Торжество разума.
Огромное, глубокое небо нависало над их головами. Свет звезд казался близким и мягким. Сквозь листву проглядывала посеребренная твердь скалы. Голая наверху, она выступала тремя ровными зубцами, словно величественная корона, отсвечивая призрачным светом.
Окса-До взглянула на Нати-Вана, и тот, различив в широко раскрытых глазах робость, легко подтолкнул ее вперед.
-Смелее, - прошептал он. - Наш бог всегда добр к тебе.
-Но я никогда не приходила ночью, - она сделала шаг, замерла. Все же пересилив себя, подошла, склонилась возле статуи. Было по-прежнему тихо, лишь журчал ручей и шелестели ветви цветочных кустов. Окса-До приникла к теплому дереву изваяния.
-Добрый, славный Сеан, - шептала она, стараясь говорить не громче источника истекавшего от ног бога, - рождающий животворную воду, дающий нам сладкие плоды. Сеан, властью которого леса полны жизнью, по милости которого женщины рожают детей, а мужичины становятся сильнее могучих диких быков. Утоляя жажду или вкушая плоды, я всегда думала о тебе, и глаза мои становились счастливы, любовь к тебе наполняла меня. Теперь я припадаю с великой просьбой, - Окса приподнялась, сняв с себя ожерелье из камней и раковин, густо нанизанных на кожаный шнурок, крепко сжала его руке. Она вспомнила, как светились на солнце эти чудные камни, как сама она сияла радостью, глядя на играющие в них краски. Как восхищались ими подруги и даже Нати-Ван. А ей, от этого, было так хорошо, тепло где-то там, в груди. Иногда даже хотелось развязать шнурок и раздать каждому по светлой перламутровой раковине, по камешку. И Нати, непременно, протянуть самый большой, тот голубовато-прозрачный, глядя через который море кажется еще синее, а небо ближе и ласковей... Она разжала ладонь и ожерелье - самое дорогое, что было у нее, выпало на жертвенник, где лежала горка таких же дорогих кому-то вещей. Глаза Оксы заслезились, но ей самой стало легко и свободно.
-Я прошу тебя, чтобы Нати-Ван стал моим, а я его, - произнесла она, доверчиво глядя на деревянный лик бога. - Прошу, чтобы жрецы соединили наши руки на обряде Светлой Звезды. И тогда, - добавила она себе, - я смогу обнимать и целовать его, не прячась далеко в лесу. Позволю ему ласкать меня даже по ночам. Груди мои тверды и полны сил - я смогу иметь много детей. Это великая радость. А Нати силен и очень смел... Что нужно еще? Ведь правда, милый Сеан?! Он защитит, накормит нас. Я буду помогать ему во всем. И каждый день вспоминать тебя! Вспоминать много раз и радоваться.
Так думала она, а он стоял невдалеке и любовался ею. Ее фигура, гибкая, склонившаяся в прошении возле величественного бога, казалась светлой, чуть розовой, как те нежные белые цветы, которые во множестве появляются после сезона дождей. Длинные темные волосы укрывали ее таинственно, притягательно, так, что Нати хотелось подойти к ней скорее, прямо сейчас, легко взлохматить эти волосы и прижать ее крепко, чтобы это было навечно, чтобы он мог всегда слушать, чувствовать дыхание ее груди, видеть, как вздрагивают ресницы, а глаза любят. Но совершить этого, пока была ночь, он не мог. Оставалось ждать дня Светлой Звезды и решения жрецов. Поэтому он, глядя на нее, тоже молил Сеана, шептал ему самые сердечные и высокие похвалы.
Окса-До встала и отошла в сторону. Наступила очередь Нати. Он перешагнул через ручей, остановился, взирая на безмолвный лик, затем, снял с себя амулет и осторожно опустил на камень, при этом нашептывая, что повторил уже не один раз.
Назад они шли молча. Нати впереди - Окса, бесшумно огибая заросли, скользила следом. Она то и дело ощупывала шею: расставшись с ожерельем, она чувствовала, как чего-то не хватает на ней, будто в ней самой. Вспоминала прелестный блеск камней, их ритмичное постукивание, когда она оказывалась в танце. Вместе с тем, перемена, которая должна произойти занимала ее все больше. Она с улыбкой думала о приближающихся счастливых днях, о любви и Нати-Ване, поглядывая, как его сильная, упругая фигура ведет за собой. Неожиданно Окса расслышала шорох сзади. Нати вмиг оказался рядом, он выступил вперед, прислушиваясь, замер. Глаза его безошибочно различили силуэт зверя, он ясно слышал шевеление мягких лап, угадывал любое движение ночного хищника. Нати-Ван, приблизившись к зарослям, согнулся и выставил копье - широкий медный наконечник блеснул, точно огненный язык.
-Если хочешь своей смерти - выходи! - произнес гордо воин. Он осознавал свою силу, но всегда хранил верность табу и напасть первый не мог. Зверь оскалился, попятился и скрылся где-то за темными стволами деревьев.
-Идем - он не посмеет больше приблизиться.
-А я испугалась, - призналась Окса,- Ты подошел так близко. Слишком... Я подумала, ты хочешь убить его. Тогда бы Сеан был рассержен на нас.
-Законы одинаковы во всех лесах. Смелый не поднимет оружие без нужды.
-Да, - согласилась она, вновь восторгаясь своим избранником, - нам Сеан дал разум и уподобил себе не для того, что б мы умели убивать.
Внизу показались хижины, в свете костров виднелись фигуры еще не спящих людей, слышались их голоса и чье-то пение. Ветер доносил аромат готовой пищи, запах горячей краски и дыма. Все говорило о том, что завтра будет праздник - день Светлой Звезды. Нати-Ван зашагал быстрее, Окса-До едва успевала за ним.
Гогора, старший жрец был, как никогда, хмур в этот день. Его одежда - короткий плащ из оленьей шкуры, расшитый крашеными раковинами и медными лепестками, в полумраке жилища не казался уже столь нарядным, как утром. Он стоял возле двери, наблюдая за приготовлениями к обряду. Между хижин крытых глянцевыми листьями моа уложили ветки и хворост для большого жертвенного костра, рядом устанавливали Главный барабан - широченный обруч, обтянутый кожей. А жрец мрачнел, становясь сер лицом, как его длинные седые волосы. Может быть, в этом была повинна туча, скрывшая солнце и часть неба, угрожавшая к ночи затмить весь небосклон - тогда не будет видно Светлой Звезды. Но скорее он думал о Джави-Ларе - своем сыне, о том, что он упорно не желал учиться великой премудрости говорить с Сеаном, а значит, он никогда не займет его место - место старшего жреца. Он думал о том, что Джави, может быть самый рослый и сильный в племени, до сих пор не выбрал себе девушки - Сеан не награждал его любовью, и это было очень дурным знаком. А Окса-До?! Да есть ли кто красивее ее? Подвижней в танце, искусней в женском умении? Как бы он хотел видеть их вместе! Но теперь уже поздно. Сеан соединяет Оксу-До и Нати-Вана - его закон свят, и он, старший жрец, вряд ли что может изменить. Так размышлял он, не слыша, как вошел его помощник, жрец Рамбас.
