Необходимые эпиграфы:
А весьма возможно, что доктор Керженцев действительно сумасшедший. Он думал, что он притворяется, а он действительно сумасшедший. И сейчас сумасшедший.
Кстати: позвольте дать вам один совет. Если когда-нибудь одному из вас придётся пережить то, что пережил я в эту ночь, завесьте зеркала в той комнате, где вы будете метаться. Завесьте так же, как вы завешиваете их тогда, когда в доме стоит покойник. Завесьте!
Л. Андреев, «Мысль»
Учитель сказал:
- Кто утром слышит о пути, тот может вечером и умереть спокойно.
Конфуций, «Луньюй»
- Вот вы пришли ко мне за советом и сочувствием. Ко мне, к единственному, как вам кажется, человеку, который может дать вам совет и выразить искреннее сочувствие. И того вы не хотите понять, Феликс Александрович, что ничего этого не будет и не может быть, ни совета от меня ни сочувствия. Не хотите вы понять, что я вижу перед собой только лишь потного и нездорово раскрасневшегося человека с вялым ртом и с коронарами, сжавшимися до опасного предела, человека пожившего и потрёпанного, не слишком умного и совсем не мудрого, отягчённого стыдными воспоминаниями и тщательно подавляемым страхом физического исчезновения. Ни сочувствия этот человек не вызывает, ни желания давать ему советы. Да и с какой стати? Поймите, Феликс Александрович, нет мне никакого дела ни до ваших внутренних борений, ни до вашего душевного смятения, ни до вашего, простите меня, самолюбования. Единственно, что меня интересует, - это ваша Синяя Папка, чтобы роман ваш был написан и закончен. А как вы это сделаете, какой ценой - я не литературовед и не биограф ваш, право же, мне не интересно. Разумеется, людям свойственно ожидать награды за труды свои и за муки, и в общем-то это справедливо, но есть исключения: не бывает и не может быть награды за муку творческую. Мука эта сама заключает в себе награду. Поэтому, Феликс Александрович, не ждите вы для себя ни света, ни покоя. Никогда не будет вам ни покоя, ни света.
Аркадий и Борис Стругацкие, «Хромая судьба»
От автора
Возможно, счастье - это когда ты вдруг понимаешь, что путь, который ты выбрал интуитивно или под влиянием внешних обстоятельств, труден и тяжёл, и неясно, что ждёт в конце, и нет никакого смысла идти вперёд. Но при этом ты чувствуешь: путь твой. Не потому что нельзя по-другому, а потому что нужно только так. Странное счастье, и не совсем моё. Поэтому немного странный рассказ. Посвящаю его моему другу Федорину Василию в честь его семнадцатилетия.
Вот Здание. Огромный блестящий небоскрёб, теряющийся в серых облаках, висящих над землёй низко, устало и печально. Вокруг Здания, на некотором отдалении, абсолютная пустота, тьма в форме квадрата, совершенное ничто. Сквозь него не пройти, не убежать, оно с боков, я пробовал уйти, но оно не пускает, оно сверху над облаками и Солнцем, но ведь я не умею летать, и оно наверняка снизу, глубоко под землёй, но туда тем более не добраться. Собственно говоря, у меня нет никаких оснований полагать, что сверху или снизу тьма иная и согласится меня выпустить, но мне очень хочется попробовать - а вдруг всё же получится уйти? Это вполне возможно. Подобные мне другие не раз уже выходили из Тьмы и тут же бежали к дверям Здания, что есть мочи стучали в неё, она открывалась, белый свет выпрыгивал, хватал их и растворял. Они даже не успевали закричать, просто исчезали. Затем двери захлопывались, и вновь текли мёртвые секунды. Сначала я ужасался, что вот человек есть, а потом вспышка, и его уже нет. Но теперь привык. И желание выбраться отсюда поставило меня-мыслителя-и-учёного надо мной-творцом-и-наставником. Поэтому я продолжаю наблюдать и анализировать. Думать. Кстати, знание, что Тьма со всех сторон и представляет собой стенки куба было даровано мне свыше, во сне, когда я парил в пространстве и смотрел на мир (на чёрный куб) со стороны, а потом проснулся здесь, увидел серые облака и сразу понял, что случилось.
Вернёмся к Зданию. Оно здесь единственный объект объективной реальности, значит в нём заложен объективный смысл. Обыкновенный, надоевший смысл, и моя задача - верно его интерпретировать. Нечестно, что таким, как я, чтобы жить, то есть вести белковое существование, во-первых, и создавать новый, лучший мир, во-вторых, нужен смысл. Огромный, непроходимый барьер, растянутый от начала жизни до конца, разбитый на отдельные участки, Пустые миры, если угодно, заполненные машинами, дилеммами, загадками, неисчислимыми вопросами веры, морали и логики (именно в таком порядке) - это смысл, запомните это. Смысл - главное, смысл - спасение моё из этого куба. Приступим же. Нужно понять, зачем именно тут именно это Здание, откуда берутся люди и что с ними происходит у дверей. Пойдём по пунктам.
Люди. Начнём с них. Люди берутся из пустоты, увидеть сам момент их появления невозможно, это происходит быстрее, чем глаз может заметить. Абсолютная пустота выплёвывает их, как кукол, они некоторое время летят по воздуху, потом падают, по инерции ещё немного катятся по земле. Земля - голая, высушенная почва, но нет пыли, только серо-коричневая твёрдая, однородная масса. Наверное, новоприбывшим больно и страшно. Они встают, испуганно оглядываются по сторонам и замечают Здание. Тут их лица застывают в гримасе отчаянной надежды и они бегут… Нет, не понимаю. К чёрту анализ и эти пункты - в эту игру я сыграю в другой раз! Пойдём сразу в Здание. Никому не интересны мои измышления, но всем очень хочется узнать, что бывает в таких зданиях. Да и мне тоже любопытно. Бояться нечего (говорит разум), хотя всё равно страшновато. Ведь свет, они исчезают… Но любопытство - страшная сила. К тому же я в принципе бессмертен, но при этом понимаю, что так просто меня отсюда не выпустят. Свет пропустит меня внутрь, и там, как всегда, будут миражи, странные люди и очень красивые пейзажи. И за всем будет кто-нибудь наблюдать, как наблюдает, возможно, на протяжении всей моей жизни. Поэтому я не всегда бываю уверен, что миры принадлежат мне, а не им. Но так интереснее. И я не возражаю против такого положения вещей.
Миг (телепортация силой мысли - легко и красиво), и я у дверей. Само Здание - это сплошные блоки из стеклопластика. Снаружи оно блестящее и непроницаемое, изнутри должно быть прозрачным. Впрочем, последнее совершенно необязательно, это всего лишь закон логики, а законы логики выполняются в подобных мирах очень редко. И, возможно, сотни глаз равнодушно или с изумлением смотрят сейчас на меня.
Странная дверь. По идее, она тоже должна быть стеклянной, и к тому же раздвижной, но она почему-то дубовая. Красивая резьба, огромная медная ручка округлой формы и маленькая кнопка электрического звонка, жалкая и некрасивая, уродливо и криво приделанная к косяку; торчит красный проводок. Смотрю внутрь себя. Решил? Конечно. Точно.
Нажимаю на кнопку. Ничего не происходит. Нажимаю во второй раз, держу десять секунд и отпускаю. Кажется, где-то вдали зазвенело. В таких случаях бесполезно пытаться понять, звенит ли это на самом деле или только в голове. «Открыто», - прозвучал в голове чей-то голос. Забавно - голоса я люблю. Говорят, это признак сумасшествия, но мне всё равно нравится. «Спасибо», - мысленно ответил я, не забывая о вежливости. Большинство людей любит вежливость, а мне совсем не трудно.
Я взялся за ручку. Она была чуть шершавая и не казалась ни холодной, ни горячей. Очень материальной, разве что. Слишком материальной, словно бы… Пронеслась странная мысль. Я не посмел поверить, это было бы слишком невероятным и неожиданным. Ну, ручка… И я отпустил мысль прочь; она не замедлила скрыться, и я о ней тут же забыл. Но ручка была очень вечная. Вдруг захотелось попробовать её уничтожить. Ради забавы; я всегда считал, что смогу уничтожить всё, что захочу, но я не люблю разрушения и потому никогда не пробовал. Да и зачем уничтожать такую милую, шершавую, реальную, вечную ручку? Лучше, на обратном пути я возьму её с собой. Полезная, в сущности, вещь - дверная ручка. А сейчас нам пора внутрь. Вперёд! И я потянул ручку на себя. Дверь открылась необычно, но как всегда: она просто исчезла. Налетел свет. Всё на миг исчезло, но тут же появилось вновь. Света больше не было. Двери тоже.
Передо мной стояли двое, а за ними вдаль уходил чёрно-белый коридор. Один из них был высокий, одет в камуфляжную форму, с чем-то большим и чёрным в руках, с холодной решимостью в глазах и чёрной лентой вокруг головы. Я назвал его про себя Воином - было что-то военное в чертах его лица, в осанке, выправке… Другой был поменьше. В домашнем свитере и чёрных джинсах, с газетой в руке, он походил на стандартного Обывателя.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Здравствуйте, - ответил Обыватель обычным и немного знакомым голосом. Воин промолчал. - Мы вас ждём, а вы всё не идёте.
- Да ведь… - попытался оправдаться я, но Воин вдруг резко передёрнул затвор у своей чёрной штуковины, развернулся и пошёл по коридору. Обыватель вздохнул.
- Ну, идёмте, - сказал он немного грустно и направился следом за своим напарником.
