Разлом

 

 Подполковник в отставке Егор Степанович Передерий мастерил рукомойник. Он выбрал двухлитровую пластиковую бутылку из целой "поленницы" подобных в дальнем углу гаража, срезал днище и надолго задумался: из чего же сделать главную деталь -- так называемый "сосок"? В конце концов, он приспособил большой гвоздь, насадив на оба его конца пробки, которые вырезал из толстой пористой резины. Затем он прикрепил рукомойник к внутренней стороне гаражных ворот, налил воду и вымыл руки. Удовлетворённо улыбнувшись, Егор Степанович посмотрел по сторонам, но в проезде между двумя длинными рядами гаражей никого не было. "Рано ещё, -- подумал он с сожалением, -- да и солнце жарит немилосердно. Через часик-другой начнут съезжаться". Он опустился на низенькую скамеечку и задумчиво посмотрел на рукомойник.
"А она говорит, что захламил весь гараж, -- подумал он о жене. -- Никогда нельзя знать заранее, на что может сгодиться та или иная вещь". Егор Степанович почти с умилением вспомнил, как жена несколько раз выбрасывала из гаража свои старые рваные босоножки на толстой подошве, а он потом доставал их из мусорного контейнера и перепрятывал. Вот теперь одна подошва и пригодилась для рукомойника. До чего женщины глупы и расточительны! А как она его изводит бутылками. Он бросил любовный взгляд на "поленницу". Верхние ряды уже возвышались над "Москвичом". "Ведь каждый раз для постного масла берёт новую бутылку, старую не хочет мыть. А где взять новую? То-то же!"
 Егор Степанович не мог пройти равнодушно мимо лежащей на земле пластиковой бутылки, а их по территории кооператива столько разбросано! Правда, приходилось подбирать бутылки и пробки по отдельности. Но не было ещё случая несовместимости. Он знал, для чего собирает бутылки, но пока даже жене не говорил об этом.
-- Привет, Степаныч! О чём задумались? -- Овсянников, опрятно одетый коротышка  с крупной головой и непременным галстуком, хозяин гаража наискосок, проследил за взглядом Егора Степановича и поправил очки в тонкой золотой оправе. -- О-о, это Вы здорово придумали! А я и не догадался, вечно мучаюсь с этим умыванием.
-- Здравствуйте, Валерий Петрович. Да, полезная вещица получилась. Милости прошу, можете пользоваться. Я вот сижу и думаю: моя-то считает, что я свихнулся после того, как наши сбережения пропали. Говорит, что я прямо Плюшкиным стал. Я ведь рассказывал Вам, что у нас на книжке было отложено семь тысяч рублей, мы собирались купить…
-- Да, Степаныч, я помню. А Андрей ещё не заезжал? Я тут привёз бутылёк пива холодного, ну и жара!
-- Андрей Геннадиевич ещё не заезжал. Но вот-вот должен подъехать. Он обычно в это время возвращается.
-- Пойду пока закачу велосипед в гараж. И приходите с Андреем ко мне, посидим, пивка попьём.
Вскоре рядом с гаражом Овсянникова притормозила белая "Волга", подняв клубы пыли. Из машины выскочил Клюкин, метнул взгляд в сторону гаража Егора Степановича и сразу же направился к багажнику. Он с усилием начал вытаскивать какой-то угловатый тяжёлый предмет, обёрнутый рабочим халатом. Мокрая рубашка прилипла к сутулой спине, по лицу струился пот. Только он приподнял этот предмет, как услышал весёлый возглас.
-- Помощь не требуется?
Клюкин резко отпустил таинственный груз и захлопнул багажник. "Чёрт принёс, -- подумал он раздражённо. -- Будто специально караулит".
-- О-о, Степаныч! Рад Вас видеть. Как Вы тут выдерживаете в такую жару? -- на малиновом лице Клюкина появилось некое подобие улыбки.
-- А мы, Андрей Геннадиевич, люди военные, нам не привыкать.
Клюкин окинул завистливым взглядом подтянутую, спортивную фигуру Егора Степановича и злорадно отметил про себя, что светлая фуражка покрылась пылью. "Хрыч старый, лет на пять старше меня, а силён, как бык. Зато все волосы повылазили, потому и фуражку не снимает. Кожа на голове, наверное, сварилась. Вот придурок! Интересно, а спит он тоже в ней?"