-Пора, - сказал он, обнажая на своей груди замысловатые разноцветные украшения и, улыбнувшись, добавил, - Я ходил к Сеану, просил его, как ты учил и как познал я сам.
- И что?! - нетерпеливо воскликнул Гогора.
-Наш бог добр... Туча уходит - небо будет ясным.
-Джави-Лар ходил с тобой?
-Нет, он выбрал валить сухие деревья в лесу. Вместе с вождем.
-Что ж, дело его, - не без горечи отозвался старший жрец. Они вышли, направляясь к площадке возле костра. Там почти все было готово. Туша жертвенного быка расчленена по всем правилам; части предназначенные для сожжения, сдобренные душистыми травами, лежали на деревянном каркасе, обтянутом шкурой. Поодаль женщины нанизывали на жерди остатки мяса для еды, другие давили сок из оранжево-красных плодов. Среди них находилась и Окса-До. Гогора узнал ее издали по раскрашенной яркими красками накидке, по быстрым, ловким движениям.
Жрецы обогнули площадку и остановились в тени деревьев, напротив фигуры Сеана, уменьшенного подобия той, что у истока ручья. К ним присоединились Линшеб и Холфен - двое младших жрецов воды и жертвенного огня.
-Все готово, но почему-то еще не вернулся вождь, - заметил Холфен. Широкие кожаные ремни туго стягивали его грудь. Он дышал тяжело, чуть похрипывая. Измученный жарой, жаждой и впившимися в его тело знаками, жрец казался похожим на мученика Руф. Лицо, покрытое сажей и грязным потом, безмолвно торопило начало обряда, с которым вновь придет избавленье до следующего раза.
-Нужных деревьев поблизости нет, и вождь повел людей к Мокрым скалам, - ответил Рамбас. Проникаясь жалостью к Холфену. он мягко улыбнулся и только добавил. - Осталось немного, они уже должны возвращаться.
Линшеб молчал, обозначая холодное равнодушие, как подобало жрецу воды. Хотя где-то в глубине и он таил ожидание, некий божественный трепет. Ведь это был первый священный день после того, как он стал младшим помощником Гогора.
Солнце давно переступило полуденную черту, и зной будто спадал. Грозная туча, гонимая властью богов, уплывала за горизонт. Клубилась там и, разрываясь желтыми языками, блекла, исчезала.
-Поторопитесь, - сказал Артогус, - времени осталось мало, мы можем не успеть. Сеан не ждет, как не ждет нас ни день, ни ночь. - Он, чтобы лучше видеть, как исполняют его волю - волю вождя, поднялся на каменный уступ.
Вскоре вереница людей несущих тяжелые бревна для жертвенного огня скрылась. Вождь проводил взглядом последних, вскарабкался еще выше. Он был стар, и подъем утомил его, вызывая отдышку, тянущую боль в мышцах. Но Артогус, стараясь не замечать этого, стал пробираться к площадке на самой верхушке скалы. Оттуда он мог оглядеть лес, что не делал уже давно. С высоты видно многое: где больше сейчас спелых плодов и где удачливей будет охота. Все, все, что нужно его племени глаза могут определить с высоты. Поднявшись, он долго вглядывался вдаль. Потом сел и подумал, что становится слишком стар, что уже не может быть полезен своим людям, как раньше. И скоро придется искать замену - молодого, полного сил. Таким может оказаться Джави-Лар - похоже, жаждущий этого. Тогда для всех будет очень плохо. Сами боги разгневаются за подобный выбор, для племени настанут темные дни. Так думая, он встал, чтобы спуститься и поспешить за своими.
-Ты слишком стар, вождь, - неожиданно услышал он. Перед ним стоял Джави-Лар. - Совсем уже немощен. Но назначить преемника не спешишь. Это не хорошо. Я задумался, как бы помочь тебе.
Артогус ответил не сразу, казалось, что он ждал этого. Ждал, как мудрый определенного давно судьбой.
-Мне все известно, Джави. И то, что ты ищешь способа убить меня. Вот только Сеан не простит. Нарушивший великий закон не будет жить долго, - сказал он, глядя в глаза сына жреца.
-Но ведь ты можешь помочь мне. Шагни со скалы сам. Сам, - повторил он, - так будет разумно. Ты убережешь наш народ от гнева богов, и я буду чист. Так или иначе, только я способен править нашим родом.
- Этого я и не хочу, - так остро Артогус, наверное, впервые почувствовал, как дряхло его тело, как слепы были его недавние мысли. Пришел тот темный миг, и он бессилен перед ним. Он вознесся мольбой к Сеану, Светлой Звезде, чей час был уже близок. Нет, не своего спасенья просил он...
Артогус подошел к самой кромке обрыва и, глядя вниз, вдруг вспомнил то, что случилось с ним много лет назад. Тогда он, оступившись, упал отсюда. Волей судьбы его понесло вправо, где спуск был более пологий, колючие кусты лишь расцарапали спину и ноги. Надежда затеплилась в душе старика. А что, если и сейчас так? Что, если нечистым рукам Джави-Лара, переступившему самое святое, предпочесть падение, отдаться воле богов? Может, острые камни пощадят его и тогда он, пусть израненный, искалеченный доползет до селения...
-Хорошо, - сказал старый вождь, - Я сделаю, как хочешь ты - убью себя сам. Но даже так - ты не будешь чист перед богами. Сами мысли твои грязны.
- Мои мысли слышны только мне.
-Ты еще слишком мало познал... - Артогус не торопился. Он беззвучно, но с великой мольбой взывал ко всем святыням, все надеялся на чудо. Затем, повернувшись к убийце, тихо произнес, - Я разобьюсь, а тело мое пусть лежит пока здесь. Не омрачай сегодняшний праздник. Скажи жрецам, что я пожелал остаться на этой вершине, ближе к Светлой Звезде, наедине с ней.
-Ты мудр и горд по-прежнему. От тебя это перейдет ко мне, как передаются силы быка воину, убившему его, - Джави-Лар улыбнулся и почтительно поклонился вождю.
-Глаза Сеана повсюду, - сказал тот и бросился с обрыва.
