КРАПАЛЁНАЯ ЛЕДИ УДАЧИ.
(хроника событий, записанная на карточной колоде)
масть первая: «Пики»
A
Все было не так. Даже то, чего не было никогда. Эту фразу (то ли мудрую, то ли идиотскую - так и не понял) я впервые услышал от заплывшего жиром буддийского монаха в подземном переходе. Он там сидел на замызганной камышовой подстилке, среди груд окурков и, шлепая блестящими губами, бубнил мантры, выклянчивая бакшиш на гамбургер в «Макдональде».
Тогда, много лет назад, я был глуп и неискушен, и, понятно, не знал, что настоящие буддийские монахи должны быть худы от многодневного поста, бриты наголо, а не иметь на голове панковский гребень, крашенный в зеленый цвет. Да и речи их, настоящих, для людей с нормальной психикой темны так же, как анальное отверстие готтентота. А тот, тогда, говорил понятно и просто. Кинув серебряный талер в потертый треух, я, сытый бездельник, остановился, чтобы побеседовать и поднабраться мудрости этой самой. Из недолгой беседы о сущности принца Гаутамы мне запомнился только въедливый запах чесночной водки и вот эта вышеприведенная фраза. Получилось так, что этот карточный лист я вытащил первым. И что сие означает? Что дурной знак – понятно. В романском пасьянсе пиковый туз – удар, «крупная неприятность». Уж чего–чего, а этого добра мне хватает. И ударов судьбы, и неприятностей, с ними связанных. Но сколько бы рок мой, которого я вижу в виде тарантула с бровастой головой Лени Брежнева, ни бил меня мордой о письменный стол судьбы, выгляжу я довольно прилично. Недавно видел свое отражение в зеркальной витрине казино «Велизарий». Отражение – в норме. Высокий, стройный еще молодой человек, с благородными пятнами седины по бокам пробора, на который расчесаны мои пышные, густые, когда–то темно–русые волосы … На выскобленной до блеска морде отражения не написано, что месяц назад мне стукнуло 34 года. Но я-то знаю это точно. За тридцать три минувших нажил я немного. Штук сорок трахнутых сучек, некоторые из них иногда мелькают в рекламных роликах по ТВ. Идеально сшитый, хотя и фабричный костюм «Харрингтон», изыск манчестерских портняжек. Шелковая рубашка за 20 талеров, строгий галстук за 25, со скромной бриллиантовой заколкой (что б там кто ни говорил про стекло, а бриллиант настоящий, хотя и стандартный). На ногах туфли из шкуры неудачливого аллигатора. Почему неудачливого? Да потому, что их крокодиловый бог не внял слезливым молитвам бедолаги и превратил чудище флоридских болот в обувку для такого вкусного двуногого. Мое пустое портмоне, возможно, сделано из кожи его родственника. Да. Не повезло семейке. Портмоне пустое, конечно, относительно. В нем фальшивый, хотя и весьма толково сработанный паспорт на имя Юлия Августовича Хряпова. Имя отчество, в отличие от всего прочего, подлинные. Чтобы избежать ненужной путаницы. К тому же я люблю свое имя. И даже отчество. Хотя воспоминания о носителе последнего смутны. Что там еще? Пачка шикарных визиток с арабской золотой вязью. С черными готическими буквами, похожими на караульных эсэсовцев, застывших у гроба безвременно почившего фюрера. Их кирилличных собратьев, косящих под иконославянскую выправку Соловецких монахов. Голографические гербы фирм, таких же призрачных и неосязаемых, как мыльные пузыри, чем–то напоминающие эти голограммы. Радужные, объемные, реальные. А попробуй сцапай! Хоп! И нетути. Но это все приятности. Корица. Гвоздика. Перец. Кожаные желудки отделений моего бумажника ссохлись, слиплись от волчьего, а точнее, крокодильего голода. А любят они сочное, кровяное, чуть поджаренное мясцо в виде хрустких бумажечек одинаковой прямоугольной формы, ласкающих подушечки пальцев выпуклой гравировкой. Ах! Как тешат мой взор портреты отмороженных повелителей великой атлантической демократии! Начиная от мелочного Джорджика и кончая отожравшимся на хлебной должности Франклином. Лишь ссохшийся жидовский анфас Абрама слегка раздражает. И зачем же ты, уважаемый, дал свободу этим проклятым чумазым хлопкоробам, типа того вон двухметрового, лоснящегося гуталиновым блеском швейцара, дежурящего на входе в казино. С ним не договоришься. Да и вообще, не пойму, откуда пошла эта идиотская плантаторская мода ставить на входе в злачные места откормленных родичей Майкла Джексона, у которых не хватило грошей на пластическую операцию. С другой стороны, они, конечно, смотрятся куда внушительней, чем какой-нибудь отставной майор, калеченный басмачами. Но со стороны другой … Нет. Когда я стану богатым, бешено, безумно богатым, то, клянусь обрезанной шкуркой Иисуса, в моем штате не будет ни черномазых, ни черножопых. Аминь. А пока … Пока все мое золото составляет перо на довольно приличном «паркере», которым я вывожу эти каракули уже на рубашке пикового туза. Итак, мне нужно стать богатым, чтобы … Впрочем, сначала нужно стать, потом видно будет. И сделать это нужно так, чтобы не получить травму, несовместимую с жизнью. А для индивидуумов моей профессии и наклонностей это сделать запросто в нашем благословенном отечестве. Если я рассчитал правильно, то, по крайности, уже трое парней шастают по свету, имея в кармане аванс за мои уши. А у меня … А что «у меня»? Всего несколько обесценившихся кредиток, которых, конечно, хватит, чтобы уйти без скандала из этого бара, но не более того. Господи Всеблагой! Я, порой, сам начинаю ненавидеть в себе эту идиотскую привычку, даже выпивание чашки кофе превращать в дворцовый ритуал посещения безумно дорогого питейного заведения. За эти деньги можно было, пожалуй, набить брюхо жирными пельменями в «хинкальной» за углом. И еще бы осталось. Но нет. Хорошие мысли о том, как накормить мой, начинающий визжать бумажник, приходит вот в таких уютных, косящих под европейскую фешенебельность, тихих заводях капитализма. И то, верно, за чашку выпитого мной кофе пролетарию с комбайнового завода придется неделю горбить на конвейере.
Итак, что же у меня осталось – вот эта колода, на пиковом тузе которой сейчас и царапаю записки. Она приносит мне счастье. Конечно, верх глупости – писать подобные мемуары, но я одно знаю точно: все личности, подобные мне, всегда, рано или поздно, на чем-то прокалываются. Пусть мой прокол будет красивым, оригинальным, по крайности, вызванным чувством не самым порочным. Ведь что ни говори, а честолюбие – это не такая мерзость, как жадность, жестокость или склонность к извращенным сексуальным удовольствиям.
Вообще–то, писать я ненавижу с детства, охоту к чистописанию еще в начальной школе у меня отбил учитель каллиграфии по имени Дао. Конечно, к наименованию этой сморщенной обезьяны прилагалась еще какая-то азиатская приставка, то ли Ши-Гуан, то ли Цзе-Дун – не помню. Для меня он навек остался корявым Дао, бичом начальных классов. Да. Как это там? Что бы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы – построить дом, убить гадюку и сделать ребенка. Насчет дома – сложно. Бывал я и владельцем особняка в Дубае, и обитателем нижних роскошных нар у самого окошка в камере предварительного заключения. Насчет змей … Пожалуй, кожу пресмыкающегося на моих ногах с натяжкой можно назвать выполнением долга человека по отношению к мерзким тварям. А вот дети… Что ж. Если бы не пара тысяч использованных презервативов, то, возможно, какое-нибудь двуногое существо и смогло бы назвать меня создателем.
В общем, нет у меня ничего. И чего бы ни рассказывал там пустой стакан о вкусе мартини, ласкавшего его стенки, алкоголя в крови не прибавится. Хорошо все перечисленное или нет? Хорошо. Все еще впереди! Я в возрасте Бога. Мне предстоит создать свой мир. «Земля была безвинна и пуста, и тьма над бездной, и дух носился над водой». И говорю я: «Да будет мне удача!». Но для начала приведем в порядок свою колоду. Разложим по мастям и по старшинству карты. Не люблю я всех этих неожиданностей… Что от этого изменилось. Ничего. Почти. За исключением двух вещей. А ведь это - уже немало. Чертовски немало – знать точно два эпизода из своего туманного будущего. Первое – это то, что к моему великому сожалению, я когда-нибудь умру, второе – это то, что, если я когда-нибудь буду писать вторую страничку этих записок, она будет являть собой короля пик.
К
А все-таки, что ни говори, даже такое нудное действо, как корябание бумаги пером по атласному листу приятнее делать в номере люкс отеля «Византия», чем за столиком, пусть фешенебельного, но все же чуждого антуража бара «Нарцисс». Хотя в эту ночь спать не собираюсь, все же то, что при желании вполне могу отдаться в липкие лапы Морфея до самого утра, да на шикарном гостиничном ложе а-ля Людовик, все это благотворно действует на подкорку, создает ощущение уверенности, так сказать, на химическом уровне … Ведь, что ни говори, как и всякий человек, я состою из комплексов, и главный из них – комплекс уверенности в себе. Его подкармливаю, взращиваю. Для моего биологического существования просто необходима твердость рук, ловкость пальцев и жесткий контроль за выражением глаз моих. Прозрачных. Цвета расплавленного олова. Но добрых-добрых. Да и сам-то я, вообще говоря, существо не злобное. Если к стенке не припирать, конечно, и не тыкать в лицо какой-нибудь железякой, снабженной нехитрым механизмом.
Ну, что ж. Медленно, но верно очередной виток моего довольно чудного существования начинает раскручиваться … Первую костяшечку в этом принципе «домино» я легонечко подтолкнул так пальчиком, часа три назад. Раз так, то пару слов о времени. За окном – год собаки, его пятый месяц, день – среда. На моем верном «Роллексе» стрелки показывают половину седьмого. Все нормально. Вот только воротничок рубашки слегка потемнел. Но этого пока не видно.
Кстати, откуда у меня взялась денежка? Иногда, хотя в теперешние времена, часто, даже великим артистам, обладателям разных там Оскаров, приходится соглашаться на костюмную роль в дешевом боевичке, так как почтовый ящик забит отнюдь не золочеными приглашениями на банкет, а предложениями оплатить накопившиеся счета. Вот и я, в течение трех прошедших часов разыгрывал роль дешевого соблазнителя Фортуны. Хотя мне лично больше нравится быть не жигало, а сутенером румяной потаскухи по имени Удача.
Выйдя из «Нарцисса», несмотря на свою патологическую ненависть к общественному транспорту, все же доехал на трамвае до вокзала. Вообще-то, в этот город попал случайно, меньше суток тому назад. В силу вполне тривиального стечения объстоятельств.
Случайность же заключается в следующем. В международном аэропорту, в одной солнечной исламской деспотии, рейс в этот самый город в дружественной всем мусульманам державе, оказался ближайшим.
И крох из моего вполне солидного капитала (так же быстро испарившегося, как и приобретенного) вполне хватило на авиабилет в бизнес-классе … Судьбинушка проявляла ко мне подобие благосклонности. Лайнер не захватили какие-нибудь ливийские террористы, в него не попала случайная ракета «земля-воздух» во время маневров 7-го флота, а маньяк-ублюдок отправил свой чемодан с бомбой другим маршрутом.
Уже удобно расположившись в кресле и прикрыв глаза, я до боли ясно увидел остренькие зубки леди Удачи, обнажившиеся в хищном оскале. Все дело в том, что прибыл я в тот самый город, в котором 33 года назад впервые жадно глотнул воздух мира, гражданином которого себя считаю. В этом городе прошли первые 18 лет моей жизни. Конечно, за последние 16 в нем много изменилось. Но, когда я спускался по трапу, душу мою наполнило ощущение, что я есть рыбка, спрыгнувшая с шипящей сковородки в родной аквариум, в котором, правда, поменяли воду.
Сколачивать первоначальный капитал на вокзале есть занятие простое, глупое и тупо опасное. Это все равно, что идти на охоту в зоопарк с автоматом Калашникова. Зверья в клетках на выбор любого, даже самого экзотического. Все дело в том, удастся ли воспользоваться подпаленной шкурой Шер-Хана или почавкать антрекотом из антилопы Гну … Но, у меня просто нет времени искать другой кормушки.
Полицейские всех мастей снуют по привокзальной площади, как тараканы по столу с остатками ужина, когда на кухне свет зажгли. Мой респектабельный вид вряд ли вызовет желание у этих шустрых насекомых пристать с каким-нибудь идиотским вопросом типа: «А ты кто такой? Документ покажь». Несмотря на то, что добрая половина моих предков вряд ли может похвастаться чистотой арийской крови, на басмача я не похож никак. Впрочем, как и на профессионального игрока, коим являюсь. Так как у профессионала должно лежать хоть энное количество разминочного капитала, позволяющего ему не думать, перепадет ли за ужином фужер шампанского или бутерброд с икоркой. В данном случае, я являюсь исключением, подтверждающим правило. Конечно, будучи зверем благородным, я никогда бы не отправился душить цыплят в чужом курятнике. Да и голод, пока еще духовный, не дает знать о себе.
Выбрав жертву, я не испытываю к ней жалости. Скорее, брезгливость. Как серебристый лис, привыкший к парной петушатине, в бескормицу должен довольствоваться пойманной земляной крысой. Да и бой будет честным. По крайности, формально… Никто ведь насильно не выгонял на ринг этого любителя-разрядника против свирепого негра Тайсона. Хотя то, что я Тайсон, ему расскажут потом, когда очухается от нокдауна. В итоге, финансовое кровопускание пойдет только на пользу, исключительно на пользу. Чтобы не расслабляться. Я имею в виду наперсточника, лениво гоняющего шарик стаканчиками на раскладном столике, перед спуском в подземный переход. На заре болотной юности моей эта забава меня весьма притягивала. Однако, она скучна и опасна. И главное, категорически противопоказана для моей тонкой натуре. Конечно, потрошить брата меньшего по ремеслу, изымающего дензнаки из кармана трудящихся и не очень граждан, мягко говоря, не по-джентельменски. Но, с другой стороны, если я по честному подойду к нему и попрошу занять мне до утра баксов, эдак, триста, пусть даже под проценты великие, куда он меня пошлет? То-то. Пристраиваюсь к толпе зевак и начинаю вырабатывать диспозицию предстоящей компании. О! Это не какой-нибудь вшивый план Барбаросса, основанный на дохлой идее истлевших нибелунгов, о чисто абстрактном превосходстве одних многомиллионных масс над другими, где возможность расплаты за ошибку кажется весьма туманной и нереальной, в свете радужных перспектив и, браво марширующих выдрессированных дивизий, здесь дело касается моей личной шкуры и моего личного благосостояния, не даром сказал какой-то шизофреник: человек – это мир. Я – это мир. Но не мир я вам несу, а меч. Щит бы мне, конечно, тоже не помешал. Крыша, точнее. Но не здесь же ее искать. Итак. Итак, кто есть ху. Похоже, я подоспел к самому началу действа. Судя по всему, ставят Гамлета в дурной провинциальной манере. Правда, принца чего-то не видать, а его монолог, перемежая с матом, лепечет похожий на сатира потрепанный Клавдий кавказской национальности. А вот и Офелия средних лет, пропитость лица которой скрыта под толстым слоем дешевой косметики.
Надеюсь, меня не отволокут и оттудохают ногами, «четыре капитана», которых еще предстоит вычислить. Кстати, если мне отведена роль принца Датского, то я категорически против…
Драма Шекспира как-то не по-голливудски кончается…Поэтому я изберу себе другую роль, которую старик Вилли подразумевал, но ни разу не упомянул в своем опусе. То ли бумага кончилась, то ли в лавку за элем решил смотаться, а потом отхлебнув пинту доброго ячменного пойла, решил: и так сойдет. Я имею в виду того, неупомянутого, тихого, но зоркого бедного родственника по материнской линии, у которого хватило терпения дождаться, пока королевская семейка изведет друг друга, и спокойно, на законном основании, получить ордер на престол в Копенгагене. (Кстати, вот что значит, писать на короле. Нет, все же между мной и атласными листиками из колоды существует какая-то связь. Надеюсь, наш союз породит аккуратных хрустких бумажных детишек. Много-много «Франклинов», впрочем, и на дочек - дойче-марок, я согласен. Чего уж там.)
Итак, «капитанов», не считая пасущегося неподалеку сержанта милиции, – всего два. Вон, невдалеке, облокотившись, на киоск союзпечати пьет пиво гибрид Шварценеггера с Винни-Пухом. Поросячьи глазки мышками – шмыг-шмыг – по сторонам. Эх, ты, пастырь лохский, судя по всему, твоим недельным заработком босс покроет сегодняшнюю недостачу. Его коллега занимает позиции полка правой руки, опершись на высокий столик, нежится под солнышком, не спеша, жует купленный рядом шашлык и тоже пивком балуется. Кулак размером с его кабанью голову, выстукивает по липкой поверхности столика такт «Мурки». Двое. Вроде, все. Сержант органов правопорядка в моем случае в дело вмешиваться не будет. Ну, и мальчик, где-нибудь на подступах к подмосткам тасуется. Вообще-то, труппа несколько распустилась от безнаказанности и легкой жирной удачи. По сценарию актеры не знают друг друга. Однако, забывшись в оргазме ленивого азарта, иногда, вскользь, называют друг дружку по именам.
Хозяин наперстков неплохой манипулятор, именуется Мамаем. Своему виду, он, кстати, весьма оправданно придал глуповатое выражение. С таким и сыграть клиенту не страшно, да и как может этот «колгоспный» плужок обыграть, обдурить какого-нибудь полуинтеллигентного горожанина, по дурости не забывшего деньги дома. Или гражданинку. Ну-ну. Офелия обладает неромантичным имечком Нюся. Сейчас она, кстати, поддалась уговорам Мамая еще раз попытать удачу. Пытает. Добыв из жеваной сумочки денежку, равную по курсу 20 талерам. Рядом, поскуливая, кружит вокруг подиума неудачливый претендент на престол Клавдий – он же Артур, но не король бритов, а блудный сын великого армянского народа. Про таких золотозубые степенные ары говорят: «Позор нации». И этот самый «позор–трезор нации» разыгрывал шекспировские страсти по поводу нехватки денег на билет до родного Кировакана, где на смертном одре помирает дедушка, чудом переживший гибель «Титаника» и Сумгаитский погром. На шее Артура болталась почти золотая цепь. Она путалась в курчавой грязной шерсти и жалобно позвякивала, предвкушая свою горькую судьбу. Вот она стащена через голову и положена на кон. Дальше смотреть неинтересно. Пора приступать к работе. Я направляюсь к ближайшему буфету. С омерзением полощу рот ста граммами фальшивой водки «Пшеничная» по цене арманьяка. Аккуратно сплевываю гадость и глубоко дышу. Теперь мой вид соответствует виду лакомого клиента для наперсточника. Одинокий. Прикинутый внешне. Почти интеллигентный. Судя по всему, не бедный. Слегка подпитый. Чтоб еще такого добавить? Ага, иностранец или лицо без гражданства. Настраиваюсь. Из акцентов выбираю нечто среднее между польским и прибалтийским. Излучая всем своим видом беззащитность, возвращаюсь в зрительный зал. По дороге мой взгляд автоматически выхватывает на захламленном прилавке киоска рос печати одну вещицу, которая заметно облегчает дело и придаст моей сегодняшней работе, несмотря на мелочность, необходимый шарм. Покупаю это вместе с газетой «Серп». Газета, кстати, тоже часть имиджа. Ну, вроде все. Стеклышки этого калейдоскопа сложились в простенький узор, нечто среднее между звездой Давида Копперфилда и знаком огня зорроавстрийцев. Пора, брат, пора…
Вообще-то, карта давно закончилась. Да и писать лень. К тому же, мысль насчет какой-нибудь глупой случайности меня не оставляет. А так как, согласно учению корифеев всех наук, человек есть творец своей судьбы, то внесу-ка и я изменения в стилистические рамки своего повествования. Записки эти буду писать мысленно, про себя. Тем более кончился не только карточный лист, но и чернила в авторучке. Да и надежнее все это держать в голове. Да и репортаж о действе можно вести прямо с места события – как на диктофон записывая. Итак, пиковый король увеличивается в длину. Ого, сколько еще мест осталось. Прямо-таки, виртуальная реальность, а ручонки мои пускай достанут из жестяной коробки сигару, раскурят ее при помощи губ и легких – в реальности, так сказать, физической. Дальше. Драма за столом с наперстками почти достигла апогея. Нюсе чертовски повезло: она сноровисто, с показной суетой, упаковывала цветастую деньгу в ридикюль, очевидно, угадав пару раз, где же это находится кругленький белый шарик. Так похожий на бруснику. С той самой бижутерии, купленной мной пять минут назад в киоске, и нитку, на которую бусинки насажаны, я без усилия рву… В кармане брюк, конечно. На шею же Артура возвратился семейный анодированный свинец. Но выигранных денег на билет не хватало. Нюся же играть отказалась наотрез. И, виляя худыми бедрами, удалилась, до следующего акта, всем своим видом показывая, что отсюда можно все-таки удалиться с выигранным кушем. По идее, это должно вдохновить следующую жертву. Пока жертвы дозревали, Артур продолжил действо, входя в образ, постепенно, в четком соответствии с канонами Станиславского. Оказалось, его издыхающему дедушке для полного выздоровления необходимо не токмо лицезреть родного внука, но и еще какое-то суперлекарство: не то е-му-му, не то мумие, на покупку которого Артур выразил твердое намерение выиграть пару сотен баксов. Этот мопс жестом принца Уэльского снял с руки драные часы «Сейко», которые, скорее всего, его мифический дедушка добыл в году, эдак, 45-м, с трупа неудачника камикадзе, которого невесть какими приливами выбросило на берег озера Севан. Сыто жмурясь, Мамай оценил, довольно щедро, механизм начала правления покойного императора Хирохито. Вместе с цепью, мечтой собаки Карацупы, и мятым комком денег свободной России, ставка и являла искомые двести пятьдесят долларов Северо-Американских Соединенных Штатов, Наперсточник лениво манипулировал со стаканчиком. С тихим стуком пластмассовая горошина закаталась по столу, да шустро так, как и тот же таракан, только без лапок. Вот оно есть. Вот его нет. Ловкость наших рук против зоркости ваших глаз. Все честно. Все без обмана. Вот стаканчики застыли. Как египетские пирамиды, стоят они. Хеопса, Хефрена и еще какого-то потрошеного выродка. И тут Мамай совсем размяк и не то от ласкового солнышка, не то кто его окликнул, не то еще чего, но обернулся он. Отвернулся, короче, он от поля боя.