-- Кого я ви-и-жу?! Мужики, валите ко мне, у меня пиво холодное.
 Овсянников стоял на пороге своего гаража и радостно улыбался. По счастливому выражению его лица было видно, что он уже хлебнул из заветной бутылочки, которая всегда была под рукой. Оба приятеля прекрасно знали, где он её прячет.
 -- А у меня рыбёшка есть, сам наловил и высушил. Может, чего покрепче прихватить? Я мигом, в погребе уже две недели на травках настаивается, чистая, как слеза.
-- Нет, Степаныч, я пить не буду. В такую жару -- это самоубийство. И Вам не советую. Вот пиво холодное -- другое дело.
Клюкин направился в гараж Овсянникова, на ходу снимая мокрую рубашку.
-- Ну и ладненько, я же не настаиваю, -- Егор Степанович поспешил следом, доставая из бездонного кармана брюк янтарную воблу.

-- Слышь, Валер, а чего ты гараж не сдаёшь? Сам же говорил, что денег нет, концы с концами едва сводите…
Клюкин недоумённо пожал плечами и кинул оценивающий взгляд на новенький мотоцикл с коляской.
-- А куда я дену мотоцикл? -- Овсянников вздохнул и принялся было чистить воблу.
-- Валерий Петрович, я её уже снял, кожицу, -- вмешался Егор Степанович.
-- Да? -- Овсянников взял нож и стал делать на рыбе засечки, стараясь разрезать её на три равные части.
-- Я тебе ещё десять лет назад говорил, чтобы ты его продал. На курсы ты не пошёл, так зачем держать? Ты ведь и покупал его тогда, чтобы перепродать. Раньше это такой дефицит был! А теперь тебе за него и полцены не дадут.
-- Жалко, -- коротко ответил Овсянников и почувствовал обиду, уловив насмешку в голосе Клюкина. 
"Не буду же я объяснять этому пню, что для меня значит мотоцикл, не поймёт. Уже третью машину меняет: купит -- продаст, купит -- продаст… Ни к кому и ни к чему привязанности нет. Глупый, чёрствый мужлан, хотя сразу и не догадаешься, что он в жизни ничего не читал, кроме объявлений в газетах, -- подумал он, и губы дрогнули в презрительной усмешке. -- У меня больше никогда не будет подобной вещи, слышишь?! -- чуть не закричал Овсянников и покосился на красное лакированное крыло мотоцикла. -- Это у меня пик благополучной жизни, память о временах, когда я был человеком, -- взывал он мысленно к тому, чего, знал, нет у Клюкина. -- Ты даже не представляешь, из какого убожества мне пришлось выкарабкиваться. Лучше вообще не родиться, чем иметь отца-пропойцу. А я вырвался! Ослеп, просиживая  над книгами, но стал прилично жить. Купил мотоцикл. На тебе, всё рухнуло. Работы нет, подработать негде -- молодые наступают на пятки. От объявлений тошнит, везде требуются специалисты с опытом, но до 35 лет, -- в носу подозрительно стало пощипывать. -- Прежняя жена ушла к богатенькому, у него "Жигуль" и три собаки, таксы рыжие. Один мой красавец и остался от прежней жизни. Ни за что не продам! Пусть меня и похоронят с ним".
Услужливое воображение тут же подсунуло Овсянникову картинку предстоящих похорон. Он увидел такой котлованище, что едва не рассмеялся вслух. Забыв, что монолог был внутренним, он уже хотел посоветовать приятелям уложить его в коляску мотоцикла, а не в гроб. А когда представил себе траурную процессию во главе с Клюкиным, который ведёт под руку безутешную вдову (а как же!) и искренне скорбит о безвременной "кончине" мотоцикла, не сдержался и захохотал.
-- Валерий Петрович у нас молодой папаша, для сына бережёт, -- намекнул Егор Степанович на маленького сына от второй жены и тоже засмеялся.
-- Степаныч, ну что Вы за околесицу несёте? Вы бы ещё сказали, что внуку. Валера, ты хоть и начальник отдела, но я удивляюсь твоей тупости. Через пару лет этот мотоцикл можно будет на свалку выкинуть.
-- А что ты так печёшься? Небось, уже нашёл клиента и проценты подсчитываешь, а? А куда я мебель дену, кондиционеры? -- Овсянников кивнул на интерьер и, подбоченившись, уставился на Клюкина. -- Может, ты купишь всё скопом?
