Запах власти

Посвящается А. Г.

1.

Краснозвездные серо-голубые “миги” парой вынырнули из высоких, похожих на сахарную вату, облаков, разделились, и франтовато пронеслись вдоль бортов президентского лайнера, косолапо поворачиваясь с боку на бок. Александра испытала соблазн помахать рукой бравому летчику-истребителю, но не стала этого делать.

- Вьсе! Оньи улетели на военную базу! Скоро будьет посадка! - сообщил все всегда знающий корреспондент “Вашингтон пост”. Во время перелета Александре выпала честь сидеть рядом с этим известным мастером пера и интриги, но его кругозор показался ей чрезмерно широким. Мистеру Чиплингу было известно слишком многое: точное московское время, курс акций “Дженерал моторс” во Владивостоке, подробные тактико-технические характеристики заложенного на петербургских вервях новейшего сверхсекретного авианосца Конфедерации, и, даже, планы Президента на неделю вперед. С таким не поспоришь! Александра поморщилась: типичный самец-павиан. Джим уверенно прогнозировал рост курса доллара с понедельника, закрытие ООН в конце будущего года, вторжение китайской народной армии во Вьетнам, и много другой политической всячины…

В салон для прессы рысьей поступью вошла безупречная, как весь самолет, стюардесса, она мило, но холодно улыбнулась, стала в позу, развернув бедра во фронт и заговорила:

- Уважаемые дамы и господа! Леди энд джентльмены! Командир корабля просит вас приготовиться к посадке. Спасибо! - еще раз пустив холодок улыбки, девушка повернулась и вышла. Над дверью зажглась мутная надпись: “Не курить! Пристегнуть ремни!”

Джим послушно щелкнул замком ремня безопасности и затянул потуже узел галстука на шее. Американец, стопроцентный американец.

- Мисс Дымински, не стоит забывайть осторожности, - напомнил он.

- Спасибо, - Александра пристегнулась и поправила Чиплинга: - Я замужем.

- О! Коньечно, - американец виновато развел руками и опустил голову. - Миссис! Прошу прощения, я забыль…

- Вы заслужите мое прощение, если немного помолчите. Ужасно болит голова.

Джим совершил над собой насилие и не сказал ни слова. А что прикажете делать, когда эта русская журналистка вот так запросто может заткнуть рот самому Чиплингу?..

Трехмоторный реактивный аэроплан опустил нос и стал стремительно сближаться с землей, утомительный многочасовой перелет подошел к концу. Во время снижения Джим почувствовал себя плохо, ему принесли пилюли и серый гигиенический пакет. Александра отвернулась к иллюминатору, чтобы не стеснять американца.

После безбрежного моря облаков внизу открылись голубые пятачки лесов, черные квадраты полей, засверкали стеклышки озер и стальная лента некогда великой реки. Снега не было. Снег в марте - теперь редкость для этих мест. В ноябре, когда Александра прилетела сюда, снега тоже не было, и баба Ядя тихо жаловалась, что раньше такого не бывало, а листапад потому и листапад, что от крепкого мороза и первого снега опадают листья: листа-пад... Александра еще раз дала себе обещание повидать старую Ядвигу. Хорошо у нее: баба Ядя натопит баньку, заварит благоухающий чай на травах, и позже, когда будет можно, достанет из укромного места бутылочку целебной настойки. И будет говорить до утра: про соседких сорванцов-близнецов Ваньку да Митьку, что угнали колхозную корову и отправились на ней искать край света, про то, как горел сарай у кривого Хмельника, а Хмельник выскочил из дому в одном исподнем, но тушить не дал, кричал, чтобы убирались все к черту, потому что шандарахнет. И шандарахнуло! Да так крепко, что стекол в селе не осталось ни у кого, а у Хмельника вдобавок к сараю сгорел дом. Но не ходит горе никогда одно, а приводит за собой горемычных своих подружек. Мало, что сгорел сарай, и дом заним следом, мало - свезли Хмельника в губерню, в тюрьму, завели дело и будет суд. А Хмельнику - девяносто с гаком, даже, может, все сто - кто теперь помнит? Он всю Отечественную прошел “от звонка до звонка”, и участник финской кампании, хоть и на стороне финнов – так что? Что с того? В чем провинился старик, напуганный безусловным фактом приближения НАТО к нашим суверенным границам, и потому устроивший небольшой арсенал в собственном сарае? Ведь не украл: добра этого после расформирования гвардейской танковой дивизии осталось предостаточно, - Хмельник показал, где что лежит в сосновом бору, и саперы два дня возили остроконечную восемнадцатикилограммовую смерть на Чертов карьер… Баба Ядя вздыхает и отпивает из рюмочки, Александра с удовольствием отпивает тоже: глоток тягучего, как молодая смола, напитка дает уставшему телу девичьи силы и наполняет сознание прозрачной легкостью. До утра рассказывает свои удивительные истории баба Ядя, до последней капли: как было под Польшей, как пережили войну, и про Немеччину - Восточную Пруссию, куда их, погорельцев, отправили после войны жить на чужое место, а прежние жильцы приходили ночью и убивали невольных хозяев, жгли дома…

Уже можно было разглядеть людей на земле внизу - муравьи, букашки-таракашки, трутни и прочие насекомые. С глухим стуком вышло шасси, планета приближалась неотвратимо, замелькали черепичные крыши бывших обкомовских дач, за ними многокилометровая очередь унылых гаражей с остовами “Запорожцев” и “Москвичей” на крышах, черные трубы мусорозавода, автопарк полка правительственной связи, - в прошлом году Александра была там на экскурсии вместе с другими журналистами, а гидом был веселый дядька Прекрасин - заместитель министра иностранных дел республики. За автопарком пошли плотными рядами склады различных торговых организаций, потом мелькнул пустырь - зона безопасности аэропорта, и лайнер мягко встал на колеса. Турбины прогудели реверс и смолкли, полет завершился.

- Как тихо…- произнесла Александра и повернулась к Чиплингу. Американец улыбался, но выглядел совершенно измученным. Только ожидание грандиозных событий могло забросить эту именитую акулу газетного пера в поднебесье, - подумала Александра, - ничто другое не заставит его сменить уютный офис в Вашингтоне на тесный загончик для прессы в самолете Президента.

- Простите, - сказал Джим и запихнул неиспользованный гигиенический пакет под кресло, - я не люблю садиться.

- А кто любит? - между креслами возникла взлохмаченная голова странствующего студента - это болгарин Иван Чижик, “репортер и шпиен”, как он сам себя рекомендует, не преминул воспользоваться случаем поиздеваться над американцем. - Садиться, брат, не любит никто. Но не унывай: раньше сядешь - раньше выйдешь.

Чиплинг недоверчиво посАлександру.

- Он шутит, - сказала Александра. - Не обращайте внимания, Джим. Иван родился на тридцать лет позже, чем следовало: марксистские кружки, “красные бригады”, борьба передового студенчества против сытой жизни и сексуальная революция - теперь достояние истории.

Иван сделал вид что обиделся, и исчез, а Джим опять, кажется, ничего не понял, но при слове “сексуальная”, оживился.

- Я замужем, - строго напомнила Александра.

- Yes, yes! - закивал Чиплинг. - Я это понимаю.

В иллюминатор было видно, как подкатили трап, по которому спустился Президент в окружении помощников и мясистой охраны.

- Что же это?! - возмутился сзади Иван. - Как же так? А пресс-конференция?

Президента упрятали в черный бронированный лимузин и увезли. Два десятка отборных журналистов со всего света занервничали.

- А мы?!..

Успокоил скандальную публику начальник Управления правительственной информации, неожиданно появившийся в дверях салона.

- Минуточку! Минуточку! - замахал он руками, предлагая всем сесть. Журналисты притихли. - Где же оно…- Поликарпыч - так прозвали начальника прессы за редкое отчество, - раскрыл свою бессменную, сильно потертую кожаную папку, зашуршал бумагой. - Ну, где же это? - он еще немного поискал, потом махнул рукой, закрыл папку и сунул ее под мышку. - Да ладно! Ведь сам и диктовал. Короче так, граждане хорошие, - здесь кина не будет, не суетитесь. Президент убыл на совещание губернского состава. Митинг, - Поликарпыч усмехнулся, - то бишь, пресс-конференция, состоится завтра в гостинице “Союз”.

- Символично, - заметил Иван. Он обождал, пока Поликарпыч повторит свое сообщение на плохом английском, и поинтересовался: - А почему, собственно?

Начальник Управления правительственной информации тяжело вздохнул, но продемонстрировал максимум терпения и, даже, улыбнулся:

- Потому, что кончается на “у”! Но достоверно известно, отчего некоторые птицы не летают - слишком любопытны.

Болгарин пропустил мимо ушей прозрачный намек на свою крылатую фамилию и ядовито спросил:

- Здоровье у Первого подкачало, а?

Поликарпыч подошел к Ивану, снял очки, и негромко сказал, пристально глядя ему в глаза: Вот что, сынок: можешь говорить и писать про Него все, что тебе вздумается, но если ты, - он сделал ударение на “ты” и ткнул Ивана пальцем в грудь, - если ты запустишь “утку” про плохое здоровье Президента, тебя никогда больше не впустят в этот самолет, на пресс-конференцию, и в пределы Конфедерации во-обще!

- Круто! - усмехнулся Иван, но не проронил больше ни слова.

 

2.

Ночной бар до краев был полон музыкой. Заведение дорожило своей репутацией, сюда захаживали солидные люди немолодежного возраста, и потому музыка была особенная - спокойная, расслабляющая, растворяющая. Она струилась по стенам, по стойке бара, по посетителям. Почти бесшумно, прозрачно, едва касаясь. Чуть слышно. Еле дыша…

Александра потеряла счет времени. Ведь это был всего-навсего сон: суетливый Нью-Йорк, нафталиновое здание ООН, конфетти разноцветных флажков вокруг него, бросок через Атлантику обратно…

- Вам приготовить что-нибудь еще? - спросил у нее пожилой бармен, протирая белым полотенцем хрустальный фужер. Александра посмотрела на него, силясь узнать:

- Спасибо, не надо.

Бармен кивнул и отошел на другой конец стойки. Она увидела его издали, в профиль, и вспомнила - тот самый. Только стал совсем седой, снял с шеи дурацкую бабочку и одел красный, в белый горошек передник. Очень мило.

Александра соскользнула с пышной вертлявой табуретки вниз, и окружающий мир взволновался, как потревоженная вода в стакане, пришел в движение: под ногами закачался пол, музыка задрожала, стены поплыли навстречу друг другу, угрожая раздавить посетителей и бармена. Александра судорожно вцепилась руками в стойку, вскарабкалась обратно на табурет и принялась изо всех сил смотреть в надраенное до блеска, респектабельное пузо настоящего русского самовара, давшего название этому бару: “У самовара”. Из медного пуза, как из кривого зеркала, на Александру пялилось взлохмаченное косоглазое чудище с неестественно большим, свернутым набок носом.

- Тра-та-та…- прошептала Александра сквозь зубы. - Что-то ты, девочка, мне совсем не нравишься сегодня.

Кривоносая, пучеглазая девочка не ответила. А ведь было время, Александра горько усмехнулась и мотнула головой - мир опять угрожающе закачался - было время, когда никакой самовар не способен был исказить красоту! Когда получалось быть честной, искренней, бесстрашной, и не выходить замуж не по любви...

- Я пьяна…- прошептала она. – Нажралась, как дура, - и вот…

- Разрешите присесть рядом с вами? - услышал она слева от себя мягкий мужской баритон. - Я вам не помешаю?

Как это порой бывает трудно - повернуть голову набок, и чтобы не разъехались в разные стороны глаза, потом умеренно улыбнуться…

Александра сфокусировала взгляд и увидела Прекрасина. Замминистра господин Прекрасин был по-простому - в клетчатой рубашке навыпуск под короткой расстегнутой кожаной курткой и джинсах, он улыбался.

- Здравствуйте, Александра Юрьевна!

Она надула губки и сморщила лоб:

- Не надо! Мне всего тридцать два.

- Простите…- Прекрасин не перставая улыбался. – Что-нибудь выпьете?.. Нет?.. Тогда апельсиновый сок.

Бармен тут же выставил на стойку два запотевших стакана с холодным соком.

- Вам здесь нравится? – спросил Прекрасин. Он пил маленькими глотками, степенно, солидно, но глаза его смеялись.

- Мне? – переспросила Александра. – Нравится?.. Да, конечно. Я здесь бывала раньше. Давно, когда училась в университете.

- Она залпом проглотила свой сок, но перед глазами по-прежнему все кружилось и плыло. Ужасно хотелось спать. Александра мучительно пыталась вспомнить имя-отчество Прекрасина, но ничего не выходило, и она обратилась наобум:

- Геннадий Васильевич, - как вас там… Послушатйте, Виктор Геннадьевич… Э-э-э… Отвезите меня. Прошу!

Прекрасин усмехнулся и поставил недопитый стакан на стойку.

- Василий Иннокентьевич, - сказал он и встал. – Меня зовут Василий Иннокентьевич. Но вас, - он сделал ударение на “вас”, - я отвезу.

Он помог Александре подняться. Она шаталась, мямлила глупые слова извинения, благодарности, даже раскаяния, а он, подхватив ее под руку твердой министерской рукой, вел через весь зал к выходу, громко насистывая и напевая поперек музыке какой-то нелепый мотив: “Фьють-фьють… Парадоксальный блюз…”

За стеклянными дверями заведения искрилась электрическим светом городская ночь, пахло мокрым асфальтом и автомобильной резиной. Александра поежилась от холода, и Прекрасин запахнул на ней плащ.

- Все-таки еще март месяц, - сообщил Василий Иннокентьевич, и она с ним согласилась: да, именно март… Город спал, серебрилась водяная пыль на мостовой, на углу мигал желтым глазом одинокий светофор. Машины не было на удивление долго, и Александра успела продрогнуть и протрезветь. Ей стало неловко.

- Пожалуй, я возьму такси, - сказала она.

- Не стоит, - осклабился Прекрасин совершенной улыбкой благополучного человека, и через секунду перед ними бесшумно остановилась темно-синяя угловатая “вольво” с правительственными номерами. Из-за спины Прекрасина вышел коротко стриженный молодой человек в спортивном костюме и открыл перед Александрой заднюю дверь.

- Прошу! - предложил садиться Василий Иннокентьевич.

- Здравствуйте! - сказала Александра, забираясь внутрь на мягкий велюровый диван. Ей никто не ответил. Прекрасин обошел вокруг машины и сел с другой стороны. Дверь ему открыл тот же коротко стриженый охранник.

“Столичный”, - приказал Прекрасин. Шофер кивнул, машина плавно тронулась с места и стала стремительно разгоняться. Александру слегка вдавило в кресло, но так вышло даже уютнее, она быстро согрелась, и у нее поднялось настроение. Спать уже не хотелось.

- Разве я вам говорила, что остановилась в “Столичном”? - игриво спросила она у Прекрасина. Прекрасин улыбнулся и опять что-то просвистел: “фьють-фьють…”

- Нет, - сказал он, - но это не проблема.

- Шпионите за журналистами?

Прекрасин с готовностью рассмеялся, будто только и ждал этого вопроса.

Не по нашему ведомству…- сказал он, потом наклонился, взял с переднего сидения папку с большим золоченым гербом, включил в салоне свет и прочитал: -…Мистер Чиплинг - люкс “Интернасиональ”. Господин Мюллер - там же… Болгарский товарищ Чижик Иван номер не заказывали… А, вот: Дымински Александра Юрьевна - отель “Столичный”, как всегда, - он захлопнул папку. - Мы только учитываем ваши пожелания.

Прекрасин бросил папку обратно на переднее сидение и выключил свет. Он молчал и, похоже было, совсем не улыбался. Александре вдруг стало очень одиноко, она представила пустой номер в отеле, холодную постель без сна…

- Василий Иннокентьевич, - тихо позвала она.

- Да, - откликнулся он.

- Я вас обидела?.. Вы не молчите, прошу вас. Говорите. Хочется поговорить.

- А спать?

- Нет, - замотала головой Александра. - Женщины, знаете ли, народ переменчивый в своих желаниях.

- Каково же ваше желание сейчас?

- Оно совпадает с вашим, - кокетливо ответила Александра.

-Вот как? - Прекрасин хмыкнул и замолчал. Александре опять стало неловко.

- Что ж…- молвил наконец Василий Иннокентьевич после долгой паузы. - Тогда отправимся к “Зеленым человечкам”.

- Простите? - переспросила Александра.

Прекрасин широко улыбался, ему, наверно, нравилось говорить загадками.

- У города, как у человека, две жизни: видимая - дневная, и ночная, - таинственным полушепотом пояснил он. - Сердце ночной столицы - ресторан “Зеленые человечки”.

- Что вы говорите!..- усмехнулась Александра, - Успели, значит, и сердце поменять… Раньше это был “Метрополь”, так?

- Так, - согласился Прекрасин. - Там теперь по-другому - создается представительский комплекс Конфедерации. А ночная жизнь…

- Продолжается в другом месте, - закончила за него Александра.

- Все течет, все изменяется, - важно изрек замминистра.

На улицах было пустынно, просто пусто, - праздно шатающихся граждан не было вовсе, изредка навстречу проносились автомобили: такси, “скорая”, полицейский джип, на перекрестках стояли грязно-желтые грузовики, возле которых, одетые в тяжелые осадные бронежилеты и каски, курили солдаты.

- Военные патрули, - кивнул Прекрасин.

- Комендатский час? - спросила Александра.

- Нет, - сказал Прекрасин, и через секунду добавил: - Не для иностранцев. Чтобы гулять по центру надо иметь спецудостоверение по форме “Б” или выше…

- Почему? Ведь военное положение отменили?

- Если это интервью, то я вынужден предупредить, милая Александра, что в соответствии с постановлением правительства номер двадцать восемь дробь два, чиновник моего ранга может дать интервью только после согласования с Министерством информации, - Прекрасин хлопнул в ладони и улыбнулся. - И еще требуется уплатить информационный налог, - но это уже ваша забота.

- Вот как? - Александре вдруг стало неуютно, захотелось выйти.

Прекрасин молчал и только насвистывал какой-то очередной нелепый мотив. По широкому проспекту Интернационального братства машина летела в сторону Олимпийской деревни.

- Тормози! - вдруг закричал Прекрасин. - Тормози!

Раздался протяжный визг тормозов, Александру с чудовищной силой бросило вперед, на переднее сидение, но система безопасности сработала безупречно, и надувшаяся резиновая подушка вернула журналистку на место. Прижатая безразмерной подушкой к дивану, она видела, как медленно падает перед самой машиной огромный плакат, успела прочитать белые буквы на красном фоне: “И жизнь хороша, и жить хорошо!”. Раздался ухающий звук, Александра через диван ощутила силу удара. Плакат разбился.

- Здрасьте! Приехали! - шофер нервно зашмыгал носом и крикнул в пульт радиосвязи: - Интернациональный, тридцать два. Категория “четыре”.

Пульт в ответ заскрипел, захлюпал, потом что-то в нем щелкнуло, и тонюсенький девичий голос возвестил: “Принято. Ждите”.

- Ха! “Ждите!” - заерзал на своем месте водитель. - Им хорошо говорить… А чего ждать? Чего, спрашивается?..

- Ты, Шорников, поторопись нас освободить! Болтаешь! - недовольным голосом сказал Прекрасин, прижатый, как и Александра, подушкой безопасности.

- Сию минуту! - отозвался Шорников, но не сделал ничего.

- Ты что, издеваешься? - раздраженно поинтересовался Прекрасин.

- Так ведь инструкция, товарищ замминистра иностранных дел! - заскулил водитель. - До прибытия охраны запрещается покидать автомобиль…

- Ты не покидай! Повернись сюда и сделай хоть что-нибудь, черт бы тебя побрал!

Шорников повернулся, пытаясь сделать “что-нибудь”: он тыкал в подушки пальцами, стучал по ним кулаками, сипел от натуги, но это не помогало.

- Не получается! - пожаловался он. - Они какой-то неизвестной системы…

- Ищи клапан! - разозлился Прекрасин. - Надо стравить воздух. Шорников, ищи клапан!

- Так где ж его искать, товарищ замминистра?! Разве я в чем виноват? - запричитал Шорников. - Машина зарубежная, - кто ж его знает…

Прекрасин первел дух - “ух!” - и первый раз после внезапной остановки улыбнулся Александре.

- Ругаете меня, небось?

Александра улыбнулась ему в ответ и покачала головой:

- Я вполне свыклась со своим положением. Это вы, мужчины, часто страдаете клаустрофобией; нам, женщинам, не привыкать - знай свое место…

- Ну-у…- Прекрасин хотел возразить, но Александра ему не позволила:

- А вы молодец, Василий Иннокентьевич! Какая реакция! - Прекрасин разулыбался и от удовольствия закрыл глаза. - Я вам жизнью обязана.

- Я себе тоже, - согласился он.

За спиной едва послышался и тут же стал неумолимо нарастать противный, выворачивающий наизнанку вой полицейских сирен. Вот совсем рядом, вот уже здесь, - и темноту распорол свет мощных прожекторов. Заскрипели, заныли тормоза, две большие белые машины стали с двух сторон от лимузина.

