Он не видел глаз Риты, он видел только дверной глазок. Рита беззастенчиво пользовалась этим и изучала его вот уже добрую минуту. Он не выдержал и отвел взгляд – играть в гляделки с дверью-циклопом всегда очень сложно, зная, что за ее деревянным или стальным, обитым искусственной кожей черепом притаилось другое существо и на самом деле оно, припав к зрачку двери, смотрит на тебя одним глазом, закрывая другой, исследует как блошку под микроскопом.
Меньше всего он был похож на доктора. Совсем молодой, с короткими взъерошенными волосами, немножко чем-то обиженным детским лицом мужчинки, недавно выбравшегося из опекавшей его семьи.
- Скажите, вы знали Кляуса Валентина Георгиевича?
Рита, пытаясь разделить поток мысли на созерцательный и соображательный, наморщила память.
- Кляус... Кляус... Валя Кляус... Ну, да, конечно... – Рита повысила голос, чтобы за дверью было слышно, - Да, мы учились в одном классе. А в чем дело?
- Дело в том, что он умер.
Рита непроизвольно пожала плечами.
- Ну, и?
- Маргарита Сергевна, откройте пожалуйста. Он кое-что вам оставил.
Рита оторвалась от глазка и прижалась спиной к двери. В темной прихожей лучик света, проходя сквозь линзу, упирался в невидимый пол. Он доктор, врач. Он войдет и ничего ей не сделает, только передаст это кое-что и тут же уйдет. Он появится и исчезнет, и она снова останется одна.
Сглотнув, Рита повернула ручку замка. Дверь щелкнула и открылась внутрь, скрывая Риту и от незваного гостя, и от света заодно.
Гость сделал уверенный шаг и замер, попав в застойный омут прихожей. Рита захлопнула дверь. Она почувствовала его неуверенность, и это ее немного ободрило.
- Давайте, - сказала она.
- Что? – растерялся он.
- Кое-что. Что мне оставил этот... Валя.
- Понимаете... – на гостя явно давил душный мрак, - Тут все несколько сложнее. Он, собственно, ничего не оставлял вам. Скорее, это просто имеет к вам определенное отношение.
Рита занервничала с новой силой.
- Что это? Перестаньте говорить загадками!
- Быть может, мы пройдем в квартиру? – его голос обрел уверенность. Казалось, маятник спокойствия качался от него к ней, указывая, кому волноваться, а кому – ставить условия. Рита захлебнулась возражениями, а гость уже оглядывал гостиную.
- Как-то... странно у вас. Как в пылесборнике пылесоса.
- Спасибо, - грубо отозвалась Рита. - Может, вы потрудитесь изложить цель вашего визита возможно скорее?
- Для начала я хотел бы представиться: Андрей Савчук.
- Мое имя вы знаете, - отозвалась Рита.
- Я составлял протокол... впрочем, это не важно. Я нашел в его квартире нечто, что, думаю, было бы вам интересно. Собственно, это моя личная инициатива... Безо всякой определенной цели... Вот.
Он протянул толстую пачку неопрятных листов. Листы все были разного формата, в клетку, в линейку, чистые. Нижние совсем пожелтели.
Рита приняла бумаги и, рассеяно разглядывая арабские закорючки, спросила:
- Как он умер?
- Это только предстоит выяснить. Вскрытие, как говорится, покажет. Скорее всего, он умер естественной смертью: внешних повреждений на теле не обнаружено, следов отравления – тоже. Впрочем, об этом уже было сложно судить – он... вернее, его труп пробыл в квартире... Ну, вы понимаете.
- Он был одинок? – продолжала спрашивать Рита совершенно по инерции. Она перевернула пачку и прочла: «Я чувствую в себе дар: проникать в сущность материи». Вдруг Рита вздрогнула и подняла голову. Гость стоял спиной к зашторенному окну, и Рита различала только его силуэт. Блестки глаз рассматривали ее. Она мелко задрожала и сдавленным голосом произнесла:
- Перестаньте. Немедленно перестаньте меня разглядывать.
Андрей пожал плечами и отвернулся.
- Какое отношение это имеет ко мне? – спросила она, беря себя в руки.
- Знаете, что: давайте присядем, и вы почитаете. А потом зададите вопросы.
Рите хотелось этого меньше всего, но приняла условие.
- Только прошу вас... Я не люблю, когда меня разглядывают... Извините...
- Ну, что вы, я вовсе вас не разглядываю. Хотя вы и очень привлекательная женщина.
Рита стиснула зубы и ничего не ответила.
«Я чувствую в себе дар: проникать в сущность материи. Вернее, соединять ее сущность и образы, возникающие у меня в мозгу, в единое целое. Вот я вонзаю нож в плоть стола и чувствую его кончиком, как он проходит сквозь кожу лака, откалывая янтарные крупинки, внедряется в волокна древесных мышц, расщепляет их и увязает, нанеся бескровную рану. Я чувствую все это так ясно, что, кажется, вообрази я это только в своем сознании, рана на столе появится не от ножа, а от одной моей мысли. Но вещи не подчиняются мне. А животные и люди – в моей власти. Видимо, душа все-таки существует. Вот на подоконник присел голубь – сизоватый, чеканный, гладкий. Сквозь стекло слышно, как он тихонько клокочет, уверенный в своей безопасности. Я смотрю на его хромированную шейку, воображаю, какая она теплая, тонкая, как под перышками дрожит этот голубиный звук... Я воображаю, как легко будет зажать ее между указательным и средним пальцем и просто перекрыть воздух... Вот, он почувствовал, затрепыхался, пытаясь взлететь и вырваться из невидимого захвата, но разве это возможно? Я крепко держу его, он только сломает свою тонкую шейку...»
