Вот оно! False… Я повторяю про себя это слово. Меня зациклило: false, false, false, false… Так бывает. Озабоченный чем-то, я начинаю повторять про себя какое-то слово или мотив песни. Неожиданно смысл и содержание повторов открывается мне.
Она лжет мне!
Слишком много стало в ней этих предательских черт.
Отсутствующий взгляд. Она смотрит в окно, за окном грачи, грачи летят в ее глазах. Первый раз я смотрю не в ее глаза, а на то, что в них. Мне безразлично. Я не понимаю ее такой. Я чувствую - там, в этой черепной коробке какой-то видеоряд, доступный ей одной. False… И… О-о-о-о… FUCK! - я вижу мельканье голых тел.
Губы. Ты стала поджимать их. Со мной. Ты прячешь их. Ты закрываешь створки рта плотнее раковин, тех раковин, что собирали на песчаных берегах. Помнишь?.. Не помнит.
Чужая.
Носик обострился. Кажется - сейчас клюнет в кровь. Выколет глаза. Пробьет череп насквозь. В такие моменты, я ее ненавижу и боюсь.
Тело. Ты перестала спать со мной. Ты морщишься, когда я ласкаю твое тело. Когда раздеваю тебя - изображаешь безразличие, неприязнь, лень. О, эта мина! Будто зевнешь сейчас…
И нет того тока.
Речная осока.
И времени много.
Жара.
У меня внутри все раскалилось, оплавилось, выгорело, обожжено кислотой. А вокруг тебя - аура тьмы. Космический холод. Могильная сырость.
Зачем же я унижаюсь?
Зачем подхожу к тебе?
Зачем ты все еще терпишь меня?
И вот, я стою у окна с гомонящими грачами и повторяю. Легко медитирую: false, false, false, false…
Почему ты не восторгаешься мной? Почему ты не видишь, какой я человек? Ведь тебе не светит лучше…
Она уходит.
Сука.
Но какая! Идет, а за ней либидозный шлейф и искры, и молния бьет в пол между ног. И воздух разрезан. И я все это вижу.
А однажды я почувствовал его запах. От ее тела его мускульная вонь! О, чувствительный нос аллергика. И его животные следы на эластике твоей кожи. И кто-то там, в башке, запустил немое порно: сотрясения и ритмы, экстатический тремор, пот, скачка. Потому что я надоел ей - тонкий, слабый, такой костлявый и одновременно с таким стержнем внутри. С металлом своих понятий, сложностью формулировок и хирургически точным определением людей и вещей. И она поняла, что влечет меня всего лишь ее междуножье и междугрудье, и то, как она делает это и нежный рот. Необычайно нежный рот, который хочется кусать.
А я поэт.
А ей насрать.
Я не груб. Просто… это ее словечко. Так же, как ее "****ь", которая резала мне уши опасной бритвой. Ее смачное: "блиядь!" И "по х…" Неужели женщина может держать нас одним лишь квадратом (кубом) тела 10Х10 см ниже пупка? И вылетает в эту трубу все. Все до основания.
Для нее я всего лишь легкое отступление. Интересный зигзаг. Ведь никто ей такого не говорил. И тем более не читал Пастернака под дождем. Не мучился. Не плакал. Не рассказывал о степи. Не был таким контрастным, глубоким…
И она ведь почти любила меня. Но потом поняла, что, не смотря на эту грудь и точеные ноги, на чувственный рот, я костлявый, горбатый, но краше.
А она земноводное. Вот.
Нет. В ней есть черты. Просто не могу я их описать, но есть. А, иначе, зачем бы я лез к ней. А, может, в ней и нет ничего…
Совсем ничего. Потому что… Она ведь первая у меня. Первая. И это тоже ее "прикололо". А кому не хочется иметь при себе маленького раба? Карманного человечка.
По-бе-гу-шеч-ку!
Почему же я не бросаю?
О, как часто внутренне я смеюсь над ее банальными резюме. Над теми виртуальными категориями, на которые она делит людей. Над тем, что эта амеба считает своими принципами. Я злорадствую. Я ее даже ненавидел… или "жу" "Жу" или "дел"? О-о-о… как тяжело мне…
Было, конечно, много дерьма с ее стороны, но лжи… А теперь она врет. Даже не шифруется. И тянет время из интереса. И пользует меня, пока есть еще возможность. И не дает мне.
А я...
Я Пастернака ей читал.
Любимого Пастернака.
Ей...
Свинье.
Я нервно докуриваю в коридоре. И смотрю на свои тонкие желтые пальцы. И кутаюсь в серый, вязаный мамой свитер. Они все меня презирают. Все эти ублюдки и недоумки. Потому что я умный. Потому что бедный. Потому что третий год ношу этот свитер. И он потерт и зашит в двух местах. В двух местах незаметные мамины заплаточки. А мои спутавшиеся космы? Я пальма. Ходячая пальма. Но у меня очки в тонкой оправе. И я горбатый и худой, но даже внешне, всем понятно, что я выше. Выше! Ибо высокий лоб, открытый взгляд говорят сами за себя. Сводят на нет любое уродство. Да - я себя очень люблю. Да - это я так себя вижу. Для них же имеет ценность одно: "она спит с ним", "она спит с ним", " с ним... ...спит".