Сын Гогоры опустился на колени и обратился взглядом к скрытой холмами долине, где брал начало рожденный богом ручей. Отсюда нельзя было разглядеть ни великое изваяние, ни священный дом - трезубую скалу, однако его сердце сжималось часто, губы зашептали молитвы, немели, то приговаривали: - Не я, Сеан, не я убил его! Ты видел сам!
Джави-Лар вскочил на ноги, его зоркий глаз уловил движение ветвей внизу. В тот же миг на опушке появился Нати-Ван.
-Я вернулся за вождем, - сказал Нати, когда они сблизились.
-Артогус... Он ушел к... предкам, - Джави остановился, опираясь на копье, и закрыл глаза.
-Что такое ты говоришь? Сегодня?! В день великого торжества?!
- Да! Сегодня! Пожелал так... В день Светлой Звезды, - ответил он, - Нам этого не надо понимать. Его воля ясна только богам. А я не мог ничего изменить.
Лишь теперь Нати различил на голых камнях за спуском распростершееся тело Артогуса. В несколько прыжков он очутился там и, склонившись, припал к груди вождя.
-Сердце еще бьется, Джави! Слышишь?! Не могу поверить!.. Зачем ему было так умирать?! Может, поспешим к Гогоре?
-К Гогоре?! Ты не понимаешь, мой друг... - Джави-Лар оперся на обломок скалы, его глаза с ужасом взирали на кровавый след, то возвращались к телу вождя. - Ты просто не понимаешь. Он решил покинуть нас. Уйти навстречу Звезде. Поэтому сегодня... Наш долг помочь ему. Твой долг, Нати. Я не могу - в тебе всегда было больше отваги. Избавь его от мучений.
Нати молчал. Странное чувство одолевало его. Мысли путались. Будто на смену светлой радости чудилось движение беды, чего-то пугающего, непредсказуемого. Он по-прежнему не мог понять, почему мудрый Артогус избрал смерть здесь и так. И почему именно в этот день, когда его ждала Окса-До, желанная уже много лет. А вождь умирал... Это могло значить, что все старания его, Нати-Вана, тщетны. Праздник превратится в дни скорби. Окса-До станет недосягаема надолго или навсегда. Великий, добрый Артогус отходил к предкам... Неизвестно, кто займет его место. Все могло перемениться, даже обратиться общей бедой.
-Сделай это, - снова попросил сын Гогоры.
-Что? - не понял Нати-Ван, но уяснив весь ужасающий смысл, мотнул головой и попятился.
-Сделай же, - настоял Джави-Лар и протянул копье, - Он просил. Пока сердце бьется, мука жизни не покидает его. Сам Сеан просит тебя - я слышу. Ну! - он вложил оружие в руку Нати, подтолкнув его, зашептал слова о долге.
Нати-Ван поднял копье, целясь в грудь. Рассудок его замутился, всегда верная рука дрогнула, и он ударил - ниже. А вождь, сраженный болью, открыл глаза. Смерть на миг отпустила его, и он хрипло проговорил: - Нати!.. Ты здесь... Там, на скале... Там Джави-Лар!.. Он мой убийца!
Наверное, небо упало на землю, и та низверглась под тяжестью. Будто воля богов рушила все вокруг, и солнце сияло пустой темной дырой. Нати свалился перед убитым Артогусом, затрясся в ужасе и рыданиях.
-Встань! - сказал опомнившийся первым сын Гогора, - Артогус был слишком стар - он не мог больше править нами! Я поступил справедливо! Теперь разумный выбор за тобой! А ты лишил его жизни так же, как и я. Мы с тобой соединены одним: или вместе погибнем, или ты, помогая мне, обретешь новую силу. Я должен стать вождем, Нати! Подумай сам, хорошо подумай! Лучше, если о случившемся не узнает никто. Тогда и Окса-До будет твоей, а я во многом буду полезен тебе, как и ты мне. Слышишь, Нати! Пока жрецы пусть думают, что Артогус избрал семь дней одиночества. Потом мы сожжем его тело, как требует табу. Принесем Сеану великую жертву - он великодушен. Он нам простит все - я обещаю тебе!
Весть, будто вождь решил остаться в эти дни с лесом, удивила жрецов. Но воля Артогуса свята - никто не собирался обсуждать ее. Он всегда поступал мудро, желая блага другим, лишь потом вспоминая о себе. Весь народ, предавшись торжеству, скоро забыл о странном решении Артогуса. С яростным гулом полыхал Большой костер, воины стали подвижной цепью, двинулись кругом, принося огню все новую пищу и восхваляя бога. И пламя, слышало их - взлетало огромными крылатыми языками, за угасающим закатом ярко освещало лица полные торжества. Даже расколотое сердце Нати-Вана начало вздрагивать ровнее. Тот священный страх, который он пытался побороть, заглушить в себе, который терзал душу и отражался в глазах, начал куда-то растворяться. Подвижная фигура Оксы, на противоположной стороне круга, каким-то волшебством отвлекала его от случившегося возле Мокрых скал. А душистый дым трав пьянил, шаг за шагом окутывал блаженной беззаботностью. Вскоре Нати-Ваном овладело великое, посланное Сеаном чувство, что уже испытывали другие. Все сливались в едином дыхании, каждый становился неразделимым звеном движущейся цепи, движущейся волей богов, меркнущего костра, светлеющих звезд.
Голос жреца протяжный и звонкий - казалось, поет само небо - волновал Оксу-До, задевал в ней тайные струны, они звенели в ее душе и теле. Бой Главного Барабана, сотрясая воздух, рождал ритм, подчинял себе движения всех танцующих. Окса шагнула вперед, повинуясь уже не рассудку - чувства и желания несли ее. Она, как волна хлынула навстречу своему избраннику, стоявшему в мужской цепи, могучей и гордой. Едва коснувшись, спружинила, набежала вновь. И теперь людские ручейки перемешались, слились в поток и понесли их к бугру, где рядом с изваянием Сеана, стоял Гогора, Рамбас, освобожденный от пут обряда, Холфен и, замерший в священном спокойствии, Линшеб. Все было как во сне. Божественно. Волшебно. Линшеб окатил водой и Нати, и Оксу в знак покровительства великой стихии. Холфен, склонившись над огненной чашей, вдыхая душистый дым, зашептал заклятия, а Гогора, воздавал моления Светлой Звезде. Потом их руки соединились. Все, повторяя его слова, смотрели в небо, где в самом зените сияла голубая звезда ярче тысяч других. Но вдруг случилось необъяснимое: у горизонта появилась другая звезда. Она была во много раз крупнее их Светлой. Удивительно быстро восходила к центру небосвода, затмевая блеском другие и наводя смятение даже на жрецов.