Самое замечательное в этом коридоре было то, что у него совсем не было потолка. Я смотрел наверх и видел, как где-то очень далеко сливаются две белые стены, но потолка не было. Я поймал себя на мысли, что совсем не слышу наших шагов, хотя, скажем, Воин носил армейские ботинки, а пол был из чёрного мрамора с золотистыми прослойками, гладко отполированный и совершенно лишённый соединительных слов швов, он словно был сделан из одного цельного куска. Впрочем, я и не ожидал, что будет легко и понятно. На ходу я потрогал стены. Гладкие, белые и тёплые. Светились.
- Это пол светится, а не стены. Зачем, думаете, там золотые жили? Для красоты? Нет. Для пользы дела, - сказал Обыватель, словно прочитав мои мысли. Или действительно прочитал? Мне стало неуютно. И куда это мы так целенаправленно идём?
- Мне надо наверх, за облака. Я хочу попробовать выбраться из куба, - сказал я решительно. Воин нервно передёрнул затвор и зло рявкнул: «Молчать!» Обыватель обернулся через плечо и сочувственно мне улыбнулся. До поры до времени я решил пока помалкивать. Неприятный интерес касательно цели нашей прогулки усиливался. Мне стало совсем неуютно. К тому же, я начал подозревать, что меня вроде бы даже ведут, а эти двое - очень даже похожи на вписывающихся в общий сюрреализм конвоиров. Или у них тут все с оружием ходят? Впереди, насколько я мог видеть из-за широкой спины Воина, была та же бесконечность, что и сверху. Я обернулся. Пол позади меня сужался, вытягиваясь в абсолютно прямую линию, и обрывался вдали микроскопической чёрной точкой меж белого моря стен. И только снизу и с боков было твёрдое, материальное и не менее странное.
Шли долго. Я начал чувствовать некую усталость в ногах и отважился пожаловаться об этом Обывателю.
- Ничего, - сказал Обыватель, - Уже скоро. Почти пришли.
И действительно, уже через пару минут Воин вдруг остановился. Тут же замер Обыватель, и я от неожиданности чуть на него не налетел. Возник вопрос: если мы пришли, то куда мы пришли и пришли ли мы вообще куда-нибудь, так как стены, пол и три бесконечности ничуть не изменились. Мы просто остановились в бесконечном коридоре. Мои мрачные мысли грозили превратиться в депрессию. К счастью, тут между моими конвоирами разыгралась любопытная сцена, вызвавшая у меня определённый интерес.
Некоторое время они не шевелились. Потом обыватель не выдержал.
- Ну и где? - спросил он с досадой. Воин не подал признаков жизни. - Где дверь, я спрашиваю?
Воин не шевелился.
- «Завис,» - печально процитировал Обыватель, достал из кармана микрокомпьютер, прислонился к стене и стал тыкать по клавиатуре указательным пальцем, ворча при этом что-то о мерзкой технике и былых временах.
Вдруг машинка пискнула, и Обыватель посмотрел на Воина. В следующую секунду Воин упал, как бревно, и забился в конвульсиях, изо рта его пошла пена.
- Какая гадость! - сказал Обыватель, морщась, и нажал ещё несколько кнопок. Воин затих. Обыватель убрал компьютер обратно в карман, покосился на меня, негромко вздохнул и принялся водить руками по стене, широко растопырив пальцы. При этом он явно нервничал и, по-видимому, шептал себе под нос неприличные ругательства. Это выглядело так нелепо, что я не сдержался.
- Помочь? - спросил я самым невинным тоном. Обыватель занервничал ещё больше, и тут внезапно на один единственный миг мне показалось, что за его спиной вдруг выросли лазурные крылья, сотканные из небесной глади, света и золота. Полилась тёплая, искрящаяся река и мелодично зазвенели колокольчики. Я, конечно, видал на своём веку всякое, и тем не менее видение показалось мне настолько удивительным и прекрасно, что, даже когда оно исчезло, я не сдержался, закрыл глаза и позволил себе ещё немного полюбоваться. И опять же, кстати: это действительно были крылья (тогда откуда у Обывателя крылья?) или это просто очередной из фокусов моего дремучего подсознания? Боюсь, что и этого я не знаю.
Я открыл глаза и понял, что лежу на полу и смотрю в верхнюю бесконечность. И не было воздуха, я не мог дышать. Глаза становились тяжёлыми, в ушах что-то стучало; кажется, я закричал, испуская из себя остатки углекислого газа; холодом пронзил смертельный ужас: «Но я же не хочу умирать! Значит, я не могу умереть здесь и так!!!»
Чернота спускается из бесконечности, я проваливаюсь сквозь чёрный мрамор, и раскалённое золото с серебряными отблесками режет моё тело. Потом меня сжимают, рвут, тянут куда-то и вдруг всё затихает и приходит покой, но я всё ещё жив, ибо я остаюсь собой - последнее и единственное, что я чувствую.
Это было долго. Невыносимо долго, но ничуть не тяжело. Словно паришь в неком хрустальном царстве. Повсюду различной формы кристаллы, практически прозрачные, только грани выступают из лёгкого воздушного тумана. Я не могу и не хочу двигаться, я просто смотрю вперёд. Я медленно плыву, и течение невидимой реки плавно покачивает меня из стороны в сторону, чтобы я мог лучше разглядеть всё окружающее. Повсюду тихий, мелодичный звон - это кристаллы подрагивают в такт моим мыслям, заставляя колебаться туман. Если смотреть вдаль, то маленькие кристаллы превращаются в огромные дворцы, немного неровные и нечёткие, но подобных им по красоте я, пожалуй, не видел. За дворцами встают величественные стеклянные горы, усеянные бесконечными выступами-колючками, а за горами - белое Солнце, окутанное облачной дымкой, как одеялом, отчего его свет не ослеплял, не заставлял кристаллы искриться, а лишь тихо струился от грани к грани, через идеально ровные поверхности во всех направлениях. Сверху - чистое светло-серое небо, снизу - густая сетка из кристаллов, сплетённых так густо, что их грани, все вместе, были похожи на свежий февральский снег, чуть-чуть неровный, но очень трогательный. И бесконечные ледяные цветы и сюрреалистические фигуры, кажущиеся произведениями вечного искусства, каждую секунду замирали вокруг, намекая на иллюзию движения.
Я замечаю, что плыву к одному из замков: с тремя высокими башнями и зубчатыми стенами в романском стиле. Меня аккуратно относит в сторону от потенциально опасных острых углов, всё чаще попадающихся на пути, по-прежнему мягко и бережно. Какая сила несёт меня на своих крыльях, зачем, куда? Впрочем, я во всём готов довериться ей - она мне нравится, и здесь очень… приятно.
Решётка поднята, я влетаю внутрь замка и опускаюсь на пол. Решётка за моей спиной опускается. Владевшая мной сила исчезает, и мне вновь легко и радостно управлять своим телом.
Передо мной широкий проход. Вокруг - кристальные стены, на первый взгляд прозрачные, но вдали превращающиеся в знакомую снежную сеть. А пол почему-то совсем непрозрачный. Он матово-белый, и, когда смотришь на него, создаётся впечатление безумной глубины. Но это недобрая, скрытная глубина, и мне не хочется смотреть вниз.
Я иду вперёд.
Мимо проплывают огромные залы со стеклянными столами, застывшими льдинками фруктов и алмазными люстрами, комнаты, спальни, галереи со странными невыразительными картинами, написанными всеми оттенками белого цвета, в которых до обидного редко можно увидеть тусклый рубин или бледный изумруд, попавшие в этот белый рай, казалось, по ошибке.
Я хожу по замку и просто смотрю. Я не чувствую холода, здесь нет запахов, и звуки моих шагов по кристально чистому полу разносятся на многие сотни метров во все стороны. Это тончайшая красота. Красота правильная, лишённая грубости и лести. Пожалуй, это совершенная красота, идеальная гармония формы и содержания. Но, к сожалению, это не моя красота. Как обычно. Я склоняюсь перед великим мастером-создателем, я искренне восхищаюсь и любуюсь, но я ничего не чувствую. Потому что здесь, похоже, нечего чувствовать. Здесь нет жизни - только вечные красота и гармония. И по-своему это тоже замечательно.
- Но, может быть, красота и гармония тоже могут жить? - сказал тихий женский голос издалека.
Я остановился. Голос был смутно знаком. Где и когда? Я понял, откуда он шёл. Я стоял в картинной галерее, где был уже второй раз, но только сейчас заметил в углу узкий проход, ведущий, по-видимому, в заднее крыло замка. Голос исходил из этого прохода.
Молча, не ответив на вопрос, я подошёл ближе. Проход оказался очень коротким - всего метра два - и заканчивался резной сетчатой дверью. О, что это была за дверь! Истинный шедевр декоративно-прикладного искусства! Звери, птицы, смеющиеся и пляшущиеся под Солнцем люди, радужный мир, наполненный счастьем и радостью жизни - все цвета, чувства и оттенки души были переданы в гранях и изгибах кристального льда и алмазов. И сквозь них лился божественный свет, заставляя их искриться и… немного оживать (ладно, признаю!). Да, они двигались, я видел это, видел! У меня перехватило дух - ведь я всегда мечтал хотя бы увидеть подобное, и вот теперь я мог (и был обязан) прикоснуться, почувствовать, понять!
Но как только я дотронулся до изящного тигра, изогнувшегося и готового к прыжку, тигр дрогнул, зашелестел, заплакал и поплыл, и потянул за собой бесчисленные ледяные узоры. Понеслись стремительные ручьи, пропели последнюю ноту птицы, и вот уже только лужа воды у моих ног, и нет больше света. А передо мной была маленькая скромная комната с одним стулом и крохотным столиком. На стуле сидит девушка и смотрит на меня тихими печальными глазами.
