До глупости сжат закон земной,
Останется он таким:
С другим – это то, что со мной,
Но только со мной другим…
Город был полон, но люди, казалось, вовсе не замечали смеха небольшой компании, что расположилась в углу перехода. Публика, уже привыкшая к этому искусственному фальшивому смеху, к вычурным манерам и к неправдоподобным узким зрачкам, проходила мимо, лишь про себя порицая поведение распутной молодёжи. Прохожие отворачивались: им не было дела до крохотных зрачков и скрюченных тел; смешно становилось даже от одной мысли, что кто-то подойдёт к этому «смешливому углу» и будет уговаривать подумать о будущем. О последствиях, скорее всего.
Теперь этот угол пустует. Точнее, его место занял ларёк с книгами, но сладковато-дымный запах, царивший на протяжении всей истории «смешливого угла», не скоро растворится в канализационном отверстии грязного перехода метро…
От шумной компании медленно отошла рыжеволосая девушка в чёрном капюшоне, наполовину закрывавшем её бледное лицо. В нём она была похожа на Смерть, что постоянно живёт среди «смешливых компаний», в сущности – ближайший сосед каждого, волей-неволей влипшего в эту чёрную, затягивающую смолу. Движения её были вялыми, она пыталась идти, но что-то её удерживало. В тот момент девушка хотела покинуть прежних знакомых, друзей по несчастью, стремилась вернуться к той беспечной жизни, которую когда-то оставила. Но идти ей было некуда: дома погром, вечные придирки отчима и непонимание матери, редко бывающей дома, битые тарелки, запертые ванные комнаты и постоянная атмосфера унижения и обиды.
«Ты – подросток, - шепчет она, - никому твои проблемы не нужны: чужим ушам и своих пока хватает. Ты заблудилась по дороге от теплоты дома до унижения подворотни. Ты – никто, поэтому сама справляйся с внезапным снегом, так не кстати оказавшемся на твоей голове».
Подростки – это особенная группа людей, такая ранимая, ещё не сформировавшаяся, не определившаяся в нашей шаткой жизни. Эти человечки так ничтожны, так обидчивы, что любое оскорбление, двусмысленная реплика смещает их и без того неустойчивое равновесие. Они слишком просто сбиваются с истинного пути и идут маршировать по чужим шпалам, то и дело падая на острые рельсы, подчас оказывающиеся под высоким напряжением.
А ведь однажды пройдёт юношеское стремление к самоутверждению, и нарочитая грубоватость с напущенной развязанностью исчезнет, тогда появится чувство ответственности за самого себя и за свои поступки. Этот переход до такой степени сложен, а когда ещё и помочь не кому, тут уж и возникают длительные депрессии, неприятные переживания… Почему-то их пытаются стереть белым ядовитым порошком и тонкой заострённой иголкой. Это ли есть тот самый выход?…
Девушка волочилась по ровной дороге. Навстречу ей мчались машины, сначала нервно сигналящие, потом, полагая, что существо впереди слушает плеер, беспрестанно мигающие фарами, затем, понимая, что и это бесполезно, им приходилось резко тормозить во избежании летального исхода. Самонадеянные водители часто игнорируют последнюю стадию. Это тянет за собой всё тоже безразличие смеющихся подростков, вздохи вечно недовольных и снующих под ногами старушенций.
Девушка прошла под аркой, которая казалась ей падающим небом, завернула за угол, споткнулась о разрушенный бордюр, но всё-таки удержала равновесие и не пропахала лицом асфальт.
Она чувствовала себя свободной и защищённой, независимой и вполне самостоятельной. Другой мир, злой и грубый, распутный и низменный, остался на другой стороне улицы. Она раньше была его частью, теперь он для неё более не существовал. Девушка подожгла свою кровь мутной кислотой, не важно, что кровь теперь течёт против часовой стрелки, не важно, что земля уходит из-под ног, что краски приобретают какой-то новый, доселе неизвестный оттенок. Раньше она не замечала, что вокруг так много прекрасного, так много чистого цветного воздуха, что задохнуться просто невозможно. Его должно хватить на всех, даже останется чуть-чуть. Зачем куда-то уезжать? Путешествие вокруг земного шара можно совершить сейчас: захочешь солнце – вот она, Африка, захочешь единственную европейскую колонию – вот Гибралтар. Только захоти, только попробуй. А то, что люди в белых костюмах и резиновых перчатках называют «галлюцинациями» ей как-то было наплевать.
Узкие зрачки на фоне её огромных карих глаз были похожи на чайку, едва заметную с песчаного берега, парящую в ночном небе над бесконечностью океана. Она будет лететь, пока не устанет, пока не иссякнет в ней запас сил, подстать возрасту. Птица может отдохнуть на кульминационной вершине вертикальной скалы, возвышающейся над океаном, может вздохнуть на буйке, шатающемся на волнах, а потом – лететь дальше, красуясь над бескрайним океаном. Только вот чайка, если поймёт, что лучше бы вернуться – непременно вернётся, а зрачки в глубине глаз всегда будут хотеть большего, до тех пор, пока совсем не скроются под тяжестью век.
Внезапно девушка остановилась: то ли сил не хватало идти дальше, то ли в её крохотном разноцветном мирке появилась какая-то преграда. Она смеётся над мыслями, понятными только ей одной, уже не ищет сострадания и помощи. Всё уже достигнуто. И это успело за сравнительно короткий срок разлиться по всему телу, передвигаясь стремительно и разрушая всё святое, что некогда было частью её души. Окружающее кажется сном, причём не кошмаром, а сказкой, такой радостной и приятной, оставленной в далёком мгновении детства.
Бездонный взгляд девушки в чёрном капюшоне сосредоточился на парне, что устало шёл по направлению к ней. Он в недоумении смотрел на неё, полагая, что это – плагиат смерти, только вот косы не хватает, а всё остальное: чёрный балахон с капюшоном, мертвенно-бледное выражение лица, высокий рост, - подходит. Да ещё и какой-то специфический запах… гвоздики, сладкой гвоздики.
Но девушка не видит удивлённого молодого человека, она смотрит сквозь него, будто находится в параллельном измерении, где всё дозволено, где нет преград. Она замечает лишь оранжевые краски, которые маячат по тёмно-зелёному фону; они не смеются над загвоздками рыжеволосой девушки, а наоборот, улыбаются ей, помогая идти, из последних сил поддерживая её. Тщетно…
Сильный порыв ветра откинул чёрный капюшон, и длинные рыжие волосы выпрыгнули наружу пытаясь, вдоволь насладиться внезапной свободой.
Девушка повернулась лицом к парню и, будто симулируя французско-придворный обморок, упала на асфальт. Но всё-таки он успел подхватить её гибкое тело, и тяжёлую голову.
Рыжие волосы до сих пор играли с ветром, который развевал специфический запах гвоздики, от них исходящий.
Девушка задыхалась: слишком много защиты, слишком много свободы. Её по-детски наивный склад ума, ещё не сформированный вполне организм, желание запретного, жажда неизведанного, - всё это привело к чередующимся цветам: синих костюмов с красно-белой машиной, попеременно меняющимся звукам: кричащей сирены и едва слышимого биения собственного сердца…
Дорога. «Скорая». Вздох.
Ухабы линии на мониторинге постепенно сменились на ровную трассу, по которой теперь никогда не сможет проехать даже самый свободный от предрассудков автомобиль.