать. Среди  первых заметно выделялась Анна. От нее веяло такой  чистой, такой искренней любовью, что Александру становилось не по себе. Гос-поди, — думал он с замиранием сердца, — неужели я ее едва не потерял? Неужели я мог быть на-столько бесчувственным, настолько тупым и эгоистичным? От счастья и стыда ему хотелось про-валиться сквозь сцену, прямо в винный погреб.
     Дальше шли Макс и Хлюпов. Последний находился в таком экзальтированном состоянии, что Александр начинал сомневаться, в его ли словах здесь дело? Насколько он мог судить, в лекции не было ничего, на что можно было бы реагировать подобным образом. Тем более Хлюпову, отли-чавшемуся своей сдержанностью. Как бы там ни было, концентрировать внимание на Хлюпове Александр не стал. Его речь подходила к своему кульминационному моменту. Еще несколько примеров из биологии и математики, а затем…

— Биологии, — торжественно произнес он, — «открылась ложность эволюционизма. Главной опорой эволюционистов служила, конечно, теория естественного отбора, то есть дарвинизм. Но на фоне сегодняшних данных биологической науки он выглядит просто-таки неприлично.
     Собственно, уже в момент своего появления в 1859 году дарвинская теория была подвергнута суровой критике самыми выдающимися специалистами того времени – Агассисом, Вирховом, Дришем и другими. Но ученые меньшего калибра ею соблазнились, ибо она претендовала на про-стое объяснение сложнейшего феномена появления жизни на земле. Широкая же читательская публика была от нее в полном восторге. Так наметилась закономерность, которая неуклонно вы-полнялась дальше: чем меньше человек разбирается в биологии, тем тверже он верит в дарви-низм…
     Всякая теория опирается на две вещи: на логику и факты. Логическая схема дарвинизма про-ста. В живой природе имеется изменчивость – признаки детей несколько отличаются от при-знаков родителей18, и особи, которые вследствие этого оказываются наиболее конкурентоспо-собными, побеждают в жизненной борьбе своих собратьев и передают полезные признаки по-томству. Так приспособленность постепенно накапливается и за миллионы лет достигает высо-чайшей степени. По словам самого Дарвина, эту мысль подсказало ему наблюдение за деятельно-стью селекционеров, выводящих породы домашнего скота. Ясность рассуждений подкупает, а аналогия делает его правдоподобным. Но если вдуматься глубже, оказывается, что рассуждение безграмотно, а аналогия незаконна.
     Прежде всего, тут совершенно игнорируется тот факт, что всякое животное имеет не только индивидуальные, но и видовые признаки, а они состоят не в параметрах, а в совокупности жестко взаимосвязанных между собой конструктивных принципов, образующих идею вида. У разных видов эти идеи отличаются не в меньшей степени, чем идея черно-белого телевизора от-личается от идеи телевизора цветного. Если по черно-белому телевизору стукнуть кулаком, он может начать работать лучше, но, сколько по нему ни бей, улучшение не достигнет такой сте-пени, чтобы он превратился в цветной. Так же и с отбором случайных мутаций. Признаки, на которые воздействует отбор, есть отдельные параметры, не более того. Собаковод топит щенков с короткими ушами и оставляет длинноухих и, в конце концов, получает спаниеля. Но спаниель при всем внешнем своеобразии остается типичной собакой  – с собачьими повадками, с собачьим обменом веществ, с собачьими болезнями. И можно ли поверить, что если достаточно долго топить одних щенков и сохранять жизнь другим, то когда-нибудь мы получим кошку? А то и ящерицу? А ведь эти допущения есть то самое, не чем зиждется весь дарвинизм. Безграмот-ность состоит здесь в том, что животное мыслится как сумма параметров, тогда как на са-мом деле оно – представляет собой систему, состоящую из многих уровней. И если на низших уровнях действительно имеется изменчивость, которая может привести к образованию разных пород одного и того же вида, то на более высоких уровнях изменчивость просто недопустима, ибо она сразу же привела бы к разлаживанию тончайше подогнанных друг к другу функциональ-ных и структурных механизмов.
     Факты полностью подтверждают этот теоретический аргумент. Эксперименты показали, что никаким отбором нельзя создать нового вида. В некоторых лабораториях селекция бактерий ведется непрерывно с конца прошлого века, причем для усиления изменчивости применяется излу-чение, однако за этот период, который по числу сменившихся поколений равносилен десяткам миллионов лет для высших форм, так и не возникло нового вида! А у высших форм за эквива-лентный промежуток времени появились новые отряды! Похоже, живая природа устроена по принципу «атома Бора» – в ней имеются «разрешенные» наборы генов, промежуточные между ними «запрещены», а то, что мы воспринимаем как эволюцию, есть внезапное заполнение новых «разрешенных» уровней в результате какого-то таинственного творческого импульса. Картина костных останков, извлеченных палеонтологами, соответствует именно этому предположению. Дискретность живых форм выражена необычайно резко. Никаких кентавров, грифонов и алконо-стов, которыми наши предки пытались ее смягчить, в земных слоях не обнаружено…»

     Стоп! Чего же это я делаю?! — спохватился Фат. Он приканчивал уже вторую бутылку «Рис-линга». В голове шумело, мысли были похожими на завязших в патоке мух. — Напиться легче всего, но ведь это не выход. Надо же что-то делать. Из-за меня, можно сказать, пропадает человек, а я тут сижу и надираюсь, как последняя скотина. Он решительно отодвинул ополовиненную бу-тылку. Василий бросил на него косой взгляд и как-то презрительно усмехнулся. Фату снова сдела-лось не по себе.
     Что-то делать, — подумал он, тоскливо оглядываясь вокруг, — мысль конечно правильная, но что я могу? Вызвать милицию? А толку-то! У них ведь все давно куплено. Меня же эта милиция и заберет. Для установления личности, например. Продержат часика два-три, а за это время от Таге-са останутся только рожки да ножки. Нет, милиция не годится. Но как тогда быть? Не могу же я сидеть, сложа руки!
     Он решительно поднялся, с шумом отодвинув стул.
— Куда? — встрепенулся Василий.
     Несколько удивленно, но без тени беспокойства.
— В сортир, — огрызнулся Петр Петрович.
— А может не стуит? – подозрительно спросил Василий.
— Ты хочешь (…стуит, Вася, стуит…) чтобы я лопнул и обрызгал мочой все вокруг?
— Ладно, вали. А то и вправду лопнешь.
     Чалый заржал. Неприязненно на него покосившись, Петр Петрович направился к выходу. Смешливый какой выискался, — думал он, спускаясь по мраморной лестнице к туалету. — Сто-процентный имбецил, зато считает, что чувства юмора у него на десятерых…
     В уборной никого не было. Белые стены сверкали кафелем, нагоняя тоску. Петр Петрович по-дошел к раковине и открыл кран. Рассеянно посмотрел на свое отражение в зеркале, прислонился лбом к холодному стеклу. Ну и что теперь? Куда бежать, к кому обращаться за помощью? Он вспомнил про миниатюрный «дамский» револьвер, лежавший у него дома на полке, за собранием сочинений Пруста, однако это воспоминание только рассмешило его. Во-первых, до дома не меньше двадцати минут ходу, а во-вторых, на фоне «Беретт» и «Зауэров» его пистолетик выглядел жалкой перделкой. Да даже будь у него настоящее оружие, разве мог он противопоставить себя васильевской кодле? Нет, этот вариант тоже не подходит. Но ведь должен же быть какой-то вы-ход! Надо только его найти…
— Эй, — в дверном проеме, едва не задевая головой о притолоку, возникла гигантская фигура Ча-лого, — ты чё тут, дрочишь что ли?
— Руки мою, — поспешно ответил Фат.
— Ну, так мой быстрее.  А вообще-то, — Чалый расплылся в улыбке, — ссать на них не надо, то-гда и мыть не придется.
     Петр Петрович досадливо плюнул. Не спеша закрыл воду и подгоняемый легкими тычками в спину, вернулся обратно в зал.
— Все ништяк, — отрапортовался Чалый. — Он там плавники свои намывал.
     Василий удовлетворенно кивнул:
— Чистюля? Ну-ну…
     Фата передернуло. Никак он не мог привыкнуть к своему новому положению. Сознание отка-зывалось принимать настолько злую реальность. Этот… мужик, это ничтожество смеет говорить ему свысока: «ну-ну»? Невероятно! Еще сорок минут назад Петр Петрович мог истереть его в по-рошок. Мог одним словом кинуть его в огонь и воду, а теперь это тупое животное презрительно кривит на него губы, а сам он трусливо втягивает голову в плечи, ощущая себя при этом… Все изменилось в одно мгновение. Разве такое возможно?
     До него только сейчас стало доходить, какую глупость он совершил, не предупредив Тагеса о готовящемся на него нападении. Все гордость, черт бы ее побрал. Возомнил о себе, понимаете ли, невесть что, а теперь вот на карту поставлена жизнь хорошего человека. Наполеончик карманный, — ругал он себя, — мог ведь хотя бы не врать. Сказал бы так, мол, и так, знаю я этого Василия. Фамилия у него Кузнецов, а сам он бандит с большой дороги. И нету у него никаких «Жигулей», станет он покупать всякую дрянь. Взял, очевидно, у кого-нибудь из своих шестерок. А дома у него целый автопарк из «джипов». Вот, а еще, Александр, (не помню вашего отчества), лучше бы вам на сегодня все ваши выступления отложить, потому как имеет этот пресловутый Василий на вас ну просто о-очень большой зуб…
     Петр Петрович поморщился. Ну да, — заговорил в нем какой-то чужой голос, — а о том, что натравил на него Василия именно ты, тоже надо было сказать?.. Ладно, чего уж там. После драки кулаками не машут. Обделался, так хоть имей мужество признаться в этом. Или ты думаешь, что спасать невинного человека от твоих бандитов должен кто-то другой?..
— Петрович, — Василий бесцеремонно хлопнул его по спине, — ты чего пригорюнился? Может, тебя кто-то расстроил, так ты только скажи. Мы его мигом… того.
     Фат промолчал. В голову ему пришла интересная мысль. Через тридцать-сорок минут будет антракт. Нужно опередить васильевских боевиков и предупредить Тагеса о грозящей опасности. К черту гордость, не до гордости теперь. Он не дурак, поймет, что к чему. Главное опередить этих гадов.
— Нет, я в натуре говорю, — не унимался Василий, — разве ж мы тебя кому в обиду дадим. Ты ведь у нас вроде босса, а?
     Вся компания разразилась ехидным хохотом.
— Ладно, будя ржать! — прикрикнул на них Василий. — Не видите, мужику без вас хреново.
— Хреновый мужик, потому и хреново, — поделился своим мнением Чалый.
     Все эти насмешки Петр Петрович пропустил мимо ушей. Ржите, ржите, колотушки бритоголо-вые. Мы еще посмотрим, кто последним ржать будет. Идея прорваться за кулисы к Тагесу овладе-вала им все сильнее и сильнее. Это был единственный способ исправить свою ошибку.

