Жестокие игры самозванных богов - главы 5 и 6

ВНИМАНИЕ!
Настоящий текст является старой версией романа. Текст сохраняется как первая Интернет-публикация. Изданная на бумаге версия романа называется "ЗАБАВЫ ЖЕСТОКИХ БОГОВ" (ЭКСМО 2002). С этим вариантом можно познакомиться на сайте автора www.brakhman.narod.ru или в разделе ЗАБАВЫ ЖЕСТОКИХ БОГОВ страницы автора на Прозе.ру

5. ЧЕГО ХОЧЕТ ЖЕНЩИНА, ТОГО ХОЧЕТ БОГ.
окончательный вариант 2.

Ника приняла душ, намазала лицо и шею кремом, накинула фиолетовый махровый халат. В задумчивости постояла у телефона, потом набрала номер Лазарева.
– Здравствуй Юра, – сказала девушка, когда помятая рожа полковника вплыла в фокус передатчика. – Надеюсь, ты не сердишься на меня.
– Разве можно сердиться на тебя, Принцесса... – Лазарев потер грудь, еще болевшую после удара каблука. – Это что, последний шанс затащить Эндфилда в постель? – спросил он, имея в виду крем.
– Жаль, что ты далеко. Мало я тебе врезала. Впрочем, ладно... Пришли пожалуйста личное дело Джека.
– Это секретная информация.
– Вот и отлично...
– Хорошо, готовь компьютер к приему.
Небо было закрыто тучами. Накрапывал мелкий дождик. Временами облака редели, и свет второй луны Деметры освещал непроглядный мрак долгой ночи. Капитан валялся в своем номере, отдыхая после изнурительной двухчасовой тренировки. Эндфилд приказал себе не думать ни о чем. Ему было тепло и спокойно, сознание медленно угасло в приятной усталости.
Джека разбудил грохот взрыва. Он выпрыгнул из койки, на ходу влезая в скафандр. Двери были перекрыты, на мониторе горели сигналы крайней опасности. Еще мутное сознание приняло первую порцию информации от сверхчувственного восприятия. Второй пилот Кедров, которого все звали Дубовым за непроходимую тупость, уснул на вахте, и не увидел “бешеной собаки”.
Когда компьютер среагировал, было уже поздно. Луч ударил почти параллельно продольной оси крейсера, пробив центральную рубку, уничтожив главный компьютер и гиперпередатчик. Вспомогательные процессоры запустили гасители, что предотвратило полное разрушение корабля. Теперь за дверями его крошечной аварийно-спасательной ячейки бушевало пламя в 30 миллионов градусов, постепенно теряя свою силу под напором полей гашения.
Через несколько минут поверхности остыли. Эндфилд поднялся по короткой аварийной лесенке в центральный коридор одновременно с Глебом.
– Капитан, что случилось?
– Дубов...
– Скажи Джек, почему к нам в экипаж пихают откровенное дерьмо?!
– Пойдем в запасную...
Там они смогли снять шлемы и оценить масштабы разрушений.
– Ты думаешь это возможно починить?
– Если роботы восстановят резонатор квика, то я смог бы подключить один из вспомогательных процессоров, если нет, остается телепатия, что нежелательно.
– Ничего, Капитан, прорвемся.
Ремонтные роботы загерметизировали корабль, и принялись за гиперпередатчик. Вынужденное безделье, теснота и полная неясность угнетали Быкова. Он валялся в кресле, пуская к потолку дым шалалы.
Резкий запах травы, заставил Джека, не терпевшего курева включить вентиляцию.
– И все же, Капитан, – спросил Глеб, – почему они сажают к нам всяких придурков? Хотят угробить? А впрочем я знаю, все началось после твоей идиотской монографии о ближнем бое.
– Не вижу ничего плохого в теории ближнего боя. Не вижу плохого в том, что учу молодых драконов летать как следует.
– Тебе пихают всяких тупиц. Мало того, что ты возишься с ними на тренажерах, ты позволяешь им быть в твоем экипаже. Не крейсер, а проходной двор. За 2 года у нас сменилось 16 вторых пилотов. С Дубовым 17-ть.
– Те, кто прошел обучение у меня в экипаже или хотя бы на тренажере, становятся мастерами высокого класса, и могут учить других драконов. Боеспособность нашего 511 полка резко выросла.
– А ты и рад этому до сраки. Тоже мне, великий учитель. Ради славы готов сам угробиться, и меня угробить. Что тебе до этого, дослужил и домой... Научил бы лучше этому Аарона и Джонсона.
– Твоих “барбосов”?... Ты знаешь, легче зайца научить курить.
– А я считал, что они и твои друзья тоже, ведь мы делаем одно общее дело.
– Ты имеешь в виду Сопротивление? Я из удовольствия, по дилетантски, ковырялся в спецархивах, систематизировал, потом давал почитать это твоим болванам, а заодно ставил им защиту от психосканера, чтобы это дубъё не выдало меня своими мыслями. И это называлось громким словом - "Сопротивление"... Самое большее - клуб любителей драть глотку...
– Гад ты, Джек, – сказал штурман, потом, после долгого молчания добавил: – Мне кажется, если бы ты научил их искусству боя, все они были бы живы.
– Может быть. Правда тогда они перестали бы быть “барбосами”. Увы, вся твоя четверка была совершенно неспособна к обучению. И я не всесилен. Если не справился Эндфилд – только списание.
– А Дубов?
– Этого Дубова сунули к нам из соображений его безопасности. Дольше держать боевого офицера в дублерах и операторах тренажеров было нельзя, поскольку он должен был иметь хотя бы полгода боевых действий для поступления сам знаешь куда... Вот расстроится Дубов - старший, большая между прочим шишка.
– Ага, – зло сказал Глеб. - И тут Служба... Романтически настроенный отпрыск столичного генерала захотел носить черную форму, а папаша решил сохранить его шкуру для Академии. Вот откуда у нас столько дураков среди штабных.
– Оставь. Не стоит нервов.
– Что значит “оставь”!?. Мы чуть не погибли. Всегда вы так, “обмороки” несчастные.
– А ты хочешь сохранить свою жизнь исключительно из идейных соображений? Для Великого Дела?
– И для этого тоже. Не смейся. Тысячи миллиардов людей живут в нищете, страданиях, страхе. Ведь кто-то должен разрушить эту систему, освободить...
– Я уже говорил тебе, что ты не против страданий и бедности, просто хочешь, чтобы мучились все.
– Вот как, – Быков окончательно разозлился. – И все равно, даже так было бы справедливее.
– Справедливость – продажная девка занимаемой позиции.
– У тебя ее нет совсем, не наблюдается. Обделил Господь.
Глеб нервно затянулся.
– В последнее время ты слишком увлекся этой дрянью, – сказал Джек, имея в виду не только травку. – И это мы обсуждали. Каждый человек живет, как считает нужным. Если целые классы заражены мировоззрением, при котором считается правильным, а заодно моральным и нравственным, в поте лица своего зарабатывать хлеб насущный, медленно умирая от неустроенного быта, а недостижимым идеалом, пределом своих мечтаний иметь отдельную квартиру и вкусную жратву каждый день, то никто в этом не виноват кроме них самих.
– Даже если ты прав, в чем лично я сильно сомневаюсь, все равно, твои чистые и умные патриции могли что-нибудь сделать для простого народа.
– Ты ведь читал, что полторы тысячи лет назад СБ проводила подобные эксперименты на планете Тригон. И что они получили? Массовые ожирения, болезни, нервно-психические расстройства, разгул организованной преступности и наркоманию во всех видах. Каждая система ценностей имеет свой оптимум комфорта и свободы, нарушение которого чревато самыми серьезными последствиями, вплоть до насильственного понижения уровня благосостояния. В конце концов благодарные пролетарии, расплодясь как крысы превратили чудесную планету в тот бардак, на который были рассчитаны. Разруха начинается в голове – не мной было сказано.
– Ну и что? Почему твои чистюли, раз они такие умные, не могли научить правильной жизни нас, дураков несчастных? Ведь за десятки поколений можно было бы добиться результатов?
Быков нервно заходил в тесном пространстве, с отвращением бросив бычок, который обжег ему пальцы.
– Если аристократы считают нужным наслаждаться жизнью сами, а не занимаются экзистенциальной благотворительностью, это скорее вопрос совести, а не вооруженного восстания. Попробуй заставить кого-то любить себя при помощи палки... И вообще, благодарный народ всегда убивал своих освободителей. Так что сам понимаешь, немного найдется желающих.
– Ты не мерз, не голодал, счастливчик, тебя не били в пунктах охраны общественного порядка, тебя не будили с паспортной проверкой по ночам. Ты не смотрел на сытые рожи, которые проплывают мимо на шикарных “Альбатросах”. Ты не знаешь, сколько страданий и унижения испытывает простой человек.
– Вот бы и начал с себя, если что-то не нравится. Отошел бы от простых и банальных решений, проанализировал, что в твоей жизни привлекает плохое, внушил бы себе установки на успех и процветание. Но, по-моему, жизнь устроена так, что кому-то на роду написано есть рябчиков и ананасы, а другому пускать слюни по этому поводу, что и составляет определенный предыдущими воплощениями смысл его жизни. В конце концов, с человеком происходит лишь то, что он позволяет с собой проделывать. Иначе получается – я дерьмо, снаружи и внутри, что есть следствие системы моих взглядов и ценностей, но не только не буду ее менять, но и навяжу всем остальным, чтобы не обидно было. И вообще, большинство рабов желает не стать господами, а получить хороших новых хозяев, жестоко отомстив старым.
Глеб плюнул на пол с досады:
– Я когда-нибудь набью тебе морду, Капитан.
– А почему не сейчас? А еще лучше устроим дуэль в коридоре. Где один покойник, там и второй. Кто будет разбираться, сколько человек было в рубке в момент взрыва – Джек говорил, а в глазах его разливалось особое безмятежное выражение, которое показывало, что Эндфилд совсем не шутит. Его тело подобралось, готовясь к прыжку.
– Дракон...
Быков снова сплюнул на пол, на этот раз без запальчивости, затем уселся в кресло. Повернулся к Джеку и положил руки на подлокотники, показывая, что не замышляет ничего плохого, сказал:
 – Посмотри, на кого ты стал похож. Мы с тобой дружим еще с училища, семь лет, из одного котелка ели, вместе от смерти уходили, а оказывается ты можешь пришить меня за просто так, за слово. Ты уже не человек.
– Конечно. Ты ведь сам зовешь меня Капитан Электронная Отмычка.
– А ты помнишь Электронная Отмычка, как ты плакал, когда приходил из медотсека, на той проклятой планете? Помнишь, какой красавицей была Анюта, как мы соперничали за ее внимание. Вспомни, как она светилась в твоем присутствии, хотя ты не разливался соловьем, не писал ей курсовых, не дарил цветы. А помнишь, что сделала с ней болезнь? Когда закрывалась заслонка камеры дезинтегратора ты ревел, как мальчишка. И после этого...
– Ты тоже не радовался тогда. Знаешь - это удар ниже пояса. Не все человеческое во мне умерло, – Эндфилд вздохнул. – И вообще, когда нас двое на сотни парсек вокруг, смешно ссориться. Умеешь ты на эмоции действовать.
Джек протянул Глебу руку, и он с облегчением пожал ее.
– Прости меня, это нервы. Ожидание становится нестерпимым - произнес штурман.
Много дней наполовину слепой и оглохший, беспомощный корабль плыл в обманчиво спокойной пустоте бывшего укрепрайона берсерков.
Быков смолил косяки, надоедая Капитану разговорами. Джек сидел в позе лотоса, дублируя систему наблюдения или уходил настраивать квик-резонатор – занятие долгое, хлопотное и почти безнадежное. Точности малых ремонтных роботов не хватало для юстировки вложенных одна в другую луковиц резонатора, но Эндфилд не терял надежды, пробуя различные варианты.
Однажды Джек вошел рубку, не спеша сделал в аварийном конфигураторе обед, улегся в кресле, забросил ноги на пульт, и только тогда сказал, ковыряясь вилкой в тарелке:
– К нам приближается корабль.
– Мы можем попрощаться друг с другом и подумать на последок о смысле жизни?
– Ну это всегда успеется. Это старый почтовый корабль Службы. Мне кажется, что он набит документами под завязку.
