Чуть-чуть оттолкнувшись от подоконника, я взлетел в темное небо. Пролететь удалось совсем немного - острые лунные лучи превратили мое тело в лохмотья. Я приземлился в куст можжевельника и, чертыхаясь, подошел к позеленевшему от времени камню. Чайки постарались сделать из него бюст Горбачева. Удачно.
Пошевелив пальцами ноги, я озадачено уставился на обрубок левой руки. Аккуратный такой, чистый и приятный разрез - жилки там разные, вены пульсирующие: белый глазок кости и теплый полумрак бекона.
Подняв недоуменно шевелящуюся руку, я запрыгал по камням к башне, чувствуя спиной приятные уколы звезд.
Подбросив в зевающий очаг пару щепок, я растянулся на ворчащем каменном полу.
- Может руку наоборот приладить? - подумалось вдруг, - или совсем забросить? - или приладить когда понадобиться? - еще пару раз увернувшись от назойливых вопросов, я таки приладил руку. Своя все-таки.
Странное дело - столько времени прошло, а я все помню в мельчайших подробностях.
Здорово это - стоять на палубе качающегося корабля и смотреть, как в море закипает ярость. Здорово, конечно, но только в том случае если ты договоришься с морской болезнью.
Пропустить зрелище надвигающегося шторма я не мог.
Небо потемнело, наливая багрово-синим румянцем тучи.
Тихо - необычайно тихо, только мелкая-мелкая дрожь бежит по зеркальной поверхности моря. Все звуки начинают теряться в этой пугающей тишине, и только шорох перемещающихся по палубам матросов глушится хлопаньем задраиваемых иллюминаторов.
Душно как-то - наверное, это невероятно: посреди гигантского, наполненного свежестью и мощью простора - такая духота. Душно внутри, сердце словно рвется, рвется выбраться наружу через плотно захлопнутые люки коленных чашечек.
Вдох - выдох, вдох - выдох, - я прошу у моря свободы, и оно дает мне ее: неожиданный приступ морской болезни заставляет меня взглянуть ему в глаза.
Резкий выпад ветра и голова покатилась по вспенившимся бурунам волн.
Холод.
Тучи сходятся грозовыми перевалами, давая мне свободу: горы сверху и море внизу - я между двумя стихиями, я цепляюсь за ставшие скользкими поручни и смотрю на беззвучно открытый рот одного из матросов. Он что-то кричит.
Не слышно.
Тишина в моих губах и только его глаза смотрят на меня восторженно - обреченно. Я делаю шаг, и корабль больно бьет меня своим холодным боком в живот - солнечное сплетение отдается тупой болью. Там пятно, темное пульсирующее пятно, мне хочется разодрать его, разодрать, разрывая грудь.
Свежесть. Дикая. Невероятная. Голова кружится, кружится придавленная чем-то. Вдруг я резко поворачиваюсь и вижу заплывшие глаза волны. Пальцы разжимаются сами собой.
Вода. Колыбель. Смытый в глубину страх.
- Итак, осталось совсем немного: две-три подлости, одна гадость, чуть-чуть наглости и глыба самоуверенности. Разгладить морщины на пергаментной коже и скрючившись в три погибели нырнуть в могилу. Прыжок, разворот и удар ниже пояса, - стоп, нужно отдохнуть. Ногу сломать что ли?
А в голове бьют тамтамы - подленько так бьют, настойчиво.
Этот мир вокруг обо мне совершенно не заботится, ему попросту наплевать на меня. А я всего лишь зеркало этого мира. Разбитое или со щербинкой зеркало? - это уж простите мои проблемы или же достоинства?
Глупая какая-то поездка на корабле: спичечный коробок в луже, коробок себестоимостью в ноль целых одну тысячную глазного хрусталика.
Вода оказалась обжигающе прохладной. Духота прошла мигом - наступило удушье. Собственно говоря, я хороший пловец, вот только слегка самоуверенный: наверное, это легкий вид шизофрении быть полностью уверенным в себе посреди набирающего силу шторма.
Десять? Двадцать? Пятьдесят тонн воды обрушивались на меня раз за разом?
Вниз - вверх, легкие горят от недостатка воздуха, а в голове звучит:
Спасите наши души
Мы бредим от удушья
Спасите наши души
SOS
Почему душа прикована к телу? Она бы вырвалась, взлетела, пускай в негостеприимное, пускай темное и злобное, но небо.
Еще удар.
Кажется, вода холодным скальпелем срывает с головы волосы, сдирает кожу оставляя только голые мысли, мысли прессованные темной, соленой водой.
Я не пытался плыть - меня швыряло как щепку. Только легкий огонек сознания заставлял меня держаться, держаться из упрямства и еще чего-то, возможно, это была гордость, а возможно - инстинкт самосохранения.