Шустрый Артур среагировал мгновенно, кошачьим движением, ловко так, приоткрыл пирамиду Хеопса или Хефрена, или … Короче, только Гомер не увидел бы, что шарик находится именно под этим стаканчиком.
Конечно же, толпа болельщиков была на стороне обижаемого сына кавказских гор, а может, и равнин Нахичеванского рынка, и никто не дал знать Мамаю о шалостях его визави. Даже два «капитана» слева и справа. Словно разморенные коты, они с вялым интересом наблюдали за происходящим. А тезка татарского темника, стряхнув с себя весеннее наваждение, потянул мосластые пальцы к своей пашне. Мини поле чудес в стране по имени Родина.
Артур же аж забрызгал слюной, и даже не смог выдавить ничего членораздельного. Однако его жесты и опереточная мимика подлежали однозначному толкованию, клиент не желает, дабы манипуляции продолжались. Но Мамай, согласно правилам, имел полное право крутить наперсточную карусель, сколько пожелает. Или пока клиент скажет «Стоп!». Слово же это произнесено не было. Но с учетом прав потребителя высокие договаривающиеся стороны пришли к следующему соглашению. Место нахождения Шарика Артур будет определять при этом положении стаканчиков, но ставку удвоит. Жалостливый взгляд Артура пронзал публику. Он быстро подмигивал шустрыми глазами. Предстояла простая формальность. Если кто-либо из возжелавших войдет с ним в долю, то, буквально, через минуту, станет, согласно протоколу, обладателем 135 долларов. Шанс выглядел радужным и наиболее верным, чем выигрыш «Волги» в лотерее ДОСААФ. Жертва нашлась быстро, просто с потрясающей легкостью. В глазах женщины лет тридцати разгорелся пекучий огонек жадности. В ее голове, наверное, уже защелкал арифмометр, подсчитывая, сколько это же нужных вещей, типа колготок «Леванте», духов «Ша Нель» и прочего можно купить на искомые 125 долларов, она зашипела на поникшего лысого мужа и вывернула содержимое своей сумочки и кошелька. Денег не хватало. Мамай милостиво согласился принять сережки с александритом, которые дама с кошачьей ловкостью вынула из своих ушей. Ей Богу, лучше бы лапшу стряхнула. После согласования протокола намерений, Артур с видом победителя, было, потянулся к искомому стаканчику, дабы обнажить ловко вычисленный шарик, и чисто случайно, задел локтем наперсток, под которым пустота. Вариант «Омега». Мамай был неумолим. И имел на это право. С понимающим видом он поднял стаканчик, под которым был искомый шарик, продемонстрировал свою честность и выразил глубокое сожаление проигравшим. Артур, подвывая от горя, удалился рысью побитой собаки. До женщины дошло, что имущество реквизировано невозвратимо, и она чуть не грохнулась в обморок, а когда пришла в себя, уже на ходу, уволакиваемая мужем, истошным голосом вопила о проклятости армян. Ах, дама-дама, лучше бы в зеркало плюнула. Похоже, мой выход. «Мы к вам приехали на час. Эгей! Ага! Ого!».
Д
С легкой руки кучерявого гения русской словесности, никаких хороших ассоциаций эта карточка не вызывает. Конечно, это было до того, как она напакостила Герману, рожденному пылким воображением Александра Сергеевича.
Будь я художником-иллюстратором, то, пожалуй, также изобразил бы эту стерву в виде чернявой колдуньи. Своеобразный басмач в юбке. В солнечном пионерском детстве моем я мог часами рассматривать карточные картинки, - это было одним из любимых занятий, после чтения «Пионерской правды», разумеется. И уже тогда, когда о сюжете «Пиковой дамы» не имелось никакого представления, эта карта вызывала сладкий ужас таинственности и притягивала. Все-таки, русский рисунок карт не сравнить с англосаксонским или китайским условным изображением. Русские карты живые. Они имеют душу. Смотрят странным взглядом. Даже значки на безликих номерных листах обладают каким-то хитрым дурманящим извивом. К чему бы это?
Итак, я на сцене. В шакальих глазах Мамая вспыхнул этот самый пиковый интерес – к моему костюму, галстучной заколке, газете «Серп», акценту и легкому запаху алкоголя. Он с максимально возможной изысканностью ответил согласием на мое ослиное предложение сыграть в исконно русскую игру, довольно толково и кратко изложил нехитрые правила и пояснил в двух словах, чем наперстки отличаются от тараканьих бегов. Отмечу – подлец не без способностей. Ему бы лекции по сопромату читать. Впрочем, знавал я и доцентов, подавшихся в шулера. А уж всемирная слава одного завлаба, сыгравшего в наперстки с целым, так сказать, народом, в комментариях не нуждаются. В сравнении с ним даже прилежный ученик лукавого беса Мавроди, - все равно, что этот мопс со мной. Остатки денежных запасов были Мамаем экономически грамотно переведены в баксы по курсу. Оказалось, что до минимальной ставки в 50 долларов мне не хватает примерно половины. Перевернем лист партитуры, то бишь я достаю из своего шикарного, но голодного портмоне пластиковую кредитную карточку, удивительно напоминающую «Американ-экспресс», только не электронную, и с тем же ослиным акцентом осведомляюсь, нет ли поблизости банкомата. Лично я был в этом уверен. Нет нигде. Так как полчаса назад обошел все ближайшие окрестности. Вспыхнувший, было, в глазах Мамая огонек, с сожалением гаснет… Возможно, лет десять назад я бы этого делать не стал, положившись с чистой совестью на тупость чиновников и российское разгильдяйство, но… с великим удивлением обнаружил, что в аэропорту жестяные монстры имеются. Хотя … Вроде бы и на ремонт закрыты.
- Нет, - выцедил Мамай, электронную кредитку он узнал, будучи человеком, очевидно, культурным, понимал и суть ее предназначения.
- Жалька, - коверкая звуки, произнес я с милой улыбкой, мол, на нет и суда нет, и туда нет. И потянулся, было, к двум своим пейзажам большого театра, сиротливо томящимся на кону. А-а-а-ап! Сазан цапнул червячка.
- Подождите, вы, я вижу, господин порядочный, - застенчивое лицо жулика бороздила умильная улыбка, - если проиграете, то можете в залог оставить свои часы. Я здесь до вечера и каждый день. Если что…
Еще бы тебе, падле, не приглянулся мой серебристый «Роллекс» за полторы тысячи талеров. Воистину, простота хуже воровства. Мое швейцарско-американское чудо точной механики было оценено примерно в такую же сумму, что и драное Артурово «Сейко».
Что бы не спугнуть клиента, Мамай милостиво согласился увеличить сумму еще на 50 условных единиц: его живо интересовало есть ли у меня еще что-нибудь. От этого зависело – проводить блесну еще немного или сразу рвануть спиннинг. Есть. А как же. Я вроде бы нервно прикуриваю от зажигалки «Zippo» в платиновом корпусе с двумя шикарными рубинами на крышке. Преломленные гранями самоцветов солнечные лучики завертели в Мамаевых зрачках радужный калейдоскоп. Пряча зажигалку в карман, я нервно подношу к губам сигарету «Мальборо», а на одном из пальцев, между которыми дымится травка от Филиппа Морриса, ясно различим налитой металлическим золотистым соком перстень с крупным нестандартным изумрудом
Мамай, судя по всему, понимает толк в подобных безделушках не хуже меня.
Манипуляции продолжались с полчаса. Мамай так увлекся, что перестал даже замечать некоторую фальшь в разыгрываемой мной партитуре. В его тупую голову просто не могло прийти шальное откровение, что появление на его горизонте клиента моего пошиба не может быть случайным. Толпа болельщиков гудела, как улей, полный трутней.
Мои часы и зажигалка уже совершили пару головокружительных круизов с кона ко мне в руки и обратно. Ну вот. Наконец-то неудачливый вояка Паулюс забрался в Сталинградские трущобы, дождался Рождества 1943 года по Юлианскому календарю. Диспозиция перед наступлением такова: против моего перстня на кону выставлены мои же часы «Роллекс», и зажигалка «Zippo», и искомые полторы тысячи баксов, любовно извлеченные Мамаем из своих закромов, как он искренне полагает, лишь на время … И покатился шарик. Вот он есть. Вот его нет. Вот он есть. Вот его нет. Цок-цок стучат колпачки. Краем глаза я замечаю, что капитаны Винни и Шварц с коллегой «малчиком» тактично протиснулись сквозь ряды зевак и дружелюбно дышат мне в оба уха. Грамотно парни работают. Грамотно. Ну, так ведь и я не лох. А вообще-то, дешевка ты, Мамай. Нельзя так тупо и безжалостно раскручивать клиента. Быстро так. Дай человеку хоть упиться сладостью азарта. Возможно, в другом случае тебя, как истинного фраера, сгубила бы жадность. Но не в этом. Здесь жадность будет просто и закономерно наказана. Был бы хоть чуть-чуть артистом, я бы тебя обчистил с легкой грустью. А так – и ее нету. Мамай резвится. Из всех приемов своего ремесла он довольно сносно владеет одним, которым и беззаботно пользуется. Погоняв стаканчиками шарик, он ловко, в конце интермедии, неуловимым движением он зажимает его между двумя пальцами, указательным и безымянным, справедливо полагая, что это местоположение «горошины» никто из игроков не угадает. Финт этот вырабатывается путем хоть и нудной, но тренировки. Потом же, когда открывается так называемый наперсток чести, шарик-«горошинка» ловко запускается туда по желобку между пальцами. В этой нехитрой проделке есть свой смысл. Если столкнуться, к примеру, с таким экземпляром, как Юлий Августович, как там его, Хряпов. Если играть по честному, вычислить, где шарик, с моей зоркостью и памятью – проблем нет. Черт его знает, может, примени я свои способности, данные мне свыше, глядишь, и был бы каким-нибудь профессором точных наук, а может быть, что весьма вероятно, киллером. Брр! Лобовое насилие терпеть не могу. А что могу? Ну, кстати, к примеру, если секунд двадцать потасую колоду, то почище любого компьютера запомню порядок карт и мастей, хоть 52 листа, хоть 36, хоть 104. А при моих умных, ловких пальчиках произвести нужную сдачу – уже дело техники. И это не самый крутой из моих феноменов.
В свое время мой покойный компаньон араб Абдула советовал мне делать бабки на шахматах. Что ж, тоже вариант. Но это не по мне. Скучно. К тому же я ненавижу любой официоз и точно знаю, что не смогу удержаться от мухляжа и попаду просто в смешное положение, стащив, хоть и ловко, ладью с доски во время какого-нибудь Карлсбадского турнира. Да и поздно уже. К тому же глупо использовать щедрый дар Люцифера на благие цели. Пресно все это. А я азартен. Не знаю, что это – порок или нет. Азартен дико. Страстно. До скрежета зубов. И только игра, иногда, утоляла эту демоническую страсть. Ну да ладно. Хоп. Культявые пальцы Мамая, как пылесосом, всосали шарик перед самой кромкой стаканчика. Ну, тогда, «стоп». Конечно, этот молниеносный маневр я даже не увидел, а, скорее, почувствовал глазами, примерно так же, как, в очередной раз опустив руку в карман за сигаретами, зажал я между пальцами бусинку. Кол клином вышибают. Наши глаза встретились. Видно, в моем взгляде Мамай прочел обреченность и мило так ощерился. Кивнул на стаканчики, застывшие, как «Феррари» на финише лоходрома. Представив мне самому выбрать хозяина моих милых безделушек и скромной пачки зелененьких купюр, нежно обтянутых резинкой. Небрежным движением я опрокидываю крайний наперсток. И, о чудо Маниту, под ними, подрагивая, застыл кругленький шарик, горошина-бусина. Дырочки на ней не видны. Пока не видны.
Пожалуй, большее впечатление на Мамая мог бы произвести только взлетевший с путей локомотив. Непроизвольно, чисто механически он растопырил свои пальцы и с дичайшем изумлением принялся было рассматривать их. Со стуком на столик упал еще один шарик, не хотя покатился, цокнулся со своим собратом. Нет, мой все же чуть белее, но это я вижу. Нависшую тишину прервали лишь гудки электровозов и лай полицейских.
Такую немую сцену не поставил даже Мейерхольд вместе с Немировичем-Данченко, Станиславским и Бондарчуком вместе взятыми. Секунды три-четыре у меня имеются. Я ловко застегиваю на запястье браслет часов, цепляю зажигалку и перстень, готовую к этапированию пачку долларов, не забыл, конечно, и свои две кровные российские купюры: червонец сотню бережет. И ужом, угрем, ящерицей проскользнул между впавшими в прострацию «капитанами», чем, наверняка, предрешил их разжалование в ефрейторы. Если, конечно, не догонят, а они гонятся за мной. Бегут, не отставая. Пыхтят. Два жлоба. Мамай, и, примкнувший к ним невесть откуда взявшийся Артур. Бегу я вдоль трамвайных путей. Как назло, вокруг – ни души. Если не успею добежать до Большой Садовой, то догонят и затопчут. Наверное, никто так безжалостно не наказывал жрецов Фортуны, как я, ее жрец Верховный. Ворон ворону глаз не выклюет. Черта с два. И выклюет, и высосет, и клюв отгрызет.
Зря я всю свою жизнь презирал кроссовки и прочую спортивную обувь. Сейчас бы я поменял свои шикарные крокодиловые туфли на старые кеды.
Параллельным курсом меня догоняет красно-желтый трамвай номер 1 «Вокзал – Сельмаш». Мой слух уже ласкает их горячее дружеское дыхание и ненормативная лексика. Если догонят, то от инфаркта убегу окончательно. А ведь догонят, падлы. Дешевки. Мопсы вонючие. Кинуть им, что ли, пачку баксов? По ветру так? А? Уж нет. Денежка теперь моя. По крайности мне она нужна больше. И тут я принял единственно верное решение, как выиграть этот приз, рискованное, но единственное. Резко рванул влево – прямо мимо железной желтой морды мчащегося трамвая. Следом вырвавшийся вперед Мамай. Вопль вагоновожатой. Визг тормозных колодок. Корябающий слух хруст. Булькающий предсмертный хрип. Не успел, бедолага. Погоня остановилась. Жлобы во все свои бесстыжие глаза с ужасом смотрели на извивающиеся в предсмертных судорогах пальцы их соратника, кисти торчащей из-под гильотины колеса затормозившего вагона. Пальцы эти еще пять минут назад так ловко манипулировали со стаканчиками. И сейчас их последним дерганым движением было то, напоминающее, родное, как будто купюры пересчитывает. Наверное, это было так. Я уже отбежал достаточно далеко и подробностей не видел. И Аннушка с маслом здесь совсем ни при чем. Жадность фраера сгубила.
J
В добрые старые застойные времена отель «Византия» носил скромный стандартный псевдоним «Интурист», а помещение расположенного двенадцатью этажами ниже казино «Велизарий» было вообще затеряно. Там находится пункт общественного порядка. Но и это было не совсем верно, лишь в одной комнате специально отобранные менты вразумляли кое-кого из зарвавшихся валютных шлюх. В остальных апартаментах располагалась молчаливая кэгэбэшная братия, со своей прослушивающей аппаратурой. Все это кануло в социалистическое небытие. Проститутку можно заказать по телефону весьма официально, а на месте хитроумных декодеров крутятся веселые колеса рулеток. Правда, кое-кто из контингента остался, разумеется, выйдя в отставку, и зарабатывая (особенно это касается полицейских) нелегкий капиталистический хлеб под начальством своих бывших клиентов.
Осторожно наведя справки, я выяснил: фактически владельцем казино является некий Калигула, в свое время преследуемый злобными коммуняками и засаженный ими в лагеря за вооруженный грабеж. Самое забавное заключается в том, что, когда теперешний, постсоветский финансист и бизнесмен от игорного бизнеса начинал свою блестящую карьеру в должности штатного уличного хулигана, его кличка была Сапог. Метаморфоза Сапога в Калигулу заняла 20 лет. А ведь мы с ним встречались, в детстве, случайно. Моя фотографическая память цепко запечатлела этот эпизод. Тогда, во время правления светлой памяти Андропова или его бровастого предшественника, люди были проще. Деньги на улице выбивались не при помощи цыганского маскарада в подземных переходах или жалобных просьб сытых черниц пожертвовать баксик на храм, а просто и без сантиментов. Одиночного подростка окружала толпа здоровенных дылд и требовала, в зависимости от настроения, сумму от 20 копеек до 3 рублей. Без всяких там Христов Спасителей и Черногорских монастырей – на вермут пахану, себе на курево. Тем же пацанам, которые пытались увильнуть от дележа и заверявших, что денег нет, предлагалось попрыгать. И, если в карманах звякала мелочь, не отдать ее было просто неприлично. Особо строптивым и жадным показывался перочинный нож, но, если это не помогало, то обладателя крепких нервов отпускали…
По моему, пятьдесят копеек, выданные мне мамой в свое время на кино, как сейчас помню, «Золото Маккены», Сапогу и достались. По крайности, из трех обступивших меня хулиганов один откликается на это самое слово – Сапог. Кстати, когда я сам подрос и баловался подобным бизнесом, то внес в него здоровый рыночный элемент: мы с друзьями предлагали младшеклассникам купить кирпич. За рубль. И покупали ведь. Но это так, каприз юного художника.
Вместо проститутки я заказал в номер по телефону ужин. Здоровое чувство голода дало о себе знать. К тому же, в течение предстоящей бурной ночи вряд ли представится возможность подкрепиться. В вопросах пищи я, если и не гурман, то эстет. Слава Богу, теперь в дерьмяжной нашей матушке Русии, с легкой руки любителя водочки протектора Бориса, мне, любителю чудных морских моллюсков, нет нужды мотаться в Амстердам, дабы продегустировать лангустов или морских ежей. Водку же я терпеть не могу. Кофе. Молоко. Из спиртного – легкое Бордо, или, на худой конец, «Барракони».
Теперь что касается валета. Мерзостная какая-то карточка. Скользкая, суетливая. Не люблю я ее. Хотя, по правде сказать, пару раз «куршивый» меня выручил. Дело было в Вене. Казино «Эрцгерцог Карл». Залетел я тогда крупно. Хоть висок под дуло подставляй. Но, благодаря этому хлюсту, правда, бубновому, ушел «при своих». А своих у меня было, дай Бог памяти, тысяч сорок марок, чин чином выигранных за неделю до этого в Белграде у братьев-сербов. Но, как говорится, братство – братством, а табачок – врозь. Да и какие мне сербы братья? Разве что, как все люди … Но братья – ладно. Вот сестер терпеть не могу, особенно в возрасте от 17 до 30 лет… Валет, валет. Это «хлопоты»! И это верно. Хлопоты предстоят немалые. Подыматься нужно. Испытываю ли я какие-то угрызения или дискомфорт по поводу безвременной гибели неудачливого Мамая? Никакой. И гибель эту безвременной не считаю. В урочный день. В урочный час. Самое время. К тому же, догони они меня, то… Бр-р-р-р! Разбитым фейсом, пожалуй, не отделаешься. Вполне реально могли забить до смерти. Ногами. Но не догнали. И хватит об этом. К виду же парного человеческого мяса отношусь спокойно, хотя и без ажиотажа. Я не злой, не кровожадный, Смерть под колесом трамвая быстрая. Как гильотина. Можно сказать, что в ад Мамай пошел путем Дантона и Робеспьера. Единственная смерть, которая доставила мне искреннее сожаление, и даже чувство несправедливости Господней – это очень глупая, впрочем, весьма предсказуемая гибель моего компаньона Абдулы. Его расстреляли, как собаку в каком-то предместье Каира. Впрочем, попади он в руки саудовцев, его, скорее всего, ждало бы четвертование на стадионе в Эль-Риаде. Публичное. Другим в назидание, так сказать. Особенно мне, конечно – урок я усвоил. И зарок дал себе так же никогда не зашибать деньгу аферами, не связанными с игрой. Первый и последний раз повелся. Хотя, что ни говори, идея была богатая. И почти воплощенная. Почти, конечно не считается. Да. Останься Абдула ибн Фарух Эль Катар цел, то Юлиану Августовичу не пришлось бы сейчас шакалить на ростовском вокзале и рисковать своими драгоценными внутренностями ради вонючих тысячи пятисот баксов. В сейфе исламского банка благословенной Шарджи лежат два невзрачных пластиковых чемоданчика, до отказа набитых этими самыми суровыми необходимостями развитого капитализма. В моем сознании незатухающим маяком горят цифры: четыре миллиона двести двадцать пять тысяч. Долларов. Формально, раз Абдулы нет, раз он в раю барахтается с гуриями, то эти деньги мои. Вот в подкладочке нащупываю: зашит ключик, невзрачный такой ключик. С клеймом банка и номером личного сейфа – 234. Ключик от рая. Одна только неувязочка. Сейф этот открывается, если в него вставить два ключа. А второй был у Абдулы. Впрочем, почему был? Если его не бросили в жерло вулкана Ородруин, то он есть. Вопрос – где? Эх, предупреждал я тебя, мой мусульманский друг, будь осторожен … А то, как его вычислили мне до сих пор не понятно… Но ведь и меня тоже вычислили… Тем паче было обидней, уйдя почти чудом от профессиональных киллеров Синдиката, быть забитым до смерти российскими ублюдками. Но такова «ля ви». Но это невезенье. Везет дуракам – в том, что у них не хватает ума осознать собственную глупость. Я же вырываю свое везенье из клыкастой бульдожьей пасти Судьбы. И не боюсь испачкаться в едких, как кислота, слюнях.