- Ротмистр Гуськов! Первое столичное отделение охраны! - отрапортовал молодой полицейский перед закрытой дверцей правительственной машины. Десяток полицейских быстро, но споро, без суеты, взяли место происшествия в кольцо, угрожающе наставив в темноту дула короткоствольных автоматов.

- Шорников, объясни товарищу, в чем дело, и пусть помогут нам выбраться отсюда, - устало приказал Прекрасин.

- Слушаюсь! - ответил Шорников. Но пока он возился с ремнем безопасности, пока изучал “этот лядский” дверной замок, полицейский Гуськов посветил фонариком внутрь, распахнул заднюю дверцу и решительно проткнул обе подушки длинным десантным ножом. Удостоверившись, что пассажиры не пострадали, он заткнул нож за голенище высоких армейских ботинок, отошел на два шага, поправил фуражку и стал по стойке “смирно”.

- Ма-аладец! - Прекрасин вылез из машины, потянулся, достал из кармана рубашки помятую пачку дорогих американских сигарет, протянул ротмистру:

- Угощайся!

- Не курю, - коротко ответил Гуськов. На груди его камуфлированной серо-голубой робы желтели нашивки за ранения.

- Воевал? - спросил Прекрасин, выпуская из ноздрей две струи сизого дыма.

- Югославия, “Интернациональный легион”. Потом Декабрьская война, Вторая штурмовая бригада. Три ранения. Медаль “За отвагу”, орден “Доблесть”, - опять коротко, по-военному доложил полицейский.

- Герой! - похвалил Василий Иннокентьевич. - Из молодых, да ранний.

- А ты, Шорников, - повернулся он к своему водителю, - жулик!

- Виноват, товарищ замминистра! - прижал руку к груди Шорников. Мне б “мерс”, а то…

Прекрасин махнул на него рукой и помог Александре выйти.

- Здравствуйте! - сказала Александра, и полицейский вежливо поклонился ей в ответ.

- Что вы думаете по этому поводу, ротмистр? - спросил Прекрасин, подводя полицейского к останкам лозунга-плаката.

- Месячник поэзии. Маяковский, - сказал Гуськов. Полицейские с автоматами подтянулись к ним.

- Вы меня собрались учить литературе? - ухмыльнулся Прекрасин. - Часто по ночам в городе падают плакаты?

- Последнее время - часто, - невозмутимо объяснил полицейский, теперь даже днем. И все чаще - на государственные автомобили.

- Форма террора?

- Метод. На тросах крепятся крошечные радиовзрыватели, изготовленные из детских игрушек и новогодних хлопушек…

- Кто? - строго спросил Прекрасин.

Ротмистр пожал плечами, поправил кобуру на боку:

- Карбонарии. Марксисты. Анархисты. Радикал-демократы…

- Это настолько серьезно? - спросила Александра.

- Ротмистр снова пожал плечами:

- Нам так говорят… А еще националисты, правые оппортунисты,воинствующие гомосексуалисты… У меня этих полный джип за смену.

- Хотите посмотреть? - он подошел к патрульному “лендроверу” и рывком отворил заднюю зарешеченную дверь: - Вылазь, господа нигилисты!

- Это они себя так именуют. Слово-то дряное какое! – извинился Гуськов перед Александрой. - Ну, выходи, кому сказано!

Они были в цепях. Тонкие, блестящие, изящные кандалы, и такие же тонкие, блестящие, изящные цепи. Задержаные прыгали на асфальт и цепи звенели.

- Один, два, три, четыре, пять, шесть…- два полицейских с автоматами наизготовку подхватывали их под руки и строили в шеренгу возле джипа. - Стоять! Стреляем без предупреждения!

Почти все были молодые люди - не старше тридцати, одетые почти одинаково, как в армии: облезлые школьные джинсы, рваные кроссовки, футболки, брезентовые куртки или свитера… Только последний, восьмой, носил старомодный костюм с нашитыми на локтях заплатами из искусственной кожи, волосы его выбелило время, он старательно закрывал лицо руками.

- А ну, опусти руки! - потребовал Гуськов. Пожилой мужчина нехотя повиновался. - Ишь, стеснительный ка…

Ротмистр осекся. Он долго всматривался в лицо задержаного, потом повернулся назад, сдавленно позвал: “Зуенок!”

Из кабины джипа неторопливо вывалился толстяк неопределенного возраста. Он кивнул, как старым знакомым, Прекрасину и Александре, и подошел вразвалочку к командиру отряда.

- Ну, что еще? - спросил он, поигрывая резиновой дубинкой.

- Что значит “ну”? - взорвался Гуськов. - Вы не знаете устава, капрал?

Толстяк удивленно вытаращил глаза, по инерции продолжая хлопать дубинкой по ладони, потом прекратил, вытянулся во фронт.

- Распустились тут! - шипел сквозь зубы ротмистр Гуськов, нервно вышагивая от задержанных к капралу и обратно. - Тыловые крысы! В карцер посажу!

Он еще немного пошипел, походил, иссяк… Ткнул пальцем в первого “нигилиста” - патлатого парня с разбитой губой:

- Этот?

- Злостное хулиганство, - доложил капрал. - Разбил витрину ювелирного магазина.

- Вор! – удовлетворенно хмыкнул Прекрасин.

- Не-е… Энти не воруют.

- Этот? - ротмистр остановился около второго.

- Напарник его…

- Этот?

- Попытка изнасилования.

Гуськов брезгливо поморщился:

- Мразь!..- и перешел к следующему: - Этот?

- Резал колеса полицейских машин.

- Этот?

- Раздавал на привокзальной площади продукты.

- Раздавал продукты? - удивилась Александра.

- Краденые, небось…- зевнул капрал.

- Этот? - Гуськов остановился перед седым гражданином в старомодном костюме.

- Он…- замялся капрал, - ну, в общем… Псих какой-то, - сел посреди улицы и сидит.

- Просто сидит?

- Сидит, - подтвердил капрал.

- А синяк у него от чего? - спросил ротмистр.

- Ударился…- хрипло произнес задержаный. - Сам ударился.

Вот…- развел руками капрал. - Видите. И я говорю…

- Отпусти, - приказал Гуськов.

- Что? Как вы сказали? - подчеркнуто вежливо переспросил толстяк. - Отпустить?.. Его?

Ротмистр бросил быстрый взгляд на Прекрасина и повторил приказ:

- Отпусти!

- Это, конечно, можно…- запыхтел капрал, подыскивая нужный ключик для замочка на блестящих кандалах. - Мы всегда - пожалуйста!.. Наше дело - что!..

- Вы свободны, - сказал Гуськов седоволосому мужчине, когда с него сняли цепи.

- Да-да-да… Благодарю вас, - скороговоркой поблагодарил тот, потирая красные запястья, и стал быстро уходить в темноту соседней улицы, прихрамывая на правую ногу.

- Он воевал. С первого дня Вторжения, - сказал Гуськов каким-то глухим старческим голосом. - Мой школьный учитель физики. У него полноги танк оттяпал. Вот…

- Далеко все равно не уйдет, - причмокивая заметил капрал. - Куды он без пропуска? И еще хромой?.. До первого патруля.

Александре вдруг стало очень холодно, она вопросительно посмотрела на Прекрасина. Замминистра кивнул ей в ответ.

- Ничего, ротмистр, - сказвал Василий Иннокентьевич. – Война кончилась. Все образуется.

Четверо полицейских, пребросив автоматы за спину, убрали обломки плаката за край дороги. Водитель министерской “вольво” давно уже забрался внутрь машины, включил печку и слушал в тепле последние хиты “Ночного радио”.

- Прикажете сопровождать вас? - спросил Гуськов.

- Нет, - замотал головой Прекрасин. - С нами больше ничего не

случится.

 

3.

- Хочу дать вам дельный совет, - сказал Василий Иннокентьевич, когда машина плавно тронулась с места и стала быстро набирать скорость. Александра сжалась в комочек на диване и согревала дыханием замерзшие руки.

- Я слушаю, - кивнула она. - Говорите.

- Не пишите о том, что видели, и не рассказывайте никому.

- А что так? Думаете у этого молодого, симпатичного полицейского могут быть неприятности?

- Глупости! - отмахнулся Прекрасин. - Ерунда. Вы меня не поняли. Не надо писать об анархистах, коммунистах, нацистах… О падающих плакатах, о кандалах… Об учителе физики, который воевал, а потом вдруг стал психом…

Не забывайте, что я - журналистка! - запальчиво выкрикнула Александра.

- А я - заместитель министра иностранных дел! - в тон ей возразил Прекрасин. - Шорников, ну-ка подними стекло!

- Звуконепроницаемая перегородка разделила салон, но Александре больше не хотелось говорить. Я три месяца не был на родине, - вздохнув, сказал Прекрасин усталым голосом. - Сидел в Нью-Йорке, готовил выступление Президента ООН… Вы не забыли, что состояние войны мы прекратили только вчера?

- Не забыла.

- Да!.. Но пока вы - юные журналисточки делали карьеру на солдатской крови, на бесконечном обсасывании одиннадцати дней боев в декабре, пока писали про героев и предателей, про мужество и трусость, мы…

- “Строили новое здание послевоеного мира”…- высокопарно процитировала Александра. - Я иногда читаю правительственные газеты.

- Ну-ну! - усмехнулся Прекрасин. - Правильно. Ату его!

- Вы первый начали, - заметила Александра.

- Машина остановилась, и Шорников несмело постучал в стекло.

- Приехали, - сказал Прекрасин.

- Может уже не стоит? - с досадой произнесла Александра. - Ночь, пора спать…

- Знаете что!..- нетерпеливо воскликнул Прекрасин и сам вышел из машины, громко хлопнув дверью. Подбежавший привратник остановился, не зная, что ему делать.

- Знаете что! - прокричал Василий Иннокентьевич сквозь тонированное стекло лимузина. - Я, конечно, дипломат, и все такое… А вы женщина. Да! Но выберите одно свое желание. Одно!.. Не хотите?.. Там - бог, - Прекрасин ткнул пальцем в безмолвное, беззащитное небо, а там - порог! - он неопределенно махнул рукой в сторону польской границы. - Шорников вас отвезет!

Празднично мерцала иллюминацией фантастическая вывеска ресторана: каждой букве дали по тарелке, буквы были большие, вычурные, тяжелые, и летающие блюдца, прижатые коммерческой словесностью к стене, никак не могли убраться отсюда… Мерцала иллюминация, сверкали большие стекла входных дверей… Швейцар в ливрее кланялся…

Юная безусая компания - будущее нации густо курила на ступеньках, поминутно заливаясь легким девичьим смехом. Мимо них, через швейцара, сквозь стекло, большими шагами и не оглядываясь, Прекрасин прошел внутрь. Шорников нетерпеливо заскреб ногтями по перегородке, потом догадался опустить ее и недовольным голосом спросил:

- Ну?!

- Баранки гну! - огрызнулась Александра и вышла из машины.

- Сигареткой не угостите? - поймала она волосатого юнца, куда-то и зачем-то стремившегося бежать.

- Га-а? - испуганно откликнулось патлатое чучело в роскошных супершироких шароварах “XXI век”.

- Га-а? - по-инерции переспросил он.

- Вцепившаяся в руку тетка улыбалась, и, как будто, ничем не угрожала его зарождающемуся мужскому самолюбию.

- Тебе чего, старуха? - добродушно поинтересовался паренек. - Курить хоц-ца?.. Ща…

Он демонстративно медленно вытащил из кармана пачку, широко-щедро растворил ее, ткнул под нос:

- На-а!..

Александра замахнулась, но - опустила руку, взяла сигарету.

- Спасибо.

- Расти большая! - покровительственно пожелал парнишка, убрал пачку и клацнул зажигалкой. Исполнив полностью свое мужское предназначение, он теперь неторопливо повернулся, и так же неторопливо, вальяжно зашагал прочь, позабыв недавнее стремление куда-то бежать.

Александра затянулась, чуть не закашлялась, подождала пока откружится голова, и вошла в ресторан. Швейцар в дверях особенно низко поклонился ей.

- Отдельный столик?.. Или у вас заказано? - встал перед ней скорый на желания клиентов гарсон в инопланетном костюме. У метрдотеля были более длинные ложноножки, больше усиков на голове, и сам он был куда зеленее.

- Мадемуазель Дымински? - почтительно поинтересовался метрдотель, отодвинув в сторону официанта. Александра невольно улыбнулась, тонкие золотистые усики в ответ восторженно задрожали.

- Мадам…- вздохнула, спохватившись, Александра.

- Виноват, - с ноткой сожаления в голосе сообщил очень зеленый служитель культа гостеприимства, учтиво поклонился и предложил следовать за ним: - Вас ждут.

Василий Иннокентьевич степенно, с видимым удовольствием кушал.

- Я взял на себя смелость заказать ужин, - он отстранился от совершенно чистой тарелки, по которой уже невозможно было установить, что в ней находилось раньше, воспитанно привстал, промокнул губы салфеткой. - Вы едите рыбу? Любите речную рыбу?

- Ем. Люблю, - Александра почувствовала, что очень проголодалась.

- Замечательно, - удовлетворенно чмокнул губами Прекрасин. - Нам принесут жареных карасей. В Нью-Йорке невозможно достать жареных карасей… Они едят мясо с кровью. Знаете, такое - похожее на падаль?.. Нормальный русский ни за что не станет есть, - Василий Иннокентьевич говорил без остановки. - В этом одно из существенных отличий. Понимаете, милая Александра? “Везде кого-нибудь чавкают”, - это Щедрин, но у нас чавкают хорошо мертвых, а у них - еще достаточно живых…

Александра улыбалась, кивала, но мало слушала, чем спасла свой аппетит. Она с любопытством рассматривал все вокруг, и не знала, что ей делать с почти некуренной сигаретой. Вскоре появился официант с большим блюдом на трех ножках, которое, видимо, призвано было олицетворять инженерный гений внеземного происхождения. Блюдо было до краев полно толстомордых, жирных карасей с удивленно раскрытыми ртами. Официант поставил блюдо, поклонился, и двумя пальцами аккуратно взял у Александры дымящийся окурок. Прекрасин заметил это, оборвал на полуслове свою речь и спросил:

- Вы курите?

Александра в ответ пожала плечами и взялась за карасей.

- Напрасно, - покачал головой заместитель министра иностранных дел. - Гибельное сие блаженство. Сладкое заблуждение, так сказать, - его опять понесло, и Александре теперь предстояло выдержать полномасштабный спитч о безусловной полезности здорового образа жизни.

- Вы много пьете, - сказала она и подвинула ближе к себе графин с водкой.

- Фьють-фьють-фьють!..- засвистел Прекрасин и подмигнул Александре: - “Она сказала ему: “Не пей!” А он ответил: “Себе налей!”” Знаете, почему от меня ушла жена?

- Не знаю. Но это интересно, расскажите.

- Ее раздражала моя положительность, - Прекрасин ухмыльнулся, потер залысину. - Ей казалось это очень странным. Подозрительным!.. Собственно говоря, она не одна ушла от меня - мы ушли вместе… - Прекрасин ненадолго замолчал, ловко выуживая изо рта маленькие, острые рыбные косточки. - Я не пил, не курил, не шлялся по бабам - ничего такого. Никаких наркотиков. Кому это понравится?..

Александра понимающе кивнула.

- А теперь, как видите… - ухмыльнулся Прекрасин. - Теперь как все: борюсь со своими недостатками…

Вульгарно засвистел микрофон на подиуме, кто-то тут же настучал ему по голове, потом еще и прикрикнул на строптивца: “Раз! Раз!..”

- Уважаемые дамы и господа! - конферансье тоже был зеленый. Толстый и солидный: ни лишних конечностей, ни усиков у него не было. Он был просто зеленый, круглый, и очень громкий.

- Леди и джентльмены! - повторил он и церемониально раскланялся. - По традиции! - А мы уважаем традиции!.. Этой ночью! - Как и прошлой ночью!.. У нас! У вас! В гостях!..- зеленый толстопуз замолчал и почесал под носом…- Только один раз! Исключительно для вас! - заверещал он с новой силой речетативом. - Артисты советской эстрады и кино!.. Встречайте! - конферансье принялся размахивать руками и строить безумные рожи. - Незабвенные Жиреев и Ширеев!!!

Раздались обязательные для массовых культурных мероприятий крики и улюлюканье, послышались дружные, но редкие аплодисменты - это старались по долгу службы официанты; публика же сонно ела и откровенно скучала. Пухлый конферансье скатился с подиума, по которому уже бегали, прыгали, скакали, приседали, обнажали гнилые зубы и яростно пучили выцветшие глаза большой Жиреев и маленький Ширеев.

-…Михаил, ты слышал? - спрашивал большой маленького. Ширеев, конечно, ничего не слышал, но почему-то ставил ноги так, словно у него были мокрые штаны.

- Что я не слышал, Санек? Кто-то снова говорил про нас гадости?

- Нет… но ты послушай: они решили, что мы с тобой - голубые!..

Выкрикнув эту фразу, большой Жиреев стал прыскать на всех своим водянистым смехом, в такт с ним Ширеев принялся безудержно икать.

- И!.. И!.. Я чересчур смешливый, чтобы быть голубым! – Ширеев оглянулся, ища поддержки у жующего зала. - Я - фы-алетовый! И!..

Александра отвернулась от кривляющихся на сцене больных артритом пожилых мужчин, и взяла с блюда еще одного карася.

- Ешьте-ешьте! - сказал Прекрасин. - Вкусно!

Сам Василий Иннокентьевич кушал увлеченно. Время от времени он поднимал глаза и бросал на Александру быстрый, стремительный взгляд, будто подмигивал, подбадривал: кушайте, кушайте…

- Я когда-то…- молвила вдруг она и усмехнулась.

- Что? - откликнулся Прекрасин.

- Да нет, ничего…- караси были очень хороши, и Александра взяла еще одного. - Когда-то я была девочкой и обожала их…- она, не оглядываясь, махнула рукой на подиум. - Они мне казались такими интеллигентными, остроумными… Настоящими джентльменами.

- Кто?.. Караси? - сострил замминистра и рассмеялся. Потом налил себе водки. - Всему свое время. Теперь эти мальчики хороши только под водку с карасями.

Василий Иннокентьевич опрокинул стопку, и, не закусывая, захлопал в ладоши:

- Браво! Браво!.. Бис!

Четыре старца в медалях за соседним столиком очнулись от дремоты и застучали костяшками рук. Крикнули “браво!” в другом конце зала, сидящие за столиками дамы бросились посылать незабвенным артистам воздушные поцелуи. Прекрасин был весел и доволен. Александра обернулась посмотреть: большой Жиреев вальяжно кланялся, расставив руки, Ширеев крутился во все стороны и часто-часто кивал, лица у обоих были красные, потные, измученные, но, кажется, довольные.

- Талант! - Прекрасин хлопал не жалея рук, не позволяя публике успокоиться. - Знаете, милая Александра, как Чехов говорил? - Таланты сраму не имут!

Наконец и Прекрасин устал. Артисты откланялись, дошутили, и, пользуясь сонной тишиной в зале, незаметно ушли.

- Всему свое время! - назидательным тоном повторил Василий Иннокентьевич и взялся за последнюю рыбешку. - Раньше они были джентльменами, теперь…- он громко рыгнул. – Простите… Теперь - другие.

- Вот, прошу заметить, - Прекрасин ткнул маленькой вилочкой воздух. - Видите того скромного господина с длинной женщиной, похожей на изломанную швабру?

- Ну у вас и сравнения! - покачала головой Александра. Но Прекрасин не стал оправдываться: характеристика оказалась на редкость удачная.

- Она - его жена. И на девять лет старше!..

- Зачем вы мне говорите это? - Александра пожала плечами с неудовольствием. - Какое нам дело? Разве это запрещено?

Василий Иннокентьевич широко улыбался, видно было, что самое интересное он еще не сказал.

- Она - его жена. Да! Но еще она - сестра Президента! - Прекрасин выцедил из графина последние полрюмки водки, выпил и закурил.

- Из грязи - в князи, - сказал Василий Иннокентьевич. - Об этом тоже нельзя писать…- он пьяно махнул рукой, сбросил рюмку на пол, махнул рукой еще раз - черт, мол, с ней - и прижал толстый палец к влажным губам: - Ни-ни-ни!

Прекрасин оглянулся по сторонам и перегнулся через стол:

- Про семью Президента – нельзя… Го-су-дар-ственная тайна!

- Кто же этот господин? - спросила Александра. - Ее муж?

- Милейший человек, - улыбнулся Прекрасин. - Наш любимый Вивисектор. Начальник тайной полиции.

Александра с жадным любопытством посмотрела на милчеловека: маленький, кругленький… Незаметненький… В больших “жабьих” очках.

Она недоверчиво глянула на Василия Иннокентьевича - замминистра был пьян, но, кажется, не шутил.

- А вы думали!..- усмехнулся Прекрасин и защелкал пальцами, подзывая официанта. - Работал раньше аптекарем… Официант! - заорал вдруг он нетерпеливо. - Водки!

- Нет-нет! - сказала Александра. - Не надо.

