КАК МУЖИК ДУШУ ПРОДАВАЛ
Решился на этот неприятный шаг Николай Сергеевич Кожушко не сразу и не от хорошей жизни. Хотя жизнь то у него была не из худших, особенно в нынешние тяжелые времена. Однако жизнь свою оценивает человек не в абсолютных величинах (кг. мяса или шт. платьев), а в относительных, они ему самые важные и показательные. Что я могу купить жене новое платье, это конечно неплохо само по себе, но если при этом Иванов покупает своей жене десять платьев и в Париже, где они отдыхали, то моё платье сразу скукоживается и превращается чуть ли не в тряпку. Особенно если хорошо знаешь Иванова, человека туповатого и брехливого. С другой стороны глянешь – Петров, умница и честнейший человек, а жена ушла к торговцу Сидорову, человеку с грязными ногтями, интеллектом обезьяны, но материально обеспеченному. Петрова конечно жаль, но тоже платье представляется уже как от кутюр.
Подобные соображения и решили участь души Николая Сергеевича. Лет десять назад его аккуратный домик, самолично сложенный хозяином в два года без отпусков и выходных, двор, выложенный плитами и гараж из пеноблоков, считались лучшими на улице Добровольной, где испокон веков сиротели глинобитные халупки с перекошенными окнами и полуразвалившимися кирпичными трубами. Кожушко шел по родной улице и чувствовал себя человеком, у него был дом, семья, работа, уверенность в завтрашнем дне, что ещё нужно для счастья!
И это при том, что вырос он на улице всегда исправно поставлявшей хулиганов и воров в тюрьмы бескрайней страны. Все его друзья детства уже отсидели по несколько раз, родной дядя должен был выйти только через два года. Он же смог преодолеть эту гиблую тенденцию и хоть имел несколько приводов, сразу после армии, пошел, от греха подальше, в милицию. Работа ему понравилась, хоть и не баловала быстрым продвижением, зато давала некоторое благосостояние и стабильность. Глядя на своих друзей, мыкавшихся между отсидками в своих развалюхах, Кожушко понимал, что сделал правильный выбор и жизнь его удалась. Не его били, а он мог бить. Такие мысли многого стоят.
Но то было десять лет назад. Сейчас же вертел он головой, смотрел выпученными глазами и от удивления немел. Точно злой волшебник поработал – всё стало наоборот. Теперь его домик казался жалкой конурой по сравнению с трёхэтажными громадами дворцов друзей детства, из постояльцев исправительных учреждений превратившихся в хозяев жизни и лучших людей города. В их роскошных доминах были огромные залы для приёма гостей, сауны, бильярдные, бассейны, спортзалы, гаражи на пять машин и даже винные погреба, где охлаждалась водка. Крыши были из голландской черепицы, окна немецкие, двери финские, внутренняя отделка европейская. Дорогие автомобили, похожие на крейсера, превращали его старые “Жигули” в инвалидную коляску.
А деньги! Он неделями мотался по командировкам, недоедал, недосыпал и зарабатывал в месяц столько же, сколько бандиты за один день. Если бы не доброта уголовника-дяди, то неизвестно как бы он кормил семью. Что говорить, стоило только глянуть каких девок возили его бывшие дружки, сахар, а не девок, молоденьких, грудастых, с ****овитыми глазами. Причем меняли этих девок со скоростью звука. А у него была любовница из хлебного магазина и то, черт побери, не директор, а зам. Добрых шести пудов весу сорокалетняя дама. Стыдно и сравнивать с теми шлюшечками. Кожушко тяжело вздыхал. Теперь он стал изгоем, его могли бить, а он должен был терпеть, а приятели бывшие пили вино, стоившее половину его зарплаты, смотрели телевизор размером с ворота и радовались за свой уголовный выбор.
-А то бегали бы как Колёк, язык за плечами, а зарабатывает херню.