     «…осталось сказать несколько слов о рационализме. Его абсурдность открылась матема-тике  –  той самой науке, на которой он пытался утвердиться… В 1931 году австриец Курт Ге-дель сконструировал истинное арифметическое высказывание, которое, как он доказал, нельзя ни доказать, ни опровергнуть, то есть нельзя вывести дедуктивным путем из арифметики ни само это высказывание, ни его отрицание. Уже одного этого примера было бы достаточно, чтобы разрушить восходящее к Лейбницу и Декарту мнение, будто множество выводимых фор-мул совпадает с множеством истинных формул, что выводимость лишь не намного меньше ис-тинности, что недоказуемыми являются только экзотические формулы геделевского типа, в ко-торых зашифрованы утверждения, относящиеся к самим этим формулам. Но чрез пять лет был получен значительно более сильный результат – польский математик Тарский доказал, что само понятие истинности логически невыразимо. Это означает, что посылать дедуктивный метод на поиски истины – то же самое, что сказать ему: «Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Теорема Тарского, включающая в себя теорему Геделя как частное следствие, наталкива-ется на мысль, что различие между истинностью и выводимостью довольно значительно. Но установить насколько оно велико, удалось только сравнительно недавно, после многолетней со-вместной работы математиков многих стран, регулярно обменивающихся промежуточными результатами. Все математические формулы были вначале разбиты на классы сложности, при-чем таким образом, что они расширялись, то есть в каждом следующем классе имелись не толь-ко все формулы предыдущего класса, но и некоторые новые. Значит, тут при поднятии верхней границы сложности количество формул реально возрастает. Затем было показано, что множе-ство выводимых формул целиком содержится в нулевом классе. И, наконец, доказано, что мно-жество истинных формул не помещается даже в тот предельный класс, который получается при стремлении показателя сложности к бесконечности. Известный математик Ю. Манин так прокомментировал эту ситуацию: «Выводимость находится на нижней ступеньке бесконечной лестницы, а истинность располагается где-то над всей лестницей». В общем, расстояние от выводимости до истинности настолько громадно, что, говоря в целом, ролью строгой логики в деле познания можно просто пренебречь. Похоже, она нужна лишь для придания результату об-щепонятной и убедительной формы, а механизм получения результата совсем иной. Недаром от математиков нередко можно услышать фразу: сначала я понял, что эта теорема верна, а по-том начал думать, как бы ее доказать. На что же опираются они в своем творчестве, природу которого объяснить, как правило, не могут? Ответ на этот вопрос подсказывается замеча-тельной теоремой, доказанной в конце 70-х годов американцами Парисом и Харрингтоном. Из нее следует, что даже относительно простые арифметические истины невозможно установить, не прибегая к понятию актуальной бесконечности – бесконечности, существующей как реальный объект сразу всеми своими элементами. Ясно, что в материальном мире она пребывать не мо-жет. Но в том дополнительном пространстве, где парит наша мысль, она существует, и не только существует, но, как удостоверяет нас теорема Париса-Харрингтона, является необхо-димым источником творчества…»

     К его удивлению, Тагес оказался не только превосходным оратором, но и глубоким знатоком тех вопросов, которые он затрагивал. Сочетание поистине редкостное. Во всяком случае, Барик слушал его с интересом. Он так увлекся, что не заметил, как Ленка пересела к Дрыге, которого он весь вечер игнорировал.
     Тагес говорил о маках и Барику, волей-неволей, вспомнился его давешний сон. Самое инте-ресное, что человек, напавший на него во сне, оказался реально существующей личностью. Более того, сейчас он присутствовал здесь, в этом зале. Время от времени Барик исподтишка на него по-глядывал. Скорее всего, я где-нибудь мельком видел его, — решил он, — поэтому он и попал ко мне в сновидение. Однако, причем тут маки?..
— В 1803 году, — хитро улыбаясь, говорил Тагес, — французскому химику Дерсону, действием щелочи на опий, удалось выделить новый алкалоид, который из-за своих специфических свойств впоследствии получает название «морфий», (по имени греческого бога сновидений Морфея, сына Гипноса, бога сна, имевшего брата-близнеца Танатоса, который считался богом смерти. Интерес-но, что в античном искусстве Морфей изображался в виде крылатого старца, тогда как его отца Гипноса изображали крылатым юношей. И еще: головка мака считалась атрибутом именно Гипно-са, а не Морфея)…
     Барик слушал внимательно, но будь он проклят, если понимал, для чего Александр все это рас-сказывает. Временами у него создавалось впечатление, будто Тагес говорит для него одного, буд-то никого больше в зале нет. В такие моменты на него накатывала легкая жуть. Вспоминался тот единственный раз, когда они вместе с Максом нажрались какой-то сушеной галлюциногенной га-дости. Сначала Барик ничего не почувствовал. От нечего делать он купил билет на «Прирожден-ных убийц» Оливера Стоуна и вяло стал наблюдать за тем, как Мики и Меллори разносят очеред-ную американскую забегаловку. Однако очень скоро с ним стало твориться что-то неладное.
     Экран вдруг начал пульсировать, набухать, увеличиваясь в размерах, а затем какая-то сила втя-нула его туда, внутрь фильма, (совсем как в «Последнем герое боевика» со Шварценеггером, ко-торый он смотрел на прошлой неделе). Весь прикол заключался в том, что факт своего пребывания в фильме Барик осознал только где-то ближе к его концу. Переживание было таким ярким и на-столько сильно врезалось ему в память что, вспомнив об этом сейчас, Барик тут же задал себе во-прос: «а может я в каком-нибудь фильме?» На эту же мысль наводила связная, но какая-то уж слишком неуместная и сюрреалистическая речь Тагеса.
— В последние годы девятнадцатого века морфинизм получил на Западе широкое распростране-ние. Именно в это время химикам удалось синтезировать дериват морфия, медицинские свойства которого были еще более сильными. Данное вещество назвали «героином», (очевидно, в виду имелось очень активное, — героическое, — действие наркотика). Далее было обнаружено, что предлагаемый морфинистам героин избавлял их от порочного пристрастия к морфию. Однако мо-мент триумфа оказался кратковременным. Все, чего удалось достигнуть, сводилось к замене одной формы наркомании другой, гораздо более тяжелой…
     Ну что это? Разве уместно городить подобный вздор перед кучкой провинциальных эстетов, собравшихся чтобы культурно напиться? Он бы еще завел разговор о вреде абортов или организо-вал сбор средств в защиту полярных медведей. Несуразный какой-то человек. А может наоборот, слишком хитрый? «Тот, кто умеет играть роль дурака, не чувствуя себя уязвленным, может сде-лать дураком кого угодно». Не помню, кто сказал, но мысль верная. Сидим мы сейчас здесь, пол-торы сотни олухов, смотрим на этого клоуна и думаем: «что за чепуху он несет?» А этот клоун, вполне возможно, все уже давно просчитал и…
     Барик остановился. Придумать, какую выгоду мог извлечь Тагес из всей этой кутерьмы, он не мог. Да, — вздохнул он с некоторым сожалением, — похоже, я немного увлекся. Трудно удер-жаться от подобных фантазий, когда тебя дрючат все кому не лень, начиная с государства и закан-чивая каким-нибудь тупым ублюдком в кожаной куртке. Он покосился на Фата, но стул, на кото-ром тот сидел, оказался пуст. Куда это он подевался? — подумал Барик.
     Он увидел как один из парней, сидевших вокруг мордоворота в зеленой спецовке, встал и по-спешно вышел из зала. В том, что вся эта компания была как-то связана с Фатом, Барик не сомне-вался. Вскоре парень вернулся и что-то сказал тому, который в спецовке. Судя по его реакции, из-вестие было не из приятных. После короткой словесной перепалки, сопровождавшейся вырази-тельной жестикуляцией, парень снова направился к выходу, прихватив с собой еще двоих ребят. Мордастый некоторое время сидел неподвижно, вперив бычий взгляд на сцену, затем загреб своей здоровенной лапой жестяную банку из-под какого-то напитка и, скомкав ее в кулаке, швырнул под стол.
     Назревали неприятности, Барик почувствовал это очень ясно. «А может я все-таки в фильме?» — снова спросил он себя, и снова не смог ответить на «да», ни «нет».

     Следом за первой тройкой из зала вышли еще двое. Только эти направились не в вестибюль, а в противоположную сторону, по всей видимости, за кулисы. Та-ак, — подумал Дрыга, — кажется, начинается… Он уже давно наблюдал за этой тепленькой компанией. В том, что это были банди-ты, он не сомневался. На подобные вещи у него был особый нюх. Доводилось сталкиваться, на всю оставшуюся жизнь запомнил. Интересно, по чью они здесь душу, уж не по Тагесову ли? Дры-га глянул на сцену, откуда ничего не подозревающий оратор самозабвенно продолжал декламиро-вать:
— Героин, и в этом самая очевидная причина успеха его опустошительного воздействия, очень хорошо соответствует скрытым, но непреодолимым, завуалированным внешним оформлением потребностям индивида, рожденного нашим обществом: беспредельная алчность, любовь к силь-ным ощущениям, неустрашимая и, в конечном счете, удовлетворяемая жажда уничтожения…
     Совсем у бедняжки крыша поехала. Жажда уничтожения… Будет сейчас тебе жажда уничто-жения. Они тебе таких фитилей вставят, от собственной тени потом начнешь шарахаться.
     Дрыга поставил на пол еще одну пустую бутылку. Будь он немного трезвее, давно бы взял ноги в руки, да так нарезал отсюда, что только ветер в ушах свистел бы. Знает он эти разборки. Как начнут палить, так половину зала на пол положат. Ни один доктор потом тебя не соберет. А если еще менты подвалят, то совсем дело труба. Такая свистопляска начнется…
     Он покосился на свою новую подружку.
— Ленук, может пойдем отсюда, а? Скукатища, хоть сам на сцену не лезь, песни орать.
— Как пойдем? — удивилась девушка. — А куда?
— Да какая разница! В «Бамбулу», например, или на дискотеку к «Манкуртам». Мало веселых мест что ли?
     Он вдруг спохватился. Ни на «Бамбулу», ни даже на «Манкуртов» у него не хватит денег. В какой-то мере это его укололо, однако отказываться от своих слов было еще унизительнее. Глав-ное отсюда слинять, — решил он, — а там уж я от этой сучки как-нибудь нечаянно потеряюсь.
— А как же Наташка с Бариком? — все еще колебалась Лена.
— Плюнь ты на свою Наташку, — разозлился Дрыга. — Что она, без тебя дорогу домой не най-дет?
     Один из тех, что ушли в вестибюль, вернулся. Перекинулся парой фраз с мордастым и кивнул в сторону запасного выхода. Проследив за его взглядом, Дрыга заметил возле наглухо запечатанных дверей еще двоих. Не тех, которые ушли с этим первым, а других, которых раньше здесь не было. Так, — сообразил он, — в полку пополнение. Значит заварушка серьезная. Мордастый, между тем, достал сотовый телефон и строя зверские рожи начал в него что-то втолковывать.
     Очень скоро за кулисами послышался шум. Тагес на мгновение прервал свою речь, но тут же заговорил снова. Идиот! — промелькнуло у Дрыги в мозгу. Шум за кулисами усилился. Раздался сдавленный крик, затем все стихло. Мордастый махнул трубкой и стоявший рядом с ним парень бросился туда же, куда перед этим ушли два его приятеля. Все, — решил Дрыга, — надо делать ноги.
— Ну, так ты идешь, — заорал он на Лену, — нет? Ну и хрен с тобой!
     И оставив девушку в полной растерянности, кинулся вон из зала.

    …Любое знание, доступное человеку, всегда относительно!       Бульшая часть наших знаний есть истолковывание чувственных восприятий при помощи разума, (использование приборов, в данном случае, есть лишь расширение диапазона действий наших органов чувств). Однако одни и те же чувственные восприятия, (результаты опыта), могут быть истолкованы сотней различных способов. Указать же, которое из всех возможных толкований наиболее точно отражает действи-тельность, мы не в состоянии, ибо снова сталкиваемся с проблемой толкования (перетолковыва-ния). Насколько разум служит для нас орудием познания, настолько же он может явиться средст-вом, вводящим нас в заблуждение. Общественная практика в данном случае критерием истинно-сти знания служить не может: истолкованное по-разному, на практике может действовать (или не действовать) одинаково, и напротив – действующее (или недействующее) одинаково, может быть истолковано разными способами. Практика – критерий относительной истинности наших знаний.
     Абсолютное знание о внешнем мире подразумевает полное теоретическое и эмпирическое зна-ние о нем в прошлом, настоящем и будущем. Но в силу ограниченности, в силу специфики своих качеств, человек может лишь приближаться к абсолютному теоретическому пониманию мира и в еще меньшей степени к знанию эмпирическому, полному и всеобъемлющему, охватывающему всю Вселенную. Более того, непрестанное развитие Вселенной всегда будет опережать человече-ское знание о ней, (и никакая способность предвидения, никакие расчеты не могут выступать здесь критерием абсолютности), а это – еще один аргумент в пользу того, что любое наше знание относительно.
     Построение любой концепции начинается с принятия некоторых первичных фактов в качестве аксиом, то есть бездоказательно, произвольно. Но может ли у нас быть абсолютная уверенность в том, что истинны (абсолютно истинны) именно данные аксиомы? Все, что мы знаем, в значитель-ной степени принимается нами «на веру», а потому говорить: «я знаю!» следовало бы как можно реже. Честнее и правильнее будет: «а верю!», или же: «я верю, что знаю!..»
     Какие из данной теории можно сделать выводы? Ну, во-первых, это относительная приемле-мость любых(!) точек зрения, любых концепций, с той оговоркой, что каждая из них несет в себе лишь частицу абсолютной истины, но несет ее непременно! Терпимость и уважение к другим точ-кам зрения, другим концепциям, отличным от данной, ибо в силу относительности нашего знания мы не можем абсолютно точно знать, кто из нас более прав, а кто более заблуждается. Нет ника-кого противоречия между самыми различными и антагонистичными концепциями. Такое проти-воречие всегда является лишь кажущимся, ибо исходит не из Сущности предмета, а из его Формы. В своей же сути всё в этом мире совместимо и все только взаимодополняет одно другое. Во-вторых, это отказ от абсолютизации, (равно как и возведения в догму), любого, даже самого «достоверного» и «абсолютно истинного», на первый взгляд, знания. Ибо любая абсолютизация подразумевает неизменность и завершенность, но одно из основных свойств мироздания – дина-мическое развитие и совершенствование. В-третьих, ценность преимущественно индивидуально-го знания для каждого отдельного индивида, перед знанием общечеловеческим, имеющим перво-степенную значимость для всего человеческого сообщества, (но ни в коем случае не отрицание последнего!). Поиск каждым индивидом «своего знания» без отрыва от «знания общего». И, нако-нец, в-четвертых, осознание того факта, что любое наше знание, в такой же точно мере является незнанием (заблуждением). Отказ от стремления, на данном этапе развития, к абсолютной истине, как таковой, как к объективной величине. Понимание того, что относительность нашего знания проистекает именно из сопоставления его с абсолютной истиной, и что для нас наше относитель-ное знание является знанием «абсолютным»…

