После.
Метро гудело, шумело, приглушенно шептало, перекликалось эхом многотысячных голосов, смеялось и плакало одновременно; насвистывало что-то загадочное, непонятное, но до боли знакомое, будто заученное когда-то очень давно, в далеком детстве, а потом забытое. Созданное человеком, оно жило теперь своей собственной, не зависящей от него, жизнью. Оно было похоже на странную машину, состоящую из органики, механики, электричества, рассеянного света и того особенного, с привкусом, воздуха, который бывает только в метро.
Поглощая ежеминутно огромные потоки людей, метро на время изменяло их. Войдя в него как отдельно взятая личность, цельная и самодостаточная, человек превращался в нем в одну из бесчисленных песчинок, хаотически метающихся между станциями, становился той единицей, которая и составляла многоликие людские потоки, - пассажиром. Метро не могло жить ради кого-то одного - оно жило ради всех.
Пол в вагоне, в котором он ехал, надоедающе вибрировал, отдаваясь в голове ударами небольно, но надоедливо стучащих миниатюрных деревянных молоточков. Он стоял у двери, хотя вокруг было почти пусто, и с какой-то болезненной, тягучей ненавистью вглядывался в свое бледное лицо, призраком маячившее над надписью "не прислоняться". Он без труда представил, как он войдет, и она все поймет...
Поймет по его виновато сжатому рту, понуро опущенным плечам, слегка подрагивающим нервным пальцам, и, главное, глазам. Ей всегда достаточно было видеть его глаза, чтобы знать о нем все: его настроение, чувства, даже самые сокровенные мысли. Наверно, он тогда и полюбил ее прежде всего за это умение быть его частицей, видеть его душу, как свою. Иногда ему казалось, что и то его пылкое, сбивчивое от волнения признание было лишним - он еще не сказал ни слова, лишь судорожно кусал губы и глубоко вздыхал, а она уже все знала, и ее теплые ласковые глаза говорили ему: "Да". Впрочем, он, наверно, никогда не узнает, было ли это на самом деле, или ему уже потом причудился этот ответ без слов на незаданный еще вопрос.
-Да, "друг",- зло подумал он, стараясь больше не смотреть на отражение в стекле,- у тебя же все на роже написано. Разве что слепой не поймет, что ты сегодня натворил!
Эта мысль заставила его обернуться: ему показалось вдруг, что все люди, ехавшие с ним в одном вагоне, понимают, что же он сегодня сделал, и в душе смеются, хохочут над безнадежным идиотом, променявшим самое дорогое на пустую мимолетную забаву.
Прыщавый рыжеволосый тинейджер, слушавший плеер и энергично жевавший жвачку, безразлично покосился на него и тут же отвернулся все с тем же скучающе-наглым выражением лица. Пожилая женщина в дешевом коричневом пальто сидела, как статуя, сложив руки на коленях, погруженная в далекие мысли, отрешенная от окружающего суетливого мира. Парочка влюбленных с одинаковым счастливо-глупым выражением сиявших радостью лиц, казалось, вообще не знала о присутствии кого-то еще кроме них в этом существующем, несомненно, лишь для них двоих, мире.
Лишь женщина средних лет с черной кожаной сумкой и двумя большими пакетами с любопытством посмотрела немного усталыми глазами на него, но тут же опустила их и сосредоточила взгляд на носках поношенных серых туфель.
-Ну почему она такая!- в который раз чертыхнулся он.- Ведь живут же с этим другие люди - много людей, и ничего! В конце концов, должна же быть у мужика какая-то своя жизнь, тайна, что ли!
Он тут же пожалел о сказанном - он сам знал, что был неправ и что само существование этих черных внимательных глаз отвергало возможность держать что-то в секрете.
-Что-то я запаниковал...- подумал он,- может, ничего и не случится, может, она и не поймет - а я тут...
Как жаль, что он не актер и не может войти сегодня туда - он сам поразился этому невольно вырвавшемуся слову, и с непринужденной веселостью поцеловать ее, остроумно пошутить и громко расхохотаться вместе с ней, а его глаза сверкали бы любовью и преданностью, и она смотрела бы на него все тем же радостным, "оленьим", как он называл его, взглядом.
Женщина с пакетами глядела на него с любопытсвом - он и не заметил, как заговорил с собой вслух. Он зло посмотрел на нее и отвернулся. Впрочем, какое значение имеет эта баба, когда вся его жизнь через какой-то час обрушится! Она не простит его... Не будет больше прогулок по шумящему листвой лесу, не будет скамейки в парке под звездами, когда у него щемило сердце от пронзающей ночной свежести и от чего-то еще, чему нет названия, не будет ночей, когда он забывал о том, что существует время...
Глупо! Как глупо... Может, он все-таки возьмет себя в руки, соберется, и она ничего не поймет? Или поймет, но он найдет нужные, правильные, разумные слова, и убедит ее, и себя, что ничего особенного и не было, что все это пустое, бывает, и они будут жить так, словно ничего и не случилось, как раньше...
Он попытался придумать эти правильные слова, но как назло, в голове образовалась странная пустота, и в душе тоже была пустота, и на него нахлынуло странное оцепенение, и слова не нашлись, а нашлось только странное, отчужденное, исходящее словно издалека, чувство - чувство потери.
Он скривил губы в подобии улыбки. Правильные слова... Единственные правильные слова:" Я - мер-за-вец. Я - не-го-дяй. Я - пре-дал. И хорошего во мне только одно - несмотря ни на что, я по-прежнему очень-очень, всем своим подлым, не понимавшим своего счастья сердщцем, люблю тебя. Я ведь никогда не мог сказать тебе этого внятно - всегда сбивался на бормотание, но ты ведь все понимала без слов...". Он понял вдруг, что именно должен сделать.
Он не скажет ей ничего лишнего - она сама прочтет в его глазах все то сожаление, всю боль, которые испытывает он, все презрение к себе, все его раскаяние, а скажет лишь то, что она может не увидеть за толстой пленкой лжи и предателства, то самое главное, самое важное, самое нужное, что только может ей сказать.
Он скажет: "Я тебя люблю..."