Глава 1
Свет включили в полночь, надо было уходить. Шаркая босыми ступнями и держась рукой за стенку, на кухню мед-ленно и неотвратимо входил Егор Кириллыч с тапочкой напе-ревес.
«Опять старый хрен бдительность проверяет», – поду-мал Петрович, находясь в это время под мойкой, куда успел заползти в последний момент.
«Опять ушел паразит» – с тоской и затаенной радостью пробормотал Егор Кириллыч. Подобные проверки он устраи-вал в любое время дня и ночи, чтобы Петрович не терял бди-тельности. Благо стариковская бессонница и постоянное пребывание в четырех стенах тому способствовали.
«Выходи, зараза, будем чай пить» - сказал дед, стоя у плиты с чайником в руках. Тапочка была уже на ноге. Из-под мойки показался длинный черный ус, затем второй и спустя несколько мгновений на свет выполз большущий черный та-ракан и неспешно с достоинством пополз к старику. В случае чего, готовясь быстро отскочить, потому как дед, невзирая на брезгливость, мог и ладонью садануть, сказав при этом одну из сакраментальных фраз типа: «Враг не дремлет», «А ты, пионер, не спи…»
Словно угадав, о чем он думает, Кириллыч вымолвил: - «До утра брэк, а там посмотрим». И накрошив на стол хлебных крошек, он капнул в блюдце несколько капель воды, и поставил перед собой чашку ароматного цейлонского чая.
Медленно прихлебывая, чай и немного причмокивая, Егор Кириллыч высказал: «Вишь, Петрович, какая жизнь-то пошла. Мог ли я – старый коммунист Невструев - дожить до такого позора. Совсем страну до ручки довели гады. А ведь вот дожил, и больно, ох как больно мне все это видеть. Прям хоть опять иди, революцию делай, да вот силы уже не те».
Внезапно оставив крошки, Петрович, пробежав по пальцам старика, уселся у него на ладони и плавными касаниями усов стал легонько его поглаживать.
«Ты все такой же гусар, Петрович», - сказал дед, легонько прикоснувшись мизинцем левой руки к длинному и выцветшему усу таракана.
«Какой же ты все-таки черный, - прошептал старик. - Как друг мой, Сашка Петров, такой ж был чернявый. Да-а, никого война проклятая не пощадила. А может и хорошо, что не видит он бардака этого. Ну да ничего, скоро свидимся мы с ним».
Беспокойно зашевелив усами, Петрович подумал: «Да что ж ты говоришь-то дед, мы с тобой еще повоюем. Ведь с самого Арбата, с 50-х вместе лаптем щи хлебаем. Нам арбатским раскисать ни к чему, хоть и нету ни Арбата того, ни дома нашего в Резчиковом переулке».
«Да я не кисну, не беспокойся, просто хорошо знаю, что будет дальше, - отвечая на его мысли, проговорил Егор Ки-риллыч. - Нельзя тебе Петрович одному после меня оста-ваться. К своим тебе надо, хоть и рыжие, но корень-то один, а иначе пропадешь».
Подобный разговор был для них не в новинку. И молча, глядя друг на друга, они принимали мир таким, каков он есть. Ясно понимая одно, что таких посиделок может больше не быть.
«Ну да ладно, бродяга, давай спать» – и, ссадив Петровича на стол, старик неспешно побрел в комнату.
Глава 2
Спать не хотелось совсем, а на душе было пасмурно.
«Иди к своим, пропадешь, да какие они мне свои седьмая во-да на киселе» - думал Петрович.
«Моих уж нет давно – были да сплыли» – как сказал бы Митрофан. Вот с кем бы поговорить не мешало так это с ним – решил Петрович и, доползя до туалета, пополз вверх по стояку на 6-ой этаж, где жил его старый друг и идейный про-тивник, – домовой Митрофан.
Минут через десять, еле шевеля усами и подергивая крыльями на спине, Петрович, наконец, дополз до цели.
«Чего совсем упыхался, старикашка?» - прошелестел из темноты чей-то хрипловатый и надтреснутый голос.
«Не совсем, но упыхался, еле выдохнул Петрович».
«Подожди, щас лучину запалю, так оно уютнее будет» - сказал Митрофан и, негромко покряхтывая, чиркнул спичкой. И в слегка подрагивающем пламени лучинки стали видны почти, что человеческие пальцы, покрытые серым выцвет-шим мехом. Собой Митрофан напоминал не то кота, не то медвежонка, но при этом имел не характерный для них се-ребристо-серый цвет и рост не более двух ладоней.
«Все никак к лампочке Ильича не привыкнешь, пень трухлявый» - уже в который раз подначил Петрович, ехидно покачивая усом.
«Сдался мне твой коммунист проклятый» – не зло и скорее по привычке буркнул домовой.
«Молоко будешь, Петрович?» – негромко спросил Мит-рофан и, не дожидаясь ответа, достал маленькую деревян-ную плошку, налил в нее молока, немного не долив до краев.