А ничего… Лангусты неплохие. Местной кухне, конечно, далеко до «Максима», но ничего. Не пересолили. И сок лимонный в меру. А вот перепела не то: корочка слишком хрусткая. Должна быть мягче. И косточки не распаренные, а твердые. Непорядок. И вино гадкое. За такие деньги могли бы «Бордо» и не польского разлива доставить, и осьминога, жаль, нету. Эта зверюшка особо ласкает своими нежными зажаренными щупальцами стенки моего желудка. Итак, привожу в порядок свою амуницию. Перевязываю узел на галстуке – и вперед. За орденами. За золотой звездочкой героя капиталистического труда и орденом Рейгана. Спускаюсь в казино в полной готовности приступить к ударной дойке зеленого сладкого молочка. Негр, швейцар, скалит свои лошадиные зубы, похожие на куски рафинада. Нет, я все же погорячился, сунув ему Линкольна. Черт. Перепутал купюры. Но не забирать же обратно. Да и не отдаст. Ладно, живи, угнетенный. Впрочем, судя по всему: заведение крутое не только по местным масштабам. Выдавая мне, жетоны вместо искомой штуки баксов, кассирша, миловидная молоденькая потаскуха, окинула меня взглядом равнодушным. Даже презрительным. Конечно, все это скрывалось за пеленой холодной вежливости. Ну-ну. Начнем разминку, хлопоты свои валетовые. С жестяных болванов. Игорных автоматов. Одноруких бандитов, так сказать. Ну, давайте мериться силами, хлопцы. Вас сколько? Раз … Два … Шесть. Но вы однорукие. А у меня, помимо обеих рук есть еще и голова. Голова моя головушка. В ней за твердой лобной костью хранится любопытная студенистая субстанция. В ней происходит весьма интересные, скорее всего, химические реакции. Свои способности я не считаю чем-то из ряда вон выходящими. Хотя вынуждены признать, что они выражены в узкой и весьма оригинальной области. Я прекрасно понимаю художника, который никак понять не может, как это можно не уметь набросать пишущим предметом профиль собеседника на подвернувшейся салфетке. Музыканта, которому в голову не приходит, как это так можно спутать «Реквием» Моцарта и «Полонез» Огинского, или … Но я прекрасно понимаю людей, которые, кинув жетоны в щель игрального автомата, по звуку и гудению однорукого бандита не могут определить, через сколько попыток наступит джек-пот или… Много чего я еще могу. Это от Бога. Резонно спросить, почему я тогда не живу спокойно, как «маленький принц», в меру, но регулярно, кормясь в игорных заведениях, а пытаюсь сколотить независимый солидный капитал, или, того хуже, ввязываюсь порой в смертельно опасные аферы, с игорным бизнесом непосредственно не связанных. Все просто. Иногда, примерно два-три раза в месяц, я просыпаюсь в холодном поту с ощущением, что мои уникальные способности рассосались, это все равно, что гениальному поэту осознать, что он больше не может связать двух рифм. Я судорожно хватаю колоду, веером перебрасываю ее из ладони в ладонь. И с облегчением убеждаюсь: нет, этого пока не случилось. Карты все еще подвластны мне, слушаются каждого изгиба моих ладоней, каждого дрожания пальцев, по-прежнему связаны с моими мыслями невидимыми нитями. Но. Я четко знаю, что это когда-нибудь случится. И боюсь страшно наступления этого часа. Кем я стану тогда? Кому нужен мой синий гербастый диплом, полученный по случаю, 12 лет назад. Переквалифицироваться в управдомы у меня не получится. Я привык к другой жизни. А привычка эта удивительно цепка. Итак, разминка. Я трачу, примерно, два десятка жетонов и выбираю три жертвы. Вот этот вот блестящий чурбан разразится максимальным призом после того, как за его корявую загребущую руку дернуть пять раз. На шестой. Его коллега – через семнадцать. А их третий участник бандитской шайки – через семь. Остальные красавицы, судя по утробному механическому урчанию, намерены испытывать мое терпение довольно долго…
Ну, что ж, случилось все так, как я и предвидел. Троица осыпала мои карманы денежным дождем. В кассе я поменял жетоны на более крупные. Шлюшка мило улыбнулась, очевидно, от меня отходит аура удачи. Погоди, киса, все еще впереди. Одно плохо: краем глаза вижу, что мимо ряда игральных автоматов мелькнула озабоченная фигура представителя службы безопасности, очевидно, моя расправа с однорукими бандитами не осталась не замеченной. Оперативно работают, Умницы. Похоже, жрецы Фортуны расстаются со своими средствами без особой охоты. Ну, ничего, я научу вас щедрости. Главное, не переборщить, не впасть в искушение азарта. Играю я чисто. Придраться ко мне не за что. Даже если здесь телекамеры, доставшиеся в наследство от кэгэбэшников. Такой штуки, которая бы заползала в голову, насколько я осведомлен, пока еще нет. Единственно, что? В следующий раз сюда не пустят.
Но следующего раза и не будет. Мне бы добраться до Москвы. Там Микки Лохмач выправит нормальную ксиву. Я думаю, потом махну в Монте-Карло. Там, вроде, еще не следил, не считая обыгрыша в казино «Принц Альберт» на 200 тысяч франков. Но это было два года назад. И, скорее всего, я уже вычеркнут из черного списка за давностью сроков. Потом можно в Лондон. Там много не выиграешь, но зато дают спокойно уйти с бакшишем. И уже оттуда постараться спокойно сунуться в Каир. Поискать косточки другана Абдулы. Может быть, между ребрышками его и запал мой золотой ключик. Экспедиция требует осторожности и средств. Но я не был бы собой, если бы не использовал этот призрачный, но все же шанс … А потом, потом… возможно, и остановлюсь… Если получится. Хотя, с другой стороны, что такое 4 миллиона баксов, - если разобраться – не так уж много. Что я сделаю с ними? Да, конечно же, открою казино! О котором я мечтаю. Где перестану быть игроком, вечно подозреваемым в нечистоте рук. Я просто уникум. Гений, можно сказать.
В отдельном помещении слева по коридору я нахожу нужный мне игорный зал. Как и во всяком подобного рода заведении, здесь собираются люди солидные. Сюда заходят, обычно, индивидуумы специально приглашенные. Возможно, что, покрутись я в родном городе, подольше то официальное приглашение получил бы. В определенных кругах мое имя пользуется определенной репутацией. Но в данный момент инкогнито способствует чисто биологической безопасности. То, что мне известно о Синдикате, не утешает. Даже в мрачные
коммунистические времена железного занавеса его липкие щупальца изредка просачивались через колючие границы СССР, когда в этом возникла нужда. Другое дело, что ее, практически, не возникало. Даже самые обреченные черносписочники предпочитали быть, почему-то, почти неотвратимо застреленными, в какой-нибудь нью-йоркской пиццерии или гамбургском гаштете, чем коротать скучные годы в коммунистическом раю, врата в который охраняли апостолы Петры в зеленых фуражках.
Если паучья сеть Синдиката еще толком не опутала провинциальные города типа этого богом проклятого отечества моего, то это чистая дань инерции мышления.
Хотя это условность. Судя по всему, за мою голову назначено тысяч сто талеров, за такие деньги шастая, по миру в поисках этой самой части моего тела, можно не полениться заглянуть и в Российскую глубинку. Хотя, конечно же, киллерам куда приятнее вычислять меня, пасясь где-нибудь на Елисейских полях или, на худой конец, среди минаретов Стамбула. А то, что вычислять они умеют неплохо, свидетельствуют мозги Абдулы, осадившие Каирскую пыль.
Но, по моим расчетам, несколько суток в запасе имеется, при условии, что меня не засветили в аэропорту. Впрочем, если бы засветили, мы бы с Абдулой, горько поцокивая, хлебали «Хванчкару» из Эдемского ручья. Я почему-то не верю в ад и его муки. Если уж допустить реальность религиозного мракобесия – то рай. А нет, то пусть торжествует исторический материализм. К тому же, грехи мои вряд ли сопоставимы с делами постоянных обитателей кипящих котлов, типа Джугашвили, его вождя и учителя и их соратников – навроде Джека Потрошителя, Чикатило, императора Нерона, Лавра Берии.
Сделав морду кирпичом, я прохожу мимо дернувшегося было метрдотеля.
Но умение напустить на себя соответственный вид и излучать ауру, отбивающую желание задавать глупые вопросы, есть один из неотъемлемых элементов моей скользкой профессии.
Нет, я не шулер. По крайности, не то, что понимается обычно под этим словом. Просто я умею играть. И играю. Люблю я это дело. Не всегда выигрываю, это да. Но никогда не проигрываю, уж это точно, потому что проигрывать пришлось бы в два раза больше ожидаемого куша. А в эту вторую половину, обычно, входит собственная шкура. Она же пока на мне.
Конечно же, с подачи выдрессированного служителя охраны обо мне уже, наверняка, наводят справки, но в местной картотеке я не значусь, данные, которые оставил о себе при регистрации в отеле, никому ничего не скажут. Моя синекожая паспортина выдержит даже первичную проверку в Интерполе и ФСБ России, сохранивших хватку «чистых», но крепких рук «металлического Феликса». Таких милых моему сердцу игровых зальчиков уже не найти ни в сверкающих вертепах Лас-Вегаса, ни в американизированных источниках азарта в Вене или Париже. Четыре строгих столика, покрытых недешевым зеленым сукном. На каждом – низкий зеленый же абажур, ярко освещающий кон и оставляющий в полумраке лица игроков. Добрый старый крупье в черном блестящем смокинге достает карты не из равнодушного электронного банкомата, а самолично тасует колоду и, посверкивая обручальным кольцом и золотой фиксой, самолично же раздает игрокам, изредка, для разнообразия демонстрирует свое умение владеть колодой. Они, карты, веером переходят из руки в руку, как будто сдающий, играет на гармошке. Разделенные на группы карты разъединяются и соединяются с четкостью марширующих манипул римского легиона. И тому подобные фокусы. Между столиками легкой поступью, как куница, шагает длинноногая официантка, с подносом, на котором тихо, по-домашнему, позвякивают хрустальные фужеры с освежающим шампанским бургундского разлива. Дым дорогих сигар и неуловимый, но четко мной осязаемый аромат наживы. Денег. Все это заставляет трепетать мои ноздри. Выпроваживать меня отсюда никто не собирается. Очевидно, незримые хранители благоразумно решили, что, раз я здесь оказался, то это кому-нибудь нужно. Тем паче, я тих и скромен. Ага. Вот и освободилось место. Судя по всему, стриженный под ежик мордоворот в малиновом пиджаке и золотой цепью на бычьей шее, расстался безо всякого сожаления (судя по цвету фишек) с 3 тысячами и, отправился не то отлить, не то потешиться в рулетку. А может быть, прошвырнуться по своим объектам и продолжить ударную молотьбу. Род его занятий не оставлял у меня иллюзий. Рэкетир средней руки. Скорее всего, квартальный бригадир. Что ж, в нищей России мафиози зарабатывают не хуже своих итальянских коллег, чем, в почти коммунистическом, по обилию благ, Нью-Йорке.
На мою вежливую просьбу присоединиться к игрокам крупье с ледяной улыбкой ответил согласием, перед этим уловив едва заметные кивки двух других участников круглого стола. Ну, наконец-то, щука в реке. Оценивающе ощупав меня взглядом, крупье, раздельно, четко модулируя звуки, произнес: «Смею сообщить, милостивый государь, минимальный ход у нас – один синий».
Это означает 50 долларов. Круто играете, хлопцы. Если господин крупье, представившийся Григорием, надеется, что я ретируюсь, то это одно из самых его глубоких заблуждений. Крупье напротив. А по левую и правую руку – два вальяжных представителя одной из самых древнейших профессий. О чем свидетельствует не заретушированный никакими массажами отпечаток зоны на их лицах. Однако, судя по всему, лысый, с вырубленным палаческим топором фейсом, Михаил давно уж не трясет «Макаровым» перед перепуганным лицом инкассатора сберкассы, а, скорее всего, сам входит в правление какого-нибудь коммерческого банка. Возможно даже, столичного филиала. Что касается хлыщеватого Кирилла, то времена, когда он, судя по всему, в ревущие перестроечные годы занимался бутлегерством, канули в вечность, вместе с достопамятным пятнистым генсеком, автором золотоносного сухого закона, и угрозой термоядерной войны с сытой Америкой. Сейчас, скорее всего, он владеет парочкой оптовых баз. Однако, если так, то я более, чем уверен, что и банк, и стеклянные водочные копи – есть лишь пункты фильтрационной очистки для мутного баксового потока из привычных криминальных источников. Мимикой эти ребята владеют. Если моя ожившая фотография у них и вызвала знакомые ассоциации, то вида не подают, резонно полагая, что «чужие» здесь не ходят, чем я и довольно бессовестно пользуюсь. Впрочем, «что есть совесть?»
Господи, дороги твои неисповедимы и ухабисты, не зря они являются одной из главных бед христолюбивого отечества моего. И десяти лет ведь не минуло, когда я трепетал перед партийным комитетом родного НИИ, и пределом моих мечтаний было стать кандидатом в члены КПСС. Впрочем, изгибы сии были замысловаты уже тогда. Естественно я не собирался строить светлое будущее, согреваемый красной картонкой в нагрудном кармане. Просто родная партия облекла своих членов большим доверием, чем остальных граждан, и с меньшим подозрением отпускала их изведать все ужасы капиталистического ада. У меня было твердое намерение, как только представится возможность, получить тур в кап., или раз. страну – свою первую экскурсию по Парижу или Мадриду совершить по маршруту трап Ила-62 – американское консульство или посольство. Не имея в своих жилах гарантированной документально части семитской крови по женской линии, я даже согласился бы отдать себя в липучие лапы представителей оголтелого сионизма и очага империалистической агрессии на Востоке ближнем. Но тогда была не судьба. То ли уж сильно блестели мои глазенки, когда бойко повествовал об изобилии продовольственной программы, то ли не пролетарское происхождение отпугнуло членов, то ли вызвали подозрение мои рекомендации, приобретенные у слесарюги Фетисова за литр водки «Симбирская». Впрочем, все, что ни деется, все к … да к лучшему, чего уж там. А играют здесь отнюдь не в покер или в колониальный блэк-джек. Что поделать, привычки сильнее нас. А в добрую старую секу. Игру простую и понятную новосоветскому сердцу. То, что правила мне знакомы, окончательно развеяло возможные сомнения об уместности моего присутствия за этим столом. Однако краешком глаза я заметил мелькнувший за спиной серый полуфренч сотрудника службы безопасности заведения. Очевидно, убедившись в глупости одноруких бандитов, «сикрет сервис» казино решило убедиться, что непутевый счастливчик не намерен слинять с заграбастанной валютой, а самоуверенно решил обогатиться на невезучести заведения. Подобные претензии, конечно же, должны быть пресечены, и то, что клиент помогает добровольно искупить свой грех везучести, продолжив игру, несколько облегчает его участь.
Эх! Хлопоты ваши валетовые! Поехали! У меня жетонов, примерно, на четыре тысячи зелененьких, а для осуществления замысла сумму нужно удесятерить. Тут главное – не зарываться, а то могут не позволить спокойно уйти. Впрочем, судя по всему, проблемы возникнут и так. Но у меня просто нет другого выхода, не идти же грабить банк, в конце концов, или того хуже, куда-нибудь к станку на обувную фабрику. Крокодиловые тапочки шить. И так лет двести.
А правила игры просты, как китайский презерватив. Колода без шестерок, семерок и восьмерок. С джокером за любую карту. Каждая одномастная рамка, соответственно – двадцать, тридцать. Двадцать девять очков. Два туза старше, чем очко. При равенстве очков масти бьют по порядку трефа, пику, черва, бубну и их всех. Валеты уступают дамам, королям, ну, и так далее, с вариациями по мастям и старшинству. Допускается игра в темную. И «свара». Когда, не вскрывая карт соперника, банк удваивается. Банкует сдающий, он же выигрывающий. То, что карты без крапа, я уверен на сто процентов. То, что каждый играет за себя – также. Впрочем, как и в том, что в тяжелой ситуации на помощь крупье придет какая-нибудь электронная штуковина. Если ж у хозяев казино жадность возобладает над здравым смыслом, то не настолько, что потрошить мой набитый зоб будут в отеле. А уж как раствориться без запаха, мне втолковывать не нужно. Ученый.
Карты крупье сдает толково. Человеческий глаз из положения головы на расстоянии 1 метр двадцать по диагонали может сличить знаки на карточном листе, если она развернута к нему под углом 30-32 градуса по оси абсцисс и 60 градусов по оси ординат. Некоторые недалёкие крупье, полагаясь на человеческую невнимательность, производят сдачу близко к этим пределам, профессиональные игроки могут выбрать такую непринужденную позу, что, не вызывая подозрений, различают цвет масти и значение карт, остальное все зависит от умения считать и запоминать. Угол, под которым сдает Григорий, почти оптимален: 15 «Х» на 28 «У». Он – профессионал. Но я – уникум, гений. Глаза мои могут не только видеть, но и осязать, и чувствовать. В свое время, страдая близорукостью, я тщательно изучил проблему, так как мои очи – это инструмент для добычи денег, а не только для того, чтобы созерцать «разумное, доброе, вечное».
Мой хороший знакомый, друг и соратник сделал мне операцию, только ему доверил я свое зрение. В Федоровском центре я избавился от очков. И там же Федя, так звали друга офтальмолога, вдохновленный моей гениальной идей изготовил уникальные хрусталики глаз, которые, вставленные за радужные оболочки, преломляют свет таким образом, что, слегка скорректировав веком угол зрения, я могу видеть, практически, обратную сторону плоскости при разнице между ней и горизонтальной всего 3-4 градуса. Практически, по особому, сощурясь, я имею возможность оглядеть определенный предмет почти на 300 градусов, не изменяя точки обзора. Это единственная способность, приобретенная благодаря человеческим рукам. Все остальное – от Бога: тончайший слух, интуиция, которая иногда поражает меня самого. Сверхчуткие, словно без кожи, подушечки пальцев, и главное, студенистый компьютер за костяной скорлупкой черепа – мое. Это основное. Но многое чего еще есть. О чем писать на карте, даже мысленно, я не решусь. С Федей я расплатился щедро. Господи, прости мне этот грех! Но я не мог допустить, чтобы моя гениальная идея и сокровенная тайна стала достоянием широких играющих масс. Нет, не подумайте чего плохого, я не убивал его … Сам… Я сделал хуже… Подлее… Но, Всемогущий, Всеблагой Господь, это пожалуй, единственный истинный грех, который я за собой признаю. Что есть грех в моем понимании? Это осознанная, заранее просчитанная подлость, осуществленная по отношению к конкретной личности, не сделавшей тебе ничего плохого. Искупив наши грехи, блаженный иудей Иисус, сын Бога и жидовки, не отменил законы нашего человеческого общежития. Человек человеку – волк, товарищ и брат. А кто был самым первым братом в мире – Каин, превратившийся в волка. Я, конечно, не волк, я – дикий кот, загнанный сукой-судьбой в угол.
К сожалению, мое чудо – зрение – приносит и ряд неудобств. Мне нужно избегать уж слишком резких движений, горизонтальных нагрузок, поднятия тяжестей. И я стараюсь следовать этим рекомендациям. Последние годы не пью крепких спиртных напитков и не поднимаю ничего тяжелее двух-трех пачек стодолларовых банкнот. Кстати, чемодан в «Шарджа-банк» тащил Абдула, сразу же после окончания трудовой вахты в офисе, великой битве за баксовый урожай… Итак, что там за карты у партнеров. У Миши – очко, у Кирюши – два болта, господин крупье Григорий имеет рамку из трех картинок. А я играю в темную. Но чудненько вижу свои двадцать девять очков. Бубновых короля, десятку и девятку. Григорий осторожен, и вот член правления банка решил поупражняться в блефе – тем паче два болта дают некоторые шансы.