-- А на фиг мне списанные канцелярские столы, чертёжные доски и кондиционеры, которые можно только краном поднять? Для тебя же, дурака, стараюсь, вижу, что до ручки дошёл.
-- А что ещё я мог взять из этой … шараги?! Виртуальный начальник виртуального отдела. Вот только работы нет, даже виртуальной. Да если б не эта проклятая перестройка, я бы сейчас тут с тобой и не сидел!
-- Между прочим, я тоже не всегда был сторожем, и… -- Клюкин чуть было не начал хвастаться своими предками: как-никак дед его был офицером царской армии, так что ещё неизвестно, кто бы с кем не сидел за одним столом в иных обстоятельствах… "А зачем? -- подумал он скептически. -- Во-первых, это производит нужное впечатление только на баб, а во-вторых… ведь эти быки вполне состоялись в той, прежней жизни: один дослужился до подполковника, другой тоже какой-то там институт окончил, а я? Ну не тянуло меня к учебникам! Нет, не стоит подбрасывать дровишки в костёр тлеющих Валеркиных амбиций".
-- Ну да, пардон, ты, наверное, был экспедитором. Судя по твоим замашкам.
Пока Клюкин раздумывал, стоит ли обижаться, Овсянников ловким движением выхватил из-под стола бутылку и отхлебнул глоток. Спрятал назад и наморщил лоб, глядя на Клюкина и как бы припоминая что-то.
-- Благодетель выискался. Ты думаешь, я не знаю, кто мне на воротах нацарапал?
-- На каких воротах, что ты мелешь?! -- Клюкин изумлённо смотрел на Овсянникова.
--  Я ведь только вам тогда рассказал, что нашёл велосипед за гаражами, на свалке. И надо же было мне, дураку, похвастаться! На следующий день прихожу, а на воротах мелом: "Положи туда, где взял. Убью ворюгу!" И подпись: "Ларик". Я ещё подумал, откуда ему знать обо мне? Но, на всякий случай, месяц не показывался в гараже.
-- И что, вернул? -- спросил с любопытством Клюкин, припоминая события пятилетней давности.
-- А то ты не знаешь! А на чём же я, по-твоему, сейчас езжу? Я только потом допёр, что это ты. Смотрю, Ларик здоровается, всё вроде нормально. Значит, твоя, думаю, работа. Это ж надо быть такой сволочью!
-- Дорогие мои, по-моему, вы сегодня перегрелись на солнце. Пиво -- холодное, жизнь -- прекрасна, давайте лучше…
-- Степаныч, у кого она прекрасна? Думаете, я не видел, как Вы, полковник запаса, бегаете по базару с табличкой на шее "Продам полушубок белый, в хорошем состоянии"?
-- Да не полковник я, а под… -- начал было оправдываться покрасневший Егор Степанович, разливая пиво по стаканам и от волнения проливая его. Но Овсянников резко перебил его.
-- Какая разница! Всё равно офицер, а ходите бутылки подбираете. Эх, жизнь наша поломатая! Кончай напрягаться, Андрюша, бери стакан; все мы теперь на одной помойке. Ваше здоровье, господа!
-- Взаимно, -- подхватил Егор Степанович, и все с облегчением выпили.
Какое-то время они усердно обсасывали косточки, радуясь, что неприятная тема исчерпана.
"Хорошо, что я ещё не начал продавать бутылки на базаре, -- подумал Егор Степанович расстроенно. -- А то ведь могли сказать, что компрометирую Вооружённые Силы. А такая неплохая идея была. В молочном ряду недурственный спрос на бутылки… Да, не стоит, пожалуй. Район небольшой, многие друг друга знают. Да ещё и здесь, в кооперативе, несколько лет казначеем проработал. Боже мой, как я не подумал об этом! Да ведь меня все знают. Хватит того, что Николай Гаврилович из сто четырнадцатого гаража продаёт салат морковный. Но салат -- это всё же не бутылки. Это как-то поприличней. На дачном участке трудится. А мой участок, получается, на свалке… Как он, бедняга, стесняется, когда я прохожу мимо в овощном ряду. Тоже ведь офицер, хоть и в запасе. Но я ни разу не подал виду, что заметил его. О-хо-хо, и куда мы катимся?.."