Силы таяли. Два часа в холодной воде, три часа - ветер был пронизывающим и усталым. Усталым - надежда вспыхнула во мне яркой искоркой, хотя, стоп, это же звезда. Я вижу звезду, звезду сквозь тучи. Мысль о том, что это галлюцинация заставила пару моих новых седых волос с наслаждением окунуться в лениво-уверенные барашки волн.
- Нет, это звезда, звезда, - я протянул к ней руки и от неожиданности снова ушел под воду.
Легкие жгло морской солью и бессилием.
Островок казался нелепой отрыжкой моря. От неожиданности я сперва даже и не поверил в его реальность, море быстро расставило все по местам теряющей силу волной швыряя меня на камни. Холодные и острые камни. Чуть удивленно, они приняли меня и слегка протащили по своей бугристой шкуре. Мне было все равно. Почти все равно.
Солнце было каким-то неубедительным, как и раскалывающаяся от тупой боли голова. Я медленно пошевелился, и ногу пронзила острая боль.
Закат.
- Колено, черт! - Нога попала в узкую щель и дико болела. Наверное, именно это меня и спасло: волны не смогли забрать меня обратно.
Камни заявили на меня право собственности.
Наконец мне удалось высвободиться - колено дико болело, а все тело била крупная дрожь - холодно.
Наконец я огляделся: маленький островок - пару чахлых деревьев и башня. Большая темная башня.
Камни испытывающе смотрели на меня.
Я повернулся и взглянул на море. В лучах заходящего солнца оно было красивым: тихим, мирным, уверенным и соленым.
- Соленым! - я согнулся, возвращая морю часть принадлежавшей ему воды:
- Теперь мы в расчете, - сказал я, и немного подумав, добавил, - пока.
Башня была прямо передо мной. Кто это? Что это? - эти вопросы сейчас не волновали меня: мне было холодно, холодно, холодно. Горло стискивалось легким обручем.
- Простуда. - И нет эха.
Я остановился перед темным провалом входа. Сырость и легкий запах дерева. Старого дерева.
- Сандал? Можжевельник? - я несмело шагнул вперед и зацепился ногой за невысокий порог: колено отозвалось вспышкой боли осветившей стену справа.
Странная это была стена: пористая и покрытая сухим мхом. Еще два шага и ветер потерял свои права на меня. Несколько минут я стоял, привыкая к полумраку - круглое помещение, бугристый каменный пол, холодный и лестница. Уходящая куда-то вверх лестница.
Я медленно подошел к ней и поднял голову.
Бесконечность.
Сколько я пролежал без сознания - не знаю. Очнулся от холода. Голова до сих пор кружилась. Хотелось есть. На третьей ступеньке лежала мумия, нет, не мумия - скелет. Скелет опоясанный красным платком.
Хотелось есть. Я медленно вышел из башни, и ветер радостно взвыл, холодными зубами клацая у горла. На небе было много чудесных, прекрасных, несравненных и потрясающих звезд, абсолютно несъедобных звезд.
Я опустился на корточки и стал безнадежно шарить вокруг.
- На камнях деревья не растут, даже хлебные, - произнес я вслух идиотскую фразу, и сухой кашель вырвался у меня из горла. Тело била крупная дрожь.
- Заболел.
Словно издеваясь, рядом шумело море.
Я поднялся на ноги и медленно побрел к воде:
- А спаситель ходил по воде,
И Андрей доставал из воды пескарей, пескарей, - бормотал я, видя, как за легкими бурунами волн прячутся тысячи, сотни, миллионы вкусных, прожаренных до легкого хруста пескарей. Только из речки - и сразу на сковородку, воздушных и тающих во рту, со свежим огурчиком, лучком и кружкой домашнего кваса - пескарей.
Вдруг мир вокруг кувыркнулся, и камни мягко приняли меня.
- Замечтался идиот, - обругал я себя, чувствуя, как по ребрам расплывается яркое пятно боли. Ощущения были знакомыми - по всей видимости было сломано ребро.
Некоторое время я лежал, привыкая к новым ощущениям, и вдруг моя рука наткнулась на что-то теплое - резкий крик и ошалевшая чайка попыталась вырваться из моих скрюченных пальцев.
- Нет, Джонатан Ливингстон, сияющим ты станешь в другой жизни.
Сытый и замерзший я забылся прямо на камнях.
Тепло. Свет. Солнце. Боль.
Башня возвышалась передо мной гигантским волнорезом для солнечных лучей. Казалось, они в последний момент избегают касаться, испуганно обегая ее стороной.
Поморщившись от боли, я зашагал к ней.