Подбежавший официант замер в нерешительности.

- Проводите меня, - Александра встала. - Пойдемте!

- Счет пришлете в министерство! - сказал Прекрасин, засовывая гарсону между усиков свою визитку. - У меня только доллары. Денег нет…

Александра взяла Прекрасина под руку, теперь ей пришлось волочить его до машины. Ситуация показалась ей забавной.

- Мы квиты, - сказала она, заталкивая Прекрасина в машину.

- Что?! - переспросил Василий Иннокентьевич и зарядил пьяненько: - Ах! Да-да-да-да…

Шофер суетился вокруг своего шефа как назойливая муха, но только мешал.

Пошел вон, прихвостень! – обругал его Прекрасин. Шорников поспешил ретироваться, захлопнул дверцу и уселся на свое место.

- Куда прикажете? - заискивающим тоном спросил он.

- Прикажу…- Прекрасин чмокнул губами и расхохотался: - Прикажу! Ха-ха-ха!..

- Что с вами? - спросила Александра, хотя, вопрос этот можно было и не задавать, - невооруженным взглядом видно было, что замминистра просто пьян.

- Ничего…- сказал Василий Иннокентьевич отсмеявшись. - Поезжай, Шорников! Поезжай!.. И стекло подыми…

Тихо зажужжал электромотор, прозрачная перегородка разделила водителя и пассажиров. В зеркале заднего вида мелькнула растерянная физиономия министерского шофера, и машина тронулась.

- Вот так-то лучше! - буркнул Василий Иннокентьевич.

- Некоторое время ехали молча. Боясь попасть в немилость, водитель выбрал самую дурацкую тактику: он вел машину только прямо, избегая делать резкие, принципиально меняющие направление движения, виражи. На выезде из Нового города дорогу им преградил армейский патруль, но, заметив красные правительственные номера и желтый пропуск “ВЕЗДЕ” под лобовым стеклом, солдаты опустили автоматы и лениво махнули: проезжайте!..

- Уже пять часов утра, - сказала Александра и помимо воли зевнула.

Прекрасин пристально, как только это умеют пьяные, взглянул на Александру, потом зашлепал ладонью по стеклу:

- Шорников!..

Водитель опустил перегородку и сбавил скорость, ожидая изменений в пожеланиях своего шефа.

- Разворачивай! - приказал Прекрасин. - Отвезем Александру Юрьевну в отель.

Шорников кивнул, плавно развернул тяжелую машину, нажал на газ, и, без напоминания, поднял перегородку.

- Простите, - сказал Прекрасин Александре, - я забыл, что вам уже тридцать два.

- Вы чрезвычайно чуткий, деликатный джентльмен, - хмыкнула Александра.

- Хотите что-нибудь выпить? - спросил Василий Иннокентьевич. Он потянул за ручку встроенного бара, но дверца не открылась.

- Шорников!..- позвал Прекрасин, и тут же махнул рукой: - Все равно, балбес, ни черта не соображает... “Куда прикажете, куда прикажете…” - передразнил он. - Ха! Знаю я эти “новые кадры”! - Образование, диплом - здесь у них все схвачено, выхлопочено… Пиджачок, галстучек, терпкий одеколон… Сигаретку они двумя пальчиками держат… А на деле… - Ни образованности, ни воспитания, - ни-че-го! Интеллигентствующий люмпен. Люмпенизированный интеллигент. Средний класс!…- Прекрасин скривился, словно укусил застоявшийся соленый огурец.

 

4.

Назойливо пищал телефон на прикроватной тумбочке, кто-то настырно ломился в закрытую дверь, и Александру захватило отчаяние - так хочется спать!.. Она лежала, не шевелясь в своем номере на большой квадратной кровати с вычурными резными аполлончиками по углам, натянув на голову безразмерное, как выпавший из ранца парашют, шелковое одеяло, и с замиранием сердца ждала, что вот сейчас ее, наконец, оставят в покое, и наступит тишина…

- Александра Юрьевна! - кричали за дверью, и Александра сейчас всеми силами ненавидела и имя свое, такое визгливое с чужих уст, и отчество, и, почему-то особенно - фамилию мужа, которую никто, впрочем, не упоминал…

Нет, в этом варварском мире тебе не дадут спокойно ни жить, ни умереть, ни просто выспаться… Она резко, одним надсадным рывком, чуть ли не с кожей сорвала с себя одеяло, и пронзительный солнечный свет ослепил ее, распял, лишил чувств…

Александра села на кровати, закрыла глаза руками и долго приходила в себя, покачиваясь взад-вперед вслед телефонным звонкам. В дверь не стучали, но Александра понимала, что это - временная передышка. Она посмотрела на часы… Ведь как это бывает с современным человеком: глянул на часы - и побежал… Неосознанно, помимо своей воли, по программе. Жизнь - как набор машинных программ: в семь мы слышим зов будильника, встаем, совершаем положенные утренние дела, - душа еще спит, но тело уже моется, чистит зубы, заглатывает безвкусный завтрак… В восемь - программа выхода на работу, в час пополудни - алгоритм обеденного перерыва…

Часы показывали десять. Александра даже не удивилась, просто что-то вутри шелкнуло, подавая напряжение на обесточенные мышцы. Первым делом она выдернула шнур телефона из розетки, потом заперлась в ванной, открыла кран и сбросила с себя домотканную ночную рубашку, украшенную витиеватым национальным шитьем - подарок бабы Яди на прошлое Рождество. Через десять минут, умытая, причесанная, накрашенная и одетая, с диктофоном в сумочке, она вышла из номера.

- Александра Юрьевна! Ну что же вы!..

Это была очкастая девчонка-стажерка, которую Александра однажды видела в редакции в Москве. Классический стиль, изрядно подзабытый теперь, но все равно классический: синие узкие джинсы, свободный, большой - “с мужского плеча” - свитер, открытый ворот, из которого выглядывает как флаг, как символ девственности и юности, безупречно белая футболка. В общем, точь-в-точь. Александра покрепче запахнула полы плаща: надо быть полной идиоткой, чтобы так вырядиться, подумала она. Под плащом у нее были свитер, джинсы и безупречно белая майка – символ… чего?.. Она усмехнулась. Не было, однако, уже роскошной косы пахучих, как полевые цветы, каштановых волос, а очки она давно выбросила в обмен на контактные линзы, чтобы выглядеть моложе.

- Александра Юрьевна, мы ж договаривались!..

Девчонка, сидевшая на корточках рядом со смешным субъектом желто-оранжевого цвета, вспорхнула, и напряженно застыла перед Александрой, вытянув к ней остроносую мордочку, густо усыпанную рыжими веснушками. Как зависшая в воздухе стрекоза… Александра улыбнулась, взяла стажерку за локоть и быстро повела за собой. Желто-оранжевый субъект поднялся и превратился в очень даже симпатичного мальчика-коридорного.

- О чем, детка? - спросила Александра у конопатой и зачем-то подмигнула оставленному мальчишке.

- Ну, как же, Александра Юрьевна! Вы сами сказали по телефону…- принялась было объяснять девчонка, но Александра ее прервала:

- Как тебя зовут, детка?

- Ева…

- Послушай, Ева, зови меня просто - по имени… Тебе сколько лет?

- Двадцать.

- Вот и мне почти столько же, - весело сказала Александра. - Я вспомнила: мы и правда договорились в девять, но я всю ночь работала, вернулась в номер и упала без чувств…

- Ах! - воскликнула Ева.

- Смотри под ноги, - сказала Александра, и они ступили на самодвижущуюся лестницу. - Скажи мне, Ева, что плохого случилось в мире за последние десять часов?

- Так…- девчонка потерла пальчиком носик и пересказала последнюю сводку Би-би-си: - Оруэлл подал в отставку. В Японии новые толчки - пять-шесть баллов. Повстанцы ракетами обстреляли Мехико. Мадонна собирается родить ребенка. Разбился “Боинг” где-то в Америке…- Ева снова потерла носик и сообщила самое главное: - Пресс-конференция начнется в десять тридцать…

- Что же ты молчала! С этого надо было начинать! – Александра сильно дернула Еву за руку, и они побежали по мраморным плитам вестибюля гостиницы. Электронное табло над входными дверями показывало десять часов с четвертью.

- Такси! - крикнула Александра, как только им удалось миновать тяжелую вращающуюся дверь и выбраться на улицу перед отелем. - Такси! Скорее!

Она оставила Еву и бросилась наперерез движению. Отчаянно заскрипели тормоза, и девчонка-стажерка закрыла глаза руками.

- Чего стала как статуя?! - позвала ее Александра, забираясь внутрь синего “опеля”. - Садись, кому говорят! - и водителю, скороговоркой: - Гостиница “Союз”! Быстро!

- Не волнуйтесь! - успокаивал хозяин легковушки, уверенно лавируя среди агрессивного скопища автомобилей. - Успеем!.. Где тот “Союз”? - Пять минут езды…

Водитель не обманул. Не прошло пяти минут, и “опель” свернул с широкого проспекта Победителей на узкую улочку, полную припаркованных справа и слева автомобилей. Полицейские с автоматами наперевес приказали остановиться.

- Пресса! - прокричала Александра, высунувшись в окно и потрясая диппропуском и карточкой аккредитации. Двое полицейских взяли пассажиров на прицел, а третий внимательно изучил документы.

- Выходите из машины! - приказал он.

- Да скажите же им, что я здесь не при чем! - занервничал водитель. - Я - частное лицо! И зачем только с вами связался!..

- Ну! - потребовал полицейский и наставил на водителя автомат.

- Черт знает что! - хозяин легковушки вышел и хлопнул дверью. Его тут же обыскали. После чего обыскали машину.

- Что у вас в сумочках? - спросил полицейский у Александры.

- Оружие репортера, - ухмыльнулась Александра.

- Сейчас не время шутить, - холодно заметил полицейский. - Покажите!

Изучив содержимое дамских сумочек, полицейские вернули документы и разрешили идти дальше.

- Водителя мы вашего пока задержим, таковы правила.

- Черт знает что! - опять выругался хозяин синего “опеля” и поставил машину боком на тротуар - втиснул между широким “крайслером” и крошкой “жуком”.

- Извините! - Александра подбежала к машине и сунула через форточку две зеленые кредитки. - Ради бога, извините!

- Ладно уж! - подобрел сразу частник. - Чего там! Я вас здесь подожду, мне не трудно…

Узкая улочка одним своим концом упиралась в отель, и там, перед чугунным забором и чугунными воротами, наблюдалось столпотворение народа. Пока Александра и Ева добежали до ворот перед отелем, их еще три раз остановили и проверили документы. Впрочем, можно было и не торопиться, по всему было видно, что Президент пока не приехал. Возле ворот журналисток догнал микроавтобус с детьми в пионерских галстуках цветов государственного флага. Мальчики были в белых рубашках, девочки - в белых передниках, белых колготках, с белыми батами в волосах. У каждого ребенка в руках были цветы.

- Как в добрые старые времена, - усмехнулась Александра.

- А? Что? В какие времена?..- не поняла Ева. - А-а-а!.. Я не помню - маленькая была… Разве плохо?

Дети вышли из микроавтобуса, им сказали взяться за руки по двое и ждать. Мальчики крутились и явно скучали, девочки дрожали от холода и волнения.

- Плохо, - сказала Александра.

Раздался протяжный вой полицейских сирен, и в узкий аппендикс перед отелем втянулась кавалькада машин: три бронированных лимузина под охраой полицейских джипов. Толпа журналистов и приглашенных официальных лиц двинулась было навстречу, но тут же отпрянула - люди в форме оттеснили ее, пустив вперед только девушек в национальных костюмах с непременными “хлебом-солью”, и пионеров с цветами.

- Не лезь, - удержала Александра стажерку, которая поддалась общему порыву и побежала было куда все, навстречу кавалькаде. - Ему назначено, с кем целоваться.

Президент вышел из первого лимузина. Коротко стриженые мальчики-переростки с пистолетами под мышками заслонили со всех сторон своего патрона, устремив невидящий-ненавидящий взгляд, острый, как кинжальный огонь, в окружающий мир. Два охранника подбежали к девушкам в кокошниках, ощупали их глазами, осмотрели и обнюхали хлеб на подносе, попробовали соль на язык, кивнули в рацию. Президента подтолкнули, и он пошел - в кольце из верных мальчиков, как древнегреческий козлорогий бог Пан в окружении нимф. Безупречный костюм, дорогой галстук, знаменитый пробор, величавая казацая походка, пронзительный взгляд - все на месте: узнаваемо, торжественно, страшно…

Но - нет: Отец нации кивнул кому-то в толпе, улыбнулся, растопырив усы, - и тепло стало на душе, отошло, отлегло, показалось… Стало покойно и уютно. Александра вспомнила почему-то те страшные дни декабря, дни и ночи, безумно длинные часы, когда весь мир стоял на пороге невиданной катастрофы, когда в центре Европы полыхнул и стремительно разгорался костер войны, от которого, казалось, нет спасения… Но был Президент - спокойный, невозмутимый, в пятнистой военной форме на улицах осажденного города, среди людей, ошалевших от воя сирен ПВО. Ему верили, на него надеялись, его спокойствие было сродни ярости, невозмутимость давала силы, он говорил, что знает, как остановить войну. То были часы триумфа Президента…

Грянул гимн и все замолчали, замерли, только сотрудники спецслужб по-прежнему нервно крутили головами, то и дело что-то отрывисто проговаривая в свои радиостанции. Два вычурно наряженных гвардейца поднимали президентский штандарт на флагштоке перед отелем. На Президента смотрело множество глаз. Он стоял - посреди охраны, с непокрытой головой, гордо выпятив подернутые сединой усы, опустив взгляд перед величием момента…

Потом он улыбался, ломал хлеб, ел его с солью, шутил с девицами в кокошниках, сетовал на свой возраст и целовал их. Целовал пионеров, но только первых двух, остальных к нему не допустили и они синхронно, по команде ответственно-красной учительницы, размахивали цветами. Президент поздоровался за руку с официальными лицами, по-отечески кивнул прессе и прошествовал через чугунные ворота в гостиницу. Неприступная охрана в воротах пускала по пропускам и по общественному положению: сначала - члены кабинета, потом - другие официальные лица, последние - те, для которых затевалось все это - журналисты. Среди них было много знакомых: газетчики, телеоператоры, обеспеченные ведущие рейтинговых программ. Александра увидела американца в обществе какой-то юной леди русской наружности, а болгарин Иван Чижик по обыкновению своему корчил рожи перед охраной и показывал большим пальцем вниз - знак смерти на аренах Римской империи, ставший символом антипрезидентской оппозиции. Болгарина, тем не менее, в отель пустили.

В конференц-зале Президент долго молчал, терпеливо ожидая, пока все приглашенные и допущенные займут отведенные им места. Он сидел на сцене, посередине длинного и пустого стола президиума, спокойно взирал на суету в зале и не жмурился от ярких вспышек фотокамер. Президент был на своем месте - властитель публики, пастух толпы; ему было органически хорошо.

Президент заговорил. Голос был усталый, но твердый. Говорил он о важности этапа, о необходимости мирного сосуществования, о партнерстве, о своей безусловной вере в безупречное светлое будущее. Говорил так, как говорит вернувшийся домой после тяжелого трудового дня отец, повествуя детям о рискованной работе в забое, об усталости рук и громадной нужности шахтерской профессии.

Ева включила диктофон и принялась что-то быстро строчить в блокнот. Александра поудобнее устроилась в кресле, чтобы вздремнуть, пока зал не начал задавать вопросы. Самое интересное - вопросы, в них - суть и соль.

“Когда, уважаемый господин Президент, состоятся очередные президентские выборы, отложенные ввиду военного положения?” “Скажите, пожалуйста, когда, наконец, будет окончательно

отменено само военное положение?” “Можете ли вы подтвердить, что террористы, пустившие на дно круизное судно “Аве Мария”, укрываются на территории Вашего государства, как о том сообщают западные разведслужбы?” “Какая денежная единица станет единой валютой Конфедерации?” “Вы сторонник или противник сохранения ООН?” “Следует ли считать Вас номинальным главой Конфедерации?”

Президент говорил долго. Говорил красиво, почти как по писанному, лишь изредка заглядывая в бумажки, объемной стопкой сложенные перед ним.

“…Экономическое положение тяжелое, но ситуация поправима… Я убежден… Единение народов… Спросите у министра топлива и энергетики России: почему?.. Известно, что современный мир характеризуется… Со своей стороны… Неуловимый Дух народа… Не может быть иных разночтений… К сожалению, подобная эволюция сознания свойственна далеко не каждому… Правительство контролирует… Устав Конфедерации… Нынешний этап реформирования… Я убежден…”

Александра устало зевнула, вспомнила, что мало спала этой ночью и немного расстроилась, потому что вечером собиралась посидеть над давно обещанной статьей для “Москау реаниматор” о последней волне русской эмиграции в Париже. “Коммунисты бегут на Запад”, - превосходное название, но, господа, кто тогда остается?.. Александра опять зевнула, воровато посмотрев по сторонам: половина зала вполглаза дремала, другая половина писала все. Президент, между тем, взялся за оппозицию, - верный знак, что пошла заключительная часть его выступления. “…Это вообще клоунада, устроенная даже не знаю ради чего… С позволения сказать, политические реставраторы… Народ знает своих геров… Их действия я расцениваю как преступные… Я убежден… Поджигатели войны… Так называемые… По зубам… Власть… Не по зубам…”

Президент, наконец, покончил с речью, и присутствующей публике предоставили возможность задавать вопросы. Александра извлекла из сумочки диктофон. Вопросов было много. Президент, по обыкновению своему, удачно острил, вызывая бурный хохот в зале, предпочтение отдавал вопросам смазливых девушек-журналисток, по-отечески грозил пальцем американцу Джиму Чиплингу и всей газете “Вашингтон пост”: “Вы здесь грязное белье не ищите. Нету!” Что, совсем? - хотела спросить Александра. - Или белье здесь не носят?.. В общем, и как всегда, Президент был своим парнем не в своей тарелке: “…Нападок на Конфедерацию я не потерплю… Святыня… Вопрос обменного курса - это политический вопрос… Террористы?.. Грязная клевета… Кому нужна ваша Америка?.. Послушайте, голубчик… Мадемуазель?.. Безусловно… Божественное начало… Не повторяйте сплетни… Мой дворник разбирается в политике лучше вашего Оруэлла… Не гоните!..”

Президент говорил с прессой дружелюбно, обстоятельно отвечал на все вопросы, но не сказал ничего. Александра все время беспрерывно зевала.

- Попробуй выбрать из этого хлама что-нибудь стоящее и нарисуй маленькую статью, - сказала она стажерке, когда они покидали зал, как положено - последние, после Президента, многочисленной охраны и бесчисленной свиты.

- Только без пафоса и лишних эмоций. Дай заголовок…- Александра задумалась: - Ну, что-то вроде - “Конец войне, начало миру”. И, главное: Президент на новые выборы не пойдет.

- То есть?

- Никогда.

Президент шествовал от отеля к лимузину: полицейский коридор, кольцо ближней охраны, бойцы непосредственного прикрытия, снайперы госбезопасности на крышах ближайших домов, группа ликующего населения у чугунной решетки, рыдающая от счастья старуха, напомаженные девицы, старики - участники русско-японской войны… Отец нации подходит к старухе - не плачь, мать! Охрана сдавливает старушку, не позволяя ей шевельнуться. Не плачь, мать! Президент целует мокрую от слез щеку, хлопает по плечу ближайшего ветерана - так держать! Девицы улюлюкают и прыгают от счастья, стараясь быть замеченными бесстрастным зрачком телеобъектива. Панорама всеобщего счастья. Президента фотографируют на фоне пионеров. Дети наше будущее. Пионеров убирают в сторону. Президент садится в машину. Вой сирен. До свидания! До свидания! Машина трогается. Взрыв!..

 

5.

…Чаек?.. Чаек! Пить чаек… Плутишка! Ах, плутишка!.. Вот положу пальчик на наковаленку и молоточком сверху-то тюк-тюк… Тюк-тюк!.. Чего ты, капризуля, выпендриваешься? Зачем?.. Ах, плутишка, плутишка!.. Говори!.. Пойдем пить чаек! Чаек!.. Что? Головушку-то повесил… Делов-то… Что! Больно?.. Шалун!.. Судьбинушка-то, судьбинушка! Несладко… Тюк-тюк…

Александра пришла в себя, открыла глаза и почувствовала боль тяжелую, острую, противоестественную. Пахло серой, затхлой пылью, крысами, и, сильнее всего, мочой. Было темно и холодно. Душно. Там, где она лежала, кто-то говорил вполголоса, кто-то хрипел, кто-то невнятно ругался. Александра приподнялась на локтях, сдерживаясь, чтобы не застонать от невероятной муки в затылке. Огляделась. В большой, плотно закупоренной комнате, куда свет проникал только через маленькое оконце в двери, лежали и сидели люди. На полу, вповалку, вперемежку…

- Очухалась, что ль? - спросил рядом человек. Он сел, но Александра увидела только его силуэт, черный, как тень. Кивнула ему, и чуть не закричала…

- Ах ты, страдалица! - сказал мужчина, словно увидел боль на лице Александры, потом легонько провел рукой по ее голове. – Шишак там у тебя важный. Гуля!