Толстые затылки и подбородки в пол-лица весело дрожали, радуясь собственному счастью. Кожушко старался не смотреть в глаза своим детям, боялся услышать вопрос: “Почему?”. Почему они отдыхали в селе у бабушки, а соседские ездили на далёкие острова в южных морях? Почему они одеваются, питаются, живут хуже? Чада пока молчали, но “почему?” мог скоро явиться. И Кожушко лихорадочно обдумывал другой вопрос, тоже вечный – “Что делать?”. Зарплату не увеличат, хоть бы эту платили. На тёплое место с хорошими взятками ему не попасть, связей нет. Нужно менять работу, но что он мог сделать? Долго бы бедовал, ища выхода да помог дядя. Тот самый уголовник по кличке Беляш, отсидевший в общей сложности 18 лет, сейчас враз ставший крупным и уважаемым бизнесменом, из тех, что занимаются неизвестно чем, но очень прибыльно. В определенные дни приезжали к нему клиенты и платили положенное.
-Чтоб были целы морды и помещения –шутил дядя, оприходывая поступления в своём особняке с колоннами, зимним садом и большим аквариумом. Два раза в месяц посещал Беляш госадминистрацию, где лечил областных правителей от безденежья. Излечивал. В последнее время дядя возжелал идти в бизнес, открыл подпольную мельницу и торговал левой мукой, не платя налогов. Подумывал о собственности за рубежом. К такому интересному родственнику и пожаловал Кожушко со слёзной просьбой походатайствовать за него генералу.
-Ты же ему платишь и поговори заодно, пожалуйста, дядя!
-Дурак ты Коля. Не о том просишь. Ну, поговорю я с генералом, сделает он тебя майором, будешь на двадцатку больше зарплаты получать и несколько сотен взяток прибавится.
-Вот бы хорошо!
-А дальше что? У тебя дети подрастают, лет через пять их уже и женить пора, а много ты за это время накопишь, хоть на квартиру хватит?
-Разве что на одну и маленькую.
-То-то же.
-А что мне делать?
-Ко мне иди работать, устрою я тебя, всё-таки племянник. Предупреждаю, что работа дёрганная, часто с мордобоем и пером тыкнуть могут, но получать будешь впятеро. Согласен?
-Спасибо дядя! Я теперь в должниках у тебя до самого гроба!
-Туда не спеши, а то успеешь.
Широко разлил Кожушко реку своей благодарности, а дядя сидел и млел. Нравились ему похвалы. Посидели, набрались изрядно, Николай даже лез руки целовать, чему дядя с явной неохотой сопротивлялся. Шел домой и представлял мысленно, как всё у него закрутится по-новому. Хорошо выходило, даже дух захватывало.
Только мало есть на свете более кратких явлений, чем радость. Через два дня пристрелили дядю на бандитском сборище. Слишком много на себя брал, лез в чужой бизнес и чиновников лечил без учета растущих аппетитов.
Хоронили дядю пышно: резной гроб итальянского производства, горы цветов, венков с полсотни, отпевали отдельно батюшка с певчей, отдельно пресвитер баптистский голосил (у покойного мать была из баптистов). С кладбища отправились в столовую Механического завода. Богатейший стол, не один магазин обтрусили, сотоварищи клялись отомстить и позаботится о вдове с сиротами. После попойки мелюзга отправилась добавлять пивом, а городская элита делила между собой кусок, принадлежавший Беляшу. Кожушко проклинал судьбу-злодейку за такое издевательство. Он ведь успел жену оповестить о грядущем счастье, денег занял под будущие доходы и вот на тебе. Экстренный спуск с благих небес на грешную землю. Рухнули надежды, осталась обида. И на девятый и на сороковой день ходил на кладбище, плакал на могиле, втайне надеясь, что вдруг приметит его кто из авторитетов да пристроит куда. Не заметили, словно пустое место он им.
