Я шел берегом моря. Солнце светило мне. Море смеялось и пело.
Никого не было кругом на целые тысячи миллионов верст. Только море, солнце, чайки и я. Рыбачьи сети сушились поодаль, но рыбаков в этот час, в этот день, в это тысячелетие здесь не было. Рыбаков здесь быть не могло. Я бы им просто не позволил здесь быть.
Я шел дальше, пребывая в полной гармонии с солнцем, морем, чайками и самим собой. Клочьями белой пены колыхались на волнах чайки. Волосы твои, выгоревшие на солнце, почти белые, показались мне сначала тоже перьями чайки. Я продолжал идти, и взору моему открывалось все больше - сначала смутные очертания крепкого девичьего тела - ты резвилась в волнах, ты купалась обнаженной, потом гордый абрис лица, ты притворилась, что не замечаешь моего приближения, лукавый, брошенный вскользь взгляд голубых глаз, и все эти милые подробности, загорелые, обласканные морем и солнцем впадинки и выпуклости, ты перевернулась на спину, прикрыла глаза, вода поддерживала холмики твоих грудей, и по достоинству я мог оценить их идеальную куполообразную форму. Так вот почему я всегда чувствую смутное волнение, глядя на эти храмы. Напоминание... Или предчувствие... На ходу я начал расстегивать рубашку, сбросил ее на песок, туда же отправились солнечные очки, часы, джинсы... Ты не двигалась, лишь едва заметно шевелила ногами, поддерживая себя, свое великолепное, полностью загорелое, без этих смешных белых полосок на груди и на бедрах, тело.
Сбросив все, до последней нитки, уподобившись ветхозаветному Адаму, я ринулся в волны. Ты ждала меня, лишь глаза твои приоткрылись чуть шире, когда мои руки коснулись твоих ключиц. Я наклонился над тобой, оперся на твои плечи, вкладывая весь вес своего тела. Голубые глаза широко открылись, потом твое лицо скрылось под бурунами пронизанной пузырьками воды - ты взбила руками пену, потом, крепкая, сильная, как настоящая русалка, только без чешуи, только с двумя ногами, с этим волшебным холмиком, покрытым светлыми, тоже чуть выгоревшими на солнце волосками... Сильная, ты вывернулась, выплыла, встала на хрящеватое дно. Малышка, мне едва до уха. Вода стекала с твоих волос, кончики их плавали, словно водоросли. Когда я обнял тебя, ты прошептала - дурашка, что же ты творишь. Рука твоя как будто невзначай коснулась жезла моей страсти, твердого и горячего, я чувствовал это даже в воде, еще немного, и она бы закипела. А что поделать, я некрофил - прошептал я в ответ и, сдавив ее в своих железных объятиях, опустил в смертельную купель.
Никого не было кругом на целые тысячи миллионов верст, только тихо колыхались на ветру рыбацкие сети, видавшие на своем веку еще и не такое. Рыбаки обнимали своих подруг, рыбаки пили терпкое красное вино в припортовых кабачках.
Море смеялось.