- Когда вы приходите сюда, дверь всё время тает. Но вы всегда уходите. Вы восхищены и покорены красотой моего дворца, но вы никогда не хотите остаться. И никогда не говорите, почему… Скажи, почему? - в её голосе слышались лишь бледная отрешённость и смирение. И сама она казалась очень бледной и отрешённой…
Я узнал её. И назвал Богиней. Мне нечего было ей сказать. Она совершенна и чиста, высока и прекрасна. Божественный небесный идеал, воплощённая мечта… Но сказать было нечего. Это был факт. Восхищаться, почитать, верить. Сколько таких, как я, восхищаются, почитают и верят в таких, как она! Но ничего и никогда им не говорят. Я больше не мог оставаться в её маленькой комнате. Почему эта комната такая маленькая?!
Я посмотрел на неё: плоть и кровь, мягкие, струящиеся телесных тонов одежды, белая, непроницаемая маска лица и сияющее золото волос, освещающее комнату. И всё. Только разрушенный шедевр, которому суждено быть восстановленным сразу после моего ухода, и станет он ещё более совершенным, ещё на шаг ближе… Да, но в какую сторону? Есть два Совершенства, но куда стремится данная Богиня? Хм, я не знаю… Но она своего совершенства достигнет в любом случае, потому что такие, как я, будут продолжать приходить и разрушать, улучшая… Так что всё к лучшему, и я прав. И она тоже.
Глубокие человеческие глаза. Зачем ей человеческие глаза, вернее, слишком человеческие глаза? И кого мне больше в ней жаль: богиню, которая всего лишь обычная девушка или девушку, обречённую быть богиней и по-своему счастливую? Если замок и дверь её счастье, то глаза - проклятие. Но сказать по-прежнему нечего. Она должна эта знать, и она всё понимает. Нельзя помочь, хотя и жалко. Очень жалко…
Она, конечно, читала мои мысли и на что-то надеялась. Как наивны эти бедные богини! Она заплакала. Из глаз потекли родниковые капли слёз. Она закрыла лицо ладонями и рыдала, а я стоял и смотрел. Слова не имели смысла.
Вдруг я заметил, что стою по щиколотку в воде - в её слезах. В её человеческих слезах. Я побежал по коридору прочь из комнаты, но коридор не кончался, я никак не мог разглядеть выход, а вода была уже по колено. Я испугался и не смел обернуться, потому что мне, я знал, было нельзя видеть того, что было у меня за спиной. И тут я споткнулся и упал прямо в воду. Солёный океан вечной горести захлестнул меня с головой, и я понял, что уже не выплыву. Вновь пришёл вяжущий ужас, усиленный внезапно потянувшимся холодом от ледяных стен и дна, и сквозь него - пузырьки моего крика. Одно слово: «Жить!» А вода входит в лёгкие; мучительный вздох и на какое-то время я теряю сознание…
Не знаю, сколько прошло времени. Первой мыслью было: «Я могу дышать». Я мог дышать. Выходит, я и впрямь бессмертный. Или очень везучий. Но где же ледяная страна? Бедная Богиня…
Я открыл глаза. Комната три на три на два метра. Нет окон и дверей. Сплошные каменные стены - обыкновенный камень. С потолка свисает лампочка электрического освещения, горящая тусклым жёлтым светом. Сыро и холодно. Как будто ветер, минуя кожу, прокрадывается внутрь и, добравшись до сердца, тихонько сжимает его с каждой секундой всё туже.
И Тень передо мной. Сгусток темноты в форме человеческого тела без лица и даже без разноцветных глаз-угольков, какие обычно бывают и призраков. Тень парила передо мной то чуть опускаясь и касаясь пола, то поднимаясь до самого потолка. Я не люблю духов и теней - от них никакой пользы. Они как картины или фотографии. Но картины красивы, а духи бесплотны и порождают странный проникающий ветер. Мне захотелось, чтобы Тень ушла.
Но я был прикован к полу, пригвождён каким-то силовым полем, не мог шевелиться и говорить. Можно было только скосить глаза налево и увидеть во всех несуществующих подробностях Тень, а также убедиться в отсутствии двери. Фактически, я был замурован наедине с призраком.
За что?
Что вообще происходит?
С Богиней всё ясно, но почему меня не пускают наверх, через облака? Что им от меня нужно?!
Но голос ничего не сказал. Мой голос решил молчать. Что ж, я подожду. Но всё-таки, зачем меня приковывать, зачем Тень? Или через неё на меня смотрят Наблюдатели, свободно и без стеснения читают мысли, изучают? Слишком много вопросов в моей голове. Всё слишком непонятно и сложно. Знаю одно: мне нужно наверх.
- Там нет ничего для тебя, - сказал Голос.
Я подождал немного, но это было всё. Лучше бы он говорил загадками, чем просто комментировал. Но, вероятно, если я разгадаю его комментарии, то смогу задать ему пару…
Хм-м-м… Здание… Оно слишком реально, осмысленно и самостоятельно. Оно не моё. Но тогда, если не я создаю миры, это… Врата. Врата! Неужели я подошёл к ним, неужели смог, оказался достоин?! Величайшее счастье на свете, доступное немногим, и я попал в их число! Врата… Что в сущности я о них знаю? Только что они есть, потому что их не может не быть. Я знал это всю свою сознательную жизнь. Но даже я не верил до конца, что смогу, успею и что меня пустят. Хотя страстно этого желал. Самая моя заветная мечта! И самый большой страх, доступный творцу. Врата - единственный выход из здания, из обыкновенного чёрного куба, ничем не отличающегося от остальных. А за ними либо Смерть, либо Истина, и третьего не дано. Значит, либо смерть при жизни, либо знание истины, опять же при жизни. Сладкий риск.
Но я готов. Никто и никогда не отказывается от мечты, если ему даётся шанс воплотить её в жизнь. Иначе в чём же смысл жизни?
Впрочем, я всего лишь лежу здесь и прикован к холодному каменному полу. И не могу сделать ровным счётом ничего. Где-то такое уже было, в одном из миров. Прикованный, бессильный, недвижимый, распятый… Что я сделал тогда? Ах да, вспомнил: это был не мой мир. Я там был, но как гость. То был мир моего единственного друга. Его больше нет. Он был мыслителем, но он ушёл.
Ветер прекратился. Я скосил глаза и увидел, что Тень уже почти растворилась в воздухе, и только темноватое пятно зыбко колебалось над полом. Итак, я начинаю свою последнюю партию. Они получили, что им нужно, мои мысли и образы, и теперь, наверное, начнут действовать. Их Здание - большой испытательный полигон для претендентов на бессмертие. И кто знает, сколько таких, как я, ждут сейчас своей участи в соседних камерах? Впрочем, здесь нет никаких камер. Только пустое пространство и море иллюзорной энергии.
В комнате возник Обыватель. Видимо, он прошёл сквозь стену или просто материализовался. В любом случае, он сделал это совершенно незаметно и некоторое время наблюдал за мной, пока я предавался своим анизотропным мыслям. Он сидел в углу и вертел в руках сотовый телефон с видом отсутствующим и безразличным. Всё тот же домашний свитер и прежнее простоватое и добродушное лицо.
- Надеяться бесполезно, - сказал он, почувствовав мой взгляд, и вдруг посмотрел прямо мне в глаза. - Никто и никогда не смог пройти сквозь Врата и остаться человеком, хотя хотели все. Почему-то все вы хотите одного и того же. Впрочем, я не специалист. Должность моя скромна, и зарплата невелика. Ах да, тебе уже можно двигаться!
Я пошевелил пальцами, повернул голову и медленно сел. Мы находились в противоположных углах - я и Обыватель с сотовым телефоном и невидимыми крыльями за спиной. В его глазах не было ничего необычного, совсем ничего, только в самом центре угольно-чёрных зрачков мелькали беспорядочные тени.
- Вообще, с техникой у меня всегда были проблемы, - телефон в его руках превратился в синий дым, который тут же рассеялся. - А техника у нас сложная. Ты уж извини, что пришлось тебя запихнуть на время в наш импровизированный шлюз, но с материализацией и с твоей трансгрессией возникли некоторые осложнения. Мы тебя чуть не упустили. Но обошлось, обошлось… Итак, у тебя остаётся не так много времени, так что сиди и думай, что будешь говорить на Суде. Выходить из камеры в принципе воспрещается, даже если бы ты мог. Мои личные рекомендации. Попробуй понравиться Судье, поддакивай Прокурорше, подкалывай Убийцу, не смотри на Наследницу. Ну, да ты сам разберёшься - не дурак. А я, пожалуй, пойду. Инструктаж в общем и целом закончен. Сказать что-нибудь хочешь? Можешь мне сказать, я слушаю.
Странная манера говорить была у Обывателя. Он всегда смотрел в глаза; и, что бы он ни говорил, выражение его лица совершенно не менялось - безразличное и приземлённое. Он, наверное, никогда не смеялся, никогда не плакал и ничего не боялся. Что я могу ему сказать? Опять ничего. И он прав, мне надо думать, время уходит а подумать надо очень о многом, и я только надеюсь - надежда - это маяк, словно… Стоп.
- Ангелам в моей камере не место, - сказал я и нагло улыбнулся. По лицу Обывателя прошла волна. Я добавил торжественным шёпотом. - Это не техника, это я.
Он смотрел, не мигая. Что-то в нём изменилось. И вдруг я увидел: в глазах его исчезли тени. В них разлился безбрежный лунный свет, заполнивший собой всё свободное пространство.
- Какие крылья? - спросил он негромко.
- Время луны, - ответил я.
