Я утром-то когда по воду иду, всегда ведра с собой беру, потому что без ведер по воду ходить как-то глупо. У нас деревне все с ведрами ходят. Традиция потому что. И все ее блюдут почем зря.
Вона, Кирилиха, как-то пошла по воду без ведер, так засмеяли ее! А старуха Силантиха даже стыдить взялась и палкой два раза ударила, не постеснялась. Крику было на всю деревню!
-Глаза бы мои тебя бесстыжую не видели! – блажила, - Что бы тебе срамота подсарайная в гости пришла и за муж тебя взяла три раза! Одно слово – шалава киргизская!
И палкой ее, палкой! Да так ловко, все по голове, да по голове! Два раза ударила, три раза попала. Да еще вдогонку пнула разок, тоже по голове.
Это потом уже выяснилось, что она сослепу все это председателю нашему кричала и пинала туда же. Но все равно обидно было, особенно председателю. Он-то с ведрами шел, все как положено.
Я всегда по воду с ведрами хожу. И за самогоном, тоже с ведрами, и за огурцами с салом, на почту опять же. Прийду, поставлю ведра и скажу коротко: «Сыпь!» Они и сыпят. Полное ведро, с горочкой, как я люблю. Знают, что если без горочки – бить буду. А женщина я крупная, потому слабо бить не умею и все об этом знают.
Прихожу с почты, сразу начинаю письма читать. Мне пишут много! Два ведро с горочкой каждый день! Со всего мира пишут. Раньше что-то не писали со всего мира, но я так осторожно спросила у почтальона:
-Это почему мне со всего мира не пишут? За такие дела запросто можно на неприятности нарваться, дома лишиться и умереть в нищете и забвеньи.
Почтальон побледнел и сказал:
-Понял! Будут писать!
И правда, как поперли письма! И из Зимбабы, из Туркменистана, даже из «Объеденнено алясочного свинокомплекса по производству пингвинов и их яиц». Сперва меня немного настораживало, что все письма написаны одним почерком, а потом привыкла. Зато какие интересные новости узнала!
Недавно вот письмо пришло от какого-то сэра Буратины. «Здравствуйте синьора, - пишет мне этот Буратино, - как там у вас дойка? А у нас на Сицилии бананы начали колоситься, да мафия балует. Бывало, выйдешь на мансарду своего ранчо, выкурить сигару гавайскую, глядь, а в огороде мафия балует! Ну, что ты будешь делать! Посоветуй, Дарья!»
Я, понятно, отвечаю ему:
«Дорогой сэр Бурантно! Как интересно вы живете там у себя на Сицилии! Дойка нормально, спасибо. У вас мафия балует, а у меня Буренка. Так я что делаю? Я беру оглоблю и промеж глаз ей! Два раза вдаришь и она как шелковая стоит! Так вот ты возьми оглоблю и тоже, эту самую мафию, побалуй по загривку!»
Или вот телеграмма от комрадоса Карабаса Барабаса пришла: «Люблю, надеюсь, целую! Твой бородач со стажем».
Я после этой весточки целую неделю такая романтическая ходила. Не каждый день тебя бородач целует и ждет. Потом смотрю, что – то не шлет он больше таких телеграмм. Я пошла на почту, намекнула почтальону.
-Что же, говорю, мой милый бородач не шлет мне больше ничего? Или вы в морду давно не получали?
-Как же не шлет! – побледнев отвечает почтальон, - Мне передали, что завтра с утра этот самый бородач пришлет длинное письмо ажно на трех страницах!
-Вот спасибо! – говорю, - Так обрадовали женщину, так обрадовали!
-Еще от кого письма прислать, - осторожно спрашивает почтальон, - или достаточно от одного бородача? А то мне огород надо вскапывать, дел много.
-Ладно, - говорю, - хватит от одного бородача. Но что бы побольше!
Точно, приходит письмо с утра. Уж я его читала, читала! Читала, читала! Слезы умиления лила, лила! Он меня и «козочкой низко-низменной» называл, и «ласточкой гигантской», и «слоненком-переростком», и даже «хлореллой зачуханой». Я как это все прочитала, да на семь раз с утра и еще столько же ночью и поняла – все! Так красиво может писать только романтически влюбленная душа, только та, в коей флейты звучат и жалейки стонут. А я подошла к зеркалу, прислушалась и во мне тоже поют и стонут.
Я себя в охапку и какая была к почтальону. Благо он живет не далеко, на том конце деревне, через реку вплавь, в гору бегом и по свежей пахоте немного. Прибежала, в дверь стукнула, а она у него хлюпкая, сразу с петель слетела. Я к нему в спальню, да немножко печем косяк задела, разворотила, конечно, но это все потом заметила, а тогда к нему сразу.
-Где?! – кричу, - Покаж!!
А он с просоня решил, что началась третья термоядерная война, ограбление, погром и носильный призыв в армию с конфискацией всего имущества с ним вместе.
-Не имейте меня, басурманы! – кричит, - Аз естьм великий княже всея Руси!
Он пока очки не наденет, видит плохо, а соображает еще хуже.
Я ему очки силой надела, да сначала не туда, потому что волновалась сильно, но с третьего раза попала. Он меня как увидел, сразу побледнел и слезы лить начал.
-Что? – грустно спрашивает, - Письмо не понравилось?
-Да ты что! – говорю ему, - Как такая ляля могла не понравится?
-Да? – говорит он и просиял аж весь, - Ляля?
-Конечно ляля! Особенно вот это место «Когда я ноне полез на антрисоль за транзистором с оказией, то случайно оприходывался поперк себя в интимном месте» Я хоть ничего не поняла, но как красиво сказано! Я ажно наизусь все выучила.
-Да неужто? - зарделся почтальон.
-Ужто, ужто! И вот чего мне надобно, подай мне моего бородача!
А он опять побледнел еще пуще прежнего и говорит:
-А я и есть тот самый, что ни на есть, бородач.
-Как, - говорю, - ты?! А я думала, что это за адрес: «Три девятое взморье, с право от дуба буяна, там где помидоры – момидоры». А где борода твоя?
-Сбрил. – быстро отвечает, - Но если надо наращу.
-Да хоть што делай, кровинушка моя!
И как бросилась на него от счастья, что счастье так близко и так возможно. Помяла его, конечно, немного, но зато когда он поправился, мы так счастливо зажили и живем по сей день!