– Капитан, мы сможем стыковаться с ним?
– А почему бы и нет. Но ты туда не пойдешь.
– Я никогда за чужие спины не прятался. И трусом не был.
– Дело не в этом. Не подумай, что я хочу смерти. Со мной ничего не случится. Просто мой час еще не настал, я знаю. А тебе слишком опасно. Лучше недолго побыть трусом, чем стать покойником.
– Настоящие драконы всегда поступали наоборот. Я тоже дракон, хотя бы отчасти. К тому же, кто прикроет задницу Электронной Отмычке?
Мертвый корабль встретил Джека и Глеба невообразимым хаосом. В его развороченных внутренностях плавали обломки корпуса и переборок, вырванные взрывом куски аппаратуры, обломки генераторов. Сорванные с опор и буквально вывернутые наизнанку буйством энергетических потоков, блоки накопителей и реакторов превращали свалку искореженного металла в труднопроходимый лабиринт. Тут и там попадались замороженные тела членов экипажа, рваные, разбитые, сплющенные. Сквозь дыры обшивки с острыми краями, светили равнодушные звезды.
Эндфилд показал штурману на пальцах (они договорились не пользоваться связью), что следует опасаться мин-ловушек и “бешеных собак”. Они плыли медленно и плавно, изредка корректируя свой полет двигателями, с виду такие же промороженные насквозь и давно мертвые, как и все вокруг.
Хранилище документов представляло из себя центральный бронированный отсек со сложным кодовым замком. Рассчитанное на вечность, оно практически не пострадало при разрушении звездолета. Быков показал на тяжелый бластер, Джек отрицательно помотал головой. Он вступил в мысленный диалог с процессором двери, обнаружив, беспрецедентные меры предосторожности: автоматические пушки, антисканерный устройства, 39 запаролированных уровней блокировки, на крайний случай конструкторы предусмотрели мощный взрывной заряд. Доступ имели только несколько человек, психограммы которых были записаны в памяти процессоров.
Капитана это позабавило. Где бы сейчас нашла СБ этих людей, которые умерли больше двух тысяч лет назад, чтобы вернуть назад свои бумажки. Корабль предназначался для перевозки документов особой важности. Запись на сверхпрочный носитель – обычно металлополевой, особо доверенными лицами, загрузка в звездолет, прыжок в нуль-пространстве к тайному хранилищу. После получения сигнала о выгрузке, оригиналы уничтожались, исполнители тоже. СБ вела точнейшую летопись, хранила подробные отчеты о своих делах, даже тех, которые потом изымались из сверхсекретных архивов. Закулисные интриги, тайные расстрелы, убийства, замаскированные под несчастные случаи. Массовые казни, уничтожение целых планет, бесчеловечные эксперименты. Вся подноготная Службы Безопасности, за все время ее существования, которую организация заботливо берегла, точно дикарь, который припрятывает черепа убитых врагов, чтобы полюбоваться на досуге была там. Больше трех часов Джек корпел над сверхсложными паролями, пока дверь не открылась.
Помещение было заставлено низкими бронированными сейфами. Еще пятнадцать минут Эндфилд нес полнейшую чушь о звездах, птицах и розовой заре, которую должен был наизусть помнить давно умерший офицер по фамилии Старков, чтобы подтвердить свое право находится в этом помещении.
Наконец, последняя блокировка была снята. Джек выключил компьютер, рассек бронированные кабели, вывел из строя взрыватели на зарядах, превратив систему охраны в металлолом. Капитан устало провел рукой по шлему и разрешил войти Глебу. Глаза штурмана горели в предвкушении сокровенных тайн Службы. Эндфилд знаками показал, чтобы тот не прикасался ни к чему. Опасность взрыва еще оставалась, потому, что каждый сейф был снабжен собственной системой защиты. Но это уже было гораздо проще.
Информация хранилась на тончайших листах полевого композита. Быков с тоской поглядел на тяжеленные стопки с печатным текстом. Джек оценил предусмотрительность СБ. Даже не имея специальных аппаратов для воспроизведения, далекие потомки смогли бы прочесть повесть о “славных делах” Службы Безопасности, как в свое время были прочитаны глиняные таблички с клинописью, записи на папирусе, бумажные книги. К радости штурмана, Эндфилд нашел стандартные кассеты, которые дублировали текст. Дело пошло. Содержимое сейфов перетекало в мыслерекордер Капитана. Он работал не останавливаясь уже десять часов и порядком устал.
Когда “бешеная собака” влетела в хранилище, Эндфилд не успел среагировать.
Глеб включил защиту их скафандров и выстрелил в летающего робота. Одновременно со взрывом шара, яркое пламя сверкнуло сквозь стекло шлема штурмана. Пробитый скафандр осел, выпуская остатки газа и пара.
Эмиттеру необходимо примерно тридцать секунд, чтобы набрать полную мощность.
Джек не веря своим глазам подошел ближе, наклонился. От штурмана не осталось ничего, кроме золы.
Внезапно пустой рукав поднялся, указывая на Капитана несуществующим пальцем. Низкий, глухой голос пророкотал:
– Твоя сила в безразличии. Но теперь ты за все заплатишь, проклятый зомби.
Сон-память плавно закончился кошмаром. Джек вскочил на постели. В сумеречном свете была видна неясная фигура в кресле. Капитан сразу понял, что это не человек, не почувствовав специфического излучения тела. Эндфилд прицелился, включил свет.
– Быков? Ведь ты же умер.
– Да, – голос звучал приглушенно, без всяких интонаций.
– Я, конечно, рад, но признаюсь не ожидал, – Джек убрал излучатель. – Чем обязан визитом?
– Ты уже попробовал эту патрицианскую кобылу? – голос стал сочным, ехидным, почти как у настоящего Глеба. - Ах, как я бы ее трахнул. А у тебя что, уже не стоит?
– Это не твое дело, – Капитану захотелось его ударить. – Живой ты или мертвый, не лезь в мою жизнь.
– Не горячись, друг, – призрак поморщился и продолжил невпопад, перескакивая с одной мысли на другую: – Скажи лучше, как тебе естся на ее кровавом золоте?... А может забыл отчего девочка такая гладкая и ладная?... Дом красивый, не так ли?... Ты думаешь она тебя вытащит наверх?... И ты будешь богатым человеком, домовладельцем, респектабельным джентльменом? Милые юные шалости будут прощены за умение Электронной Отмычки, а ты станешь полезным членом общества выслеживая и уничтожая других Джеков, которым не посчастливилось продаться?... Забыл, сколько своих они прикончили за тысячную долю того, что знаешь ты? – глаза Глеба засверкали.
– Не выйдет, – голос Капитана стал равнодушным и бесцветным.
– Что не выйдет? – осекся Быков.
– Разозлить. Не затем ты явился, чтобы усовестить меня.
– Верно. Не позволяй им себя завлечь. Ты не сможешь стать одним из них. Тебе всю жизнь придется прятаться за ее спину, бояться, быть человеком второго сорта. Тебе не раз дадут понять, что на их празднике жизни, ты вроде как досадное приложение к генеральской дочке. А себе ты не простишь, что пользуешься благами по ее милости, даже старательно закрывая глаза на то, что куплено это ценой страданий миллионов людей. И если не совесть, то самолюбие сожрет тебя, Эндфилд. Ведь ты привык быть лучшим.
– Что предлагаешь ты?
– Помоги нам... Думаешь не мог Коротышка крикнуть, ведь он знал, что его убивают: – “ Подождите, я все скажу”? Ты знаешь, что Карпова погрузили в крейсер по кусочкам? Все допытывались, кто установил ему защиту против психосканера и гипноинъектора. А он молчал. Ему обещали жизнь, деньги, баб, жратву, били, резали, а он молчал. Несчастный случай с Аароном и Джонсоном не был случайностью. Служба их убрала. От греха подальше. Ты ведь тоже был наш, хоть и сам не понимал этого. То, что было для тебя игрой, пробой сил, для нас было более чем серьезно. Ты дал нам знания, которые никак не могли попасть к энергичным, самолюбивым, озлобленным парням с окраин. Мы построили на них свою веру и пошли с ней в ад. По сути, ты убил нас всех. Ведь без тебя нас просто хорошенько бы выдрали за уши, сослали наблюдателями на астероиды, списали, посадили, но оставили в живых... Почему ты не пожалел нас? Ты ведь был самым умным в нашем Сопротивлении.
– Боже милосердный!!! –возмутился Джек. – А на что своя голова? Вы готовы отдать жизнь, лишь бы кто-то решил все за Вас? Короче, сами виноваты. Как мне надоело, что все мои слова расценивают как руководство к действию.
– Выбери, с кем ты. Сделай то, что мы не успели. Не оставляй меня в страшных Мирах Возмездия...
Фигура медленно растаяла, последние слова прозвучали еле слышно. Эндфилд сказал, обращаясь уже к пустому месту: – “Ты успел заскучать в аду и хочешь чтобы я основательно его пополнил”.
С этими словами Капитан проснулся по-настоящему.
“Двойное пробуждение – скверный признак. - подумал он -" А ведь Быков прав. Ведь от вопроса: – “С кем быть, чьей стороны держаться”, я бегу с самого первого дня мирной жизни. Странный парадокс. Высшие и средние офицеры СБ – жестокие палачи свободных поселений, кровопийцы, провокаторы, садисты, угнетатели – в своем большинстве разносторонне развитые личности, с глубоким чувствами, великолепным интеллектом, тонким художественным вкусом. С ними интересно говорить, они понимают самые тонкие оттенки мысли. Вообще, второе сословие впитало в себя все самое лучшее. Жизненные установки, развитость души и тела, интеллект. Правда и они начали вырождаться. Но все же они просуществовали больше восьми тысяч лет в практически неизменном виде и еще столько же смогут. А что мы имеем с другой стороны? Слепое следование старым традициям и ценностям даже не доисторической, а доиндустриальной эпохи, когда умение работать руками и физическая сила были залогом благополучия и высокого места в обществе. Нежелание понять, что сами же вырыли могилу своей значимости бездумным размножением, вызвав к жизни новые критерии успеха и процветания, основанные на умении использовать чужой труд, принудив людей отдавать, часто последнее, за сомнительное удобство жить чужим умом, чужими чувствами, по чужой указке. Наивная вера в то, что решения принимаются для их же блага. Ограничения на свободную мысль, на понимание жизни. Подспудное понимание своего унижения, которое проявляется в бунтах, пьянстве, нетерпимости к мнению, которое отличается от собственного, стремление навязать свои ценности другим, чтобы оправдать себя в своих глазах. Постоянная низкочастотная, грязная вибрация души. Правда и у патрициев свои ограничения, но мне они больше нравятся – иные ценностные установки, большая свобода. Вопрос в другом – а на кой черт я им нужен. Вот придет джентльмен в синей форме с солдатами, отведет в подвальчик, где другой джентльмен будет загонять иглы под ногти, сверлить дрелью дырки в голове для электродов безо всякой анестезии...
А впрочем, на улицах большого города пролетарии охотно мне пустят кровь только за то, что из Черного Патруля. Даже разговаривать не будут. Вот подогнать бы крейсера драконов к планетам и объявить себя новым джиханом от Патруля. Что бы они выбрали? Промывку мозгов, выборочную стерилизацию или полное уничтожение? Помнится старый джихан Цареградский говорил, цитируя доисторического тирана; – “Нет человека, нет и проблемы”. Поскрести шарики от плесени. Многие мастера были бы не против".
"Но на верфях Победы строят все новые и новые ГОПРы, которые как тараканы расползаются в Обитаемом Пространстве." продолжил свои размышления Капитан - " А аннигилятор - машина серьезная, вякнуть, не успеешь, не то, что подойти на дистанцию ракетного залпа, останется от крейсера облачко физического вакуума. Но если устроить диверсию на орбитальных крепостях или хотя бы просто заблокировать их компьютеры... В конце концов, зная точное положение суперлинкора можно послать беспилотный корабль, чтобы тот совместился на выходе с ним. Будет взрыв, после которого от напичканной крейсерами, пушками, ракетами, генераторами объемного распада орбитальной крепости останутся лишь раскаленные обломки. Еще лучше пустить ракету через Кольцо. Но точности никакой, хотя суперлинкор большой, не промахнешься. А как подтащить гиперрадарную станцию и нуль-транспортный узел?"