- Причём тут… - начал было он и запнулся. - Ах даже так… Да, ты прав. Ты часто бываешь прав. Но я не могу тебе помогать.
- Я не прошу помощи, никогда не просил. Просто покажи мне.
- Что?
- Я не вижу выхода.
- Выходы повсюду. Но не все они ведут в лабиринты, которые ты столь нежно любишь. Некоторые ведут обратно к истокам, иные - в никуда, остальные - прямиком в бесконечность. Ну и Врата, естественно.
- Покажи мне лабиринты. Пожалуйста.
Он долго смотрел на меня и молчал. В его глазах торжествовала Луна, а за спиной его мне почудилось лёгкое движение. И он закрыл глаза.
Каменная комната исчезала, вместо неё мне в лицо ударил Солнечный свет.
Мы были в саду. Цветы, фруктовые деревья, кустарники, дорожки, аккуратно присыпанные гравием, и оглушающее щебетание птиц (я слышу их песни и понимаю их незамысловатый язык). Летний ветерок, мягкие солнечные лучи, согревающие кожу, и небесная лазурь вместо каменного потолка с лампочкой на проводке или пустой бесконечности! А бабочки, а шелест листьев, обступающий тебя со всех сторон, а эти дурманящие, сводящие с ума ароматы! Торжество жизни и один маленький локальный Рай. Закружилась голова.
- Это Сад, - сказал Обыватель у меня за спиной. Он имел в виду именно Сад, а не сад. Разница в данном случае в том, что Сад реален, а сад банален, Сад один, а садов много. А ещё я здесь однажды был. Давным-давно, в детстве. В детстве здесь бывают все люди, некоторых я видел тогда собственными глазами. Но сейчас? Господи, сейчас?!
- Нет. Успокойся. Это немного другой Сад. И обыкновенных людей здесь не бывает. Только поэты, писатели, музыканты и, иногда, философы. И сейчас здесь пусто. Только мы, - сказал Обыватель.
- Жаль, - сказал я с облегчением, хотя и не без сожаления. - Что мы тут делаем?
- Кое-кого ждём, - ответил Обыватель. Я обернулся, но он уже исчез. На некоторое время я был оставлен в одиночестве.
Хорошо, пусть Сад. Но ведь скучно - просто цветы, деревья, бабочки. Одно и то же. Хорошо и приятно, но всегда быстро надоедает.
Я вышел на дорожку и стал раздумывать, куда мне идти: налево или направо. Подобный выбор всегда бессмысленен и основывается обычно на личностных ассоциациях каждого конкретного индивидуума. Я предпочитаю всегда сворачивать налево.
И, решив, я твёрдым, быстрым шагом пошёл по дорожке. Гравий приятно шуршал под ногами, а органы обоняния привыкали к запахам и голова уже почти не кружилась. Сладость звуков, ароматов и образов не даёт мне ни секунды отдыха, я стараюсь впитать в себя каждый мельчайший штрих и оттенок - я не могу сопротивляться. Мне нравится эта однообразная, бурная и неизящная жизнь, вплетённая в каждый листик, лепесток и травинку. Ничего не могу с собой поделать.
Я начал наслаждаться. Прошло, наверное, уже полчаса, а мне совершенно не надоедало. И я уже по-другому смотрел вверх, а Солнце улыбалось мне в ответ. Я продолжал свой путь, вертя головой по сторонам и радуясь, как ребёнок.
Растительность по краям дорожки постепенно сгущалась и всё больше походила на небольшой лес, постепенно превращаясь в склонные к гигантомании джунгли. Деревья становились выше, кусты разрастались прямо на глазах, становилось меньше цветов, птицы пели откуда-то сверху. Появилась земляника. Несколько странным было лишь то, что изменения не коснулись самой дорожки, она осталась прежней - метр в ширину и такой же мелкий гравий, тогда как в лесу была бы гораздо более уместна скромная извилистая тропинка, петлявшая между стволами и поминутно теряющаяся из виду. Но если есть такая хорошая дорожка, значит, она непременно ведёт к цели. К моей здесь цели.
А вот лес я люблю всем сердцем. Лес - это уже не бестолковое буйство красок, это - целый мир, живущий по своим законам и свято охраняющий свои секреты. Одно время я пытался в них проникнуть, но быстро понял, что это потребует полного самоотречения от всего, что находится за границей лесного мира, и с сожалением вынужден был отказаться от своей идеи. Но пару открытий я всё же совершил. Посмотрите на небо сквозь густую листву векового дуба, прислонившись спиной к его древнему стволу. Если будете смотреть достаточно долго, то обязательно услышите шёпот листьев. Не шелест, а именно осмысленный шёпот. Вам будет казаться, что дуб хочет вам что-то сказать, но вы не можете разобрать слов. Тогда закройте глаза, и произойдёт маленькое чудо. Ничего не изменится, вы по-прежнему будете видеть сквозь листья небесную гладь, но шёпот превратится для вас в простой шелест. И при этом есть шанс, что вам вдруг станет понятно, что хотел сказать вам древесный великан, запертый внутри дуба, и, если вам будет что ответить, обязательно скажите это мысленно или вслух, а потом возвращайтесь домой. И будьте уверены, что никогда в вашей жизни вы больше не сможете заблудиться ни в одном лесу, как бы вы ни старались. И никогда вы не посмеете сорвать понравившийся цветок, ибо однажды вы узнали тайну и с тех пор не могли больше оставаться прежним.
Я вспомнил, что было сказано мне: «Возвращайся». И была красивая и длинная песня без слов, и я слушал, как зачарованный, словно бы слившись с шершавой и жёсткой корой. Тогда я не понял смысл сказанного, но ощутил чудовищную силу, сокрытую в одном слове. А теперь я начинаю понимать. Это было сродни пророчеству, и сейчас оно исполняется. Я возвращаюсь. Так что же ждёт меня в конце этой дороги?
- Хм, - сказал голос, - А то ты не знаешь!
Я догадывался. Но если я прав, то, что в конце, может быть очень неприятным. Сначала мне расскажут сказку, а потом я обязательно встречу одного человека, именно здесь, в Саду, ставшем лесом, которого я видеть не хочу. Но сегодня выбираю не я, и мне придётся выдержать. Я должен просто выдержать…
Дорожка вывела меня на небольшую полянку, поросшую настоящим ковром из цветов, что случается очень редко и обычно недоступно для человеческого существа. Я не могу сказать, на что похож цветочный ковёр. Он весь шевелится в такт ветру и сочно позвякивает, когда я иду сквозь него, а палитра его непрестанно меняется, вызывая во мне чувство сродни поэтическому восторгу. Я наступаю на цветы, они гнутся и ломаются у меня под ногами, но стоит мне убрать ногу, как серебряные искорки выпрыгивают из земли, обвивают погибший цветок, ткани сращиваются, и он снова устремляется ввысь, поближе к Солнцу. И оттого позади меня остаётся сверкающая серебряная тропа - неустанно возрождающая себя из смерти в жизнь волшебная святая земля. Конечно, это Волшебная Поляна. Я уверен, что именно так она и называется в реальности.
В центре поляны я вижу человека. Длинноволосый, в тёмных брюках и серой шёлковой рубашке, он лежит на спине, раскинув руки. Он мечтательно улыбается, его глаза закрыты; его немолодое лицо и мраморно-белые пальцы находятся в непрерывном, едва уловимом движении, и кажется, что всё его тело вибрирует и трепещет.
Я подошёл и сел рядом. Человек открыл глаза (тёплые голубые глаза) и с интересом посмотрел на меня.
- А, Подсудимый! Рад Вас видеть, - сказал он мягким, певучим голосом.
- Здравствуйте, - сказал я. - Вы Поэт?
- Конечно! Притом Вечный. Вечный Поэт - так Вам, наверное, было бы приятно меня называть. Надеюсь, имя Подсудимый не кажется Вам слишком грубым?
- Отнюдь, я вполне готов! - уверил его я.
- Что ж… Да, а разве Вам здесь можно находиться? Кто Вам показал дорогу?
- Обыватель.
- Обыва-атель… - протянул Вечный Поэт и лукаво мне подмигнул. - А то, знаете, такие, как Вы, сюда нечасто попадают. Одним не интересно, другим интересно (вот, как вам), они могут оценить, понять и восхититься, но за ними обычно строго следят и никуда не пускают. Во избежание прен-цен-дентов, - это слово Вечный Поэт произнёс с особым удовольствием. - И поэтому я был несколько удивлён, увидев Вас. Но раз за Вас хлопочет Обыватель, то мне становится понятно… Хотя, осмелюсь сказать, большинству судей просто лень. Во Врата всё равно не пускают никого и никогда из принципа, но чем больше вы знаете, чем вы сильнее, тем больше судьям придётся потратить на Вас времени. Они бессердечные люди. Не люблю я их, особенно Судью. Я люблю всё прекрасное и возвышенное. При этом я совершенно лишён тяги к Вратам, и поэтому я счастлив. Я живу на этой поляне, в Саду (в лесной его части), уже очень давно, сочиняю стихи, песни, сказки, впитываю мудрость Солнца, и мне этого хватает. А хотите, мы с Обывателем выпросим у судей, чтобы они лишили Вас жажды? Вы могли бы остаться здесь, мы бы вместе творили, я бы всё Вам рассказал и показал, Вы бы спели мне свои песни. Оставайтесь, а? Ведь Вам же больше некому петь. У меня есть неподалёку гитара, - и он с робкой надеждой взглянул на меня.
- А Вам что же, некому читать стихи? - спросил я очень медленно.
Вечный Поэт помрачнел.