     Оказавшись в вестибюле, Петр Петрович бросился бегом вниз по лестнице. В том месте, где лестница сворачивала к туалету, он не остановился, а напротив, припустил еще быстрее. На его счастье металлическая дверь с надписью: «ТОЛЬКО ДЛЯ РАБОТНИКОВ БАРА» оказалась неза-пертой. Фат облегченно вздохнул. Если бы дверь закрыли он, конечно, успел бы вернуться назад ни в чем не заподозренный, однако с идеей прорваться за кулисы пришлось бы распрощаться на-всегда. В третий раз, ни в какой туалет без охраны его не отпустят. А в антракте они доберутся до ничего не подозревающего Тагеса и тогда…             
     Пробежав метров десять по узкому темному коридору, Петр Петрович распахнул еще одну дверь и оказался в подсобке, заставленной пластиковыми ящиками с «Кока-Колой», большими картонными коробками и металлическими банками. Он посмотрел на часы. С тех пор, как он встал из-за стола, прошло ровно три минуты. Скоро Василий пошлет за ним Костыля или Чалого. Разу-меется, эти придурки, не найдя его в туалете, помчатся обратно наверх и потеряют на этом еще две-три минуты. Плюс пять минут, пока они сообразят, куда он мог деться. Значит, в его распоря-жении остается минут десять, не больше. За это время нужно успеть добраться до сцены и выма-нив Тагеса за кулисы, обо всем его предупредить.
     Узкую винтовую лестницу Петр Петрович отыскал довольно быстро, за коробками с кофе. Проворно вскарабкался по ней и откинул крышку люка. В лицо ему ударил яркий свет. Он попя-тился, с трудом сохраняя равновесие и медленно соображая, что вместо пустующего западного крыла, где сейчас ведется ремонт, попал на кухню. К счастью, никто из работников не обратил на него внимания. Опустив крышку на место, Фат медленно, чтобы не привлекать внимания, двинул-ся к выходу.
     Повара вкалывали как черти, не замечая вокруг себя ничего кроме своих сковородок и зелени. Петр Петрович приободрился. Значит, если это кухня, — рассуждал он, — то сразу направо дол-жен быть переход, ведущий к Малому залу. Это даже лучше, чем добираться туда из западного крыла. Только бы не наткнуться ни на кого из управленческого персонала. Это такие дотошные твари… Сразу прицепятся.
     Выйдя из кухни, он свернул за угол и буквально лоб в лоб столкнулся с молодым парнем. От неожиданности Петр Петрович вскрикнул. Парень посмотрел на него как-то обалдело. Верхняя губа у него была разбита, а белая рубашка забрызгана на животе и груди кровью.
— Вы кто такой? — испуганно спросил он, окидывая Фата подозрительным взглядом.
— Я?.. — растерялся, было, Петр Петрович, но тут же ответил, — я друг Александра Тагеса. У меня для него срочное сообщение.
— А как вы попали на кухню?
     Менеджер, — догадался Фат. — Интересно, что у него с мордой?..
— Я спрашиваю, что вы делали на кухне?
— А вы не знаете, что делают на кухне? — заорал Петр Петрович, мгновенно смекнув, что самое лучшее в данной ситуации перейти от обороны к нападению. — Что у вас с лицом? Почему вы шляетесь по коридорам в таком виде?!.
     Парня передернуло.
— Да пошли вы все! — он махнул рукой и исчез за поворотом.
     Фат взглянул на часы. Всё! Его время вышло. Василий уже наверняка спохватился. Нужно дей-ствовать. Обратной дороги нет, промедление подобно смерти.
     Он добежал до конца перехода, остановился, соображая в какую сторону повернуть. Повернул направо. Темное пространство, заставленное каким-то строительным хламом, еще один поворот. Он уже отчетливо слышал голос Тагеса. Впереди блеснул свет и взору его открылся край сцены. Черная трибуна, стол…
     Он остановился, тяжело дыша. Схватился рукой за портьеру. Нужно было как-то привлечь к себе внимание. Петр Петрович замахал руками, но тут же понял, что это бесполезно. Увлеченный речью, Тагес ничего не замечал. Нужен был какой-то более сильный стимул, но какой?!. И тут его осенило. Газета! Надо раздобыть газету. Если ее свернуть в трубочку и поджечь, получится от-личный факел, не заметить который будет невозможно!
     В нескольких шагах позади, Фат видел какую-то комнату, по всей видимости, гримерную. Дверь в нее была слегка приоткрыта, это он заметил, когда пробирался сюда. Если и не газету, то уж какую-нибудь бумажку там найти можно, в этом нет сомнений.
     Толкнув дверь, Петр Петрович ввалился внутрь.

— Ну и где, где я его вам найду?! — в исступлении орал Барский.
     Он уже очень жалел, что позвонил Кузнецову, хотя никто его к этому не обязывал. Мало того, что позвонил, еще и унижался перед ним, клялся в своей преданности. Будь разговор с глазу на глаз, он бы наверняка на брюхе ползал перед этим мафиози задрипанным, вымаливая себе пощаду. Впрочем, по телефону это выглядело примерно так же.
— Нету тут его, — чуть ли не плакал он в трубку, — нету!..
— А я тебе говорю, что эта сука пошла куда-то туда, — еле сдерживая гнев, втолковывал ему Ва-силий. — И вообще, я что тебя, как девку что ли уламывать должен? Обосрался, сядь и засохни. Если не хочешь ночевать на дне Сугаты, обозначишь мне этого баклана через десять минут. Всё!
     И дал отбой.
     Засунув трубку в карман, Барский несколько минут сидел, уставившись в одну точку. Никаких мыслей у него не было. Что ему делать, он тоже не представлял. Не отдавая себе отчета, куда и зачем идет, он выглянул из гримерки.
     Сначала Сергей Николаевич подумал, что его просто глючит. Нет, сегодня слишком паршивый день, чтобы ему так повезло. Затем он понял, что ночевать будет дома, а не на дне реки. И только после этого, рука его потянулась к сотовому телефону.
— Он здесь,  за кулисами.  Да нет же, с правой стороны от трибуны, — зашептал он в трубку. — Да, разумеется. Только скорее…
     Фат засуетился.
     Отступив обратно в гримерную, Барский взял микрофонную стойку и, пошире отворив дверь, замер, прижавшись к стене. Как только он пройдет мимо двери, я выскочу в коридор и тресну его стойкой по затылку, — решил он. — Плевать, что могу убить. Его так и так кончат…
     Наверное…
     Послышались торопливые шаги, Фат приближался. Барский перестал дышать, пальцы его до боли сжимали металл. Он даже не удивился, когда вместо того, чтобы проскочить мимо, Петр Петрович вбежал в гримерную. Единственная, пришедшая в голову мысль, была о том, что Фат может оказать сопротивление, а потому стукнуть его нужно как можно сильнее, чтобы вырубить с первого раза. Размахнувшись, Барский ударил.

     Каким-то внутренним чутьем Петр Петрович ощутил позади себя движение. Резко обернув-шись, он увидел совершенно безумные глаза и занесенную над его головой железяку. В самый по-следний момент он успел отклониться в сторону, так что удар пришелся не по голове, а по плечу. Что-то хрустнуло, острая боль пронзила тело. Застонав, Фат рухнул на пол. Мысль продолжала работать. Он понял, что человек, напавший на него, не остановится, поэтому быстро  перекатился на живот, закрывая голову руками. Второй удар пришелся точно по (…хребтине…) позвоночнику. Взвыв, Петр Петрович рванулся обратно в коридор. Левая рука бездействовала. Очевидно, была сломана кость.
— Куда, с-сука! — услышал он позади себя отчаянный вопль.
     Последовал очередной удар, но Фат его не почувствовал. Безумный ужас охватил все его суще-ство. Он попытался вскочить на ноги, и тут же перед ним выросли две громадные фигуры. Что-то взметнулось, из глаз у Петра Петровича брызнули желтые искры.
— Чё, дристун, допрыгался? — услышал он знакомый голос.
     Ноги подкосились, Фат обрушился на пол, лицом вниз. Сию же минуту руки ему заломили за спину, щелкнули наручники.
— Все, — удовлетворенно произнес один из нападавших, — можно кантовать. Давай, Костыль, поволокли его на хрен, пока прислуга не сбежалась.
     Издав слабый стон, больше похожий на вздох, Петр Петрович потерял сознание.

     Когда скованное наручниками тело унесли, Барский опустился на пол и заплакал. Все про-изошло настолько быстро, что смысл происшедшего начал доходить до него только теперь. Если, конечно, предположить, что во всем этом был какой-то смысл. Я только что чуть не убил челове-ка, — подумал он. Эта мысль не вызвала у него абсолютно никаких эмоций. Ну, убил бы, и убил. Подумаешь… Дело-то совсем не в этом. Зато теперь я в безопасности. Я не стал дожидаться, когда ко мне придут, я сам позвонил, и сам во всем покаялся. От меня потребовали исправить ошибку, и я ее исправил. Все, «ноу прублем!». Только почему же на душе-то так пакостно?..
     Он медленно опустил взгляд вниз и увидел, что до сих пор сжимает в руках микрофонную стойку. Разжал затекшие пальцы, не спеша начал массировать кисти рук. Почему-то бросилось в глаза, что у основания стойка оказалась сильно погнутой. Впрочем, чего тут удивительного? Лу-пил-то от всего сердца, не халявничал. Барский всхлипнул.
     До него, наконец, дошло, что случилось. Он, Барский Сергей Николаевич, всегда думал, что кое-что значит в этой жизни. Он занимал определенное положение в обществе, зарабатывал в не-делю столько, сколько другому не заработать за год, к его мнению прислушивался городской Со-вет… От него зависели десятки тысяч рабочих мест, тысячи семей были обязаны своим существо-ванием именно ему, Барскому. Все это казалось таким устоявшимся и таким прочным. Он думал, что имеет реальную власть, а оказалось, что на самом деле никакой власти у него нет. Оказалось, что ничтожество вроде Кузнецова может поставить его раком и трахнуть в задницу у всех на гла-зах. Да-да, дело было не в том, что он едва не убил совершенно незнакомого ему человека, а в том, что готов был сделать это против собственной воли. Из-за страха, по принуждению. Дело в том, что какой-то плебей, урка в вонючей зеленой спецовке имел над ним такую власть, что при одном упоминании его имени, крутой мен Сергей Николаевич Барский готов был наделать в штаны.
     Заверещал телефон.
     Вздрогнув, Барский поспешно схватил валявшуюся рядом с ним трубку:
— Алло, слушаю… — голос его был необыкновенно тих.
— Молодец, что слушаешь, — усмехнулся Василий, — хвалю! А теперь давай, садись в свою гре-баную тачку и катись отсюда колбасой. Понял?
— Понял. Значит… все нормально?
— В расчете, — ответила трубка после короткой паузы.
     С трудом поднявшись на ноги, Барский шатающейся походкой заковылял по коридору. Теле-фонную трубку он забыл на полу, рядом с погнутой микрофонной стойкой.