Эндфилд приказал себе выйти из способа мышления, в котором общался с Глебом, выработанном для его эпатажа. Ведь бедняга искренне верил тому, что говорил Джек, ужасаясь и восхищаясь Капитаном, становясь мягким, текучим, управляемым потому, что искренне хотел услыхать это, как воплощение в слове своего замысла, как руководство к действию.
Джек посмотрел на проблему своим обычным взглядом, который определял для себя как “взгляд Электронной Отмычки”. В пустом и темном пространстве вращались три сферы, каждая из которых была целой Вселенной желаний, взглядов, страстей.
От одной из них веяло родным для дракона духом безжалостного и бездумного разрушения, железной логики, четкого выполнения любых приказов. Это был мир Черного Патруля, механизированных демонов. Он с не афишируемым, но явным интересом следил за событиями, дожидаясь, когда оторванный от родительского крыла дракончик, плоть от плоти, кровиночка любимая, снова начнет играть на его стороне. Ведь “черные” прекрасно знали, хотя вряд ли кто формулировал это вслух или хотя бы в мыслях, что Патрулю приходит конец. Все меры Службы имели одну цель, погубить его на корню, разбавив бездарями и тупицами до полной потери силы и могущества.
Второй мир был темен. От него несло смрадом и грязью. Это пространство мысли в котором проходило его детство. Круг жалких и мелких желаний и дел, одновременной покорности судьбе и подспудного гнева, упорного желания не видеть путей разрешения проблем и биться головой в стену рядом с открытой дверью, угнетенности и ядовитого желания портить, ломать, пачкать – мстить.
Третий мир был просторен и светел, наполнен яркими красками. Он был теплым и разумно устроенным, все в нем служило чистой и светлой радости. Высоки были его пространства мысли, желания чисты и благотворны.
А сам он, маленький и глупый, упрямый, озлобленный нелюбимый ребенок, висел крошечной слабой искрой между центрами притяжения, отталкиваясь от одних в явном отвращении, не приближаясь к другим из гордости, не желая признать себя нуждающимся в любви и жалости.
Когда Джек вышел из этого состояния, то подумал, что символы не следует понимать буквально. И в плебеях есть хорошее, и в патрициях немало грязи. Но среди них Свет проявлен сейчас больше всего.
Капитан твердо верил в то, что способен совершить любое дело, стать кем угодно, если задастся такой целью, быстрее, чем большинство людей. Он пожалуй смог бы стать одним из них.
Выполнив пару комплексов и вдоволь помахав мечом, Эндфилд почувствовал себя гораздо лучше. Купание в быстрой холодной речке смыло все ночные кошмары. Глядя на зарю, Джек вдруг остро затосковал по Нике, по ее голосу, походке, теплому телу. Захотелось все бросить и лететь к ней. Отключить защитное поле, и поставив машину на автопилот зависнуть у окна ее спальни, бесшумно запрыгнуть вовнутрь с крыла, приготовив в оправдание наглому вторжению букет роз.
Но “тише едешь, дальше будешь”, и Капитан отправился на Жемчужину в одиночку, посмотреть, будет ли это красивым и привлекательным, наполненным тончайшими внутренними смыслами без нее.
Вдоволь измучив себя лазанием по скалам и купанием, злой, голодный и разочарованный, Джек вернулся в холодный и темный после жаркого дня номер. Замяукал зуммер телефона и на экране появилась она.
Ника выглядела скучной и спокойной.
– Здравствуй, Ника, – Эндфилд почувствовал себя виноватым, глядя на маску безразличия на его лице.
 – Решила позвонить тебе сама, – сказала девушка. – А то ты, видимо, не соберешься никогда.
 – Мне нужно было подумать о многом, – начал было Джек.
 – Что надумал?... Приходи, поговорим. У меня будет сегодня вечеринка. Я пригласила только своих, они нам не помешают. Ты будешь? – Ника посмотрела долгим и внимательным взглядом.
 – Конечно, –Капитан расплылся в дежурной улыбке.
– Прилетай на закате, когда я отключу защитное поле, – девушка слегка нахмурилась и выключила связь.
Яр был еще высоко, когда Джек уже чертил широкие круги в небе, проверяя сканером поле, которое как стена окружало дом. Долго и томительно текли минуты ожидания, словно целая вечность. Эндфилд волновался как мальчишка, кляня при этом женское желание подчеркнуть значимость простых вещей. Солнце село, и защита была снята. Капитан приземлился, вбежал по широкой лестнице, нетерпеливо нажал на кнопку старомодного звонка. Долго никто не отзывался, потом раздался до боли знакомый перестук каблучков. Дверь открылась. Ника стояла на пороге. Она не пыталась скрывать волнение, ее низко открытая грудь судорожно поднималась и опускалась.
– Проходи, – сказала Ника. Глаза девушки светились ярче бриллиантов чистой воды, в ее серьгах и в волосах. – Смелее, мой герой.
Она пошла впереди, оставляя в воздухе след своих духов, чаруя и завораживая Эндфилда пластикой своей походки. Ника и Джек вошли в уже знакомую ему маленькую гостиную, где был накрыт столик на двоих. В ответ на вопросительный взгляд Капитана, девушка подтолкнула его, приглашая занять место и присела сама.
– Я никого не ждала, кроме тебя, – произнесла она призывно глядя потемневшими глазами.
Затянутое в черный бархат, сильно оголенное тело излучало сексуальный зов неодолимой силы. Желание скрутило Джека так, что непроизвольно стиснулись челюсти...
Ее замедленные движения, низкий грудной голос, наклон головы, огоньки быстрых взглядов не говорили – кричали: “Я твоя, чего же ты медлишь”. Она опустила свои нежные, сильные руки на стол, предлагая Капитану коснуться их. Но Эндфилд положил себе салат и стал тщательно его пережевывать.
– Я не верю, что ты бесчувственный осел, каким хочешь казаться, – и немного помолчав продолжила. – Может быть, господина капитана смущает, что я не девственна. Что я, дрянь такая, была любовницей Юрия, что отдавалась ему со всем жаром первой юности? Или ты боишься его, мой герой?
В последние два слова она вложила столько женского презрения, что Джек резко поднял глаза от еды и посмотрел на Нику. Если бы мог, он убил бы ее на месте. Девушка сидела, закинув ногу на ногу, дразня его взглядом из-под полуопущенных ресниц. Он уже не владел собой.
– Глупая девчонка! Единственное, чего я боюсь – это за тебя, – начал он вставая. Голос Капитана был хриплым от волнения. – Ты не знаешь с кем связываешься. С подозреваемым в государственной измене, вечным поднадзорным, не прошедшим еще очередной проверки, безработным, человеком с туманными перспективами карьеры. Всего твоего богатства и влияния не хватит, чтобы вытащить меня из этого дерьма. Я заляпаю тебя с головы до ног, утоплю тебя в нем вместе с собой.
Девушка тоже начала подниматься и вдруг замерла, точно что-то в ней сломалось.
– Но ты же любишь меня, хочешь меня, ведь я это знаю, чувствую, – ее тело напряглось в ожидании ответа, зрачки пронизывали Эндфилда насквозь, глядя в самую его сущность.
Капитан сделал несколько шагов, нашел ее руки на ощупь, не отрываясь смотря в зеленое сияние глаз.
– Ни о ком не думал я так, как о тебе, ни одну женщину не желал как тебя, – произнес Джек словно в горячке, плохо понимая смысл своих слов, ничего не видя, кроме этой зелени.
Ника сделала шаг навстречу, и с легким стоном приникла к нему. Эндфилд обнял девушку, его сильные руки сжали ее тело, стали гладить по спине и тали, ногам и заду.
Губы Джека нашли ее губы и Ника страстно ответила. Капитан стал спускаться ниже, целуя шею и бешено вздымающуюся грудь. Она обмякла в его руках, и вдруг сказала прерывающимся голосом: – “ Мой герой, прошу тебя, не здесь”. Джек подхватил девушку на руки и понес наверх.
Потом они лежали утомленные любовью на чистых простынях спальни. Капитан устроил голову в развилке ее груди, вдыхая сладкий запах тела, слушая как затихает сумасшедший стук ее сердца. Руки Ники лежали у него на затылке, изредка забираясь в коротко остриженные волосы.
– Джек, - внезапно спросила она. – Ты меня хоть немного любишь?
– Люблю, маленькая...
– Неужели? Я как дурочка приставала к тебе, а ты... Единственное, на что тебя хватило – это полапать за все места, уложить на землю, и прерваться на самом интересном месте, когда нормальный мужчина уже не может остановиться. Если бы не я, то мы бы до сих пор ходили в обнимку, как мальчик с девочкой, ты изредка, по-братски целовал бы меня в щечку, а “это”, – девушка сделала неопределенный жест, обводя руками постель, - случилось бы, когда мисс Громова стала старой, никому не нужной развалиной.
– Маленькая, давай отложим это до утра.
Джек потянулся к ее губам для поцелуя, но Ника была неумолима.
– Мне кажется, ты решил просто поразвлечься со мной, раз уж я так настаиваю, – она решительно поднялась и отодвинула Эндфилда. – Прежде чем ответить, знай, что я спрашиваю серьезно.
– Я уже говорил вчера...
– Эту ахинею, которую ты нес, я простила лишь потому, что слишком хотела тебя. Придумай что-нибудь похитрее.
Ника посмотрела, прямо и твердо, ему в глаза. Капитан почувствовал себя первоклашкой, который не выучил урока.
– Мне казалось, что ты просто хочешь поразвлечься со мной, как с новым, забавным зверьком и оставить, – от смущения Эндфилд опустил глаза, чертя пальцем на подушке.
– Ну и что за беда. Разве плохо попользоваться красивой девушкой? Тем более, при таком обороте ты не был ничем обязан.
– Ты слишком глубоко проникла в меня. Потом бы не смог бы любить ни одну женщину.
– И что ты очень хотел, чтобы это “потом” наступило?
– Нет. Мне было бы очень плохо.
– Я не пойму, что у тебя скромность от косноязычия, или косноязычие от скромности, – произнесла Ника продолжала пристально смотреть на него, слегка откинув голову назад. – В переводе на нормальный язык это означает – ты понял, что не сможешь без меня жить, что я создана для тебя. Великой Боже, почему я должна это говорить сама?! Ну хоть до этого додумался без моей помощи... И ты, мудро взвесив “за” и “против”, решил ограничиться дружескими, ни к чему не обязывающими отношениями, чтобы потом иметь возможность иметь дело с женщинами, которые не нравятся тебе, противны, но не отделены глупыми условностями, – Ника от огорчения сжала губы. – Так приучены думать кокотки в борделе. А ты кажешься таким надежным, таким мужественным. Выходит - я совсем тебя не знаю.
Она приблизилась, разглядывая, точно впервые увидела Эндфилда.
Капитан поразился как изменилось ее лицо. Ласковые глаза стали твердыми, презрительными. Губы, которые недавно шептали ему нежные слова и целовали, скривились в печальной усмешке.
– Пойми, что лишь наши воля, желание и любовь чего-то стоят. И ты не захотел бороться за свое счастье. Решил отказаться, даже не попробовав, лелея свою предусмотрительность и сомнительную мудрость. Если бы у тебя ничего не вышло, все равно, ты честно боролся до конца, вкладывая все силы души. Даже тогда, ты остался бы победителем – не предавая себя, свои желания... Пусть твое сердце будет разбито. Это лучше, чем носить всю жизнь сознание поражения, которое потерпел, даже не вступив в бой за то, что дорого. Где теперь отважные мужчины, которые не жалели сил, чтобы добиться выполнения своих желаний, которые были безумно щедры и расточительны так, что любая, самая недобрая и недоступная женщина сдавалась, загораясь их огненной страстью, – глаза Ники разгорелись, она подалась к нему. - На свою беду, я люблю тебя. Мой герой, с первой встречи я поняла, что не найду никого лучше. Мы предназначены друг для друга. Ведь и ты это понял, хоть и боялся в этом признаться даже самому себе, чтобы не считать себя трусом. Я открыто намекала, звала, дразнила, но ты считал меня то сексуально озабоченной сукой, то агентом секретной службы...