Я кидаю два синих жетона, Дальше. Следующий ход должен быть увеличен вдвое. Так, круг пройден. Крупье еще не решил, кто же я такой дешевый петушок, у которого деньги ляжку жгут, или серьезный противник. Еще круг. Умница, Гриша. Падает. Нет, он не испугался, и нервы у него в порядке, он, видно, понял, что возможна крутая игра и решил присмотреться к моей манере со стороны. Что ж, все правильно, смотри. Еще круг. Кир упал. Очевидно, надеется вмешаться в свару. Я поднимаю карты. Чуть-чуть дернулся уголок моего рта. Тот самый, на который падает луч света, и который виден Мише, похоже, он заметил: вон какая искорка мушкой прожужжала в его глазах, в расширенных зрачках. Видать, марафетом балуется господин финансист. Это, конечно, вдохновляет, до определенного момента, понятно. Эх! Поехали. Меньше, чем за две штуки ты, дружок, с ринга уйдешь. Хотя, конечно, основной раунд с казино впереди. До утра далеко.
10
Десятки я люблю любой масти. Это надежная верная рабочая лошадка. Она не лезет в тузы, с презрением относится к дутому авторитету мелочных валетов. Хотя, по весу и значению может поспорить и с аристократическим королем, и с надменной дамой. Это своеобразный средний класс карточного государства. На котором все держится. Как в армии добрый старый солдат-сверхсрочник. Конечно, он не может, да и не очень хочет разрабатывать стратегическую операцию. Но всегда заменит любого офицера, вплоть до полковника в решении тактических задач.
Итак, десятка.
– И чем Вы занимаетесь, Юлий? - как бы невзначай спрашивает Михаил, со смаком раскуривая неплохую сигару, похоже, даже кубинскую.
- Коммерцией, - мой ответ достоин вопроса. У Кирилла дернулись губы в подобие улыбки. Судя по всему, с коммерцией он знаком немного с другой стороны. Но формальность соблюл. Не принимающие участие в игре должны хранить молчание.
- Может, заварим, - с безнадежной вкрадчивостью предлагаю я. После паузы, пронзительно рассмотрев испарину на моем лбу, партнер небрежно ответил: «не стоит». И двинул двумя сотнями долларов дальше.
Круг. Еще круг. Теперь необходимо сымитировать неумение управлять нервами. Я с безнадежностью вскрыл Михаила предпоследними жетонами. Спектакль плохо сдерживаемой радости, судя по всему, произвел на внимательно следившего за нами крупье впечатление. Похоже, Григорий стал верить, что мне, действительно, случайно повезло. Даже кошки случайно не рождаются, хотя производят эту процедуру весьма скоро.
Михаил расстался с тремя тысячами долларов спокойно. Моя очередь сдавать. Теперь аккуратненько, не спеша. Зверь пуганый и осторожный. Искомую сумму я могу изъять только из заведения. В течении последующих двадцати минут элегантно проигрываю семь тысяч восемьсот пятьдесят. В основном, Григорию. Крупье спрашивает:
- Вы первый раз у нас? С вами приятно играть. Вы достойный партнер. Кстати, у нас неплохое шампанское.
Уловив его чуть заметное движение, к нам проскользнула пассия с подносом. Я вежливо кивнул, пригубив из высокого бокала. Шампанское – так себе. А вот хрусталь, действительно, достойный. Тут в кармане у Михаила зазвонил сотовый телефон. Он слушал, напряженно хмуря брови, наконец резюмировал:
- Хорошо, буду. Пока никого не мочите.
Затем добро-добро улыбнулся, извинился, поблагодарил за приятную компанию. Если звонок не ширма, то повод достойный. Однако, я сам иногда пользуюсь этим нехитрым приёмчиком. Когда пора делать ноги, звонит мой сообщник и громко орет, что умерла моя любовница, сестра, жена, дедушка или еще кто. Уж чего-чего, а разыграть скорбь о невозвратимой утрате я умею. В кассе, легко меняя фишки на валюту, принимаю соболезнование, и мчусь на тризну в какой-нибудь притончик, похрумкать омаров, или расслабиться в сексуальных играх. Хотя, конечно, одно другому не помеха. Еще через сорок минут Кирилл расстался с тремя тысячами, точнее, с фишками на эту сумму, лениво весело зевнул и удалился.
- Желаете продолжить, - вежливо осведомился Григорий, ловко манипулируя картами: разделил колоду на четыре части, погонял их между растопыренными пальцами. Каждая пачка карт при этом вертелась в разные стороны.
- Продолжим?
В его глазах я прочел вялое желание облегчить мои карманы на ту пару тысяч или что я там еще имею. Ему отвечено:
- Вообще-то я тоже слегка устал. Но давайте, хотя сегодня ночь не очень везучая».
Я не спеша раскурил сигарету. Моя зажигалка, видимо, произвела впечатление, и окончательно успокоила его. Похоже, он решил, было, не церемониться со мной и отпустить с миром. Возможно, даже оставит пару сотен на ужин. Однако, пора ставить этого гуся на место. Но, похоже, он знает, что сдает, А молодцы наши русичи, ты смотри, уже переняли ласвегасовскую новинку. Но мне по должности положено знать этот изыск. Фокус заключается в следующем: в волокно каждой карты запущен тоненький металлический волос или полосочка, типа тех, которыми снабжены новые сто долларовые купюры. Только на каждой карте они отличаются на долю микрона. Где-нибудь под пиджаком крупье устройство, величиной с пуговицу, из пары микросхем и аккумулятора. Верно-верно. Сдавая карты, он касается, незаметно так, двумя руками каждой. Цепь замыкается. Большой палец на рубашке в таком случае ощущает ритмичные покалывания. При недолгой тренировке по ним можно распознать, какую карту сдаешь. Что ж, вариант почти беспроигрышный. Но не уместный. Крупье Гриша совершает крупнейшую стратегическую ошибку. Решив еще немного порезвиться, он сдает себе тридцать, а мне тридцать одно, надеясь через тур закончить эту эпопею. После десятиминутного торга, заведя мою душу, легко проигрывает 900 долларов. Девять желтых жетонов аккуратно сложены в столбик. Теперь моя очередь.
Похоже, только после того, как после шести сдач, двадцать одна тысяча долларов в виде горы фишек лежит напротив меня, крупье начал понимать, что моя неловкая тасовка есть высший вид манипуляции. Однако, Гриша ни на миг не сомневается, теперь я это знаю точно, что мне просто везет. Он так уверен в своих картах и даже не обратил внимание на то, что я не обращаю внимания на то, что колода давненько не заменяется. А мне плевать. Похоже, клиент купился. Я ему сдаю червового туза, червового короля и джокера. Эту карту бьет только золотая рамка из трех тузов. Вероятность того, что они у меня – минимальна, к тому же, противник поверил, что разбирается в моей мимике и убежден, что по какой-нибудь бьющейся у виска жилке он определит, если вдруг на меня нагрянет великая удача.
Себе я сдал искомых трех тузов. Конечно, все это немного опереточно. Не люблю я так фраерски красиво, с такой картой забирать куш. Но что делать. Электронные карты просто вынуждают меня к этому. Кстати, мои пальчики тоже чуют это слабое излучение. Конечно, без усилителя я могу ошибиться. Но все же – ай да Юлий! Ай да молодец!
Кстати, на свободе надо потренироваться в этом финте. А Гришеньке и тренироваться не надо, он и так действует ловко и уверенно, положив как бы ненароком кисти на карты и вычислив, что в них, идет на минимальный риск, решив покончить с этим затянувшимся недоразумением, молвит: «Я темню».
Темни-темни. Темнит он долго. Растет банк – вот и развязка. Он смотрит карты. Он предлагает заварить. Потом, как бы обдумывает и извиняется, что забыл, что у меня осталось жетонов на штуку баксов. Все по-джентельменски, с учетом электронного крапа, конечно.
- Тогда вскрываю! Да, достойная игра. Надеюсь, мы встречаемся не последний раз.
Звякнул красный тысячный жетон. Дай Бог памяти, пятьдесят первая тысяча. Ну, что же прекрасно. А хорошо держится Гриша. Единственное, что он не может сдержать, так это кровь, отливающую от лица вниз. А так – выглядит весьма бодро. Даже довольно членораздельно выцедил:
- Поздравляю Вас с удачей, может, есть желание продолжить?
- Да, нет, пожалуй, спасибо, я сегодня слишком устал. Завтра, если не возражаете, я остановился в вашем отеле. Пробуду здесь еще дня два-три. Так что – до завтра. Вы мне доставили большое удовольствие. Разумеется, всем шампанское за мой счет.
И тут я встретился взглядом с игроком за соседним столом. Господи, да зачем же ты так жестоко? Такие идиотские случайности, обычно, описываются в дешевых триллерах. Напротив, во все свои бесстыжие глаза, еще не веря в свою удачу, на меня смотрел Ваха Басмач – последний из неудачливых клиентов коммерческой российско-египетской компании «Сервис-транспорт АЛИЯ ЛТД», отцами-основателями которой являлись покойный Абдула ибн Фарух эль Катар и пока еще живой я, тогда, вроде, Генри, опять же Августович Миллер. Господи, как же пошло все вышло: подхватил на мизере двух тузов.
9 Девятка – перевернутая шестерка. Этим сказано все. Если, к тому же она пиковая, то означает неразделенную любовь. А я так люблю эту жизнь и на развод категорически не согласен. Пусть этот брак будет по расчету. Стерпится – слюбится. За что же это так вы со мной. Кривая с нелегкой, а? Впрочем, спокойно, Юлий, спокойно, Ты еще пока жив. Это еще не самое худшее. Ваха, хоть и опасный бандит, но не человек Синдиката. Примерно, пятнадцать минут форы имеется. Он прекрасно понимает: в данную минуту один он меня может и упустить. Точнее, он-то и не отпустит – сам ускользну. Выскользну. А, черт! Еще одна неудача. Вот уже у него в руке «Моторола». Белки-то как сверкают! Слюной бешено брызжет. А ты не совсем дурак, господин Басмач. То, что его люди на ушах, и уже ждут меня – это ясно. Ясно и то, что фишки обменять не успею. Друг Гриша тоже куда-то испарился. Надо полагать, диктует своим кулинарам рецепт приготовления ростбифа из моей печенки. Впрочем, нонсенс. Печень – печенью. Ростбиф – ростбифом. Мухи отдельно. Котлеты отдельно. Неужели придется расстаться с денежкой? Сколько трудов потрачено! Сколько мозгов! Теперь вот приходится расплачиваться за жадность Абдулы. А ведь я тогда чуял. Чуял. Не нужно было это. Впрочем, настойчивость Басмача и меня тогда поколебала. Он прибыл за пятнадцать минут до закрытия нашего офиса. Закрытия навсегда. За сорок минут до взлета самолета «Каирские авиалинии». За час до первого ожидаемого звонка блаженных неудачников. А ведь еще необходимо было отбарабанить чемоданы в банк. Это была моя очередная блестящая идея – не пытаться вывезти чемоданы с награбленным сразу же, а оставить их на месте преступления, взяв на жизнь энную сумму. А где-то через годик с новым фейсом и паспортом спокойно вернуться и забрать все приобретенное не вполне законным, но вполне приемлемым в наше трудное время способом. Здесь, кстати, я рассчитал все правильно. Деньги, хотя и мало доступные пока, хранятся надежно. И еще лет сорок никому не достанутся. Если только какой-нибудь Садам Хусейн не затеет очередную заваруху и не зацапает, хоть и на время, благословенную "Шарджу". В том, что доблестные вояки первым же делом бросились бы потрошить банки, я не сомневаюсь. Но Иракский диктатор смирен, а подобие Великого Октября на берегах персидского залива еще менее вероятнее, чем второе пришествие Заратустры. А ключ Абдулы я, черт побери, найду. Если же, конечно, выберусь живым из отеля «Византия», бывшего «Интуриста». Но попытаюсь. Глупо не попытаться. С бакшишем, конечно.
Каждая до идиотизма сложная ситуация имеет фантастически простое решение-спасение. Только необходимо успокоиться. Только не трепыхаться. Спокойно. Уронил нить Ариадны. Ну, что – что? Сесть на корточки, стать на колени. И аккуратненько ощупать пальцами холодные мшистые плиты лабиринта. Он где-то рядом. Главное вот руку не убирать с рукоятки меча. Вдруг вынырнет рогатое порождение Пасифии. Главное, не бояться, как это там у Борхеса: «Минотавр почти не сопротивлялся». Рано, рано ставить на себе крест. Мне еще предстоит похитить прекрасную Елену. Спуститься в ад. И главное, вернуться оттуда. Правда, здешний лабиринт еще покруче критского будет. Ну, ничего, рысью к кассе. На лице моем – блаженная улыбка.
Девочка отслюнявила мне доллары по курсу, впрочем, весьма оригинальному, смотрит на меня с восхищением, и предложи я ей… Впрочем, почему бы и не предложить?
- Спасибо, - укладывая деньгу в целлофановый кулек с эмблемой маркета «Новый Парамонов», невинно спрашиваю: - Перепихнуться не хочешь, лапа?
Она настолько ошарашена, что не находит ничего лучшего, как машинально ответить: «Хочу».
- Ото ж. И я хочу. Но не могу. Чао, киса!
Блин! Я сам собой любуюсь! А чего делать дальше? Чего от меня ждут? Григорий вряд ли поверил, что я намерен с бакшишем тормознуться здесь еще на два три дня. Однако, то, что вернусь в номер, возможно, учитывается. Скорее всего, там меня ждут гости. Так, теперь Вахины боевики… Они, скорее всего, ждут меня на входе. Входы и выходы блокированы. Пока они наведут справки, где я остановился, пройдет минут двадцать-тридцать. Прорываться сейчас – это верная смерть. Впрочем, возможно, убьют меня не сразу. Значит, что? Выход ясен, как блестящий носок моего ботинка. Минут десять посидеть в баре. Можно даже мартини побаловаться. Подождать, пока две концессии схлестнуться в конкуренции за мои уши. И подняться в номер, а там видно будет. Когда попадаешь между Сциллой и Харибдой – есть шанс выбраться, более реальный, чем имея дело с каждым из чудищ по отдельности. А пока к бару: «Стакан мартини, пожалуйста».
8
Вообще, хорошее занятие я себе придумал. Оно успокаивает. Писать мысленный дневник на карточных листах – вещь, сравнимая разве что с верчением кубика-рубика. Тоже мысленно, естественно. Пока я допиваю мартини, есть время, чтобы заполнить этот листик.
Опять идеально рассчитанная мной модель ситуации дала трещину. Рухнула, можно сказать, случайно. Случайно ко мне в офис в Дубае заглянул Ваха Басмач и предложил по дешевке переправить десяток джипов «Чероки» в солнечный Ростов. Случайно в Ташкенте, или где там еще, ближайшим рейсом оказался рейс на Ростов. Случайно из двух десятков казино на раскрутку я выбрал «Византию». Хотя собирался начать процесс накопления начального капитала в «Центре». Случайно здесь встретил Ваху Басмача. Случайно. Случайно ли?
Восьмерка. Если положишь ее на бок, то получится бесконечность. Пика. Вниз. Значит, минус бесконечность. Ад. Тот свет, не хочу. Прокрутим пленку обратно. Когда четыре года назад, воспользовавшись благами свободы и демократии, я, прорвавшись сквозь труху проржавевшего железного занавеса и осчастливив своим присутствием солнечные берега Персидского залива Дубай поразил меня. Все здесь ходили в белых штанах. Тьфу ты, балахонах. И правильно. В штанах пах потеет, даже если сделать обрезание. И коммунизм, построенный в отдельно взятом оазисе. Правда, с алкоголем местным жителям тяжело.
Нет, выпивку достать можно. Практически, любую и почти задаром. Но поклонников Мухаммеда, как известно, за шалости с бренди ждет яма и штраф. Конечно, это все игрушки по сравнению с наказанием за уничтожение алкоголя путем выпивания, на противоположном, Иранском, берегу. Но все же. Да и с прекрасным полом напряженка. Но это все правильно. Пойло и бабы от дел отвлекают. И хоть я сюда тогда прилетел отдохнуть по дешевке, так сказать, вкусить прелестей изобилия и январского солнца, но голова моя работала, как цилиндры в гоночном «Феррари». То, что под ногами валяются столько возможностей быстрого и бестолкового обогащения, и никто на это не обращает внимания, меня просто взбесило. Конечно, верхом глупости было потрошить сытых местных арабов, которые давно воплотили в жизнь третью программу нашей бывшей родной партии, хотя понятия о ней не имели никакого. И то ведь верно: век живи, век учись. Когда-то саудовцы закупали у братского РСФСРа керосин для примусов, теперь поставляет пшеницу для народных закромов.
Короче… Не буду долго рассказывать, как я познакомился с другом Абдулой. Жажда. Все пожирающая сахарская жажда денег у него сочеталась с определенными моральными принципами и экстравагантностью манер. Мы идеально подходили друг другу как партнеры. Он дополнял мои немногочисленные недостатки и легко согласился играть роль младшего среди равных.
Вообще-то, Абдула был самым великим из экуменистов и сочетал в своих потребностях и Христа, и Магомета. Так как не мог точно уяснить, чего он больше любит дефлорировать: пробки на бутылке виски или пикантный орган противоположного пола. Моя идея насчет того, как превратить раскаленный струящийся воздух эмирских песков в хрусткую зеленую наличку просто вызвала у него восторг.
Объединенные Арабские Эмираты в силу мудрости их отсталых, согласно диалектике, правителей, превратились в Клондайк не только для тысяч своих граждан и примкнувших к ним гастарбайтеров из мусульманского окружения, но и для десятков российских наследников Афанасия Никитина. Правда, тараканье нашествие челночников из Московии имело и некоторые минусы. Так, таксисты в "Шардже", до этих времен – эталоны вежливости, научились бойко по-русски выговаривать: «Плата в оба конца». И амбалы–носильщики, раньше не помышлявшие о такой наглости, доставив тюки из магазина в отель, настойчиво требовали «на цай». Забывая, что доставка уже включена в плату за товар. Но это мелочь. Гигантской проблемой для винтиков среднего класса, наших дорогих сограждан, являлась проблема, как подешевле переправить живо скупленный товар на историческую родину, дабы поддерживать изобилие наших блошиных рынков. Спрос, естественно, не без некоторых мук правда, родил предложения. И появилось с десяток таких вот предприятий, специализирующихся на переправке добычи «под ключ».
Тщательно изучив эти услуги, я мотанул по маршруту Вена - Монте-Карло - Лондон - Париж. Играл, не заботясь о будущем. Деньги нужны были срочно. Когда я вернулся в Дубай со ста тысячами долларов чистой прибыли, Абдула уже снял шикарный офис, и через свои исламские связи позаботился о рекламе. Мое финансовое вливание пришлось в самый раз. Как уже говорилось выше, была открыта фирма «сервис-транспорт Алия ЛТД». Ее жизнедеятельность была рассчитана по часам. И продолжалась ровно двадцать одни сутки и еще 7 часов, которые оставались до рейса Дубай – Каир.
Деятельность компании заключалась в следующем. Мы обязывались доставить любой товар в Россию, Украину и Белоруссию. Брали на себя оформление и соблюдение всех карантинных и таможенных формальностей. Все это – в течении двадцати дней, и самое главное - за цену, вдвое меньшую за килограмм брутто. И завертелась веселая карусель. Шикарный офис, азиатская морда Абдулы, нанятая внушительная охрана, длинноногие фрейлины-секретарши, искрящиеся мониторы компьютеров, спутниковый телефон, бесплатный кофе с арахисом и пепси, все это располагало клиентов к доверию. Все делалось молниеносно. Не надо было даже арендовать склады для десятков тонн груза. Понятно, грузовые транспорты мы тоже не нанимали. У местных торговцев крыша ехала от безумных попыток понять суть тайны русского бизнеса и души заодно. Когда их собственный товар, купленный шустрыми челноками, еще через пару часов привозил наш фирменный грузовик, и представитель компании, не торгуясь, сдавал его за пол цены. Потом новые волны челноков его скупали, и через несколько часов он, товар, опять привозился и опять сдавался за пол цены.
Одного щирого хохла из Мариуполя по кличке Джексон дотла разорила собственная жадность и генетическая честность араба Сулеймана, владельца мелкого маркета, торгующего автокосметикой. Понятно, наша реклама заманила его, он почти упросил торгового агента фирмы принять полтонны автоэмали по пятьдесят центов за килограмм, глубоко надеясь получить ее уже в Мариуполе. Банка американской краски весом 500 грамм стоила у Сулеймана 1 доллар 20 центов, через 12 часов она же была ему привезена и предложена по 60 центов. Он, чисто ради приличия, решил поторговаться и предложил скинуть с банки 10 (!). Наш агент легко, без торговли, согласился. Надо знать психологию восточного торговца, чтобы представить себе, что творилось в душе бедного Сулеймана. Если бы из бутылки кока-колы выпорхнул джин, он бы удивился меньше. Он принял товар и снова выставил его на продажу, то ли из предосторожности, то ли усовестившись, назначил демпинговую цену в 95 центов. Но горе Джексону – у него еще осталась валюта, и он на следующий день заглянул в тот маркет. Уставший чему-либо удивляться, Сулейман почти равнодушно продал товар, продал честно, Джексону, который благодарил Бога и Аллаха за удачу и мгновенно высчитал ожидаемую прибыль, повез краску обратно к нам. На следующий день, когда Джексон уже нежился в самолете на пути на Родину для долгого беспочвенного ожидания своего товара, Сулейман чуть не сошел с ума, когда его краску ему же предложили опять и сдали уже по сорок центов за банку. На каждой Джексоновской банке мы заработали чистоганом по тому же 1.20 доллару, что и Сулейман. Только не затратив ни копейки. Конечно же, Сулейман заработал меньше. Краску он закупал по цене 70 центов оптом.
