Плавни.
Колышутся на легком ветру метелки камышей. С них летит белый пух, мелкий и настырный. Пух цепляется к одежде, сбивается кучками, чуть просох на солнышке, и от случайного окурка горит как порох. Окрестные жители часто поджигают старые заросли, это для свежей поросли. Зеленый камыш так любит домашний скот. Март, еще немного и зазеленеют плавни.
Откуда-то тянет запахом гари. Вчера в километрах трех, пяти ниже по течению, было видно пламя и дым. Ветер оттуда, или сегодня где подожгли. Под ногами хлюпает вода и в сапогах уже мокро. Значит, где-то я пропустил маленькую дырочку, когда клеил позавчера сапоги. Вчера был в городе. Надо же было получить аванс и премию. Получили уже все, а я как дурак, без командировочных, без аванса. Так и пришел в бухгалтерию, небритый, в фуфайке, с прилипшей рыбной чешуей, чисто цыган. Рыбину отвез домой, классный судак, килограмма на четыре. Что за хрень, уничтожать конфискованную рыбу, сдавали бы в коопторг, что ли.
Дон. Холодный март 1988 года.
- Тихо. Не плюхай.
- От неплюхая слышу.
Это поругиваются между собой Коваленко и Царегородцев. Пусть лаются, лишь бы не слишком громко. Коваль встал утром, а Царь уже в его свежестираных носках. Кто первым встал, того и тапки. Впрочем, это личное, Царь мстит ему, по мелочи. За что? Потом расскажу.
Впереди иду я, Чекист.
- Что ж так, тля, холодно?
- Побегай, согреешься.
- Коваль, в обед уху будешь?
- Мне одномандатно.
-
Солнце нехотя поднимает свой краешек из-за горизонта. От воды тащит сыростью. Вода везде, роса с камышей впитывается в ватники, волосы, в руки. Простынешь тут, нах. Рыба идет, ей не холодно, икромет. Сейчас раскинем свои сети.
- Царь, вон видишь островок, с деревцом, где-где…, вон. Садись, и если что… Сам знаешь.
- Коваль, тебе ниже, там, где лодку нашли. Прям садись в нее и жди. Придет если кто с ружьем, стреляй сразу. Не разговаривай. Кто с ружьем к нам придет, от ружья и …
- Ладно. Сам куда?
- Пройду по кромке, около чистой воды. Ребята из Семикаракорска, должны на моторке прошерстить малость. Сверим время сердец. Полседьмого. Скоро затарахтят.
С моторной лодки бросают крюк с поплавком и тросом, тянут эту снасть вдоль русла и по протокам. Сети собираются в огромный пучок, их потом сушат, сушат и жгут.
Коваль, учится заочно в университете, всегда выбрит, чистенький, умный парень, скоро сессия. А тут ходит с усами и бородой, ест рыбу, жареную, вареную, соленую - ихтиозавр. Курит «Приму». Потешный такой. Когда не бритый. Георгадзе приезжал проведать, смеялся до упаду. Я тоже люблю рыбу, но не каждый день и не в таких количествах.
Где-то бабахнул выстрел. Это не мои, неужели Семикаракорцы?
В эту весну уже убили двух инспекторов рыбоохраны, одного ранили. Война в плавнях. В нас тоже стреляли, несколько раз, ладно не попали. Царь сразу выпустил по прибрежным кустам длинную очередь из автомата. Толку мало, так для демонстрации, на испуг. В другой раз в Коваля стебанули, метров с десяти, как жив остался!
Плавни искажают очертания людей. Камыши шевелятся, вот и сбивают с толку. Коваль вдогонку пару выстрелов, видели кровь на стеблях рогоза . Значит задел.
На кой хрен, мы лазим по камышам? Проще на месте, здрасте, я Ваш участковый, на Вас кляуза, пишут - самогон гоните, пойдемте в сарайчик, аппаратик поищем. Там сети, опля, как я удачно зашел или аппарат пресловутый отыщется. Кляузу сам написал, левой рукой, и вперед с понятыми.