— Нужно сию же минуту все бросить! — воскликнула Ида, вбегая в гримерную.
     Несколько секунд Александр молча смотрел на нее, затем достал из нагрудного кармана припа-сенную накануне выступления сигарету и, вставив ее в рот, вопросительно посмотрел на Возне-сенскую.
— У тебя есть огонь?
— Думаешь,  я  шучу? — Ида подошла к нему, щелкнула зажигалкой. — Они перекрыли все вы-ходы. Если бы не охрана бара, они бы давно были здесь, а ты – Там.
— Кто вызвал охрану? — поинтересовался Тагес, с наслаждением втягивая в себя дым.
— Конь в пальто! — спрятав зажигалку в карман плаща, Ида отошла к противоположной стене. — Ты видишь это?
     Она указала носком острой черной туфельки на валявшийся в углу сотовый телефон. Посмот-рев вниз, Александр удивленно присвистнул.
— Откуда это?
— От верблюда! Это все, что осталось от твоего компаньона.
— Барский мертв?!. — Александр выронил сигарету.
— Нет, — Ида неприязненно усмехнулась. — Но сомневаюсь, что он может быть нам чем-то по-лезен. А это видишь?
     Она указала на гнутую микрофонную стойку. Александр нахмурил брови.
— А вот инженеру-затейнику уже вряд ли поможешь. Нужно бежать.
     Александр нагнулся и поднял с пола дымящуюся сигарету. Глубоко затянулся, тоненькой струйкой выпустил дым.
— Неужели все настолько плохо?
— Хуже не бывает.
— Как же мне убежать, если они блокировали все выходы?
— Trust me… — прошептала она, вплотную подходя к нему.
     Глаза ее блестели хищным огнем.
— А как же… все эти люди? — задумчиво спросил Александр. — Они поверили мне, а я сбегу?
— Перестань! — Ида резко отвернулась от него и отошла прочь. — Речь идет о твоей жизни. Не-ужели ты до сих пор не понял, что произошло?
     Александр промолчал.
— В зале находится бригада вооруженных убийц. Если выражаться образно, то за твою голову назначена награда в десять тысяч долларов. Понимаешь?
     Она говорила медленно, тщательно проговаривая каждое слово.
— А этим… — она кивнула в сторону зрительного зала, — этому сброду на тебя наплевать. Кем ты себя вообразил? Может быть лауреатом высшей премии Национальной ассоциации ораторов? Никому из них ты не нужен.
— Я не верю ни одному твоему слову! — раздраженно ответил Александр.
     Он швырнул окурок на пол и раздавил его каблуком ботинка. Не верю…  Как же!  —  про-мелькнуло в сознании, словно ночной болид. — Не только верю, но и сам все отлично понимаю. Ясно же было с самого начала, зачем они здесь появились…
— Поднять охрану мне удалось, — терпеливо повторила Ида, — но ведь это не надолго. Решайся скорее. У нас нет времени.
— Значит, фиаско?..
     Она кивнула.
     Ну почему, — думал Александр, — почему самые светлые замыслы, самые бескорыстные и возвышенные, обязательно разбиваются вдребезги о камни всеобщего равнодушия и глупости? Как великолепно все начиналось и как бессмысленно все заканчивается. Неужели Гында был прав и народ, в основной своей массе, является быдлом, безмозглым стадом, для которого высших цен-ностей просто-напросто не существует?.. Им нужно жрать, пить, совокупляться, нужно зрелище попохабнее, а проблемы, выходящие за рамки их животных потребностей, ими не воспринимают-ся… Или, может быть, какую-то ошибку допустил я сам? Что-то не понял, что-то недооценил или, напротив, переоценил… Впрочем, какая теперь разница!
— Как нам выбраться из здания?
— В конце коридора, — с готовностью заговорила Ида, — есть лестница на чердак. Люк, ведущий на крышу, обычно закрывается на замок. Ключ хранится у менеджера. Рядом с лестницей стоит пожарный щит. Так как достать ключ мне не удалось, тебе придется поработать ломиком.
— Но ведь это шум. А если меня услышат?
— Постарайся сделать все как можно тише. В любом случае, другого выхода у тебя нет.
— Хорошо, (…«другого выхода»? Каламбур!..), я оказываюсь на чердаке, что дальше?
— Дальше ты спустишься по пожарной лестнице. Кузнецовские парни охраняют центральный вы-ход, но лестница выходит во внутренний дворик. Машину я подгоню.
     Александр кивнул.
— Ну, тогда действуй! — улыбнулась Ида.
     Выбегая из комнаты, она ненадолго задержалась в дверях.
— Я же говорила, что без Женщины тебе не обойтись… — и прежде, чем Тагес успел что-либо сообразить, исчезла в темноте коридора.

     Оставшись один, Александр задумался. Нужно было бежать, в этом у него не оставалось ника-ких сомнений. Все получилось совсем не так, как он планировал. Что-то не сработало. Возможно какой-то пустяк, какой-нибудь незначительный элемент, который он упустил из виду, планируя эту акцию, но и пустяка оказалось достаточно, чтобы все дело пошло прахом. Внутренне Алек-сандр уже смирился со своим поражением. Единственное, почему он еще колебался, это Анна, ко-торая ничего не подозревая, находилась сейчас в зрительном зале.
     С одной стороны, ей ничто не угрожало. Бандиты охотились только за ним. Но с другой… А что, если кто-нибудь из них видел нас вместе? — подумал он. Сердце учащенно забилось. — Впрочем, что я теперь могу сделать? Вызвать ее сюда не только невозможно, но и в высшей сте-пени глупо. Во-первых, это лишний раз докажет им, что между ней и мною что-то есть, а если они решили добраться до меня, то моим самым уязвимым местом окажется именно Анна. А, во-вторых, какое я имею право подвергать ее жизнь риску и, самое главное, ради чего?! Пока она в зале, она в относительной безопасности. Там уйма народу, там охрана…
     Отпихнув ногой валявшийся на полу телефон, Александр решительно шагнул в темноту кори-дора. Со стороны зрительного зала доносился мерный гул. Оставить ее, — решил он, — самое ра-зумное, что я могу сделать. Я должен выбраться из здания живым, а там… А там будет видно. Ведь не навсегда же я уезжаю. Как только все утрясется, сразу вернусь за ней. Он несколько се-кунд постоял на месте, пока глаза не привыкли к темноте, затем медленно двинулся по коридору в противоположную от сцены сторону. Интересно, почему здесь нет освещения?..
     Стена, вдоль которой он шел, по всей видимости, была выкрашена совсем недавно. От слабого прикосновения пальцы слегка прилипали. В самом конце коридора виднелось окно, то ли чем-то наполовину завешанное, то ли забрызганное известкой. Мало помалу глаза привыкли к темноте. Пройдя еще немного, Александр увидел лестницу, ведущую на чердак, а рядом с ней какое-то темное образование, очевидно, тот самый пожарный щит.
     Осторожно приблизившись к нему, он взялся рукой за металлическую перекладину лестницы, стоявшей здесь как минимум со времен застоя. Довольно примитивная конструкция, сваренная из стального уголка и монтажной арматуры. Задрав голову, Александр посмотрел наверх, однако раз-глядеть, на месте ли замок, ему не удалось. Света, проникавшего через затемненное окно, было явно недостаточно. Черт, придется подняться и проверить на ощупь. И откуда Ида здесь все знает? Люк, щит… даже у кого ключ должен храниться. Александр быстро вскарабкался наверх, нашел замок и подергал его. Люк был заперт. Замочек, конечно, хлипенький. Сорвать такой ломом ниче-го не стоит. Его и повесили-то, скорее всего, только ради приличия. Еще раз ощупав его пальцами, Александр спустился вниз.
     Коридор в этом месте образовывал нечто вроде перекрестка двух галерей. Одно ответвление вело на кухню, (Александр понял это по доносившемуся оттуда запаху), а другое служило перехо-дом между двумя корпусами здания. Спустившись, Александр замер и прислушался. Вроде бы все тихо. Со стороны зала, как и прежде, доносились равномерный гул и музыка, со стороны кухни – запах жаркого. В переходе царили непроглядная темнота и безмолвие. Ну что ж, приступим помо-лясь…
     Он шагнул к пожарному щиту и начал шарить по нему руками в поисках необходимого инст-румента. Лопата, какой-то опилок, (претендовавший на должность то ли багорика, то ли мясного крюка), допотопный воздушно-пенный огнетушитель. В темноте Александр наткнулся на конусо-образное жестяное ведро, которое со страшным грохотом полетело на пол. Сердце у него остано-вилось. Он замер, с ужасом ожидая, что сейчас на него со всех сторон посыплются мужики с но-жами и пистолетами. Время перестало быть объективной величиной. Секунды растягивались, словно жевательная резинка. В висках пульсировало, а на лбу выступили мелкие капельки пота. Расширившимися зрачками он таращился в темноту, но все  было спокойно. Постепенно напряже-ние, сковывавшее тело, стало спадать. Он несколько раз глубоко вдохнул воздух, затем поднял отвратительный жестяной колпак и поставил его на пол, в самый дальний угол.
     Еще в школе Александр ломал голову над тем, почему пожарные ведра изготавливаются такой непутевой формы, но так и не нашел сколь-нибудь вразумительного ответа. Тот же вопрос возни-кал у него не раз и в уже достаточно зрелом возрасте. А вот сейчас его осенило. Да чтобы не спер-ли! Ну, кому будет нужно в хозяйстве ведро, которое, когда оно с водой, невозможно поставить ни на землю, ни на пол? А пожар тушить, ни все ли равно чем. Знай только, черпай воду, да плещи ее в огонь…
     Тьфу ты, — спохватился он, — ну что за чушь лезет в голову! Нащупав необходимый ему ин-струмент, Александр полез наверх. Возникло мимолетное желание прихватить с собой еще и крюк, уж больно устрашающе он выглядел, но от этой затеи пришлось отказаться. Как там под потолком, парить что ли, как Карлсон? Вот было б три руки…
     Ломик оказался что надо. Скорее даже не ломик, а монтировка. Маленькая, сантиметров семь-десят в длину, с одной стороны чуть заостренная, а с другой расплюснутая и слегка загнутая. Про-сунув плоский конец в дужку замка, Александр ухватился свободной рукой за верхнюю перекла-дину лестницы. Он вспомнил, как один знакомый рассказывал ему, каким образом лучше всего взламывать такие замки. Все дело в том, что одним концом дужка крепится к корпусу замка, а другой ее конец защелкивается металлическим язычком, который и нужно будет сломать или хотя бы выгнуть. Так вот, вставлять монтировку нужно не по центру, куда она так и просится, а как можно ближе к краю, где находится этот самый язычок. Передвинув фомку в нужное положение, Александр ухватился за ее конец и, зажмурившись, потянул на себя.
     Послышался легкий хруст, стальной прут слегка изогнулся. Александр надавил сильнее. От на-пряжения рука начала дрожать. Возникло глупое желание ухватиться за конец ломика обеими ру-ками и повиснуть на нем всем телом, но он тут же представил себе, как грохнется вниз, если ло-мик соскользнет или замок, наконец, сломается. Набрав в грудь побольше воздуха, он сделал еще одно, последнее усилие. Раздался негромкий щелчок, вес был взят.
     Переводя дыхание, Александр осторожно высвободил фомку, зажал ее под мышкой и, сняв изувеченный замок, повесил его за дужку на лестничную перекладину. Крышка люка откинулась без каких-либо неприятных сюрпризов. В нос ударил запах раскаленной за день крыши. Сперва засунув наверх монтировку, Александр проворно вскарабкался на чердак сам. Повертел головой в разные стороны, но, привыкшие было к потемкам глаза, ничего не могли различить. Здесь не было даже того ничтожного освещения, которое внизу давало окошко. Ну и что теперь делать? — поду-мал он с какой-то тоской. Где-то вдалеке, справа от него, угадывалась бледная полоска света. Не имея больше никаких альтернатив, Александр решил двигаться на нее. Он уже взялся за обитую жестью крышку люка, намереваясь опустить ее на прежнее место, когда, совершенно случайно, перевел взгляд вниз. Прямо под ним стоял человек.
 