Но этот пример мелочен, хотя и нагляден. Контора в день оформляла десятки тонн груза, некоторые неудобства доставляли машины. Скрепя сердцем Абдула был вынужден со мной согласиться, что, получив две или три тысячи денег за услуги, по транспортировке, новенькие «Тойоты» и «Мицубиси» перегонялись в пустыню и оставлялись там ржаветь под жарким солнцем, став домом для гюрз и скорпионов.
Хозяйственный Абдула, охваченный ажиотажем баксовой жатвы, заикнулся было о том, чтобы разувать железных коней и вынимать из них ветровые стекла. Но я категорически запретил. Подобные этому предприятия не терпят мелочности и суеты. Ибо приближающийся час «Х» я был намерен пережить спокойно и без проблем. В этот самый час в офисе должен был раздаться звонок от первого товароотправителя с наивным вопросом, можно ли ехать в аэропорт за своим барахлом. В это время мы должны уже быть в небе. Точнее, на борту лайнера в Каир, где Абдула предусмотрительно заготовил крысиную нору для отсидки. Я тоже человек предусмотрительный и даже раздобыл сводку погоды за последние 50 лет, она, погода эта, должна была быть летной. Ею и была. Тем паче я не поленился слетать в Иерусалим и поставить свечу в храме «страстей господних», а Абдула совершал утренний намаз даже не похмеляясь.
Не говоря уже о заблаговременно заказанных авиабилетах и идеально сварганенных паспортах. В деле была допущена всего одна серьезная стратегическая ошибка и одна досадная накладка. За ошибку расплатился Абдула, а за накладку – теперь я. И совершил ее, ошибку, мой компаньон, погнавшись за чистотой паспортов, он через посредников обратился к помощи Синдиката. Он не знал, конечно, что я числюсь в первой сотне списка этой организации, да я и сам в этом не уверен точно. Аналитикам Синдиката не составило труда вычислить суть нашей аферы. Они затребовали свои законные 10% прибыли, Абдула был вынужден согласиться с этим. И со мной, когда я вполне обоснованно заявил, что эта сумма будет вычтена из его половины. Свою ошибку он усугубил тем, что пожадничал, не согласился с новыми условиями Синдиката, который в своей манере, наглой и безапелляционной, потребовал увеличить свой процент до 40%. Я не экономлю на собственной жизни и заявил Абдуле: Аллах с ними, отдадим все от общей суммы, остаток – пополам.
Опьяненный удачей и жадностью, покойный Эль-Катар имел глупость подсунуть этим парням идеально сварганенные, но все же, не совсем настоящие доллары. Последствия известны: он превратился в покойника, а я в загнанного зверя.
Суть же накладки заключается в следующем. Когда до закрытия нашего офиса оставались считанные часы, когда два чемодана с четырьмя миллионами чистой прибыли были уже упакованы, а сейф в «Шарджа-банке» был заказан и оплачен на пять лет вперед, мы честно расплатились с арендодателями, охранниками, шоферами, перегонявшими машины. Они получили расчет и, сами того не зная, терпеливо и дисциплинированно дожидаясь конца рабочего дня, последние в их карьере в фирме «Сервис Транспорт Алия ЛТД». Вообще-то, шофера были самым слабым звеном в нашем плане. Здесь пригодилась сметка Абдулы.
Из ямы-тюрьмы им были выкуплены четверо пакистанцев, посаженные туда, естественно, не за усердное изучение Корана. Эта братия знала, что для того, чтобы язык остался во рту, его нужно держать за зубами. Скорее всего, эмирские власти их обратно в яму и засадили. Но у них нет причин быть недовольными щедро оплаченным увольнением. Так вот, конец дня. Заваливается в офис этот самый Ваха Басмач и умоляет нас, уже навостривших лыжи, оформить для переправки в Ростов дюжину джипов «Чероки», приобретенных им для экипировки своей шальной братвы. Я тогда, не смотря на алчно горящие глаза Абдулы, все же посоветовал ему прийти завтра, мы сегодня уже закрываемся и оформить ничего не успеем.
- Нет проблем, - ответил Ваха и рассказал, какой он крутой и прекрасно понимает, что дело есть дело, но он верит нам и просит оформить завтра, а деньги – сорок тысяч баксов – просил взять сейчас, чтобы он с ними не таскался, сумма – то приличная. Вдруг загуляет и просадит штуку другую.
Ну как их было не взять. Аккуратно пересчитав купюры, Абдула насвистывал весело что-то вроде «до-ла-лай, до-ла-лай», выписал квитанцию и доллары уложил в сейф, дабы сразу же после ухода Вахи переложить в чемодан.
Мы пожали друг другу руки, а когда выпили по рюмке «Камю», даже обнялись. Уже в дверях Ваха обернулся:
- Ребята, а куда машины?
Да, машины в наше дело явно не вписывались. Мне было его даже немного жаль. А Басмач продолжал:
- Парни измучились их сторожить. Я велю, чтобы их подогнали. Куда скажете? Пусть братва сегодня оттянется.
Надо полагать, крутой и рачительный Ваха решил сэкономить пару сотен платы за автостоянку и оттянуться на них. Ну что ему было ответить?
- Да к офису гони.
- Так они здесь недалеко. Хлопцы, с меня стол. Будете в Ростове – озолочу.
Ну что тут сказать. Я строго вызвал своих пакистанцев. Заплатил им по сто долларов за сверхурочные и велел немедленно приступать к работе. Бросать машины перед офисом было слишком опасно. Что бы кутерьма не началась раньше времени. Через полчаса перед зеркальными витринами нашей конторы под бдительным оком охраны, тоже, не смотря на мелочные возражения Абдулы, получившей доллары за переработку, сверкала кавалькада новеньких джипов. А к утру наши шоферы перегнали красавцев партиями в близлежащие дюны, где сотни их собратьев уже покоились под слоем песка.
Какие мысли бродили в головах у наших пакистанцев – не знаю. То, что они делали – не укладывалось в привычные рамки, но за эту неукладываемость хорошо платили. А обратно, в яму, покрытую деревянной решеткой, не хотелось. А то, что он там окажутся, вздумай задавать вопросы и делиться впечатлениями, Абдула им растолковал по своему, судя по результатам, довольно вразумительно.
Возможно, мы готовили почву для лихих десантников Саддама, возможно, решили, с присущим богатеньким идиотизмом облагородить нерадостный пейзаж изыском индустриальной цивилизации. Не знаю.
Сказать по правде, встретить Ваху в казино, здесь, я не надеялся. За такие ошибки по головке гладят. Молотком, Угрызения же совести по поводу того, что по моей милости одним бандитом станет меньше, я не испытывал. То, что сотни тысяч долларов, на которые куплены злополучные джипы, заработаны отнюдь не разведением огурцов в теплицах – иллюзии, понятно, отсутствовали. Скорее всего, по горячим следам агентам Вахи и удалось разыскать в песках нескольких жеребцов из своего железного табуна. Возможно, что, достаточно награбив за эти веселые годы, Басмач сумел отыскать финансы, дабы оплатить неустойку. Но мне, честно говоря, от этого легче не становилось. Никак. Вывод же меня, конечно, слегка утешал. Сразу убивать не будут. Начнут деньгу вышибать с процентами. Да моральный ущерб. Эх, милые мои бандерлоги. Будь у меня такие суммы, разве стал бы я так открыто подставляться службе безопасности казино, за пару часов очистив заведение на 50 штук? Уверен, в одном: властям ОАЭ меня не выдадут.
Несколько миллионов российских купюр я все же не менял. Пригодится. Уж слишком крутой в данных апартаментах обменный курс. На моих, почти пятидесяти тысяч, меняльная контора наварила больше штуки. За эти деньги Мики Лохмач мог бы справить вполне приличные документы. Но я не жалуюсь. Дорога ложка к обеду. Да и декларацию о доходах не требуют.
В круглосуточном киоске, в холле, покупаю кейс за 200 долларов. Да. Наценка за сервис здесь почище, чем в «Хилтоне». Туда любовно укладываю кулек. Купленные здесь же зубную щетку, пасту, бритву, крем, одеколон, пачку носовых платков, пачку презервативов, пару шелковых сорочек, несколько колод карт, чернила «Пеликан» для авторучки, швейцарский перочинный нож, солнцезащитные очки, крем для обуви, пяток пар носков, емкость с горючим для заправки зажигалки, кремни, пять пачек «Мальборо», крокодиловый органайзер, калькулятор «Касио», диктофон «Сони», пару чистых кассет. Так, что еще. Вроде все. Комплект.
Почему я прибыл в этот город моего детства без багажа? Просто весь мой багаж остался в автоматической камере хранения в аэропорту.
Там, помимо всего прочего, находилось 30 тысяч долларов, пять миллионов рублей, миллион сомов или «бирманатов», запасные документы и авиабилет до Мюнхена. У камеры хранения меня ждал вышколенный киллер черного Синдиката. Скорее всего, он уже загнал патрон в ствол УЗИ и не без оснований полагал, что я приду за багажом, так как без него мне деться некуда.
В бумажнике вполне хватило на билет до Ростова. Таможню я прошел легко и об оставленном багаже не жалею. Жалею, конечно, но на много меньше, чем о том, что вес моего тела увеличился бы на 9 грамм. А может, и на 180. Убийца вряд ли стал бы экономить на патронах. Всадил бы очередь. Как я почуял опасность … об этом уже нет времени рассказывать, так же как и о том, как меня вычислили.
Открываю дверь своего номера. ****ь! Только бы по голове не били! И только бы «Секрет Сервис» определила Вахиных апостолов. Ну, слава Богу. Включаю свет – в прихожей номера «люкс» восседает тот самый представитель службы безопасности, которого я засек еще у одноруких бандитов, и крупье Григорий, лицо его было помято, под глазами – мешки. На диване – два качаных питекантропа. Как только я вошел и включил свет, они вскочили и заняли позицию. Охранник, как ни в чем не бывало, представился:
- Добрый вечер, меня зовут Семен. Кое-кто еще именует меня Курбаши, но это – атавизм минувшей профессии. Деньги обменяли? Прекрасно. Просьба – не волноваться и ответить на ряд вопросов.
Скрывая искреннюю радость, я изобразил показное возмущение:
- На каком основании вы вломились в мой номер?! Я…
- Я же просил не волноваться, основания законные. Выполняя свои должностные обязанности начальника СБ, я вошел сюда при помощи запасного ключа, чтобы избавить вас от грядущей опасности.
А этот придурок не лишен чувства юмора. Нездорового.
- И какой? (опасности в смысле)
- Вот эти трое молодых людей (он кивнул в сторону своих хлопцев), задумали причинить вам пару неприятных ощущений, а возможно, и реквизировать выигрыш. Но, если любезно согласитесь ответить на мои вопросы, я смогу помешать им в этих намерениях.
- А если нет?
- То нет. Да вы садитесь, располагайтесь. Чемоданчик можно сюда положить, он не пропадет.
- Там мои личные вещи и сувениры, - я удобно расположился в кресле и закурил сигарету. Время запущено. Надо полагать, подручные Вахи Басмача уже вычислили мой «крутой маршрут» и минут через 10-15 явятся с визитом. Благо, время для подобных рандеву подходящее. Оптимальным вариантом было, чтобы они приняли «этих» за мою охрану, крышу, можно сказать. И тогда… Уворачиваться от пуль все же проще, чем подставлять под них свою башку. Хотя бы эта резкая братия не начала мочить друг друга из пистолетов (или УЗИ они уже обзавелись) а начала разбираться по поводу добычи, в виде меня, при помощи ножей и кастетов. Если так, то есть вероятность того, что они успеют разобраться сначала с собой, а потом уже и со мной, велика.
Семен же, не сгоняя с лица улыбку бешеной вежливости, ответил мне: «Сохранность личных вещей я гарантирую в любом случае».
Итак…
- Чтобы решить, отвечать мне на вопросы или нет, мне хотелось бы их услышать.
- Вы разумный человек, это меня обнадеживает. Прошу Григорий.
Крупье разлепил губы:
– Как ты выиграл, дешевый катала? Шулер!! Как?!
- Как? А что значит ка-та-ла?
- Не будем отвлекаться, - это Семен, - шулер и катала – почти синонимы. Вы поняли суть вопроса? Если честно расскажите, как вам удалось кинуть такого волка, как Гриша, откройте нам секрет. Если будете откровенны, то, возможно, уйдете отсюда целым и невредимым. И даже с частью денег. Со значительной частью.
- Неужели все, что рассказывают о звериных нравах казино – правда? Да… Неприятно. Что ж, извольте. Как выиграл? Если не считать нескольких стандартных фраз, то молча.
- Вы, кажется, неверно оцениваете всю серьезность ситуации, в которую попали.
- В чем вы меня обвиняете, конкретно, ведь колоды ваши?
Лицо Григория исказилось:
- Ты знал карты и ты сдавал. Как? Ты знал карты, ты видел их насквозь. Как? Ты дешевый жалкий дилетант, вырвавший у удачи ее какой-то секрет. Если бы ты не был глуп, забрал пять, ну семь тысяч, - и умотал, радуясь удаче. А автоматы? Как ты узнал, который из них разродиться выигрышем? Как?
(Ох, Гриша, Гриша, тебе бы мои заботы, может, тоже кое-чему научился бы. А им отвечаю:)
- Мне действительно сегодня везло. Разве это вина?
Семен Курбаши тяжело вздохнул:
- Давайте, ребята. Товарищ не понимает.
С неожиданным проворством жлобы рванули ко мне. Не успел я очухаться, как руки и ноги были скованы наручниками.
Семен отбросил показную вежливость:
- Ты, крыса, сейчас все расскажешь! Но уже бесплатно. Вот это (он извлек из кармана простой, но верный электрокипятильник) тебе засунут в жопу и включат в розетку. Ну, так как?
Перспектива варить кашу в собственных кишках из собственного дерьма меня не устраивала. со всей возможной смиренностью отвечаю:
- Ладно.
На этот раз Семен вздохнул с видимым облегчением. Что же мне вам рассказать, недешевые мои. Интересно, как у вас с чувством юмора, способны ли вы дослушать мой рассказ до конца, что бы дождаться явление народу ваших коллег по охоте за содержанием моей памяти. Рассказать нужно с учетом того, что понятия не имею об электронном крапе ваших колод. Конечно, обидно Григорию. Еще бы! Наверно, на колоды хитрых карт не одну тысячу зеленых потратил. Курбаши помогает мне:
- Давай по порядку. Почему ты подался играть в зал для спец. контингента, а не выкидывал свои фокусы в общем. И насчет автоматов, давай поживее.
- Насчет спецзала – это чистая случайность. Просто я не люблю играть с банкоматами. А там обстановка, которая напоминает казино моей юности. Клянусь спасением души, туда я зашел случайно. Что касается жестяных бандитов, то … Если это серия типа 344703 ЛЦ, выпущенных два года назад в Испании, то в 119 машинах этой серии есть один дефект, который позволяет индивидуумам типа меня определять, через сколько игр наступит джек-пот. Советую заменить машины. Надо полагать, они были приобретены с хорошей скидкой, верно?
По тому, как Семен закусил губу, я понял, что попал в точку. Самое главное, ему знать, конечно, ни к чему – я могу определить происхождение выигрыша практически, в любом автомате, беременном удачей. В свое время я потратил немало часов, чтобы понять кое-какие закономерности их конструкции. Принципиальной конструкции любого однорукого бандита. Но об этом, господа, вам знать абсолютно ни к чему. Да, если честно сказать, я и сам не пойму до конца, как это у меня получается.
- Ладно, пока оставим этот вопрос. Давай о том, как ты угадываешь карты.
- Я их, действительно, угадываю.
- Не дерзи. Нас это уже начинает раздражать. Похоже, все-таки, тебя придется превратить в электропетуха.
- Не надо. Слушайте, господа.
Как в том анекдоте про тараканов, здесь главное - не улыбнуться. Если бы мне довелось наблюдать эту сцену со стороны, я бы, ей-богу, рассмеялся.
- Я, действительно, знаю один секрет, в это трудно поверить, но неверие не мешает этому быть. В свое время, при историческом материализме, дряхлая прабабушка моего одного очень хорошего знакомого, даже родственника, этот секрет мне открыла. Перед смертью. Старушка была из «бывших». Даже, вроде, графиней, точнее, родители ее носили этот титул. В молодости она попала вместе с ними в эмиграцию. Во французский город Париж. А в 1945 году имела глупость поддаться такому неуместному для современного человека чувству, как ностальгия. И в одном поезде вместе с Вертинским (Слышали о таком? Это дедушка Алены Апиной) …вернулась. Как ни странно, графиню не посадили. Так вот, в солнечном Париже, когда у нас царил культ личности, была большая безработица. И графиня, в то время она была в самом соку, устроилась работать крупье в казино «Триумфальная арка». Короче, ей удалось соблазнить одного известного шулера, не то француза, не то итальянца, по фамилии, дай Бог памяти, не то Калиостро, не то Сен-Жермен. Он и открыл ей этот секрет на ложе страсти. Он заключается в том, что, если в колоду положить в определенном порядке три карты, перекрестить перед сдачей наоборот, то колода становится подвластна сдающему. Единственное, что имя карт меняется каждые двадцать лет, в зависимости от расположения звезд. К сожалению, сегодня – последний день известного мне цикла. То есть, если до 4 часов игрок положит в колоду третьим туза пик, четвертым – десять бубей, а наверх – трефового короля, все это перекрестит наоборот, понятно, то ему будет известно значение карт под рубашкой. Если поработать с компьютером, можно вывести закономерность. Мне доподлинно известно, что шестьдесят лет назад этими картами являлись тройка, семерка, туз. Впрочем, старая графиня живуча и до сих пор, правда парализованная, живет в возвращенном родовом имении где-то под Урюпинском. Ей уже под сто лет. Как я об этом узнал? О, мне до сих пор стыдно. Двадцать лет назад мы с моим другом Федей и еще с одним фруктом расписывали пульку. Бабка просила сходить в магазин за кефиром. Идти никому было неохота. Я один уважил старость. За это мне была открыта страшная тайна, которой я и воспользовался сегодня.
Я несу какой-то бред, разбавляя избитый пушкинский сюжет «Пиковой дамы» совковыми подробностями и изысками собственной буйной фантазии.
Наблюдаю за реакцией публики. Господи, у этого контингента полностью отсутствует чувство юмора. То, что они не бывают в опере и не читают книг, я вполне допускаю. Допускаю и то, что Пушкина они считают соавтором изобретателя пистолета Макарова. Неужели мой серьезный тон до такой степени убедителен. Бред. Я, конечно, обладаю некоторыми гипнотическими способностями, но, насколько мне известно, дебилы гипнозу не поддаются.
На лицах Семена и Григория выражение бетонного блока. Я умолкаю.
- Значит, так, - Семен жует нижнюю губу, пытаясь сморщить гладкую поверхность своего мозга, дабы выдавить мысль.
- Вы, - его указательный палец обвел присутствующих, - сторожите этого придурка. Головой отвечаете. Ты, Гришан, за старшего. Я на доклад к боссу. Ему, видно, интересна будет эта история. Телефону эту информацию доверить нельзя. В отделе суки слушают. А ты, - его палец остановился напротив моего лба, - до моего возвращения вспомнишь адрес этой своей графини. И моли Бога, чтобы старушка и вправду оказалась жива.
Он ушел, настолько возбужденный, что даже забыл про чемоданчик на столе.
О, Кафка! Твои интеллектуальные упражнения – дешевка в сравнении с реалиями новой России.
7
Это – последняя карта в русской колоде, которая хоть что-нибудь, да значит. Ниже – только шестерка, которой никто не хочет быть. Даже козырной. Козырность приходит и уходит. А с детства данное клеймо остается. Разве что злодейка-судьба, издеваясь, пририсует лишнее черное сердечко и исправит цифру жирным фломастером. Но эта карта уже порчена. И семерке еще есть кого презирать. Есть это единственное очко для самоутверждения. Семь пик. Пустой разговор. Минувшая беседа, не смотря на свою потрясающую забавность, все же пуста. По крайней мере, я искренне на это надеюсь. Господи, и эти люди являются хозяевами страны, средним классом. В сравнении с Григорием даже секретарь первичной партийной организации похоронного бюро выглядит интеллектуалом. Интересно, Семену Курбаши – под сорок. Чем он занимался в конце застойных годов? Слушал ли тогда радио, телевизор, а ведь, судя по всему, у этого охранника оклад генерала. Американского, понятно. Хотя, наши тоже неплохо живут. Неужели он, действительно, решил всучить своему боссу «дохлую кошку» идеи крутого обогащения за счет тайны мифической графини. А почему нет? Откуда тогда у этих мутантов появилась деньга? Где здесь справедливость? Я уже не говорю о молчаливых безымянных жлобах, оживших платяных шкафах. Они ведь тоже едят, пьют, размножаются. Зарабатывают на порядок больше университетского профессора. Что верно, то верно, зарабатывают они кулаками, которые, судя по всему, в два раза больше их голов. А ведь они не будут жрать кабы что. А девочек для совокупления предпочитают длинноногих и породистых. Нет, все-таки идея бесноватого фюрера имеет смысл. Он знал, что дать народу. И что взять у него. Этим двум – шнапса, сала – и на мясо. Пушечное, понятно. Они, чтобы заменить шнапс коньяком, а сало вырезкой, пойдут расширять жизненное пространство. Их мозги, величиной с грецкий орех, способны воспринять всего одну единственную идею. В данном случае она звучит, как «Обогащайтесь!»
