Все чаще мне кажется, что пятелетнее мое пребывание в Китае можно смело объединить в несколько дней. Несколько дней ярких впечатлений. Несколько безумно интересных дней. Все остальное сливается и становится в памяти одним большим цветным пятном. Никому, по сути, ненужным и неинтересным. Даже мне. А вот несколько дней –да. Потрясших мое воображение, несколько дней. Кто-то сказал, что пробыв один день в Китае, можно написать роман, три дня – эссе, а неделю – заметку. По-моему так. За точность слога не ручаюсь, но смысл такой. И, между прочим, абсолютно справедливо. От себя бы еще добавила, что, прожив пять лет в Китае можно ничего не написать. И даже скорее всего, ничего вы и не напишете. И я тоже. Так – нелепость. Детская выдумка – несколько дней в Китае… Вся жизнь в Китае, а написать – нечего.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ.
Скорый «Москва – Пекин» сбавил ход и пополз медленно сквозь арку, стоящую в пустом поле. Невзирая на протесты проводников, народ открывает окна, высовывается по пояс, зубоскалит и фотографируется. Я не разделяю общего веселья. Я сижу в купе, и мне грустно. Я ощущаю торжественность момента и храню это чувство. Мне незачем фотографировать арку, - в отличие от большинства моих спутников, я проеду под ней еще не один раз. Из корридора доносятся усиливающиеся крики, потом все на секунду смолкает, затем раздается дружный рев, и кто-то требует пива. Мы только что проехали под большой каменной аркой на скорости что-то около 20 км/час. Мы только что пересекли Государственную Границу. Народ забился обратно в купе. Пива нет и не будет еще несколько часов. Сначала – таможня. Потом, ночью, въехав в Маньчжурию, все рванут за китайским пивом, потом поезд тронется, и проводники, поддавшись всеобщему разгульному настроению, откупорят пиво и включат русскую попсу. Начнется повальная пьянка и танцы в корридоре. Но за всем этим будет что-то, что захочется запомнить. За окном поплывет Китай, на редких остановках аборигены будут показывать на нас пальцами, толкая друг друга в бок: «Гляди, гляди-ка, иностранцы!», а в вагоне – русская музыка. На фоне всего этого родится понимание, что через несколько дней все это закончится, и новой музыки, новых лиц не будет до следующего лета. Все аудиокассеты на русском языке будут прослушаны столько раз, что придут в абсолютную негодность, и все имеющиеся в наличии русские фильмы будут выучены наизусть, и вся русская община, представленная 5-6 людьми, будет кидаться этими фразами, как афоризмами. И в конце-концов, мы опротивеем друг другу. Мы сто раз поссоримся на почве бытовых мелочей и сто раз помиримся. Перескажем о друг друге все, что знаем, и начнем выдумывать. Так сложится восхитительный и трогательный жанр – устные легенды о тех, кто здесь был раньше нас. Мы свято сохраним их имена и поступки, которых они, быть может, никогда и не совершали. А потом кто-то так же сохранит наши. По истечении нескольких месяцев мы устанем друг от друга и почти не будем видеться. Мы все друг другу простим, мы будем защищать репутацию свою и своих соотечественников. Чужую даже больше, чем свою. А потом придут летние каникулы, и перед отъездом мы все вдруг соберемся опять. Ничтожная кучка в 5-6 человек. Отметим, как мы изменились. Попрощаемся и разъедемся. И вдруг поймем, как мы срослись. По сути, как одно существо. Кто-то уже не вернется, и оставшиеся будут хранить память о нем, рассказывая старые истории с новыми подробностями. И, проходя мимо общежития, нет-нет да и поднимут глаза на окна друга. Там уже живет другой человек, но для нас навсегда это окна друга.