Под ногами шуршали перья. Думать о том, что произошло ночью не хотелось. Башня пела.
Скелет переместился на ступеньку вниз, иронично скаля мне пожелтевшие от времени зубы.
Очень долго мое любопытство боролось со страхом. Затем, круто развернувшись, я вышел из башни.
Добыть пищу днем оказалось проще - на камнях я отыскал птичьи яйца, а одной расщелине небольшую лужицу дождевой воды.
- Скоро с водой будет худо, - подумал я и принялся обследовать островок.
Он был совершенно маленьким - пару кустиков можжевельника и камни, камни, камни. Камни подставляющие свои разнеженные серые бока теплому солнцу.
Меня снова начало морозить.
- Еще одна ночь на улице и можно запросто заработать воспаление легких.
К концу дня моя голова просто раскалывалась от постоянного кашля.
Начало садиться солнце. Я сидел на теплом (пока еще) камне и выдерживал ироничный взгляд моря, который словно говорил мне:
- Никуда ты не денешься.
Солнце послало мне последний, ободряющий луч света и нырнуло в море.
- Сообщники, - зло подумал я и зашагал к башне.
Она не была страшной, она останавливала меня где-то внутри, создавала барьер, который говорил:
- Не ходи. - Может это был смех? Яркие иголки смеха, булавочными уколами протыкающие ветер.
Пахло цветами. Кажется ландышами. Вдох - и ушла усталость, вдох - долой боль, вдох - голова стана ясной и удивительно свободной. Я решительно переступил порог и направился к лестнице.
Скелет лежал на последней ступеньке.
Невообразимая тяжесть навалилась мне на плечи. От неожиданности я схватился рукой за стену и похолодел - она была теплой.
Несколько минут понадобилось мне чтобы прийти в себя и вдруг, вдруг странная решимость наполнила меня силой - я медленно шагнул на первую ступеньку.
Ничего не произошло. Абсолютно ничего. Просто было ощущение, что с плеч свалился неподъемный груз. Я посмотрел под ноги и увидел легкую, белесую пыль - от прикосновения скелет рассыпался в прах.
Отбросив последние сомнения, я медленно пошел вверх.
Я шел целую вечность (или летел?) по спирали подымаясь к небу. Одинаковые каменные ступеньки, темные шероховатые стены и вдруг, вдруг прямо в глаза мне брызнул яркий свет.
Я пришел.
Широкая комната, кресло-качалка и камин, приветливо улыбающийся мне. Низенький, похожий на журнальный столик.
Хлеб. Сыр. Кувшин с вином.
Такое впечатление, что хозяин на минутку вышел, полюбоваться звездами или справить нужду. Не колеблясь ни секунды, я подошел к столу и начал есть.
В камине тлел огонь.
Я сел в кресло-качалку и вдруг заметил, что стены вокруг стали прозрачными.
- "Стоп, - заметалась в голове паническая мысль, - они ведь и до этого были прозрачными. Или нет?
Не в силах справиться с этим я побежал вниз.
Ночной ветер встретил меня как старого знакомого, ласковым котенком ткнувшись в щеку.
Я поднял голову вверх, и посмотрел на верхушку башни: прежде чем потерять сознание от головокружения, я увидел свет.
Очнулся я возле камина. Тепло. Нога и бок зажили полностью. Также исчезли все царапины, синяки и ссадины. Снова ночь. Ночь на тысячи километров вокруг, ночь над тихим, спокойным морем.
И тут я снова увидел свет. Свет из башни. Моей башни. Свет разливался над морем, разглаживая ломаные пики волн.
Я чувствовал радость. Радость моря. Чувствовал, как оно тянется к этому свету, как замирает, играя отражениями звезд.
Корабль. Старинный корабль. Странный корабль.
Каравелла.
Еще миг и я понял в чем его странность: он не оставлял за собой пенного следа. И еще - большие дырки в парусах и ни единого огонька на палубах. Только открытые жерла пушечных портов.
- Приветствую тебя Ведущий. - Я замер, ибо эти слова были предназначены мне.
- И тебе привет, - я поднял руку и увидел, как она мягко светиться во тьме, - Голландец.
- "Как я раньше не догадался, - мысли были четкими и острыми, - ведь и по форме и островку можно было бы догадаться, что это маяк, не совсем обычный, но все-таки маяк.
Первое время меня пугали те, для кого я давал свет, да и вещи происходящие с моим телом, моими мыслями, моей душой? - но, в конце концов, маяк не место для споров о том: нужен ли свет тьме и наоборот.
Я чувствую, как медленно сгораю, я таю внутри себя, таю, отдавая морю (?) свет, темный свет своего безразличия.