Прохладные простыни жгли тело Джека. Он встал, намереваясь одеться и уйти.
– Ты куда? Сядь. Я буду любить тебя даже такого. Иди ко мне, – Ника поймала его за руку и почти насильно уложила к себе на колени. – Это болезнь всех современных мужчин. Теперь я понимаю, как удается заставить вас, драконов, умирать в этой бессмысленной войне. Просто ни у кого не хватает мужества крикнуть; – “Хватит, надоело, сыт по горло. Довольно нам гибнуть, чтобы оправдать нищету и разруху”. А у других, в синих мундирах, не хватает смелости заткнуть быдлу рот силой оружия. А впрочем, настоящих мужчин повывели холодные и расчетливые бабы.
– Я знаю немало историй, про то, как девушек из хороших семей не спасли не положение, ни богатство, – голос Эндфилда набрал силу. – Которые окончили жизнь дешевыми шлюхами, цена которым была инъекция “фени”.
– Вот в чем дело... Лучше быть проституткой, если такова цена настоящей любви, чем трусливой и осторожной бабой, которой постыла жизнь в доме богатого и нелюбимого мужа, горек хлеб, а постель – пытка. Но что ты сделал? Я читала твое досье и материалы проверки. Там нет ничего плохого, – Ника снова посмотрела ему в глаза долго и пристально. – Значит было. Не говори ничего. Бедный мой глупыш. Раз нет в деле, то ничего не было. А мне это не интересно, – она стала гладить его по голове, жалея и успокаивая. – Нашим бабам будто вживили вместо мозгов компьютер с бухгалтерской программой. Не удивительно, что ты считал меня похожей на них. Я смогу пройти через строй этих клуш, которые будут шипеть в спину гадости о нас, я наплюю на мнение матери, родственников, знакомых, лишь бы ты любил меня также сильно как я тебя. Если ты захочешь, я дам тебе деньги, положение в обществе, высокую должность. Это не будет подачкой, потому, что ты человек неленивый и решительный, умный и сильный. Ты сможешь добиться очень и очень многого. А я буду купаться в блеске славы моего героя, радуясь и гордясь.
Ника наклонилась над ним, покрыв его золотом волос, аккуратно вытащила ноги из под него.
– Я покажу тебе, какой сладкой может быть моя любовь, – произнесла девушка, целуя его грудь, живот и опускаясь все ниже.
Через несколько минут для Джека не существовало ничего, кроме нежных, теплых, губ, которыми она ласкала его член...
Когда Эндфилд проснулся, было уже светло. Ника спокойно спала рядом, улыбаясь во сне. Капитан накрыл девушку одеялом, накинул ее халат, который был ему короток и явно мал в плечах, не став разыскивать свою одежду, разбросанную по всей спальне, спустился вниз в гостиную, взяв лишь кобуру с пистолетом.
Стол стоял нетронутым, лишь свечи догорели, оставив причудливые потеки в подсвечниках. Капитан пошел на кухню, выпустил из кладовки отключенных роботов, и вскоре пил горячий чай, с аппетитом поглощая куски мяса с салатом.
В коридоре раздались шаги. Появился Лазарев, одетый в синий мундир с полковничьими погонами. Он задержался в дверях, критически разглядывая одеяние Джека. Лицо эсбешника несло следы глубоко похмелья и бессонной ночи.
– Привет, – устало проговорил он, со скрипом отодвигая стул и усаживаясь. – Ты чего в доме ходишь с оружием?
– Каминский рекомендовал брать его даже в сортир, обещал, что иначе непременно сопрет.
– Она все же затащила тебя в постель, – Юрий взглянул исподлобья.
– Возражаю, – Эндфилд перестал жевать. Лицо стало возмутительно спокойным, взгляд скучающим. – В постель затаскивают котов или прочую домашнюю живность.
– Неудачное выражение, извиняюсь.
– Как ты сюда вошел?
– При помощи ключа, – полковник усмехнулся.
– А зачем?
– По твою душу, – помолчал и добавил: – Сутки назад, оператором психосканера, кстати тем, который проверял тебя, были убиты лейтенант Каминский, майор Тюленев и еще около десятка сотрудников пограничного контроля, не считая потерь в штурмовой группе. Служба Безопасности считает, что ты причастен к этому.
– Разумеется... Разве ты не читал в деле, чем заканчивались попытки психического сканирования меня. Я предупреждал.
– Да. Запись разговора была неоднократно просмотрена и проверена на подлинность.
– Какие еще проблемы остались?
– Не обижай Нику. Если я узнаю...
– Юрий, оставь мне ключик, – прервал его Джек. – А то будешь ходить, расстраиваться. Хорошо я сейчас халат одел. Думаю с ориентацией у тебя все нормально, значит вид голого мужчины вряд ли доставит тебе удовольствие, – в глазах Капитана разлилось выражение безмятежного спокойствия.
– Конечно, – полковник еще больше потускнел, положил цилиндрик электронного ключа на стол, резко толкнул его к Эндфилду. – Официальная проверка закончена, – и словно размышляя вслух, тихо добавил: – Ехал бы ты отсюда. Она не для тебя...
– Ты что-то сказал? – глаза Капитана нашли нетронутую бутылку шампанского, которая стояла в ведерке с растаявшим льдом.
Она с грохотом разлетелась на мелкие кусочки, основательно намочив мундир полковника и забросав его битым стеклом. Юрий дернулся и почувствовал, как испуг холодит его тело. Джек сидел такой же спокойный, невозмутимый и... чистый.
– Разрыв сердца, – Лазарев наклонился, вытряхивая стеклянные крошки из волос.
– Вот именно. И никакая экспертиза не установит, – Глаза Эндфилда нацелились пониже орденской планки полковничьего кителя.
Полковник покачал головой и ушел скорым шагом, забыв попрощаться.
С лестницы донесся смех Ники. Она стояла на галерее, незамеченная мужчинами, наблюдая, и теперь спускалась, откровенно радуясь позорному бегству Лазарева. На ней была лишь простыня, обернутая вокруг тела, оставляя открытыми плечи и руки.
– Это и есть твои “16S”? – спросила девушка, усаживаясь к нему на колени.
– Не только. Скажи ему, что в следующий раз пострадают его яйца.
Ника вновь засмеялась чудесным теплым смехом.
– Противный. Забрал мой халат, – она опустила голову и потерлась носом о его щеку. – Доброе утро, любимый.
Эндфилд целовал ее крепко и долго, пока сердце у девушки не застучало, а дыхание не сбилось.
– Ну хватит, Джек, перестань, – Ника положила голову Капитану на плечо, спрятав лицо от настойчивых губ.
Они долго сидели так. Девушка гладила его затылок и задумчиво смотрела на полумрак гостиной.
– Ты извини меня, Джек, за вчерашнее.
– О чем ты? – искренне удивился Капитан.
– Ты мог понять меня неправильно. Будто я жажду славы, власти, богатства. Или ты обязательно должен их добиться. Этакая гипертрофированно честолюбивая девица, удрученная тем, что не может сама, и толкающая на этот путь избранника, – Ника тихонько засмеялась. - Было время, когда я представляла моего мужчину героем, покорителем Вселенной, талантливым стратегом и флотоводцем, на худой конец удачливым предпринимателем или молодым богатым генералом. Но вчера ночью я поняла, что даже если ты будешь всю жизнь валяться на диване, то я приму это как должное. Утром я проснулась, а тебя нет. На мгновение мне даже показалось, что все это приснилось. Потом я смотрела, как ты хозяйничаешь в гостиной, выпроваживаешь Юрика, и поняла: не надо мне генеральских звезд и ключей от завоеванных городов. Лишь бы ты любил меня, понимал, заботился, был защитником. Я наверное просто еще не выросла. Глупая маленькая девчонка.
– Ты лучше всех, просто сама не знаешь, какое сокровище.
– Правда? – Ника посмотрела на него. – Джек, ты не представляешь, как приятно это слышать. Я хочу вечно любить тебя.
– Что может нас разлучить? – удивился Капитан. – Разве, что палкой меня прогонишь.
Ника нахмурилась, потом невесело рассмеялась.
– Вспомни об этом, если соберешься уйти.
– Что за мысли?
– Ты никогда меня не бросишь?
– Да.
– Пообещай мне.
– Клянусь космическими безднами, солнечным светом и победой в бою, что не оставлю тебя.
– О, мой герой, – Ника подняла голову с его плеча, отстранилась от него, глядя ласково и испытующе, потом распахнула свое импровизированное одеяние. – Я соскучилась по тебе... Давай поднимемся ненадолго наверх. И прости мои глупые страхи.
– Боюсь, мы не успеем дойти, – хитро проговорил Эндфилд, целуя ее грудь.
Девушка застонала, подалась вперед, нетерпеливыми руками срывая с него халат:
– Скорее Джек....
Потом Капитан отнес странно тихую, покорную Нику в спальню и еще раз овладел ею. Она принимала любые позы, повинуясь рукам Джека, стонала, кричала, прижималась к нему. Потом, умиротворенная, спокойная ткнулась ему в плечо и быстро уснула.
Через пару часов Эндфилд проснулся. Яр силился одолеть плотные шторы и поляризационные фильтры на окнах. Девушка, уловив его движение поднялась на локте.
– Пора вставать, мой герой.
– Ты давно проснулась?
– Не очень. Вот лежу и думаю, что надо подниматься.
Джек покосился на отблески яркого дня за окнами:
– Пожалуй. У меня много дел. Но сначала слетаю, разомнусь.
Капитану показалось, что Ника облегченно вздохнула.
Потом они позавтракали. Эндфилд собрался.
– Не задерживайся, я буду скучать по тебе, – сказала она легонько целуя его в губы.
- Хорошо, любимая, - ответил он.
Девушка дала ему пакет с бутербродами, долго стояла на крыльце дома, глядя, как набирает высоту гравилет Капитана, потом повернулась и пошла обратно. Выпустила целую армию роботов, дав задание привести дом в порядок, а сама надев черное трико, пошла в спортивный зал, где под музыку стала выделывать сложнейшие акробатические фигуры.
Джек размялся на своем обычном месте, на берегу реки, залез в воду, долго и с удовольствием плавал. Окончив тренировку, он затянулся в парадную форму и набрал номер.
На экране появилась услужливая физиономия клерка:
– Объединенный банк. Слушаю Вас.

конец пятой главы

6. МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ
окончательный вариант 2.

Вечером Джек вернулся. Открыл дверь ключом, который отнял у Лазарева.
Дом встретил его идеальным порядком и чистотой. Исчезли унылые чехлы, связки книг на полу, пыль, завалы из вещей и мебели. Люстры и настенные светильники бросали яркий свет на свежую краску стен, ковры, картины, вазы.
Ника вышла к нему навстречу, одетая в домашнее фиолетовом платье с глубоким вырезом. Капитан протянул ей огромный букет алых роз.
– Какая прелесть! Спасибо, мой герой, – она уткнулась в цветы носом, вдыхая запах, потом отдала их роботу и поцеловала Эндфилда.
Джек сжал девушку в объятиях, чувствуя, как соскучился по ней.
– Что ты делаешь? – шутливо сказала она. – Леди не должна отдаваться мужчине на пороге дома. Но ты был далеко так долго, что мне придется нарушить это правило, – Ника вдруг внимательно посмотрела на него.
– Какая я дура. Ты наверное голоден.
Девушка решительно выскользнула из его объятий и взяв за руку сказала:
– Сначала ужин, потом я покажу тебе мои апартаменты.
В малой гостиной был накрыт стол. Ника постаралась на славу.
Тускло сияло червонное золото ножей, вилок, салатниц и кубков. На тарелках и блюдах саксонского фарфора пастушки и пастушки, с безмятежным и отсутствующим видом дули в дудки, которые, как вспомнил Эндфилд, назывались свирелями. Пузатые бутылки, оплетенные настоящими ивовыми прутьями, закрытые пробками из пробкового дерева, скрывали в себе безумно дорогие и редкие вина, из винограда выращенного на Старой Земле. Из под приоткрытой крышки супницы, поднимался восхитительный аромат. Жаренный молодой поросенок с яблоком в зубах, казалось, подмигивал Джеку.
– Ужин на роту голодных драконов, – засмеялся Капитан. – Шикуем?