«С хлебом сегодня туго, а на бучу сил нет, так что при-дется старой горбушкой обходиться. Да ничего как-нибудь справимся, – прошептал Петрович. - Не впервой. Это точно – подтвердил домовой.
«Мой-то Кириллыч, два дня на улицу не ходит»
« А что с ним – спросил Митрофан.
«Да прихворнул немного, сердчишко шалит, ноги опу-хают».
«Да у меня тоже нонче в боку закололо, чуть не взвыл» – сказал Митрофан, и воцарилось молчание.
«Ты про какую это бучу говорил Митрофан» - нарушил тишину Петрович.
«Да, так приходится иногда устраивать» - сконфуженно обронил Митрофан.
«Хозяин-то наш Пал Степаныч, как преставился в прошлом годе, так сын его с невесткой совсем оборзели. Ни молочка на ночь не оставляют, ни краюхи свежей не положат, как будто и нет меня. Совсем охальники Покон не чтут.
А тут как-то по ящику говорящему они дрянь какую-то смотрели «Буйство духов» называется. Ну я им и устроил буйство это самое, чтоб знали паразиты, на ком дом держит-ся.А то, как порядок в доме блюсти, пыль убирать, от ва-шего брата (ты уж прости) дом хранить, да от крыс всяких – так Митрофан. А как хоть корку хлеба мне, так нету. Что, ска-жешь не прав? – прищурился Митрофан, устремив присталь-ный взгляд золотых глаз на Петровича».
«Да прав – прав, нешто не понимаю?» – ответил Пет-рович, горестно наклонив усы. Оба притихли.
«А Кириллычу твоему на солнце бы, молочка парного, баньку бы, воздуха свежего, глядишь и полегчало бы».
«Хорошо бы, да вряд ли это получится - вздохнул Пет-рович,- адельфан с алахолом поближе».
«А раньше в деревне как хорошо было: дом, хозяйство, корова – все как у людей. Сын все упрашивал, – продавай дед дом, езжай в Москву, вместе оно легче, трудно ведь одному в деревне-то. Конечно, непросто было, да еще в Сибири на пустом-то месте начинать, но потом-то нормально стало, - печально вздохнул Митрофан».
«Вас туда при коллективизации, что ли наладили?» - спросил Петрович.
«При ней родимой спокойно молвил Митрофан. Мы ведь с Пал Степанычем сами-то с Тамбовщины. Тогда как раз после Антонова лютовали большевички. Мы еще дешево отделались, иным везло меньше. Я его мальчонкой босоногим помню. Путь с ним до Иркутска проехал под ним и обосновались, – сказал Митрофан».
«А я с Кириллычем с 52-го, мы тогда в Резчиковом переулке в коммуналке жили. Я только на свет появился, в спичечном коробке жил. Наши к концу 50-х пропали – оглаеды эти рыжие пришли, – задумчиво проговорил Петрович. Естественный отбор, так мне дед объяснил.
Вроде был такой мужик –Дарвин, так он про это толко-во писал. А, по-простому говоря, – выжили нас, да и все. Даже бумагу и ту гады жрать научились, – высказал Петрович. И почему тогда Кириллыч именно меня из той кладки за плитой взял – ума не приложу».
«Стало быть, судьба - проронил Митрофан. А дед твой всю жизнь так на заводе и отпахал? –спросил он. На ЗИЛе, мастером, подтвердил Петрович, мог бы и выше, но …
Всю жизнь он свою фамилию оправдывал, за правду боролся. Вот и награда за труды – однокомнатная в нашем панельном.
«Да-а, дела, - проговорил Митрофан, а чего он у тебя неженатый?».
«Сложилось так, жизнь штука сложная, мотнув усами, – сказал Петрович».
«Вот и нашей бабки уж пять лет как нету, - обронил Митрофан.
И замолчав, оба уставились в окно, через которое падал равнодушно-холодный свет луны и электрических фонарей.
Глава 3
«Последний год я часто смотрю в ночное небо - неожи-данно тихо шепнул Митрофан. Над нашим домом иногда видна вон та красивая звезда, она светит так ярко, - посмотри Петрович.
Я весь год на нее смотрю, а вчера вот сочинил стихи послушай
Холодный свет звезды,
Сияет в вышине.
Все истины просты,
Они понятны мне.
На свете я один,
Последний домовой.
Но сердцем я един,
С далекою звездой.
Пусть поседел мой мех.
И взгляд не так горит.
Но свет ее для всех,
Он вечностью пьянит.
Мой путь был непростой.
Но я приду к тебе.
Я звездный домовой -
В небесной скорлупе!
Внезапно обрушившаяся тишина показалась Петровичу необыкновенной. Он смотрел то на Митрофана, то на звезду за окном и в душе рождалось что-то, чему он не мог дать на-звания, но оно было прекрасным и ради этого стоило жить.
Тихо шепнув спасибо, он пополз домой.
А Митрофан все также смотрел в окно, где ярко сияла она…