     Александр замер. Даже в темноте он без труда распознал одного из парней Василия. Белобры-сый здоровяк в модном спортивном костюме. В правой руке у него был револьвер. Шестизаряд-ный «Смит & Вессон», — определил Александр, отлично разбиравшийся в этом виде оружия. Точно такой же он подарил пару лет назад Сережке Кононову. Неплохая игрушка. Парень стоял неподвижно, очевидно приглядываясь к чему-то в противоположном конце коридора.  А что если взять ломик  и  ка-ак треснуть им его по башке? — подумал Александр. — Нет, не получится. Люк слишком узкий, как следует не размахнешься. Вот если швырнуть лом наподобие дротика… Па-рень внизу двинулся дальше, исчезая из поля зрения.
     Слава те, Господи, — облегченно вздохнул Александр, тихонечко закрывая люк, — не дал со-грешить. Он вставил монтировку во ввинченные для замка или щеколды ржавые железные кольца. Теперь поднять крышку снизу стало практически невозможно. И почему я не отобрал у нее зажи-галку? — сокрушался он, вспоминая про Иду. — Вот ведь пенек какой, знал же что не на прогулку пошел. Впрочем, всего разве предусмотришь?.. Интересно, а этот гад внизу прибежал сюда на шум ведра или просто так? Подумать только, провозись я с замком на одну-две минуты дольше и валялся бы сейчас на полу с простреленной жопой. Нет, определенно Бог на моей стороне! — он отыскал глазами еле заметную полоску света в противоположном конце чердака. — Значит, будем пробираться туда. Это единственный ориентир и дай бог, чтобы он не оказался просто трещиной в крыше.
     На чердаке было полным полно паутины. Александр не любил ее с детства. Где паутина, там обязательно должны быть пауки, а пауки вызывали у него отвращение, смешанное с каким-то ин-стинктивным ужасом. Генетическое это или кармическое, он не знал. Скорее всего, смесь того и другого. А прикосновение к паутине в темноте было самым омерзительным, что только можно придумать. Александр пробирался на полусогнутых, выставив перед собой руки. Керамзит под ногами страшно хрустел. Всякий раз, когда на лицо ему попадала паутина, по всему телу пробега-ла дрожь. Черт бы побрал этих тварей, — отплевывался он, — понаплели тут…
     Полоска света, когда он до нее добрался, действительно оказалась всего лишь проломом в крыше. Вполголоса выругавшись, Александр попытался выглянуть на улицу. Единственное, что ему удалось разглядеть, это кусок абсолютно черного неба и серебристый колпак прожектора, благодаря которому он и заметил эту дыру. О том, чтобы попытаться вылезти наружу через это отверстие, не могло быть и речи. Слишком узко. А вот попробовать его расширить можно. В са-мом деле, почему бы и нет? Александр ухватился обеими руками за край доски и попытался ее надломить, но доска даже не прогнулась. Попробовал сдвинуть ее в сторону, но тоже безрезуль-татно. Плюнув, он зашуршал по керамзиту обратно к люку. Долго шарахался в потемках, собирая остатки паутины, пока не наткнулся на то, что ему было нужно. Прежде чем выдернуть ломик, Александр прислушался, но снизу не доносилось ни единого звука. Зажав лом в руке, он вернулся к пролому.
     Ржавые гвозди визжали так, что по спине у него поползли мурашки. Выломав нижний край доски, он ухватился, и сдвинул ее в сторону. Разбить лежавший сверху лист шифера не составило никакого труда. Расширив дыру до необходимых размеров, Александр высунул голову наружу. После пыльного чердака, глоток свежего воздуха показался ему живительным морским бризом. Зажмурившись от удовольствия, он вдыхал его снова и снова. Налетевший ветер запутался в кроне высокого тополя, сердито шумя ветвями и выворачивая листья светлой стороной наружу. Небо было плотно обложено тучами, ни единой звездочки. Сверкнула молния, на мгновение осветив все вокруг, словно фотовспышкой, и сразу же громыхнул гром. Интервал не составил и пары секунд. Взглянув на гигантский (…poplar…) тополь, Александр сообразил, что находится на северной стороне здания, сразу над неоновой рекламой «Bulldog-Bar» . Выбравшись на крышу полно-стью, он секунду помедлил, решая, что делать с ломиком, затем швырнул его обратно в дыру и проворно вскарабкался по скользкому шиферу на гребень крыши. Повертел головой туда-сюда. Прямо под ним чернела ржавая сетка пожарной лестницы. Через пару секунд он уже спускался по ней. От волнения руки слегка дрожали. Наконец он достиг последней перекладины, повис на ней и осторожно посмотрел вниз. До земли оставалось метра три. Александр разжал пальцы.

     Он благополучно приземлился на теплый асфальт, вскочил и осмотрелся. Сразу налево от него стояли три мусорных бака, чуть дальше них находилась дверь одного из подсобных помещений. Александр поглядел на эту дверь с каким-то тревожным чувством. Яркой красной краской на ней был выведен иероглиф смерти. Точно такой же знак Александр видел в Поле смертельно раненого старика, когда полгода назад, по воле случая, оказался под Гудермесом. Такие же знаки  возникали перед ним при посещении реанимационного отделения одной из московских больниц. Но и в том и в другом случае знаки находились в Поле определенного человека. Здесь же иероглиф красовал-ся сам по себе. Нехорошо это было, очень нехорошо.
     Из оцепенения его вывел автомобильный гудок. Обернувшись, он увидел стоявший у выезда на дорогу черный «Citroen». Левая передняя дверца открылась, Ида махнула ему рукой. Сверкнула молния. Над его головой (...раскололся горшок с угольями...) так бабахнуло, что у него заложило уши. На землю посыпались крупные капли дождя. Сорвавшись с места, Александр затрусил к ав-томобилю, с опаской поглядывая через плечо на иероглиф.
     Дверь распахнулась, когда он наполовину уже забрался в машину. Александр вздрогнул и вы-прямился. На пороге появился Василий.
— Эй, браток, — заорал он, — далеко собрался?
     В глазах у Александра потемнело. Левой рукой Василий держал за волосы Анну, а в правой у него был пистолет, который он приставил к голове девушки.
     Александр замер, не зная, что ему нужно делать. В душе у него было полное смятение. Анна… Его Анна в руках этого зверя? Нет, невозможно! Она же должна была оставаться там, вместе с ос-тальными зрителями. В зале полно народу, есть охрана… Господи, да как же они сумели ее выма-нить?! Неужели она сама вышла?.. Ну, конечно! Я отсутствовал слишком долго, она начала волно-ваться, а потом не выдержала и побежала меня искать. Тут они ее и сцапали. Вот с-суки!..
— Хочешь сделать ноги? — Василий дернул ее за волосы, Анна вскрикнула. — Давай, делай.
     Ее крик заставил его душу сжаться в комок. То, что происходило, было настолько чудовищно, что Александр находился на грани легкого помешательства. Ни в одном из своих кошмаров, ни в одной из своих самых жутких фантазий он не мог представить себе такого. Вернее того, что такое может случиться именно с ним. Если бы его спросили, что для него кажется самым ужасным на свете, Александр не задумываясь ответил бы: смотреть, как какие-нибудь мерзавцы издеваются над любимым тобою человеком, насилуют у тебя на глазах твою жену или подругу, а ты стоишь и ничего не можешь сделать, чтобы защитить ее! Это самое страшное – чувство собственного бес-силия, ужаса и презрения к себе. И вот теперь он находился именно в такой ситуации.
— Что ты хочешь? — сжав кулаки, Александр шагнул вперед.
— Стой, где стоишь! — заорал Василий. — Не двигайся.
     Александр остановился.
     Что же делать? Мысль работала напряженно, но нужного решения не находилось. Упасть перед ним на колени? Броситься вперед и принять пулю в себя? Попробовать уцепиться за его тщесла-вие, сказав, что он говно, если прячется за спину женщины?.. Все это не годилось. Чтобы решить-ся на любой из этих шагов, нужно знать какие у этого гада намерения. А именно это до сих пор остается загадкой.
— Что я хочу? — переспросил Василий. — Хочу посмотреть на твою морду, когда буду вышибать этой ****юшке мозги. Это ведь твоя сука, верно?
     Александр ничего не ответил. В сознании его вдруг что-то сломалось. Щелкнул какой-то бло-киратор и кроме совершенно бессмысленной фразы, — «…чего ужасался я, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне…», — вертевшейся в мозгу огненной лентой, там ничего не ос-талось.
— Правильно, можешь не отвечать. Ты и так сегодня наговорился. Теперь говорить буду я.
     Говорить! Значит, еще осталась возможность как-то выкрутиться из этой ситуации, значит еще не все потеряно.
— Отпусти ее, и мы поговорим, — Александр хотел казаться спокойным, но голос его дрожал.
— Ты видно меня не правильно понял. Нам не о чем с тобой разговаривать. Все что можно, ты уже сказал.
— Но…
— Молчи! — Василий медленно убрал пистолет от лица Анны. — И смотри…
     Он дернул ее за волосы так, что тело ее изогнулось, затем выпрямил в полный рост. Александр видел, как она стиснула зубы, чтобы не закричать. Пальцы его до боли впились в ладони, в висках пульсировало. Василий улыбнулся, сверкнув золотой коронкой. Рука с пистолетом исчезла у Ан-ны за спиной.
— Смотри… — повторил он, почти шепотом. — Смотри и знай, что. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .


































9

Мысль – через Чувство,
Чувство – через Мысль,
Чтоб воедино оба качества слились!
Переплелись! И стало всем всё ясно!!.

Как много времени потрачено напрасно...