* * *
Звездолет вот уже пятые сутки исправно кружил над планетой. Наклонение орбиты тридцать два, высота - четыреста - самая удобная для наблюдений. Чуткие приборы разом охватывали всю поверхность. Квантовый мозг группировал, обещал данные, составляя полную информационную картину. Иногда выделялись какие-либо аномалии и, по мере важности, доводились до дежурных.
В зале оптических наблюдении, в такие дни становилось особо людно. Сюда стекались все свободные от вахты, чтобы после долгих дней надпространственной тьмы поглазеть на близкую звезду и, конечно, ее планеты. Экраны занимали всю поверхность стен зала создавая объемную, почти живую панораму любого уголка исследуемого мира, а компьютер с безошибочной математической точностью доносил сюда далекие звуки и запахи. Только появление Главного отпугивало любопытных - тогда все уныло расходились по своим местам.
-Объект в общем заурядный, - сказал Главный, когда удалились последние ротозеи. - Если не ошибаюсь, - КХЗ-513.
-КХЗ-513Е, - подтвердил капитан, - по новой планетарной классификации. Населена гуманоидами биологически почти единичными нам. Их цивилизация только зарождается. Девственный мирок по существу.
-Иными словами: дикая, мало интересная планета, - заключил Главный. Он разительно контрастировал с капитаном в одежде. Мешковатый свободный костюм преувеличивал размах его плеч, казался нелепым в соседстве со строгим отглаженным мундиром командира корабля. Так же несовместимы казались их лица: одутловатое, бледное Главного с крупными веснушками и приплюснутым носом, и смуглое сосредоточенное капитана, с ясными зажженными энергией глазами.
- Я успел в этом убедиться, - продолжил он, - заселять ее вряд ли придется - слишком отдаленный, неудобный район. Но здесь действительно есть существа внешне похожие на нас. Это налагает на меня с вами некоторую ответственность. Верно? Вот я и думаю, что полезного можно сделать для этой, как вы выразились, цивилизации. Что молчите, капитан?
-Да, пока они не на высокой ступени развития, наивны беспечны, как дети, - звездолетчик даже улыбнулся, вспоминая живописные пейзажи планеты и ее обитателей, - наверно когда-то и мы были такими.
-Ну не надо сравнивать, - главный недовольно поморщился, - Это будет очень неправильно. Вы слышали их мысли?
-Отчасти. Они весьма любопытны, наивны и, вместе с тем, глубоки. Их даже не легко понять во многом.
-Нелегко понять?! Нам, шутя понявшим 21673 В, 6376 НС, многих других, чье развитие хотя бы немного соотносилось с нашим, - главный взволнованно встал и заменил изображение планеты звездными россыпями космоса. - Что вы хотите понимать там, они дикари, их мозг пуст и нет в нем ни единого грамма знаний полезного нам.
-Я имел в виду не это, - тихо оправдался звездолетчик.
-А я и не хочу говорить об этом. Мне вчера пришла одна мысль, - он выдержал паузу, интригуя капитана улыбкой, - мы можем значительно помочь им. Ускорить их прогресс на тысячи лет. Нет, разумеется, речи нет о передачи знаний в чистом виде. Доказано много раз: это бессмысленно, убийственно для них. Я думаю сделать один простой и гуманный шаг, - капитан молчал, и главный продолжил, - нужно воздействовать на самое их начало, на корни их бредовых воззрений на действительность. Да! Пересадить их на новую почву, сдобренную нашим виденьем мира - вот где будут быстрые и крепкие всходы! Вы же заметили, как бедна, как плачевна их культура и все ее составляющие! Культура... Я даже боюсь произносить это слово, применимо к ним. Дикарский ракурс воззрений на мир. Да! И мы разумно и милосердно изменим его! Боги, догматический уклад, слова маразматика жреца или вождя и над всем слепая вера - вот их главный тормоз! На многие века. Следование глупым канонам, бесчисленные жертвы мнимым носителям культа, и на все это столько пустого труда, времени, унижения самих себя! Да, мой друг! - Главный остановился, взгляд его полнило вдохновение: - А мы можем все это. Разрушить до основания! Стереть к чертям! Понимаете?! Это будет великое и очень гуманное разрушение! Разрушение ненужного и откровенно вредного! Да, да! Торжество разума, я бы сказал! Торжество разума - каково звучит?! Клянусь, мы сделаем это! Подготовим программу за десять - двенадцать дней. Нет - раньше! Несколько порций психоболоидного воздействия, и они навеки останутся благодарны нам.
-Это опасный шаг, - возразил капитан, он редко когда спорил с Главным и в таких случаях чувствовал себя неловко. - Я думаю, их молодая цивилизация вполне самодостаточна. Воззрения на мир будто соответствуют их нуждам. Такое вмешательство стало бы очень опасным. Мы действительно способны многое разрушить, но дать им взамен другую культуру, пожалуй так же сложно, как заставить цвести чудный флаор в безжизненных пустынях Мору. Здесь надо подумать много раз. Переход из веры в безверие, пусть даже осмысленный не может пройти безболезненно. И тогда не избежать больших жертв.
-Что вы такое говорите, капитан?! Возможно, без жертв здесь не обойдется. Но кто станет этими жертвами? Несколько служителей лживого культа? Проповедников, чей разум слишком погряз в догме? Знайте - сила всегда в новом, и мы должны эту силу освободить!
-Я считал, что смерть, любая смерть оправдана лишь тогда, когда за ней стоит чья-то жизнь.
Главный встал и принялся расхаживать быстрыми нервными шагами вдоль ряда кресел. Он не любил, когда с ним не соглашались и теперь некоторое время молчал, все продолжая благодушно улыбаться и поглядывать на капитана.
-За целый год совместной работы я только сейчас понял, что вы, все же, философ, - остановившись, сказал он, - это лестно. Мне нравится работать с умными людьми. Но, друг мой, вы еще недостаточно крепки, аргументированы в своих мыслях. Вот, что я вам скажу: великая идея выше жизни. Намного выше! И даже тысячи, миллионы смертей вполне оправдывают ее. Таково торжество разума! Вдумайтесь, чего бы мы достигли, если бы так были скупы на собственные жизни? Наша цивилизация потому и велика, что жертвы на общее благо всегда считались делом почетным. Хорошо подумайте над этим, - он предостерегающе поднял руку и капитан, желавший возразить, вынужден был вновь слушать его, - Вы хотите сказать, что каждый в праве жертвовать только сам собой? Нет! Это в корне неверно. Мы великая цивилизация и давно уже прошли тот, тысячелетний путь, который предстоит пройти им. Нам с высоты великих знаний, могучей культуры виднее их истинные помыслы и пути. И, поэтому, мы в полном праве определить их, хотя бы немного приблизить к себе. Это великая, гуманная идея! В ней и выражается наша мудрость.