- Где я? - спросила она пересохшими губами. Голос - не голос, а треск. - Что со мной?.. Кто эти люди?

- Известно где - в участке, - охотно сообщил сосед. - Люди - как люди, а тебя зашибли что ль, али сама упала - того не ведаю…

- Зачем?.. - произнесла-спросила Александра.

- Известно, матушка, зачем - вздохнул мужчина. Черный силуэт заерзал в серой темноте, мужчина кашлянул, прочистил горло и представился: - Витольд Адамович я… Профессия моя – плотник… Тут, значит, нахожусь вынужденно, и категорически случайно, - по причине обстоятельств от меня не зависящих…- он опять захрипел, заперхал, и перешел почему-то на “вы”: - Не думайте, я не какой-нибудь там: всех хватали, значит и меня…

- Я не думаю, - сказала Александра, и это было правдой - думать сейчас было трудно. Но хотелось знать.

- Что случилось? - спросила она.

- Вроде как взорвали что… Покушение… Люди говорят… А ты не помнишь, поди, ничего?

- Помню…- Александра зажмурилась, превозмогая боль. - Как вышли… Дети с цветами… Президент садится в машину… Яркая белая вспышка. Крики. Кровь. Я падаю… Туман…

- Так ты ж была там!.. - воскликнул мужчина. - То-то я смотрю… Вот, значит, штука какая…

Он засопел, заерзал, прочистил горло еще раз.

- Человек я маленький… Что мы!… Позвольте спросить только… Ты, стало быть… Вы, то есть… Небось, Его самого видели?

Александра кивнула и тут же раскаялась в этом - растревожила улей боли в голове и чуть не заплакала с досады.

- Видела, - повторила она шепотом.

- Вот так так! - восхищенно сказала тень. Потом сосед Александры на жестком деревянном полу некоторое время молчал, вздыхал и причмокивал.

- Храни его господь! - сказал он наконец громко и отчетливо, и, видно было в темноте, - перекрестился. - Слава богу - жив!..

- Кто? - не поняла Александра, замученная болью.

- Известно кто - Президент! - с пафосом повторил мужчина, и, еще раз: - Храни его господь!

- Хол-лера его прибери! - эхом отозвался кто-то в темноте. Сварливый бабий голос. - Шоб он сдох, паскуда!

- А ну! - взвился мужчина и сел на корточки. - Кто?!

- Шоб его дети такой жизнью мучились, до которой он нас довел! Лихоимец! - не унималась баба, выплескивая из себя ядовитую злость. - Висельник он, ваш Президент! Мужа мово в землю закопал, детей помиру пустил!..

- Кто такая? - повторил свой вопрос черный силуэт. - Отзовись!

- Пиши! - горячо зашептала баба, злобно и страстно - как в бреду: - Пиши, иуда! Звенигора Акулина - пиши!.. Кровушки нашей захотели? Кровушки?.. Людоеды!

Ее шепот - жгучий, быстрый, безысходный - стал приближаться: Акулина искала черный силуэт.

- Уймись! - визгливо сказал мужчина. - Уймись, значит!!!.. Ты не в своем уме, женщина! Ты - больна!

Акулина была уже близко и бросилась на своего ненавистника. Раздалось злобное рычание, в камере поднялся дикий вой, крики и плач, кто-то со всей силы каблуком застучал в дверь:

- Убивают!..

Внезапно, ярко и беспощадно, как вспышка взрыва, зажглись мощные ртутные лампы под потолком. Александра зажмурилась и спрятала голову между колен. Люди затихли. Слышно было только шипение, хрюканье, визг, стон, и наразборчивые проклятия - на полу продолжалась схватка. С противным ржавым скрипом распахнулась дверь, и в камеру, стуча тяжелыми армейскими ботинками, ворвались полицейские. Послышались глухие удары и приглушенный стон, подняв голову, Александра увидела сквозь полуприкрытые веки, как полицейские, заломив руки за спину, поволокли из камеры плешивого мужчину лет шестидесяти в заношенной, но ухоженной рабочей спецовке, и не старую еще женщину в какой-то невероятной хламиде на ее жестоко располневшем теле. Человек тридцать: мужчины и женщины, а больше мужчины, стояли, прижавшись к стене, близоруко щурясь от чересчур яркого света. И только Александра продолжала сидеть.

- Ну! Кто еще в карцер захотел? - визгливо спросил полицейский и добавил, с ухмылкой: - Золотые мои!

Его голос показался Александре знакомым.

- Кому волюшка не мила? Ась? - допытывался полицейский, поигрывая резиновой дубинкой. - Отсюда, любезные, две дороженьки: одна дальняя, друга…

- Что происходит, Зуенок? - услышала Александра еще один знакомый голос. В камеру вошел ротмистр Гуськов: - Почему задержанные до сих пор здесь? Установите личность каждого и отпустите домой тех, кто вне подозрений. Вам ясно?

- Ясно, как божий день, - кивнул капрал.

- Гуськов повернулся уходить.

- Господин ротмистр! - Александра с трудом встала. Гуськов остановился и внимательно посмотрел на нее. - Вы меня не узнаете?

- Фу! - капрал ударил себя дубинкой по ляжке: - Так то ж та барышня, что мы ноченькой наблюдали, товарищ ротмистр!

На лбу ротмистра Гуськова блестящими жемчужинами проступил пот. Он снял фуражку, вытер лицо платком, потом подошел к Александре:

- Простите, сударыня! - ротмистр прижал к груди руку в белой шелковой перчатке. - Я приношу свои извинения от имени всего столичного гарнизона полиции…- и в сторону капрала: - С ума сошли!

- При чем тут я? - обиженно выпятил жирные губы капрал. - Я их разве напривозил?.. Похватали там с дуру, с перепугу всех подряд, - нам теперь работа…

- Вы ранены? - спросил ротмистр у Александры. - Впрочем, что это мы здесь… Пойдемте. Прошу вас!

- А… остальные? - Александра просительно развела руками. - Люди?

- Их отпустят. Скоро, - пообещал Гуськов и повторил приказание:

- Капрал! Разберитесь с каждым. Немедленно!

Александра оперлась на руку Гуськова и вышла из камеры. В полицейском участке наблюдалось деятельное движение: нещадно трещали телефоны, за десятком дешевых фанерованных столов, заваленных протоколами, актами и картонными коробками компании “Обеды на дому” писались новые протоколы, составлялись очередные акты, поедались обязательные “хот-доги” и традиционные пирожки с капустой.

- Врача! - крикнул Гуськов и провел Александру в свой кабинет.

В крохотной комнатке, служащей кабинетом ротмистру, Александра вдруг почувствовала всю разницу между заточением и свободой, хотя обстановка была по-военному аскетичная: стол, два стула, пишущая машинка, телефон… - Ничего лишнего, нефункционального, - никаких украшений, только те же протоколы, акты, да позеленвшие останки “хот-догов” в картонных коробках…

- Прошу садиться, - предложил ротмистр и нервно выглянул за дверь: - Где врач?.. Я требую немедленно врача в мой кабинет!

- Черт бы их всех побрал! - пожаловался он Александре и смутился: - Извините… Дуреешь тут, знаете ли…

- Ну что вы! - улыбнулась ему Александра. - Такая ерунда…

- Как случилось, что вы попали к нам?

- Не помню…- Александра дотронулась до затылка. - Не знаю. Видимо потеряла сознание от удара… или от взрыва. У меня тут шишка…

- Позвольте, - попросил Гуськов. Александра наклонила голову, и он осторожно потрогал больное место.

- Гуля! - сказал Гуськов, как раньше сосед по камере. - Настоящая гуля, вот что!

- Очень заметно? - спросила Александра.

Как? - переспросил ротмистр. - А-а… Ничего страшного, я думаю…

- Вы думаете? - иронично поинтересовался круглый, лысый доктор, вкатившийся в кабинет ротмистра, точно шаловливый мяч, заброшенный малолетними озорниками.

- Они, стало быть, думают…- доктор вприпрыжку докатился до Александры, и - ни “здрасьте”, ни “до свиданья”, - сходу наложил свои маленькие пухлые ручки ей на щеки, оттянул вниз веки и заглянул глубоко в душу, потом сосчитал пульс, попросил показать язык и дотронуться указательным пальцем правой руки до кончика носа при закрытых глазах.

- Гм!.. Они думают…- нахмурился доктор, подперев кулачком детский свой подбородок, и спросил: - А на что, собственно говоря, жалуетесь?

- Э-э… На голову, - сказала Александра.

Доктор немедленно принялся рыться у Александры в волосах и через несколько секунд торжественно объявил:

- Гуля! Отличная гуля, я вам доложу! - он стянул с носа маленькие круглые очки и спрятал их в квадратный карман давно нестиранного халата. Без очков это был просто мальчик - прыщеватый подросток из команды юных натуралистов, вдруг случайно узнавший, что и на прелестной женской головке, бывает, вырастают шишки.

- Надо же! - удивленно выдохнул он и закатился на стол, подмяв под себя акты и протоколы. Потом достал из кармана пачку дешевых сигарет, клюнул в нее носом, выудил зубами мятую сигаретку, и только собрался закурить, но Гуськов не позволил:

- У меня не курят. Или ты забыл? - сказал он строго и реквизировал губительнейшее изобретение человека. Доктор с сожалением чмокнул губами и спрыгнул со стола.

- Ну, ладно, я пошел, - сказал он.

- Постой! А как же, - ротмистр кивком показал на Александру, - как же пациентка?

Доктор задержался в дверях, зацепил очки за маленькие обезьяньи ушки и официальным тоном предписал:

- Покой. Сон. Холод. И, желательно, не пить.

Он вышел, но сразу же, - наверно ожидал под дверью, - в кабинет вошел незнакомый Александре офицер полиции.

- Господин плац-майор…- Гуськов вытянулся перед старшим по званию. - Имею честь представить: иностранная журналистка…- он замялся и вопросительно посмотрел на Александру.

- Александра Дымински, - Александра протянула расплывшемуся в улыбке майору руку. - Я уроженка этих мест. А здесь…

- По недоразумению, - подсказал ротмистр.

- Очень-очень рад! - сказал плац-майор. Это был солидный полицейский последних лет службы, для авторитету отрастивший большие, пышные бакенбарды.

- От всей души рад! Счастлив! - он пожал Александре руку и потянул за собой. - Прошу ко мне! Такая честь!..

Отказаться было трудно. Александра виновато улыбнулась ротмистру. Он в ответ почтительно кивнул.

- Господин плац-майор, - обратился Гуськов к начальнику участка, - вы читали мой рапорт?

- Что? Как?.. Ах, да! - плац-майор недовольно сморщил желтое, высохшее лицо. – Зуенок… Бред какой-то.

- Но я видел следы побоев. Имеются запротоколированные показания…

- Показания?.. Чьи показания, ротмистр? - плац-майор ухмыльнулся. - Вы льете воду на мельницу преступных элементов!.. Все!..- он начальственно сдвинул брови и ощетинился бакенбардами. - А сейчас извольте-ка позвонить в МИД и доложиться!

- Слушаюсь! - кивнул Гуськов.

- Не умеем мы еще воспитывать нашу молодежь…- шептал плац-майор Александре провожая ее в свой кабинет. - Горячий, очень горячий юноша, смотрящий на окружающий мир… как бы это сказать, - чересчур… Вот именно - чересчур!.. Хотя герой - безусловно.

Кабинет плац-майора отличался широтой и был по-домашнему уютно обустроен.

- Зуенок! - крикнул плац-майор в железный ящик селекторной связи. - Капрал Зуенок, зайдите в мой кабинет!

- Как вы находите мои антуриумы? - плац-майор горделиво показал на стену, сплошь заросшую ухоженной зеленью. - А красавец циперус? - майор нагнулся над неким подобием пальмы на вычурной металлической подставке в углу. - Не правда ли он великолепен? Какой размах! Какая чистота линий… Истинная красота… Я ведь взял его совсем крошечным, хиленьким ростком… А говорили, что не приживется…

- Это у меня-то - не приживется? Хо!.. - майор позволил себе хохотнуть над завистниками. - Я целыми днями сидел над ним! Да!.. Но теперь - поглядите!.. А мой бальзамин? Он цветет! А пеперомия?..

Александра взялась за голову.

- О!.. Присядьте, присядьте! - подскочил к ней плац-майор. – Ах, я старый дурак!..- он посадил Александру на диван около стены, по которой вился зеленый антуриум. - Здесь вам сразу станет лучше… Живительное дыхание цветов. Да… Бедняги, им не хватало света, - я распорядился расширить окно…

Явился капрал Зуенок с непременной резиновой палкой, только теперь, перед лицом начальства, он спрятал ее за спину.

- По вашему приказанию прибыл! - скороговоркой доложил капрал и махнул правой ладонью возле фуражки.

- Капрал?.. - плац-майор выразительно посмотрел на него. – У нас гостья.

- Будем пить чаек? - толстяк расплылся в улыбке. - Сию минуту, товарищ плац-майор! Сию минуту…

- И загляни в буфет! - крикнул майор вслед убегающему капралу. - Скажи: от меня!

- Никак не выучат по-новому, по-господски, все у них – товарищ…- с отеческой улыбкой произнес плац-майор. - Старые, испытанные хлопцы…

- Который уже час? - спросила Александра.

- Счастливые часов не замечают, - изрек начальник участка. Он сел на диван рядом с Александрой, закинул ногу за ногу, обхватил колено ладонями и закачался, заскрипел вместе с диваном. - Что значит время… Сия материя человеку не подвластна. Ха-ха!.. Впрочем, если желаете…- он прекратил дерганье и взглянул на свои наручные часы. - Семнадцать часов двадцать минут. Через десять минут кончится моя смена, и я буду счастлив проводить вас… Но мы еще будем пить чай, не правда ли?..

- Я бы хотела скорее вернуться в гостиницу.

- К чему такая спешка? - плац-майор встал с дивана, налил из графина воды в стакан и принялся поливать ципериус. - Требуется сперва удостовериться…

В дверь постучали.

- Да-да! - сказал майор, не оборачиваясь. - Поставьте поднос настол, капрал…

- Гм!.. К вашему сведению, я полковник запаса…

Плац-майор испуганно повернулся, толкнув в спешке цветочный горшок. Красавец-циперус упал на пол…

- Виноват, товарищ… товарищ… Ваше сиятельство! - плац-майор встал по стойке “смирно”, воровато застегивая дрожащими пальцами офицерский френч.

- Может предложите стул? - сказал начальник Управления правительственной информации, а это был он. Но майор уже ничего не слышал: он закатил глаза и утратил всякую способность адекватно реагировать на ситуацию.

Поликарпыч вошел в кабинет и сел напротив Александры. Выглядел он очень усталым, только крохотные глазки из-под густых нависших бровей сверкали огнем. С минуту он молчал, потом снял старомодную свою шляпу с широкими полями и скрестил руки на груди.

- Ну-с! - Извиняться не буду, - он холодно улыбнулся Александре. - Надеюсь, вы не сильно пострадали?.. Сочувствую. Я к вам по делу, - он сделал паузу. - Вы приглашены на аудиенцию к Президенту.

 

6.

Кортеж из трех автомобилей, - два тяжелых полицейских “лендровера”, и бронированный “мерседес” Управления правительственной информации, - мчался на всех парах по опустевшим вдруг, словно власти рапорядились повсеместно устроить тихий час, улицам столицы. Только военные грузовики и бронетранспортеры, только машины жизнеобеспечения города, и только люди в пятнистой униформе.

- Куда все подевались? - спросила Александра. Личный врач Георгия Поликарповича сделал ей инъекцию обезбаливающего, и она снова почувствовала вкус к жизни.

- Где жители?.. Люди где? - мертвецкая тишина улиц пугала. Александра дернула Поликарпыча за рукав плаща: - Отвечайте! Что вы тут натворили?

- Успокойтесь, сударыня!..- Поликарпыч зевнул и надвинул шляпу на нос, демонстрируя свою полную отрешенность от бренного мира.

- Нет уж! - Александра сорвала с него шляпу и бросила в кресло напротив. - Раз уж вы посадили меня к себе в машину, так извольте отвечать на мои вопросы!

- Хе-хе! - Поликарпыч не обиделся на эту шалость. Глаза его весело сверкали. - А ты - штучка!..- он подмигнул Александре: - Чтобы журналист с меня снял шляпу… Хе-хе!.. Да я б его в двадцать четыре часа! Нон грата!..- Поликарпыч опять зевнул. – Старею… Сперва до капрала разжаловали, теперь, вот, по шапке надавали… Скоро пнут под зад к чертовой матери…

- И поделом! - сказала ему Александра. - Вы будете отвечать на мои вопросы?..

Поликарпыч утвердительно зевнул.

- Никаких эксцессов… В городе объявлена тревога. Учения гражданской обороны.

- Да?!..- Александра недоверчиво мотнула головой. - Хм!.. Сразу после покушения на Президента?.. Кстати, что с ним? Что известно спецслужбам? Я хочу знать подробности…

- Поликарпыч безмерно усталым взглядом посмотрел на нее:

- Журналистов я бы расстреливал. На месте.

Александра кинулась было в защиту свободы слова и прав журналистской братии, но Поликарпыч остановил ее движением руки:

- Слушайте…- он снова надел шляпу. - Президент жив, здоров. Но жертвы имеются: тяжело ранен сотрудник охраны, ранены полицейские, несколько гражданских лиц… Далее: погибла учительница, двое детей и водитель микроавтобуса. Бомба была в этом автобусе… Ответственность за покушение никто на себя не взял. Что известно спецслужбам я вам не скажу, - не знаю… Тревога гражданской обороны - конечно не случайное совпадение: введен в действие план “Бастион”, идет тотальная проверка всех подозреваемых. Власть имеет право быстро и адекватно реагировать на подобные чрезвычайно опасные действия преступных элементов… Государство должно защищаться.

- От кого?.. Я была уверена, что государство должно защищать общество, - Александра язвительно усмехнулась.

- У общества нет институтов для защиты государства, - иронично улыбнулся начальник Управления правительственной информации. - Впрочем, государство в такой защите и не нуждается…

- Вы специально перевернули все? - вспылила Александра.

- Что “все”?

- Все!

- Вы, видно, действительно крепко ударились головой…- Поликарпыч опять надвинул шляпу на глаза, скрестил руки на груди и, насколько позволил салон, вытянул вперед ноги, - показывая всем своим видом, что он уже достаточно натерпелся от полоумной женщины, и теперь имеет полное моральное право немного вздремнуть.

- Однако! - воскликнула Александра. - Выпустите меня. Остановите машину!

- Нет, - сказал Поликарпыч, не меняя позы и не открывая глаз. - Зачем? Потом опять ехать вас выручать?.. Где ваши документы?

- Что?.. Документы? - Александра хлопнула в ладоши. - Где моя сумочка?

- Ага!..- Поликарпыч с чувством хмыкнул. - Что, потеряла?!

- Остановитесь! - закричала Александра водителю и застучала кулачком в стеклянную перегородку. - Разверните машину! Мне надо обратно в участок!

- В жизни не видел, чтоб люди по своей воле желали ехать в каталажку, - улыбнулся Поликарпыч. - Зря только бьете пальцы, - стекло у фрицев прочное, пуленепробиваемое, а водитель реагирует только на мои команды.

- Вы бездушный, холодный человек! - сказала Александра.

- Согласен, - с готовностью кивнул начальник Управления правительственной информации.

- Гадкий! Подлый!

Не буду спорить…- Поликарпыч зевнул. - И прекратите истерику: вашей сумочки в участке все равно нет, иначе бы вам ее вернули. Ну, подумайте сами: сунули бы вас в камеру, будь вы при документах?..

Александра подумала, и прекратила обзывать важного государственного чиновника нехорошими словами. Некоторое время ехали молча, и Поликарпыч начал тихонько посапывать. Но Александра не позволила ему спать.

- Простите, - сказала она. - Я вела себя как девчонка…

- Ради бога!.. Уж эти женщины… Теперь, наконец, будьте пай-мальчиком и оставьте меня в покое!..

- Покой нам только снится…- напомнила ему Александра. - Скажите, долго нам еще ехать?

Поликарпыч сдвинул шляпу назад, подтянул к себе ноги и посмотрел в окно.

- Уже скоро…- сказал он.

Возле строительного вагончика и шлагбаума с автоматчиками кортеж съехал с кольцевой дороги и нырнул в ухоженный сосновый лес, похожий на городской парк. Суровые личности с рациями то и дело появлялись на пути кортежа, словно ниоткуда, точно уродливые гномы из скандинавских сказок. Появлялись и исчезали… Отличная дорога, ни одной встречной или попутной машины, только высоченные сосны государственных масштабов…

- Подавляющая воображение монументальность природы…- сказала Александра. - Не находите?

- Что?.. А-а-а! - Поликарпыч кивнул. – Монументальность… Поэтика!.. Я люблю, знаете ли, выйти из машины когда ветер… Послушать… А посмотришь вверх - гнев великанов, кроны рвут небо на части…- и почувствуешь себя маленьким-маленьким мальчиком, заблудившимся в злой толпе пьяных докеров…

- Умеете говорить красиво…- усмехнулась в ответ Александра, - я знаю, - вы из Мурманска.