Участковый, оно ему надо? Или брат, или сват, или тесть, кто ни будь в семье браконьерит, по-тихому.
Тихое утро раздирает автоматная очередь.
- Лежать сука. Лежать. - Это орет Коваленко.
Бегать в плавнях невозможно, тут же упадешь. Длинные, сухие хворостины хлещут по лицу, рукам. Вода летит из под сапог. Задыхаюсь от быстрой ходьбы, сдергиваю автомат, патрон в патронник, лодка, где Коваль!!!?
- Здесь я. Иди на голос, правее забирай.
Здесь камыши касаются с чистой водой. Условно чистой. Лицом в воду лежит мужик под два метра. Над ним Коваленко с автоматом. Грязный, но довольный. Зверь. Метр шестьдесят и пятьдесят кило вес… Как его в милицию приняли?
- Вставай, что разлегся. – Коваль бьет мужика ногой, и поскользнувшись падает в воду.
Мужик поднимается, в его глазах злоба, понимает, что намотал себе срок, если … много если… Ружье ИЖ – 16, в карманах пачка патронов, крупная дробь, почти картечь. Нож. Сигареты. Ключ.
- Что у Вас? Словили? Зашибись, – это подтянулся Царегородцев, он деятелен и берется связать руки задержанному кожаным ремнем, по скифски.
А вот и семикаракорцы. У них раненый. Легко, дробь в ноге. Это совсем не моторка, скорее небольшой катер, ребята живут у самого Дона, и приехали на своих плавсредствах, это мы «безлошадные». Грузимся сами, и задержанного.
- Надо было пристрелить, - это раненый, старший сержант, он наставляет автомат на мужика, и снимает его с предохранителя.
- Ладно, хватит, дернется автомат… - миролюбиво говорит Царь.
Мотор вспорол воду и понес нас в сторону райцентра. А светило, уже начало припекать, хочется пить и снять ватник с пришитыми на него погонами. Коваленко курит и браконьер тоже. Смешно смотреть - Коваль вставляет прикуренную сигарету в губы связанному, тот делает затяжку, Коваль вытаскивает окурок. Затем цикл повторяется.
Из малозаметной протоки доносится шум мотора. Наш крейсер разворачивается в сторону протоки. Крашенная в белый цвет моторка, на которой два мужика. Метров сто, восемьдесят, пятьдесят.
- Это они!!! - Наш раненый открывает огонь из автомата. Пули ложатся рядом с моторкой.
Царь тоже стреляет, высоко поверх голов. Гильзы с шипением падают в воду. Мужики из лодки выбрасывают ружья в далеко на середину протоки. В тине и иле, их не найдешь. Плавни. Метр правее, метр левее, не определишься, не найдешь, кто водолазов даст?
Катер на полном ходу врезается в лодку. Браконьеры падают в воду. Дон, холодная вода марта 1988.
А наш браконьер, как он оказался в воде? У него связаны руки, он утонет. Утонет, утонет…
Я падаю в воду. Холодная вода, март 1988. Он уже почти не дергается, за волосы тяну его к катеру. Ребята заглушили мотор и подгребают к нам. Что ж так холодно. Простынешь, нах.
- Пошли ко мне. Пока не застыли.
В доме у браконьера, меня поят самогоном и растирают им же. Баня, нужно пропариться, как следует. Я и браконьер, хлопаем друг друга вениками. На левом боку Семена незаживший шрам, это от Коваленки, на добрую память.
Плавни. Дон. Холодный март 1988. И все равно я простыл.
P.S.
Все события и фамилии подлинные.
Мужик отделался штрафом, он не судим, хорошие характеристики, у него двое детей. Коваленко сдал сессию, отучился, прокурорит в каком-то райцентре на Ставрополье. Царегородцев - служит в дивизии «ДОН». Спасал пострадавших от землетресения в Спитаке. Воевал в обоих чеченских войнах.
О этих ребятах есть еще рассказ «НОЧНОЙ ДОЗОР» /ОТКЛИКАЯСЬ НА ИМЕНА БОГОВ/