Все было готово, и капитан поспешил доложить главному. Чаша психоболоидного излучателя, вынесенная на кормовую часть корабля, укрытая надежными экранами, хорошо просматривалась мониторами второй палубы. К стрелообразному выросту в ее центре тянулась сеть кабелей, самый толстый и длинный, проходя почти над всем корпусом звездолета, исчезал возле носовой надстройки. Там он соединялся с генератором и квантовым мозгом, уже готовым провозгласить великую идею.
Капитан, выполнив возложенную миссию, покинул пост и спустился в свою каюту. Отсюда, сквозь прозрачную панель, особо хорошо была видна планета. Она проплывала внизу, зеленовато-голубая с ватной дымкой медленных облаков. Синими, сверкающими ясным светом, морями.
Капитан уперся руками об выступ стола и замер. Глядя вниз, он в мыслях вернулся к разговору с Главным, соглашаясь, сотни раз не соглашаясь с ним. Он подумал о том, что его народ привык замечать в чужом лишь внешне броскую оболочку, видеть только утилитарный смысл и яростно отвергать все скрытое и непонятное для загрубевших чувств сразу. Но разве можно так, судить чужую, совершенно другую культуру? Пусть даже не столь развитую, не столь мудрую? Не лучше ли попытаться заглянуть в нее, понять, начиная с доступных мелочей да простых чувственных аналогий?
Он внезапно подумал, что его родная цивилизация остается по-прежнему нищей. И если так, то будет нищей века, как не были бы могучи их корабли, как не быстро бы решали сложные задачи компьютеры. Сколько же богатства растворено в мире созданного разными умами и разными душами! И, если бы нашелся кто-нибудь, который смог оглядеться, осмыслить, отобрать и соединить все лучшее. Нет, не логически холодно, не предвзято. А терпеливо, бережно и дорожа каждой частью, выделить и соединить все богатства мира. И затем преподнести, показать их всем да сказать, смотрите, слушайте и неторопясь понимайте. Как бы изменился весь мир!
Он подумал о том, что, может быть, народ его слишком рано забыл Бога. И эта, великая идея, навязанная другим, может обернуться великой бедой.
Капитан вдруг почувствовал себя бессильным, мелким и ничтожным. Но что мог сделать он - одна из звеньев прочно скованной цепи. Его голос был тих среди миллионов других, а воля, и та, регламентирована законом.
Экран чуть померк, часть огромной энергии корабля устремилась к излучателю.
* * *
Лес погружался во мрак. Воздух темнел, густел так же быстро, как вдали угасали последние отблески заката. Ветер слабыми дуновениями доносил душные испарения южных озер и запах цветов, почему-то казавшийся тревожным. Все ярче в небе утверждались звезды, их свет холодный, как жало острый, прикасался к прячущейся в ночи земле.
Окса-До присела на деревянный сруб. Нати-Ван остановился рядом, повернулся взирая на догорающий внизу костер. Окса, укрывая плечи, туже стянула накидку, поежилась и, глядя на Нати, вновь вернулась к своим мыслям. Ее глаза стали печальны, а губы обиженно поджались. Что-то неуловимое и глубокое, словно космическая бездна разделило ее и Нати. И это что-то с каждым днем разрасталось. Нити, связывающие их так прочно, утончались и рвались. Она, не понимая, чувствовала внезапную перемену в своем избраннике. Чувствовала, как цветок выросший в ласковом тепле чувствует движение губительной стужи. Нати становился непонятен ей и как-то нехорошо молчалив, даже его слова любви и взгляд обращенный к ней были будто не его, казалось - миг и они обернуться злой усмешкой. И лишь в те минуты, когда священный огонь зажигал их обоих, когда он, жадно целуя, ласкал ее, она забыв обо всем, внимала светлой радости посланной Сеаном, тогда вся прелесть, вся великая блажь мира становились только отблеском его, любимого ею Нати-Вана. Но это случалось недолго - сумрачная пропасть опять разделяла их. Может, в этом был виноват Джави-Лар, который все чаще появлялся с Нати и уводил его далеко, что-то нашептывая. Он должен был стать вождем вместо исчезнувшего доброго старика Артогуса. Должен, по закону самого Быстрого и Сильного. Разве только Нати-Ван мог противостоять ему, если он и проиграл бы в беге, умении владеть копьем, то обязательно победил бы в знании Мудрости Леса. Но Нати отказался от состязаний, что удивило всех, и встревожило Оксу-До. А может, в этом была виновна новая звезда, которая, быстро пролетая, появлялась уже не первую ночь. Одни говорили, будто это - сам Артогус, превращенный Сеаном в вечный свет. Но другие, большинство жрецов, считали, что новая звезда - злая, она убила их вождя, угрожает им всем и нужно молиться, молиться богам, просить защитить от страшных бед. Так же думала и Окса-До. Она смотрела по ночам на чужой, холодный, низколетящий свет и казалось ей, будто живет там сердце рожденное не богами, лишенное любви и добра. Будто взирают на нее с неба невидимые глаза, холодно, насквозь.
Нати-Ван присел рядом и Окса-До, прижавшись к нему, негромко спросила: - Нати, что происходит с тобой?
Он не ответил, продолжая наблюдать за пролетавшей звездой. Внезапно ее свет стал ярче, небо вокруг озарилось зыбким радужным ореолом.
-Смотри! - вскакивая, воскликнул Нати-Ван.
Окса-До раньше почувствовала, чем увидела перемену в ночном небе. Ей показалось, что сверху кто-то громогласно выкрикивает слова, мысли неведомые ей, те, что она никогда не желала знать. Они чужие, бредовые, сумасшедшие вонзались в ее сознание принося нестерпимую боль, то ледяной озноб, то волны жгучего огня. Звезда уже исчезла за горизонтом, а Окса все сидела околдованной, не в силах пошевелится. Чужие мысли роились в ней, как насильно влитое в горло горькое дурманное зелье.
Нати-Ван повернулся к ней и вдруг сказал: - Эта звезда непроста. Она дает мне силы, много сил. Я становлюсь равным Сеану! Слышишь, Окса?! Могучей его! - глаза Нати заблестели дерзко и восторженно. Шагнув к возлюбленной, он сжал ее руку и притянул к себе, - Клянусь, как глупы мы были раньше... Великая звезда пробудила мудрость в нас и силы, огромные силы! Неужели ты не слышишь их?! - он приложил ее ладонь к своей груди, но Окса, качнув головой, попятилась.