                Александр Тагес

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .очнулся, шел дождь. Крупные капли ритмично барабанили по металлической обшивке, стекая по лобовому стеклу тоненькими ручейками. Глядя на них, Александру представилась дельта Волги, какой ее обычно изображают в школьных учебниках географии.
     В детстве он очень любил географию. Мог часами просиживать над большим атласом мира, который ему подарила мать, или высчитывать разность географических параметров между точка-ми «53° с.ш., 51° в.д.» и «39° с.ш., 90° з.д.». А потом все это вдруг куда-то пропало. Сейчас даже не вспомнишь когда именно, в седьмом ли классе, в десятом ли?.. 
     Странно...  Мы вот боимся смерти*: вдруг она окажется погружением в «ничто», исчезновени-ем личности, полным забвением, и совершенно забываем о том, что по сути дела пребываем в заб-вении всю свою жизнь. Что мы помним? То, что было вчера, неделю назад, год… А глубже? А глубже начинается темная бездна неизвестности. Какие-то смутные, случайные воспоминания, отдельные сцены, ключевые моменты… Вся наша жизнь оказывается забыванием.
     Он пошевелился и тут же рука в плече отозвалась острой болью. Александр застонал. Глянул вниз, на пропитанную кровью и вымазанную грязью рубаху. Правого рукава не было, зато рана оказалась туго перебинтованной. Помимо крови, повязка была густо залита йодом. Значит, рана продезинфицирована, значит, все в порядке. Взгляд его вернулся к мокрому стеклу. Стук капель действовал умиротворяюще. За окном шумели деревья, по всей видимости, сосны. Он приподнял-ся и попытался выглянуть наружу. Машина стояла на обочине какого-то, до боли знакомого, шос-се. Свет фар выхватывал из ночной темноты лишь незначительный кусок пространства перед ав-томобилем, очень сильно мешал дождь, но Александр разглядел, что шумели действительно со-сны. Вот ведь! Оказывается, по шуму дерева можно определить его имя… Он снова откинулся на сиденье, скользнул взглядом в сторону. На лобовом стекле, напротив места водителя, красовался густой паутинообразный узор, от которого в разные стороны разбегались более мелкие трещинки. Александр нахмурился.    
     Боль в плече не прекращалась. Напротив, стоило ему всего лишь пошевелить пальцами, как это движение тут же отдавалось в ране. Медленно, но неумолимо, возвращалось сознание того, что случилось. Распростертое на сыром асфальте тело, разметанные черные волосы и медленно рас-текающаяся темная лужица вокруг головы. Больше всего поражала неестественно вывернутая но-га. Нормальный (…живой!..) человек не может лежать в такой позе. Нагло ухмыляющееся лицо Василия, вспышка света в его руке, удар в плечо… А затем, один за другим, три кровавых фонтан-чика, появившихся у Василия на груди. Когда асфальт стремительно приблизился к его лицу, вы-стрелы все еще продолжали грохотать, а тело Василия дергалось в каком-то сумасшедшем танце…
     Александр зажмурился, затем широко открыл глаза. Не обращая внимания на боль, провел ру-кой по лицу. Чертовски хотелось курить.
— У тебя есть сигарета? — спросил он, не поворачивая головы.
     Порывшись в бардачке, Ида нашла открытую пачку, и бросила ему на колени. Морщась от бо-ли, Александр выцарапал сигарету и вставив ее в рот, выжидательно замер. Щелкнула зажигалка, Ида поднесла дрожащий желтый огонек к кончику его сигареты. Он несколько раз глубоко затя-нулся, выпустив густое облако ароматного дыма. Почему-то вспомнился индеец Ноубади, со сво-им любимым вопросом: «У тебя нет табака?». Александр покосился на пачку. «DUNHILL». При-чем настоящий. Не паленка.
— Сколько раз ты в него выстрелила? — поинтересовался он, стряхивая пепел прямо на пол.
— Не помню, — ответила Ида. — Выпустила почти всю обойму. Потом появились другие…
     Она чем-то щелкнула. Чуть повернув голову, Александр увидел у нее на коленях маленький «Браунинг».
— Ага, — Ида загнала обойму на место, — всего два патрона осталось.
— А пистолет откуда? — брякнул он, сам поражаясь глупости своего вопроса.
     Ида удивленно на него посмотрела, снисходительно усмехнулась.
— От верблюда, — ответила она, пряча пистолетик.
     И уже безо всякой иронии добавила:
— Плечо как? Болит сильно?
— Нет, — Александр мотнул головой. — Спасибо за повязку.
— Носи, если нравится.
     Впереди на дороге показались два огонька и через несколько минут мимо них пронеслась ма-шина. Последний раз затянувшись, он бросил окурок на пол, раздавил его ногой. Кроме дождя и шума сосен ничего не было слышно. Он вдруг вспомнил, что тело Анны лежит сейчас под дождем во дворе вонючей провинциальной забегаловки. Изуродованный холодный труп! Вокруг суетятся криминалисты, мигают огнями милицейские машины. Вот ее еще раз фотографируют, снимают на видео, кладут на носилки и, накрыв белой простыней, грузят в медицинский фургон. Всё!..
     От этого «всё» по телу побежали мурашки. Он понял, что это «всё» окончательное, полное. Больше он ее никогда не увидит, никогда не сможет взять за руку или поцеловать… Ее больше нету. ВСЁ!!. К горлу подступила горечь невосполнимой утраты, а на глаза навернулись слезы.
     На ум пришли слова университетского приятеля, Юрки Логинова. «Когда ты почувствуешь, что тебе очень и очень плохо, немедленно иди к тем, которые считают, что им много хуже, чем тебе. Золотое правило! От них ты вернешься исцеленным. Почему? Да потому что, глядя на таких стра-дальцев, ты понимаешь, что на самом деле их страдания придуманы ими самими, что объективно-го повода для страданий нет. Ты поймешь, что и сам всего лишь придумал себе свое страдание, которого в действительности не существует!..»  Умный был мужик, доучился до доктора филосо-фии. Только, говорят, плохо кончил. Спился там, и все такое… Впрочем, вполне возможно, врут.
     Заговорила Ида:
— В город в течение нескольких недель возвращаться будет нельзя. Во-первых, кузнецовские, а потом менты… В общем, поживем пока у моей знакомой в Глахове, а там что-нибудь придумаем. И рана твоя заживет, это ведь тоже не шутка.
     В город, — подумал Александр, — а зачем мне теперь вообще возвращаться в ваш поганый го-род? Чего я там забыл? Задумка помочь людям, научить их, как стать сильными и свободными, провалилась. Не нужно им это. Даже здесь, в двух шагах от Входа. Девушки, которую я любил, больше нет. Так какого хрена мне здесь делать?!.
— Кристаллы у меня с собой, — продолжала Ида.
     Она повернулась и взяла с заднего сиденья большую кедровую шкатулку с вырезанными на ней каббалистическими знаками.
— Ты допустил ошибку, решив устроить публичное выступление. Но теперь мы поступим иначе. Эти камни помогут найти тех, кого мы должны будем собрать вместе. А потом ты научишь НАС всему, что узнал в Лабиринте…
     Один, — думал Александр, — сильным и счастливым человек может быть в этом мире только тогда, когда он один! Любая привязанность делает нас зависимыми и уязвимыми. И ведь я знал это, отлично знал! Как же так получилось, что я позволил чувствам одержать верх над разумом?..
     Стоп! – он посмотрел на руки. Внутренний диалог прекратился, неожиданно вернулось ощуще-ние истинной реальности. Он понял, где он находится, и где произошло то ужасное, что повергло его в такой шок…

     Александр улыбнулся.
— Что с тобой? — испуганно воскликнула Ида.
     В самом деле, он выглядел странно.
— Ничего, — опустив руки, он посмотрел ей в глаза. — Все в полном порядке.
— Ты в этом уверен?
— Аб’со-лютно!
— Тогда, может быть, что-то не так со мной?.. — иронично поинтересовалась она.
— Важно устранить из сознания субъективный фактор. Сознание остается, но объективизируется и наступает момент равновесия между внешним и внутренним. Фокус, через который субъектив-ным воспринимается объективное, исчезает!.. В таком состоянии становится возможным пости-жение «вещи в себе», именно к этому стремится любая магия!
     Он перестал улыбаться.
— Для чего напускать тумана туда, где все и так ясно?
— Я тебя не понимаю. Что ты имеешь в виду?
     Ида захлопнула коробку с минералами и переложила ее обратно на заднее сиденье.
— Ты отдаешь себе отчет в том,  где мы сейчас находимся? — поинтересовался он, закуривая но-вую сигарету.
— Что значит «где»? В моей машине, на юго-западном тракте…
— Это и (…ежу…) так ясно, — перебил ее Александр, — я спрашиваю, где, по-твоему, находится эта машина и этот тракт?
     В глазах Иды снова промелькнул легкий испуг.
— Ладно… — он приоткрыл окошко, так как в салоне становилось слишком душно. — О чем ты меня спрашивала?
— Да ни о чем, — она пожала плечами. — Я говорила, что обратно в город возвращаться риско-ванно, потому что…
— Ты говорила что-то о людях, которых мне якобы нужно собрать вместе и обучить каким-то там премудростям?
— Это вызов? — лицо ее стало жестким, глаза сверкнули. — А разве ты не за этим сюда пришел?
— Нет, — Александр отрицательно покачал головой, — не за этим. Ты права, в окрестностях Саи-са находится место, называемое Лабиринтом. Геофизическая аномалия, образующая пространст-венно-временнуй перекос. Так сказать, «щель между мирами». Но ты ошибаешься, если думаешь, что я здесь для того, чтобы делать из этого факта какой-то культ или создавать очередную эзоте-рическую секту.
— Вот как? — в голосе ее прозвучало удивление. — Тогда для чего надо было устраивать весь этот кабак? Я имею в виду твое выступление. Захотелось потешить гордыню, ощутить себя этаким Ог Мандино?
— Нет. Именно для того, чтобы научить их всему, что я узнал в Лабиринте.
— Их?!. — глаза у Иды полезли на лоб. — Этот безмозглый сброд? Ты либо не в меру наивен, ли-бо непробиваемо глуп.
— Я совершил ошибку, — спокойно произнес он, — но из этого вовсе не следует, что знание, ко-торым я обладаю, должно стать достоянием какой-то отдельной группки людей, претендующих на роль новоявленных тамплиеров или розенкрейцеров.
— Что же ты хочешь?
— Я уже говорил: передать Знание всем, кто в нем нуждается.
     Возникла довольно продолжительная пауза.
— Слушай, — заговорила Ида с видом терпеливой матери, объясняющей глупому ребенку про-писную истину, — неужели ты действительно ничего так и не понял?
— Что же такое я должен понять?
— Эти люди, — она ткнула воздух в направлении города, — все люди, присутствовавшие на твоей лекции, не слышали ни единого слова из того, что ты им говорил.
— В каком смысле? — растерялся Александр.
— В самом, что ни на есть прямом! Каждый из них слышал только то, что хотел, мог услышать. Ты говорил: «Успех – это состояние души!», а какой-нибудь Макс Перепелкин слышал: «экстази – твой билет в запредельное!» Думаешь, почему кузнецовские тебя хотели расплющить? За то, что ты отказался от их крыши? Да ничего подобного! За это уже давно никто никого не плющит. Вы-кинули бы тебя из города, как паршивого котенка, и дело с концом. А расплющить они тебя хоте-ли потому, что услышали от тебя такое, за что, по их понятиям, не то что какого-то Тагеса, мать родную нельзя не расплющить! Теперь понимаешь?
     Для Александра это оказалось полной неожиданностью. А на счет кузнецовских он вообще ни-чего не знал. Да, подходили к нему какие-то, но связать этих ребят с Василием ему и в голову не пришло.
— Эх ты, умник, — буркнула Ида, отобрала у него свою зажигалку и закурила.
— Но ведь…
     Он замолчал.
     Перед глазами, как живой, возник тот сумасшедший философ из Лабиринта. Судя по окру-жающему пейзажу, Александр добрался до среднего Ментального уровня, когда из леса выскочил этот чудик. Тогда он не придал его словам никакого значения, а теперь вот вдруг вспомнил. Не предупреждение ли это было? Говорится же: «слухом услышите, и не уразумеете; и глазами смот-реть будете, и не увидите…» Вот я и не уразумел, вот я и не услышал. А может, поэтому и меня не услышали?..
     Мужичонка излагал открытую им «схему развития и расширения человеческого сознания». Эта схема, — возбужденно говорил он, тыча вверх указательным пальцем, — подразумевает не от-дельно взятого человека, как такового, а индивида, в цикле его реинкарнационного развития.
     Всего, от животного состояния и до существа, более совершенного, чем он сам, человек прохо-дит через четыре стадии состояния сознания. Первая стадия, это стадия «вынужденного Труда». Здесь человек, впервые отделившись от животного царства и осознав свое «Я», начинает целена-правленно воздействовать на окружающий его мир, побуждаемый к этому внешними, объективными причинами. Он трудится, производит, обрабатывает предоставленный в его распоряжение природой материал. Такой человек ничего не замечает и не хочет замечать вокруг себя, кроме то-го, что непосредственно касается его «делания». 
     Шаг за шагом, жизнь за жизнью, индивид проходит свою первую стадию от начала до конца, и вот он оказывается на стадии номер два. Здесь он вдруг осознает, что вокруг него находится це-лый мир. Непостижимый, прекрасный, загадочный!.. Человек приходит в изумление, он поражен! И тогда он начинает восторгаться этим миром, воспевать его, наслаждаться тем, что этот мир есть. Грубый «вынужденный» труд он оставляет людям первой ступени, а если и выполняет его, то, как неприятную, суровую необходимость. Человек переходит к «эстетическому созерцанию». Именно так называется данная стадия.
     Но жизнь сменяется жизнью, и вот, простое созерцание мира человека больше не устраивает. Он испытывает жгучую потребность узнать, как этот мир устроен, почему что-то происходит так, а что-то иначе. Он начинает изучать окружающую его действительность. Это стадия «познавате-ля», философа и ученого.
     Изучив же и познав, (в той мере, насколько это было возможно и необходимо), этот созданный Кем-то мир, человек достигает четвертой, наивысшей стадии. Стадии «творца», стадии гения. Виток спирали замыкается, он снова начинает «делать», но теперь это не суровая необходимость, обусловленная чем-то внешним, а страстная внутренняя потребность. Теперь это не просто «обра-ботка» материала, но возвышенное и одухотворенное творчество!..
     А ведь, пожалуй, во всем это есть доля истины, — подумал Александр. — Еще он говорил, что каждая отдельная стадия включает в себя, как бы в миниатюре, все четыре стадии сразу, и что, по большому счету, данная модель применима не только к индивиду, но и к обществу в целом, к так называемой Мировой Цивилизации!.. Впрочем, это к делу не относится.
     Что ж, не удивительно, что меня не услышали. Ведь если смотреть на общество глазами этого чудаковатого систематика, то получается что-то вроде пирамиды: на одного «творца» приходится, скажем, десять «познавателей»; на одного «познавателя» – десять созерцателей; а на каждого «со-зерцателя» по доброму десятку «производителей». В своей лекции я апеллировал именно к «по-знавателям», а «созерцатели» с «производителями», которых в обществе подавляющее большин-ство, были просто не в состоянии меня воспринять! Потому-то и провал…
     Он рассмеялся.
— Что на сей раз? — устало вздохнула Ида.
— Ничего, — Александр отмахнулся. — Так, мысли кое-какие.
— И что ты теперь намерен делать?
     Она специально выделила это «теперь».
— Что теперь? Даже не знаю…
     Он усмехнулся и почесал подбородок, изображая сосредоточенность.
— Может, мне книгу написать, коли уж с лекциями ничего не получается?
— Перестань паясничать!
     Ида раздраженно выкинула окурок на улицу, откуда-то выхватила тот самый пистолетик и рас-сеянно посмотрев на него, убрала в карман своего плаща.
— Я не паясничаю, — спокойно возразил Александр. — Надо же как-то донести Знание до тех, кто способен его принять. Пусть их не так много, но они в нем нуждаются.
— А что же МЫ?
— Вы? А чем вы отличаетесь от всех остальных? И почему я должен стать именно вашим лиде-ром? Может быть, меня такая перспектива совсем не прельщает.
     Ида надолго задумалась.
     Дождь почти прекратился. Молнии сейчас сверкали далеко на востоке, а грома и вовсе не было слышно. Гроза прошла. Александр открыл свою дверцу и, с наслаждением вдыхая чистый лесной воздух, откинулся на спинку сиденья. Боль в плече совершенно утихла, словно под окровавленной повязкой и не было никакой раны. Это его чуть-чуть удивило, но только совсем чуть-чуть.
     Ида продолжала напряженно молчать.
— Я ведь спасла тебе жизнь, — выдавила она, наконец.
— Ну и что с того? — усмехнулся Александр. — Если ты думаешь, будто я тебе что-то должен, то ты глубоко заблуждаешься.
     Он говорил, не особо задумываясь над тем, какие слова срываются у него с языка. Внутренне все уже было решено. Оставаться в городе ему незачем. Сегодня же он собирает манатки, ловит попутку до Глахова, а там, на поезд и домой, в Москву. Идея выпустить книгу захватила его не на шутку. Было немного жаль эту молодую «леди», но… Но ей придется сказать правду. Иного вы-хода просто нет.
     Александр вздохнул, повернулся к ней и удивленно замер. Лицо девушки было напряжено, гу-бы плотно поджаты, а в глазах светилась решимость. В руках у нее был «Браунинг», ствол которо-го упирался ему в грудь. Два патрона, — промелькнуло у него где-то на периферии сознания, — в обойме осталось еще два патрона. Он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.
— Ты, действительно, мой должник, — выпалила она скороговоркой, — и если отказываешься вернуть долг добровольно, мне придется забрать его силой.
— Забирай, — с готовностью согласился Александр. — Можешь застрелить меня, а потом сделать из моего тела ритуальную мумию.
— Хватит!
     Было видно, что она сильно нервничает.
— Ты не веришь, что я могу это сделать?
— Э-эх, девочка, — он медленно заложил руки за голову и снова откинулся в кресле, — в каком изумительном мире мы живем. Ты, кажется, на самом деле не понимаешь, где находишься.
     Машина стояла так, что свет фар выхватывал из ночной темноты участок леса сбоку от шоссе. И когда в этом светлом пятне появилась человеческая фигура, завернутая в брезентовый плащ во-енного образца, Александр молча указал на нее пальцем. Из-за низко надвинутого капюшона лица человека видно не было. Секунду поколебавшись, Ида посмотрела туда, куда указывал Александр.
     Лицо ее побледнело.
— Кто это? — испуганно спросила она.
     Пистолет медленно опустился.
— Это за тобой. Не хотелось тебя расстраивать, но видно придется. Ты не сможешь причинить мне вреда, потому что твое время пребывания среди живых вышло, а мое еще нет.
— Что? — глаза ее перебегали с Александра на мрачную фигур в плаще и обратно. — Сейчас не время для шуток. Кто этот человек?!
— Это не человек.
— Хватит!
     Ида обхватила голову руками, затем опомнилась и снова навела пистолет на Александра.
— Ты мертва, — повторил он спокойно, — мертва уже целых пять дней…
— Замолчи!! — взвизгнула она. — Я выстрелю!
     В этот момент фигура в плаще двинулась к машине. Ида сделалась совершенно белой. Ее нача-ла бить мелкая дрожь. Зловещий силуэт легко взобрался на насыпь. Теперь его отделяло от маши-ны не более семи шагов.
— Ну, стреляй же, стреляй! — продолжал поддразнивать ее Александр. — Говорю тебе, ты не сможешь меня убить, потому что это всего лишь…
     Один за другим, прогремели два выстрела.

