Хозяйка приехала в субботу и обомлела. За семь дней четверо шабашников поставили на ее шести дачных сотках добротный сруб. Когда она притопала со станции "Семьдесят седьмой километр", студенты-физики как раз ставили последнюю пару стропил. К большому удивлению чумазых строителей хозяйка совсем не обрадовалась дому красавцу, а принялась что-то высчитывать. Когда же она разделила две тысячи рублей на количество трудодней и получила цифру семьдесят, что обозначало - семьдесят рублей в день, то она пришла в полное расстройство. Дом как таковой ее перестал интересовать вовсе, она ходила вокруг сруба и приговаривала: "Семьдесят рублей в день, сто сорок рублей за пару дней".
Ребята сначала посмеивались над ее вроде бы безобидным поведением. Они и сами были довольны полученным трудоднем, дом вышел нормальным, без всяких там щелей в углах и пазах, дни стояли солнечные и у них уже был получен еще один заказ рядом со станцией. Но вот хозяйка, усевшись на пенек, выдала: "Нет, ребята, две тысячи как уговор у нас был, я вам не заплачу. Это что ж получается, вы за два дня здесь получаете столько, сколько я за месяц, а это неправильно, ведь я начальник отдела проектировщиков всесоюзного института, а вы вообще непонятно кто такие".
Не успела она закончить, как один из шабашников, ловко спрыгнул с самого верха сруба на землю и быстро подошел к ней.
- "У Вас есть претензии по качеству сруба?", еле сдерживая себя, выговорил он.
- "Нет, вернее я не знаю, я в этом не понимаю"
- "Тогда уже мы Вас не понимаем, уважаемая. Сруб готов, платите деньги. Как говорится уговор дороже денег. А сколько мы получаем в день, это уж дело наше" с явными признаками раздражения сказал Вася Голосков.
Подошли остальные. Леша Гельчянинов вставил в диалог свою фразу: "Сруб нормальный. Везите деньги. Если завтра денег не будет - распилим Ваш сруб к едрене-фене по углам и дело с концом".
Ругались они долго, ни до чего не договорились. Хозяйка уехала уже пару часов назад, а они все ходили по участку возбужденные и раздраженные до последней степени. Много чего могли они сказать этой и другим хозяевам про свои трудодни; что порой по несколько недель не бывало у них заказов, что для строительства необходимы бензопилы, каждая из которых стоит по четыреста рублей, что живут они порой в лесу или на болотах в своей рваной палатке, как распоследние свиньи, да и что пилить от станции по бездорожью до ее участка нужно почти полтора часа, да не просто идти, помахивая веточкой от комаров, а тащить на своем горбу килограмм по тридцать-сорок. Да впрочем, думал каждый из них, разве можно это все объяснить тому, кто сам ни разу не был в шкуре шабашника.
Посовещавшись, они оставили Васю дожидаться хозяйку, а сами отправились на место нового заказа, который находился в другом садоводстве в километрах пяти по лесу отсюда. Василию были даны полномочия распилить дом к чертовой матери, если хозяйка завтра не заплатит денег. На что он, почесав затылок, сказал: "Это можно".
Хозяйка приехала не одна, а с каким-то мужчиной, то ли родственником, то ли соседом, то ли своим хахалем. Опять пошли разговоры про их трудодень и несправедливость на свете. Чтобы приструнить хулиганов, как выразился приехавший мужчина, он начал снимать Васю на кинокамеру, мол, куда же ты теперь от нас денешься, а чуть что мы с запечатленной твоей личностью прямо в милицию.
У шабашников нередко бывали разногласия с владельцами дачных участков, иногда споры доходили далеко, и то, что хозяева, как правило, не знали, где искать своих работников, где они живут, где прописаны - сильно развязывало последним руки. Очень редко, но все же шабашники распилиливали иногда ими же возведенные срубы, когда вторая сторона не платила денег вовсе.
Но шабашник Вася ни как не отреагировал на то, что он отныне стал главным действующим лицом в некой самодельной кинокартине. Он еще раз разъяснил, что если он сегодня не получит денег, то распилит дом по углам, отчего тот развалится и его будет уже не собрать. Мужчина в ответ на это показал ему на свою кинокамеру и сказал, что они тогда напишут заявление в милицию, а та, имея его портрет, найдет его без особого труда.
Чтобы выразить свое равнодушие к этому их доводу, Голосков начал паясничать покуда они его снимали; он влез на верх сруба и начал бегать по верхнему венцу, перепрыгивал по потолочным балкам и все это он проделывал с такими смешными и страшными рожами, что хозяйка, хоть и была вовсе не в том настроении, чтобы веселиться, но и то - несколько раз не могла скрыть улыбку. Вася, раздетый по пояс демонстрировал свой торс и бицепсы, потом неожиданно показывал в сторону камеры язык и ставил к носу большой палец, а остальными шевелил в разные стороны. Он до того завелся, что, повернувшись к режиссеру и оператору своей ленты, снял штаны и удивил их видом своей голой задницы. Само собой зрители были в шоке. Еще трясясь два часа в электричке, они надеялись, что студенты вмиг станут ходить по струнке, как только их наглые физиономии будут сняты кинокамерой, а тут, такой ужас. Неизвестно что еще пришло бы в голову показать Голоскову своим неподготовленным зрителям, не начнись мелкий дождь, который заставил Васю слезть с дома и одеться.
Кончилось все как нельзя лучше. Он уже завел бензопилу и начал пилить верхний венец в углу, когда хозяйка сдалась. Получив и пересчитав деньги, Вася разобрал старенький "Урал", сложил пилу в донельзя истерзанный рюкзак, и не забыв сказать благодетелям на последок "До свидания", пошел к своим товарищам, шагая по болоту, которое засасывало его ноги почти до колен, а сверху по его непокрытой голове стучал мелкий июньский дождик.