- Из рабочих мы, - согласно кивнул начальник Управления правительственной информации.

Лес стал светлее, и кортеж притормозил перед опущенным шлагбаумом. Здесь, под бесстрастными лицами президентских гвардейцев и под дулами автоматов, полицейские джипы съехали на обочину и остановились. Капитан гвардейцев с чудовищным, как от сабельного удара, шрамом поперек всего лица - до белесой кости рассечена бровь, разрублен пополам нос, распорота щека, - подошел к “мерседесу”, холодно, но вежливо отдал честь, и ощупал взглядом через стекло сидящих внутри пассажиров. Поликарпыч снял шляпу и приветственно улыбнулся.

- Если этот недобитый герой вдруг почует дурное, его гориллы без колебаний расстреляют нашу машину, - сказал он Александре. - С этим у них запросто. Спалят ко всем чертям…

- Улыбайтесь получше, - посоветовала ему Александра. - Я мечтаю о предстоящей аудиенции у Президента…

Их пропустили. Шлагбаум поднялся и правительственный лимузин, прокатив еще несколько сотен метров по отличной бетонной дороге, остановился перед большими металлическими воротами с острыми пиками наверху. Влево и вправо от ворот убегал далеко в лес высокий дощатый забор, увитый сверху колючей проволокой.

- И здесь стреляют? - спросила Александра.

Вместо ответа ворота сами собой отворились, и она увидела известную всему миру по кадрам официальной хроники и документальному фильму “В борьбе за мир” загородную резиденцию Президента “Скворцы”.

Лимузин объехал вокруг вычурной гигантской клумбы, и остановился перед ступенями широкой лестницы, украшенной балюстрадой и ведущей внутрь двухэтажного особняка, построенного в строжайщей тайне еще до Вторжения, и потому не разрушенного ракетами Альянса. Строители использовали самые современные материалы, но сумели придать зданию черты девятнадцатого века, а вполне возможно, что и строили его по чертежам, и в полном соответствие с архитектурой пушкинской эпохи, после чего еще искусственно “состарили” облицовочный камень, украсили стены столетним плющом, да пристроили наверху башенку-обсерваторию, - ведь каждому школьнику известно, что Президент любит смотреть на звезды…

Привратник в черном, как ночь, смокинге и крахмально-белой рубашке помог Александре выйти из машины, после чего жестом пригласил следовать за ним, взлетел вверх по ступеням, открыл массивную дубовую дверь с круглыми золочеными рукоятками и замер в полупоклоне.

Александра вошла в дом, следом - Поликарпыч, держа в одной руке шляпу, другой приглаживая реденькие рыжие волосы на почти лысой макушке. Внутри все было типично по-английски: большая гостиная в два этажа с внушительным камином, деревянная лестница наверх, уходящие ввысь, как это принято в готической архитектуре, узкие окна мозаичного стекла напротив входа. В камине потрескивали и шипели березовые поленья, рядом полукругом стали, для тихой домашней беседы, шесть кожаных кресел, одно из которых - чуть больше других - стояло ближе к огню. В гостиной было пусто. Александра впервые подумала: почему она здесь? Зачем Президенту приглашать в свое тайное логово иностранную журналистку? Пусть даже уроженку этих мест, пусть - гражданку Конфедерации, но - журналистку?..

- Вы - первая, - заметил Президент. Он спускался по лестнице вниз - степенно, важно, и, в то же время, - по-простому, как радушный хозяин, - как знатный и важный радушный хозяин. Александра так и не поняла, откуда он взялся, - просто возник сразу и вдруг.

- Вы первая журналистка здесь, - повторил Президент. Голова его была аккуратно перевязана обычным медицинским бинтом, и над левым виском был сделан маленький, тоже аккуратный узелок. На Президенте был домашний вязаный свитер с широким воротом и рубашка без галстука. Президент подошел к Александре, улыбнулся, но руки не протянул, - он ее поднял вверх, щелкнул пальцами… И тотчас из каких-то неприметных дверей первого этажа вышли молчаливые люди в одинаковых, разных оттенков серого, костюмах, быстрыми, отрепетированными движениями установили на штативах видеокамеры и фотоаппараты, и молча стали возле них…

- Очень-очень рад! – Президент широко улыбнулся и протянул Александре руку. Вспышка магния ослепила ее, Александра потеряла равновесие, почудилось ей вдруг, что падает, - чтобы удержаться, она крепче ухватилась за влажную ладонь Президента…

- Счастлив!..- громыхал Отец нации. - Вы, мадам, своим появлением здесь впускаете луч света в скорбную душу Президента… В этот горестный день, когда враги наши в очередной раз показали звериный оскал злобы… Политические марионетки… Кровавая буффонада… Народ!..

У Александры снова разболелась голова. В этом было что-то мистическое: чем дольше говорил Президент, изобличая “деляг”, “жуликов”, “беспринципных вралей”, и прочих “бандитствующих интеллигентов”, тем сильнее у Александры болела голова. Она болела, она набухала болью и превращалась вся в большую, невероятно большую гулю, полную жгучей боли, и готовую в любой момент лопнуть, как от нарыва…

Но Президент уже сменил гнев на милость, сделал шаг назад, простер в сторону Александры руки и продекламировал:

Всегда скромна, всегда послушна,

Всегда как утро весела,

Как жизнь поэта простодушна,

Как поцелуй любви мила…

Серые люди захлопали в ладоши, и Президент тремя короткими поклонами-кивками поблагодарил их. После третьего кивка наступила тишина.

- Александр Сергеевич Пушкин…- скромно заметил Президент. - Но он имел в виду конечно вас, милая гостья…

Президент щелкнул пальцами, и молчаливые люди в серых костюмах уволокли свою аппаратуру в незаметные двери. И пропали сами. Вместо них в гостиной возник Василий Иннокентьевич Прекрасин - в строгой дипломатической “тройке” и при галстуке.

- А, Базиль! - кивнул ему Президент. - Чем закончились переговоры?

- Они согласились, - самодовольно улыбнулся Прекрасин. - Как вы и предполагали.

- Хе-хе!.. Еще бы!.. Они будут платить - у них нет выбора…- Президент подошел к камину, кочергой разворошил угли, сел в свое кресло и пригласил остальных: - Садитесь, товарищи!

Прекрасин с видом галантного кавалера усадил Александру в кресло напротив Президента. Президент щурился, Президент улыбался и без тени смущения рассматривал Александру сквозь полуприкрытые веки. Ходили слухи, что был он некогда большим бабником…

- Вы нездоровы? - спросил Президент у Александры.

- После покушения на вас у меня страшно болит голова, - ответила Александра.

- Могу одолжить вам свою повязку, - пошутил Глава государства, и сказал, ни к кому не обращаясь: - Врача, быстро.

Врач появился в тот же миг. Александра видела, как он скорым шагом вышел из-за камина, - серый костюм, в карман которого небрежно сунут стетоскоп, металлический, обтянутый искусственной кожей “дипломат” в руке… Если бы она не заметила его явления, было бы полное ощущение очередного фокуса в президентском иллюзионе. Но врач был настоящий, он не материализовался из ниоткуда, у него были теплые, умелые руки, которыми он совершил быстрый, но очень эффективный массаж ее затылка. И немедленно удалился, видимо абсолютно уверенный в успехе своего врачевания.

- Спасибо! - поблагодарила Александра, но врач уже исчез.

- Не за что, - добродушно кивнул Президент. - Я теперь ваш должник…

В гостиничном полумраке, - свет зажигать Хозяин не позволил, - уютно гудел камин, на стенах, на портретах известных исторических деятелей в золотистых рамах дрожали смутные тени, будто это они -души кровавых полководцев и сумевших околпачить целые народы политиков собрались в этом зале на свою тайную вечерю…

Незримый, совершенно беззвучный официант внес большую серебряную чашу на длинной тонкой ноге, полную всевозможных фруктов. Президент был по-домашнему прост, пошловато шутил, весело хохотал и шумно ел большие сочные груши. Георгий Поликарпович настороженно следил за тем, что говорит Президент, рассеянно смеялся, и вообще демонстрировал собой образ человека, втайне озабоченного решением важнейших проблемы человечества. Прекрасин не забивал себе голову подобной чепухой: никогда не скрывавший своей приверженности либеральным ценностям, замминистра иностранных дел показательно спорил с Главой, позволял себе даже явное несогласие с генеральной линией и двусмысленные ухмылки. Александра любила фрукты. Она много ела и молчала.

- Вас ранило во время покушения, господин Президент? - спросила она, когда утолила первичный голод и решила, что пора перевести дух.

Президент рассмеялся:

- Это мои болваны так меня защищали, что чуть не лишили головы. Но теперь так даже лучше.

- Шрамы украшают мужчину, - заметил Поликарпыч.

- Отнюдь, - возразил Прекрасин. - Как сказал некогда Гай Юлий Цезарь…

- Постой, Базиль…- лениво отмахнулся Президент. – Чепуха… Я хочу говорить с Александрой Юрьевной.

- Она не любит, когда ее по батюшке, - вставил Прекрасин.

- Хорошо, - Президент опять махнул рукой. - Вы ни о чем не хотите меня спросить, Александра Юрьевна?

- Хочу, - кивнула Александра. - Зачем я здесь?

- Конечно, - Президент откинулся в кресле и потянулся. - Я отвечу. Но попробуйте угадать.

Александра взяла из вазы большое желто-красное яблоко и с хрустом откусила его.

- Вы собираетсь меня как-то использовать…

- Безусловно!.. Но как?.. Думайте.

- Откроете мне какую-то подлую тайну касательно ваших врагов?

- Наших врагов, любезная моя Александра, - с ударением на слове “наших” сказал Президент.

Александра удивленно подняла бровки.

- Вот как?.. Интересно.

- Вы, Александра Юрьевна, не из тех журналистов, чье шкодливое перо готово строчить за деньги всякую чушь… Ваш отец был видным совработником, дед - командиром Войска польского…

- Не понимаю, к чему…

- А прадед ваш служил у Пилсудского…

- Да, но…- Александра замотала головой. - При чем тут я?

Президент опять уклонился от ответа.

- В полусотне верст от столицы лежат в руинах стены вашего родового замка. Фамилия Дымински всегда была известна в наших краях…

- Раньше, - заметила Александра. - Очень давно.

- Не будем теми глупцами, что не помнят родства. Обществу недостает здорового консерватизма. Хватит рушить до основания - после этого всякий раз остаешься на пепелище. Ведь так?..

Президент не нуждался в ответах. Александра подумала, что вот оно, значит, как - на ней проверяется новая государственная идеология… Говорил Президент увлеченно и убежденно.

-…В чем главная ошибка Горбачева?..- Нельзя расшатывать основы. Строить можно только на надежном, прочном фундаменте проверенных идей. То есть - консерватизм. Большевики отвергли старый мир - тогда строить пришлось на костях, добиваясь единства кровью - методом круговой поруки… Необходима постепенность… Ответственность… Изучение опыта поколений… Лишить оппозицию социальной базы… Президент - арбитр общества… Единство нации… Однако!.. Ответственный демократизм… Дешевое политиканство… Выползки из народа… Кровь… Не допустить!.. Железной рукой… Привлечение всех слоев населения и политических сил… К ответственности!.. Позиция умиротворения… Так, в общих чертах.

Президент кончил говорить и закрыл глаза. Поликарпыч задумчиво, подперев кулаком подбородок, уставился на огонь в камине. Василий Иннокентьевич чуть-чуть улыбался, беззвучно насвистывая какой-то развеселый мотивчик. Александра догадалась, что ей предоставлено слово.

- Насколько я поняла, мне предложено выступить в роли эксперта новой государственной идеологии, - сказала она и развела руками: - Глупо, конечно… Почему я? Есть специалисты, ученые…- Александра соединила пальцы рук и прижала их к губам: - Впрочем, мне… нравится.

Либерально…- в сравнении с прошлым. Конструктивно. Свежо… Я согласна…

Президент открыл глаза.

- Я так и знал! - торжественно объявил он, вылез из кресла и поцеловал Александре руку.

- Господа! - Президент кивнул головой в разные стороны - Поликарпычу и Прекрасину. Они встали. - Товарищи! Я счастлив… Я рад представить вам нового министра печати и пропаганды. Ура!

Президент снова приложился к руке Александры, его верные паладины застучали в ладоши.

- Какая глупая шутка! - воскликнула Александра и вырвала руку.

- Уже можно смеяться? - язвительно спросила она.

Президент сел в кресло.

- Я не обиделся, - улыбнулся он. - Я вообще не из обидчивых: нас взрывают - мы же в ответ декларируем всеобщее умиротворение, солидарность народа и единство нации.

- Я не понимаю! - раздраженно заявила Александра. - Что здесь происходит?

- В соответствии со статьей десять, пункт два Устава Конфедерации, с первого января сего года введен в действие Закон о двойном гражданстве, - напомнил Президент терпеливо. - Ничто не мешает вам быть моим министром.

- Да, но я не хочу, - резко сказала Александра. - Почему вы вдруг решили, что я захочу быть министром? По какому праву?

- Вам же понравилась новая моя идея?.. Соответствующие предложения будут сделаны Стасу Радкевичу, Андрею Коломенко, Ирине Сальниковой и другим… хм-хм… деятелям. Мы формируем Правительство национального согласия.

- Согласия с чем? - поинтересовалась Александра.

- Со мной, - честно признал Президент.

- То есть… Как?..- опешила Александра. - А если я так и напишу?

- Пишите. Мне нечего скрывать. Существует такой способ игры – в открытую. Пожалуйста - вот мои карты: дама пик - это вы, Стас Радкевич станет бубновым королем на посту министра транспорта и связи, Сальникова Ирина - дама червовая, пусть попробует поднять наше родное здравохранения…

- Хочешь избавиться от врага - сделай его своим другом, - вспомнила Александра старую мудрость. - Вы думаете, оппозиция ухватится за министерские портфели и воткнет штык в землю?

- Конечно, - улыбнулся Президент. - Мечта любого карбонария - власть. Я им даю ее - берите! - улыбка еще немного повисела на президентском лице и сменилась маской строгости и державной беспощадности: - Но тех, кто против основ…- сотру в порошок!

- Хм!..- криво усмехнулась Александра. - С этого надо было начинать…

- Не будем лицемерить, - на лице Президента снова появилась маска спокойного благодушия. - Пресловутые западные демократии являются на самом деле набором жестких правил, по которым политическая и интеллектуальная элита борется с себе подобными за верховную власть. “Любой дееспособный гражданин может стать президентом…” - Хе-хе! Так уж и любой! Чужаков во власть не пускают… Хе-хе!..- опять засмеялся Президент. - Я, пожалуй, был единственным в своем роде, когда стал главой государства. Кто бы мог подумать? Сенсация! Председатель колхоза выбился в люди. Хе-хе!..- Президент щелкнул пальцами и сказал в пустоту: - Свечи!

Незаметный, серый беззвучный человек, призрачный как тень, поставил на столик перед присутствующими тяжелый канделябр с пятью толстыми свечами и тут же исчез.

- Умные западные демагоги играют по правилам, - продолжил Президент, - и в ихнем пруду тихо и спокойно. А чтоб граждане не скучали и ценили созданные им условия свинячего достатка, они в нас пальцем тычут: мол, глядите, дикобразы какие, недемократичные…

Президент с наслаждением потянулся и усмехнулся, глянув на притихших своих соратников. Поликарпыч еще больше посуровел, взгляд его стал тяжелым, как удар пудового молота, Прекрасин же по-прежнему насвистывал беззвучный мотив, едва улыбаясь чему-то…

- Драконить никого не хочу… Играйте по правилам и живите спокойно… Я согласен, у каждого есть амбиции… Пожалуйста!..- Президент наклонился, потянулся к Александре. - Почему я выбрал вас? - Вы из понятливых. Вы почти из наших. И вы мне по душе. Это важно… Неординарное решение?..- Долгосрочная политика. Ставка на профессионалов… Вам понравится…

Отвезите меня домой, - сказала Александра. - Я устала…

 

7.

В город пришла весна. Она ворвалась в квартиры - в эти людские норы - безудержными потокоми яркого солнечного света, прогоняя застоявшуюся тоску и вчерашний страх глубоко в подвалы. Вчера было сыро, темно, над головами редких прохожих носились свинцовые тучи, поливающие черную землю холодным и злым, как пулеметные очереди, дождем… Вчера люди прятались в своих домах, но в них не было спасения от ужаса, застывшего в конце улицы бездушной громадой пятнистого бронетранспортера… И маленькие дети, незабывшие еще вой воздушной тревоги, и несчастные взрослые, и ночной стук сапогами в дверь… Но вдруг - все кончилось, солнце убило страх, бездонная глубина голубой вселенной заставила забыть мелкое, низкое, глупое.

Пришло время жизни.

…На вид ему было не больше сорока. Как потом доложил рапортом агент Центрального полицейского управления, “…мужчина в возрасте от тридцати пяти до сорока лет, славянской наружности, волосы русые, коротко стриженые, глаза темные, усов и бороды нет, на левом виске большое родимое пятно, рост выше среднего, одет в короткую спортивную куртку оранжевого цвета с надписью “Pyma” на спине и синие джинсы…”. Он был первым утренним посетителем отеля “Столичный”. Спокойной, неторопливой походкой слишком рано вставшего плэйбоя, мужчина вошел в вестибюль, неспешно прошел гостевую залу и уперся в конторку, за которой мирно посапывал ночной портье. Пришелец положил на конторку длинный пластиковый тубус, в каких студенты инженерно-строительного института носят свои чертежи, и громко, выразительно кашлянул.

- Гм-м!..

- Простите? - портье был, что называется, “видавший виды” - едва открыв глаза, он уже демонстрировал максимум внимания. - Что вам угодно, месье?

- Почему не “товарищ”? - нахмурился мужчина с тубусом. Сделал он это, скорее всего, просто так, безо всякой причины.

- Уравнено, - с любезной улыбкой на лице и с всепочтительной готовностью доложил портье. - Декрет Президента октября прошлого года. Каждый волен выбирать обращение сам… Впрочем, если господин желает, ежели такова ваша партийная принадлежность, можно и “товарищ”…

- Нет, - улыбнулся мужчина. Улыбка его была короткой, видно человек этот приучил себя попусту не расточать эмоции. Секретный полицейский агент написал в своем рапорте: “…Несомненно, офицер. Вывод этот я делаю исходя из анализа походки замеченного объекта, его манеры стоять, держать руки, говорить. Речь стилистически безупречная, четкий отрывистый слог, выдающий привычку объекта отдавать приказания. Думаю, не ошибусь, классифицируя его как бывшего командира Национальной армии. Осмелюсь даже предположить, что объект, вошедший в семь тридцать утра в отель "Столичный" есть ни кто иной, как Волконский Владислав Игоревич, оперативная разработка "Князь", ранее занимавший пост командир седьмой бригады штурмовой пехоты, и ушедший в отставку два месяца назад..."

- Желаете у нас поселиться? - спросил портье.

- Нет, - снова коротко улыбнулся мужчина. - Но я бы хотел попросить вас об одной услуге…

- Да?..- вытянулся портье.

- Мне надо получить деньги по этой карточке, - бывший командир бригады штурмовой пехоты неторопливо пошарил рукой в кармане куртки и достал пластиковый прямоугольник "Russian enterprise". - У вас имеется банкомат?

- О, да! Почту за честь помочь вам…- портье просительно вытянул руку, взял кредитную карточку всемирно известного банковского гиганта и вставил её в никелированную щель на своём столе. - Так, посмотрим… Какую сумму вы желаете получить?..- портье глянул на плоскую панель монитора и почесал затылок: - Досадная заминка, сударь, - виновато пожал плечами он. – Ваш счёт заблокирован по техническим причинам.

- То есть?..- недовольно нахмурился Волконский. - Как это понимать?

- Сию минуту, сударь! - засверкал улыбками портье. - Я тотчас всё выясню!