Снова работа, снова командировки, редкие свидания с любовницей, частые с водкой, вечный вопрос о деньгах. Вот работал бы он в ГАИ или паспортном столе! Вот где золотое дно, особенно в последнем. Работа доходная, хоть и сидячая, главное, чтоб не спиться. Ну, это везде возможно. Или в отделе по борьбе с оргпреступностью зависнуть – вот где берут! Все бандиты им помогают и материально и морально, последнее в смысле девочек. Недаром у любого борца с мафией имущества было на тысячу лет. Столько им нужно было проработать, чтобы купить на зарплату всё это. А таможня! Витька Чухонцев, пацан, два года назад пришел с армии, устроился туда, успел домину вымахать, три машины купить, жениться, развестись, снова жениться. В люди вышел, обедал только в ресторанах, пиджаки от Версаче носил. В таком его и взорвали. Не с тех взятку давил, ошибся, но ведь как жил, подлец! Много, много кусков жирных имеется, но попробуй к ним подступиться. Занято всё, везде блат требуется. А нет.
Подобные мысли мутились в голове Кожушко, мешая пищеварению и отгоняя сон. Жена стала довольно холодно относиться к его ночным поползновениям, говорила мало и всё о том, что у соседок, посуду моют машины, стирают они же, не жизнь, а рай, у неё же от домашней работы руки, как у уборщицы и отдохнуть некогда. Тут ещё и любовница уехала к родственникам в Сибирь. Наступил у Кожушко кризис. Разуверился он в разумности жизни, стал даже философски подумывать, что мол бегают, суетятся люди, а зачем, ведь все умрём. Почувствовал, что потерял почву из-под ног, жизненные цели облупились и сникли. Зачем? Полковником ему не стать, после гибели дяди и в уголовной среде успехов ждать не приходилось. Ради детей? Но у других дети заграницей отдыхают, в академиях обучаются, квартиры имеют, а он что мог?
Долго пребывал Кожушко в терниях самобичевания, хотел даже застрелиться, но когда подумал, как будут радоваться его недруги, тайные и явные, то отказался от самоубийства. Не любил врагам потрафлять. Да и слышал когда-то, что самоубийцам в рай путь заказан, только в ад. Геенна огненная представлялась ему в печальном образе вечного бесхлебного места. Такого хватало и в жизни.
А потом совершенно случайно вспомнил о Сидоре Прокопчуке и вновь воссиял луч надежды. Этот самый Прокопчук у них в отделении служил, низенький, кривоногий, за похождения по бабской части вечно выговоры получал и о карьере даже не мечтал. Сам он был из Егозного, села порождавшего людей очень неспокойных по ****ьной части, в городе влиятельных родственников не имел, прозябал потихоньку, страдая от оброгаченных мужей.
И вдруг, как гром среди ясного неба - пошел Сидор в рост. Заочно окончил институт внутренних дел и за шесть лет достиг полковничьего звания. Развернулся не на шутку, сейчас, правда, был под следствием, но так крал много, то состоял в касте неприкасаемых. Откупится. Относительно взлёта его невиданного ходили самые разные слухи. Вроде по пьянке проболтался он, что продал чего-то кому-то. Одни говорили, что душу дьяволу, другие – почку генералу на пересадку, а третьи просто констатировали, что говно всегда вверх всплывает. Наблюдение верное, но слишком дерзкое, а без чинопочитания в нашей непросвещенной стране может установиться губительнейшее безначалие.
Необычайный блеск Сидора Прокопчука, его взрывоподобный рост от сержанта до полковника и последующее воровство, привлекли Кожушко. Развитым нюхом милиционера учуял он добычу. Не было понятно, что за добыча, какого свойства и как подступиться, но верил, что шанс и нужно не упустить.
Стал Кожушко потихоньку Прокопчука обхаживать, благо тот не упирался. Всё-таки под следствием был, новоприобретенные друзья отдалились, а старые были слишком мелкими по чину и очень завидовали. А тут капитан, поит на халяву. Шесть раз до таких крайних и далее состояний напивались, что видели розовых слонов, цыган-инженеров, хорошего президента и прочие небыли, вплоть до процветающей родины. Мадам Кожушко стала даже супругу скандалы закатывать, в пьянстве и безответственности обвинять. Он лишь молчал, чему нимало способствовала невозможность пошевелить языком.