Я вне политики. Я не Робин Hood. Но всем своим существованием доказываю свободным индивидам, что не все так просто в этом мире. Скорее уж я Робин Bed. Изымаю денежки у тех, кому Леди Удача, в силу своей ****скости, улыбается не к месту, делиться же ими, денежками, ни с кем не собираюсь. С бедными дураками тем более.
Ей-богу, эти сытые зверьки, урвавшие зубами шмат от жирного тела российской свободы, заслуживают гораздо большего уважения, чем спившиеся пролетарии, гундосящие под красными стягами о задержках нищенской зарплаты, лучше бы, воздевая глаза к небу, остановили жалостливый взгляд на фонарных столбах и вспомнили о взбесившихся от безнаказанности ворах. Просятся ведь на столбы эти зверьки.
Но их мне жаль. Я все же родом из совка. А этих – нет. На месте наших жирующих политиков… впрочем, хватит. Я вне политики. И сейчас следует думать не о благах трудящихся, а о спасении собственной шкуры и капитала. И все-таки, какой сюр, а? Увидев это, можно и умереть. Но умирать в мои планы не входит. Я хочу жить. Жадно хочу. Я заслужил это. И сделал для этого немало. Вот и кончился сюрреализм. Наступает реализм критический, кретинический, капиталистический. Гангстерский. Он врывается в номер вместе с вышибленной дверью и парой чернявых посланцев Вахи Басмача с «Макаровыми», вынутыми и вложенными в вытянутые руки. Понятно, что хорошим манерам эта публика учится по голливудским боевикам. Но не до такой же степени, господа.
Я ныряю на пол. Исподлобья глядя снизу вверх, прикидываю, как бы сподручнее добраться до моего чемоданчика. Понятно, у моих сторожей сработали рефлексы. И вместо того, чтобы сказать: «Доброе утро, сэр. Чего изволите?», - они также довольно ловко извлекли из-за поясов металлические штуковины, снабженные нехитрыми механизмами. У кого не выдержали первыми нервы, я, естественно не вижу. И вообще, все действо занимает секунды. А звуки падающих тел даже заглушают хлопки. Все оружие с глушителями. Пак. Пак. Бум. Вот ваза разбилась. Хорошая ваза, красивая. На хрустальные осколки брызнула кровь из простреленной головы Григория. Как гранат выжали на лед. Пуля, скорее всего, шальная. Вроде, все кончилось.
Жаль только, что один из гостей остался цел. Он дико озирается, водя пистолетом из стороны в сторону. Теплота приема вдохновила его. Я замер. Пока он поймет, что из трех тел – одно живое – мое, есть время, чтобы не стать четвертым. Нет, их все же четыре, похоже. Семен все-таки пальнул ему в спину из «Магнума». Да без глушителя. Посланца Вахи отбросило плашмя на одного из моих безымянных сторожей. За спиной у Курбаши – квадратообразная голова с жесткими складками по краям бескровных губ. Ба! Похоже, сам господин Калигула пришел инспектировать свои владения и застал такой непорядок. Ай-ай-ай! Семен метнулся ко мне. Что за идиотская привычка, чтобы убедиться, жив человек или нет, пинать его ногой под ребра. Жив я, жив. Сажусь в кресло, отряхиваюсь. Зачем же мне тыкать в нос дымящийся еще ствол? Терпеть не могу кислую пороховую вонь. Похоже, мне не верят, что эти оба трупа я вижу впервые.
- Говори, сука, это твои псы?
Семен брызгает мне в лицо слюной, щелкает затвором и, похоже, предлагает заняться французской любовью с дулом его «Магнума». Терпеть не могу извращения. Так мне и зубы попортить недолго. В том, что он не нажмет на курок, я не сомневаюсь. Я вам нужен живым. Конечно, вряд ли Калигулу интересует тайна трех карт. Надеюсь, его интеллект чуть выше, чем…
Хриплый голос Калигулы прерывает сексуально-стоматологические манипуляции Семена.
- Хорош Курбаши. Хватай его и в подвал. Отсюда валить нужно. Сколько раз говорил: смени пушку или подбери к ней глушак. Быстро.
6
Теперь я действительно шестерка. Битая и пиковая. Нет, конечно, меня пока не били. Но карманы вывернули, и чемоданчика моего, похоже, уже не лицезреть глазам. Приковали, как собаку, к трубе отопления. Сволочи, туфли нацарапали. Откуда эти ублюдки черпают пищу для своих фантазий. Из генной памяти, что ли?
Подвальное помещение было оборудовано так, как в представлении его хозяев подвалы гестапо или инквизиции. Сомневаюсь, правда, чтобы последнее слово, в смысле своей иностранности, было им знакомо. Впрочем, кто сказал, что русским словом является «гестапо»? Но уж как-то больно умильно, по садо-мазохистски, оно ласкает слух наших садистов. Понятное дело, разнообразие в мюллеровский интерьер вносил компьютер, ксерокс и еще какая-то оргтехника, предназначение которой даже я не понимаю. Одно хорошо: похоже, от назойливости Вахи и его друзей я на длительное время избавился, особенно после того, как его шестерки были биты. Птичка улетела. Залетела, короче. Нет. Я не шестерка. Ею никогда не был и не буду. Я – пешка. Это да. Но проходная пешка. Я стану ферзем. Я просчитаю ходы. Господи, от скольких смертей мне еще предстоит уклониться? Если бы Калигула хотел меня убить, ничто не мешало ему осуществить это довольно мерзкое намерение. Пику я уже отыграл. Всю масть. Будем играть по здешним правилам, без пятерок, двоек, троек, - с джокером. Если хорошо покопаться в рукаве, можно его там найти. Пешка с джокером в руках имеет шанс стать ферзем. Впрочем, к чему это мне? Я согласен и на ладью. А пока - конец. Конец. Только вот, в рукаве не пошаришь. Хорошо хоть, наручники обыкновенные, без садистских изысков.
Эх, мысли мои, мои коньки-горбунки. Ну, чего? Неужели эти кретины будут, действительно, добиваться у меня адреса царь-девицы?
Графини то бишь? Я чую, у Калигулы есть на мой счет какие-то планы. Что он готовит новую пакость. Поживем – увидим. Ждать осталось недолго. А жить? Шалишь, госпожа Удача. Впрочем, почему Госпожа? Если я джентльмен удачи, то она – леди. Крапленая, вот только. Ладненько. Хорошо это или плохо? Хорошо. Пики отыграны, и я жив. Я прошел по остриям. Что впереди? Конечно же, трефа.
Главе, что бы на ней ни распяли. Я не ищу истины. Я не разбойник Варавва. Я ищу средства к существованию. Много средств. Чтобы было, на что существовать. А вот и первый посетитель.
И первая масть отыграна
Масть вторая: ТРЕФЫ
6
Новую масть начну с шестерки. Она наиболее соответствует моему теперешнему положению пешки. Масть, как говорится, пока черная, но все же густоты мрака в ней поубавилось.
Итак, кто же вошел? Конечно, босс Калигула. Одет он неброско. Без золотой цепи на шее. (Все же, как никак, легальный предприниматель, владелец крупнейшего отеля в городе, казино – это только то, что мне известно. Понятно, на него пашут пара банков. Да и в столицу щупальца, как видно, протянуты.) Несмотря на неброскость наряда манеры босса в нем сквозят и в походке, и в движениях. И в том, как лебезит перед ним Семен Курбаши … На шаг сзади. Что-то шепчет на ухо. Глаза бегают. Меня пока не замечают. Понятно почему. Следом, с заломанными руками двое молодцев вталкивают злосчастного Ваху Басмача. Где Калигула только набирает своих мордоворотов. Тащащие Ваху ничем не отличаются от тех, что ломали меня в номере. На первый взгляд, конечно. Если присмотреться, отличия есть. Те двое, застреленные людьми Вахи, были, кажется, рыжий и черный, а эти – пегий и русый. А так – все одно. Стрижки, выражения отмороженных лиц. Фигуры. Спецодежда. И угадываемые под френчами кобуры. Судя по всему, с трупами в моем номере улажено. Несмотря на патологическое невежество и презрение к писаным законам, деятели типа Калигулы, содержат на своей дотации, конечно, и милицейских чинов, и в прокуратуре люди есть, не говоря уже о своре юристов. Некоторые дальновидные включают в свою коллекцию и бойких щелкоперов.
То, что на меня не обращают внимания, это плохо. Похоже, считают, что ничего никому не расскажу. Где-то они правы. Язык распускать совсем не собираюсь. Вот как только убедить в этом Калигулу и Курбаши? А пока, мозги мои, мыслишки-коньки-горбунки, подскажите! Эх! Эта службишка – так, служба, тут нужна вся ваша дружба. Вот, зараза. Рука болит. Да и писать хочется. Костюмчик мне, конечно, испоганили. Можно и под себя. Если обоссусь, решат – от страха. Не боюсь я вас. Не страшны вы мне, как ни пыжьтесь! Правда, испытание для моего интеллекта изрядное. Но ничего. Давить вас буду. Искать слабые места. Конечно, из пушки вы стреляете точнее. И достаете их быстрее. И морду набить я круто не смогу. И кровью брезгую. Но ведь вы двуногие. Ваша вертикальность оканчивается шаром, в котором имеется, хоть и ссохшееся, сероватое вещество. Вы любите пить, жрать, воплощать в жизнь ваши прихоти. А значит, и в вас живут страх, корысть, жадность, похоть. И комплексы тоже ведь имеются. Вы не инопланетяне, не чужие. Чуждые – но не чужие. В принципе, мои планы осуществляются. Да, у меня отняли мой выигрыш. Да, я в положении сейчас таком же, как и Ваха, которого приковали к трубе и, видимо для профилактики, методично, расчетливо, с хлюпаньем, избивают. Он даже не кричит – хрипит. Судя по всему, насчет звукоизоляции помещение проверено. Я ведь уже начал душить вас. Ведь это, фактически, я сейчас пинаю Ваху за то, что помешал мне уйти. Я бы ушел. Ей-богу, ушел бы. Это ведь я, руками убитых боевиков, прострелил голову Григорию. Он уже наверняка в морге. За то, что шулерствовал со мной! За то, что хотел отнять мой честно заработанный выигрыш. Я не говорю уже о четырех бандерлогах, которые были готовы содрать с меня живого шкуру. Безнаказанно! Мой мозг. Мой расчет. Мой интеллект. Моя фантазия уничтожили эту свору взбесившейся биомассы, вставшей на моем пути. Желаете продолжить партию, господа? Пожалуйста. Я готов. Всегда готов. Я зубами поймаю вашу перчатку. И выплюну ее вам в морду. Обратно. Свинцом. Я не злопамятен. И тебе, Семен Курбаши, еще засунут в задницу кипятильник. И это ты будешь электропетухом, в натуре, ****ь. Хотя, ей-богу, ты уже с детства педераст. Моральный. О, поверь, быть моральным гомосеком – это хуже, чем простым.
Калигула расположился в кресле. Сосредоточенно наблюдает за избиением Вахи. Семен услужливо подносит зажигалку, мою, сука, зажигалку, к его сигарете, заботливо подливает минералочку в стакан.
Калигула делает знак, чтобы избиение остановили. Его приказание исполняют мгновенно. Глубоко затянувшись, после паузы, он негромко, выпуская дым, спросил:
- Так зачем ты велел убить моих людей, Басмач?
- Калигула, - голос Вахи булькал, сплевывая кровавые сгустки вместе с осколками зубов, его распухший язык едва ворочается. Возьму на заметочку. Он уже не жилец. Не в том смысле, что ему что-то серьезно повредили. Хотя … Нет, просто когда так бьют, такие люди, такого человека – в их планы не входит отпускать его, не убедившись, что пульса уже нет. А он, видать, на что-то еще надеется.
- Калигула, недоразумение получилось. Непонятка. Давай стрелку назначим. Разберемся.
Калигула беззвучно рассмеялся:
- Мне? Разбираться? Стрелку? С тобой? Шутишь?
- Калигула, прости. Но пойми. Я не хотел. Никто не хотел. Боба, наверное, думал – это его охрана. Прости, Калигула. Ты не знаешь, какая это крыса. Знал бы – понял меня.
- Почему не подошел ко мне? Не попросил? Ты же знаешь, я бы не отказал. Разобрались бы.
- Твои люди первыми палить начали.
- Еще бы, они выполняли свой долг. На моей территории даже менты пушками не трясут … Ты не ответил – зачем.
- Это хитрая крыса, Калигула. Я боялся, что ускользнет. Он скользкий. Ты ведь слышал про эмирский кидняк? Его рук дело.
Рисованная бровь Калигулы дернулась вверх:
- Вот как? – он переключил свое внимание на меня. Долго внимательно рассматривает. Как бабочку в кляссере.
Я кожей чувствую этот взгляд, как будто по лицу прошли валиком, сделанным из черного колкого льда. И вдруг босс добро улыбается, как будто узнал старого знакомого:
- Ну, как жизнь, жабенок-путешественник? Хоца что-нибудь? Водички, может?
Я, сглотнув ком, киваю.
- Ну подожди маленько, я тут, вишь, с недругом твоим сначала проблему решу, а уж потом … Обидел ты его, конечно, сильно, но он, чтобы наказать тебя другое место мог выбрать. Так что погоди.
Конечно, вряд ли помнит меня Калигула. Времена Сапога ушли в небытие. Для подрастающего поколения эра генсека Брежнева уже ближе к правлению фараона Аменхотепа IV, чем к теперешнему небытию. Сколько лет-то прошло – 22 или 23? О, извивы судьбы, превратившие Сапога в Калигулу. Отброса общества – в хозяина жизни. Плебея – в императора финансов. Какой он путь прошел за эти 22 года? Тьма. Это плохо, что я не знаю … Кстати, необходимо вспомнить этот день… Может пригодиться… Потом… А ну-ка, нейроники, за работу.
Видно, Калигула фундук крепкий, раз так поднялся. По всем правилам ему бы спиться. Или срок коротать. Или пику под ребра получить. Ан вон оно как вышло. Ладно. Поживем-поживем. Он вроде бы не садист. Если бы хотел прибить, то сие уже бы свершилось. Неужто адресок графини узнать у меня хочет? Нет. Он не дурак, хотя Пушкина тоже, наверное, не читал. Тем временем диалог с Вахой продолжался.
- Ты кому, Басмач, говорил, что нашел его?
- Нет, не успел.
- А когда у Горностая пацанов просил, то насчет причины что сказал?
- Ну, сам же знаешь, у нас быстро. Надо – и все. Калигула! Замнем инцидент, Горностай за меня подпишется. Ты же знаешь, чего между собой грызться-то? А что пацаны сгинули, так это из-за непонятки … Сам же знаешь. Бывает. Отпусти ты меня. За пацанов компенсирую.
- А вместо Гриши моего быка какого-нибудь племенного пришлешь? Его-то, чай, год, как пса сторожевого, надрачивали деньги мне делать, а? Я в него вложил сумму большую, чем та, на которую тебя этот (кивок в мою сторону, крысой меня не называет. Знак хороший. Крысой быть плохо. А дохлой крысой – это вообще мерзко).
- Калигула. У этой падлы хрустов должно быть море – знаешь, они пол-Дубая кинули. Потрясем его!
- И ты трясти его тоже собираешься. Дурашка. Глупышка. Был бы он с деньгой – не мотался бы здесь, судьбы не искушал бы. Он умный, хитрый.
Черт побери, а мыслит этот зверюга довольно прилично. Молодец, Калигула. Что из того? Хорошо или плохо?
- Ты мне лучше вот что ответь: точно это, что его никому не назвал?
- Клянусь, Калигула, матерью клянусь, аллахом клянусь! (Была бы Вахина рука правая свободна – он, ей-же-ей, еще бы перекрестился.)
- Не обманываешь?
- Точно-точно!
Калигула лениво раскрыл ладонь, с мерзкой улыбкой Семен вложил в нее свой «Магнум». Прицокивая и что-то насвистывая, босс повертел пистолет. Щелкнул предохранителем.
- Точно, говоришь?
Бах! Коленная чашечка Вахи разлетелась вдребезги. Он взвыл. Вывернул глаза. С ужасом увидел, что голень с бедром соединяет лишь рваная штанина. Падла. Мне пиджак окончательно испортили. Брызгучий ты, Ваха Басмач! Теперь вещь в химчистку не примут. Эхо выстрела, пометавшись под сводами подвала, тихо смолкло. Его сменило хриплое, шакалье скуление Басмача.
- Помилуй, Калигула, не калечь дальше, отпусти!
- Вот дурашка! Кому Калигула, а кому Александр Петрович!
- Александр Петрович … Ради Христа… Отпусти…
- Ты ж нехристь, Басмач. Басурман ведь. Что, аллах не помогает? Ты бы лучше попросил, чтобы добили тебя. А то – отпусти … Отвечай лучше! Точно это, что о нем никто не знает? Скажешь честно – может, и отпущу, а так…
- Клянусь! Точно! Хр-р-р…
- Верю. Теперь верю.
Калигула протянул пистолет Семену и кивнул. Тот выстрелил навскидку. Пуля разворотила грудь и заскрежетала по трубе.
- Ты мне коммуникации не порть, снайпер! – проворчал Калигула, затем устремил на меня свой взгляд: - Вот так вот, жабенок. Что приуныл? Видишь, для меня справедливость поперед всего. Пить, говоришь, хочешь? Это можно.
Я замечаю на столике перед ним два стакана. Из одного он пьет, другой нетронутый, наполнен прозрачной жидкостью. Он-то взят и несется ко мне. Папа мой небесный, пронеси мимо эту чашу с Иоаннова стола. Калигула подошел сам. Сам почтил меня. Честь-то какая! Со звериной веселостью разглядывает мои зрачки. Видно, прочитав что-то, улыбается.
- Да не бойся ты, дурашка, травить тебя смысла-то нет. Эта смертушка для тебя слишком легонькая. Все хорошо. Ни в чем ты не повинен. Вот только жаль, что не глухой и не слепой. И грамоте, наверно, учен. Это плохо. От образования этого – одни беды. Да и вообще, лучше на свет не родиться. Ни тебе. Ни мне. Никому. Пей-пей.
Действительно, травить им меня нет смысла. Однако вода нечистая. Я пью. У нее какой-то сладковатый привкус. Но жажду утоляет. Во рту холодок. А может, минералка какая-то. Но не нравится мне это. Ох! Не нравится!
И тут Калигула, или как там его, Александр Петрович, как бы с удивлением замечает мои руки, спаренные с трубой при помощи наручников. Это приводит его как бы в искреннее изумление.
- Сема! Что за непорядок? Зачем с гостем нашим так обошлись? Ай-ай-ай! Ты ужо прости нас, мы люди гостеприимные, но… как говорил… - он кивнул в сторону Вахи. Два молчаливых охранника деловито тащили его за ноги в направлении боковой двери. Судя по тихому гулу, за ней котельная, обслуживающая весь гостиничный комплекс. А для Басмача – крематорий ... - накладочка вышла. Непонятка. Его людишек мы за твоих друзей приняли. Ты здесь ни при чем. Чист.
Семен отстегнул меня от трубы и фамильярно похлопал по щеке. Это тебе тоже зачтется. Терпеть не могу фамильярности.
Калигула молча встает и идет к выходу. Я за ним. Следом Курбаши. Я оборачиваюсь на шум. Это вернувшиеся «пацаны», так и не издавшие за все это время ни звука, поливают из брандспойта место, где окончил свою непутевую жизнь Ваха Басмач. Ведерко с песком притащили. Зря он решил со мной связаться. Хотя, конечно, проблему мне создал. Ну да ладно, у него проблем уже нет. Дым из трубы доставит его грешную душу прямо в рай. А там представится возможность предъявить претензии Абдуле.
7
Ну вот, я и поднялся, в прямом смысле. На лифте. На третий этаж в апартаменты Калигулы. Черт побери, картина Гогена на стене, вроде подлинник. Неплохо, весьма неплохо.
Мне предложено присесть, в руки сунута вата, смоченная в одеколоне.
Вышедший на минуту Семен возвращается с моим чемоданчиком, а Калигула с милой улыбкой молвит:
- Еще раз приношу своему дорогому гостю искренние извинения. Вот ваши вещи, - он ставит передо мной чемоданчик. – Проверьте.
Я чисто машинально открываю его. А ведь и точно: и тугие пачки долларов в целлофановом кульке, и купленное мною барахло – все в неприкосновенности.
- Вот, возьмите, - Калигула протягивает мне портмоне.
Понятно. Все его содержимое тщательно изучено. Однако безо всякого изъятия рассовано по отделениям, правда, без присущей мне аккуратности.
