«Скоро дембель» - сто дней до приказа тянулись неимоверно долго и вдруг – все! Приятная неожиданность. Последняя сигарета – дань духов, последняя пайка масла – дембельский подарок им. Все! – армия с покраской травы на осеннем газоне, подстрижкой кустов у штаба, подметанием голой степи перед показательными учениями… Я – демобилизованный! Примерил свой китель тщательно вышиваемый в свободное время. Ну, чем не генерал? – одни кисточки да косички чего стоят! А сапоги… Это тема особая! У ротного таких нет! Полведра песка и кожа растянута как лайка… Жаль нельзя покрасоваться в городе днем (можно, но до первого патруля) Сложил в сумку свои нехитрые пожитки, выполнил последний дембельский долг – выкрасил два турника на стадионе и отправился в путь. Домой.
Стук колес напоминает о тяжести в голове после проводин в родной части. Соседи по купе бубнят на нижних полках. Понемногу дремлю в ожидании нежной встречи с молодой женой. Ей исполнилось пятнадцать, когда мы поженились. Мать тогда бегала за разрешением и выбила для нас регистрацию, т.к. Маринка была уже на третьем месяце, а мне пришла повестка в армию. Свадьба была, и пожить месяцок мы успели. Теперь даже не знаю, какая там у меня семья… Дочке два года и жинка совсем взрослая, незнакомая девушка, выславшая пару раз мне свое фото…
Толчок в бок холодной бутылкой пива, возвращает в реальность.«Слазь к нам. Скучно, небось…» Скучно стало соседям, и они привлекли к общению нового собеседника, то бишь меня. Спрыгнул с верхней полки, принял влажную бутылку (неплохо поправить здоровье, после дембельской пирушки). В вагоне оказалась гитара, и вскоре все потихоньку переместились к нашему купе – я играл и пел тоскливые песни и чем больше хмелел, тем тоскливее они были.
Небольшая станция, недолгая остановка. Накинул расписной дембельский китель и нетвердой поступью спустился под слабо моросящий дождик. Войдя в здание вокзала, заметил у кассы сыкушку промокшую и внимательно изучавшую меня огромными глазищами. Я подошел. Она чуть не упала в обморок, когда эдакий генерал (в моем лице) обратился к ней. Ответив, что погода хорошая она осведомилась, не хотел бы я провести с ней если не ночь, то хотя бы минут десять (собственно столько и стоял поезд). Заглянув в офигенно голубые очи, я взял ее за руку и был увлечен в угол между колоннами убогонького зала ожидания. Девочка неумело тискала губами мой член, периодами царапая его неровными зубками, давилась и сжимала мошонку как ручной эспандер. Наконец захлебнувшись спермой, выплюнула мое наследство наружу. Я сунул десятку в ее потный кулачек, и застегиваясь на ходу, заскочил в уже тронувшийся вагон.
День прошел в не менее пьяном тумане, чем ночь. Я снова тискал гитару, она выла в моих объятьях, и мир казался сказочно прекрасным. Вечером рядом оказалась замечательная мордашка в виде симпотной девчушки, примостившейся рядышком, подававшей полные стаканы и тихонько гладившей меня по бедру. Когда слушатели, пьяно благодаря, расползлись по своим купе, я отложил гитару и притянул девушку к себе. Она была чуть полненькая с мягкими, аппетитными щечками и пахло от нее тепло и по животному соблазнительно. Она слегка напряглась, но после первого поцелуя растеклась в моих объятьях. Соседи по купе нашего плацкарта, тактично так проявили мужскую солидарность и ушли курить. Казалось я превратился в тигра… Она стонала, повизгивала, а я кончал, кончал и еще раз по Ленински… Вдруг она сказала «Ой!» и при свете ночничка предо мной предстала страшная картина: кровать как дыба темнела кровавыми пятнами, девушка, как палач с окровавленными руками, мой мальчик истекал кровью – страшная картина утро стрелецкой казни и я решил что мне оторвало яйца… Все оказалось не так ужасно – у девочки критические дни. По пути в умывальник меня встречали встревоженные лица, да я и сам, в изумлении рассматривая себя в зеркало и смывая с физиономии кровь, не мог понять как в одной … столько крови. В туалете меня ждало еще одно открытие – совершенная невозможность набрать воду в пивную бутылку… Как акробат выгнувшись над жадным краном я все же смыл остатки бурной ночи и побежал перестилать кровать соседа, любезно предоставившего свое ложе для наших плотских утех…
Девушка выходила утром, я проводил ее до нижней ступеньки вагона и заверил, что хотя по причине моего женатого положения я не могу жениться на ней, но в сердце моем она останется вечно. С радостным сердцем и чистой душей вернулся в купе к своим… нет - не баранам… соседям, гитаре, самогонке.
