Проснувшись, как обычно, непонятно во сколько, Степан с тревогой ощутил, что что-то не так. Тщательно осмотрев себя со всех сторон, он понял, что было не так. Не так было все. На его груди сидел здоровенный петух и пристально всматривался в глаза Степана. В зрачках петуха Степан прочел свой смертельный приговор.
- Это не я...- попытался слабо оправдаться Степан изображая лицом раскаивание, а ушами мольбу и смирение.
Петух, выслушав это признание, криво усмехнулся и презрительно сплюнул на грудь Степану. "Не поверил!" - испуганно подумал Степан, ежась под испепеляющим взглядом жестокой птицы. Внезапно он ощутил, как под ним затрещали чудом уцелевшие яйца. В дальнем углу курятника горестно всхлипнули несушки. Гребень петуха стал красным, а взгляд металлическим."Эвон как! - холодея подумал Степан,- я же в самую гущу яичную улегся!"
- Слышь, Петя, отслужу! - торопливо заговорил Степан,- Все какие яйца разбил, все возверну!
Петух сильно скребанул ногой и наклонил голову
- Петя! Принесу и сам же насежу! Насежу высежу и отсежу! Все в лучшем виде! Как с куста!
Петух на секунду задумался и во время раздумья толи специально, толи нарочно обильно обгадил волосатую степанову грудь. Степана это почему-то расстроило.
- Вот это ты зря, Петя, не по мужицки ты это! Ладно бы в ладошку, а то на грудь! Обидел, Петя, обидел! Если бы я, к примеру, я бы тебе бы непременно в ладошку, потому как я понимаю, что ты мужик и тебе перед курями марку надо держать!
Петух задрал голову в верх и, играя кадыком, страстно закукарекал. Степан от неожиданности икнул и, что бы не оглохнуть, крепко зажмурил глаза, и, когда он их расжмурил, то заметил на пороге курятника еще 2 петухов, которые с недружелюбным вниманием разглядывли поверженного Степана. Такое пристально внимание покоробило Степана.
- Слышь, Петр...как тебя по отчеству то? Петрович? Петр Петрович, а может не надо? Ну, я погорячился, ты погорячился... может договоримся? Я тебе пшена, кукурузы? А? Мужиков то отзови своих... Вон тот, с гребнем...он же меня порвет... Я в его курятнике, на той неделе, все насесты обломал, спать укладывался. А его самого в бидон со сметаной определил...По молодости это было, по глупости...Больно пьян тогда был...принял слегка в ожидании Пасхи. Пасха, Петя, дело святое и не пить нельзя...грех! А я человек набожный...грешить не люблю!
Петухи тем временем, постепенно раздуваясь, приблизились к Стеану вплотную и не без доли злорадства начали вострить клювы.
- Мужики, вы чего? Проблемы какие? Отслужу! Если кого обидел, извиняйте! Не со зла! Мужики! Я же сейчас корову свою сюда крикну! Она вам тут такое устроит! Она вам не то что все яйца побьет, она
вам и всех кур потопчет! Без работы останетесь! И без яиц! Я вас умоляю! Мужики!
Центральный петух дал крылом отмашку и три пернатые молнии с клювами на голо бросились вперед! Курятник содрогнулся в истощном степановом крике. Ему нехотя и с издевкой ответило эхо из дальнего леса. Остаток этой недели Степан провел в гостях у фельдшера, которого все в деревне, почему-то, называли Аракчеев. Наверное, потому что это была его фамилия. Фельдшер врачевал йодом глубоко проникающие клювные ранения, оттирал яичный желток в перемешку с нечистотами и цокал языком. Степан в этот же вечер дал слово себе, фельдшеру, своей корове, что больше спиртного ни капли! Никогда! Ни за что!
А через 3 дня грянул праздник святой Пасхи...