Заснуть он так и не смог. Лежать, таращась в освещенный ярким уличным фонарем потолок, надоело, и он, аккуратно, чтобы не разбудить ее, встал и оделся.
- Ты куда? – сонно пробормотала она, не поднимая головы с подушки.
- Спи.
Он вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Фонарь, стоявший прямо напротив окна, заливал желтоватым светом всю кухню: стол, холодильник, маленькую плиту, раковину с немытой посудой, вдоль стен – полки с поделками из дерева (увлечение ее бывшего мужа). Он повертел в руках вырезанного из сучка забавного человечка, поставил его на место, взял из пачки сигарету и подошел к окну. Прикурил, глядя на мелькающие огоньки машин, на темнеющие вдоль дороги тополя, которые вот-вот должны были зазеленеть, на невысокие, еле различимые в темноте холмы, с аллеями, скамейками и клумбами, которых сейчас не было видно, но он знал, что они там, дальше за дорогой и за тополями. Под окном послышался шорох колес, коротко скрипнули тормоза, хлопнула дверь; слух резанул пьяный женский смех.
Он вспомнил сегодняшний вечер. Уже пустое бистро, от кофе и сигарет горечь во рту; усталая официантка: «Молодой человек, мы закрываемся», - и потом за спиной, громким шепотом подруге: «Чуть ли ни каждый вечер одно и тоже, напоминать приходится - сидит и сидит». Потом грубоватый голос в трубке, голос который когда-то казался таким волнующим, а теперь вызывал лишь досаду: «Да, алло. Ты? Да одна, заходи. Код помнишь?…». Она вообще редко отказывала… Пустынные улицы из окна такси, ворчание сонного водителя, отражение огонька сигареты в лобовом стекле… Потом через дверь: «Заходи, открыто!»; и, уже в прихожей, снимая куртку, пытаясь не наследить, - из ванной, сквозь шум воды: «Раздевайся и проходи, я скоро»; и, прислонившись к дверному косяку, про себя: «а зачем?».
Но не ушел… Дождался. Похудевшую, в коротком халатике на голое тело. Села, нога на ногу - чтобы подчеркнуть самое красивое, (вернее, бывшее таким когда-то); но в остальном прежняя: «Как дела? Ой! Ликер! Обожаю… Что у тебя нового?.. А я, представляешь, чуть замуж не вышла… Сейчас еще один ходит, вроде ничего такой». Липкая клеенка на столе, голова трещит от сигаретного дыма, полная окурков пепельница, пластиковые стаканчики, в которых какая-то сладкая дрянь и, наконец, - потянулась и, расстегивая халатик: «Ну, пошли? А то я соскучила-а-ась». Потом – блестящее от крема лицо, несвежая простыня и, куда-то в стену, уже засыпая: «Скучный ты какой-то».
И вот теперь – фонарь за окном. Когда он видел его последний раз, была осень, днем еще было тепло, но по ночам лужи уже прихватывал лед, и утром трава была покрыта инеем, и тоже было скверно, правда, только по ночам, но такие встречи с ней все-таки немного помогали…
Сигарета обожгла пальцы. Он щелчком отправил окурок в форточку, налил из-под крана стакан холодной воды, жадно выпил и вышел в прихожую. Не спеша, стараясь не шуметь, оделся, потом тихонько зашел в комнату. Осторожно тронул ее за плечо:
- Я пошел, счастливо.
- А-а, ну давай, там дверь… замок… Просто захлопни. – последние слова - уже в подушку.
Когда он вышел из подъезда, на улице начал накрапывать мелкий дождик, небо посветлело; тощая рыжая кошка спешила куда-то, держа в зубах замызганную селедочную голову.