- Зажигалочку можно? – я киваю на Курбаши, прикуривающего от моего «Зиппо». Возникшее было на его морде недовольство, вылиняло под испепеляющим взором Калигулы. С гримасой улыбки он возвратил ее мне со словами:
- Хорошая вещь.
- Я тоже так думаю.
Засовываю зажигалку в карман, при этом щупаю ключ в подкладке. Он на месте. Чего ж, продолжим игру. Хирурги натянули свои лица стерильные намордники и собираются приступить к потрошению моего золотого аппендикса. Калигула самолично разлил в хрустальные рюмки дагестанский коньяк «Россия». Его патриотический консерватизм прямо умилил меня.
- Давайте за примирение, Юлий? (А Семену не налил, хотя тот, надо полагать, при исполнении. Несмотря на шесть утра.)
Я с любовью смотрю на стрелки своих верных часиков. Что значит вещь: браслеты наручников их даже не поцарапали. А коньяк, пожалуй, стоит выпить, несмотря на мое негативное отношение к спиртному. Это взбодрит. Мы чокаемся. Калигула продолжает.
- Вы свободны, Юлий. Можете, в принципе, идти. Однако…
Начинается. Ну-ну…
…Однако, надеюсь, согласны с тем, что я оказал вам значительную услугу, избавив от домогательств этого отморозка.
Вообще-то что верно, то правильно, а вслух отвечаю:
- Я вам весьма признателен. Поверьте мне, что все, что он вам рассказывал о каких-то моих мифических миллионах, есть бред. Вы абсолютно правильно подметили, что, будь у меня такие деньги, я бы давно нежился на Канарах.
- Я рад, дорогой Юлий (Черт возьми, где он понабрался этих сахарных манер?), что вам не чуждо чувство человеческой благодарности. Однако вы согласитесь, что я по причинам, вызванным вашим появлением, понес некоторые издержки, которые, согласитесь, требуют компенсации.
- Я не знаю, чем могу вам помочь.
- Хм. Не знаете … Слушайте-ка, хотите ко мне на службу? Свободный график. Харчи. Оклад неплохой. Это, - он кивнул на кейс, который, как верный пес прижался к моим ногам, - будем считать авансом.
- Предложение весьма лестное, но я должен подумать. Думаю, день-два мне вполне хватит.
- О, Юлий Августович, а мне кажется, вы обладаете способностью принимать мгновенные решения. Я просто уверен, что вам хватит трех секунд. Раз, два, три.
Семен похабно улыбается. Рука его в кармане. Одно ясно: здесь мне ничего делать не будут. Зачем тогда выволокли из подвала? Однако, несмотря на это, мой ответ не имеет альтернативы.
- Согласен.
- Я никогда не сомневался в трезвости вашего ума. Приятно заполучить в свой штат понятливого, дисциплинированного и, самое главное, честного сотрудника. Вы ведь честный человек, верно? Кстати, ваша деятельность в Дубае, если, конечно, повесть Басмача верна, произвела на меня впечатление. Надо полагать, в вашем послужном списке имеется не одно такое приключение. Но чужие тайны мне неинтересны.
А вот мне интересно, чего ж ты уготовил мне там, Калигула? Впрочем, если передо мной Калигула, то я – Юлий Цезарь. И Юлий, и Октавиан Август. Впрочем, свой псевдоним ты получил, Александр Петрович, скорее всего, не от знатоков Древней Римской истории. Хотя повадки твои оно выражает довольно точно. Что же мне будет предложено? Занять место покойного Гришана? Возможно. Пасти меня будут, конечно, жестко. Но выскользну. Изовьюсь. Мне бы только выскользнуть из отеля. А там – растворюсь. Испарюсь. Хм, неужели чемоданчик при мне оставят? Не нравится мне все это. Не нравится. Неформальная модель поведения этих субъектов поражает чудовищ, как сон разума… Кали-Кали-Гула. Кали. Гулаг. Кали – индийская богиня смерти. Любительница кровавых жертв. Ангел смерти из Гулага. Метафизика какая-то.
- Так вот, я не терплю формальностей, я готов поверить людям. (Александр Петрович явно резвился. Похоже, то, что час назад по его приказу убили человека, ему только поднимает настроение.) Вот, я вижу, глаза у вас, Юлий, честные. Будьте готовы выслушать первое производственное задание. Обещайте, что уважите мою просьбу.
Приходится обещать, а он продолжает:
- Я согласен, что женщина, старушка, графиня, могла умереть. Это пока оставим.
Пока! Похоже, моя шутка оказалась достаточно зла. По отношению ко мне самому. Он говорит – к делу. К делу так к делу. Итак…
- Как мне доложили, играете вы неплохо и без знания секрета трех карт. Кстати, об этом сюжете я где-то слышал. Чужие тайны меня не интересуют. Вас же настоятельно я прошу вот о какой услуге: берите чемоданчик, идите туда, куда считаете нужным, но через неделю настоятельно прошу вас вернуться. Так, сегодня среда, 6:35. Так вот, в следующую среду я вас жду. Вот моя визитка. Позвоните, и вас пропустят.
- А… (Впервые за все время почувствовал себя немного идиотом.) Зачем?
- Как зачем? Чтобы отблагодарить меня за оказанную услугу.
- Как? (Я чисто машинально прячу визитку в кармане.)
- Не понял вас. Что значит как? А! Простите, что не сказал. Еще раз простите. Вы привезете мне миллион долларов. Наличными. Желательно в стодолларовых бумажках. Нового образца. Идет? Тогда будем в расчете.
- Но где?
Впрочем, понимаю, что задаю глупый вопрос. Ну вот, все встало на свои места. Оскал проступил сквозь маску. Однако должное им необходимо отдать. Коллега. Он владеет целой криминальной империей. Но мы ведь из одной династии. Хотя верно сказал один древний грек: в делах, касающихся собственной жизни, я не доверюсь даже родной матери. А интересно, что они потребуют в залог. Кого? Я один на белом свете. Не имею ни близких, ни родных. Ни жены. Ни детей. Мои же любовницы давным-давно барахтаются в других постелях. Похоже, я задал задачу. Но, судя по всему, Калигула уже заполнил этот кроссворд. Однако слово! Как там? Вначале было слово … А дело – у прокуратора. На глупый свой вопрос получаю достойный ответ:
- А вот это уже ваши проблемы. Все. Идите.
- Как?
- Ну, пешком. Думаю, денег на такси в этом кошельке, - он опять кивает на кейс, - хватит, чтобы доехать до Парижа к этому, как его, графу Сен-Жюльену.
- …Жермену, - поправляю я автоматически.
- Неважно. Жду через неделю.
- А…
- Я же сказал. Я людям верю. Все, разговор окончен. Курбаши, проводи товарища.
Итак, через неделю.
8
Бесконечность и роза ветров. Меня, похоже, действительно отпустили на все четыре стороны. Мне это не нравится. Здесь что-то не так. Как дурак, стою перед входом в «Византию» и, подобно дятлу, верчу головой по сторонам. Отпустили? Чудо? Я не верю в чудеса. Со мной играют в темную. У господина Калигулы в рукаве, скорее всего, припрятан если не джокер, то туз.
А играют со мной, похоже, в дурака. Китайскую народную игру. Я – в роли подкидного. Нонсенс. Я джокер. Хотя какой я джокер, когда не могу понять мотивы поступков этого человека. Хотят прибить вне своих владений? Тогда зачем деньги оставили? Я бы с радостью покинул этот чертог и без своего выигрыша. Ей-богу, покинул бы без сожаления. Но ведь просто так не отпускают. Бар закрыт, нужно где-нибудь уединиться. И спокойно все обдумать. В голове туман. Бессонная ночь все же сказывается. Ставлю тысячу баксов, что Калигула и Семен сейчас наблюдают за мной. Вон видеокамера над входом. И дико смеются. Над чем? Надо мной. Мне это не нравится. Я не что, а кто. Я должен понять причину. Думай. Пожалуй, первый раз в жизни я ощущаю себя болваном. Ведь Калигула не дебил, далеко не дебил, не поверил же он мне всерьез. Что я просто так вернусь и привезу ему миллион баксов. Поблагодарю, и мы мило расстанемся. Бред. Паранойя. Сейчас у меня два пути – в Каир, через Москву, и… и обратно.
К хозяину, трах его богоматерь. Может, хотят проследить мой маршрут и, когда я доберусь к своим призрачным закромам … Но это чертовски рискованно. Да и глупо. Так подобные дела не делаются. Если бы им были нужны мои прикопанные миллионы, то куда проще при помощи кипятильника узнать их местонахождение, послать гонцов. Непонятно, дикость какая-то. Я возвращаюсь.
9
Опять эта перевернутая шестерка. А вот трефовый значок, как ни верти, крестом останется. 9 трефовая – это любовь, любовь к старшему по возрасту. Господин Калигула начинает мне нравиться. По крайней мере, пробуждает здоровый интерес. Оказывается, попасть к боссу не так-то просто. Но меня, похоже, ждут. Желтая таитянка с картины смотрит равнодушно. Ева с гуавой. А вот в глазах Александра Петровича прыгают чертики удовлетворения своими аналитическими способностями. Что же, на его улице праздник. Я вернулся без насилия и окрика. Сам. Похоже, моему интеллекту утерли нос. И он понимает это. Ладно. Стерпим.
- Что-нибудь не так, Юлий Августович? – он со смаком раскуривает сигару. В углу на кресле хихикает Семен.
- Неужто деньги принес, господин шулер? Скоро что-то.
- Не смейся, Курбаши. Лучше распорядись, чтобы там кофе организовали. Ты-то на его месте уже бы в аэропорту толокся. А он, видишь, умный. Итак, я слушаю вас, Юлий. А то ведь ночь, сами знаете, тяжелая была. Пора бы и отдохнуть. Поспать.
- Хватит ломать комедию, Александр Петрович, - гадко, гадко звучит мой голос. – Я хочу знать, откуда у вас уверенность, что я вернусь.
- Ты же дал честное слово.
- Мы ведь не дети, Калигула.
Я впервые назвал своего, так сказать, работодателя по кличке.
- Кому Калигула, а для тебя, дешевка, я – Бог. Пахан. Понял? Ты прав, хватит ломать комедию. Запомни. Ты теперь мой, и если мне захочется, то и отсосешь, а не только бабки принесешь. Ты, конечно, правильно поступил, решив возвратиться и разузнать, почему именно так. Я уделю тебе еще пару минут. Слушай, падла, вникай, запоминай: мухой за бабками. Шмелем. Деньги-тряпки тебе оставлены, чтобы облегчить процесс добычи. Для птиц твоего полета это вещь необходимая, как фомка для медвежатника. Это средство – кайло. При его помощи ты будешь выдавать деньгу на-гора. И запомни, теперь ты моя шестерка. Захочу – пидором сделаю, захочу – замочу, как Басмача. Отныне мое слово для тебя закон. Так что веди себя хорошо, а главное – почтительно. Мне хамы не нужны. Я сам хам. А теперь слушай. Ты вернешься уже через семь дней. Точнее, через шесть с копейками. Советую вернуться с запасом, если сдохнуть не хочешь. И вернешься ты даже не за тем, чтобы быть удостоенным чести после того, как сдашь выручку, вылизать мне ботинки, чтобы вот этот порошок (он зажал между двух пальцев пакетик) растворить в стакане и выпить. Это противоядие. Через неделю содержимое стакана, которое я споил в подвале, начнет разъедать тебе нутро, а еще через пять часов мозги в твоей вонючей голове превратятся в слизь, а печень – в кусок кирпича. И так будет, если ты не выпьешь порошок. А дам я его тебе только после того, как увижу один миллион пятьдесят три тысячи пятьсот долларов. Пятьдесят тысяч я дал тебе на раскрутку. Под 1% в день. Теперь пшел вон. И моли бога, чтобы со мной ничего не случилось. Семен, проводи этого козла и отпусти. Пусть недельку попасется и нагуляет бока.
Теперь прекрасно понимаю женщину, будущую мать, которая с ужасом осознает, что она залетела. А деньги на аборт можно заработать только передком. И так по кругу. ****ство и выкидыши. Попался, похоже, круто попался. Отнекиваться бесполезно. Эта мразь кое-что узнала о моих способностях и считает, что загнала в свое стадо коровку, которая может доиться, пока вымя не отвалится. Одно хорошо: наступила ясность. Но другое обидно: слишком дешево меня оценил господин Калигула. Правда, за неделю … В одном он прав: время пошло. И торговаться с ним можно будет только после того, как я достану миллион, и он осознает ценность моей жизни. Визит в Каир, похоже, откладывается. А, блин! Я забыл. Осторожным нужно быть втройне. Вряд ли киллеры Синдиката вряд ли вернули аванс. Если так, то моя жизнь стоит действительно недорого. Итак, где же найти миллион за неделю? Ограбить банк? Вообще, конечно, идея. А пока на вокзал. Давно я что-то в Сочах не бывал. Там много должно быть казино небедных. И пальмы. Пальмы, пальмы…
В поездах хорошо думается. Где украсть миллион? Как это сделать? Фильм, помню, когда-то такой был – «Как украсть миллион?». Но то фильм, а это жизнь. Эх, жизнь моя индейка! Цена ей миллион.
10
Почему я уехал из Ростова? А что мне там делать? Конечно, в этом городе можно найти не один миллион. Если хорошо поискать, конечно. Но. Есть у меня подозрения, что филиал Синдиката открыт и там. Ворота Кавказа…
Если это так, то мое появление не осталось незамеченным. Скорее всего, я уже просчитан.
А вероятность этого довольно велика. И если мне уж действительно отсчитана неделя, то я проживу ее так, чтобы оттянуться за все свои прожитые годы. На почти пятьдесят тысяч долларов это можно сделать хоть и скромно, но со вкусом. Похоже, я впадаю в панику. Не киснуть. Ты должен не тратить деньги, а доставать их. Стук вагонных колес помогает сосредоточиться. Я поспал часов пять. Сон освежил. На мне чистая сорочка. Ботинки блестят. Мысли работают. Правда, пиджак не удалось очистить от Басмаческой крови и мозга. Брызги шампанского … За окном уже смеркается. Медленно проплыл Краснодарский вокзал, построенный в стиле «Кубанских казаков». К морю подъеду ночью. Достаю из кейса диктофон. В который раз прокручиваю запись: «Печень превратится в кусок кирпича…»
Итак, давай размышлять. Будь я на его месте, что бы я сделал.
Имея… такую возможность … Ха! Приди мне такая идейка, то, как игрок, как личность творческая, споил бы Юлию стаканом с аспирином УПСА, повертел бы перед носом и пакетиком с аскорбинкой. И вперед, брат. Привезешь лимон – хорошо, нет - что ж, значит, повезло. Только бы денег не дал. Нет, как раз таки дал бы, рискнул. Игра-то по-крупному. Я ведь и прижатый к стенке могу добыть миллион. С вероятностью фифти-фифти. Но это - я. Калигула не игрок… Он любит действовать наверняка. У него не возникает сомнения в том, что я уверен, что яд настоящий. Стоп. Он уверен. Поэтому и отпустил меня с деньгой. Уверен. Уверен … Но то, что он уверен - ничего не меняет. Да. Все равно яд может оказаться пустышкой. Стоп. Где он его достал? Судя по всему, Калигула – блестящий тактик. Сравнимый со мной. Но не стратег. Иначе до него бы дошло, что это я стравил его хлопцев с Вахиными пацанами. Если бы сообразил, то, возможно, и поостерегся отпускать меня с деньгами. А так…
Риска никакого нет. Даже если лимон я не достану, то за порошком приползу. И чемоданчик притарабаню. В ногах валяться буду, должность крупье вымаливать. Здесь все вроде просчитано. Шесть дней. Проклятье! Цейтнот. Было бы время – можно было бы добраться до Англии, Израиля - сделать анализ. Узнать, что это за гадость и как ее нейтрализовать. А так не успеешь. Здесь он прав – рисковать я не стану. Подойдем с другой стороны. Понятно, богатую идею с ядом господину Калигуле кто-то подкинул. Кто? Надо полагать, на него работает какой-нибудь неглупый химик. Фармацевт вроде меня… Меня… Опять же, будь я на этой должности, что бы я сделал, приди мне такая мысль. Черт! Тяжело избавиться от психологии игрока! Впрочем, кому, как не игроку может прийти в голову подобная мысль? Я! Я бы упомянул вышеупомянутый финт с аспирином УПСА. Вряд ли кто будет проверять, пустышка это или нет. На себе. Я, по крайности, не буду. И Калигула не будет.
Это не пустышка. Калигула поверил бы. Да и проверил. И испытал. Не на себе, конечно. С его презрением к человеческой жизни притащить в подвал пару бомжей – нет проблем. На одном испытать действие яда, на другом – противоядия. Если эксперимент удастся, то оставшегося в живых – в конвертер. Свидетелей нет. Концы в воду. В огонь, точнее. Но, будь я на месте этого химика, то … Насколько я понимаю в фармакологии, а я кое-что понимаю, синтезировать два подобных вещества – вещь довольно сложная. Почти неосуществимая. Итак, будь я на месте этого химика, то я бы, конечно, эту идею не бросил. И нашел бы, черт побери, нашел бы способ обдурить босса. Почему? Зачем, точнее? Затем, чтобы обменять у меня этот вот чемоданчик на уверенность в том, что в подвале Калигула поднес мне в стакане не подслащенную водопроводную воду. К примеру.
Значит, и такой вариант возможен. Послать все к черту и махнуть в Каир. Искать кости Абдулы.
Нельзя. Оба варианта вероятны. Я не имею права рисковать. 50х50. Но результат есть. И неплохой результат. В результате работы мозга у смерти оторваны 50% - целая половина. Мои шансы выжить, выиграть увеличились вдвое. Пойдем дальше. По возвращении, значит основное направление – поиски этого алхимика. Хотя стоп. Калигула не любит ни с кем делиться секретами. Ваху Басмача он калечил и убил не из патологической жестокости, а для того, чтобы убедиться, что его соратники ничего обо мне не знают. Не будут за мной охотиться и мешать мне таскать из огня каштаны для босса. Кстати, Петр Александрович – человек аккуратный и осторожный. Он только калечил Басмача, а пристрелил его Семен. Правда, по приказу. Это слышали двое немых и я.
Ваха – человек Горностая. Кто такой Горностай, узнать конкретно труда не составит. А в общих чертах, надо полагать, человек калибром поменьше Калигулы. Но все же весомый в данной местности…
Кроме Вахи никто не узнает во мне Генри Миллера, директора фирмы «Сервис Транспорт Алия Лтд.». Значит, к Горностаю идти можно смело.
Блин, мне бы ментом работать или в ФБР. Платило бы российское УВД господину Юлию … пусть пока Хряпову штук тридцать в месяц (понятно чего) ... глядишь, и всю бы преступность извел бы я вашу.
Итак, иду к Горностаю… Легко сказать – идти … Но это дело техники… Техники… А ну-ка, еще раз прокрутим пленочку. Вот отсюда. Сквозь кейс запись, конечно, мерзкая. Но слышно хорошо, да и различимо.
«…Ты, конечно, правильно поступил, решив возвратиться и разузнать, почему все именно так. Я уделю тебе еще пару минут. Слушай, падла, вникай, запоминай – мухой за бабками, шмелем. Деньги твои и тряпки…» – ага, здесь можно прокрутить. Вот оно: «…И запомни: теперь ты моя шестерка, хочу – пидором сделаю, хочу – замочу, как Басмача, хочу…»
Стоп, слово-то хоть и не воробей, а поймать можно. И записать. А рукописи, записи то бишь, не горят. А продаются. Преподносятся. Не продается только вдохновение. А рукописи продать можно. Нужно даже. Конечно, не рукопись, а магнитофонную запись.
Так. А как мы познакомились с Вахой Басмачом? Понятно, что не в моем офисе в Дубае. Скажем так: он нанял меня. Зачем? Да затем, чтобы я нашел крысу, которая его кинула, некоего гражданина России Генри Миллера. И гражданина АРЕ Абдулу Эль Катара. Чудненько. Мертвого Абдулу можно сдать. Значит, я один знаю, где его искать. Так, пока прервемся.
А эта падла Калигула как-то пронюхал и про то, что честный Басмач напал на след четырех миллионов. И что? Басмача замочил, а меня посадил на свой яд. Чтобы я ему, а не благородному Горностаю деньги приволок. Я попрошу Горностая, чтобы он меня снял с крючка. Ведь мне нужно с его хлопцами ехать в Египет. Искать кости Абдулы и ключ. Конечно, местонахождение сейфа называть не буду. До поры до времени. Конечно, Горностай эти условия примет. Его действия: за четыре лимона он пойдет на схлестку с Калигулой. План его такой, в некоторых частях с моим совпадающий. Замочить Калигулу. Снять меня с иглы. Найти ключ. Потом – в банк. Взять денежки, а меня, вместо скольких там процентов, на которые я соглашусь, замочить.
Логично. Стиль гангстерский. Так бы поступил и Дон Корлеоне, и Мишка Япончик, и кто-то там еще. Даю ухо на отсечение, так поступит и Горностай. Он, конечно, не учитывает еще одной вещицы. Вторым ухом готов пожертвовать, если в Каире не пасется дежурный киллер Синдиката. Про ключик Синдикат ничего не знает. Но четыре миллиона – деньги и для них. Тем паче в черном нале. Скорее всего, кто-то из людей Горностая будет выловлен и допрошен с пристрастием. Все верно. Ключ найдут или горностаевские хлопцы, или люди Синдиката. И сцепятся за него. И, возможно, уронят. Я постараюсь подобрать. Самое смешное – что о втором, моем, ключе никто пока не знает. И не узнает. А если сунутся в «Шарджа-банк», то окажутся в яме с решеткой вместо неба.
