Разорвалось небо. Взлетела в клочья земля. Рванул огонь. В каждой стороне от меня рвались снаряды. Разметало взвод. На горизонте показались немецкие всадники. Закружило, завертело. Еще взрыв. Совсем рядом. Цепь всадников. Спрыгнул в окоп. Пронеслись вверху, засыпав землей. Выстрел. Кто-то падает. Накидывается пехота. Бегом по окопам. Отстреливаюсь. Оборачиваюсь как загнанный волк. Щелкает револьвер. Патроны! Рукояткой по зубам. Зажали, сволочи! Что-то теплое течет по спине. Озверелое лицо возле самых глаз. Темнота.
Просыпаюсь среди ночи. Из темноты выступают силуэты мебели и светятся желтым цветом шторы, освещенные настольной лампой. Кто-то неаккуратно касается пальцами моей кожи. Давит бесполезная мокрая тряпка лоб. Поскорее бы. Снова эти грубые пальцы. Боль раздирает голову. Уберите! Рукой сметаю со стула какие-то банки, стаканы, шприцы. Звон разбитого стекла бьет по ушам. Взрывы. Сколько их было? Два? Семь? Восемнадцать? Завтра мне будет двадцать пять. Кто-то включает свет. Зажмуриваюсь, пытаюсь прикрыть глаза рукой. Что ж, вы делаете, ироды! Свет исчезает. Появляется стакан и стучит по моим зубам. Теплая вода наполняет рот. Подождите! О чем я думал? Завтра у меня день рождения. Я никогда не любил его. Он заставлял меня пересчитывать их. Но каждый раз у меня не сходилось. Я всегда сбивался и начинал снова. Шесть. Пять. Двадцать. Двадцать пять! Их было двадцать пять! Двадцать пять апостолов. Они жили на небе. На небе. Небо голубое. Почему она? Небо! Да, да! Голубое! Я вспомнил. У неё голубые глаза. Или нет? Ох, этот свет!
И приятный жар залил моё тело.
Я в одной майке. Старые джинсы. Тапочки на босых ногах. Белое лицо. Дикие глаза. Всклокоченные волосы. Болезнь прошла. Я стою перед зеркалом. Дотрагиваюсь к его прохладной поверхности. За ней ничего нет. Я не вижу своего отражения.
Небольшой сквер. Тихонько бреду, поёживаясь в тонком плаще. Сейчас прохладно. Хочу застегнуть левой рукой плащ, но рука дрожит и я прячу её в карман. Нахожу сухую скамейку и сажусь на краешек. Иногда налетает ветер и сбрасывает на меня с веток остатки дождя. Дождь кончился только что, но небо уже пустое. Голубое пустое небо. Я закрываю глаза.
Лежу в ванной. Аккуратно провожу бритвой поперек вены и опускаю руку в воду. Сквозь пелену света смотрю как кровь вырывается из вены и заполняет красным цветом все вокруг.
Но пелена постепенно оседает и появляется небо. Я смотрю в него и смеюсь. Ведь это же просто голубое небо! И я иду к нему! Иду!
Яркий свет электрической лампы. Ослепительная белизна больничной палаты. Моя левая рука забинтована. В правой торчит капельница. Я снова здесь. Тихо скрипит дверь и в комнату входит врач. Немолодая женщина, вся спрятанная в белый халат. Она подходит к моей кровати и заговаривает. Я закрываю глаза. Она продолжает что-то спрашивать меня, но я молчу. Через несколько минут она уходит.
Снова здесь. Под одеялом я тихо шевелю рукой. Чувствую шероховатую простыню. Чувствую, как где-то бьется сердце.
Прошло несколько дней. Врачи разрешили мне выходить в больничный парк. Но я остаюсь в палате. Ко мне никто не приходит. Потом я вспоминаю, что не говорил никому, куда я ушел в тот день.
Иногда вижу ту снятую мной квартиру. Вижу старые желтые обои, скрипучий диван, облезлую ванну, залитую резким электрическим светом. А потом тот же самый яркий свет в больнице.
Наконец, решаюсь выйти из палаты. На меня надевают чьё-то пальто, в руки суют трость.
Больничный парк – это небольшая огороженная белым забором территория с несколькими вишневыми деревьями и несколькими лавочками. Медленно шагаю по дорожкам. Краешком зрения замечаю знакомую фигуру. Каким-то образом меня нашли. Я поворачиваюсь к зданию больницы спиной и жду, когда Ксения поднимется на второй этаж в палату, узнает, что я в парке и выйдет ко мне.
Смотрю, как сотни пчел носятся вокруг вишневых деревьев. От цветов идет тонкий, почти неуловимый запах. Слышу за спиной осторожные, робкие шаги.
–Здравствуй, – раздаётся неуверенный голос Ксении. Я пожимаю плечами, – Мы не могли найти тебя. Ты никому не сказал, – голос замирает, боясь коснуться чего-то запрещенного. Я срываю с дерева цветок.
–Почему ты молчал?
Я раздраженно дергаю рукой.
Ксения замолкает. Весенний ветер бьет мне в лицо.
–Я не должна была… Не должна была уходить тогда. Но ты всегда был таким сильным. Я не могла думать, что…
Я резко обернулся к ней.
–Ты ни в чем не виновата!
И тяжело опираясь на трость, я зашагал к больнице. На входе я остановился. Посмотрел на Ксению. Крикнул "Прости" и закрыл за собой дверь.
Временами я размышляю, почему тогда я видел войну. Я ведь даже никогда не держал в руках оружия. Я никогда не видел войны. О войне я только знаю, со слов моего деда, уже давно умершего.
Потом я вспоминаю, что во сне я часто вижу войну. Вижу бомбежки, вижу концлагеря. Часто во сне за мной кто-то гонится. Часто вижу беспощадные драки, бои.
Просто вся моя жизнь – это война. И однажды я увидел, что веду эту войну без цели.
Меня выписали. В старых джинсах и пиджаке, в которых меня нашли, с журналом, который я взял с соседской кровати, с деньгами, которые мне дала женщина-врач, на автобусный билет. За спиной цветущая вишня в больничном парке, впереди – мой, когда-то родной, город.
Позвонил бывшему другу. Попросил его продать мою квартиру и все мои вещи. Занял у него на пару дней денег. Пока он занимался квартирой, прожил в гостинице. Несколько раз ко мне кто-то приходил, но я не открывал дверь.
Иногда я вспоминаю свою прошлую жизнь. Без сожалений и каких-либо чувств. Сейчас я далеко оттуда.
Я уехал из города. У меня небольшой домик на окраине поселка, названия которого я даже не знаю.
Теперь я рисую.
Прямо за моим домом – большой пруд.
По вечерам, когда солнце заходит за горизонт, я выхожу к пруду.
Мне нечего сказать и я только смотрю. Смотрю, как солнце погружается в розовые облака, как ветер гонит мелкую рябь по поверхности воды, как высоко-высоко в небе парят ласточки.
Я рисую.