-- А у меня есть прелюбопытнейшая новость, -- Егор Степанович ободряюще подмигнул Клюкину. -- Вы знаете, что на аккумуляторном заводе открылся пункт по приёму отслуживших аккумуляторов? Нужно только снять корпус, а всё остальное сдавайте по весу и получайте живую денежку. Можно и с корпусом, но тогда меньше платят. Вот здорово! Я уже одну партию отвёз.
"И тут обскакал! А я думаю, куда подевались аккумуляторы, раньше их навалом было в кооперативе: и в проездах, и на свалке. А теперь я едва десяток насобирал. Вот ведь пронырливый мужик! А я прячу в гараже, разбираю по ночам на дежурстве, лишь бы он не догадался. И когда он успел их раскурочить, если даже я не видел?  Хотя он же торчит тут целыми днями. Вот досада! -- Клюкин с трудом подавил желание выругаться вслух. -- И что за жизнь… Раньше, бывало, поездишь между цехами на электрокаре, поспишь, опять поездишь. Спокойно так, нехлопотно, а главное, через забор можно кое-что переправить. Заветная лазейка в заборе до сих пор снится, ползавода кормила. А откуда бы на машину взялось? Всем было хорошо. Ещё и платили каждый месяц. А начальнику сколько на дачу перетаскал? Он, правда, меня первого и подвёл под сокращение, когда этот бардак начался. Но я не в обиде. Самого вскоре вышибли. Видать, игра по-крупному пошла… Бог всё видит".
-- Степаныч, а старые носки нигде не принимают? Желательно тоже по весу. Прежде, чем сдавать, их можно носить до состояния так называемого "стояния", чтобы тяжелее стали. А что, на велосипеде вполне можно будет отвозить. А?
Егор Степанович обеспокоенно взглянул на Овсянникова.
-- Валерий Петрович, может, я сбегаю в погреб за закусочкой, у меня имеется в наличии отменная икра из баклажанов, прошлого урожая, так сказать. Ну, нет так нет! Я не настаиваю. А касательно того… Я помню, в прежние времена были пункты по приёму костей. Не знаю, есть ли сейчас, но можно навести справоч…
-- Костей?!!  Ха-ха-ха!… -- Овсянников откинулся на спинку стула и истерически захохотал. Отдышавшись, он вдруг вытащил изо рта искусственную челюсть и прошамкал, размахивая  ею перед носом у Егора Степановича:
-- Кости нынче варят до некоторого размягчения и потом съедают, да-с, целиком съедают животное, вместе с костями! Я вот зубы истёр на них, пришлось искусственные вставить, -- и Овсянников вновь зашёлся в смехе, повизгивая и утирая пальцем навернувшуюся слезу.
-- А у меня беда приключилась недавно, -- Егор Степанович поспешил сменить тему. -- Андрей Геннадиевич, не выручите? -- он с надеждой взглянул на мрачного Клюкина.
-- В чём проблема? -- нехотя поинтересовался Клюкин.
-- Да вот, собирался отвезти ещё одну партию аккумуляторов, а у меня собственный, извините, сдох. Что только я с ним ни делал -- ничего не помогает. Видать, время пришло. У Вас, случайно, не найдётся запасного? Мне бы только отвезти, а потом я доложу и новый куплю, там же.
Клюкин вперил невидящий взгляд в Егора Степановича и лихорадочно соображал. "Если я ему всучу этот аккумулятор, он будет оживлять его не меньше недели, пока сообразит, что там пластины посыпались ещё лет десять тому назад. Всё это время ему будет не до свалки. Овсянников не в счёт, не на чем отвозить…  Надо же, как вовремя мне подвернулся этот аккумулятор, -- подумал он о тяжелом предмете в багажнике. -- С виду ни за что не скажешь, что негодный. Лежал себе спокойненько в кустах за мусорным баком, поэтому Степаныч и не заметил. А мне просто повезло, смотрю -- что-то чернеет, зрение-то у меня получше, чем у этого жука навозного. Хоть приколюсь!"
-- Степаныч, с моей машины на "Москвич" не подойдёт. Но Вам повезло: как раз сегодня товарищ  дал мне свой аккумулятор и попросил привести его в порядок, а сам махнул в деревню на недельку. Так что можете пользоваться целую неделю. Но только мне его надо сначала…
-- Андрей Геннадиевич, голубчик мой, я сам всё сделаю, какое счастье! А где он?
-- В багажнике, только быстро у Вас не получится, потому что хозяин  давно им не пользовался. Придётся немного повозиться… надо сначала промыть его хорошенько, а потом уже заливать электролит и ставить на зарядку. Тьфу-ты, забыл купить дистиллированную воду!
