Поколение шестидесятых:
посвящение настоящему
"Сигнал , гудок, стук колес.
Полным ходом, полным ходом паровоз ,
А мы без дома , без диплома, шатия беспризорная..."
Вчерашняя сегодняшняя песня
Калоши - "румыночки" - отрез креп-жоржета - Первая линия - стихи - "Снега Килиманджаро" - кухни - Гагарин - телевизоры "КВН" - соседи - лавочки - семечки - горы - "бабетта" - шляпы и дудочки - чарльстон - твист - шейк и буги-вуги - "Истамбул -Константинополь" - Нахаловка - Семеновка - Александровка - Ветка - филармония - вечера ДПИ и мединститута в Оперном театре - оркестр в к/т им. Шевченко - КВН (не телевизор) - любовь-любовь-любовь - Новочеркасск - Чехословакия - Сахаров - библиотека и библиотеки - радиолюбители и радио-пираты
Поколение шестидесятых - это не "шестидесятники". Вернее, не только они. Это просто люди. Это "дети победителей". Это наши родители, которые воспроизвели нас на свет от одной огромной, сплошной Любви. И это важно.
Мы не знаем и уже никогда не узнаем, какими они были на самом деле. Потому что и тогда, и потом было много всего. Они уже сами не знают, какими они были. Помнят, но не знают.
Они одновременно дети и титаны, физики и лирики, строители и разрушители. Когда-то они задали вопрос, а мы до сих пор не нашли ответа. Мы стыдились их наивности, мы открещивались от их правдивости, нас раздражала их сентиментальность. Но ИХ время до сих пор еще моделирует наше время.
ДО НАШЕЙ ЭРЫ
Донецк 60-х - это город, в котором уже давно были улицы, но на них все еще не жили. Не хотели. Кто-то жил на линиях (Артема - первая, Челюскинцев - девятая, Университетская - вторая, пр. Дзержинского - тринадцатая), кто-то на Семеновках и Ветках. Но ветковским и семеновским тоже всегда хотелось на линию. Желательно, на Первую.
Первая линия - это легенда. Невский, Елисейские поля, Хрещатик - все это и рядом не стоит с той Первой. Она была, как Пушкин, - наше все. По ней гуляли - от Первого гастронома до кинотеатра имени Шевченко и назад, раз по пятьдесят-семьдесят. На ней знакомились и объяснились в любви, на ней изменяли и сплетничали, на ней целовались и расставались навек. Ранним вечером мужское "население" Первой занимало лавочки ( лавочек тогда было много, но все равно на всех не хватало), чтобы поздним вечером общаться на них с "населением" женским. И целоваться ( не более того!) с комфортом. Неудачники занимали подъезды, но это уже совсем другая, зимняя история.
Вообще-то, Первых было две. Взрослая и детская. Детская - это та сторона линии, где Оперный, взрослая, соответственно, напротив. Смысл жизни подрастающего поколения дончан заключался в том, чтобы как можно быстрее переправиться на противоположную сторону. Туда, где все по-настоящему.
Украшением Первой были Совнархоз ( нынешнее Минугля) и бассейн на площади вождя, в котором купались на спор. Но не бескорыстно. Дело в том, что добропорядочные граждане бросали в него монетки. И грех было не потратить их на "Столичную" или "Московскую".
Кстати, о Совнархозе. Известны первоапрельские случаи, когда настоящие пионерки с трагическим видом сообщали своим бабушкам, что Совнархоз рухнул... И те бежали. Смотреть.
ВСЕ ЭТО СЛЕДУЕТ ШИТЬ...
В то время мужчины носили калоши. А женщины - сначала ботики, а позже - "румыночки".
С калошами возникали проблемы. На вечеринках они занимали почти все пространство прихожей - просто стояли там в ряд. А после праздника их веселые хозяева никак не могли отыскать свое, и поэтому надевали чужое. Размеров на пять меньше. И уже в этом приходили домой.
"Румыночки" - вообще революция. Обувь с меховой опушкой и шнурочками вытесняла и вытеснила ботики - те же калоши, только для женщин.
Шпильки же, несмотря ни на что, были обязательной и повседневной обувью. В них ходили на танцы , на занятия, на вредное производство и даже на роды. Шпильки очень нервировали мужчин, поскольку делали их мельче, ниже и незначительней. Но это не имело никакого значения. Шпильки бережно и не вполне политкорректно носили не только на ногах, но и завернутыми в газету "Правда" - орган ЦК КПСС. Все-таки - оттепель.
Готовых платьев было мало, а тканей много. Все женщины "шились". У портних, соседок, мам и подруг. Единственное платье было всегда новым. У него, "показанного" один раз, сначала отрезали рукава, потом - вышивали гладью, на третью вечеринку - решительно удаляли стойку, затем пришивали рукава - три четверти, укорачивали, чтобы после, уже к укороченному, пришить плиссированную юбку.
В шляпах по городу ходили на только проклятые интеллигенты, но все, кому не лень. В шляпах и в дудочках. Хотя в дудочках - не все. Это были не брюки - это была калька со столичного общественного вызова. И ничего за это не было.
Зато у нас гоняли за доморощенные начесы, иногда присыпанные мукой, и напомаженные "коки". Директор школы обычно стоял в дверях и отправлял "модников" домой - привести себя в комсомольское состояние.
При этом на переменах в школах играла музыка - всякая. И школьники танцевали не вполне социалистические буги-вуги, твист и шейк. Однако имело место и танго.