– Не волнуйся, – сказала Ника – Что не съедим, отдадим Малышу, он такое любит. Вот увидишь, припрется завтра этот полосатый попрошайка.
– Ну нет, сам все сожру до последней косточки, – возразил Джек, сделал хищное лицо.
– А тебе, мой герой, наедаться до отвала не советую, – лукаво сказала девушка. – У меня свои виды на тебя. Как бы не помешал обильный ужин исполнить все мои желания. А я очень многого хочу.
– Только тот хорошо работает, кто хорошо ест, – ответил Эндфилд уже набитым ртом.
Однако это не помешало ему правильно использовать столовый прибор из двенадцати предметов, хотя раньше он видел такие лишь на картинках. То умение считывать информацию, которое позволяло определять траектории вражеских крейсеров в бою и залезать в компьютеры спецхранилищ, позволило ему выглядеть за столом лощеным, безукоризненным аристократом со слегка небрежными, но безукоризненными, будто впитанными с молоком матери манерами. Разговор тек легко и непринужденно, касаясь погоды, перспектив отдыха, оружия для охоты и пород собак.
Джек насытился, и Ника забралась к нему на колени, обвив руками шею.
– Скажи, мой герой, где ты научился так управляться со столовыми приборами и разбираться в тонкостях охоты.
– Разумеется, в семье, – ответил Капитан, нахмурясь. – До сегодняшнего дня не имел ни малейшего понятия.
– Ох, Джек, я и забыла, что ты не наш. Извини, – сказала она, видя, что ее слова попали в самое больное место Эндфилда.
– Не стоит. Все это так логично, вытекает одно из другого. Просто я чувствую логику системы в которую попадаю.
– Ну ладно, – от веселости Ники не осталось и следа. – По крайней мере за столом краснеть не придется, – она помолчав, добавила: – И вообще, я начинаю тебя бояться, оборотень ты космический.
– Только вот, что скажет мама, – произнес Джек вслух то, что промелькнуло в ее голове.
– Не смей читать мои мысли! Ох, ты горюшко мое. С кем я связалась... И все равно люблю, – девушка заглянула ему в глаза и поцеловала. – Не сердись, мой герой.
– Ах ты, аристократка вонючая, – шутливо сказал Капитан. – Да скоро все твои графья и князья за честь будут считать попасть ко мне в приемную.
– Ну прямо таки вонючая, – возмутилась Ника, оттягивая ворот платья и показывая высокую, тугую грудь. – Я очень даже приятно пахну.
– А мы сейчас это проверим, – Джек наклонился, вдыхая ее аромат. – О леди, я на вершине блаженства.
– Ты наказан, гадкий мальчишка. Пока не посмотришь, как я живу, ты ко мне не прикоснешься.
Ника поднялась и взяла его за руку. Эндфилд двинулся за ней.
Они пошли по ярко освещенным комнатам с тяжелыми портьерами на окнах, наполненными тяжелой, добротной мебелью из мореного дуба, картинами, статуями, древними латами, мечами.
– Это парадные залы. Здесь мы принимали гостей, веселились, плели заговоры и интриги, – девушка внимательно поглядела на слегка ошарашенного ее словами Джека и тихонько засмеялась. - В былые времена тут сидели вассалы, ожидая приема, неспешно прохаживались архиепископы и митрополиты, сновали лакеи, сюда вбегали курьеры с новостями о победе или поражении, едва сняв опаленные огнем полного распада защитные доспехи. Эти стены многое могут порассказать о силе и славе, доблести и подлости.
– Разумеется, твои предки были самыми благородными, самыми сильными и великодушными? – спросил Капитан с легкой иронией.
– Отчего же? – Ника удивленно взглянула на него. – Для выполнения своих прихотей, сохранения богатства и власти не всегда следуют десяти заповедям. Я могла бы порассказать немало мрачных историй о убийствах, отравлениях и насилии. О бомбардировках планет, предательских ударах в спину союзников. О том, как юные девушки, отдавались в жены ненавистным им людям, как благородные юноши наступали на свои чувства ради выгоды рода. От этого никуда не деться. Особенно мне, наследнице славы и бесчестья, богатства и роскоши, влияния и власти моих предков. Я последняя в роду и к величайшему огорчению отца – женщина. Чувствуешь, как здесь пусто. Из этого дома ушла жизнь.
– Да это так, – Джек не терпел вранья и вынужден был согласиться с Никой.
– Когда – то князья Громовы держал в узде все Обитаемое Пространство. Эта планета была вся наша. Власть князя держалась на флотилиях тяжелых рейдеров, которые размещались на двух лунах Деметры, уме, силе, коварстве и настойчивости клана. Потом пришли другие времена. Изменение людского сознания и новая техника сделала людей независимыми от своих прежних правителей. Но и тогда мои предки сохраняли и приумножали богатство, используя власть ума, связей и денег. Они снова стали властителями в образе политиков и бизнесменов, генералов и чиновников.
Однако сила ушла от нас, богатство истощилось и сто лет назад этот дом был продан. Только усилиями моего деда и отца мы смогли вернуть часть того, что принадлежало нам раньше, – Ника нахмурилась и вздохнула. – Теперь моя мамочка понемногу просаживает, что с таким трудом добился отец.
– Печально, – Эндфилд посмотрел вокруг, на великолепие парадных покоев родового княжеского гнезда, понимая, какую силу и могущество нужно иметь, чтобы удерживать все это долго и надежно.
Понял Капитан и истоки ненависти родовитых патрициев к выскочкам, которые наплевав на древние, и часто просроченные "грамоты небес" старинных родов, лезли в их сферы влияния и вотчины за своей долей богатства, власти и значимости.
Осознал, почему так ненавистны им "простые" люди, униженная, серая биомасса, лишенная большинства исконных человеческих прав, образующая бездну падения под ногами, тянущую к себе, вниз, лишь фактом своего присутствия
– А кажется таким прочным и надежным... - в раздумье сказал он.
– Не стены делают дом прочным, не богатство делает жизнь защищенной. Ведь песок и ветер стачивают самые прочные скалы, а сколь бы ни была огромна гора, ее можно растащить по камешку.
Джек аккуратно взял Нику за талию и прижал к себе.
Княжна положила голову ему на плечо и они долго стояли молча посреди сияющего великолепия огромного пустого зала.
Девушка привела Эндфилда в зимний сад, где было жарко и влажно, раздавались крики попугаев и росли экзотические пальмы.
– Вот сюда я приходила погрустить и подумать, – сказала она подводя Капитана к маленькому пруду, куда стекала вода из родника.
– Красиво. Хочется сидеть здесь вечно. Вернее здесь нет времени.
– Да, мой милый, - сказала девушка. – А теперь я покажу тебе мою комнату.
Ника повела Эндфилда в жилую часть дома. Они прошли темными, молчаливыми коридорами, с портретами на стенах к детской.
– Здесь я жила до пятнадцати лет. Все осталось, как было.
Джек вошел, огляделся. Через высокие окна был виден кусок парка с его зелеными лужайками, ярко освещенными фонарями. Балконная дверь была приоткрыта и в комнату врывался свежий ветер, насыщенный запахами леса.
В углу горел камин, бросая отсветы красно – оранжевого пламени на полутемную комнату.
Стол, полка книг, экран стандартного телефона, визор и терминал.
Коллекция холодного оружия – мечей, с рукоятками под маленькую женскую руку, копей, арбалетов. Латы и кольчуги, от маленьких, на ребенка, до тех, которые вполне могли подойти взрослой Нике. Кассета с чипами журналов пятилетней давности, несколько детских рисунков на стенах. Старинная картина в массивной резной раме.
Капитан подошел ближе. На ней была изображена красивая, молодая женщина в униформе “дикой кошки” с мечом за спиной и маленьким пулевым автоматом на ремне, перекинутом через плечо. На запястьях были закреплены кожаные чехлы с плотно уложенными отравленными метательными стрелками. На широком поясе, который стягивал тонкую талию древней амазонки, висел кинжал и кобура с пистолетом.
Ника встала рядом, захватив ладонями волосы делая “конский хвост”.
– Что скажешь? - спросила она. - Правда, я похожа на нее?
Джек внимательно сравнил зеленоглазую “дикую кошку”, с медно – красными волосами и светловолосую Нику. Действительно, глаза, очертания скул, подбородка и овал лица практически не отличались.
– Поразительное сходство. А кто это? – Джек вопросительно взглянул на девушку.
Та смутилась от удовольствия.
– Она жила давным-давно. Ее звали Рогнеда.
– Неужели та самая?
– Рогнеда Громова, дочь князя Ивана Васильевича, Светлейшая ордена Великой Матери, подруга и любовница Самого Почитаемого и Проклинаемого, Князя Князей, Джихана Цареградского. Моя пра – пра – бабушка – Закончив перечисление этих титулов девушка совсем засмущалась, покраснела и опустила глаза.
– Вот это да... – Капитан осторожно прикоснулся к ней, повернул в одну и другую сторону, разглядывая девушку. – В голове не укладывается. Княжна... Громова... Наследница по прямой. Признаться даже не предполагал. Мало ли в Обитаемом Пространстве князей Громовых.
– Вот так, – Ника взглянула на Эндфилда, закинула ему руки на шею и прижалась к нему. – Не бойся. Я отнюдь не музейный экспонат, – сказала она, целуя Джека.
– Ну ты мать даешь, – шутливо сказал Капитан.
– Да уж, – девушка выскользнула из его рук, – пойдем дальше.
Они вышли в коридор.
– А почему ты живешь в комнате для гостей? – спросил Джек.
– По правде говоря, мне там не по себе, в детской. Я уже такая большая и взрослая. Изменились привычки и запросы. А тут уголок детства. В доме много свободных комнат. Кстати ты заметил, я почти полностью скопировала обстановку. А здесь будет жить моя дочь или мой сын, если конечно у меня появятся дети... И разумеется останется этот дом.
– Будет, – твердо пообещал Эндфилд. Дом будет точно.
Ника прижалась к нему, взъерошила ему волосы.
– Хвастунишка, – в глазах и голосе девушки, несмотря на шутливый тон, мелькнула тревога перед неизвестным будущим.
– Джек, а ты любишь детей?
– Если честно – не знаю.
– Я бы родила тебе мальчика, которого ты научил быть таким же сильным как ты, или девочку, маленькую Нику, которая напоминала бы тебе, какая я была красивая, когда состарюсь.
– Что ты говоришь, – Капитан с ужасом посмотрел на нее, остро осознав, что пройдет сто пятьдесят – сто семьдесят лет, и милое лицо Ники пересекут морщины, глаза потеряют блеск, тело гибкость. Патриции живут долго, но и они не в силах без конца сопротивляться времени, несмотря на все достижения медицины. – Я бы хотел, чтобы ты была вечно молодой. Не хочу даже представлять тебя старой.
– Хорошо, – засмеялась она. – Я останусь такой всегда. Но и ты не старей.
– Я попробую. Драконы живут вечно, если...
– Если их не убивают, – девушка нахмурилась. – Как моего папу.
– Этого ты от меня не дождешься.
– Обещай мне.
– Клянусь.
– Ну ладно.
Ника повеселела и даже стала подталкивать Эндфилда бедром, а тот опустил руку ниже талии и стал гладить девушку по заду. Они успели дойти до ее комнаты, когда княжна спросила:
– И все же ты хотел бы ребенка? Он бы тебя папкой звал. От меня он получил бы титул и деньги. В конце концов, я и сейчас бессовестно богата.
– А от меня драные штаны и три медальки на память об отцовской службе.
– Ты дурак противный!! – Ника освободилась, и стала колотить его по голове, плечам, спине. – Гад... Чтобы я больше такого не слышала! Сейчас пойдем смотреть дальше.
Девушка стояла не на шутку рассерженная, раскрасневшаяся. Эндфилд посмотрел на княжну, и почувствовал, как он ее хочет.
– Леди, а что это за комнатка? – Джек резко втянул ее в спальню, несмотря на шумные протесты повалил на кровать.
В этот вечер Капитан в полной мере ощутил, какая Ника горячая, страстная женщина...
Потом они лежали отдыхая. Спать было рано и девушка спросила:
– Помнишь Джек, ты говорил о некрасивой истории, когда тебя отправили в школу Патруля.
– Было такое.
– Расскажи.
– Не-а.