- Нет, почему же. Здесь живут Влюблённые. Этакая квинтэссенция всех влюблённых пар на Земле. Оба с миллиардом лиц - забавное впечатление. Они оба красивы и милы, мне становится так хорошо, когда они рядом, но они никогда меня не слушают. Они слушают только друг друга, что, впрочем, не мешает им красть мои стихи, а потом восхищаться друг другом, без конца читая мои черновики. Переливая из пустого в порожнее…
- А что они делают в вашем Саду? - поинтересовался я.
- Сад не мой - общий. Принадлежит всем, кто захочет. Хотим, в основном, я и Влюблённые, чтоб им пусто было! - ворчливо объявил Вечный Поэт.
- Будьте снисходительны! - сказал я. - Любовь - великая сила!
Но шутка, мягко говоря, не прошла.
- Если она такая великая, то что ты здесь вообще делаешь? - съязвил Вечный Поэт и сразу стал мне неприятен. Захотелось уйти.
- Великая - не есть самая великая, - туманно объяснил я, желая замять тему и начиная немного беспокоиться, но Вечный Поэт успокаиваться не желал.
- Нет, ты мне скажи, в чём разница. Что есть самая великая, и, если всё так хорошо и ясно, то почему на самом деле всё так плохо и запутанно? - сварливо начал он.
Можно было, конечно, спорить, но смысл?.. И я, если подумать, понятия не имел, что такое любовь, и придерживался нейтральной позиции, что есть более важные объекты для размышления, а любовь - это просто любовь и надо просто любить, по возможности чисто, открыто и бескорыстно. И я сдался.
- Не знаю, - честно сказал я.
- Ага! - торжествующе воскликнул Вечный Поэт, - Значит, даже вы, великие подсудимые, не знаете, что такое любовь!
И он закрыл глаза, его лицо вновь замерло в блаженной улыбке, а руки свободно легли на цветочный ковёр. Мне стало его жаль. Наверняка, он уже давно понял, но я всё равно сказал. Не мог не сказать.
- Любовь без жажды - физиологическое влечение или примитивная влюблённость, с помощью которых затыкается пустота. А без любви не бывает стихов.
Улыбка Вечного Поэта одеревенела. Да, он знал. Жестоко с моей стороны, но нельзя по-другому.
- Прежде, чем уйдёшь, я расскажу тебе Сказку. Ты не можешь теперь уйти без Сказки, - его голос изменился. Он утратил певучесть, стал тише и немного подрагивал.
- Конечно, с удовольствием. Я обожаю сказки, - сказал я, стараясь как-нибудь его ободрить, и приготовился слушать.
Вечный Поэт прочистил горло и, изо всех сил постаравшись войти в образ, начал, сначала грустно и бледно, но с каждым словом всё и больше и больше оживляясь, как будто все свои силы он черпал исключительно из подобных сказок.
- Сказка будет короткая, - предупредил он: - и слегка необычная. В настоящем времени. Слушай же. Называется «Солнечный день»:
«Вот поляна. Она большая, красивая и зелёная. Много цветов, ярких и приятно пахнущих. Воздух насыщен их запахами. Этот воздух пьянит меня и заставляет приходить сюда вновь и вновь. Я ложусь в траву и чувствую её мягкость и податливость, вбирая тепло матери-земли.
Я смотрю в небо. Мне мешают озорные стебельки, листики, острые, но ласковые травинки. Они лезут в глаза, щекочут нос и уши. Но я лишь улыбаюсь. Я люблю Природу и поддерживаю её гармонию, и я люблю улыбаться. За это Она пускает меня в свой мир.
Минуты текут тихо и безмятежно. А я концентрируюсь, слушаю, обоняю. Я внимаю и ощущаю. Я смотрю в небо.
Сначала оно молчит. Но я терпелив, я бесконечно терпелив, я открыл ему душу, и теперь я жду. Вальяжно проплывают облака, похожие на вату и наполненные густым белым газом. Слепит, если смотреть прямо, Солнце, жёлтое и круглое, точно такое, как на любимых картинах моих друзей. Но вот что-то начинает меняться. Солнце вдруг начинает медленно приближаться ко мне. При этом оно не увеличивается в размерах, не становится жарче или светлее, но я кожей ощущаю его приближение. Вслед за Солнцем тянутся облака. Растягиваясь в линию, скручиваясь затем в спираль, они пытаются догнать Солнце, острой стрелой вонзиться в его горящую плазму. Облака не ведают, что творят. Они бездумны, глупы и счастливы. Они так красивы! Само небо вытягивается, выгибается, склоняясь к моему лицу. И Солнце быстрее всех, на грани изгиба пространства, касается моей головы.
Я забываю своё имя. Забываю, кто я, откуда, зачем живу и кого ненавижу и люблю. Я разговариваю с Солнцем. Ведь Солнце видело рождение Земли, грело первого человека и наблюдало за нами сотни тысяч лет! Оно помнит всё: каждый миг, образ, звук, запах, мысль и чувство. Все человеческие сокровища, его тайны и мечты… Я прошу Его, и Оно показывает. О, сколько я уже узнал и понял; и сколько мне ещё предстоит! Солнце - это одна из инкарнаций Бога. Поляна - храм, построенный мною. В этом храме мы можем соприкасаться. Бог любит людей. Он добр, милостив и бескорыстен. И…
…Как жаль, что рано или поздно приходит время, когда мы расстаёмся. Стены храма растворяются, Солнце взмывает ввысь и застывает там, спокойное и безмятежное. А я остаюсь в одиночестве, обогащённый на ещё один мой обычный Солнечный день. До следующего раза».
Тело Вечного Поэта стало расплываться и тускнеть, превращаясь в маленькое серое облачко. Мятая трава засеребрилась, поднялись цветы и расправили свои поломанные листья. Облачко качнулось и унеслось в небеса прямо навстречу своему любимому Солнцу. А когда я посмотрел ему вслед, то увидел лишь бескрайний лазурный океан и одинокий светящийся шар в нём - при этом ни одного облачка. «Он ещё называет себя Вечным Поэтом, - подумал я с неприязнью: я и сам так могу. И что, я тоже поэт? Или, может быть, я тоже сказочник? Лермонтов, Блок… Никогда не любил, но уважал и преклонялся, потому что там было такое, что нельзя понять по определению, то, что лежит за гранью человеческого и упорно стремиться к божественному. Они - настоящие Вечные Поэты. Гении. А этот… Кстати интересно, дошёл ли Лермонтов да Врат? Все здесь мне говорят, что не доходил никто, по разным причинам. Но кто мешает им элементарнейшим образом мне врать?
Тут я почувствовал присутствие Обывателя. Он стоял, прислонившись к дереву и смотрел в калейдоскоп. Несомненно, он слышал мои последние мысли.
- Ты рисуешь картины? - спросил я его.
- Мне не нравятся твои вопросы. У меня всегда при этом появляется чувство, что ты знаешь больше меня. Между прочим, это не так. И скоро ты в этом убедишься, - ответил он с деланной весёлостью.
- Время? - спросил я его, и по моей спине пробежал холодок.
- Да, время. И оно кончается, - ответил он серьёзно. - Так что выбирай: либо обратно в камеру, и думать, думать и ещё раз думать (следует заметить, что тебе бы это сейчас очень не помешало), либо... Ты знаешь, что тебе остаётся в этом мире в противном случае. А к другим мирам-лабиринтам у меня ключей нет, но туда тебе и не нужно. Я насчёт этого-то мира еле договорился с судьями, чтобы тебя пустили.
- Влюблённые?.. - спросил я, хотя с самого начала знал ответ. Боялся и ждал.
- Банально, - усмехнулся Обыватель, и листья берёзы за его спиной беспокойно зашевелились. - Между прочим, она будет на Суде. Но она очень хотела с тобой встретиться до Суда. Впрочем, Влюблённые тут тоже неподалёку, - добавил он и исчез.
Ноги стали наливаться свинцом, к горлу подступил комок, и я никак не мог понять, холодно мне или жарко, дрожу ли я или, наоборот, онемел. Слух усилился в тысячу раз, и я сразу оглох. Кровь отбивала в висках барабанную дробь. Облака заслонили Солнце, и поляну накрыла тень, склонили свои стебельки цветы и в воздух поднялись серебряные огоньки, заполнившие собой всю поляну, и оттого она казалась таинственной, тихой, священной и очень… красивой. Моя любимая красота. Волшебные серебряные блёстки на тёмно-голубом.
А вокруг уже кружилось, становилось трогательно хрупким и одновременно очень острым и правильным. Всё было правильно и неизбежно, и без этого было нельзя. Кто знает, может только ради этого мгновения я вошёл в Здание, и именно того, что произойдёт сейчас, я на самом деле желал, а вовсе не мифических Врат? Но этого не может быть! Неужели же этого?! Нет! Становилось нестерпимо страшно, и я не видел причину страха. Я терял способность понимать и мыслить. Оставалось только… «Сейчас!» - понял я и почувствовал лёгкое прикосновение руки к своему плечу. Я вздрогнул, резко развернулся и тут же чуть не вскрикнул. Передо мной никого не было. Страх переходил в панический ужас.
- Вот мы и встретились, - грустно сказал знакомый женский голос, и страх тут же прошёл.
- Где ты? - слабо спросил я.
- Ты не хочешь меня видеть. Значит ты не можешь меня видеть, - сказала она и мне показалось, что она еле заметно улыбнулась.
- Врата, - сказал я. - Я должен туда дойти.
- Зачем? - прошептала она.
Некоторое время я молчал. Потом ответил:
- Потому что могу.
- Такой ценой?
- Любой ценой.
- Разве цену устанавливаем не мы сами?
Слишком тяжело.
- Я не знаю. Прости, но я ничего не знаю. Я просто иду вперёд, и я знаю, что там, в конце.