Он зажал в кулаке карточку и быстрым шагом удалился в коридор служебных помещений. Кажется, мужчина в спортивной куртке только этого и ждал: портье ушел, и он стал быстрым, точным в движениях, совершенно бешумным, словно выслеживающая добычу пантера. Он ловко перепрыгнул через стойку, отделявшую его от рабочего места служащего отеля, и десятью пальцами, не отрывая глаз от монитора, застучал по клавиатуре. Спустя секунду или две мужчина подхватил свой тубус, и мягко, по-кошачьи, стал подниматься по лестнице аварийного хода…

“…Объект наблюдения воспользовался отсутствием портье, чтобы получить служебные данные о проживащих в отеле лицах. После чего он поднялся на второй этаж, перешел в левое крыло здания, где способом, свидетельствующим о его безукоризненной технической грамотности и изобретательности, а также о том, что к акции этой он готовился заблаговременно, отключил систему визуального контроля… Направленные на место диверсии оперативные работники объект наблюдения не обнаружили. Предположительно, он проник в один из номеров отеля. Прошу Вашего разрешения на проверку всего гостиничного комплекса по варианту “А”… Старший двенадцатой опергруппы контроля…”

…Найти его было несложно. В известном смысле он вовсе не прятался, а полчаса проторчал на виду у всего города, надо было только посмотреть наверх. Но как часто мы смотрим лишь себе под ноги… Это было просто: по щербатой кирпичной стене подняться со второго на четвертый этаж, перейти по широкому карнизу в правое крыло, вскарабкаться на пятый этаж, оттуда спрыгнуть на балкон четвертого и стамеской из десантного набора открыть балконную дверь. Мужчина осторожно вошел в номер, снял перекинутый за спину тубус и положил его на стол, после чего заглянул в спальню. На широкой буржуйской кровати с рахитными аполлончиками по углам спала женщина. Она раскинулась поперек квадратного ложа, широко разбросав руки-крылья, без подушки, поверх одеяла, в ночной рубашке, украшенной вышивкой ручной работы. Женщина крепко спала. Волконский несколько минут постоял в дверях, любуясь ее сном, потом вернулся в гостиную, развинтил тубус, аккуратно извлек из него множество свежесрезанных бордовых роз с капельками росы на листьях, и положил цветы на кровать рядом с Александрой. Улыбнувшись, он вышел в гостиную, сел в страшно неудобное антикварное кресло, забросил ноги на лакированный журнальный столик и мгновенно уснул.

…Профессионального армейского разведчика трудно застигнуть врасплох. Некоторое время он еще притворялся спящим, разбуженный жалобным скрипом столетней кровати, потом услышал удивленный женский смех, и как зашлепали ее босые ноги по полу, почуял женщину совсем рядом, ее запах, - смешанный запах грудного молока и вчерашних духов, - очень близко, на расстоянии удара. От нее всегда почему-то пахло молоком… Он бросил притворяться и открыл глаза.

- Владька! - Александра стояла перед ним и прижимала к груди детские свои кулачки, запутанные каштановые волосы падали ей на плечи, под домотканной рубахой угадывался маленький круглый живот, и страшно захотелось крепко обнять ее всю, без остатка.

Волконский встал и порывисто прижал к себе женщину. Александра уткнулась носом в его широкую грудь.

- Владька, Владька!..- зашептала она горячо и с грустью. - Владька!

И он вдруг отчетливо понял, как страшно одинок был последнее время, что он, на самом деле, всю жизнь был одинок, и даже ее, - самую любимую женщину не смог удержать… А надо было! Вот так надо было прижать и не отпускать, не упустить… И еще он со жгучей болью в груди понял, что ничто никогда не случается вновь, и нельзя в одну реку войти дважды, и не надо было сюда приходить, и что другого такого случая уже не будет…

Волконский легко, как ребенка, поднял Александру на руки и понес обратно в спальню. Он скинул на пол одеяло вместе с цветами, и потом, сняв кроссовки, исколол себе ноги о шипы, но это уже было все равно. Больше ничего не имело значения, только то, что здесь и сейчас… И когда он, задыхаясь от невероятной сладостной муки, уткнулся потным лицом в подушку, и любящая, единственная его женщина нежно обняла его за плечи, - он вдруг почувствовал, какая бездна открылась перед ним, и ему, впервые за много лет, стало страшно…

- Ты чего? - удивилась Александра. - У тебя все мышцы напряглись…

Волконский перевернулся на спину и взял женщину за руку.

- Еще вчера мне сам черт был не страшен, но вот сегодня захотелось долго-долго жить, - сказал он.

- Да ты что?! - с ноткой отчаяния в голосе воскликнула Александра. - Владька, перестань! Мне страшно. Что за глупости… Мы не виделись десять лет!

- Восемь с половиной…

- Десять! Двадцать! Мы не видели друг друга целую вечность! - Александра положила голову ему на грудь. - Мне было так плохо без тебя…

Она села, поджав красивые загорелые ноги, и нахмурилась:

- У тебя красивая жена?

- У меня нет жены, - Волконский закрыл глаза и улыбнулся.

- Ты ее любишь? - продолжила допрос Александра. - У вас есть дети?.. Ну, говори же!

- Я давно развелся, - сказал Волконский. - Детей у нас не было.

- А я не знала…- почему-то разочарованно произнесла Александра. Она свесила ноги с кровати, повернувшись к Волконскому спиной, и попросила тихо: - Дай сигарету.

- Я бросил.

- Да ну тебя! - Александра встала и пошла в ванную комнату, на ходу заворачиваясь в розовую простыню.

- Я просто дура, - услышал Волконский ее голос и шум воды из ванной. - Дура и потаскуха. Отдалась первому встречному… Ужас!

Пока она принимала душ, Волконский оделся, быстро, по-армейски привел постель в порядок, собрал розы и поставил их в большую, вычурную китайскую вазу в углу комнаты - несомненную подделку и откровенную пошлость. Впрочем, здесь вся мебель, все вещи было такими: пошлость маскировалась под роскошь и изобилие. Потом он вызвал прислугу. Через минуту в дверь постучали.

- Войдите, - сказал бывший командир седьмой бригады штурмовой пехоты. Коридорный вошел. Это был не вчерашний ярко разукрашенный юноша, которого Александра застала вместе с Евой, а уже зрелый мужчина, коротко стриженный и загорелый. Он сделал шаг и остановился в дверях.

- Господин полковник!..- ошеломленно молвил коридорный, но тут же спохватился, выглянул за дверь и аккуратно прикрыл ее за собой.

- Владислав Игоревич! - шепотом прокричал он.

- Волконский подошел и молча обнял его.

- Вот уж не ожидал! - сказал загорелый мужчина, и предупредил: - В отеле полно шпиков. Видеоконтроль.

Волконский кивнул.

- А ты, значит, работаешь тут…- сказал он.

Коридорный вздохнул и развел руками.

- Да-а…- протянул Волконский, - быстро они избавились от нас… Через два месяца после войны в бригаде не осталось ни одного бойца, одни “сыроежки”, ни одного, кто брал бункер…

- Слышал, вы в розыске…- сказал загорелый.

- Дело о коррупции в армии, - Волконский брезгливо поморщился. Они немного помолчали.

- А я, значит, подался в полицию было, а мне говорят - не гожусь…- коридорный беспомощно развел руками: - Юнцов безусых берут… Потом в Азии работал… Теперь, вот, - вернулся…

- Да-а…- опять протянул Волконский. - Круто они нас.

- Директор говорит, из-за меня неприятности одни…

Волконский горестно усмехнулся.

- Власти герои не нужны - героев не запряжешь…- он резко повернулся и махнул рукой. - А-а-а!.. Ладно! Принеси-ка нам чего-нибудь поесть, - я тут с дамой. Кофе, холодного мяса, бутылочку вина…

- Я закажу для соседнего номера - там богатая семейная пара из Израиля. Чтоб без вопросов.

- Спасибо, - поблагодарил Волконский.

Когда Александра вышла из душа, - завернутая в большой махровый халат, с мокрыми вьющимися волосами, раскрасневшаяся, словно с мороза, чистая, свежая, - Волконский жестом галантного кавалера пригласил ее в гостиную, где возле круглого стола с кривыми ножками стоял загорелый коридорный в белом пиджаке, с салфеткой на согнутой руке.

Александра улыбнулась, поздоровалась с ним и села за стол.

- Я зверски проголодалась, - объявила она мужчинам.

Волконский кивнул ей и сел напротив. Потом он сделал знак коридорному, и тот извлек из ведерка со льдом бутылку шампанского, и ловко, одним быстрым движением откупорил ее. Раздался хлопок, пробка улетела в открытую балконную дверь, и пенистая шипучая жидкость полилась в фужеры.

- Ой! - воскликнула Александра, опасаясь, как бы сумасбродная пена не сбежала на стол. Она не утерпела, схватила фужер и быстро отпила из него. Волконский добродушно усмехнулся.

- Разрешите идти, господин полковник? - спросил коридорный.

- Спасибо, Дмитриев, вы свободны, - поблагодарил Волконский.

Коридорный щелкнул каблуками по-военному и вышел, мягко закрыв за собой дверь.

- Наш человек, - пояснил Волконский, заметив вопросительный взгляд Александры.

- У тебя везде свои люди, - то ли восхищенно, то ли иронично покачала головой Александра. - Кстати, а как ты попал в номер?

- Через балкон, - сказал Волконский и подлил Александре вина.

- Это правильно, что я тогда не вышла за тебя замуж. Ты просто псих. Хоть и полковник.

- Бывший полковник...

- Разве ты уже не служишь? - удивленно посмотрела на него Александра.

- Кушай, кушай, - Волконский подвинул к ней блюдечко с красной икрой.

- А я думала, армия для тебя это все…

- А я думал, что ты никогда не бросишь журналистику.

- Как прикажешь тебя понимать? - нахмурилась Александра. – Что за бред?

- Бред?..- Волконский язвительно ухмыльнулся. - Весь мир вчера видел, как ты целовалась с Президентом, господин министр печати и пропаганды!

- Вилка с аппетитным, лоснящимся кусочком финской ветчины замерла у открытого рта Александры, на несколько секунд воцарилась тишина, и началось… Вилка и ветчина полетели в Волконского, по стеклу балконной двери покатилась красная икра, раздался звон битой посуды, а следом - замысловатые проклятия, которым подвергла Александра Президента, его сподвижников, его родственников и друзей.

- Однако! - сказал Волконский, выходя из спальни, где он пережидал бурю женского гнева. С опаской посмотрел на стол, но нет - больше бросать было нечего.

- Где ты научилась так ругаться? - спросил он.

- Что вы, мужики, мыслите в ругани…- печально вздохнула Александра. Она скрестила руки на груди и исподлобья посмотрела на Волконского. - Ну, что уставился?!.. Я не соглашалась на министра…

- Верю, - Волконский сел за стол. - Жаль, кофе не попили…

- Опрокинутый кофейник валялся под столом, по побитому молью ковру расползалось черное влажное пятно. От роскошного завтрака на две персоны осталось только полбутылки шампанского… Волконский поставил на стол бутылку и свой фужер - все, что ему удалось спасти во время панического бегства в спальню.

- Между прочим, я тоже не подавал в отставку, - сказал он. - И Симон Симонович, автор рок-оперы “Голый Президент” не сам покончил с собой, хоть и был больным человеком, наркоманом.

- Чего хочет этот человек? - устало спросила Александра. – И меня зачем-то впутал…

- У него вся жизнь - борьба. Он по другому не умеет. Он игрок и боец, а мы - пешки в его игре, - Волконский налил шампанское в фужер и подвинул Александре. - Пей!

Александра выпила.

Он выиграл войну, - почему-то сказала она.

Волконский встал и прошелся по комнате, потирая руки.

- Войну выиграли солдаты седьмой бригады штурмовой пехоты, заживо сгоревшие в бункере под Брюсселем, - жестко сказал он. - Но ты права. Президент получил лавры победителя, списал долги и разгромил оппозицию.

- Кто же тогда устроил вчерашний взрыв?

- Взрыв? - Волконский многозначительно поднял указательный палец вверх. - Именно - взрыв, не покушение. Популярность Президента только выросла. Народ голодает, но любит своего кормчего…

В дверь постучали.

- Александра Юрьевна! - послышался плаксивый девичий голос. - Александра Юрьевна, это я - Ева!

Волконский прижал палец к губам и вышел в балконную дверь.

Александра задернула шторы, поправила прическу перед зеркалом и открыла задвижку.

- Александра Юрьевна! - девчонка-стажерка шагнула в номер и повисла у Александры на шее.

- А я уже испугалась, что никогда вас не увижу!

Ева пришла вместе с Прекрасиным. Сегодня он был в полувоенном френче и кепке. Увидев Александру, кепку снял.

- Ой, что было, что было! Я так струсила… Я закричала… Все закричали… У ребеночка-то, у ребеночка все в крови… Ужас! - запричитала Ева на плече у Александры. – Вой… Крик… Стреляют… Я смотрю - а вас уже нет… Но я сберегла вашу сумочку, Александра Юрьевна!

- Это хорошо, - сказала Александра, избавляясь от цепких объятий перепуганной стажерки. - Ах, боже, оставь эти фамильярности, ты меня задушишь!.. Проходите, Василий Иннокентьевич, ну что вы стали, как пень!

- Хм-хм! - захмыкал замминистра иностранных дел. - Пень? Ну что ж…

- Ах, простите! - раздраженно воскликнула Александра. - И так неприятности, а тут еще вы…

- Хм-хм…- опять захмыкал Прекрасин и сказал назидательно: - Не было у бабы хлопот, так купила порося!

- Кто это - порося? - потребовала объяснений Александра. – Не забывайтесь! Я теперь - министр, а вы всего лишь замминистра.

- Увы! - выпятил губы Прекрасин. - Увы!..

Он вошел в номер и с любопытством осмотрел следы погрома.

- Что у вас тут было? - поинтересовался он и масляно улыбнулся: - Оргия?

- Да, - усмехнулась Александра. - Я праздновала вступление в должность. Это ваша дурацкая идея?

- Простите?..- с притворным непониманием переспросил Василий Иннокентьевич. - А-а-а… Да. В некотором роде. Президент испросил совета, ну я и… Пора нам уже развивать демократию, знаете ли, свободу слова, гласность. Вот и потребовался человек незапятнанный, ни с какой стороны, - Прекрасин улыбнулся. - И красивый. Как вы.

- Только забыли меня спросить, да?

Прекрасин вдруг напыжился и стал говорить важно:

- Дело, конечно, добровольное… Но ведь должны мы, интеллигенция, исполнить свой долг перед народом…

- Да бросьте вы!..- Александра сморщилась, как от лимона и махнула рукой. - Интеллигенция… Долг… Мне надо переодеться.

Она забрала у Евы свою сумочку, ушла в спальню и закрыла за собой дверь.

- Ступайте вниз, я скоро спущусь! - крикнула она оттуда. - Поедем в министерство.

 

8.

Машина ждала у подъезда. Шорников был бесконечно приветлив и до отвращения почтителен с Александрой, и обращался к ней не иначе как “товарищ министр!”. Выйдя из отеля, Александра поняла, что совершенно напрасно оделась так тепло - день обещал быть жарким. Она сняла плащ и поручила его склонившемуся в дугу Шорникову, потом терпеливо ждала, когда, наконец, Прекрасин догадается открыть перед ней дверцу, и села в машину. Василий Иннокентьевич, пыхтя, увалился рядом, Ева сняла очки и села напротив, подтянув к себе красивые стройные ножки.

- Все-таки кровь, как говорил Коровьев, - это кровь! - выразительно заметил Прекрасин, отдышавшись. - Кто, вы говорите, был ваш дедушка?

- Аристократ, - с достоинством ответила Александра.

- Вот! - причмокнул Василий Иннокентьевич. - Убедительное доказательство верности мичуринского учения!

- Чего?..- не поняла Ева.

Людей на улицах столицы было немного. Эти немногие горожане быстро шли куда-то по своим неотложным делам - торопливо, суетливо, не поднимая головы, и только воровато оглядывались по сторонам.

Вместо армейских грузовиков на перекрестках стояли новенькие бэтээры Президентской гвардии, гвардейцы поснимали каски и с видимым удовольствием грелись на солнце, не обращая никакого внимания на проползающие мимо них автомобили и с опаской перебегающих дорогу сограждан. Залитый весенним солнцем город выглядел умиротворенным, перепуганное население, вынужденное временами высовывать нос наружу, всячески демонстрировало свою лояльность власти, и власть олицетворяла собой силу и неколебимый порядок.

На полощади Независимости, перед зданием парламента Александра увидела небольшой - сотни две или три - митинг в поддержку существующего режима. Митингующие держали в руках национальные флаги и сверкающие свежей краской плакаты, осуждающие мировой империализм, его пособников и родную демократическую сволочь - оппозицию, виновную, по убеждению вождей митинга, во вчерашнем теракте, в острой нехватке продуктов, в том, что не течет из крана горячая вода, что нет в аптеке ваты… Тут же стояли обшарпанные “икарусы”, на которых участников митинга привезли по разнарядке с крупнейших столичных предприятий. Наспех устроили импровизированную трибуну - свежепиленные, неструганные доски сколотили в некое подобие беседки и водрузили сверху на “икарус”. На крыше другого автобуса поставила свою аппаратуру съемочная группа национального телевидения. Александра заприметила Джима Чиплинга, - он бродил взад-вперед по площади, показывая следующему за ним по пятам оператору что снимать. Снимать, впрочем, было нечего: с трибуны толстый дядька в кожаном пальто монотонно нудил по бумажке, в ответ ему рабочие и работницы, призванные на митинг прямо из заводских цехов, вяло махали руками, вразнобой кричали положенные в таких случаях слова, лениво курили, и, как солдаты президентской гвардии, радовались возможности понежиться на солнце.

Новоиспеченный министр улыбнулась и закрыла глаза. Мысленно она уже набросала план передовой статьи: “На следующий день”, - под заголовком крупным планом фотография с площади Независимости – лощеный заокеанский журналист уныло бродит между кучками грызущих семечки граждан республики, рядом – маслянистый бронетранспортер, хищно поводящий из стороны в сторону черным, как ночь, стволом крупнокалиберного пулемета. Хорошо бы достать хоть парочку снимков с места теракта, но это трудно… Александра снова улыбнулась - она теперь министр, и это поможет ей проникнуть в святая святых режима… Министр или журналист?.. Она открыла глаза и посмотрела на Еву, - стажерка закинула ногу за ногу, подсунув соблазнительные девичьи коленки под нос Прекрасину и заставляя изрядно попотеть его мужское воображение, примостила сверху на колено свой блокнот и что-то писала.

- Ну-ка…- Александра протянула руку, и Ева послушно отдала блокнот. А почерк-то, почерк! - помотала головой Александра. - Совсем они разучились руками работать, все на компьютерах… Блокнот был из хорошей линованной бумаги, и оказался исписан наполовину. Где-то там, между страницами мелькнула ее фамилия, но Александра не стала на это смотреть, а вот то, что Ева накарябала в машине было интересно:

“Смерть убийцам!”

“Банду националистов под суд!”

“Народ скорбит!”

“Требуем запретить Национальный фронт!”

“Президент, мы с тобой!”

“Даешь порядок!”

И еще с десяток лозунгов. Кажется, девчонка старательно перерисовала содержимое всех плакатов. А ведь и писать больше ничего не надо: хватит фотографий и лозунгов… Александра одобрительно кивнула стажерке и вернула ей блокнот.

Уже подъезжая к комплексу правительственных зданий, они увидели еще один митинг: несколько человек, совсем маленькая кучка, развернув сложенные вчетверо листы ватмана, потрясала ими перед бронемашиной гвардейцев. Александра разглядела слово “убийцы” на одном плакате. Солдаты сидели на броне, положив автоматы на колени, и устало отмахивались от крикливых оппозиционеров.

- Василий Иннокентьевич! - притормозил у бронемашины Шорников. - Посмотрите!

Прекрасин растерянно оглянулся, не зная с кого стребовать за такое безобразие.

- Что за черт! - выругался он. - Где офицер?.. Куда полиция смотрит?.. Поезжай, Шорников, я позвоню из министерства!

Шофер послушно нажал на газ, и Александра увидела офицера - он безучастно курил с другой стороны бронеавтомобиля, прислонившись плечом к большому шипованному колесу.

Остаток пути Прекрасин дулся, пыхтел и прочим образом демонстрировал свое дурное настроение. Александра прониклась сочувствием и простила ему даже то, что у подъезда Совмина он не помог ей выйти из машины, а быстро выскочил сам и побежал в двери, отмахнувшись на ходу от услужливого привратника. Сверкающий, как надраенная бляха, седой привратник занялся дамами, за что и был немедленно вознагражден искренней улыбкой Александры. Подлиза же Шорников не смог справиться с дверным замком, был навечно заперт в машине, и только беспомощно простирал изнутри руки.

- Ее зовут Ева, - строго сказала Александра молодому охраннику внутри здания, когда тот попытался остановить стажерку. Охранник послушно кивнул.

Прекрасин был уже тут, и скрипучим фальцетом кричал в телефонную трубку:

- Вы это мне говорите?!.. Саботаж, полковник! Именно - са-бо-таж! Вы ответите перед Президентом!..

Увидев Александру, он перестал скрипеть, прикрыл трубку ладонью и нежно пропел:

- Сию минуту!

…Прямое попадание “Томагавка” только улучшило архитектуру и внутреннее убранство громады Совмина - на восстановление и реставрацию власти денег не пожалели. Александра и Ева с интересом рассматривали вновь написанные фрески и большое панно из мозаичного стекла прямо напротив входа. Художник изобразил на нем раннее колхозное утро в родной деревне Президента: на поля торопятся комбайны, белеют чистенькие крестьянские хатки, в центре - девушки, восемь в ряд, и между ними посередке - красивый мужчина с легко узнаваемыми усами…

Вы не знаете ситуацию?.. Разберитесь! Дололжите! Все!..- Прекрасин бросил трубку на рычаг, шумно ухнул и вытер лицо и шею большим мятым платком.

Бардак! - посетовал он, беря Александру под руку: - Я провожу вас.