Деньги таяли, а Прокопчук рассказывал обо всём кроме нужного. Кожушко продал обручальное кольцо и с удвоенной отчаянием энергией принялся искать правду. Как не злодейна судьба, как не пакостна, но и она не смогла устоять перед такой настойчивостью, а главное, верой в собственную правоту. Вера эта является основой для построения многих счастий, независимо от того настоящая она или фальшивая.
На седьмой грандиозной попойке сознался Прокопчук, что по совету своей двоюродной тётки, изрядной ведьмы, ездил он село Маммоновка, что за Глуховым. Там встречался с местным дьяволом, с коим и заключил договор купли-продажи души на условиях скорейшего продвижения по службе. Договор в четырёх экземплярах заверили у глуховского нотариуса. Один экземпляр Сидору, другой дьяволу, третий в Нижнедемонское управление, а четвертый сожгли, так полагалось. Вот что рассказал Прокопчук. И не подумайте, что так гладко. Из смеси всхлипов, чавканья, лобызаний, междометий, союзов и матерщины, состоял этот рассказ, больше похожий на бред. По крупицам собирал сведения, смачивал их слюнёй собственных догадок и так слепил статую информации. Слепил и умилился созданию собственных рук. Вот это да! Нашел! Вытерпев упрёки жены, уснул, а рано утром уже мчал на своём дредноуте по разбитому шоссе в сторону Глухова. К обеду был на месте.
Чем удивила Маммоновка, так это хорошими дорогами и обилием машин с номерами почти всех стран бывшей родины. Кожушко решил, что в селе дополнительно к дьяволу живёт народный целитель, лечащий все болезни и плохое настроение. Опытным взглядом оперативника отметил порядочный возраст скопленной здесь техники. Редко когда новая машина, всё больше ветераны под стать его одру. Это и понятно – богатые лечатся за границей, а кто так воровать не умеет, изыскивает местных Гиппократов.
Проехался Кожушко селом, раз, другой, искал дом с тремя грушами перед окнами, так Прокопчук указывал. Но не то что три, и одной не увидел. Странное было село, почти не было в нём плодовых деревьев, одни клёны пёрли со всех щелей и лопухи поражали размерами да благополучным видом.
Поездив чудным селом, Кожушко остановился у наибольшего скопления машин. Под сто штук их стояло на пустыре перед похожим на казарму зданием с узкими редкими окнами и ржавой железной крышей. Перед широкими серо-непонятного цвета воротами расселась на дубовых бревнах толпа самых разнообразных представителей мужского пола. Опять удивительно, обычно слабый пол не меньше лечится, а тут одни мужики. Может потенцию лекарь возобновляет? Да нет, такие битюги сидят, что видно всё их здоровье и мужская сила. Непонятно. Чтоб прояснить многие неясности пошел Кожушко в люди, точнее к мужичку в синей штурмовке, мирно курившему в “Запорожцу” с ржавыми латками. Поздоровался.
-А что тут за столпотворение такое?
По опыту работы знал, что начиная издалека, можно знать больше.
-Очередь, ждёт народ.
-За чем очередь?
-Будто не знаешь. Не придуривайся мужик, все тут за одним.
-Это к лекарю?
-Какому лекарю! К черту все стоят, душу продавать, вроде не понимаешь!
-Что, вся орава души продаёт?
-Не вся, некоторые в аренду, другие в залог.
-А почему продвижения не видать?
-Один только черт работает, помощников нет. Пока все справки, бумажки заполнит, подклеит, подошьёт, душу осмотрит.
-Зачем это?
-А вдруг она у тебя порченная, бракованная или урезанная?
Как человек привыкший воцарять порядок, Кожушко от таких слов полез насчет морды к мужичку, но тот мигом исправился.
-Иди наоборот, большая у тебя душа, добрая, что же, за всё одну цену платить?
-Другое дело. А как же он осматривает?