-Нет, - настоял Нати,- ты должна почувствовать это!
-Мне страшно, - прошептала Окса-До. - Я на миг подумала почти о том же, и мне стало очень страшно. Твои слова ...Ты не можешь сравнивать себя с нашим богом, Нати! Пожалуйста, не думай так! И ты и Сеан для меня дороже всего на свете!
-Глупая, его просто нет. Да, его нет! - уверенно заключил Нати и, осознавая свою дерзость, победно взглянул на Оксу. - Мы все были глупы, позволяя жрецам и старикам дурачить нас. Приносили бессмысленные, отдавая им самое лучшее. Теперь все кончилось!
-Молчи! - взмолилась Окса, - мне страшно. Страшно! Будто рушится все кругом и я не знаю чем мне дышать, куда и с кем идти. Кому теперь смогу довериться я, отдать свою радость и слезы. Будто вся жизнь теряет смысл и все наши дела, вся наша забота теперь для пустоты. Невыносимо думать так!
-Сила всегда в новом, - он взывая к разуму встряхнул ее за плечи. - Я уже знаю, вижу наперед каждый свой шаг, и ты пойдешь за мной.
-Что за слова говоришь ты? Наша сила в том, что передали нам предки. Забыв об этом, лишившись памяти мы слепы и немощны.
-Неужели свет великой звезды не был услышан тобой... Идем, идем в деревню. Знаю: Джави-Лар, все думают так же, как я. Он повернулся и зашагал к селению.
Окса-До было ступила за ним, но бессильно опустилась в траву и из ее глаз потекли слезы. Шагов Нати уже не было слышно, когда она вскочила, еле сдерживая рыдания, бросилась к ручью. Она желала скорее достичь Сеана, припасть к теплому дереву его ног, не отпускать их никогда. Никогда не возвращаться к тем бредовым мыслям посланным злой звездой.
Нати-Ван спускался по тропе вниз, часто взирая на звездное небо и улыбаясь ему. Только теперь, первый раз за много дней после смерти Артогуса он чувствовал себя легко и свободно. Больше ничто не страшило его, а великая мудрость, даренная небесами, чуть пьянила рассудок, как дым священных трав на празднике. Грудь вздымалась радостными могучими вздохами и шаги были широки и тверды. Он даже не слушал звуков леса, лишь крепко сжимал копье, гордый, уверенный в любой миг в своей силе, умении.
Гогора умирал. Кошмарная ночь прошла, но мало что изменилось. Разве только темноту сменил свет утра. Он лежал на ложе устланном шкурами, укрытый теплой накидкой совсем не согревавшей его зябнущее тело.
У окна стояли Линшеб и Рамбас, их лица казались одинаковыми; одинаково отражали ужас, растерянность и что-то еще - то, что как зараза одолевала каждого в эту ночь. Жрец жертвенного огня - Холфен был послан за Джави-Ларом и не возвращался слишком долго. У входа в хижину столпились женщины. Слышались их тихие молитвы, другие, запуганно шепчась, делились рассказами о видениях посетивших их. Мужчин почти не было видно, только небольшая группа молчаливо восседала у дальних хижин, примыкавших к навесу.
Жизнь покидала старшего жреца. Ночной кошмар не рассеялся для него и утром. Он, все реже открывая глаза, вздрагивая повторял:
-Сеан... Ответь же - нет! Не может быть!
Его лицо не выражало ни страха, ни мучений, скорее их просто не было. Только в глазах иногда вспыхивало страстное желание: сказать что-то всем. Но этому случиться оказалось не суждено. Жизнь оставила его до того, как в комнату вошли Джави-Лар и Холфен.
-Он мертв, - дрогнув в голосе сообщил Рамбас.
Сын Гогоры подступил к ложу, приложил ладонь ко лбу умершего и чуть позже сказал:
- Собирайте всех на площади церемоний - я буду говорить.
-Сейчас рано говорить, - ответил Рамбас. - Нужно подождать до вечера, и все это осмыслить.
-И не раньше, чем мы предадим огню Гогору, - подхватил его Холфен, - иначе гнев Сеана не обойдет нас.
-Мои слова готовы. А гнев Сеана... - Джави-Лар скупо улыбнулся, но вмиг стал серьезным, - Я защищен от него, так же как и те, кто будет со мной.
Джави-Лар повернулся и решительно вышел из отцова жилища.
-Сумасшествие овладело всеми, - глядя в окно сказал Холфен. - Даже меня это не обошло, - добавил он, так чтобы его слышали только Линшеб и Рамбас, - Звезда, посланница злых духов, вселилась в нас. Я думаю так, как не мог думать раньше и, хуже того, мне это кажется правильным. Будто Сеан умер в нас или его не было никогда... Вы то понимаете?! Огонь, священный огонь, чья сила была для меня божественной, вызывала восторг и трепет, теперь лишь покорно служит мне. Наверное, люди и боги поменялись местами.
- Я понимаю тебя, - прошептал Линшеб, - все вверх дном. Вода, огонь, боги - наши слуги, как это страшно!
- Я понял случившееся еще перед рассветом, - Рамбас говорил неторопливо и достаточно громко, как он привык говорить перед своим народом, - вместо того, чтобы подойти к к Сеану и поклониться ему, я сократил путь пройди мимо изгороди. Потом мне подумалось, что мы сжигаем слишком много ценных деревьев в жертвенном огне. Что можно жечь их гораздо меньше и даже вообще отказаться от этого. Подобные мысли понеслись одна за другой; я думал, что наши женщины слишком горячи в танцах и о том, что им нужно больше скромности и меньше похвал. Холодный беспощадный расчет во всем овладел мной: я был готов мерить каждый свой шаг, каждое движение, дабы не допустить чего-то лишнего, ненужного. Трепет в моей душе, недавнее восхищение миром, данное богами, угасало. Не знаю, что и осталось сейчас, но так быть не должно! - Рамбас распахнул плащ, его грудь вздымалась взволнованно, часто. - Пришла большая беда. Джави-Лар уже сказал свое слово, и вы его поняли.
Жрецы молчали. Холфен уныло глядел на желтое морщинистое лицо умершего Гогоры. Линшеб, тронутый прямотой речи Рамбаса, нервно перебирал пластины браслета на запястье. Его глаза с испугом отыскивали Джави-Лара среди собравшихся.
-Слушайте меня, - прервал молчание Рамбас, - или мы сейчас отстоим силу наших богов, на которую пока не стоит надеяться самим. Или нас убьют, как обманщиков. Людьми будут править желания лесных хищников и на долгие времена несчастные станут легкой добычей, злых умников подобных сыну Гогоры.