Кабинет оказался что надо: еврообстановка, офисная мебель, массивная серебряная пепельница, кибернетическое массажное кресло фирмы “Бош”… Но главное было - газеты. Кто-то аккуратно разложил их на длинном столе для совещаний: слева - пресса Конфедерации, справа влиятельные зарубежные издания. Александра сгребла все газеты в кучу, перебросила их на свой рабочий стол, безжалостно увалилась в хваленое немецкое кресло, включила все видеосистемы, компьютер, и с нетерпением развернула пахнущий свежей типографской краской “Российский обыватель”. Родная газета была полна язвительных замечаний в адрес Президента, осуждала вчерашний теракт и выражала недоумение официальной версией случившегося. Вторая страница была отдана будущему Конфедерации и предстоящим выборам в парламент. Тут было скучно. На третьей и четвертой страницах писалось о втором пришествии Моники в Белый дом, рекламировалось последнее средство от тараканов, и давались первые и важнейшие советы начинающим огородникам… Александра разочарованно уронила газету на пол и потянулась за другой.

НОВЫЙ ТЕРАКТ ПО ДОРОГЕ В НОВУЮ ЖИЗНЬ. ПРЕЗИДЕНТ-ПОБЕДИТЕЛЬ РАНЕН В ГОЛОВУ, НАРОД ЛИКУЕТ. - Под такой шапкой вышла “Комсомольская правда”.

МЫ ИМ ПОКАЖЕМ КУЗЬКИНУ МАТЬ! - потрясал огромных размеров - на целую полосу - кулаком “Патриотический звон”.

КОМУ ЭТО НАДО? - ХОЛОДНЫЙ РАСЧЕТ НА ПОДЛОЕ УБИЙСТВО. - “Известия” писали о погибших детях. Убитые горем родители и казахстанская нефть - журналистское расследование на страницах газеты.

ЕЩЕ ОДНО ГНУСНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВРАГОВ НАЦИИ. НАРОД ГОВОРИТ “НЕТ!”. - “Советская сторона”. Фоторепортаж с места трагедии: искореженный “Форд-Транзит”, кусок обгорелого человеческого мяса, прикрытый полотнищем национального флага, демонстрация в поддержку законности и порядка.

Одна за другой газеты падали на устланный дорогими коврами пол.

Егор Гайдар со страниц ежедневного “Тимуровца”: ПАТОЛОГИЯ ВЛАСТИ. МЫ ЗНАЕМ ТО, ЧЕГО ОНИ НЕ ЗНАЮТ. - Приличный политик произносит неприличные вещи.

“Земля и воля”: ПОДЖИГАТЕЛЕЙ ВОЙНЫ - К СТЕНКЕ! ГНЕВ КРЕСТЬЯНСТВА СОКРУШИТ КОВАРНЫЕ ЗАМЫСЛЫ СИОНИСТОВ.

“КоммерсантЪ”: СКОЛЬКО СТОИТ ВЛАСТЬ? СКАНДАЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ ГЛАВЫ ГОСУДАРСТВЕННОГО БАНКА. - Про вчерашний взрыв ни слова…

Александра устало откинулась в кресле, которое тихо зажужжало и принялось массировать плечи и спину министра информации и пропаганды. Напротив, в конце длинного стола для совещаний на мягком кожаном диване сидели Прекрасин и Ева, они тихо-мирно беседовали о чем-то… На одном из мониторов пошли новости Эн-Би-Си, Александра отключила другие каналы, добавила звук: “…По уточненным данным в результате теракта возле гостиницы “Союз” погибло пять человек, в том числе двое детей, еще три ребенка с тяжелыми травмами находятся в президентском госпитале. Ответственность за взрыв пока никто на себя не взял. Официальные власти утверждают, что расследование будет тщательным, объективным и скорым… Новая инициатива Президента: широкая коалиция всех здоровенных сил… - Александра поморщилась: ох уж этот синхроперевод! -…Правительство народного доверия. На пост министра уже назначена Александра Дымински - ведущий журналист влиятельной московской газеты “Российский обыватель”. Род Дымински происходит от древнелитовских князей, и имел перед войной с Гитлером обширные земли в западных областях империи… Александра замужем, но имеется предположение, что ее семейная жизнь не случилась…” Александра нажала красную кнопку на пульте дистанционного управления и экран погас.

- Чего он хочет? - громко спросила она. - Власти?.. Ему нужен Кремль?

- Ну что вы, Александра Юрьевна! - поднялся со своего места Прекрасин. - Пост Президента России упразднен в прошлом году.

- Да-да…- улыбнулась ему Александра. - Но создается высокая должность Главы Конфедерации… Для кого, как вы думаете?..

Где-то неподалеку тяжело ухнуло. Задребезжали стекла. Александра машинально включила видео - на мониторах шла обычная дневная тягомотина.

- На грозу непохоже…- удивленно сказала Ева, повернувшись от окна. - Небо чистое.

- Противотанковая стомиллиметровка, - объявил после некоторого молчания Прекрасин, лицо его сильно побелело. – Я… я точно знаю, я учился в артиллерийском училище… Прямая наводка.

Неуверенной походкой он подошел к министерскому столу и дрожащим пальцем нажал кнопку селекторной связи:

- Гм-м… Я…- голос у него стал сухим и скрипучим, как у давно и безнадежно больного человека. - Прекрасин говорит. Что там происходит, Людочка?

Секретарша ответила не сразу. Эти несколько секунд ожидания Прекрасин перенес тяжело - лицо покрылось бордовыми пятнами, и на лбу выступили крупные капли пота. В аппарате щелкнуло, после чего послышался легкомысленный людочкин кашель.

- Где происходит, Василий Иннокентьевич? Я ничего не знаю, - прочистив горло сообщила секретарша.

И тут ухнуло второй раз. Раздался грохот, здание Совмина задрожало и пошатнулось. Мониторы погасли. На пол посыпалось оконное стекло. Александра увидела выпученные, как у рыбы, глаза стажерки. Кто-то пронзительно, закричал…

 

9.

Ухнуло и грохнуло еще два раза. Или, может, три. Оглохшая от разрывов, Александра чувствовала только леденящий ужас, проступивший холодным потом на спине. Отрывались подвесные потолки, кусками опадала штукатурка, лопались стекла… Посередине кабинета застывший, как статуя, стоял Василий Иннокентьевич, восковое его лицо ничего не выражало. Кабинет постепенно наполнялся едким, удушливым дымом, от которого слезились глаза и грудь раздирало надсадным кашлем.

Александра закрыла ладонями лицо, зажмурилась, замотала головой: нет, нет, нет!.. Постояла так немного, приходя в себя. Уши будто плотно заткнули ватой, и в голове поселился болезненный бесконечный звон. Но, кажется, больше не стреляли. Александра опустила руки, обошла вокруг стола и вытащила из-за шкафа дрожащую от страха стажерку. Василий Иннокентьевич стоял посередине кабинета, окутанный клубами синего дыма. Стоял и кашлял. Александра схватила его другой рукой и поволокла обоих прочь из этого гиблого места…

В приемной, в большой луже темно-красного цвета плавала секретарша Люда. Она лежала на животе, повернув голову набок, и кровь еще вытекала из глубокой резаной раны от подбородка до позвоночника, в которой застрял здоровенный кусок колотого оконного стекла. Прекрасин повернулся к стене, согнувшись чуть ли не до пола, его рвало…

Александра открыла дверь в коридор, вытолкала туда Еву, Василий Иннокентьевич, пошатываясь, вышел сам. В коридоре было пусто. Только в дальнем конце его Александра увидела стремительно убегающего в темноту человека.

- Надо уходить! - крикнула она, но Ева только ошалело таращила глаза и хватала Александру за руки. Пришлось надавать девчонке по щекам, и Александра сделала это с каким-то смешанным чувством брезгливого покровительства. Ева заплакала и побежала по коридору за Александрой, позади засеменил, спотыкаясь, Василий Иннокентьевич, от былой самоуверенности его и аристократической гордости не осталось

ничего.

Двери лифта были полуоткрыты, кабина опустилась на полметра вниз и тут ее, видимо, заклинило. Александра остановилась перед лестницей черного хода, снизу по ступеням поднимался белый, как густой туман, дым.

- Руку давай! - она схватила Еву за руку. - Будем держаться друг за друга!

Пройдя наощупь два пролета вниз, они чуть не задохнулись, но обезумевший без воздуха Прекрасин вытолкал женщин еще ниже - на первый этаж, в вестибюль. Здесь можно было дышать, и здесь были люди. Одни сидели возле стен, другие валялись прямо под ногами, и многие из них были мертвы. Несколько человек в пятнистом сером камуфляже стреляли через окна и двери парадного входа по невидимому врагу на той стороне площади, откуда спрятанная за витриной мебельного магазина пушка била прямой наводкой по Дому правительства.

- Уходите! - замахал на них руками коротко стриженый мальчишка в форме лейтенанта внутренней стражи. Пригибаясь под окнами, он добрался до Прекрасина и рывком посадил его на пол: - Садись! Все - на пол! Вы же отличная мишень!

Происходившее вокруг казалось жутким сном, от которого хотелось поскорее очнуться. Стрелявший из ближайшего окна боец вдруг дернулся, медленно повернулся кругом, - Александра увидела его испуганные, удивленные детские глаза, - и упал лицом на холодный мраморный пол. Лейтенанат чертыхнулся, подобрал его автомат и дал из окна длинную злую очередь.

- Уходите! - крикнул он через плечо. - Уходите немедл…

Остаток его крика сожрал взрыв. Пушечный снаряд влетел в открытую дверь и разворотил холл. Происходившее после взрыва Александра помнила и понимала с трудом. Было много дыма, цементной пыли, битого стекла… Было много крови. Лейтенант вывел их на площадь перед корпусом Совмина, он что-то кричал и махал руками, но Александра видела только, как он беззвучно открывает рот, а потом увидела маленький черный вертолет - он завис в ясном голубом небе над площадью и через мгновение от него к земле протянулись молнии, здание напротив присело, словно сделало реверанс своим соседям, и рассыпалось на куски…

Потом они бежали куда-то по пустым, залитым солнечным светом улицам, и какой-то сумасшедший вдруг выскочил из подворотни с длинным кухонным ножом и бросился на лейтненанта. И лейтенант ловким приемом перебросил нападавшего через спину и, не целясь, выстрелил в него из пистолета. Но на площади Согласия была целая толпа таких точно психов, вооруженных чем попало и страшных в своей тупой ярости, лейтенант с пистолетом ничего не мог поделать, и им пришлось бежать обратно, а за ними по пятам гналось многорукое зло, не знающее пощады.

Неминуемая смерть догоняла, но кто-то большой и надежный вдруг стал на их пути и указал спасительную дверь в подвал, и Александра поняла, что это - верный друг Князь, мальчишка из соседнего двора, он снова пришел из детства, чтобы защитить ее от страшного, липкого чудовища, живущего в глубине души…

 

10.

…Я ничего такого не знаю… И уверен, вы ошибаетесь!

- Да бросьте, Прекрасин!.. Пусть Он вам не доверял до конца, но вы же сами не могли не видеть…

- Народ нас поддержал!

- Бросьте, бросьте!.. Народ поддержит любого, кто посулит златые горы…

Александра слышала. Это было невероятно, но слух полностью вернулся к ней. Она лежала на неудобных, жестких мешках, и кто-то укрыл ее сверху кожаной курткой. Рядом, в полумраке подвала и тоже на мешках сидели и спорили Прекрасин с Волконским. Молоденький лейтенанат внутренней стражи задумчиво слушал, обняв за плечи Еву. Стажерка, кажется, крепко спала, уронив голову лейтенанту на грудь.

- Нельзя все списывать на войну! - убежденно говорил Волконский. - Разве до Вторжения было лучше?.. Вы, вот, заладили: народ, народ… Народ больше не верит вам. Он хочет хлеба, мяса, молока… А вы его кормите высокопарной политической болтовней!

- Мы делаем все возможное, и только враждебное окружение…

- Вся Европа - враждебное окружение? - Волконский иронично хохотнул. - Вам не приходило в голову - почему так?.. Мы, значит, хорошие, а они все - плохие?.. Ведь и Декабрьская война, если разобраться, - дело рук вашего обожаемого Президента.

…Позапрошлый декабрь выдался очень холодный… Александра приехала утренним московским поездом и хорошо помнила, как ей не хотелось выходить из теплого вагона бизнес класса на заиндевевший перрон. Первые репортажи с западной окраины бывшей Российской империи были полны ее собственных тягостных впечатлений: длинные очереди за хлебом, “веерное” отключение электроэнергии в жилых кварталах, полицейский террор, и самоубийства, самоубийства, самоубийства… Добропорядочные отцы семейства, любящие матери, светлые личности, разбившиеся о недоступность идеалов, - они ежедневно уходили из жизни десятками, расчищая дорогу средневековой тьме. Самоубийства и массовая наркомания, наркомания и массовые самоубийства - из этого порочного круга, казалось, не было выхода… Война. Она началась вночь на четырнадцатое декабря воздушной атакой правительственных учреждений самолетами Альянса. За два дня до этого указ Президента перекрыл границы, и по тем, кто целыми деревнями бежал на запад, пограничная стража открыла огонь. В республике была объявлена беспощадная борьба с сепаратизмом, наркоманией, терроризмом и проституцией… Но не бойня на границе, и не репрессии внутри страны стали причиной бомбардировок, это был только повод. Деньги, деньги - как всегда - всему виной: Президент распорядился троекратно повысить тарифы за транзит грузов, нефти и газа через территорию республики, и когда западноевропейцы отказались платить, “закрутил” трубу. А зима случилась холодная, к тому же скоро было Рождество, и четырнадцатого декабря бомбардировщики Альянса поднялись в воздух…

- Полковник, вы меня удивляете, - голосом обиженного ребенка сказал Прекрасин. - Вы же герой войны, вы штурмовали бункер под Брюсселем, и вы теперь защищаете ИХ? Где же ваши хваленые идеалы?!..

Василий Иннокентьевич с довольным видом обозрел всех вокруг.

Волконский молчал.

- Или за те доллары, что получает оппозиция, можно заказать любую музыку?

- Волконский резко повернулся к нему и схватил замминистра за отворот пиджака:

Послушайте, советник! - Прекрасин сразу обмяк в его сильных руках. - Перестаньте нести чушь! Я воевал против Альянса, когда чужие солдаты пришли на мою землю, и я никогда и никого не предавал!

- А я и не говорю!..- всхлипнул Василий Иннокентьевич. Волконский отпустил его. - Только все равно не понимаю…

Волконский усмехнулся.

- Самое трудное в жизни - понять...- сказал он.

Александра зашевелилась под курткой. Волконский сел рядом и поцеловал ее в холодный нос. Она нашла в темноте его руку и крепко сжала в своих ладонях.

- Владька!

- Ты спишь под выстрелы как старый солдат на войне, - заметил он. - Скоро стемнеет, будем выбираться отсюда. Как ты себя чувствуешь?

- Замечательно! - сказала Александра и еще хотела сказать, как она рада, что они опять вместе. - В городе мятеж?

- Ничего страшного, - бесцеремонно влез в разговор замминистра. Ситуация под контролем…

- Об этом расскажете на пресс-конференции, советник, - резко осадил его Волконский. - Если, конечно, доживете до нее. А теперь помолчите.

Василий Иннокентьевич скорбно вздохнул, промямлил что-то вроде “Виноват!..” и пересел подальше. Александре стало неловко.

- Тебе его не жалко? - спросила она у Волконского.

- Нет, - сухо ответил Князь. - Его судить надо. Как и прочих.

- Владислав Игоревич! - тихо воскликнул Прекрасин и вдруг закашлялся: - Кхе! Простите… Но я вынужден напомнить, что являясь только заместителем министра иностранных дел, и не могу нести за внутреннее положение в республике никакой ответственности!

- Ну-ну!..- Волконский ухмыльнулся. - Все вы так! – Никакой ответственности…

Волконский хотел добавить еще что-то, но Александра крепко сжала его руку, и он замолчал.

- А знаешь, Владька, там работает тот же бармен… Только теперь он при галстуке, да и публика нынче не та…

- Что? - переспросил Волконский, кажется, он задумался, и Александра прервала его мысли. - Какая публика? Где?

- Раньше этот бар назывался “Три толстяка”.

- А-а-а!..- Волконский улыбнулся. - Только толстяков там отродясь не было - одни тощие студенты и худосочные студенточки, правда, среди последних встречались очень даже симпатичные экземпляры. – он наклонился и поцеловал Александру в лоб. - Помнишь, как мы на выпуск привели туда корову? Нацепили на нее какие-то женские тряпки, а на голову повязали платок, и вечно пьяному Билли сказали, что это первая русская красавица?

- Александра рассмеялась.

- Помню! Как он обнимал ее и рассказывал про свою тяжелую американскую долю, а потом все порывался идти с ней в ЗАГС. И очень расстроился, когда узнал, что ночью у нас жениться не положено… Я слышала, он умер от рака.

- Да. Так и не женился…

- Ты тоже не женился, - сказала Александра, - на мне…

- А ты бы за меня пошла? - спросил Князь.

- Нет…- Александра погладила его по руке. - А, может, - да…

 

11.

Город погрузился во тьму. Глубокие колодцы старых дворов и скалистые проспекты новостроек освещала только бледная луна, тонувшая в тяжелых черных облаках. В темных сырых подъездах шепотом разговаривали насмерть перепуганные жильцы, повылазившие из своих квартир, похожих теперь на мрачные склепы. На востоке полыхало зарево большого пожара - горел нефтеперерабатывающий завод, не тронутый авиацией Альянса.

- Или стала Машеровская ГРЭС, или просто выключили Город…- ни к кому не обращаясь сказал Василий Иннокентьевич. - И почему ушла армия?..

- Там мой дом, - сказал мальчишка-лейтенант, кивнув головой на восток. - Мы с матерью и отцом живем возле самого завода…

- Кому сейчас легко…- вздохнул Прекрасин.

Впереди быстрым, но осторожным шагом шел Волконский, за ним, ухватившись за его руку, - Александра, следом - лейтенант с Евой, и в аръергарде понуро плелся Василий Иннокентьевич, хронически отстающий и вынужденный потому время от времени трусить бегом.

- Надо идти в посольство, - сказала Ева. В Москве ее так проинструктировали, но не сказали, как это сделать, когда весь центр захвачен озверевшими толпами голодных людей.

- Надо уходить из города, - твердо сказал Волконский.

На пересечении двух бульваров - Мира и Ленина горели костры, возле которых ходили и сидели вооруженные люди. Обойти их было невозможно.

- Стой, кто идет! - крикнули из темноты, клацнул затвор.

- Полковник Волконский, бывший командир Седьмой бригады штурмовой пехоты, - по-военному четко доложил Князь.

- Да ну?! - удивился тот же голос. - А вот выйди-ка сюда, дое костра! Поглядим, какой ты полковник.

Волконский оставил Александру и пошел вперед.

- Ты смотри! - услышала Александра через минуту. - Кажись и впрямь он самый - полковник! Ну, брат, теперича не пропадем!.. А хто там с тобой?

- А ты кто будешь? - строго спросил Волконский.

- У нас тут, товарищ дорогой, самоорганизованная рабочая милиция. Мы тут все с Красного Трактора, ночная смена. Стоим, значит, против бандитов.

- Оружие откуда?

- Полицаи наши побросали…

- Привет рабочему классу! - прокричал, подходя, Прекрасин и панибратски похлопал одного из сидевших возле костра мужчин по плечу. - Будет дождик, как говорят в народе, - будут и грибы!

- Как? - переспросил человек с ружьем.

- Ну, я в том смысле, что мы с вами - ого-го! - сила! - Прекрасин авансом дарил улыбки, и багровое лицо его блестело от капелек пота. Ему все тяжелее давалась роль государственного опитмиста. - Мы!.. Мы… Железной рукой подавить беспорядки!

- Вы закончили, советник? - с ноткой брезгливости в голосе спросил Волконский.

На Прекрасина жалко было смотреть. Он выдохся.

- Ничего - пусть!..- сказал работяга с ружьем. - Теперича - что?.. Доигрались! Уже теперича гной пошел…

Сели на ящики около костра и самозванные милиционеры накормили ночных гостей наваристым горячим супом, который варили тут же, подвесив над костром на проволочной петле большую закопченную кастрюлю.

Мужчин с оружием было немного - человек двадцать, и было понятно, что если грязный поток людской злобы повернет сюда - на рабочие кварталы, им не устоять.

- Вчера солдат увели… Почему?.. Армии мы верим... Где правительство?.. Где Президент?.. Опять полетел в Москву власть делить?.. Вот скажите, полковник…

Полковнику нечего было сказать. Ясно было, что город захвачен безумной толпой, которая спятила оттого, что ею правили сумасшедшие правители. Когда столица живет как первейший европейский город, когда в стране олимпийских чемпионов больше, чем акушеров, когда каждую неделю случается очередной пышный национальный праздник, а миллионы людей, работающих на земле, не могут прокормить даже собственные семьи - это безумие.

- “Нашел кто разве ненароком путь добродетели прямой…” - не удержался и процитировал Державина Василий Иннокентьевич, но это ни на кого не произвело впечатления.