Следующая остановка была долгой. Даже очень. Я вышел на перрон и сел на лавочку, разглядывая чей-то достопримечательный памятник и попивая пиво. Рядышком присел мужик в годах, попросил прикурить. Разговорились. Дядька оказался довольно интересным собеседником, да и я ему приглянулся (на сына его похож, тот то же где то в наших краях в десанте служит). Времени вагон и маленькая тележка и мы решили зайти к нему – выпить за знакомство и записать адрес части сына – мне не сложно навестить его в родном городе. Поплутав по дворам, мы наконец оказались в его квартире, небогатой, но довольно ухоженной. Выпили горькой настойки, и повели пьяный базар о мускулах, силе и прочем. Он сказал «Сынок, у тебя такая выпуклая грудь…» и шарк ладонь мне под олимпийку.. Дальше – больше. Сначала я слабо понимал спьяну, чего собственно хочет от меня этот убеленный сединами мужик, но когда понял, дар речи потерял в момент и надолго. Мое бегство было постыдным, я вырвался из цепких крючковатых пальцев почтенного пидора и понесся снося табуретки, стол, пуфик и дверь… Промчавшись с квартал я остановился и перевел дух. Во рту было горько, в глазах темно, в душе мерзко. Обратную дорогу я нашел с трудом, а на перроне застал третью и четвертую рельсы свободными от моего состава. С тоской я поглядел в направлении уехавших вещей, сглотнул слезу по умчавшемуся полугенеральскому кителю.
Заглушая скорбь в привокзальной пивной, познакомился с классными ребятами, рабочими местной вагоноремонтной мастерской. Решив не бросать меня одного ночевать на вокзале, мы выдвинулись к ним в общагу, захватив пару праздно шатающихся тёлок. Назвать ночь незабываемой трудно по причине неимоверного количества выпитого и выкуренного. Одно точно – эти шесть часов мы жили при коммунизме – все было общее, и никто никому не завидовал. Утром я почувствовал, как кто-то снимает с меня увесистую ляжку и сползает со скрипящей койки, я даже слышал, что меня звали подниматься и идти восстанавливать билет, но выполнить предложенное и даже ответить я был не в состоянии. Все ушли на работу, любезно оставив мне на опохмел пол бутылки пива.
Проснулся от, переполняющего все мое существо, непреодолимого желания… Я хотел в туалет. И это нельзя было осуществить, имея под рукой пустую пивную бутылку… Я взвыл – парни, опасаясь оставлять малознакомого человека в своей обители, закрыли дверь на ключ, дабы уберечь свои скромные пожитки от разорения. Меня бросило в холодный пот. Воспаленный ум нашел решение почти мгновенно – расстелив газету с программой на полу я облегчился, и завернув бумагу, чуть ли не с середины комнаты запузырил сверток в форточку. Каково же было мое изумление, когда сверток, развернувшись, упал между рамами. На форточке была мелкая железная сетка, практически незаметная с того места, откуда я метал предмет. Где наша не пропадала? Встав на стул, я отодвинут шпингалет, и потянул раму на себя – рама не поддалась. Из поколения в поколение при ремонте эти окна красили, не открывая рам. Я был просто придавлен горем, и остаток дня провел в вынимании стекла из злополучной рамы. Изъяв, наконец, свое творение из окна, я не стал вновь испытывать судьбу, и плотнее запаковав, закинул сверток под кровать, благо зловоние, не выветрившееся с ночи, это позволяло. Вскоре пришли ребята, принесли восстановленный билет. Мы тепло попрощались, дернули на посошок, и я покинул гостеприимный приют.
Следующие два дня я ехал довольно тихо, т.к. денег хватало лишь на курево и пирожки, со станционных рыночков. На третий день, зайдя в туалет по мелкой нужде, я с трудом узнал сотоварища – был он полосат и как-то нереально красен. Когда я начал то зачем собственно сюда пришел, то боль резанула так, что достала, кажется, аж до ушей, в которых тут же зазвенело. «Убью суку!» рисовало множество лиц, включая приветливых слесарей с деповской общаги.
На первой же городской станции я вбежал в соответствующую больницу, которая сама, казалось, выросла на моем пути, я со слезами на глазах поведал доктору о причине моего появления пред его взором. Доктор выслушал тираду о невозможности моего появления дома у жены, дочки с таким недугом и предложил несколько укольчиков почти задаром – у него де на даче банька, а достроить нет времени. Четыре стенки обить рейкой и спасительные уколы будут сделаны бесплатно. Неделю я жил на даче Семёныча и поправлял свое пошатнувшееся здоровье, а после сел на поезд и практически без приключений добрался до родного города.
Рано утром я появился на пороге комнаты в общежитии моей благоверной, куда она ушла год назад по причине несхожести характеров с моей матерью-тиранкой и где проживала теперь совсем одна, потому как училась, и дочуркой заниматься было в общежитии некому. Постучался. Дверь открыла незнакомая заспанная девушка, в чертах лица которой угадывались черты моей Маринки. Девушка была месяце на седьмом беременности и теперь тупо смотрела на меня, придерживая одной рукой живот, другой – дверь. «Марьян, кто там?»- донесся мужской голос из темноты комнаты. «Так, дверью ошиблись» - ответил я и пошел вниз по лестнице. Я где-то думал и зачем-то надеялся, что Марина догонит меня или хотя бы окликнет, но вверху было тихо, только почти неслышно щелкнул дверной замок.
Дома мать рассказала, что не хотела меня беспокоить, что я мог слишком огорчится и что-нибудь с собой сотворить… Посмотрел на дочурку – маленького сероглазого карапуза. Закрылся на неделю в своей комнате и выпил все батины запасы спирта с гидролизного завода. Потом помылся, побрился и поехал в пригородный поселок к женщине, письма от которой приходили ко мне на протяжении всей службы - я нашел ее в рублике знакомств какой то газеты и от нечего делать пописывал периодически письма.
То, что открыло мне дверь, мало походило на женщину моей мечты. Уставшие глаза, выбеленые грязные волосы, заношенный старый халат... Однако встреча была очень теплой и женщина эта показалась мне более близкой и знакомой чем моя Марина. Я остался на день, ночь, неделю… Я приехал домой…