- Слушайте, что это за мерзость! – воскликнула Рита, и от ее громкого голоса в воздухе закружились искорки пыли.
- Пожалуйста, прошу вас, читайте дальше. Возьмите что-нибудь более позднее.
Рита нервно перебросила стопку страниц.
«...в форточку дрожит весенний ветерок. Она сидит за партой у самого окна и зябко ежится. Я закрываю глаза и вижу ее шею до каждого бугорка гусиной кожицы, которые сотнями ощетинили невидимые волоски на ее теле. Я мысленно прикасаюсь к этим бугоркам, провожу по холмам позвонков, спускаюсь ниже, в ложбинку между лопатками... Она ежится, чувствуя мое прикосновение – думает, это ветер забрался ей под платье. А это не ветер – это я глажу ее ладонью по спине. А если захочу...»
Рита вскрикнула и отшвырнула листы, тут же заполнившие комнату как стая встревоженных птиц. Она задыхалась, слезы лились у нее из глаз горячими, кислотными струями. Она свалилась с кресла и билась в истерике, почти в эпилептическом припадке. Она не слышала, как испуганный человек мечется вокруг, раскрывая шторы, окна, заполняя светом и ветром ее однокомнатный склеп. Она не чувстовала брызг воды на своем лице – слезы сожгли ее лицо, оно горело. Стиснутые пальцы выдирали клоки пыльной шерсти из ковра, струны нервов рвались со слышимым звоном в арфе грудной клетки, и она извергала этот звон сквозь оскаленные зубы. Человек тряс ее за плечи, что-то кричал, а она гудела как лед на реке весной, трескалась, и вода слез сочилась сквозь эти трещины.
Когда припадок закончился, пустая оболочка ее тела прошептала человеку:
- Убирайтесь. Уходите.
Рита лежала в пустой комнате, и ветер, кокетничая с фиолетовыми шторами, осваивался на новой территории. Свет из окна падал на ее тело, но солнце садилось, и его лучи, меняя угол наклона, виновато ускользали из комнаты, как засидевшиеся гости. Уже звезды удивленно перемигивались, косясь на нее, когда Рита, наконец, поднялась с пола. Она собрала листы в охапку и отнесла их на кухню. Там, не включая света, она смахнула на пол возмущенные таким обращением сковородку и ковшик с водой из-под яиц, и на ощупь зажгла газ. Она пачками бросала листы на решетку, и освобожденное пламя взлетало к обшарпанному потолку. В этом пламени Мефистофелем оживал Валя Кляус, сидевший на задней парте. Толстый, слоившийся подбородками Валя Кляус, глядевший на нее из-за длинных жирных патлов. Этот взгляд, похожий на две капли ртути, закатившиеся в затянутый клочьями паутины темный угол, она чувствовала на себе всю жизнь.
Выгибались, заворачивались на решетке листы бумаги, буквы проступали на них, не хотели уходить.
«...они танцуют, прижавшись друг к другу, он держит руки на ее бедрах, но чувствует только бархат платья. Она думает, что он обнимает ее, а на самом деле это я. Только я по-настоящему прикасаюсь к ней, у ее тела нет тайн от меня. И он лишь мечтает забраться к ней под юбку, а я могу сделать это, когда мне заблагорассудится. Причем по морде получит он. Или она не захочет портить выпускной? А если так... Закрыть глаза и медленно провести рукой по ее ногам, снизу вверх, по горячей гладкой внутренней стороне ее бедер.. Навстречу моей невидимой руке бежит капелька пота... Ах, ты! Как она ему влепила! Дурочка моя, ну куда же ты? От меня не убежишь...»
Рита рукой смахнула с плиты огарки. Багровые жабры вздохнули и осыпались в золу, падая на пол, смешивались с водой. Рита швырнула в притихшее пламя новую кипу, и огонь подпрыгнул от восторга.
«...что, в сущности, расстояние для человеческой мысли? Для моего воображения нет расстояний. Представим, что она может делать в три часа ночи? Правильно, спать. Мне не обязательно даже воображать комнату, в которой она спит: темнота скрывает ненужные подробности, неизменна только она. Влажные со сна волосы спутались на лице, из разомкнутого рта струится сладковатое дыхание. Рука подвернута за спину, она затечет, и с утра будет долго оживать, пронзаемая тысячами игл. Жаль, я не вижу ее снов. Но клянусь, что знаю ее следующий сон. Она почувствует рядом мужчину. Не важно, кого она будет видеть во сне – в жизни она будет принадлежать только мне...»
Последние листы корчились в огне. Измазанная в саже и слезах, с опаленными ресницами и бровями, Рита скрипела зубами от счастья и ведьминым заклятьем шептала:
- Мерзкая гадина, слава богу, что ты издох! Надеюсь, ты сейчас корчишься в аду, как твои паршивые бумажки в этом огне! Никогда больше, слышишь, ты, грязная тварь, ты больше не прикоснешься ко мне! Я принадлежу только себе теперь! Ты излапал всю мою душу, но у меня впереди целая жизнь, и я отмоюсь, а ты умер! УМЕР!!!
3/27/01 1:28:40