     13 АВГУСТА,  Пятница.
     20:10

     Громко вскрикнув, Анна проснулась.
     Сон! Это всего лишь сон!.. — подумала она, с чувством невероятного облегчения, обводя взглядом знакомые предметы. Настольная лампа, полка с книгами и кассетами, цветная фотогра-фия Леонардо Ди Каприо на стене… Взглянув на часы, Анна удивленно покачала головой. Когда она вернулась от Светки, было только шесть. Неужели я умудрилась проспать целых два часа, прямо за письменным столом? Невероятное что-то! Голова со сна казалась тяжелой. Но самое не-приятное заключалось в том, что она не могла сколь-нибудь связно объяснить себе, почему вдруг уснула.
     С шумом отодвинув стул, Анна встала и еще раз оглядела комнату, словно надеясь обрести ка-кую-то поддержку в хорошо знакомых и никогда не нарушающих законах логики предметах. Во сне она видела такие жуткие вещи, что… бр-р! Даже вспоминать не хочется. Как там говорил Александр? «Сон есть результат разделения плотного и тонких тел…» Так, кажется. Не знаю, что это означает, но мне такие разделения не очень-то по душе. Анна нахмурилась. Воспоминание о Тагесе отдавалось болью в сердце, и она поспешила поскорее его от себя отогнать. Сладко потянувшись, зевнула и, открыв левую створку окна настежь, побежала на кухню, готовить себе кофе. Необходимо было взбодриться, так как в голове до сих пор оставалась какая-то тяжесть.
     На кухне негромко гудел холодильник. Звук однообразно-печальный. Заварив кофе, Анна долго сидела за столом, размешивая ложечкой давно растворившийся сахар. По радио передавали фор-тепьянные произведения Грига. Истинная любовь всегда прекрасна, — думала она, вглядываясь в загадочную темную точку на холодильнике, — даже когда она безответна. И даже когда она при-носит боль, она не приносит никакой боли. Любить, значит быть готовой пожертвовать всем… или любить, прекрасно осознавая, что в любую минуту можешь потерять любимого, но не бояться этого и знать, что любовь от этого не станет меньше?.. Господи, какой бред я несу! Замуж мне давно пора, вот в чем все дело. За кого угодно, лишь бы был богатым. Замуж, и уехать из этого болота куда-нибудь за границу, пока еще не совсем состарилась…
     Она решительно встала и, забрав чашку с кофе, потащилась обратно в комнату. Черная точка на холодильнике оказалась дохлой мухой. Это Анна заметила совершенно непроизвольно, но и без того никудышнее настроение окончательно испортилось.
     В комнате, несмотря на столь ранний час, было довольно мрачно. Из сада тянуло прохладой и начинающими подгнивать опавшими яблоками. Где-то лаяла собака. Поставив чашку на стол, Ан-на подошла к окну и выглянула наружу.
     По всем признакам надвигалась гроза. В воздухе пахло дождем, две ласточки, жившие у сосе-дей на чердаке, с криками носились низко над землей. Пододвинув стул, Анна села и облокотилась на подоконник. На душе стало как-то совсем уж тоскливо. Взяв с полки кассету Бадаламенти, она воткнула ее в стоявший на полу магнитофон. Механический собеседник… Впрочем, без него было бы еще тоскливее.

  …Плывет вперед, плывет по водам Стикса
   Затерянный во времени челнок –
   Он одинок.

   И я бреду во тьме, по выжженной земле
   И всюду слышу стон;
   Я одинок, как он…
   
     Чьи это были стихи, она, конечно, не помнила. Так, просто вдруг пришло в голову и все. Когда тоскливо и одиноко, всегда вспоминаются какие-то жалостливые строчки.
     В отдалении проворчало. Налетел шальной порыв ветра, разгоняя ласточек и пригибая к земле нежные астры, затем все так же неожиданно стихло. На подоконник, рядом с ее локтем, шлепнул-ся большой черный жук. Равнодушно понаблюдав за тем, как он сучит лапками, Анна двумя паль-цами перевернула его в нормальное положение. Проворно доковыляв до края доски, жук упал в клумбу.
     По небу прокатился еще один раскат грома. Анна смотрела в сад остановившимся взглядом. Мысли, как всегда в таком состоянии, становились отрывистыми и бессвязными, отражая не идеи, рождавшиеся в мозгу, а чувства, рождавшиеся где-то гораздо глубже. Она словно бы разговарива-ла с кем-то, и в то же время отсутствовала вообще.
     …Привет, привет…
     …Ты – это ты. Ты там. Там-там…
     …А я тут…
     …И нет ни моста, ни лодки…
     (Знакомо!)
     …Знакомо? Знакомо! Зна-ко-мо…
     …И ни звонка, ни стука в дверь. Что ж,на все  должна быть своя причина…
     …Полный, братцы, ататуй! Панихида с танцами!…
     …Плохо это. Лучше уж я…
     …Возьму тебя в свою сказку. Я войду туда сама, а когда мы вернемся…
     …Нет, жизнь – есть жизнь. И чем тяжелее, тем легче…
     …Должно быть легче…
     (Верно!)
     …Верно, боль прошла. Еще бы не верно! Боль растворилась…
     (Боль… Слово-загадка)
     …Загадка в другом: что ты видишь, когда закрываешь свои глаза?..
     …И нет ни моста, ни лодки…
     …Я тут. А ты – там…
     …It has been drastically changed…
     (Смешно!)
     …Смешно. Смешно,34 до слез…
     …А что в итоге, что перед сном? Знакомое: «Я люблю тебя больше жизни?..»
     …Банально как-то…
     Анна смотрела на наползавшую черную тучу и чувствовала, как в душе у нее что-то безвоз-вратно меняется. Она становилась холодной и равнодушной. Такой, какой она была на самом деле всегда. Просто временами сквозь эти равнодушие и холод пробивалось что-то теплое, что-то тре-петное и беззащитное, но ей, безусловно, чуждое. И вот теперь это чуждое умерло. Умерло навсе-гда, она это знала. Она это чувствовала, но не испытывала ни горечи, ни сожаления. Просто она снова стала собой, вот и все. Теперь уже навсегда.
— Любил, и уносился дымом прочь… — шумел в ветвях яблонь ветер.
— А оказалось, что любил холодный айсберг! — цинично ответила Анна.
     Она наглухо закрыла окно, задернула шторы и, включив лампу, села за стол. Нужно было за-кончить реферат. До вторника оставалось только три дня.

