Я открыл пустоту и оказалось, что у неё нет сердца, центра. Вы меня понимаете? Я больше не принадлежал себе.
/Нориан Мейлер/
Вдруг я, взобравшись на полюс, откуда нет возвращения, нахожу в себе силы крикнуть: "Книга про ад! Книга про ад!" /Ингеборг Бахман/
Посвящается Оле Кудиновой.
Писать тяжело, потому что боль ещё жива. Любые эмоции способны потом причинить боль.
Москва - очень красивый и грязный город. Дома выглядят надгорбиями, серые листья чахоточных деревьев трепещут на ветру. Асфальт меняет свой цвет только зимой; на нём играет и собакой бросается под ноги ветер.
Глаза у всех людей по своему прекрасны, они умирают первыми. По глазам да по подоагиванию уголков губ можно узнать душу.
Московские бары никогда не меняются: в облаках сигаретного дыма - пьяные и влюблённые, пытающиеся освободиться. Там люди легко открываются.
Писать всё труднее. Я не написал ничего стоящего; я зажат в коконе; я всё время рискую.
Если светловолосую с детскими губами посадить в погружённую в полумрак комнату, чтобы слабый свет падал ей с боков на щёки, она будет похожа на Еву, "единственную, которая у нас есть.*
В тихих московских двориках первых поцелув воздух движется особенно медленно.
Московские кладбища переполнены. Тела будут сжигать в заводских печах; прах будет развеян над Москва-рекой, когда подует восточный ветер.
Я осторожно постучу в твоё окно, и почувствую твой взгляд, я войду в дом, и ты узнаешь меня, я войду в тебя и ты, только ты узнаешь меня.
Я пишу чёрным. Зачем ты сделала? Ты забываешь, а я помню всё отчётливей с каждым новым днём.
В метро смотрю в глаза людей и вижу смерть: кто-то уже чувствует её, кто-то нет, но никто не знает, что послание Бога заключено между реальностью и памятью о ней; а смерть видит всех нас, она готовится. Смерть сильна и яростно-сексуальна, лишь самоубийцы могут победить её. Люди вокруг непрерывно дышат, это становится невыносимым, я вырываюсь из метро и иду пешком, асфальт под ногами как собака, выпрашивающая кусок; влажная утроба ночи поглощант меня и я прихожу домой.
Nota bene: это было быстро и бессловесно, на одном дыхании, одно сильное непрерывное движение.
На столе огромный букет лилий: розоватые, белые по краям, с красными родинками и мерзкими, толстыми изумрудными стеблями; по комнате разлетается аромат возбуждения.
Она повесила трубку, как капли дождя въедаются в асфальт, и мне захотелось курить, я вдруг стал комком боли.
Любовь приходит к каждому и мягко целует в шею, но неи каждому дано почувствовать этот поцелуй, от которого зависит жизнь... Они сидят в дальней комнате и обсуждают, кого я люблю... или любил. Они раскачивают колонны храма, чтобы погибнуть в нём.
Мы заперты в чреве нашей матери, этой тупой сучки, мы слышим беттонные шаги приближающегося Бога. Мы, изгнанные из домов, оседлаем бурю и она бросит нас в небо, и девушки будут кричать нам в след признанья в любви. Я уйду в сворй полёт: злато-огненная высь, прими меня, ибо я грешен и знаю что делаю. Будь карим озером, посреди которого - вулкан, выбрасывающийй в небо безумие, которое расцветает там вспышками фейерверков, тускнеет и падает в наши души.
Сверкающей, пенящейся струёй течёт вино, и в наших телах рождается вихрь, сталкивающий нас, сплющивающий, словно катышки теста, в единый оргазм, и нам нельзя уже расстаться, и ты увидишь мою смерть. Я никогда не забуду это чувство. Разве не так рождается новая эра?***
Я окружён клеткой слов, она сжимается, душит; слова рождаются и растут, как волосы, как грибы; нужно остаться одному.
Ночная Москва со сверкающими фонарями и полосами ливня волнами наплывает на наши лица, дождь сжимает его руку на моей талии. Я пытаюсь кричать, но мне не покорить ветер, когда мы на краю пропасти, одни, посреди московской яркой пустоты, что зовётся расставанием.
Исповедуюсь в этом только тебе: боль, отчаяние, страх, любовь, взгляд, радость, слёёзы, оргазм, дружба, поцелуй, жизнь, смерть, честь, ненависть, сердце.
СЕРДЦЕ.
Боль - это начало концерта, когда дирижёр взмахивает палочкой, смычки взлетают вверх в первых аккордах, боль - это и первая зимняя метель.
Когда поэт теряет свою златокудрую музу, он умирает.
Смерть человека - потеря, смерть близкого - крушение часити самого себя, лавина на заснеженном горном перевале, погребающая всех под собой. Двадцать семь раз Бог создавал Вселенную,** и каждая серть - новая неудавшаяся попытка.
Для меня ты умерла: ты ушла, тебя нет рядом, а есть кто-то сильный и другой. Нужно спешить туда, где меня ждут.
Все ушли. КАк грозы знаменуют приход мая, так я становлюсь одиноким в определённые дни.
Влагалище как рана в низу живота, от кем - Богом или Человеком - нанесённого удара? Она прекрасна, как букет красных гвоздик, аромат которых чувствуют мёртвые.****
Город всё так же счастливо безлик. КАжется, у меня изменился голос. ВСё хорошо. Голос девушки меняется после каждой Ночи.
Москва грязна и красива. Не стоит искать в ней счастья, ибо небо здесь темнеет по утрам, а листья чахоточных деревьев трепещут на ветру как обрывки савана.
Когда поэт теряет свою златокудрую музу, он умирает, но если душа его чиста, она перенесётся в самое счастливое мгновение его жизни и останется таи навсегда.
_________________________________
*Картина Макса Эрнста.
**Согласно еврейской Кабале, так и есть.
***Это пассаж связан с моими нетрадиционными опытами, имевшими место после крайне болезненного, но, к счастью, временного расставания с любимой девушкой. НЕ подумайте, что я стараюсь выставить это на всеобщее обозрение, просто мне кажется, это поможет при восприятии рассказа.
****Согласно Милораду Павичу.
****