ЖИЗНЬ ПОД НАЗВАНИЕМ ЛЮБОВЬ
Танго... Вот основа эротического опыта наших пап и мам. Опыта, которого , в принципе, не было. То есть, конечно был, но исключительно в виде "подержать за руку" или поцеловать - на пятнадцатый день ухаживаний. А лучше - на двадцатый или через месяц. Чем дольше мариновали парня, тем более порядочной считалась девушка. В современной интерпретации - это, конечно, садомазохизм. Зато они читали друг другу стихи.
Стихи в 60-е - отдельная песня. Кто-то рыдал, читая ( или слушая) Асадова, кто-то "покупался" на "революционного" Евтушенко. Есенин - почти андеграунд. Мандельштама и Ахматовой в массовом сознании не было. Бродского в провинции не было вообще. Но конец 60-х взорвался Высоцким, уравнявшим интеллектуалов, партийную элиту и "кугутов".
"Кугуты" - это те, кто говорили "бегит на каблуку" и не годились в качестве претендентов на руку и сердце. (В переводе с 60-х на 1-е - это лохи и бычары). Многие из них впоследствии стали большими начальниками, продолжая произносить свое сакраментальное "бегит...".
Любовь возникала тогда, когда, случайно, в одном человеке совпадали ум, хорошая учеба и красота. Вероятность этого по нынешним меркам ничтожно мала. Но поскольку мы родились, приходится признать, что в те времена совпадения таки имели место. И часто.
Виной тому, наверное, были филармония с классической музыкой и чтецами, концерты Радмилы Караклаич и Бисера Кирова, КВНы, студенческие вечера, самодеятельные лекции на кухнях и даже колхоз с картошкой. А может быть, "Снега Килиманджаро" с Грегори Пэком и "Шербургские зонтики" с Катрин Денёв.
Вообще, Запад испортил наших родителей своими фильмами о любви. Потому что любить надо было или как там, или - никак.
А еще у них была первая брачная ночь. И это было страшно. Потому что очень часто оба не знали, что с этой ночью делать.
Но главное, любовь была смыслом жизни. Всей жизни. И они думали, что так будет всегда.
ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ЗНАЛИ
Диссидентами не рождаются. И легенда 60-х Юлик, хрюкавший в театре - это не диссидент. Кружок "Молодые голоса", куда входил В. Стус, и литературное объединение "Обрiй", где Стус уже был властителем дум - тоже не диссидентство.
Инакомыслие начиналось со случайностей. Например, кто-то уехал учиться в Ростовский университет. А Новочеркасск от Ростова - рукой подать. И когда твой бывший однокурсник, а впоследствии студент Новочеркасского политеха, заходит в комнату общежития с иссеченной щепками щекой, потому что пуля случайно попала в дерево, а не в человека, когда ты, в компании из десяти человек, садишься на первый автобус и едешь туда, где стреляли, не веря , что у нас вообще могут стрелять в людей, а тебя с полдороги заворачивают люди в форме - ты начинаешь мыслить. И, почему-то, мыслить иначе.
И хотя Донецк в смысле диссидентства был болотом, в нем жили люди, которые знали не только, что такое Новочеркасск, но даже - что такое Венгрия и Чехословакия. Зато о Макеевке в этом смысле вообще никто не знал. А было. Вроде бы, там какие-то шахтеры создали кассу взаимопомощи, но этим не ограничились. Начали читать не то и не над тем задумываться. В конце концов, поехали к Сахарову. Но не попали. Поехали снова и - попали. Дальше - тишина. Полная...
И еще что-то было в Мариуполе...То ли бунт партийной элиты, то ли навеянные столицей потуги к самоочищению - так называемому восстановлению ленинских норм. Но это уже было в самом конце 60-тых. И очиститься не успели.
Строго говоря, оттепель и диссидентство у нас - понятия НЕ совпадающие. Но западные голоса, самиздат, а главное кухни - это общее. Это то, из чего выросли застой, перестройка и Украина с Россией как отдельные независимые от кого-то государства.
У НАС НЕТ ОПРАВДАНИЙ
60-е - это сладкий миг между героическим прошлым и счастливым, обязательно счастливым, будущим. Казалось, что самое плохое уже позади. Главное, чтобы не было войны. Главное, чтобы им не мешали. И тогда будет все, потому что Гагарин, Фидель и "Бродяга" обещали именно это: будущее - ровное, как скоростное шоссе, светлое, как отдельная "хрущевка", и теплое, как нагретая галька Тарханкута...
Не сложилось. Их ждала совсем другая, предательски другая жизнь. Дефицит, блат, "Малая земля", презираемые "кугуты", дорвавшиеся до власти... И - как раскаяние - уже всеобщее, но запоздалое инакомыслие.
Они сопротивлялись. Так, как умели. Клубами самодеятельной песни, иронией, все теми же посиделками на кухне, все возрастающей любовью к Высоцкому, Визбору и Окуджаве, открытием Ахматовой, Шукшина и Тарковского. Позднее - ежегодным ожиданием новогоднего " С легким паром", который, несмотря на внешний антураж, - все-таки их фильм. Они сопротивлялись неожиданными смертями и прогнозируемыми разводами... Всего этого оказалось мало. И не они в этом виноваты.
В этом виноваты мы. Потому что закат 60-х наступил не с началом эпохи Брежнева, а с нашим рождением. Мы уводили наших родителей с Первой линии на берега Кальмиуса, на бульвар Пушкина, в скверик Горького, в общем, туда, где мамы гуляли с колясками. Мы уводили их в очереди и в карьеру. Мы разбили всеобщее коммунальное братство, превратив его в индивидуальные пеленки и кашу...
Шестидесятые уходили из них постепенно.
У нас нет оправданий. Кроме одного:
МЫ ВАС ЛЮБИМ!
Е. Лена.
Игорь Фарамазян.