     20:45

     Проснувшись, Александр тут же выпрямился и сел на кровати, словно внутри у него находи-лась пружина, переводящая тело в вертикальное положение, как только открывались глаза.
— Шмальнула-таки, стерва! — восхищенно завопил он, вскакивая и пускаясь по комнате в пляс. — Не выдержала! Показала мне, чего я гнусный на этой земле стую!
     Будто разделяя его дикий восторг, за окошком прогремело. Гроза, — догадался он. — Все вер-но, «даже когда Иуда повесился, была гроза!» Александр подбежал к окну и, распахнув его, по пояс высунулся на улицу, взвыв при этом, словно молодой волк. Энергия переполняла его. Он встал на руки, добежал так до двери и сделал несколько отжиманий. Но и этого оказалось мало. Чтобы окончательно успокоиться, ему пришлось совершить над собой форменное насилие, то есть, сесть в позу лотоса и сконцентрировать внимание на ударах сердца. Это было чертовски трудно, но жизненно необходимо. Иначе хозяйка дома могла, неправильно истолковав его поведе-ние, вызвать неотложку, а с этими псами натасканными разве поспоришь? Упекут, и все тут! До-казывай потом полусумасшедшему врачу-психиатру, что ты в себе, только малость ошалел от ра-дости.
     Приведя чувства в порядок, Александр поднялся на ноги. Закрыл окно, так как начался нешу-точный ливень и комнату буквально затапливало, поставил в купленный недавно магнитофон «Animals» и, вывалив на кровать содержимое своего рюкзака, принялся собираться в дорогу. Уйти он решил, самое позднее, через час. Неважно, кончится к тому времени дождь или нет. Утром он должен быть в Глахове. Если не сесть на утренний поезд, следующий, на Москву, пойдет только через два дня, а ждать столько времени не было ни желания, ни возможности.
     Перво-наперво, он проверил все ли документы на месте. Завернул их в полиэтиленовый паке-тик и засунул во внутренний карман джинсовки. Документы нужно держать при себе. Затем по-смотрел, что творится у него в бумажнике. Надо признаться, там оказалось не так уж и густо. Промелькнула мысль, а не забрать ли свои сто рублей у Светланы Викторовны? Заплатил-то он, что ни говори, за две недели, а прожил только одну… Впрочем, от этого хамства Александр решил воздержаться. На попутку и на билет до Москвы хватит. Хватит даже еще на бутылку коньяка. За-чем, в таком случае, лишний раз беспокоить человека?
     Он выудил из кучи свой парадный костюм, кое-как сложил его и опустил на самое дно рюкзака. Это на тот случай, если в дороге произойдет что-нибудь непредвиденное. Карту, атлас и целую подшивку местных (…несуществующих?!.) газет Александр безжалостно отложил в сторону. До посещения Лабиринта, он собирал и хранил весь этот хлам, надеясь произвести фурор среди уче-ных, когда вернется. Однако теперь желание выкаблучиваться пропало. Ну их, этих ученых, в ба-ню! Все равно ведь не поверят ни единому слову, а значит и на Гору смотреть не поедут. А раз не поедут и ничего не увидят, то вроде бы правильно сделали, что не поверили. (Черт! Как тут не вспомнить Хлюпова?!) Книгу, книгу я напишу, в которой последовательно и подробно изложу все, что узнал. В которой обосную каждый свой тезис и которая послужит не красной тряпкой для разъяренных быков в пенсне, а практическим руководством для всех тех, кто уже созрел для того, чтобы мыслить по-новому, для тех, кто имеет достаточно воли, чтобы круто изменить свою жизнь, став свободным и сильным. Что там Селия Грин со своей монографией! В моей книге я затрону такие вопросы работы со Сновидением, что чертям в аду тошно станет!..
     Александр остановился, чтобы перевести дух. Так, ладно. Хватит распаляться, а то я так до ут-ра не соберусь. На глаза ему попалась непочатая пачка «Marlboro». Повертев в руках, он отложил ее в сторону. В рюкзак он кинул шерстяные носки, несколько черных камешков, принесенных с Горы, зубную щетку, пасту и свою записную книжку. Потуже затянув веревочку, закинул рюкзак на плечо. Хотел было присесть на дорожку, но потом махнул на это дело рукой и вышел в кори-дор. Так, — напомнил он себе, — теперь главное не налететь на этот проклятущий столб. Доста-точно я к нему прикладывался, хватит…
     Хозяйку, как и ожидал, он нашел в гостиной. Светлана сидела на диване с пультом дистанци-онного управления в одной руке, коробкой кукурузных хлопьев в другой и, словно загипнотизированная, смотрела на телеэкран, где разворачивались события очередной мексиканской драмы. Александр с трудом подавил улыбку. На память пришел не совсем подходящий к данной ситуа-ции, но так и рвущийся с языка куплет:

А ночами, а ночами
Для ответственных людей,
Для высокого начальства
Крутят фильмы про ****ей.
И, сопя, уставится
На экран мурло,
Очень ему нравится
Мэрлин Монро.

     Почтительно выждав момент, когда начнется реклама, Александр подошел к Светлане, от всей души поблагодарил ее за радушный прием и, вернув черный футляр с ключами, добавил:
— Передавайте привет Анне Николаевне. Честное слово, мне очень жаль, что все получилось именно так, но… Впрочем, не думаю, чтобы ее мой отъезд особенно огорчил.
     Он выдержал для приличия короткую паузу.
— А теперь позвольте еще раз пожелать вам всего самого наилучшего и извините меня, если дос-тавил вам какие-то неудобства. До свидания.
— До свидания, — машинально ответила Светлана, совершенно обалдевшая от столь стремитель-ного развития событий и еще не очнувшаяся от сериала.
     Александр находился уже в коридоре, когда она спохватилась и бросилась его догонять.
— Но ведь на улице дождь, — затараторила она, нервно теребя в руках футлярчик с ключами, — вы уверены, что не хотите подождать хотя бы до утра?
— Абсолютно уверен! — отчеканил он, (…аб’со-лютно!..) выходя на крыльцо. — Будете в Моск-ве, забегайте. Адрес, на всякий случай, я оставил на столе под магнитофоном. Ну а если я окажусь в ваших краях, то непременно зайду к вам. Узнать, не сдаете ли вы комнату.
     Светлана хотела что-то сказать, но Александр уже шагал по песчаной дорожке к воротам, на ходу натягивая на голову капюшон.
     Покидая город, он специально решил пройти мимо «Бульдога». Уж больно подмывало бросить на это заведение прощальный взгляд. Он свернул на Авангардную, пересек «Летний Сад» и вы-нырнул из кустов как раз напротив бара. Здесь все было как обычно. Горела неоновая реклама, грохотала, (…бумс-бумс-бумс…) приглушенная толстыми стеклами, но не задушенная до конца музыка. На стоянке было припарковано несколько «джипов» и роскошная машина Барского. Ка-кая-то супермодная и невероятно редкая модель. У входа, пытаясь защититься от дождя зонтиком, стоял охранник в черном стильном костюме. Вид у него был уставший, во всей фигуре сквозила невероятная тоска.
     Извращенный тарантиновский персонаж, (да еще на русский манер)… — подумал Александр, разворачиваясь, чтобы уйти, когда хлопнула дверь и из бара выскочил человек в несуразном поло-сатом пиджаке. Это был16 Барский. Он перекинулся с охранником парой фраз, прикурил от его за-жигалки и, прикрывая голову кожаной папкой, вприпрыжку припустил к своей машине. Со сторо-ны он был похож на пытающегося взлететь, голенастого страуса. Александру показалось, что Сер-гей Николаевич чем-то расстроен. Давая задний ход, он едва не врезался в вынырнувший из-за угла «Москвич». Взвизгнули тормоза, после чего последовала довольно витиеватая фраза в адрес водителя отечественного чуда техники. Оттуда ответили не менее выразительным пожеланием идти в то место, откуда все мы когда-то вышли. На что Барский разразился такой тирадой, что будь здесь профессор-филолог, специализирующийся по ненормативной лексике, он бы просто умер от зависти.
     Не желая портить себе настроения, Александр развернулся и зашагал прочь. Из-за дождя улицы были пустынны. Очень скоро он миновал студию Барика, (ту самую, из окошка которой семь дней назад на него вывалился Дрыга), а спустя четверть часа уже находился на самой окраине города. Ненадолго задержался перед указателем с надписью «САИС», перечеркнутой красной полосой. «Я – все, что было, есть и будет, и мой пеплум не поднимал ни один смертный», — снова пришло на ум. Правда, на сей раз, Александр вспомнил-таки, что это за слова. Такая надпись была высече-на на статуе богини Нейтес, которая почиталась в Древнем Египте царицей небес и всё такое…
     Поправив рюкзак, Александр двинулся дальше. Интересно, — размышлял он, — почему все-таки во многих эзотерических учениях древности любовь рассматривается как проявление воли к смерти? Взять хотя бы Таро. Старший Аркан, тринадцатую карту, каббалистическое значение ко-торой «Любовь» или «Смерть». Что это? Какая между двумя данными понятиями взаимосвязь? И почему любовь рассматривается как символический акт умирания? Причем не только акт, но и опыт… Чертовски занимательная загадка!
     Он шел, подстраивая дыхание под ритм шагов. Если уметь делать это правильно, то можно пройти десятки километров не чувствуя при этом никакой усталости. Важно только, чтобы руки оставались свободными, а мысли не мешали движению. Вообще-то, внутренний диалог было бы неплохо выключить вовсе, но Александр почти никогда не делал этого. Размышляя о разных раз-ностях, шагая по обочине и вдыхая пропитанный запахом хвои воздух, он ловил свой маленький кайф. Я ведь как-никак «познаватель», — вспомнил он классификацию философа из Лабиринта, — а для познавателя наивысшим наслаждением является возможность мыслить, (не так важно о чем и в какой форме). Ну а Походке Силы это нисколечко не мешает, если конечно не принимать то, о чем думаешь, всерьез.
     Километрах в семи от города его догнала машина. Маленькая смешная «Ока» на своих миниа-тюрных колесиках, поравнявшись с ним, сбавила ход и некоторое время ехала рядом. Затем чуть обогнала и остановилась. Из машины выглянула девушка.
— Далеко собрались, на ночь глядя? — поинтересовалась она.
— В Глахов, — бодро ответил Александр, подходя ближе и с удивлением узнавая в ночной незна-комке ту самую Ирину, из-за которой на вечеринке у17 Светланы Викторовны разразился жуткий скандал.
— Хочу успеть на утренний поезд, — пояснил он.
— Если пойдете пешком, — сказала девушка, — точно не успеете. К тому же дождь…
     Она замолчала. По выражению ее лица было понятно, что и она узнала Александра. Оба смот-рели друг на друга, слегка конфузясь.
— Дождь, это не беда, — неуверенно возразил он. — Дождь ходьбе не мешает.
     Ирина улыбнулась.
— Ладно, садитесь. Вдвоем все-таки веселее.
     Они ехали молча, думая каждый о своем. Негромко играла музыка, что-то джазовое, необыкно-венно мелодичное и приятное. Александр заметил на лице девушки следы недавних побоев, но расспрашивать ни о чем не стал. К чему это? Гораздо лучше будет попросить подвезти его до же-лезнодорожного вокзала, а там купить для нее большой букет гвоздик. На вокзале цветы продают круглые сутки. Ехать, правда, в таком случае придется в общем вагоне, но это маленькое неудоб-ство стоит того, чтобы доставить человеку, переживающему сейчас черную полосу жизни, хоть какую-то радость. Пусть даже в виде букета цветов.
— Вас подвезти прямо к вокзалу? — поинтересовалась Ирина, не отрывая взгляда от дороги.
— Да, — кивнул Александр. — Разумеется, если вам не трудно. Только не уезжайте сразу же, как меня высадите. Мне бы хотелось удостовериться, что я действительно успеваю на поезд.
— Ладно, — вздохнула Ирина, — подожду. Куда деваться, раз сама напросилась в извозчики.
     Откинувшись на спинку кресла, Александр закрыл глаза.
     Ну, вот и прекрасно, — думал он. — А если не будет цветов, я подарю ей что-нибудь еще. Что-нибудь такое, что заставило бы ее раз и навсегда забыть все свои комплексы, все неприятности и поверить в то, что она самая очаровательная, самая необыкновенная девушка на земле. Я подарю ей маленький черный камушек. Ведь если она будет верить в это сама, то в это поверят и все ок-ружающие.
     Главное верить…
*  *  *

     «С самого начала нужно отказаться от попыток проследить за движением молекул, из которых состоит газ. Их слишком много, и движутся они очень сложно. Нам не нужно знать, как движется каждая отдельная молекула. Будет достаточно выяснить, к какому результату приводит движение их всех».

                ФИЗИКА. «Тепловое движение молекул».

— Странно… А я подумал, это эпиграф к учебнику истории!..


   Россия,
   1994 - 1999 г.