-Приборчик специальный имеется. Наведёт тебе в глаза и ждет, пока соответственная лампочка загорится. Синяя - душа высший класс, самую хорошую цену получишь, зелёная - душа похуже, с изъянами, но не серьёзными, а так - парша. Желтая лампочка - плохи твои дела, по бросовой цене придется душонку отдать. Ну а если красная, так это уж не взыщи, совсем у тебя души нет.
-И такое бывает?
-За сегодня только 32 человека и все из чиновников.
Кожушко закурил и думал, оценивал какая у него душа. Вдруг зелено-ламповая или, не дай бог, желто-ламповая. О красной он не думал, так как любил детей и попугайчиков – что уверенней может свидетельствовать о наличии души? Потом если продать душу так доступно, так скоро сюда всё отделение явится и станет полковником, кем же тогда командовать будет? Вышла обычная ситуация – чем больше исследовать, тем больше вопросов. Он подождал пока мысли его прекратят бешеный бег в голове, утихомирился и продолжил разведку.
-И чего больше просят за душу?
-А что сейчас попросишь? Это раньше можно было за душу карьеру сделать, власть и деньги большие приобрести. Кто тогда подсуетился, сейчас на первейших постах обретаются, воруют кусманы, некоторые даже до президентов доворовались! А сейчас вал пошел, столько душ предлагают, что никак хорошей цены не получишь. Упустили мы шанс подняться, теперь по мелочам выгребаем.
-Это сколько же?
-За синюю долларов 250, а если девственник, то и все 300 можно околпачить, за зелённую от сотни до двух, смотря по дефектам. Ну а за желтую лучшая цена полтинник и то если вместе с совестью. Тем, у кого красная лампочка, дают булочку с сосиской и сто грамм для успокоения. Такие вот расценки.
Кожушко отошел и сел на землю около машины, обхватил голову руками. Опять, опять его надежды рушились до основания. Он ведь мечтал о полковничьих погонах или тысяч 15 долларов, а теперь всё коту под хвост. 250 долларов, да он на хмеление этой сволочи Прокопчука сотню расходовал! А дорога ещё. Притом неизвестно дадут ли и 250.
-Какие кроме девственности качества в цене?
-Говорят мечтатели хорошо идут.
Мечтателем он был, но с изрядной долей порнографии – неизвестно как это черт воспримет.
-А если я совесть продам, сколько дадут?
-Совесть сейчас вовсе не в цене, честь тоже. Больше тридцатки не получишь. Вот если бы мозги, так их по приличной цене принимают.
-Сколько?
-Только молодые берут, до 25 лет.
-Черт! Слушай, а насчет души давно такое обесценение случилось?
-Года с девяностого. Кто тогда успел душу сдать, тот и на коне. Правителя областного знаешь?
-Кто ж этого ворюгу не знает!
-Так он из соседнего села родом. Пронюхал в свое время про приемный пункт и прибыл с душонкой своей. Сейчас бы за неё чепуху дали, долларов пятьдесят, а тогда целую область.
-Мать честная, так у президента же теща из этого села!
-А ты думал одним жополизством в люди выбился? Первым не иначе на приём попал и вот куда залетел с его то соображением.
-Ты что его знаешь?
-Нет, по делам сужу. А премьеры? Все как один тут побывали.
-Чего ж они недолго сидят в должности?
-А зачем? Навороваться и так успевают, что аж отрыгивают на благотворительность крохи. Притом сколько их душу продало с прицелом на премьер-министра, надо же хоть часть удовлетворить.
-Остальные как же?
-В послы или министры.
-Наш тоже отсюда?
-Все, кроме министра обороны, тот исключительно благодаря жополизству возвысился.
-Вот если бы тогда сюда попасть! Только кто ж знал!
-Знали люди, теперь во дворцах сидят. Мне местные рассказывали, что тогда и из Москвы и из Средней Азии и с прочих местностей приезжали орлы. Редкие, но меткие.
-Разве местные ещё тут остались?
-Горсточка, богобоязненные были, опасались дьяволу душу продавать, теперь кинулись, но поздно, больше из гордости душу сохраняют, не хотят по дешевке уступать.