– Ну Джек, я хочу знать.
– А зачем? Дело старое, да и вспоминать неприятно.
– Милый. Хочется понять, как блестящий юноша оказался в “гадюшнике”, “школе камикадзе” или как ее там еще называют.
– Полегче с моей альма матер, – улыбка потухла на лице Эндфилда. – Но если ты так настаиваешь, то пожалуйста. Это глупая, печальная история.
– И в ней замешана женщина, – Ника внимательно посмотрела на Капитана.
– Да. Правда не так, как ты думаешь. В конце третьего курса, нас отправили на практику, закартографировать недавно открытую и почти неизученную планету. Мы считали, что нам очень повезло, ведь обычно курсантов засылали на миры, которые до дыр проглядели целые поколения школяров, дали сверхсовременный, как нам казалось корабль.
На самом деле это была грузопассажирская модификация модели “С-33”, прототипа “Дракона – 1”, одного из первых кораблей способного совершать гиперпрыжки, без помощи Колец нуль-транспортировки.
Ну в общем, конструкции было почти четыре тысячи лет. Летала и управлялась она крайне плохо, впрочем как и УТК, и УТТК – ужас военных курсантов. Часто потом я думал, что если не разбился в золотые годы учения, то мне ничего уже бояться. До того, как был сбит в первый раз, разумеется...
Обычно гражданских курсантов мучили полетами на “Пионерах”, примерно той же давности. Там одна смена вахты была 80 человек: на двигателях, на реакторах, в навигационной рубке...
– Джек, это все очень интересно, – демонстративно зевая произнесла Ника.
– В экипаже было 22 человека. Я был назначен капитаном, Глеб Быков старшим помощником. Впервые мы почувствовали свободу. Никаких инструкторов, никаких преподавателей. Против обыкновения, психологам удалось подобрать действительно дружный экипаж. Никаких стукачей, тупиц и рьяных служак. Только умные, в меру раскрепощенные, современные молодые люди, которым приелась “метода обучения” седой старины.
Ну соответственно, все дружно на практику плюнули, потихоньку сдирали данные автоматического картографа, вместо того, чтобы запускать исследовательские зонды, проводить триангуляцию, пользуясь циркулем и линейкой на стереораспечатках.
Целыми днями ребята купались, загорали, а я указывал в отчетах липовое количество запусков и даже заставил компьютер выдавать обмерные листы, с уже готовыми дырками от иголок.
Среди нас была девушка, одна из немногих на курсе. Звали ее Анна. Разумеется, курсанты вокруг нее так и вились. Ее официальным ухажером был Глеб, а когда приходилось разбираться, он часто выставлял меня в качестве аргумента.
– Ты что, был его ударной силой?
– В этом вопросе да. Наши отношения были взаимовыгодными, мы дополняли друг друга. Если нужно было уломать преподавателя или инструктора – этим занимался Быков, он же травил анекдоты в компаниях, развлекал девушек, доставал доппаек и разный дефицит. Ну а если нужно было вскрыть пароль на преподавательском компьютере, рассчитать курсовую или контрольную, написать письмо или стихи, блеснуть эрудицией, то этим я занимался. Сюда же входило умение сделать из человека инвалида одним ударом. На драки начальство не обращало внимания, если выяснение отношений не заканчивалось поножовщиной и убийствами, поэтому свобода здесь была полная. Считалось нормальным, если академический госпиталь не был заполнен больше, чем на две трети.
– Эта девушка была красивой? – Ника уселась на кровати, внимательно наблюдая за ним.
– Высокая, худенькая, костлявая. Скромная, хотя мужское внимание сильно ее разбаловало, – Эндфилд покосился на сильное и гладкое тело Ники. – В общем ничего особенного. В то время мне нравились женщины постарше.
– А ты ей?
– Возможно, – Капитан слегка нахмурился. – Если бы я захотел, то легко увел бы ее у Глеба. Но тогда мужская дружба что-то значила для меня и не хотелось ссориться с Быковым из-за юбки.
Девушка засмеялась, уложила голову ему на грудь и сказала:
– Ей наверное хотелось, чтобы ее избранник был умным и сильным как ты, и живым и обаятельным, как он. Классическая женская проблема.
– В этом роде. Короче. Через две недели нашей курортной жизни разразился сильнейший нуль-циклон. Из квика ничего не было слышно, кроме шипения и свиста, к великой радости молодых балбесов, которым хотелось почувствовать себя космическими Робинзонами в полной мере. Автоматический картограф добрался до действительно интересного объекта.
Представь себе целые горы прозрачного кварца, окрашенного во все цвета радуги окислами циркония, титана, ванадия, алюминия и хрома на берегу мелкого моря.
Жизнь на планете так и не развилась, несмотря на благоприятные условия. Не было даже микробов и вирусов. Можно было купаться, не опасаясь подцепить заразу или быть съеденным. Наши умники долго спорили почему.
– Джек, избавь меня от лекций по планетной биологии. Ты все время уклоняешься от темы.
– Боюсь тебе не понравится что будет дальше. Десантная шлюпка облетела горы вдоль и поперек на большой высоте, выполняя процедуры стандартных исследований. Не обнаружив ничего, что могло быть опасным, пилот повел машину вниз. Я заставлял снова и снова гонять анализаторы, проверяя магнитные, гравитационные поля, интенсивность биоактивных излучений. Наконец все причины закончились. Скрепя сердце я разрешил посадку.
Это место мне сразу не понравилось. Ребята гурьбой кинулись в воду, на ходу сбрасывая скафандры. Я вылез следом и хотел уже было раздеваться, но что-то удерживало меня.
Стояла жара, на море был полный штиль. Гигантская друза кристаллов, которой в сущности были Самоцветные горы, ярко сияла в свете звезды, оставляя разноцветные блики на песке пляжа. Было такое ощущение, будто мы на новогодней елке или на карнавале с нескончаемым фейерверком.
Большинство курсантов бредило красотами неоткрытых планет, поэтому парни тогда будто взбесились. Они орали нечто нечленораздельное, бросались в воду, плавали наперегонки, просто скакали по пляжу.
Закрыв глаза, я увидел, что скалы пылают красным, хищным огнем. Включил фильтры, доведя стекло до полной непрозрачности. Без изменений. Это не было эффектом выцветания зрительного пурпура сетчатки, не было галлюцинацией. Тогда я стал кричать, чтобы ребята немедленно собирались.
Меня подняли на смех, советую немедленно раздеваться и лезть в воду, пока я не получил тепловой удар. Я кричал про излучение, приказывал, но весь экипаж, кроме Глеба, который глядя на меня остался в скафандре, потешался надо мной как над клоуном.
Тогда я вынес из шлюпки капитанский бластер и пальнул в песок перед собой. Вспышка луча и грохот взрыва заставили всех замереть:
– Как капитан корабля и начальник экспедиции, – сказал я, – приказываю всем одеть защитные костюмы и погрузиться на борт десантной шлюпки.
Все молчали. Не было даже дежурных шуточек типа: – “А дышать можно? ”. На лицах было изумление, быстро переходящее в неприязнь.
Они думали, что власть вскружила мне голову, и теперь на меня смотрели как на редкостное по омерзительности насекомое. Даже Быков начал потихоньку отодвигаться.
Подняв излучатель, я наводил его на каждого, угрожая открыть огонь на поражение, если тот не выйдет на берег. Курсанты тихо ругаясь, поодиночке вылезали из воды, вяло перемещались по пляжу, делая вид, что собирают части скафандров. Кто-то даже поднял руки, показывая, что думает обо мне.
Поскольку никто из мужчин не решился, Анюта вышла на берег, подошла ко мне, положила руки на плечи:
– О, могучий и сильный рыцарь! – шутливо сказала она. – Позвольте даме снять Ваши доспехи, и разделить с Вами радость омовения в чистых водах. – Глаза девушки сияли, легкий румянец играл на щеках. Ей очень хотелось превратить все в скверную, затянутую, но все же шутку.
Я стал говорить про ощущение смертельной опасности, про излучение, которое идет от скал. Она недоверчиво прикрыла глаза, повернулась лицом к горе:
– Боюсь у тебя разыгралось воображение. Ведь приборы ничего не обнаружили.
– Нет, я явственно чувствую его, оно проникает даже через защитный костюм.
– Тебе надо лечиться, – засмеялась она. – Ты всегда, уж не знаю почему, боялся красивых вещей, имея склонность к темному и грязному. А по чувствительности ты близок к бревну. Я то знаю.
– Тебе и всем остальным придется поверить мне на слово. Это чужая планета и лучше перестраховаться, чем читать потом похоронные службы.
– Никто ничего не видит – один Эндфилд видит. Никто ничего не чувствует – один Эндфилд чувствует, – Анна завелась. – Все дураки – один Эндфилд умный. Мы будем купаться, потому, что здесь красиво и здорово.
– Курсант Климова! – отчеканил я. – Собрать снаряжение и марш в шлюпку без разговоров.
– Какой же ты все-таки солдафон, Эндфилд. Капитан... Сопли вытри, – ее взгляд стал жестким и презрительным. – Может это тебя на место поставит, командир хренов.
Тело девушки призывно изогнулось, глаза недобро и властно смотрели на меня. Она звала с собой, манила, называя любимым и единственным, обещая отдаться прямо на берегу, если у меня хватит смелости снять скафандр.
Видимо Аня берегла эти слова для другого раза, для совсем иных обстоятельств. Но теперь это говорилось насмешливым и глумливым тоном, отчего курсанты стали тихонько посмеиваться, потом заржали в полный голос.
Всю свою ненависть и разочарование выплеснула она тогда. Гладила по броне, даже закинула ногу мне на талию. Я стоял неподвижно. Вообще, Аня не умела притворяться, роль разбитной бабы девушке не очень подходила, но зрители шумно ее одобряли.
Парни ржали, называли “последним девственником курса”, “мальчишкой”, “педиком” и даже “мерином холощенным”. Это был позор, который усиливался искренностью ее чувств, которые пробивалась из-под откровенно издевательского тона.
Тогда я, включив динамики скафандра на полную мощность крикнул: “Отставить! Курсант Климова – 25 отжиманий”. Ее глаза метнули молнии, она ответила: – “Есть капитан”, и принялась за дело, чтобы все видели, что “капитан” Эндфилд не только “мерин холощенный” и не джентльмен, но и солдафон, скотина, самодур.
Потом собрав части своего костюма, она заняла место в машине, пройдя мимо меня строевым шагом, повернув голову, просверливая взглядом, в котором горела обида, но не за унижение, а за то, что созданный ей образ “рыцаря без страха и упрека” был разрушен мною самим. За ней потянулись остальные.
С тех пор ко мне прилипла кличка “Капитан”.
Джек замолчал.
– Что было дальше?
– А потом...- Капитан вздохнул. - Потом 16 человек умерли... Некоторые почувствовали себя плохо еще по дороге на корабль. Только я и Глеб не пострадали. Если меня и упрекали после - лишь только за то, что не загнал их в шлюпку сразу. Люди чернели, орали от боли, сохли, покрывались язвами. Нуль-циклон не давал нам улететь или позвать на помощь. Ребята умирали один за другим, а мы с Глебом покрыв тела флагом Союза, и прочитав положенные строки из корабельного устава отправляли их в камеру дезинтегратора. Мы пробовали отойти от планеты... – Эндфилд снова вздохнул и продолжил: – Два человека слишком мало, чтобы управлять школярской посудиной. Нужно по меньшей мере четверо: в навигационную рубку, на центральный пост, в реакторный отсек, к двигателям.
Мы с Быковым прокляли все на свете, пытаясь заставить эту допотопную электронику работать совместно. Таскали кабели, программировали трансляторы для перевода с одного машинного языка на другой. Как на зло, все 4 процессора имели разные системы команд. Когда, наконец, мы все наладили, главный компьютер не справился с потоком информации...
То, что потом воспринималось как само собой разумеющееся: централизованное управление, простое и удобное, которое позволяло пилотировать корабль в одиночку, аппаратура приема телепатических команд, системы оружейной наводки, расчета гиперперехода и прокладки маршрута в обычном пространстве – имело длинную и мучительную историю, опираясь на века научных и технических изысканий, объемы памяти, мощность процессоров, изюминки прикладных программ. Насущную необходимость всего этого, мы поняли тогда на своем горьком опыте.