-Что делать нам? - уныло спросил Холфен.
-Джави-Лар собирает народ, мы должны оказаться там раньше его. Те, кто может понять нас, должны скорее присоединиться к нам. И этому я отдам все свои силы и умения.
-Идем, - согласился Линшеб.
Большинство из собравшихся мужчин оказались вооружены. Почти половина их столпилась возле Нати-Вана. Тот молчал, зато Беел-Кан и Ланг-Дро выкрикивали наперебой призывы к торжеству нового порядка. Другие негромко вторили им или, не скрывая восхищения, взирали на новых кумиров, одобряя, кивали головами. Рамбас прошел мимо их и улыбнулся, как ни в чем не бывало. Эта улыбка ему стоила многого. Теперь он понял, как стал слаб, беспомощен перед объятыми сумасшествием соплеменниками. Жрец остановился рядом со священным кругом, выложенным из камня перед изваянием Сеана. Линшеб стал рядом с ним. На них пока никто не обращал внимания и Рамбас, притянув к себе младшего жреца, сказал:
-Если народ расколется: часть пойдет за нами, другие против нас, то не избежать крови - они перебьют друг друга. И мы должны не допустить этого. Пусть все станут против нас, тогда жертвами быть только нам.
Линшеб впрядали думал так же, он чуть повернулся и украдкой взглянул назад, за статую бога. Там среди густой листвы прятался Холфен. Он должен был, пользуясь затаенными веревками привести в движение изваяние. Веревки, укрепленные к основанию статуи, раскачивали бы его, издавая звук похожий на глухой человеческий голос. Это "таинство", по расчету жрецов, могло вновь вернуть веру в силу Сеана. Так же, Холфеном был заготовлен самовоспламеняющийся состав из особых минералов собранных у далеких гор и измельченных в порошок. Жрец неожиданно возникший в священном кругу, после эффекта движущегося Сеана, должен был всем на удивленье воспламенить землю у своих ног. Кое-что запас и Линшеб. Он надеялся на эти уловки, верил в магию слов Рамбаса.
-Я пришел говорить и жду, когда вы станете готовы слушать меня, - провозгласил Рамбас. На голой вытоптанной площадке собралось почти все племя. Вмиг болтовня и выкрики стихли, все повернулись к жрецу и тогда он продолжил, - Многие сотни лет наш народ живет на этой земле, мудро устроеной Сеаном. Он напоил ее рождающей жизнь водой, согрел огнем. Сотни лет наш народ радовался этому дару, а боги лишь преувеличивали его. Мы жили и ни прадедам нашим, ни отцам не было ничего дороже милости Сеана. Ничего более не желали и желать не могли они...
-Невежество - вот их удел, - раздался голос Джави-Лара, он отделился от толпы и вышел вперед. - Так было, но это не значит, что мы должны делить их скотскую долю. Жрецы ежедневно лгали, убеждая в могуществе Сеана , которое было выдумано самым лживым из них. Теперь мы знаем, что это не так. Великая звезда открыла нам глаза и мы можем оглянуться назад, чтобы, увидев низость своего прошлого, навсегда забыть о нем. Разрушить, испепелить всякое напоминание о нем и скорее двинуться по новому, пути - пути торжества разума!
Джави окинул победным взглядом жадно слушавших его соплеменников. Будто все были согласны с ним, и крики одобрения подтвердили это.
-Вы хотите отрицать мудрость ваших отцов?! - Рамбас почувствовал, как спокойствие покидает его. Он спустился ниже, возмущенно вглядываясь в лица Нати-Вана, Беел-Кана, стоявших рядом с ними, и, повышая голос, вопросил:
-Вы отвергаете могущество Сеана?! То бесконечное добро, которое он сделал для всех?! Отвергаете научившего нас добру?! Так значит, вы отвергаете само добро!
-Я отвергаю могущество Сеана во имя разума, - Джави-Лар, крепко сжав копье, поднял его перед собой. - Все знают, что ступившего с оружием в священный круг, будет послана богами мгновенная смерть. Так вот я проверю этим "божественное" могущество! - Он, не опуская оружия, слегка оттолкнув оторопевшего Линшеба, вошел в круг и медленным шагом направился к фигуре бога. Неожиданно она качнулась, издавал гулкий неодобрительный звук. Сын Гогоры замер вместе с десятками других, стоявших за его спиной, но вдруг его глаза уловили легкое движение в листве впереди и тут же статуя вновь качнулась, издавая более громкий неприятный звук. Джави выпрямился, бросился к изваянию и яростно выкрикнув метнул копье в деревянное тело Сеана. Потом в несколько длинных шагов он влетел в гущу кустов и столкнулся с испуганным Холфеном.
-Презренный лжец! - завопил он, выхватывая веревки, тянущиеся к идолу, и рванул их изо всех сил. Статуя резко качнулась назад, но уперлась во что-то, крепление разорвалось, и она рухнула под изумленный возглас толпы. Джави-Лар, разгоряченный бешенством, вцепился в жреца огня и поволок его на всеобщее обозрение.
-Вот лживое могущество вашего Сеана! Скорее огня! - повелительно бросил он. Холфен рвался из крепких рук Джави, хрипло выкрикивал неясные оправдания. Но его попытки были слабы; худое, тщедушное тело казалось беспомощным. Взрыв возмущения собравшихся заглушал даже голос Рамбаса. Вскоре повергнутую статую обложили хворостом. Тут же появился огонь. Пламя объяло сухие ветви образуя огромное кострище. За рядами первых хижин тоже появился дым, ввысь взлетами языки пламени. Это горел дом Холфена, рядом вспыхнуло жилище Линшеба. Его самого в селении уже не было. Рамбас напрасно искал среди разбушевавшейся толпы своего помощника, он, напуганный до смерти, бежал в лес.
-Будьте вы прокляты за все зло этого дня! Прокляты!.. - исступленно вопил Холфен. Он пнул ногой пытавшегося стащить с него обрядный плащ, выкрикнул слова очередного проклятия, но кто-то сунул ему в рот ком земли и хлестнул по лицу.
- В огонь его! - предложил возникший рядом Ланг-Дро и, вдохновляя Джави-Лара безумной идеей, первым поволок жреца к пылающему Сеану.
-Не смейте! - преградил им дорогу Рамбас, но Нати-Ван сокрушительно ударил его тупым концом копья. Жрец охнул, повалился наземь. Его отчаянные призывы не были слышны под ударамии ног. Рамбас остался лежать распростертым в пыли. Холфена, лишенного последних сил, ударами копии загнали в пламя. Уже там он последний раз вскочил на ноги, что-то беззвучно выдохнул и стал неразличим с телом горящего бога. Только он не был последней жертвой. Неожиданно возгорелись хижины Джави-Лара и Беел-Кана. Даже чья-то злая рука усердствовала поджечь дом Гогоры. Исступление охватило всех, и скоро обидчики были найдены. Неизвестно те они были или нет, но кара настигла их - одни погибли в огне, другие пали от острых копий.