- Никто не знает, а ты знаешь?
- Да.
Поляна замерла. Удивительная тишина. И она не выдержала.
- Ты просто боишься!
- Я когда-нибудь спорил?
- Ты всегда считал, что бережёшь свой дар от меня, но неужели я могла ему повредить?! - как можно так много вкладывать в обычные слова? - Ты просто боишься!
- Нет, не просто, - ответил я. - Я знаю чего я боюсь. Я боялся, что потеряю из-за тебя саму возможность дойти до конца. Нельзя совмещать любовь и творчество. Можно Жаждать и того и другого, но получить и познать до конца можно только одно. И ради одной Жажды необходимо уничтожить вторую. Я никогда не жалел о своём выборе!
Я сказал ей. Но она не могла поверить. Если бы она могла, я бы никогда её не полюбил.
- Глупец, - сказала он.
- Возможно, - ответил я, и мы замолчали. Но она всё ещё была здесь - я чувствовал. Ещё не всё было сказано.
Огоньки вновь закружились, я снова почувствовал прикосновения ветра. Поляна оживала.
Из-за деревьев вышли двое и вежливо с нами поздоровались. Он и Она, оба в ореоле белого света, обвивавшего их тела, ослепительно молодые и прекрасные. Они безмятежно улыбались, а в меня начали проникать волны живого, всепобеждающего счастья. Но их лица… Замечательные, счастливые лица непрестанно менялись, черты были неуловимы и расплывчаты, и я никогда не смог бы сказать, какого цвета глаза были у девушки или какой формы нос у юноши. Неуловимость. Да, это наиболее подходящее слово… Мне казалось, что если я прикоснусь к ним, то моя рука легко пройдёт сквозь кожу и мягкие ткани и ощутит нечто твёрдое и устойчивое только вокруг сердца, источающего бушующее счастье.
Они осветили всю поляну, и серебряные огоньки радостно носились вокруг них, весело ныряя в ореол, и, выпрыгивая оттуда, они от восторга меняли цвет на золотой, рубиновый и изумрудный.
В этом сиянии я увидел рядом с собой густую тень без глаз-угольков. Значит, это она была в камере и читала там мои мысли. Да кто ей позволил?!
- Извини, но в этом мире ты не имеешь никаких прав, здесь властвуем мы. Но ведь ты этого и хотел? - сказала Тень. Я никак не мог привыкнуть, что все они могут читать мои мысли. Хотя теперь уже - наплевать!
- Говорить - это так… по-человечески! Ты можешь себе представить, что значит быть тенью?! - закричала она.
- Если бы я мог, я бы тебя совсем уничтожил! - воскликнул я в отчаянии и замер, не смея поверить в то, что только что сказал. Вот ты какая, страшная истина! Но я был искренен!
Влюблённые перестали улыбаться и испуганно смотрели на меня. Тень побледнела. По-моему, она всхлипнула.
- Я не это имел в виду, - убитым и лживым голосом сказал я.
- Да? - тихо спросила она.
- Нет, - ответил я. - Но прости меня.
- Меня нет. Не пытайся оправдать сам себя с моей помощью. Я - всего лишь Тень, осмелившаяся когда-то подумать, что мы с тобой можем быть похожи, - угольки внезапно появились и блеснули в сторону Влюблённых, - на них.
- Это не имеет смысла! Это глупо, неправильно! Я устал, я не хочу! - заскрежетал я и понял, что всё кончилось и я действительно больше не могу. Я выхватил пистолет и разрядил во Влюблённых всю обойму. Брызнула кровь, девушка тонко вскрикнула, покачнулась и долго, как при замедленной съёмке, падала, окружённая кровавыми сгустками, на встречу съежившимся от ужаса ожидаемого цветам.
Юноша был ранен в плечо и в ногу, но остался жив - я неважный стрелок; он простонал что-то и склонился над умирающей девушкой, покрывая поцелуями застывающее лицо; он пытался нащупать пульс и склонял голову к её груди, чтобы услышать сердце, руки его были в крови, и кровь двух влюблённых смешалась в последний раз. Лицо больше не менялось, и я увидел, что глаза девушки были карими…
Тени рядом со мной почти не было. Лишь капли речной воды с поднебесных гор падали на землю, и затухал тончайший звон, как вспышка, как оборвавшаяся струна…
Откуда-то выпрыгнул Обыватель с перекошенным злобой и смятением лицом («Не иначе сидел в кустах и подглядывал,» - злорадно подумалось мне) и метнулся к Влюблённым. Кровь из ран девушки вытекала на землю, и цветы чернели и рассыпались в золу. Она лежала на клочке мёртвой, выжженной земли, а огоньки исчезали один за одним с жалобными потрескиваниями.
Обыватель склонился рядом, положил ей руку на лоб и закрыл глаза. Искривлённое его лицо передёрнуло судорогой. Он выпрямился. Он смотрел на меня, растянув миг в целую минуту, а за спиной его засияли крылья. Золотые контуры и прожилки на голубой полупрозрачной воздушной ткани. Золото на голубом. И в глазах - лунное сияние и заострённые косы, готовые впиться в моё тело. А я был спокоен и хладнокровен.
Прежде, чем он успел что-либо предпринять, я взглянул на Тень. Её не было видно, но она всё ещё оставалась здесь. Она ждала…
- Вот видишь, я убил её. Ты ошиблась. Я могу всё. Я - Бог. Захочу - убью, но захочу - и она воскреснет. Вы посмели устроить для меня спектакль! Вы что же, считаете, что меня можно разжалобить, доказать мне вашу правду? Но я не верю в вашу правду! Есть только я. Есть Врата, и есть я. И вы не посмеете встать на моём пути! Никто из вас. Вы слабы и призрачны, вы иллюзии, дым! Так дайте же мне мой Суд и пошли вы все к чёрту с вашими ангельскими крыльями, ледяными дворцами и вечной любовью!!! - орал я в исступлении. Контроль был окончательно потерян. Но я просто больше не мог. Потому что это была провокация. Потому что Тень оказалась Наследницей, и нужно было либо её убить, либо сдаться ей, капитулировать. Не бывает компромиссов и некуда бежать. И я не умел сдаваться. Даже Наследнице. Но как же сложно её убить!!!
Обыватель кинулся на меня с блестящим мечом наперевес, но ему не хватало скорости. Я спокойно сменил обойму и систематично прострелил ему обе ноги. Он упал и пополз ко мне, цепляясь за траву руками и вырывая её с корнем. За ним оставалась смятая трава и изуродованные цветы, обагрённые свежей кровью. Убивать его не хотелось - слишком красивые крылья. Я спрятал пистолет. Ползти ему предстояло метров пять. Солнце заходило, становилось темно. Я был уверен, что когда потухнет последний его лучик, моё время выйдет и начнётся Суд. Оставалось секунд тридцать. Не доползёт. Влюблённые застыли и окаменели. Их руки сплелись, как ветви деревьев, и больше не было лиц. Они слились и умерли. 25 секунд. Взгляд на Наследницу. Последний и прощальный. Бросок мысли, и она передо мной, как тогда. Незабываемый образ, воссозданный до мельчайших штрихов. Она уже не может говорить, ей нечего сказать, как мне в ледяном дворце. Покрасневшие, дрожащие глаза. 16 секунд. Токи её биоритмов становятся мне видны, душа открывается, как карта страны, которой я никогда не видел, но о которой иногда мечтал. 10 секунд… М-м! 9, 8, 7 секунд. Погружаясь в туман, её глаза светятся, как два последних маяка на краю Вселенной. И там, в самой их глубине… 5 секунд. И гром внутри голубой молнии, мои последние слова, подтверждающие и опровергающие все земные и человеческие истины разом. Я безумно… 4 секунды. Врата… 2 секунды… «Я люблю тебя!» - вместе с бескрайней болью вырывается из моей истерзанной души. Но слышу только я. Она не слышит!!! 1 секунда. Всё, тьма. Покой.
И восход Вечного Солнца из расплавленного свинца посреди чёрного безмолвного озера пустоты открывает лики судей. Все здесь, в металлическом свете висящего на горизонте (там, где он должен быть) шара, сидят за роскошными столами и светят в меня фонариком.
***
Под ногами нет пола, но я чувствую, что стою на чём-то твёрдом. Наверное, это тот же материал, что и в бесконечном коридоре, только без золотых прожилок - свет золота тут явно не уместен. Я в центре круга, образованного их столами. Ровно девять столов - все разные - расположены так, что я могу, не поворачивая головы, видеть одновременно только два. Я поворачиваюсь вокруг своей оси и узнаю почти всех из них.
Судья. Со строгим лицом, в традиционном парике и мантии, он напоминает мне Печорина. Если бы снять парик, то… «С первого взгляда на его лицо я бы не дал ему более двадцати трёх лет, хотя после я готов был дать ему тридцать. В его улыбке было что-то детское. Его кожа имела какую-то женскую нежность… Благородный лоб, на котором, только по долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую и, вероятно, обозначавшиеся гораздо явственнее в минуты гнева или душевного беспокойства… Усы его и брови были чёрные - признак породы в человеке… Немного вздёрнутый нос, зубы ослепительной белизны и карие глаза». Конечно, глаза. Не смеялись, когда он смеялся; сияющие фосфорическим блеском ярче, чем стальное Солнце. И, о да! «То был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; Взгляд его - непродолжительный, но проницательный и тяжёлый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если бы не был столь равнодушно спокоен». Действительно, очень похож. Только белый парик и алая мантия придавали ему шутовской оттенок, больше зловещий, нежели смешной. Между ним и металлическим Солнцем, должно быть, существует прямая связь. Его стол был небольшой, дубовый, строгого дизайна, без всяких излишеств. На столе лежали молоточек, лист бумаги, перо и чернильница, стоял маленький гонг. В руке он держал фонарик и светил мне в лицо, иногда прямо в глаза. Но я всё равно успел его хорошенько рассмотреть, так как Солнце светило мне в спину и лицо Судьи-Печорина было хорошо освещено. Судья внимательно меня рассматривал.