От обиды и по привычке хотел Кожушко мужику морду набить, но сдержался. Без дубинки и не в форме. Закурил. В голове ничего больше не бегало, только тоска валялась всюду. Едко себя критиковал, крушил мечты и упования. Хотел любовниц ещё помоложе вытребовать. Как же! Идиот, потратил много, получит мало и кучу времени убил. Бизнесмен! А эта сволочь Прокопчук! Не мог сразу рассказать, водил за нос, издевался. Тоже, видать, припозднился, не а генералы, а всего лишь в полковники выбился. И ведь дурак Сидор смог, хоть кусочек отхватить, а он, умный, в свинячий голос приехал. И кто после этого дурак? Он дурак. Обидно было такое осознавать и побил бы мужика. Всегда на работе так успокаивался, приведут пьяного или бомжа, отходит его в полное удовольствие и легче становится, человеком себя чувствует. И сейчас бы душу облегчил. Уже занёс руку над мужичком, но тут шум у ворот поднялся. Галдели мужики, руками махали, спорили. Кожушко туда.
-Что случилось?
Теплилась надежда на чудо. Хотя бы маленькое.
-Ну черти, так черти! Снова цену снизили! На 20%. Дурят гады! Ладно правительство, а то и эти туда же!
Вот тебе и чудо. Кожушко переполнился злобой и понял, что если сейчас никого не измордует, то лопнет и умрёт. Мордовать в толпе опасно было, а обида искала выхода. Заорал неожиданно даже для себя.
-Сволота! Бей их!
Вопль этот послужил искрой для бумаги человеческого возмущения. Толпа обрадовалась появлению вождя и бросилась с криком на ворота. Немного походило на штурм Зимнего, но без женского батальона. Миг, другой и толпа проломила ворота, хлынула во двор, подбирая камни и колки. Зазвенели окна, затрещали двери.
-Сюда давай эту сволочь мохнатую! Бей их! Жиды проклятые! Рогоносцы!
Кожушко метался по дому, вроде искал дьявола, но сам присматривался по сторонам, надеясь обрести хоть что-то. Черта нашли в шкафу с копиями договоров. Тащили по красивым евроремонтным коридорам и били. Вытащили на свет божий. Черт был смугл и в своем аккуратном пиджачке походил скорей на лицо кавказской национальности, зачем то переодевшееся из вечного спортивного костюма. Только аккуратные рожки, цветочками выглядывающие из волос, напоминали об истинной личине этого существа.
Пиджак разорвали, следом и рубашку, обнажив белесой и плешивое тело с магическими татуировками. Кто-то схватил облезлый хвост, заканчивающийся озорной метёлкой. Увидев эту мерзость люди вспомнили, что православные, а несколько татар, что правоверные, и стали яростно истреблять нечистую силу, особенно ногами. Сбегали за топором, заточили кол, хоть кленовый, но острый. Его водворили в сердце нечистого, а сверху посыпали чесноком, выковырянным из буженины. Когда Кожушко добрался, чтобы дать волю своему праведному гневу, то в теле черта уже не было ни капли жизни. Лежал потоптанный и мёртвый. Народ тем временем ломал контору, но наткнувшись на дореволюционную крепость стен, отступил, предпочтя поджечь мерзкое строение, в котором пошли прахом их смелые мечты. Начали разъезжаться, перед тем наказав аборигенам воздвигнуть на пепелище часовенку. А те горько плакали. Душу продать не решились, так хоть кормились с приезжих, теперь никто сюда и не заглянет.
А Кожушко ехал домой в приподнятом настроении. Как же не радоваться, если и душу сберёг и нечистую силу извёл да ещё спёр из конторы пачку долларов, больше трёх тысяч по предварительным подсчетам. Ух, молодец! Пока мужики здание громили, он себе убытки с лихвой возмещал.
-Есть всё-таки бог на свете, есть! - думал он и сердце его улыбалось вместе с ним этому благому утверждению.