И потом, много позже, придет осознание, что все мы, по сути, были просто детьми, 16-18-летними подростками, оторванными от привычной жизни. Мы будем учиться жить заново, ходить и говорить заново. В новой жизни. У кого-то это получится лучше, у кого-то хуже. Но правда в том, что никто из нас не был к этому готов. Кажется, к этому никогда нельзя быть готовым заранее. Это все будет позже. Много позже. А сейчас, после таможни, гремит музыка, народ пьет, а я сижу в темном купе, и мне очень хочется, чтоб было светло. Пораньше увидеть, что такое Китай. И смертельно хочется попробовать китайское мороженое. Я попробую его несколько позже. Всего один раз, а после этого все пять лет иногда буду есть дорогое американское или турецкое. Потому что, правду говоря, китайское мороженое – ужасная гадость…
На следующий день поезд заезжает в тупик, и, умудренные опытом многолетних поездок, проводники, советуют нам выйти погулять. И, если посчастливится, залезть на что-нибудь высокое, потому что там – на самой вершине холмов проходит Великая Китайская Стена. Зачем нас загнали в тупик в 50 км от Пекина, мне неизвестно. Может быть, паровоз меняют. Я выхожу, и воздух тут же окутывает меня, словно плед. От обилия незнакомых запахов экзотических растений начинает кружиться голова. Очень душно. Но долина живописна. Вокруг – холмы, густно поросшие деревьями. А наверху – ее местами видно – действительно Стена. Нас притянули к маленькому асфальтированному пятачку, где древняя бабушка с папироской в зубах пытается продать фотопленки, а два пронырливых подростка с полароидами предлагают всем сфотографироваться на фоне экзотики. И берут за это, как потом выясняется, огромные деньги. Русские студенты, не обращая на них внимания, фотографируют сами, и китайцы начинают терзать толстосумых западников. Те улыбаются и меняют позы. У них есть фотоаппараты, но им кажется, судя по их разговору, что так интереснее. Они приедут в Америку и будут показывать эти снимки своим друзьям и знакомым, рассказывая о том, что их сделали китайские дети на китайском полароиде по китайской цене. В самом деле, 2.5 доллара за фото – разве это дорого?.. К тому же – «китайский» полароид… Они не считают деньги. Мне бы тоже не хотелось считать деньги, и я их не считаю. По другой причине – у меня их нет. Поэтому я гуляю по пятачку в гордом одиночестве и развлекаюсь тем, что разглядываю экзотические кусты. Моя затея оказывается неудачной – я натыкаюсь на экзотического паука весьма экзотических размеров с вполне экзотическим крестом на брюшке. Не знаю, что мог бы означать этот крест, может быть паук был вполне безобиден, но, во-первых, его об этом не спросишь, а во-вторых у меня патологическая неприязнь к паукам. Поэтому я позорно ретируюсь.
Мне тоже удается залезть на вышку, специально поставленную для этих целей, и за 1 бакс в течение десяти минут вволю нащелкать куски Китайской Стены и обрывки местности. Спускаюсь вниз – народ с упоением ест китайские шашлычки. Жаренное мясо по вкусу ничем не напоминает наш шашлык. На тоненькой металической спице – десять крохотных кусочков, обильно посыпанных перцем и специями. Китайцы торгуют и бойко выдают это чудо природы то за говядину, то за свинину. Покупаюсь на их гостеприимные улыбки, низкую цену (в 5 раз больше настоящей, но пока я об этом не знаю) и штампованное преклонение перед китайской кухней. Беру один и, только успеваю съесть, как объявляют посадку. Оставшиеся два часа до Пекина народ проводит «весело». Разнообразие, хотя и неприятное. Проводники сбиваются с ног, аптечка опустошается за 15 минут. Всем плохо, кого-то рвет. Я съела мало, и у меня просто болит желудок. Видеть ничего не могу, и никакого Пекина уже не надо. Но шашлык был вкусный, хотя это явно не свинина, и уж тем более не говядина. Но вкусно… Через несколько месяцев узнаю, что обычно эти шашлычки делаются из крыс. Обыкновенных, серых и заразных, которых в Китае едва ли не больше, чем основного населения. Они шныряют по всем китайским улицам, и в конце-концов становятся настолько привычными, что им уже никто не удивляется… Господа туристы! Не ешьте в Китае на улице мясо, которое до приготовления вы не видели сырым. Особенно эти маленькие шашлычки, предательски аппетитные и дешевые. По-китайски Као Жоу.
* * *
Наконец, зеленые от отравления, после недельной поездки, мы высаживаемся в Пекине. Нас встречает Первый секретарь посла. С перрона мы вывалились на привокзальную площадь и сразу же оглохли и ослепли. Яркое солнце, бегущая реклама и сотни людей вокруг. Аборигены сразу же обступили нас плотным кольцом, показывали пальцами и трогали за руки и за волосы. При этом что-то быстро говорили на грубом и, с непривычки, отвратительном языке. Пекин кипел и жил каждой клеточкой своего огромного организма жизнью, нам непонятной и неизвестной. Но мне это не нужно. Мне не в Пекин, мне дальше. В самое сердце Юго-Восточного Китая. Поэтому я не силюсь понять этот город и наблюдаю с туристическим жадным равнодушием. Мне здесь не жить.
Первый секретарь усаживает нас в микроавтобус, дает 50 долларов и строго наказывает больше не платить. Мы едем в Итститут Языка – один из самых знаменитых Университетов Китая. Нас – 20 человек, мы еле умещаемся в автобусике между сумками. С Первым секретарем мы встретимся уже на месте – он подскочит туда на машине иностранного происхождения серебристого цвета. Но нам не до него. Он ушел и мы забыли о его существовании. Нас проглотил Пекин и мы прилипали к окнам, пытаясь разглядеть столицу государства, где с сегодняшнего дня мы будем жить, кто-то год, кто-то пять, а кто-то больше. Мы неинтересны друг другу – случайные спутники случайно разойдемся в круговороте жизни, которая подхватит каждого из нас и закрутит по-разному. Пекин – другое дело.