- Закат идей, - сказал Волконский…

Кто-то принес из дома батарейную магнитолу. Но знакомые всем “Ночной эфир”, “Радиостоп”, “Радио Русь” молчали, приемник лишь зловеще жужжал и потрескивал для острастки.

- Так, правильно! - нашелся знающий человек. - Тока нет, вышка не работает! Ты на коротких покрути!

На коротких негде было ступить, - шум, визг, скрежет, арабский лай и отрывистые немецкие команды, тяжелый металл и воздушная попса, мир полон жизни. Отловили американскую “Свободу”. Дикторша с акцентом и без каких-либо эмоций вещала о взрывах, политическом кризисе, невозвращенных кредитах, о международных инициативах и массовых беспорядках. Дикторшу сменили политики от оппозиции, после говорили политики от власти, потом - эксперты Евросоюза. Говорили много и складно, но не сказали ничего. Не сказали главного: что делать? Как жить дальше?..

- Крути еще! - махнул рукой бородатый дядька, бывший здесь, по всему видно, за главного.

Вдруг, совершенно неожиданно, громко и отчетливо, будто вживую, эфир распорол знакомый каждому голос. Президент говорил… “…Совершено гнусное предательство. …Под прикрытием диалога о примирении, воспользовавшись демократическими свободами… обманутый народ… Те, кто мечтает разрушить монолитное единство власти и народа… Лакеи мирового империализма… Мы не позволим! Я отдал распоряжения… Иуды и иудики… По всей строгости закона!.. Расстреливать на месте… Я верю…”

- Значит, опять чрезвычайное положение, - поняла Александра. - Выборы отменяются, политические партии распускаются, Президент становится единоличным правителем государства.

- И правильно! - одобрил пожилой рабочий. - Порядка от вашей демократии никакого. Вон, до чего людей довели!

- А ты эту демократию видел? - заспорил с ним его сосед по ящику. - Мы ее и понюхать не успели, - улетела, что дымок от твоей папиросы…

Волконский обнял Александру за плечи и поцеловал ее в щеку. Александра подумала, что теперь вот ей совсем не страшно, потому что рядом он… И хоть казалось кощунственной сама мысль о счастье, - тогда, когда тысячи людей несчастны, напуганы, унижены, - Александра чувствовала себя счастливой…

- Счастье, - задумчиво произнесла она, и вздохнула: - призрачное счастье…

- Призрачно все в этом мире бушующем…- усмехнулся Волконский. И вспомнился восемьдесят девятый: студотряд, костер, гитара, песни до утра…

Призрачно все в этом мире бушующем,

Есть только миг, за него и держись!

Есть только миг между прошлым и будущем,

Именно он называется - жизнь!..

 

12.

Дальнейшие события поспешили друг за другом с невероятной быстротой. Будто тот незримый, кто закрутил эту мясорубку, решил работать быстрей…

Было два часа ночи…

- Танки! - завопили в темноте сразу несколько голосов. Перепуганные, запыхавшиеся пацаны-дозорные едва успели сообщить эту весть, как за их спиной послышалось плотоядное урчание мощных моторов.

Люди спешно ушли во тьму близлежащих дворов.

Четыре новенькие машины президентской гвардии втянулись из переулка на площадь, красиво, как на параде развернулись во фронт и стали между кострами. Так же красиво, синхронно довернули башни, задрали вверх черные жерла стодвадцатимиллиметровых гладкоствольных танковых пушек… Волконский прижал к себе Александру и закрыл ей голову своей кожаной курткой. Раздался залп. За ним еще, и еще… Стреляли по центру города. Александра насчитала ровно десять залпов, и после каждого через одинаковые промежутки времени земля от боли содрогалась в ответ. Потом все стихло, не стало слышно даже рева двигателей. Так же красиво, но беззвучно, машины развернулись, кроша траками блестящий асфальт, и не спеша, буднично отправились обратно…

- Что?! - переспросила Александра. - Ничего не слышу!

- Уходите! - прокричал Волконский. - Бери Еву, советника и уходи! Мы с лейтенантом остаемся.

- Я никуда не уйду без тебя! - замотала головой Александра. - Нет!

Они стояли, глядя в глаза друг друга, и Александра подумала, что вот оно какое счастье – короткое… Она обняла Волконского и крепко прижалась к нему. Возникший вдруг, ниоткуда ветер выхватывал из костров жгучие искры и бросал их в людей; люди кружились в этой огненной метели, что-то кричали, куда-то бежали… Близился конец.

Александра оттолкнула Волконского от себя.

- Я не хочу! - крикнула она.

- Призрачно все…- покачал головой он. - Уходи, через четверть часа будет поздно.

Он показал рукой туда, куда улетели танковые снаряды. Центр города, расположенный на возвышении, был отлично виден с площади – там разгорался большой пожар, и оттуда, как искры из костра, как лава, неудержимо бежал вниз злобный людской поток.

- Идут, - сказал Волконский. Он вспрыгнул на пустой ящик из-под консервов и захлопал ладонями: - Внимание!.. Беру командование на себя!

Люди прекращали суетливую беготню, останавливались и собирались вокруг полковника.

- Скоро они будут здесь. Нам не устоять. Надо эвакуировать людей. Пусть кто-нибудь возьмет полицейский джип и в громкоговоритель оповестит жителей района. Люди не могут остаться, толпа никого не пощадит. Все должны немедленно уходить за кольцевую дорогу, в лес. Мужчин призывайте идти к нам - на тракторный. Будем сражаться, попробуем выиграть время…

Александра схватила Еву за руку, и они побежали за Прекрасиным, который снова впал в шоковое состояние и быстрым нервным шагом, судорожно размахивая руками и что-то выкрикивая, шел теперь прямо навстречу одурманенной толпе.

- Василий Иннокентьевич! Василий Иннокентьевич!.. Стойте! - Александра догнала его и рванула за плечо. - Куда же вы!.. Ведь нельзя!

-…Напрасно грудь полна желаньем и тоской: то жар бессильный и пустой, игра мечты, болезнь ума…- скороговоркой оттарабанил Прекрасин. За последние сутки он постарел на двадцать лет. Он стоял, хлопал глазами, как ребенок, готовый расплакаться, и вдруг упал на колени и схватил Александру за ноги: - Не трогайте меня, пожалуйста!

- Отпустите!.. Отпустите!

Александра и Ева стали его поднимать, но Александра не могла даже высвободить ноги - Василий Иннокентьевич оказался крепким мужчиной.

- Да отцепитесь же вы! - зло крикнула она.

И Прекрасин послушался. Он встал, отряхнулся, застегнул пиджак на все пуговицы, и… побежал…

- Стойте! Стойте же!..

Но он не остановился. По-заячьи, вприпрыжку, виляя из стороны в сторону Василий Иннокентьевич бежал… а перед ним растекалась по бульвару черная масса серых людей с факелами… Наверное, в последний момент он все же понял свою ошибку - задергался вдруг, заметался, кинулся обратно, но масса окружила его, взяла в кольцо, и – поглотила….

- Бежим! Бежим! - поторопила Александра застывшую от ужаса Еву.

На площади мужчины спешно строили баррикады, но это была не паническая спешка - они выполняли четкие приказы, каждый теперь былна своем месте и знал, что ему делать. Тут были и женщины, были даже дети. Люди выносили из ближайших домов мебель, рубили и заваливали поперек дороги деревья, устраивали заградительные костры. Полковник Волконский по-прежнему стоял на перевернутом ящике. Он командовал.

- Уходи отсюда! - приказала Александра Еве. - Я остаюсь.

Стажерка посмотрела на нее изумленно. Она хотела что-то сказать, но Александра ей не позволила.

- Беги! - повторила она. - И чтоб сегодня же утром материал был в газете!

- Александра Юрьевна! - Ева протянула к ней руки, прощаясь, но Александра поспешно отвернулась, подхватила вылетевший из окна старый колченогий стул, и понесла его на баррикаду.

Толпа приближалась. Она была одним многоруким и многоногим организмом, гигантским чудовищем, лишенным разума и сострадания. Чудовище это знает только два чувства: страх и ненависть. И те, кто хочет управлять, владеть толпой, всегда пугают ее, заставляют ненавидеть - внешних врагов, коммунистов, капиталистов, евреев, чукчей, интеллигенцию… Всех, кто не народ.

Зажгли костры, зажгли баррикаду, все, что могло гореть. Поток разбился об огонь, обжегся, завопил, завыл, но не отступил, он был бесконечен и не умел отступать. Александру столкнули в полуподвальную нишу у одного из домов, и она видела, как мужчины стреляли, сначала в верх, потом в поток, потом побежали - по команде Волконского - на завод “Красный трактор”. Ей, конечно, тоже надо было бежать со всеми, но она не успела, - поток прорвал заграждения и вылился на площадь.

 

13.

Это был Чижик. “Репортер и шпиен” Иван Чижик. Он был пьян. Ноги его заплетались, тяжелая хмельная голова дергалась из стороны всторону, но на разорваном свитере висела карточка аккредитации, и в руке он держал диктофон, которым бил по зубам тех, кто рядом. Его тоже били, в ответ и просто так. По площади разгуливала толпа.

- О! Джим! - закричал Иван и с размаху заехал Чиплингу по спине диктофоном. - Джим, как я рад тебя видеть! Тебя до сих пор не повесили?

- Неужельи нельзя бить осторожней! - укоризненно сказал Чиплинг, потирая ушибленное место.

- Революция, брат! - Иван положил руку Джиму на плечо и таким образом обрел недостающую устойчивость. - Свобода!

Он махнул рукой в свободное пространство и залепил диктофоном кому-то в ухо.

- Кстати, почему тебя еще не повесили?..

Александра наблюдала из своего укрытия, как блуждающие кругом серые призраки с хищным интересом вглядывались в американца, а некоторые подходили ближе и трогали его. Даже пробовали на зуб его плащ. Люди сошли с ума. Сумасшедшие бродили по площади от костра к костру, одни что-то безудержно говорили, другие только молчали, но никто никого не слушал.

Потом Александра увидела то, что заставило ее содрогнуться - странно знакомый увалень в грязной, до пупа расстегнутой форме капрала полиции вел за собой на веревке бывшего щеголя и гордость республики Василия Иннокентьевича Прекрасина. Замминистра был жестоко побит: лицо его распухло и кровоточило, кровью была перепачкана одежда, он с трудом переставлял ноги и прижимал к груди сломанную левую руку. Грубая, ворсистая веревка петлей обвивала его шею.

- Ра-асступись! - горланил капрал Зуенок и подергивал за веревку, чтобы не ослабла удавка. - Дорогу, граждане!.. Дорогу, сволочи!

Деловитые граждане тащили следом за капралом еще несколько человек - мужчин и женщин, затоптанных ногами и крепко спеленутых веревками от щиколоток до шеи. Тащили со смехом, то и дело роняя и переворачивая вниз головой.

Быстро и споро соорудили виселицу: толпа выдавила из себя жердь, еще жердь, перекладину… Ловкий мужичинка вскарабкался наверх, красиво и качественно, со знанием дела, навязал узлы по количеству жертв.

- А ну-ка, народ, сдай назад! Суд идет! - визгливо и пронзительно закричал кто-то. - Назад! Назад!..

- Да будет, будет!.. - махнул рукой Зуенок. - Не заводись, адвокат! Что зря лясы точить - читай сразу резолюцию!

- Вообще-то… Собственно говоря… Требуется по закону…

- Это ты брось! - капрал встал на табурет под виселицей и принялся натирать куском хозяйственного мыла петли. - По закону… Закон это мы - народ!.. Читай!

- Рассмотрев дела обвиняемых… тут у меня списком… Высокий революционный суд постановил… Кто это писал? - Ничего не разобрать…- плешивый адвокатик достал аккуратно сложенный платок и промокнул лысину. - Уф!.. Постановил!.. За долговременную и целенаправленную антинародную деятельность, проявившуюся через вредительство и прямой саботаж… неразборчиво… Именем народа! М-м-м… лишить гражданских прав, неправедного состояния и повысить…

Зуенок утробно заржал, брызжа слюной во все стороны:

- Ну ты юморист, адвокат! Ну, юморист! Повысить!..

Плешивый снова достал платок и громко высморкался.

- Повысить… А что?.. А, ну да! - воскликнул он. - Повесить!.. Я же говорю - неразборчиво тут… Повесить! Списком.

Окружившая виселицу толпа одобрительно загудела.

- Спокойно, граждане! - заорал капрал, когда к Прекрасину потянулись десятки рук, и кто-то потуже затянул удавку на шее замминистра. - А ну, прекратить безобразие! Соблюдай процедуру! Все должно быть демократично!

Зуенок вырвал Прекрасина из цепких лап толпы и снял с него петлю. Василий Иннокентьевич хрипел.

- Что вы как звери, в самом деле?! - укоризненно качал головой капрал. - Или порядков не знаете?.. Вы меня избрали демократической процедурой, и здесь я представитель закона и его карающий меч. Я! - Зуенок локтями растолкал тех, кто подошел слишком близко к осужденному и надавал под зад тем, кто стоял у него на пути: - Пшел! Пшел! Чего шары-то вылупил?!.. Дорогу!

Прекрасина поставили на табурет под виселицей.

- Ну-ка, шейку позвольте! - засуетился вокруг него капрал. - Сделайте такое одолжение, просуньте головку! Ну, чего плакать-то? Чего?.. Плакса! Мы ж цивилизованные люди. Очень демократично!

Александре стало страшно. Так страшно бывает во сне - липкий, холодный, безысходный сон, из которого нельзя вернуться… Она старалась не смотреть на Прекрасина, но взгляд неминуемо возвращался к нему, словно она хотела услышать от него слова прощения, что не удержала, не спасла… Но Василий Иннокентьевич только беззвучно шевелил разбитыми губами и по его щекам текли слезы.

- Следующий! Па-п-прашу! Следующий! - капрал с наслаждением выполнял свою черную работу. - Мадам! Такая честь! Персик!.. В другое время и в другом месте бы мадам… Но - увы!.. Шейку, попрошу!

Прекрасин вдруг потерял сознание, соскользнул с табурета и задергался в петле.

- Ну-ну! - строго прикрикнул на него Зуенок. - Кто там нарушает процедуру?! Не время!..

Прекрасина подхватили, привели в чувство и водрузили на место.

Александра закрыла глаза и услышала протяжный вой полицейской сирены. Стреляя мигалками и отчаянно сигналя, на площадь ворвался тяжелый патрульный джип. Толпа отхлынула от него и замерла. Вой оборвался.

Из джипа вышел ротмистр Гуськов, в руке он держал длинный автоматический пистолет. Толпа наблюдала за ним с ленивым любопытством, она окружила его со всех сторон, но не подходила близко. Она ждала.

Гуськов положил пистолет на капот “лендровера” и сделал первый шаг…

- О-ч-чень приятно! Желаю представиться - певец свободы и тайый марксист Иван Чижик! А это, - Чижик вытолкнул вперед американца, - Чиплинг - заокеанский мошенник пера, говоря фигуральн…

Маленький серенький человечек мышкой выбежал в круг к машине, схватил пистолет и юркнул обратно - в толпу.

Ротмистр одним движением руки отодвинул корреспондента в сторону.

Зуенок! - громко и властно позвал он. - Капрал Зуенок, - ко мне!

- Сию минутку! - Зуенок изобразил на лице угодливую мину и стал лихорадочно застегивать френч. - Айн момент, господин ротмистр!

Ему оставалось застегнуть последнюю, верхнюю пуговицу воротника, когда лицо его сменило маску. Зуенок ухмылялся. Он высморкался себе под ноги, вытер ладонь о брюки, погрозил толстым пальцем тем, кому предстояло умереть: “Стоять мне тут!”, и неторопливо, вальяжно отправился навстречу Гуськову.

- Ну, чего еще?

- Я отдам вас под суд, капрал! - сказал Гуськов. – Немедленно освободите этих людей и следуйте за мной!

- Во, грозный какой! - рассмеялся капрал. - А мандат у тебя есть? Мандат есть, ась?.. Тотушки! А кричать мы все могем, мы теперь люди свободные… Правду я говорю, граждане?

Толпа угрожающе зашумела и плотным кольцом окружила Гуськова.

- Раз-зойдись! - крикнул ротмистр. - А ну пошли, мрази! Разойдись!

Толпа трусливо отхлынула. Гуськов остался один.

- Ну что же вы?!.. Люди вы, или нет? Что вы делаете! - ротмистр ходил по кругу от одного человека к другому и заглядывал в их глаза, но глаза эти были пусты. - Ступайте по домам! Уходите! Хватит крови!

- Народ, не слушай его! - заорал Зуенок. - Это ж начальничек, чего вы ждете? Он виноват! Бейте его!

- Уходите! Домой! Скоро здесь будет гвардия, вас растопчут!

- Не слушайте его! Это провокатор! Бейте! Бейте!

Зуенок вдруг оказался на опасно близком расстоянии от Гуськова, ротмистр схватил его и бросил на асфальт. Капрал завизжал. Площадь пришла в волнение, по ней пошли круги, как от брошенного в воду камня. Начался гул, реактивное гудение, которое усиливалось с каждой секундой. Чудовище зашевелилось.

 

14.

Кто-то бросил факел - огненным колесом завертелся он над площадью и упал в толпу. Толпа вспыхнула. Объятая пламенем женщина с душераздирающим воплем побежала, не разбирая дороги. Бег ее был коротким: налетев на стену дома, женщина упала замертво. Из рук ее выскользнул и покатился по асфальту туго спеленутый сверток…

Александра больше не могла прятаться. Она покинула свое убежище и подняла сверток - в нем жалобно плакал грудной ребенок…

Александра не помнила, как пробиралась сквозь толпу: она что-то кричала, толкала локтями, подымала ребенка вверх, чтобы не раздавили, звала на помощь, но вокруг были только безумные, злые лица с холодными глазами. Ей удалось пробиться к полицейскому джипу, в открытое окно она просунула сверток с ребенком, следом влезла сама, подняла стекло и закрыла наглухо двери. В салоне пахло трубочным табаком и ружейным маслом, в замке зажигания торчал ключ. Она, не раздумывая, повернула его. Мотор завелся сразу, и по бронированному корпусу “лендровера” пробежала мелкая дрожь. Александра защелкала тумблерами, включила фары, габаритные огни, вспыхнули прожектора и мигалки, надсадно завыла полицейская сирена.

- С дороги! Прочь! - закричала она сквозь толстое стекло, потом нажала на клаксон и включила первую передачу. Толпа, щурясь от яркого света фар, подалась и отступила, с досадой ударяя по дверным стеклам кулаками и палками. Но машина уже набирала скорость. Потом Александра услышала глухие пистолетные выстрелы и звонкие щелчки пуль по броне. Она инстинктивно накрыла ребенка рукой, - он тихонько лежал на соседнем сиденье, аккуратно завернутый в старые, штопаные пеленки.

На прилегающих к площади улицах было пусто. Только справа, в районе тракторного завода крыши домов лизало красное пламя, и ночное небо прошивали трассера. Там шел бой.

Мощная патрульная машина уверенно держала дорогу. Александра выехала на широкий Славянский проспект и до упора нажала на педаль газа. Здесь тоже было темно и пустынно, свет прожекторов рассекал проспект до самого горизонта. За горизонтом был поворот, и за поворотом Александре пришлось резко тормозить - горел бензин на мостовой, горели скрюченные трупы, горел длинный правительственный лимузин, и президентские гвардейцы за ноги тащили в огонь еще один труп, лицо мертвеца показалось Александре знакомым. Она остановила джип, и гвардейцы тоже остановились - Александра увидела, как они бросили свою страшую ношу и потянули с плеча автоматы… Потом она увидела огромный, в полнеба танк, переваливающийся через догорающий “мерседес”, очнулась от шока и врубила задний ход…

…Когда она выбралась из города начинался рассвет. Ребенок уснул, убаюканный мерным покачиванием тяжелой машины. Александра немного успокоилась и вспомнила, что тот мертвый человек у лимузина был Поликарпыч, начальник Управления правительственной информации. Наверно в этот раз он забыл улыбнуться гвардейцу со страшным шрамом на лице…

Почему обезумели люди? Кто стрелял по Дому правительства? Как вообще могло такое произойти?.. Потом, решила Александра, все это - потом. А сейчас она была не журналисткой, не наспех испеченным государственным деятелем, - сейчас она как никогда ощущала себя женщиной, и думала только о ребенке. Ей было страшно, но страх был не за себя, а за это маленькое беззащитное существо, волею злой судьбы вдруг ставшее для нее родным. Кто он? Мальчик, девочка? Как его звать… или, может, как его назвать? Ему надо молоко, младенцы пьют молоко, очень много молока, молоко должно быть теплое… И еще нужна бутылочка с соской, нужны пеленки, распашенки… Она провела пальцами по розовой, пухлой щечке и испытала острое чувство материнской нежности. С ним надо будет гулять, подумала она, а потом убаюкивать… Баба Ядя знает много хороших колыбельных песен… обязательно должна знать…

Вдали показалась колонна пятнистых армейских грузовиков. Машины шли навстречу с зажженными фарами и везли в несчастный город батальоны солдат регулярной армии. Александра увидела их мальчишеские лица под тяжелыми касками и ей почему-то стало спокойнее.

Солнце вставало.