Все, что мы смогли – это выйти на сильно вытянутую эллиптическую орбиту, в афелии которой больные чувствовали себя лучше, даже переставали пользоваться анальгетиками, зато в перигелии теряли сознание от боли. Крики умирающих не могли заглушить хлипкие перегородки звездолета.
Это корыто не могло даже набрать скорости убегания. Стоило пустить тягу, как начинали глохнуть реакторы, а если мы с Глебом становились на энергетическую и ходовые, то навигационная система не справлялась со стабилизацией, и корабль чудовищно рыскал по курсу, вызывая перегрузки до 3 g, грозя врезаться в атмосферу или вообще столкнуться с планетой.
Когда Анне стало совсем плохо, я решился на бомбардировку Самоцветных гор. Когда я сказал об этом Быкову, он странно загорелся, завизжал о том, что давно пора. Я, правда, понимал, чем это грозит мне по прибытии домой...
В общем, из зондов получились хорошие ракеты. Весь материал о кристаллической форме жизни был составлен по кратким наблюдениям нашего экипажа. Я хорошо постарался, распахав горы до базальтового основания.
Климовой это уже не помогло. Единственная девушка нашего экипажа умерла страшной и мучительной смертью. Все просила у меня прошения и запрещала смотреть на себя, чтобы не видел, что сделала с ней болезнь.
Глеб, группа крови которого подходила для переливания, выкачал из себя половину, пытаясь спасти ее, пока сам не слег. Из тех, что заболел, в живых остались Смит, Аарон, Карпов и Джонсон, которые после кризиса валялись без сознания в медотсеке. Глеб не слишком от них отличался.
Единственным здоровым остался я, выполняя роль няньки, бессменного вахтенного и сиделки. Когда нуль-циклон закончился, вызвал помощь по квику. Потом всех нас перевели на военный факультет.
Комиссия работала 3 месяца, мои действия были признанны правильными, но... Помню, меня вызвал декан. Долго рассказывал о самопожертвовании древних и современных ученых, которые ради науки прививали себе страшные болезни, пробовали действие излучений, не считаясь ни с чем, исследовали артефакты, при этом слепли, глохли, заболевали, сходили с ума.
– Вы хотите отправить меня в школу Черного Патруля? – спросил я. – И еще хотите сказать, что наши жизни ничто, по сравнению с перспективами изучения этих каменных монстров.
Тот долго мялся, потом говорил о моих способностях, о том, что ему жаль терять перспективного курсанта. Вторую часть моего высказывания он просто проигнорировал. Потом перестал тянуть резину, и предложил мне писать заявление о переводе. Может быть, если я стал бы просить его, каяться, обещать пересмотреть отношение и все такое прочее, кричать, что все понял и осознал, то может быть вышел из меня дипломированный планетолог. Я же просто нащелкал рапорт.
– Вы отдаете себе отчет, молодой человек, что в наше время это верная смерть? – декан был ошарашен. – Дешевая романтика древности. Теперь до конца пятилетнего, кстати, минимального срока службы, доживает лишь один из двадцати. А десять лет выдерживает один из сотни. Неужели вам этого никто не говорил? Что скажут ваши родители?
– Отец был драконом, и погиб когда я еще не родился, мать пропала без вести совсем недавно. Как видите...
– Поверьте мне старику, что жизнь дается не для того, чтобы умереть в 25 лет, узнав только, как сеять смерть и разрушение.
– Мой отец и дед были пилотами, – ответил я, и тут внезапно понял, что не только они, целая вереница предков, уходящая к временам основания Патруля, сражались в Космосе, задолго до рождения определив мою судьбу – быть боевым пилотом, накрепко привязав меня своими жизнями к дикому железу крейсеров, атакам, штурмовкам. – Отцы ели виноград, а у детей оскомина. Черный патруль ждет меня.
Так я попал на войну. Сейчас я не сделал бы такой глупости, но что взять с юноши.
Ника вздохнула, потерлась носом о его щеку:
– Ты хотел бы прожить по другому? - спросила княжна
– Мы тогда не встретились бы. Кому интересен заурядный планетолог.
Джеку понравилось, что девушка не стала его жалеть, лишь подбодрила, мимолетно и ненавязчиво.
– Скажи, у тебя было много женщин? – она посмотрела на Капитана долгим испытывающим взглядом. В глазах за ласковой лукавостью прятались смущение и напряженное ожидание.
– Достаточно... – Джек усмехнулся. – Но если б я знал, что у меня будешь ты, то предпочел остаться бы девственником.
– Гадкий мальчишка. Вонючка. Кобель, – Ника уселась на него, шутливо тряся его за плечи. – Развлекался с всякими коровами. Я придушу тебя.
– Если силенок хватит, – Эндфилд сжал ее руки в запястьях, уложил на спину и навалился сверху.
– Герой, справился со слабой девушкой, – сказала она, забрасывая ему ноги на талию. – Я докажу тебе, что до меня ты понятия не имел о сексе.
Вымотав Джека и еще больше устав сама, Ника уснула, положив голову ему на плечо. Капитан еще долго лежал без сна, чувствуя ее легкое дыхание и свежесть ее тела.
Потом пришло забытье, в котором Эндфилд видел всех, кого потерял на Самоцветной планете: молодых, веселых, счастливых, какими он их запомнил тогда.
Ребята беспечно смеялись, уходя по берегу в сияние кристаллической горы. А Джек стоял облаченный в броню скафандра, опустив нелепый и ненужный бластер. Он кричал им, что во Вселенной много мест, где не следует быть человеку, но слова тонули в шуме прибоя.
Курсанты шли счастливые и радостные, твердо уверенные в своем праве полоскать свои задницы в теплых водах морей любых планет, а он пораженный странным столбняком, смотрел им вслед, и никак не мог помешать им идти навстречу своей смерти.
Эндфилд проснулся. Бледный рассвет заглядывал в окна. Ника спала, улыбаясь чему-то во сне и недовольно заворочалась, когда он снял ее руки с себя и поднялся. Тело было тяжелым. Капитану отчаянно не хотелось покидать теплую постель, где так сладко спала девушка.
Она казалась такой нежной и беззащитной, что Джек чуть было не передумал уходить. Стараясь не шуметь и не брякать, он оделся, взял меч и пистолет и спустился вниз к машине, отправляясь на свою обычную утреннюю тренировку.
Как не жаль, но всегда было так, что женщина губила своей любовью мужчину в этом зверином мире, размягчив и разнежив его. Война, тут уж ничего нельзя сделать.
Когда Капитан вернулся, Ника уже успела залезть в бассейн, лениво плавая в бирюзовой воде.
– А, пропащий, – сказала она вылезая. – Я подумала, что ты уже отбыл в неизвестном направлении.
– И вещички упер, – с тон ей добавил Эндфилд. Он обнял ее, несмотря на сопротивление.
– От тебя тиной пахнет, – засмеялась она. – Ты ездил купаться на реку. Тебе мало бассейна?
– Ну не тиной, а речной свежестью, туманом и лесом.
– Понятно, – Ника уложила руки ему на шею. – Что будет потом, если ты с первых же дней убегаешь от меня по утрам?
– А ты предпочитаешь выгнать меня сама?
– Это почему?
– Когда я стану полным ничтожеством, разнеженный роскошью, ты выставишь меня пинком под зад.
– Не говори так, – девушка обняла его. – Делай, как считаешь нужным и помни, что я люблю тебя.
Для Джека наступило прекрасное и тревожное время, когда рука об руку идут радость и предчувствие разлуки, усиливая остроту каждого прожитого мгновения. Он поражался сам себе, открывая, какие невостребованные запасы любви подспудно жили в нем.
Ника отвечала ему такой же безоглядной любовью и нежностью со всей неистраченной силой молодости. Ласковые прикосновения, поцелуи, нежные прозвища, милые любовные шалости возникали без участия сознания и воли, как само собой разумеющееся, наполняясь особыми, тайными, только им понятными смыслами.
Часто Эндфилд ловил себя на мысли, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Утром они забирались в грав и летели на Жемчужину или куда-нибудь еще, купаться и жариться на солнце, бегали наперегонки по кромке воды.
Капитан подружился с Малышом, который позволял ему чесать себя за ушами, гладить по спине. Однажды Джек уселся на него верхом, к неописуемому ужасу и восторгу девушки, которая сказала по этому поводу: – “ Хищник верхом на хищнике”. Эндфилд и Ника подолгу плавали, плескались на мелководье, возились на пляже.
Когда жара становилась невыносимой, они убегали под защиту толстых стен и мощных кондиционеров Никиного дома, ели, занимались любовью и спали в обнимку, как ленивые кошки. Если погода хмурилась, влюбленные оставались дома и развлекались как могли.
Полуодетая Ника с хохотом и визгом бегала от Джека, бросалась в него подушками, устраивала потасовки, которые часто тут же переходили в страстные и неожиданные любовные акты.
Девушка пела под гитару старинные песни, рассказывала Эндфилду о временах, когда космолеты Князя Князей летали к Марсу, а на Старой Земле мятежные поселяне ходили с косами и вилами против закованной в броню конницы джихана, его джаггернаутов и штурмовиков.
Вечерами они в обнимку бродили по парку, жгли костер, наслаждаясь его светом, теплом и собственной близостью.
Даже Капитан Электронная Отмычка, нечеловеческая часть Джека, находил забавным столь гармоничное сочетание энергий двух жизненных единиц. Ему нравилась девушка, правда со своей, особой точки зрения, как особо надежная и совершенная система, результат усилий почти двухсот поколений по совершенствованию тела и духа.
В будни Эндфилд уезжал по делам на 3-4 часа, занимаясь обналичиванием своего кредита. Объединенный банк, за небольшие комиссионные, согласился выдать всю сумму сразу, и теперь Капитан собирал справки, наносил визиты чиновникам, получал визы и поражался, насколько можно усложнить такое простое дело, как получение относительно небольшой суммы денег.
Если не требовалось бывать в учреждениях, Джек забирался в комнату, которую выбрал себе под кабинет, занимался расчетами, часто задействуя суперкомпьютеры орбитальных станций.
Когда ему надоедала физика и математика, он рылся в фамильных архивах или разбирал и собирал оружие в оружейном зале, занимая положенное время.
Ника, которая обижалась поначалу, приняла это как должное. Любовь любовью, но и о делах надо помнить. Она никогда не спрашивала, что делает Эндфилд, с уверенностью патрицианки в том, ее мужчина, занимается полезными и нужными вещами.
Княжна уходила в зал заниматься гимнастикой и танцами, что не могла делать при Капитане. Его присутствие превращало это в эротический спектакль, который заканчивался сексом прямо на матах гимнастического зала. Остаток времени девушка посвящала хозяйству или чтению книг на веранде или в библиотеке.
Они безумно скучали друг без друга эти долгие часы, но это лишь усиливало их привязанность друг к другу и не позволяло привычке взять верх над страстью.
Сутки Деметры позволяли хорошенько выспаться днем и оставляли время ночью, не только чтобы выспаться, но и для долгих любовных баталий.
Вечерами Ника, приказав роботам развести огонь в камине, гасила свет и глядя на пламя рассказывала Джеку истории из своей жизни, о своем детстве, о веселых праздниках в их доме, на которые собиралось множество детворы. Капитан узнал, каким сорванцом была она в детстве, как лазила по заборам и деревьям, как из мальчишки в юбке стала мечтательной и чувственной девушкой.
Частенько Ника доставала проектор и показывала Эндфилду картинки ушедшей в невозвратимое прошлое жизни, где навечно запечатленные в памяти видеочипов, остались ее молодые родители и маленькая девочка, которая подрастала от кадра к кадру.
Однажды Ника уговорила Капитана показать его фотографии. Джек долго мялся и отнекивался, но все же зарядил в аппарат свои немногочисленные и разрозненные снимки. На экране замелькала черная форма.
– Это мой дед, окончил Академию, правда, после нее уже не летал, и любил заглядывать в бутылку, но дожил до глубокой старости...
Мой отец – здесь он курсант первогодок, вскоре после присяги.
Вот он выпускник – молодой второй лейтенант с большими надеждами.
Свадебные... Посмотри, какое у моей матери глупое выражение.
– Джек, дурачок, она же просто счастлива.