-- Не беспокойтесь, у меня всё есть! Не перевелись ещё порядочные люди, что бы там ни говорили пессимисты! А меня, знаете ли,  в последнее время что-то на философию потянуло, да. Все время размышляю, что же это происходит, я имею в виду не только конкретно нас с вами, а и вообще, то есть… Я так думаю, что это какой-то разлом произошёл, на рубеже, так сказать, тысячелетий… да. И вот линия этого разлома пришлась как раз на нашу несчастную страну, нет, вы не усмехайтесь, я серьёзно. Так вот этот разлом обнажил сущность… Короче, давайте я лучше скажу просто, по-армейски: если разрезать палку колбасы, то на срезе обнажается внутренность, то есть видно, что она, колбаса, не однородна, сразу видно, что там и мясо, и жир, и даже хрящики попадаются…  Так вот этих самых хрящиков… то есть… я хочу сказать не совсем о них… Их, как бы это сказать, не так уж и много… этих хря… вернее, всяких там проходимцев…
 Егор Степанович от волнения совсем запутался и бросил растерянный взгляд на Овсянникова. Поверх очков на него смотрели печальные, добрые и только чуть-чуть насмешливые глаза.
 -- А хотите я и Вам сделаю такой же рукомойник? -- неожиданно для себя предложил Егор Степанович и почувствовал неловкость.
-- Спасибо, Степаныч, только лучше я к Вам буду приходить, -- хрипло поблагодарил Овсянников. "Сентиментальным становлюсь. Что это, возраст?.." -- он украдкой взглянул на Клюкина и прокашлялся.
-- А колбасу Вы зря помянули всуе, я тут уже слюной изошёл, а Вы о высоких материях. Палочка сухой с хрящиками нам бы сейчас не помешала, а, други?! -- подчёркнуто весело и звонко воскликнул Овсянников и дурашливо похлопал себя по животу.
-- Валер, ты уже успокоился? У меня и для тебя есть хорошая новость. Помнишь, я тебя знакомил с Виктором? Они в своей конторе прямо подыхают от жары, поэтому решили купить какой-нибудь бэушный кондиционер, вроде твоих гробов. Дам телефон, сам будешь договариваться, чтобы потом не говорил, что я наживаюсь, -- вырвалось у Клюкина в порыве великодушия раньше, чем он успел обдумать, как извлечь выгоду из этой сделки. "Да ладно!" -- подумал он весело.
-- Да ты что! Чего же ты сразу не сказал?
Овсянников подхватился со стула и кинулся вглубь гаража. По пути он любовно погладил мотоцикл. Вытащив носовой платок, он принялся суетливо смахивать пыль с  кондиционеров.
 -- А столы конторские им не нужны?
Его захлестнуло чувство благодарности, и стало неудобно за то, что он наговорил Клюкину, и особенно за свои мерзкие подозрения.
-- А я вам не показывал, какую я недавно краску нашёл за гаражами, для обуви? Какие-то торгаши выкинули целую коробку! -- Он заметался по гаражу, перевернул стопку старых газет, слабо перевязанных бечёвкой, и нырнул под стол. -- Наверное, просроченная, сверху подсохла, но если расковырять, то внутри очень даже ничего! -- донеслось из-под стола. -- Хорошо, что чёрная. Я уже подкрашивал туфли, и жене для сапожек подойдёт. Нате, берите, -- Овсянников протянул заинтригованным приятелям по две коробочки турецкой краски.
-- Я побежал за икрой, -- подытожил Егор Степанович, с благодарностью принимая подарок.
-- И прихватите настоечку, "чистую, как слеза", а то без бутылки с "разломом" и не разберёшься, -- крикнул вдогонку Овсянников, затем что-то быстро смахнул со щеки, отвернулся и начал протирать носовым платком очки.
