Косые линии разрезают мостовые и тротуары. Машины, сверкая крупными каплями, врезаются в отраженные в лужах фонари и выплескивают фонтаны брызг на незадачливых прохожих. Мокрые пальто и строгие классические брюки, узкие юбки и туфли на высоких каблучках судорожно жмутся поближе к стенам домов и негодуют на питерскую погоду. Город кружится в вихре темно-серых красок, сотканных из облаков. Идет дождь.
Выглядывает солнце, и улицы приобретают новый вид. Нежные, пастельные и перламутрово-жемчужные шелка разливают тепло и негу на купола соборов, ныряют в пенистые волны реки. Томная зелень прячет под крону оранжевые блики шифона, а кое-где мелькнет, как молния, ярко-красное платье.
Погода переменчива, как и все на этой земле. Петербург меняет свои цветовые интонации и мягкость тканей в зависимости от веяний моды. Но есть у города своя, особенная нотка, звучание которой неподвластно времени и людским капризам. Европейский шик и хмурая, подчас суровая красота навевают воспоминания о том, как рождался город, как возносились к небу дворцы и церкви, как проступали сквозь туман неясные очертания мостов и ажурных решеток. Здесь не было радости, а были слезы. И мечта не уступать. Не уступать во всем. И эта гордая, царственная красота еще задолго до своего появления облачилась в траурные одежды. С достоинством. С изыском. С неподдельным аристократизмом.
...Канули в прошлое века блестящих офицеров и светских львиц. Не слышно больше стука колес подъезжающих ко дворцу экипажей. Не видно слуг в ливреях с вензелем графского дома. Больше не ослепляют тысячи свеч бальных залов и натертый до блеска паркетный пол. На смену роскошной феерии былых времен пришли запустение и разочарование. Империя российской моды не может выдержать гигантского напора Запада, распластавшегося, как паук, на жгучем асфальте и раскинувшего свои сети на витрины проспектов. В Петербурге не хватает воздуха от приторного аромата французских духов и слащавого запаха туалетной воды. Город погряз в навязанных ему сокровищах. Его строгие, правильные линии исколоты иглами завоевателей. Атмосфера почти потеряла свою особенность. Гармония бесценного творения Петра с недоумением смотрит в кривое зеркало и видит в своем отражении искаженные формы.
Еще в эпоху царствования Петра Великого город с жадностью окунулся в бурлящие волны заморского искусства. Напудренные парики, неестественный румянец и роскошь барокко были в диковинку русской знати. Богатство и праздность вычурных форм стремились затмить недостойные тогда внимания расписные кокошники и затейливые украшения русских мастериц. Убранство старины, вековые традиции Руси с ее застенчивой красой как-то незаметно потускнели на фоне дворцовых фейерверков и золотых амуров. Петербург разрешил Европе согнать с трона Ее Величество Русскую Моду, отобрать у Нее державу и скипетр, и ликовал при появлении любого новшества, любых законов, продиктованных чужеземкой. "Окно в Европу" успешно сыграло свою роль, и этому спектаклю бурно аплодировала вся Россия.
Преемницы первого императора с радостью одобрили политику нововведений, и все оставшиеся границы были до конца смыты потоками тканей и атласных лент ликующих иностранных государств. Теперь французская модисточка с живостью и кокетством поправляла покосившуюся вывеску над своей модной лавкой, белокурая немочка усердно склоняла головку над кропотливой работой, а невозмутимая англичанка чопорно допивала свой утренний чай в ожидании богатой клиентки. Раздавался стук колес подъезжающей кареты, торопливо открывалась дверца и русская особа спешила скрыться за дверьми магазина, стремясь обрести чудо. Какие только фантазии, упакованные в картонные коробки и аккуратно перевязанные ленточкой, не выносила оттуда наша модница! Здесь были и атласные сюртучки, и глазетовые камзольчики, и юбки из проклеенного полотна "la criarde". Накладки из флера и дымки, фижмы из китовых усов, длинные шлейфы, рукава, обшитые блондами и множество других до ужаса манящих деталей заставляли трепетать поклонницу моды. А с каким воодушевлением ей нравилось повторять, как молитву, названия модных цветов: soupir etouffe (цвет заглушенного вздоха), candeur parfaite (совершенной невинности), doux sourire (сладкой улыбки), plainte indiscrete (нескромной жалобы). Шелковые перчатки, коробочки с мушками, табакерки, - тысячи мелочей обольщали русскую аристократку и вызывали в ней сильную страсть к безумствам Парижа. А столица моды, опьяненная удачей в явном первенстве, с еще большим остервенением продолжала выдумывать новые забавы для услады капризниц.