Рамбас очнулся от прикосновения к щеке. Кто-то пригладил его - волосы и, приподняв голову, поднес к пересохшим губам чашу с водой. Он увидел склонившегося над ним Лерша-Гума - своего соседа, чья хижина, перекосившаяся и полуразрушенная, примыкала когда-то к его. Десятка полтора соплеменников безмолвно столпилась поодаль. В ночной тьме их лица жрец не смог различить. Видя лишь холодный блеск оружия, он вспомнил все, что случилось. Рамбас попытался встать, нестерпимая боль вызвала стон. Тут же его подхватили чьи-то руки и он, придерживаемый своими спасителями, прихрамывая направился к лесу, прочь от почерневшего от огня и злобы селения.
-Вы должны забрать своих женщин и детей, - сказал Рамбас, когда они достаточно далеко отошли от изгороди.
-Они ждут за ручьем, - отозвался Лерша-Гум. - Мы уходим навсегда и все уже забрали с собой. Нас слишком мало, чтобы бороться с проклятыми.
-Нас не так мало и мы можем отомстить, - жрец услышал за своей спиной голос Кара-Сона и оглянулся.
- Я отдам свою жизнь и получу за нее жизни многих из них: Джави-Лар, Ланг-Дро, других осмелившихся пролить чужую кровь и нарушивших наш священный закон, - вдохновенно произнес тот.
-Но тогда и ты нарушишь этот великий закон, - заметил Рамбас, - смерть за смерть - все тоже убийство.
-Ты мудр, жрец, едва ли я пойму это, - сказал Кара-Сан. И Рамбас подумал, что он действительно уже не поймет его, не поймут и многие другие... И если так - сможет ли он, бывший во всем впереди, теперь остаться в стороне. Нет, нет, он не должен торопиться. Им всем было нужно просто вернуться к самим себе. Вспомнить то, что познали они очень давно - только тогда он сможет дать ответ.
-Завтра заберем статую Сеана, ту, что у истока ручья, - предложил Рамбас, когда они вышли на поляну. - Мы унесем ее с собой. Нам очень нужен Сеан и его мудрые, добрые законы. Пусть в нас усыпает вера в могущество богов, но вера в добро, те пути которые умножают его должны остаться. Душа человека не терпит пустоты и там, где вместо добра становится пусто, рождается зло. А те, кто начал дерзко разрушать, думая, что делает благо, смогут ли они когда-нибудь остановиться?
Жрец замолчал, оглядывал шедших с ним.
Алый рассвет разлился по горизонту, окропил верхушки деревьев, окрасил воду в ручье. Воздух был не по-утреннему душен, отдавал гарью сожженных домов да каким-то смрадом.
-Торопитесь! - прикрикнул Джави-Лар.
Воины зашагали быстрее. Нати-Ван шел рядом с сыном Гогора - отныне великим вождем, отчего казался еще белее гордым и значимым среди остальных.
-От идола не должно остаться и следа, - предупредил Джави-Лар.
-Мы сожжем его, а пепел развеем по ветру, - с готовностью ответил Нати-Ван.
-Да, но этого будет мало. У каждого в доме сохранилось что-нибудь связанное с Сеаном и другими ложными божками - оно также подлежит уничтожению. Любое напоминание о них должно жестоко наказываться.
-Я лично займусь этим, - Нати-Ван чуть поотстал.
Тропа становилась уже, они выходили на поляну к роднику. Над ней нависала рассеченная натрое скала. По-прежнему звонко журчал ручей, сверху доносились трели птиц. Сеан, некогда могучий Сеан, чьей волей соединились сердца Окса-До и его, Нати-Вана, теперь казался смешным, грубым болваном. Глядя на идола, Нати-Ван поморщился - видно воспоминание о недавней собственной глупости, трепета перед пустым деревянным ликом, были ему неприятны. Он первый обогнул заросли цветочных кустов и ступил на поляну, но тут же, нервно вздрогнув, замер.
У основания статуи, жалко прижавшись к ней, сидела Окса-До. В первый миг ее трудно было узнать: переплетенные беспорядочно волосы скрывали часть заплаканного лица, одежда измята и испачкана сажей.
-Уходи, не нужно быть здесь, - подойдя к ней тихо сказал Нати. Она лишь плотнее прижалась к своему богу, обвила его руками.
-Валите, - скомандовал Джави-Лар. Двое крепких воинов ударили топорами в корень статуи, четверо других уперлись длинными копьями.
-Не смеете! Вы не смеете! - всхлипывала Окса-До и вдруг, вскочив, бросилась к ненавистным разрушителям. Кто-то бесцеремонно оттолкнул ее. Неуклюжая фигура Сеана затрещала и тяжело рухнула наземь. Тогда Окса, совсем пришла в ярость - кинулась к Джави-Лару и вцепилась ногтями в его лицо. Нати-Ван оттащил ее и бросил так, что она отлетела далеко к камню жертвенника, глухо ударилась об него. Окса-До попыталась встать и что-то сказать, но, едва приподнявшись, осталась на месте. Ее искусанные губы приоткрылись, со вздохом, изумлением; глаза стали ясны, будто их осветила сама истина; и слезы, струившиеся ручьями, вмиг высохли на горячих щеках.
-Убей ее! - гневно сказал Джави-Лар, - убей, иначе умрет в муках.
Сжав копье, Нати-Ван шагнул к своей возлюбленной. Глядя в ее глаза, он вспомнил, как некогда любил их чистоту; как целовал эти губы. Однако мысль о новых величественных делах заслонила собой все. У Нати была твердая рука и он стараля вонзил копье так, чтобы любимая не страдала - в самое сердце.
Смерть к Оксе-До пришла не сразу. Она успела подумать, как хорошо все же, что жизнь покидает ее и она не увидит горящего тела Сеана; не увидит больше никогда сотен других смертей; не познает такого черного горя. Она, все еще глядя на Нати-Вана, прощала ему смерть посланную ей, всю боль и муку пронзенного сердца. Только одного она не могла простить - поверженного бога. Окса взглянула на свое милое ожерелье, до сих пор лежавшее на жертвенном камне, и потянулась к нему, но рука Джави-Лара опередила ее. Вырвать драгоценность уже не было сил, - светлый бог в лучах славы и доброты открывал ей двери.