Клюкин молчал, сосредоточенно всматриваясь в этикетку. "Сказать… или лучше не говорить?" -- раздумывал он, чувствуя, что его прямо распирает от желания похвастаться. Вчера у него был очень богатый улов: он нашёл на свалке почти новое марселевое одеяло, немного, правда, плесенью прихваченное, но сразу видно, что нити не повреждены; нашёл целый ящик ёлочных игрушек. С десяток стеклянных дедов Морозов оказались целыми. Он ещё подумал тогда, что на несколько лет решена проблема новогодних подарков подругам и их детишкам. А самое главное -- он нашёл вращающийся стул, вроде тех, что у пианистов. Если приделать сиденье, то можно подарить внучке. Ну и так, по мелочам: немного помятый чайник, парочку тарелок с эмблемой "ОП", подкрылок для "Москвича" (почистить и продать) и баллончик дезодоранта (работает!) с каким-то подозрительным запахом, но для подарка кому-нибудь на именины сгодится. "Нет, не скажу. Молчанье -- золото. А то Степаныч начнёт намекать на внуков и ёлочные игрушки, дескать, Новый год не за горами…" Клюкин поднял с пола газету и завернул в неё баночки с краской. "У него всё не за горами, когда "халява" замаячит. Его послушать, так получается, что у него целая рота внуков; развеял семена  по всей стране. Вояка! Разве что про стул скажу -- пусть от зависти и под мышками волосы повыпадают. И вообще, надо поменьше распространяться, а то они со свалки и вылезать не будут".
Егор Степанович поставил на стол банку икры и запотевшую бутылку самогона.
-- А теперь, друзья, закройте глаза, -- он метнулся за ворота и через мгновение вошёл в блестящих резиновых сапогах. На голенищах застыли капельки воды… -- Нашёл сегодня утром.
-- Вот это да-а… -- восторженно выдохнули приятели.
-- А вы слыхали, что председатель, в припадке служебного рвения, решил заровнять бульдозером свалку? Вывесил объявление, чтобы сдавали деньги, -- встревожился Овсянников.
-- Хрен сдадут! -- успокоил его Клюкин. -- В казне даже на лампочки для фонарей денег нет.
-- Господа, -- повеселевший Овсянников постучал ложкой по стакану, -- у меня идея! А давайте узаконим и приватизируем свалку. Я буду начальником, Степаныч -- сторожем, как человек военный, а Клюкин будет сортировать поступления. Трофеи будем делить поровну. Степаныч проконтролирует. Сколько у нас гаражей, пятьсот? Это значит, что пятьсот погребов! Хрюшек можно выкармливать на отходах. Поставим ёмкость для слива отработки, потом будем сдавать. Будем сдавать металлолом, бумагу… О господи! Да тут можно такую деятельность развернуть… Это даже будет не свалка, а перевалочный пункт вторсырья. Андрею, как главному технологу, можно будет премию выплачивать, в виде парочки найденных галош, например. А с председателем можно будет делиться свининой, чтобы предприятие оставалось в рамках гаражного кооператива, а то мафия задавит. Ну, как идея? Степаныч, только не надо этого, не надо! Я же вижу, что Вы уже подсчитываете, во сколько нам обойдётся доставка вторсырья к месту конечного назначения. Нисколько! Вернее, только стоимость бензина. Ведь у нас есть "Москвич" и "Волга". А прицеп сварганим из металлолома. Кстати, Андрей, не думай, что я не знаю о новёхоньких колесах от электрокары, которые у тебя в подвале хранятся. Молодец, чтоб не пересохли. И не вздумай срочно толкануть. Это теперь собственность малого предприятия "ОПК", сиречь Овсянников, Передерий, Клюкин. Теперь понятно, почему я дослужился до начальника отдела? А там, когда расширим предприятие, глядишь, и столы мои пригодятся. Уступлю по дешёвке.
По выражению лица Овсянникова никогда нельзя было понять, шутит он или говорит серьёзно.
-- Валерий Петрович, Вы закусывайте, закусывайте, не стесняйтесь… -- неуверенно пробормотал Егор Степанович и погрузился в размышления.
Мысль о колёсах немного мешала Клюкину сосредоточиться, но… "Чем чёрт не шутит, -- подумал он, с невольным уважением глядя на Овсянникова, -- даром, что ли,  голова большая? Что-то в этом есть…"

Поздним вечером сторожиха пошла на обход и услышала негромкое пение. Она заглянула в гараж: трое мужчин сидели вокруг письменного стола и, склонившись друг к другу, пели.
 "…Ты у меня-а-а-а одна завет-ная-а-а… другой не бу-у-у-дет ни-ко-гда-а-а…"
В центре стояла пустая пол-литровая баночка и лежали три ложки. На полу валялась светлая фуражка Егора Степановича.
"Надо же, такие разные люди. И что их объединяет?" -- недоумевала она, продолжая обход.

январь 2001