Прокурорша. Дама высокая, сухая и в очках в тонкой изящной оправе. Седые волосы и морщины на лбу и под глазами выдавали её преклонный возраст. Одета она была совершенно неофициально: какая-то серая кофточка и толстая, пушистая шаль. Тоска в глазах, мертвенность движений и намёки на былой блеск вечной молодости. Я узнал, это - булгаковская Маргарита, ведьма, получившая заслуженную кару. Может быть, не так давно стоял на моём месте её Мастер, а потом ушёл во Врата, и теперь она старится и, наверное, скоро умрёт. И правильно: я никогда не любил ведьм. Её руки покоились на толстой красной папке, лежащей на её чёрном столе с поблекшей и потрескавшейся от времени полировкой. На одной из ножек была выгравирована красная буква «W». Очки отражали свет Солнца, и я не мог видеть взгляда её глаз, но я никак не мог отделаться от впечатления, что никакого взгляда за очками нет… Она не двигалась. Если бы не лёгкое подрагивание головы, я бы принял её за восковую статую.
Обыватель. Не смотрит на меня - ему противно. Красивый компьютерный стол, и на нём ноутбук, от которого тянется тонкий красный проводок, прячущийся во тьме за столом. Обыватель угрюм, смущён и растерян. Он явно боится, что я расскажу Судье про крылья. Может быть, я ещё и расскажу, посмотрим.
Богиня. Странно, я не ждал её в суде. Она совершенно не изменилась. Чиста, высока и прекрасна. Идеальна. Мне было приятно видеть её, сидящую за полупрозрачным столом прямо и строго, но в то же время очень естественно. Я смотрел на неё, и её далёкая, медленная красота начала меня зачаровывать, захотелось её что-нибудь сказать - просто так, - дотронуться до руки, ощутить мягкость волос… Но я слишком через многое прошёл, чтобы перед самым концом пути поддаваться простейшим чарам божественного существа, и я перевёл взгляд на следующего моего оппонента.
Наследница. Теперь, когда я смотрю на неё здесь и сейчас, меня жжёт изнутри. Возможно, она единственное моё слабое место, но, к счастью, она ничего не слышала и ничего не поняла, а у меня ещё есть силы просто не смотреть. Скромный пластик, стилизованный под дерево. Дешёвая полировка и маленькая белая коробочка лежит на самом его краю. Упомяну также, что Наследница больше не является тенью, она молода и красива, и я не хочу передавать в словах её прекрасные черты, это занятие долгое, изнуряющее и бессмысленное, хотя не лишено своей особой прелести.
Воин. А он-то что здесь делает?! Тоже не изменился, снова живой, словно бы и не бился в судорогах на чёрно-золотом полу. На его по-военному строгом столе из металла лежит его большое чёрное оружие, у которого так неприятно передёргивается затвор, и мой собственный пистолет. Я машинально скользнул рукой за пазуху - там было пусто. Значит, точно мой. На ленте вокруг его головы появилась какая-то надпись, но буквы были очень мелкими, и я не смог её разобрать. Его лицо было лишено выражения, и его каменная, неподвижная фигура изображала полное безразличие ко мне и готовность выполнять приказы.
Человек без лица. Что-то новое. Стол из каррарского мрамора в форме буквы «П», монолитный и огромный. Абсолютно пустой. И пропорциональная ему фигура Человека без лица в сером плаще, плотно облегающим массивное атлетическое тело, наглухо застёгнутом на тёмно-серого цвета костяные пуговицы, несколько старомодные, с четырьмя дырочками; высоко поднятый, мягкий воротник, немного помятый. Но руки и лицо! Руки - это клубы то ли дыма, то ли тумана, зелёного, красного, голубого и жёлто-оранжевого, заключённого в мутную подвижную оболочку в форме кистей, похожую на этакую прозрачную кожу, только без складок и без ногтей. Дым напоминал мне тучи перед грозой, когда небо темнеет, становится очень тихо, и начинается симфония ветра, порывистая и, на мой вкус, слишком грубая, но, несмотря на это, всё же местами мелодичная. И вот я смотрю на небо и вижу испуганное, побледневшее Солнце; и вдруг из-за вершин деревьев, из-за крыш зданий и из-за ставшего очень близким горизонта вырываются рокочущие тучи. Те, которые впереди, ещё совершенно безмолвны, - рокочет где-то невидимо далеко, - но именно они разрывают воздух, накатываются сверху, поглощая по кусочкам всё небо, съедая Солнце. Бегущая по земле тень превращается в мглистое одеяло, а облака клубятся и давят сверху. Кажется, что могучие небесные силы проносятся над тобой в показательном полёте, захватывая власть над природой и пытаясь запугать тебе, как маленького беззащитного человека. Они так низко, что становится не по себе. Жутковато, но интересно! И очень красиво. Так что, когда начинается дождь, тебе не хочется идти домой, ты стоишь и смотришь вверх, а они мчатся над тобой, и когда капли бьют тебе в глаза, ты лишь тянешь к ним руки, и тебе становится весело и тревожно, ты отдаёшь себя дождю и забываешь обо всём на свете… Именно такими были эти руки - великая облачная стихия, отделённая от меня тонкой, мутной границей. А лицо! Вернее то, что находилось между воротником и узкополой шляпой. На первый взгляд, там не было ничего. Просто висящая шляпа, невидимыми подпорками прикреплённая к воротнику. Но я всё же увидел: тьма двигалась. Этот факт не был абстрактным знанием, я видел движение. Но я не понимал, как это движение происходило. Не было точки, уцепившись за которую относительно шляпы, я мог бы утверждать: «Да, в данном объекте «Лицо» имеет место беспорядочное движение относительно шляпы». Точек не было, была тьма. Не было это похоже на чёрный дым в руках, так как дым обладал оттенками, а лицо было совершенно однородно; следовательно, если движение имело подобную природу, то оно было бы абсолютно невидимым. Между тем, движение было. Я был заинтригован, я обожаю подобные загадки, но на такие отвлечённые исследования времени, к сожалению, не было. К тому же, слишком долго рассматривать одного из судей было бы бестактностью по отношению к остальным. И я перешёл к следующему.
Убийца. Невообразимо извращённый трон с маленьким декоративным столиком, ощетинившийся шипами, обагрёнными кровью, украшенный черепами и частями человеческих скелетов. Красно-жёлтые тона, пористый материал, резкие изгибы контуров, крайне вычурные пропорции и симметрии - всё это заставило меня улыбнуться. Антураж был подобран и изготовлен со вкусом, что делало его хозяину честь; я люблю людей с развитым чувством стиля. Сам Убийца был несколько попроще, но на своём троне смотрелся вполне естественно. Облегающее огненное трико. Разукрашенное под цвета трона лицо с бешено сверкающими глазами. Он подбрасывал вверх кухонный нож размером с катану с ловкостью, достойной лучшего применения, ловил его на излёте и делал в мою сторону ложные выпады. Псих классический, причём больше шут, нежели маньяк. Определённо играет на публику. И весь такой важный, надменный, самодостаточный. Правильно говорил Обыватель, такого типа сам Бог велел подкалывать (явная двусмысленность здесь, несомненно, к месту). Я кивнул Убийце в знак приветствия и перешёл к последнему оппоненту.
Адвокат. Адвокатом оказался, конечно, Вечный Поэт, и за его спиной стояли и мило улыбались Влюблённые. Хм, неужели эта расстрелянная мной парочка тоже собирается меня защищать? Это как-то неэтично даже. Вечный Поэт предпочитал модерн, причём модерн почти что экстремальный. Стол его, ядовито-жёлто-красный, был весь кривой и неровный. Может быть, человеку эстетствующему сие творение нездоровой человеческой фантазии могло бы показаться красивым и гениальным, но меня при взгляде на это «чудо» заинтересовал только один вопрос: интересно, а свои стихи он пишет на этом столе пишет, или только на травке под солнышком? Одет Вечный Поэт был в выходной костюм - чёрная тройка и белая рубашка с накрахмаленным воротничком и тёмно-синим галстуком. Блестящие, чем-то обработанные волосы и азартно бегающие глазки, лукаво поглядывающие на меня время от времени, окончательно убедили меня в том, что все Вечные Поэты - обыкновенные пижоны. Влюблённые были похожи на двух выпускников (влюблённых, естественно), только что станцевавших прощальный школьный вальс и с минуты на минуту получащих дипломы: раскрасневшиеся, запыхавшиеся и цветущие. «А где пятна крови?» - огорчился я про себя. Выходит, я всё-таки не умею убивать… Правда, ореолов вокруг них больше нет, да и лица что-то не меняются. Лица совершенно обыкновенные, даже знакомые. Кого они мне напоминают?.. Кого они все мне здесь напоминают?
Совесть. Надежда. Дружба. Чистота. Любовь. Сила. Тайна. Неординарность. Талант. Человечность. Дамы и господа, вы готовы судить то, что от меня осталось? Так приступайте!
- Я готов, - сказал я Судье. Судья улыбнулся одними губами (чисто механический процесс - движение сотни мышц - изобразило при этом его лицо), погасил фонарик, взял молоточек и ударил им в гонг. Суд начался. Судья произнёс вступительное слово.