– Вот-вот, будто знает, что ей этого счастья осталось 4 месяца.
Девушка что-то хотела сказать, но промолчала и только вздохнула.
– Последняя фотография отца. Здесь он с матерью, видишь, у нее уже живот виден...
Вот я маленький...
Я с бабкой...
Глупые парадные снимки в ателье, когда фотограф мучил меня минут 20, пока не получил этого выражения полупридушенного зверька...
Вот меня случайно заснял один из поклонников матери. Лет семь на этом снимке...
– Такой злой волчонок, – Ника улыбнулась.
– Да, – сухо сказал Эндфилд.
– Здесь мне двенадцать лет...
Вся секция единоборств, спортивной школы...
Мастер Ли ломает бревно.
Эта куча снимков – приятель по секции учился фотографировать моим аппаратом. Спер его и втихаря запечатлел меня за выполнением упражнений...
– А ты уже тогда был красив, – заметила девушка, окинул его влажным и томным взглядом.
Джек проигнорировал это замечание.
– Я за компьютером...
Комната, где я жил...
– Боже мой, конура какая-то.
– Угу, – почти сердито подтвердил Капитан. – Это уже курсантские снимки. На этом Аня Климова. Первый ряд в центре. Слева от нее Быков.
Ника улыбнулась, но промолчала.
– Я принимаю присягу...
Перед выпуском...
Глеб, его “барбосы”...
Выпуск...
Последний день перед службой на Дельте... Куча горелых бревен на заднем плане – все, что осталось от моего дома. Пока я учился, его сожгли. Как не старался, но все равно попал в кадр...
Мой первый экипаж...
Больше нет. После Крона, когда Чен и Медисон погибли, я перестал фотографировать.
Ника вдруг расстроилась. Она прижалась к Джеку сзади, перебирая волосы на затылке.
– Как же так можно жить?
– Ты о чем?
– Ты, мой герой, как перекати-поле, без роду и племени.
Капитан резко повернулся и посмотрел на нее. В глазах у Ники стояли слезы.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Где твои корни, где место, которое ты мог бы считать своим? Что было хорошего в твоей жизни? Где твои друзья? Где твои учителя и наставники? Кто утешал тебя в горе? Давал ли тебе кто-нибудь добрый совет? Любил ли тебя кто-то?
Эндфилд нахмурился и отстранился.
– А ты знаешь, наверное ты права. Разумеется со своей точки зрения. Дед меня навестил, когда я был маленьким, всего один раз. Спросил, кем я хочу быть, и когда я ответил: – “Драконом”, расчувствовался, подарил мне игрушечный пистолетик и шоколадку...
Потом прислал открытку, поздравлял с окончанием учебы в школе Дальней Разведки. Написал: – “Теперь ты один из нас”...
Поздравлял, впрочем, как и я его, на день дракона – это у пилотов такой неофициальный праздник – годовщина основания Черного Патруля, еще с наградами и званиями...
Когда мне дали первый Алмазный крест, я получил от него письмо, в котором он писал, что гордится тем, что его внук родной не только по телу, но и по духу...
А наставники у меня были, даже если они просто хотели от меня избавиться. Ты знаешь, стоило мне сказать мастеру Ли о своих проблемах, он устраивал мне такую тренировку, что я много дней после этого был в полной прострации, которую он называл “пустота сознания”. Разумеется, исчезало и то, что меня мучило.
Джек остановился. Княжна молчала тоже, поэтому он продолжил.
– Я знаю, что был обузой для матери. Женщины, с которыми я спал, – девушка досадливо поморщилась, – любили во мне наверное лишь крепкое тело, и если и говорили о любви, наверное обманывали меня. Или обманывались сами, принимая удовольствие за любовь.
Эндфилд опять остановился и вопросительно поглядел на Нику. Она смотрела в сторону и в глазах была досада и злость.
– А места, которые я могу считать своими, – сказав это, Джек улыбнулся, – база и рубка боевого крейсера. Мои товарищи – драконы - мастера. Знаешь, когда меня подбили в последний раз, конвой встал в круг и отбивал атаки до тех пор, пока 311 не снял с грозящего взрывом звездолета меня и мой экипаж. Тогда мы потеряли две машины. Шесть человек...
– Ну ладно, достаточно, – она аккуратно встала, обошла ноги Эндфилда. – Капитан, сегодня не надо ко мне приходить.
Ника быстро пошла к двери. Ее губы дрожали. В коридоре княжна побежала, роняя на ходу слезы, влетела к себе, и тут, не таясь, разрыдалась.
Джек остался, размышляя над тем, что заставило его бравировать пустотой и холодом, который он носил внутри себя.
Ведь он прекрасно чувствовал, какую боль причиняет девушке, но все его застарелые обиды растаяли от ее любви и тепла, выплеснувшись ядовитой грязью наружу.
Рано утром, Капитан взял компьютер, на тот случай, если сюда не придется вернутся, оружие и отправился по делам с твердым намерением получить деньги из Объединенного банка.
Уже стемнело, когда Эндфилд закончил дела. По старой привычке, он отправился к Нике.
На подлете Джек увидел, что в доме и на участке нет никаких огней. Раньше хозяйка зажигала свет в парке, когда Капитан задерживался, даже повесила на деревья сотню гирлянд, которые весело мигали, приглашая его на посадку.
Теперь там было темно. Защитное поле выключилось по кодовому сигналу, и глайдер Джека влетел вовнутрь защитного периметра, прошел по суживающейся спирали, отыскивая хоть намек на присутствие девушки. Подлетел к дому, который мрачной громадой стоял посреди деревьев.
Капитан приземлился. Вошел... Где-то в глубине дома плакала скрипка. Не включая света, Эндфилд пошел на звуки музыки, пока не вышел к парадному залу. Издали Капитан почувствовал присутствие множества людей.
Ника была одна. Девушка сидела за длинным, тяжелым столом для пиршеств перед одинокой свечой. На белоснежной скатерти стояли пустые приборы. Слабый огонек едва освещал полтора метра вокруг, неверным дрожащим светом. Остальное пространство громадного зала тонуло во мраке.
Джек подошел и сел рядом с Никой. Она не отреагировала на его появление, погруженная в свои мысли. Эндфилд придвинулся вплотную к ней.
Девушка крутила нож в руках, изредка ставя его на скатерть то острием, то рукояткой. Капитан обнял ее и прижал к себе. Княжна положила ему голову на плечо. Джек почувствовал, как ей холодно и одиноко в темноте, наполненной призраками прошлого.
– А мне показалось у тебя гости.
– И ты не ошибся. Все мои предки собрались посмотреть на последнюю в роду, которая осмелилась любить чужого мужчину, – она помолчала, потом продолжила. – Завтра мама приезжает, скандал устроит. Юра ей наябедничал про нас, и вот она решила, что это тянется слишком долго для летнего романчика. Пойдем спать, Джек, я устала и замерзла.
– Пойдем.
Ника не спеша, разделась и легла в постель, где ее ждал Эндфилд.
– Ты такой теплый, – сказала она, прижимаясь к нему. – Такой сильный, - Капитан потянулся было поцеловать ее, но девушка остановила его. – Я не закончила.
Ника поднялась на локте. Глядя на лицо Джека в слабом свете ночника, она произнесла:
– Такой странный и чужой. Я не знаю, что ты любишь на самом деле, что дорого тебе. Мне хотелось бы прожить с тобой жизнь, любить тебя, радовать, чтобы ты ценил меня, быть частью тебя. А ты такой...
– Какой?
– Ты можешь жить и в мерзлом камне астероида Базы и в моем доме. Тебе все равно, буду ли я рядом, потому, что ты готов мириться с любыми обстоятельствами. Тебе все равно, ешь ли ты мерзкую отраву из синтезатора или то, что я предлагаю тебе. Ты можешь обойтись без моей любви и нежности, потому, что привык обходится без них. Я не удивлюсь, если тебе в действительности безразличны мои ласки... Я не знаю, что удерживает тебя рядом со мной и нужна ли тебе я.
– Ну что ты, малышка...
– Нет, правда. Я не знаю. Ты словно придумал сам себя, вопреки обстоятельствам жизни, но сделал это так неумело, глупо, вопреки здравому смыслу. Ты одновременно и сильный, надежный, умный мужчина и нелюбимый ребенок, отказывающийся от нежности и заботы потому, что был лишен их. Я готова отдать все, чтобы ты проснулся.
Неужели ты не понимаешь, что столь любимые тобой пилоты – “обмороки” – жалкие игрушки в руках других, наркоманы, привязанные к чудовищным орудиям разрушения, удовольствием, испытываемым от прямого соединения с бездушной машиной, которая заставляет забыть о собственном “я”.
Подумай, как дешево продаете вы свою силу и саму жизнь, чему вы служите, что получаете взамен, кроме противоестественного удовольствия от забвения себя. И ты один из них, такой же безразличный, холодный, расчетливый. Никакой.
Словно и неживой вовсе, – Ника прижалась к нему. – Но я люблю тебя и буду за тебя бороться. Я не отдам тебя, разбужу.
Девушка впилась своими губами в губы Капитана.
Они нескоро удовлетворили свое желание. Голова Ники лежала на груди у Джека. Она слушала, как стучит его сердце, усталая, довольная, на время заглушив страхи и тревоги.
– Ты и вправду меня любишь, мой герой?
– Конечно, девочка.
– Ты хотел бы прожить со мной всю жизнь?
– Я хотел бы прожить с тобой вечность.
– Но ведь жизнь это не только постель. Это общие стремления, взгляды, интересы. Ты считаешь меня сильной. Моя сила в том, что я никогда не ломала себя. Если мне хотелось чего-то, я боролась и добивалась или проигрывала, но никогда не хоронила своих желаний, какими бы дикими они не казались.
Я никогда не мирилась с тем, что меня не устраивает. А ты, мой герой искал странные обходные пути.
Нет... Тебе это безусловно удается. Но это – трогать левой рукой правое ухо, идти вопреки своей природе и желанию. Научись желать, не бойся говорить: – “На том стою и не могу иначе”, пусть даже твоя сомнительная мудрость говорит, что так ты станешь уязвим. Твоих сил хватит на то, чтобы выдержать любой натиск.
Девушка посмотрела на Эндфилда. Ее лицо горело, глаза светились.
– Сколько в тебе огня и жизни, – сказал Джек, прикасаясь к нежному румянцу щек, проводя по бровям, лбу, волосам. - Ты, как древний воин, готова бросить вызов земле и небу, чтобы добиться своего.
– Да, я из рода князей. Мои предки стояли у истоков сегодняшнего мира, во многом они сделали его таким, по своему вкусу и пониманию жизни. Сделали его интересным, желанным и удобным для себя. Мне хочется, чтобы и ты был таким, человек, которого я люблю, мой герой. Я ведь не просто так показывала тебе свой дом, рассказывала о моих прадедах и прабабках. Я говорила о корнях моей силы.
Я хочу, чтобы и ты понял, как можно ходить прямыми путями, быть не рабом, но господином обстоятельств и людей. Еще раз я говорю тебе, лишь наше желание чего-то стоит в этом мире. А желание возникает из того, что было изначально в тебе заложено и никакие медитации и духовные практики в этом не помогут.
Я хочу, чтобы ты осознал, для чего мы, патриции, живем в безумной роскоши, а не довольствуемся комнаткой в промороженном насквозь астероиде, для чего храним свои родословные, для чего швыряем миллионы для удовлетворения своих прихотей.
Кстати, – Ника снова улеглась на него, – эти жалкие полтора миллиона кредиток, те самые, которые тебе выплатили за десять лет войны, и которые ты считаешь совершенно безумной суммой – стандартная такса моей мамаши при расчете с любовниками за два – три года ублажения, когда утративший свежесть мальчик уступает место следующему.
Слаба старушка на передок, – девушка нервно усмехнулась. – Я готова отдать все, лишь бы ты понял истинный смысл жизни, свое предназначение и свои возможности.
Я хочу, чтобы сюда вернулась жизнь, силой и желанием грозного властителя, для которого всегда мал покоренный им мир и мало завоеванное им богатство. Я отдам все, что имею: титул, связи, деньги, буду ласкать и любить тебя.
Джек попытался что-то сказать, но Ника закрыла ему рот поцелуем.

конец шестой главы