Я иду по коридору и не замечаю, как наступает вечер.
Весна. На улице промозгло. Старенькое пальто не греет. Под ногами хрустят вафли: полуснег-полулед.
Этот март.
Этот гнет.
Эта кровь.
Эти красные тени деревьев.
И весна меня режет и рвет.
Я в тоске. Уже понедельник.
И вот я иду.
Поскальзываюсь изредка, но иду. Прохожу старые дворы, мост, железную дорогу, рынок. Прохожу почти полгорода. И внутри у меня всё сотрясается и горит, а зубы стучат.
Она не ждёт меня сегодня. Она думает - я не могу ни уехать на семинар. Я могу. И я знаю - она не упу
Ага!
Черт…
Сердце срывается беспорядочной дробью. Только я за угол - вот они! Она и этот. В коже. Широкий. Лысый. Двух секунд мне хватает разглядеть его мелочи, при этом, не успев схватить крупное целое: квадратные носы ботинок, белый воротничок, золотая коронка, улыбка.… И я, падая, скрываюсь за углом.
Я стою позади дома. Ее обветшалой пятиэтажки. Я не спускаю глаз с ее окна. Замерз. Особенно замерзли пальцы. Посинели и скрючились. А я все смотрю…
Вот оно и загорелось! Входят в комнату. Желтый квадрат. Немое кино: она у него на коленях, его рука идет по ноге, выше, выше, и так по-свойски. А ему лет 30.
Вот это и есть ее тип мужчины.
Я стою. Переминаюсь с ноги на ноги. Даже не возбуждаюсь, глядя на них. Я также передачу "в мире животных" смотрю, где сцены спаривания. В комнате светло. За окном темно. Я стою в двух шагах от желтого квадрата света, падающего от окна в черный снег. Меня им не видно. Затем подхожу все ближе. Почти вплотную.
На ней розовый халатик. Под ним белье. По-моему белое. Он в кожаных брюках. Толстые ляжки, а между ними - выпуклая мошна.
Она ластится к нему как кошка. Надо же - она совсем другая. Там, за окном - такая мягкая, нежная, плавная… И они целуются. Даже не целуются, а лижутся как щенки. И мне до слез обидно и одновременно как-то смешно. Я сам не знаю как мне. Уж лучше б на семинар поехал. Чего я не поехал на семинар?
Но вот она задергивает шторы. Я, падая, приседаю под окно.
Выключается свет.
Как же мне хочется в эту комнату. Обратно в эту комнатку…
В электричке собачий холод. Я продавливаю пробку и жадно глотаю "арбатское розовое". Минут через 10 в желудке лёгкие схватки и потепление. Я пью, пью…. Менты проходят. Косятся.
Я ни о чем не думаю. Шепчу про себя пастернаковсокого "Гамлета".
Похож я на поэта? Несчастного из-за неразделенной любви?
Нет, конечно.
Все это наигрыш. И куда меня черт несет. И вино уже не действует, и жрать охота. И Пастернак забылся.
Засыпаю.
Просыпаюсь уже в Калуге. Мерзко, холодно, после электрички… И… О, чудо! Уже вторая, вернее первая электричка обратно, стоит на соседней платформе. Я забираюсь в холодный вагон. Хорошо бы купить портвейна, но я боюсь, электричка уедет, пока я буду бегать на вокзал.
Всю обратную дорогу сплю как мертвый. А потом иду к ней. Окно черно. О, какая страсть, подглядывать в чужие окна! Что она увидела бы в моем окне? Как мастурбирую, глядя в пустоту? Как ем горелые гренки? Как декламирую перед зеркалом Осипа: "я родился со второго на третье… бу-бу-бу… каким-то там днём… я родился и вот столетия, окружают меня огнём…" Нет. Все переврал! Я так люблю вертеться перед зеркалом.
Стучу. Открывает. В розовом. Такая теплая, мягкая. Я тяну к ней руки, и она не отстраняется: "ты, что… …что ты… …ты, что… …что ты!"
- Ай-йа-йа… Ай-аа… видел все. Ты… Ты… Как ты можешь…
- Тихо-тихо-тихо-тихо-тихо. Маму разбудишь. Ну, иди. Иди ко мне. Ты что пил? Не пил? У-у, колючка небритый. Ну, прости меня. Прости… Сейчас ляжем в постель.
- Ты-ы-у-аааа… Ты изменила. Мне изменила.
- И что же? Хватит. Дурак. Ой, дурак, - ты же семинар прогулял! Черт… Ну, как так можно?! Ну, прости-прости-прости…. Все, раздевайся, давай и ложись. Дрожишь весь… Да не реви ты!
- Ааааа… А ты-ы дашь? Ты дашь? Ты мне дашь? Дашь?!
- О, боже…. Что же ты орёшь то так? Ну, дам-дам-дам-дам-дам… Ух ты! Сколько силы то в нас! Ты дом сейчас весь разбудишь…. Да, тише! Боже, не скрепи так. Твоя-твоя-твоя…. Успокойся. Ой, щекотно! Ой, руки холодные!
25 марта 2001 г.