И так уж получилось, что русские искусницы стали своими руками делать одежду на манер европейской. Засилье модной интервенции не могло не отразиться на творчестве петербургских модисток. Если Париж диктует моду всей Европе, то сложно не подхватить витающее над Северной столицей французское облачко из атласа и кружев и не соткать из него уже заранее придуманное одеяние - фасон, крой, цвет и ткань уже заранее известны, как известны и запросы общества.
Не лишенные обаяния изделия заморских мастеров научили многим тонкостям наших умелиц. Год за годом, век за веком портнихи познавали все секреты мастерства. Потакая западным капризам моды, они в тайне совершенствовали удачные приемы и тщательно следили за ходом истории, ожидая подходящего момента. И вот он настал. Париж остолбенел. Он никак не ожидал такой наглости и прыткости от города, где долгие годы длилась его эпоха безмятежного царствования. В Петербурге вдруг появились свои художники, модельеры, ничуть не хуже западных?! С огромным творческим потенциалом, с кипучей энергией, с самобытным талантом, со вкусом, с богатыми фантазиями?! И еще с гордостью за то, что они русские?! Последний удар для Парижа был смертельным.
А Петербург начал творить. Еще не осознавая полностью своих сил и возможностей, он удивлял звучной поэзией красок и гармонией своего стиля. Черпая лучшее из сокровищниц Запада, он сочетал всеизвестное с полузабытой историей прошлых времен. И рождались на свет платья из воздушных тканей цвета питерского неба, изысканные костюмы в тон гранитным набережным, кружевные блузы, в рисунке которых спрятаны узоры решеток, юбки, в складках которых колышутся волны Финского залива. Линии и формы словно сливаются в едином звучании с очертаниями домов, улиц, площадей Петербурга. Шляпы подхватывают мелодии куполов соборов и острых шпилей, платки и шарфы, словно ночные мотыльки, порхают вокруг светящихся фонарей и обжигают свои нежные крылышки, строгая обувь ровно ступает на твердый асфальт или отчеканивает булыжную мостовую. Всюду ощущаются вкус, изыск, сдержанность и классика. Москва отдает предпочтение золоту, Петербург -серебру.
Серо-жемчужная гамма цветов покоряет своей мягкостью и романтичностью, классический шик прячет в себе затаенную свободу и мечтания, сумрак поэзии Анны Ахматовой незримо присутствует в окраске тканей. Петербург создает свою моду, сочетая духовное богатство с наследием поколений. У города крепкая внутренняя основа, которую не в силах разрушить даже денежный Запад. Поверхностная красота и экзотическая прелесть изделий ведущих кутюрье Европы не могут затмить всей гениальной простоты и безудержности города, чью глубину таланта можно измерить, только спустившись на дно Невы или взметнувшись к небесам. И пусть сердце города -Невский проспект - облачен в искусственный неон иностранных букв, пусть через стекла витрин смотрят на прохожих бездушные манекены в стильной одежде. Этим модным куклам еще далеко до русских красавиц, одетых в наряды от русских дизайнеров, опьяненных ароматом жизни и завороженных северной красотой Петербурга.
Русская мода еще не купается в лучах мировой славы. Ее не балуют огни Парижа, ей недоступны заносчивость и гордыня Милана. Она медленно и нежно расцветает. Как колокольчик, покачивается на тоненьком стебельке и встряхивает капельки росы, разливая фарфоровую лазурь на побережье глубокого, вечного неба. И тихий перезвон слышен по всей России...