Веселые китайские водители пытаются наладить контакт с теми из нас, кто умеет говорить. Контакт накладывается легко и быстро. Начинают задавать вопросы, которые потом будет задавать каждый встречный: как мы относимся к развалу Союза? Любим ли мы Сталина? и т.д. Кто-то из ребят уже вовсю беседует с китайцами, радуясь про себя, что все, что он зубрил в течение 5 лет, из-за чего не спал ночами и что рассказывал на экзаменах теперь работает на него. Значит, не напрасно, не зря.
Молодой китаец масляными глазами окидывает салон и что-то говорит. «Красивые у вас девушки», - переводит Паша - старший нашей группы. Китаец улыбается сразу всем. «Русо студенто – облико морале!» – кричит кто-то с галерки, совсем рядом со мной. Автобус взрывается хохотом, падает стена молчания и говорить начинают все сразу. Китайцы обиженно замолкают – они уже неинтересны. А мы вдруг осознаем, что мы в Пекине. Кричим, перебивая друг друга, и уже никто точно не помнит, что он только что хотел сказать. За окном – тысячи велосипедов, небоскребы, яркое солнце и искуственные парки. Пекин представляется карнавалом, где никто не работает и все отдыхают. На улицах – толпы людей в разгар рабочего дня. И жизнь начинает казаться легкой и беззаботной. Все будет как надо, то есть хорошо.
Удивительная поездка заканчивется, когда за окном уже опускаются сумерки. Везде расцветают непонятные неоновые надписи. Ребята, уставшие, давно молчат и уже практически никто не смотрит в окно. Всем хочется, чтобы это долгое путешествие наконец-то закончилось.
Мы приезжаем в Институт Языка и тут же вступаем в схватку с нашими водителями. Памятуя слова Первого секретаря, больше 50 баксов давать отказались. Эта сумма, как я потом уже поняла, и так превышала обычную таксу. Но китайцы никогда не упустят возможную выгоду, а мы, все еще вежливые и не знающие законов выживания не только в этой стране, но и в своей собственной, тактично старались объяснить, что этой суммы достаточно. Китайцы кричали и хватали несчастного Пашу за рукава. Паша сражался стойко, но в конце-концов, сломавшись, полез за кошельком. И тут, на наше счастье, подоспел южный кореец, которому было поручено нас встретить. Быстро оценив обстановку, сделал Паше знак убрать кошелек и, что-то процедив сквозь зубы китайцам, повел нас в Университет.
Территория китайских университетов вообще очень большая. Это как город в городе. Но мы, измученные и голодные, как-то не особо вдавались в подробности. Просто шли, куда поведут. Потом нас долго держали в маленькой комнате, куда мы все не поместились, а расселись на сумках на улице. В конец измотанный Паша что-то долго доказывал сидевшему внутри китайцу. Тому, судя по всему, уже на все было глубоко наплевать, поэтому он лениво сверил свой список имен с Пашиным, потом посмотрел наши паспорта. Вся эта процедура заняла у него около часа. Потом он сдал нас из рук в руки своему подчиненному, и тот повел нас устраиваться на ночлег в иностранном общежитии.
Сначала устроили тех, кто оставался в Пекине. Они разбежались счастливые, и нас осталось совсем мало – 10 человек во главе с Пашей. Мы уныло сидели на улице и ждали решения своей участи. Паша вылетел озверевший и с плохо сдерживаемым бешенством спросил сигарету. Несколько рук сразу протянули ему пачки, Паша взял одну не глядя и жадно закурил. Все дело в том, что мест в общежитии не было. Я посмотрела на часы, и мне стало страшно – мы приехали в Пекин 3 часа назад. Столько времени было потрачено на оформление ненужных формальностей, которые, если уж они так необходимы, можно было оформить и завтра. Мне стало совсем плохо, а уж что было бы, если бы я знала тогда, что пройдет еще около 4 часов, прежде чем мы устроимся. Наш китайский проводник хладнокровно водил нас с места на место, и в каждом Паша, собрав волю в кулак и припоминая весь словарный запас, доказывал, что мы тоже люди, что мы с дороги и что о нашем прибытии было известно еще 3 месяца назад. В конце-концов нас устроили в университетском отеле. Господин Первый секретарь появился в 11:30 вечера, когда все было кончено. Он радостно потер руки, пожелал нам удачи, и, спохватившись, поздравил с благополучным прибытием в Китай… Больше мы его не видели.
Не знаю, как остальные, а я добралась до постели и уснула без сновидений.