- Уважаемые собравшиеся! Сегодня нам предстоит решить участь очередного писателя, поэта, драматурга, переводчика, музыканта, художника и философа. Имя его вы знаете. И вот он перед нами, жаждущий войти во Врата. Будем кратки, и покончим с ним как можно быстрее. Маргарита?
Прокурорша встала, поправила очки (опять не видно глаз! Солнце не сдвинулось ни на миллиметр!), взяла со стола красную папку, развязала ленточку, открыла и, наклонив голову, принялась читать. Голос у неё был сочный, красочный, но чересчур наигранный. Словно бы она всю жизнь зачитывала обвинения.
- Обвиняется: в самообмане, в отчаянии, в предательстве, в грехопадении, в измене, в трусости, в болтливости, в банальности, в бездарности и в ложном самоотречении! - она закрыла папку и с чувством выполненного долга опустилась на своё место.
- Десять преступлений, - сказал Судья, - Это много. Подсудимый, вы согласны с обвинениями?
- Частично, - ответил я.
- Ладно, тогда будем разбираться, - сказал Судья с неудовольствием. - Пункт первый. Самообман. Имею высказаться лично. Вы, дорогой друг…
- Согласен, - быстро сказал я. - Дальше.
Судья вскинул чёрную бровь и секунду раздумывал, считать ли мою реплику непозволительной дерзостью или содействием суду, и выбрал последнее.
- Отлично, - сказал он весело. - Дальше, пожалуйста!
- Отчаяние, - сказал Прокурорша, не вставая.
- Предательство! - выкрикнул с места Обыватель.
- Да ну тебя! - выкрикнул я ему в ответ и, обращаясь к Судье, сказал. - Короче, у меня два пункта. Во-первых, самоотречение, включая ложное, не является преступлением. И причём тут вообще самоотречение? Во-вторых, я не бездарен, иначе меня бы здесь не было. Всё остальное верно.
Начинался мой самый последний бой.
- Хорошо, - серьёзно сказал Судья. - На фоне прочего ваше самоотречение никого не волнует. В конце концов, это действительно несерьёзно. Бездарность… Поймите, я имею в виду высшую силу, дар Божий, а не умение, к примеру, складывать слова и вызывать у людей определённые мысли или чувства. Я говорю о величайшей силе во Вселенной, сущности её, передаваемой людям обыкновенным через людей избранных, одарённых, талантливых. Пребывание ваше здесь обусловлено вашей претензией на гениальность, а вовсе не фактом гениальности. Итак, вы утверждаете, что вы не бездарны, что обладаете сущностью Бога? Возможно, вы и сами почти что Бог?
- В определённом смысле, да, - я понял, что они собираются меня валить.
- Понятно. Нас ровно девять (Влюблённые составляют с Поэтом один голос по понятным вам причинам). Каждый из нас имел честь познакомиться с вами во время вашего пребывания в Здании, другие знали вас при жизни… - («Как так при жизни?» - мелькнуло в голове), - Третьи считали достаточным наблюдать за вами издали. И все уже решили. Поэтому прошу присутствующих голосовать! Кто считает, что обвиняемый бездарен?..
Я не смотрел на них. Я закрыл глаза и зажал руками уши. Я спокойно ждал конца. Вот сейчас они хором скажут, что я бездарен, а я всё равно им не поверю. Тогда мне придётся им доказывать. Ещё не знаю, как, но я им докажу. Они поверят. Не может быть, чтобы всё было зря. Я очень отчётливо услышал их голоса и увидел их руки.
Восемь голосов сказали: «Бездарен». Я понимал, что каждый из них имеет в виду. Наследница сказала, что тот, кто боится любить, не может быть гением; Убийца назвал меня слабаком; Вечный Поэт назвал мои стихи проходными, и Влюблённые дружно кивнули в знак согласия; Судья назвал меня грубияном и трусом; Прокурорша - злым; Воин показал присутствующим мой пистолет, пустую обойму, и стреляные гильзы; Богиня сказала, что я низок и пошл. Только таинственный Человек без лица не сказал ни слова. Наверное, он просто не мог говорить, так как у него не было рта, и молча согласился с общим мнением.
- Вот и всё, - спокойно сказал Судья. - По результатам голосования вы признаны бездарным. По совокупности обвинений вы признаётесь виновным. - Он помолчал. - Знаешь, ты доказывал обратное всю свою жизнь, а когда тебе предоставили реальную возможность оправдаться и, наконец, доказать свою правоту, ты доказал именно свою виновность. Да и себе ты доказал, я же вижу. Ты даже спорить со мной не можешь! Доказал. И теперь ты знаешь, кто ты. Мы сейчас исчезнем. И всё. Конец, которого ты ждал. Оказалось не так уж и трудно, не правда ли? Последнее слово будет?
Мои руки исчезали, сердце перестало биться, в черепной коробке была пустота. Я ещё видел их, но пространство уже начало отдаляться.
- Но Врата существуют?! - неслышно кричал им я.
- Конечно, - отвечал судья доброжелательно. - Но никто не знает, что за ними находится. Вы либо позволяете своей гордыне приводить вас на наш Суд, где мы вам, как малым, неразумным детям, указываем ваше место, либо вы просто умираете, и тогда, в качестве награды минуя нас, сразу переноситесь за Врата. Третьего не существует. Либо ты грешен, либо ты мёртв. Либо ты не дойдёшь, либо не вернёшься. А дойти и вернуться обратно навсегда останется вашей мечтой. Хотя, если бы не эта мечта, зачем тогда вам вообще жить? Ну, а ты грешен, и ты не дойдёшь, только и всего. Прощай.
«Прощай…» - сказали вслед за ним восемь знакомых голосов. Туман сгущался.
- А куда попаду я?!! - закричал я, теряя всё, что было у меня внутри и сливаясь с туманом, возвращаясь обратно туда, откуда мы все всегда приходим.
- Тебе решать… - эхом в далёком океане тумана отозвался Голос. Последний Голос… Человек без лица сказал своё слово. Мне решать. Проклятье!.. Последнее решение оказывается всё-таки моим. Только я один, только я… Знал же, но надеялся. Вот, что вы имели в виду под самообманом… Дурак… Но это уже не важно. Туман остаётся за горизонтом, я падаю в пропасть, на дне которой я слышу звон. Я вижу под собой чёрный пол с золотыми прожилками. Бездарен. Всё предельно логично…
***
Будильник показывал 6-00 утра и звенел нервно и беспокойно. Человек открыл глаза и посмотрел в потолок. За окном шёл медленный дождь, а в комнате было сухо и темно. Но ночь уже кончилась, и только густые тучи мешали Солнцу кинуть сквозь стекло на персидский ковёр ручной работы свой первый лучик.
Скучная серая комната, богато, но по-холостятски обставленная, показалась человеку миражом. Но он знал, что это не мираж. Он встал и, накинув халат, пошёл в кабинет. Там он сел в кресло, открыл средний левый ящик письменного стола и достал пистолет, заблаговременно заряженный и снятый с предохранителя. Медленно, тяжело и как будто бы неохотно он приставил пистолет к виску и выдержал секундную паузу. Человек всё решил. Да и выбора у него не было. Приговор был вынесен его собственным подсознанием: бездарен. И ещё девять грехов. Более чем достаточно для добровольного ухода их жизни. Правильное, логически и этически верное решение. Человек бы одинок и не боялся причинить боль близким людям. От человека ничего не зависело и он не был никому должен. Всё было правильно.
Он не хотел смотреть в зеркало, он знал, что самоубийцам нельзя перед смертью смотреть в зеркало, и он был совершенно согласен с Леонидом Андреевым… Но, по-видимому, он просто забыл убрать со стола маленькое зеркало в форме эллипса в тяжёлой резной рамке, стоявшее рядом с никогда не использовавшейся чернильницей из чистого золота (давний подарок на день рождения). Он забыл. И блуждающий взгляд его остановился на этом зеркале.
Из зеркала на человека посмотрело бледное, красивое лицо с глубокими морщинами и тёмными мешками под глазами. Серые, потухшие глаза смотрели устало и разочарованно. «Когда же погас мой огонь? Да и был ли он?..» - шевельнулись губы, но глаза не ответили. Электрический свет в кабинете моргнул и стал каким-то нездорово жёлтым. А в зеркале оставались прежние скука, серость и безысходность. Самое печальное, что были ведь хорошие рассказы, неплохие песни и рисунки. Даже один роман, оказавшийся настолько тяжёлым и сумасшедшим, что его никто не понял. И не было Синей Папки, о которой мечтал в юности, начитавшись Стругацких. Кончено. Не будет награды, не будет Врат посмертно. А будет Пустота и бесконечные чёрные кубы чужих миров, куда не войти, а только смотреть со стороны и видеть, как умирают их счастливые авторы. А может, вообще ничего не будет. Просто конец.
Но произошло странное.
«Тебе решать», - напомнило незримое движение в зеркале где-то в глубине левого глаза, неуловимое и неосязаемое, но человек вдруг увидел и поймал. Он вытащил это из зеркала и рассмотрел при свете. И тогда он понял, кем был Человек без лица. И тут же он понял всё остальное. Но вновь ничего не изменилось.
Лишь одинокий, несчастный человек в одной из московских квартир, сидя в своём кабинете, в 6 часов 13 минут выронил пистолет на пол, достал из нижнего ящика стола пачку бумаги формата A4, положил прямо перед собой чистый белый лист, взял синюю автоматическую ручку и, включив настольную лампу, начал писать.
К полудню тучи рассеялись и солнце согрело промокшую за ночь землю. На работу в тот день инженер-конструктор Д. В. Рогов не пошёл.
Москва, октябрь-ноябрь 2000 года.