И то, что это будет именно так, сомнений нет. Полиция Эмиратов относительно неподкупна. И выдрессирована фэбээровцами. Так что шансов у желающих полакомиться содержимым стального орешка нет. Их ждет яма. А, возможно, и стадион в Эль-Риаде, где рубят руки по локоть любителям чужого добра.
Все это хорошо. Но для этого всего нужно время. Миллион нужно раздобыть любой ценой. Насчет того, что будет после этого, иллюзии у меня отсутствуют полностью. Как только я сдам выручку, на меня наденут наручники, разожмут зубы ножом, вольют следующий стакан с ядом и отправят за следующим миллионом или еще за чем. «Принеси мне то, не знаю что». Принесу, принесу. Вывод? Он не утешителен: сейчас мне нужно найти минимум два миллиона. Чтобы иметь неделю в запасе.
Игрой по казино такие деньги не найдешь. Чтобы спокойно уходить, играть необходимо по малой. Десять, максимум, тысяч за вечер.
Чтобы можно было прийти в следующий раз. Это в России. Если махнуть в Лас-Вегас, там можно и побольше. Ну, опять же, чтобы выиграть чистоганом два миллиона, нужен год, два. И то, как только примелькаешься, играть спокойно не дадут. Как ни прискорбно констатировать этот факт, игорные заведения сделаны и задуманы совсем не для того, чтобы через них люди типа меня делали себе состояние. Господи! Как хорошо было в девятнадцатом веке! Когда по Европе бродил призрак коммунизма, люди были просты и наивны, а Жан Вальжан являлся образцом гангстера.
Только сейчас вот вспомнил, что ничего не ел с самого утра. Вот под светильником кнопка вызова проводника. Никак не могу вспомнить, что же мне напоминает купе люкс скорого поезда Москва – Адлер. Сделано все с претензией на европейский сервис. Хотя сколько мотался по Европе, ни разу в спальном вагоне ездить не приходилось. Ну, конечно, палату для спецконтингента. В больнице. В дверь скребутся. Шустро. Я щелкаю замочком. Вместо сестрички в хрустящем белом халатике, в открывающемся проеме двери, появляется фигура проводника в фирменном синем кителе.
- Вот что, любезный. Что там, на ужин можно заказать?
«Любезный», почуяв наживу, со сладчайшей улыбкой начинает перечислять меню вагона-ресторана. Питаться мне нужно весьма аккуратно. Если эта гадость сейчас действительно в крови, то бог его знает, как она среагирует во взаимодействии с какой-нибудь жратвой. Не надо говорить уж об алкоголе. Даже курить стараюсь поменьше, это самое тяжелое.
Лицо проводника на глазах киснет, когда слышит мой заказ: кусок отварного говяжьего языка, без специй, пару бутылок минеральной воды. Лимон. Капуста. Однако просветляется, когда я сую ему пятьдесят долларов и выражаю надежду что все сделают быстро, и товар будет первой свежести.
Через четверть часа – опять стук в дверь. Шустро. Весьма. Открываю. С каких это пор официанты носят вместо крахмальной тужурки джинсовые куртки, ходят парами и забывают прихватить заказ? Понятно, это не официанты. Похоже, Юлий Августович, приехали.
J
Что-то быстро последнее время тасуется колода. Одно хорошо: красавцу валету не суждено стать последней картой в этом причудливом пасьянсе. Конечно, двое вломившихся в мое купе субъектов не были официантами. Но самое главное – это были не киллеры Синдиката. Просто-напросто агенты Интерпола. Тоже ведь, отрабатывая свой легавый долг, вычислили меня. Черт. Пора наконец четко разобраться, как эта свора гончих, охотящаяся за моим скальпом, все-таки унюхивает следы.
Опять на моей левой руке стальной браслет наручников, другим своим кольцом обнявший перекладину, на которой держится столик. Мне зачитали мои права. Зараза, так и не дали поужинать. Ну и что толку, что сунули мне в лицо свои удостоверения. На всякий случай запомнил, что в них написано.
В купе, втроем, сразу же стало тесно. Один, высокий, патлатый, с длинным лицом, весело скалит лошадиные зубы, сидит напротив, зовут его Ганс, фамилия … Впрочем, какого черта сдалась мне его фамилия.
Второй – Иван, чернявый, кучерявый, похожий на цыгана. Он сидит рядышком и бесцеремонно копошится в моем багаже. Говорят, они оба по-русски бойко, но с легким акцентом.
Иван, найдя пачки с баксами, выразительно взглянул на меня и с некоторой долей восхищения: «Ну что же, мсье Михай, похоже, вы решили покинуть свои фамильные владения и… э-э… поехали копать трюфеля на родину… историческую, так сказать».
Судя по всему, свою карьеру инспектора Интерпола Иван начинал каким-нибудь сержантом в полицейской префектуре Лиона или Марселя. Ибо «копать трюфеля» – французская идиома соответствующая нашей «рубить капустку».
Мне сразу становится скучно. Я понял, по какому поводу эти два джентльмена вознамерились прервать мое путешествие.
Дело было три года назад. Чуть позже, пожалуй, можно на валете и записать этот безобидный, веселый и простенький эпизод в своей бурной карьере международного аферюги. А пока спрашиваю:
- Милостивые судари, а можно вам задать пару вопросов?
- Пожалуйста, - Ганс извлекает из кармана джинсовой куртки плоскую флягу, разливает в крошечные колпачки-рюмочки дурманящий коньяк. И мне тоже наливает. Что значит цивилизация. Европа. Российских законов я пока еще не нарушал. Основательно, по крайности, но уверен, производи мое задержание наши менты или даже чекисты, полстакана водки они мне вряд ли бы поднесли.
Коньяк пью. Черт с ним. Будем беречь здоровье по-другому. Вежливо киваю и спрашиваю:
- Скажите, господа, неужели перевелись торговцы оружием, наркобароны, наемные убийцы, что вы тратите средства Европейского Сообщества и свои недюжинные таланты, чтобы нейтрализовать такое безобидное существо, как я. Я ведь не отнимаю последний стакан тыквенных семечек у парижских клошаров, не совращаю малолетних, не торгую порнографией, не граблю банки …
- Ну, насчет банков, допустим, вы не совсем правы, - Ганс улыбается еще шире. – А то, что вы изъяли 800 тысяч франков из сейфов «Берн-Бенс-Банка» без стрельбы и трупов, не мешает этому преступлению называться ограблением.
- Господа! Скоро принесут заказанный ужин. Вы уж не побрезгуйте … И, кстати, я думаю, что вы просветите меня по поводу нашего дальнейшего маршрута. И вот что еще. Если не секрет, как вы меня нашли?
- Насчет второго – это профессиональная тайна, - Ганс разлил коньяк по второму кругу. – Prozit … А насчет нашего курса, извольте: едем до Адлера. Билет на самолет уже заказан. Вы будете выданы швейцарским властям. Поверьте мне, там тюрьмы не самые плохие. По крайней мере, не сравнимы с вашими. С местными коллегами мы были позавчера на экскурсии… - Ганс оборвался под быстрым взглядом Ивана.
Ладно, блюдите ваши секреты. Ясно, какая-то сволочь на меня навела.
Какая? Пока не важно. Но вычислить нужно обязательно. На будущее. Ха! Какое у меня будущее? Представляю кислые рожи швейцарских ищеек, когда они в камере через шесть дней обнаружат мой труп. Вояж в Европу в мои планы не входит. Жаловаться же этим веселым парням на Калигулу тоже бесполезно. Не поверят. Хотя моей фантазии, скорее всего, отдадут должное.
Миллион у них тоже не займешь. Оклады у гончих европейских псов неплохие, но не до такой же степени.
Тем временем Иван, не забыв опрокинуть рюмашку, ловко извлекает из внутреннего кармана моего пиджака портмоне и, цокнув языком, начинает досматривать его содержимое.
На всякий случай я спрашиваю: «Господа, а с бумагами у вас все в порядке? А то ведь я человек настырный, если что, то я челобитную в Гаагский международный суд накатаю. У вас могут быть большие неприятности. С работы ведь погонят. Нарушение декларации прав человека и тому подобное».
Ганс ласково погладил кожаную сумочку, присобаченную к поясному ремню:
- Не волнуйтесь, все бумаги имеются, через границу повезем вас не в чемодане.
Он любовно извлек аккуратно сложенный лист - разрешение на мою депортацию, подписанное лично министрами Куликовым и Примаковым. Куликов, паскуда, лучше бы гангстеров отстреливал, чем честных шулеров отлавливать, да еще руками Интерпола. Впрочем, ладно, я сам себе государство. И с соседями типа махины Российской Федерации придерживаюсь политики нейтралитета. Они пока тоже. Только вот их нейтралитет вооруженный. Что стоит моей великой родине растоптать незримый пакт Хряпова-Ельцина. Ты не трогай меня, я – тебя.
Российские федеральные закрома, разворовываемые по сравнению со мной людьми грубыми, лишенными фантазии и чувства прекрасного, иногда просто вопят: «Пограбь меня!»
Но этого искушения я, слава Создателю моему Августу Соломоновичу, избегнул. А нет – сейчас бы меня везли не в купе люкс в направлении Европы, а в «столыпине» в направлении Бутырок. Впрочем, в лоно родных органов я вряд ли бы отдался. Слишком уж они неповоротливы. Какого-нибудь зарвавшегося кровавого гангстера пристрелить или обезумевшего от безнаказанности маньяка выцепить – это да. Можно. Но не меня. Я – золотая рыбка в виде угря, и проскользну сквозь трухлявые ячейки сети отлова.
Однако нужно отдать должное, интерполовцев на меня как-то навели. Что ж, запомним.
- Кстати, - Иван извлекает из отделения моего портмоне радужную визитку, - когда будете жалобу в международный трибунал отсылать, как подпишетесь? Случайно, не принц Михай II, законный наследник престола Трансильвании?
Я с грустью рассматриваю тисненую картонку в руках Ивана. Под голографическим изображением короны Румынской империи эти самые слова и написаны.
Один умелец в Турине сварганил мне пять таких визиток – по двадцать долларов за штуку. Работа хорошая. Укоризненно качаю головой:
- Не нужно кощунствовать. Я был лично знаком с его величеством. Мир его праху.
- Да-а-а, - Ганс опять разливает коньячишко. – Будем!
Ты глянь-ка, русских идиом нахватался или случайно у него вышло?
Эта идея пришла ко мне в Монако. Когда я увидел наследную принцессу во всей драгоценной сбруе. Она была почетной гостьей на презентации какого-то казино в Монте-Карло. И тут я вспомнил, вроде бы не к месту, что в свое время почти все европейские страны были монархиями. Причем многие из них, в частности, к примеру, страны народной демократии типа братской Болгарии и, не менее братской, Румынии. Народными демократиями они стали по мудрому совету учителя и вождя всех трудящихся и физкультурников генералиссимуса Джугашвили. Монаршьи семьи, естественно, с чемоданами драгоценностей успели перекочевать по ту сторону «железного занавеса». И то, что в тяжелый момент жизни благородный господин для пропитания многочисленной семейки и своры гофмаршалов заложит в банке или ломбарде какой-нибудь камешек из державной короны или скипетра…
... что ж, выглядит вполне реалистично.
Как раз в это время еще бодрый король румынский в отставке кочевал со своим двором по швейцарским кантонам. Это был неплохой фон. Я, как всегда, заработав на рулетке разгоночный капитал, и приступил к разработке вопроса. Именно тогда я познакомился с Абдулой, который с паспортом на имя бахрейнского шейха Гаруна-Эль-Рашида пытался расплатиться в казино «Лазурный берег» за фишки долларами собственного изготовления. Случай, в общем-то, стандартный, кроме одного: способ, которым он подстраховал свой уход от разъяренных охранников и вызванных полицейских чиновников. Это меня заинтриговало. Абдула, как и положено порядочному шейху, в обществе появился со своими женами. Естественно, жены, согласно постулатам пророка, таскались за своим повелителем под паранджой. Для этой цели Абдула нанял трех проституток. Эти три пассии служили также дополнительным источником дохода фирме «Гарем и компания». За тысячу баксов они показывали «личико» эксцентричным любителям экзотики из европейцев. С каждой штуки шлюхи имели 200 зелененьких. Что было весьма неплохо. И, главное, без особых физических затрат. На своей обычной трудовой вахте за те же деньги приходилось обслуживать порядка четырех клиентов, при помощи «бампера» - или восемь раз сплюнуть исполненный спермой презерватив после потогонного минета. А так – открыла личико, показала сиську и … И вот она, деньга. Отвлекусь.
Впоследствии, когда мы уже работали вместе, я внес в эту систему творческий российский элемент. Все дело в том, что, избегая потрошить французов и прочих европейцев, я нашел прекрасный объект для применения своего шаловливого интеллекта. Полюбилась Ривьера толстомордым новорусским нуворишам. Шейховы жены под паранджой пробуждали пресыщенное воображение отожравшихся зверьков класса золотоцепоносных, подвида малиновопиджачных.
Я выступал в роли посредника для свиданий, хотя, если честно, брачная афера – не мой профиль. Дальше – дело техники. Обычно два варианта. Первый – съемка скрытой камерой. И аккуратненький шантаж. Обычно красномордый банкир или финансист предпочитал не связываться с ревнивым шейхом, у которого, конечно, скуплена на корню половина бравых киллеров «Моссада», или же он проявлял жалость к доставившей ему блаженство блудливой жене, знающей, что ее ждет в соответствии с суровыми нравами Востока.
Второй вариант – я в камуфляже ливийского террориста врывался в номер, где все та же лже-Шахерезада профессионально обслуживала моего соотечественника. После яростной торговли я с чистой совестью покупался и клялся аллахом, что не натравлю на любителя экзотики своих призрачных боевиков, состоящих на шейховом коште.
Короче, неоконченный половой акт со стандартной французской шлюхой обходился незадачливым нуворишам дороже, чем приглашения на банкет Шарон Стоун или Мадонны.
Так вот, в тот вечер шейх Абдула после неудачной попытки сбагрить «бурьян за петрушку» весьма быстро сориентировался и, используя паранджу одной из своих штатных проституток, ускользнул.
Я долго смеялся над французским жандармом, листавшим фальшивый паспорт «ханум» и так и не решившимся предложить ей открыть личико.
А все почему? Если бы решился, обнаружив под черным балахоном не усатую харю Абдулы. А миловидное личико какой-нибудь Гюльчатай, то со службы его выперли бы точно. Что делать. Восток – дело тонкое. А права человека – вещь священная.
Однако возвратимся к королевской афере. Тщательно изучив материал, долго ломал голову, чего бы такого мог заложить принц, родич опального короля, чтобы выручить за это несколько сот тысяч хрустов. Пышное азиатское воображение Абдулы на деле оказалось довольно убогим, его предложения не простирались дальше брильянта из королевской короны, самой короны или, на худой конец, алмазных подвесок королевы. Он не учитывал одного. Несмотря на ловкость моих рук, предъявляемая на оценку вещь, должна быть почти подлинной. Во-вторых, она должна иметь известность и своей индивидуальностью отвлекать внимание.
Все-таки плоды просвещения в сочетании с интеллектом дают результат. Идея, рожденная моим мозгом, ослепительно проста и неповторима. У нас, бывших советских, не только своя, особенная гордость, но и чутье, и милая сентиментальная привязанность к предметам коммунистического культа.
Нам, двум проходимцам, и думать нельзя о том, чтобы не только раздобыть список драгоценностей королевской семьи, не говоря уже о том, что хотя бы на время одолжить какую-нибудь бронзулетку.
Я вычислил подходящую для нашей аферы монаршью реликвию при помощи шести пачек сигарет «Мальборо» и двенадцати чашек крепчайшего кофе, которые потребил за сутки упорных размышлений.
Я спросил у Абдулы, который в свое время кончил Медресе, где, кстати, подхватил тлетворное влияние Запада вместе с первым триппером: «Вот скажи мне, дружище, ты должен ведь знать, как кандидат в бакалавры и муллы, что общего между Иосифом Джугашвили, генералиссимусом, сэром Уинстоном Черчиллем, премьер-министром, Леонидом Брежневым, советским генсеком, Михаем I, экс-королем, алмазными копями в Трансваале, десятком русских, английских и американских маршалов и золотым рудником «Верный» под Магаданом, а?»
Абдула потряс головой, как пес, которого облили из шланга.
- Слушай тогда. На руднике «Верный» зэки добыли золото и платину. Ювелиры московской фабрики «Гознак» состряпали из этого металла орден и вставили в него жменю африканских бриллиантов. Орден этот был назван «Победа» и в 1945 году вручен всем вышеупомянутым персонам в честь великой победы над фашизмом. И это хорошо. Потому что, победи фюрер, нам бы крупно не повезло. Тогда бы румынский правитель получил бы железный крест. Который, даже вместе с дубовыми листьями особой ювелирной ценности не представляет. Так вот, идея ясна?
Абдула затряс головой, на этот раз от восторга. Техническую сторону вопроса он взял на себя. Детальное описание ордена найти сложности большой не являло.
Через две недели на стол передо мной, в сопровождении блаженной улыбки Эль-Катара, легли два футляра пахнущие свежей кожей. Я, не спеша открыл, их. В свете настольной лампы заискрилась радужная алмазная россыпь на отдельных орденах. Они являли собой точную копию маршальских побрякушек. С некоторой грустью всмотрелся я в платиновую печатку Спасской башни и мавзолея вождя. Эти две звезды с рубиновыми лучами отличались не только от своего королевского близнеца, но и друг от друга. Конечно, не формой и деталями, и даже не почти подлинным клеймом на обратной стороне. Один орден был сделан действительно из золота и платины. И бриллианты в нем настоящие. Правда, не африканские, а более дешевые – бразильские. Другой же, вместо бриллиантов и рубинов имел стразы, их точные стеклянные копии. А под тонким слоем намыленного золота и платины – обыкновенный свинец.
Орден из драгметаллов предстояло, в случае неудачи, вернуть другу Абдулы, одному пронырливому голландскому ювелиру. Ему было заплачено, впрочем, весьма щедро, лишь за работу, которая действительно сделана на совесть. Теперь в дело вступил я. Одна из таких вот визиток, которую держит сейчас Иван, и была послана управляющему «Берн-Бенс-Банка». С просьбой принять подателя сего. Странно, какое магическое действие производят все эти геральдические прибамбасы на потомственных республиканцев, которым, несомненно, являлся, имеющий аристократическую наружность, матерый мэтр месье Жан Кальвин. Он велел мгновенно принять меня. Охранники банка даже не проверили документы. Ей-богу, если бы я исполнял роль трансильванского принца-изгнанника в какой-нибудь голливудской саге, то получил бы Оскара. Конечно, это не роль принца Датского, но сыграл я ее великолепно. Вполне возможно, моей с дальней-дальней пра-прабабушкой и побаловался один из неудачливых российских императоров. Причудливо тасуется колода, как говорил хозяин одного кота.
Абсурд, достойный пера Ионеско. Русский аферист в личине румынского принца несет закладывать советский орден в швейцарский банк, чтобы получить американские доллары. Да здравствует объединенная Европа, открытые границы и свободная Россия! Что касается документа, то я был бы последним лохом, если бы не предусмотрел и этот вариант. В кармане у меня лежал великолепно сработанный лично Абдулой паспорт на имя Михая Сигуранци. Немного странная фамилия для законного наследника престола. Ленивая скотина Абдула, ни черта не смыслящий в европейской геральдике, для которого все румынские фамилии звучат на один лад (а паспорт он заполнял под мою диктовку) перепутал Сигуранца с Гогенцлореном. До сих пор ума не приложу, как это у него получилось. Я тоже хорош, проверив неотразимость печати и автографов, на фамилию обратил внимание за пятнадцать минут до рандеву с мэтром Кальвином. И хоть я не являюсь членом клуба любителей лишнего риска, но, здраво рассудив, пришел к выводу, что, уж если я не сразу заметил подобную несуразицу, то … К тому же в паспорте не написано, что я принц. А «Сигуранца» – слово действительно румынское. И за фамилию вполне сойдет. Благо в Бухарест я ехать не собираюсь. Готовясь к беседе с Кальвином, я учитывал три вещи. Первое – банкир не шибко знаком с деталями румынской истории. Как всякий образованный человек, он может вспомнить: да, в 1944 году на бухарестский престол взошел молодой 26-летний человек по имени Михай, с бесшабашностью молодости расстрелял маршала Антонеску. Помирился с Джугашвили и Черчиллем. Повернул армию против бывших союзников Германии и Венгрии. В надежде а) спасти шкуру; б) чтобы любимая Румыния избежала участи Германии; в) вернуть оттяпанную, согласно протоколам венских мудрецов, недальновидным адмиралом Хорти Трансильванию. План Михая почти удался. Трансильвания была возвращена, Румыния избежала репараций, сам король получил от Джугашвили орден и пинка под задницу от него же, дабы не мешать делу строительства социализма. Ибо Румыния досталась Иосифу Виссарионовичу в качестве одного из трофеев. Сменяв орден на престол, он до сих пор кочует по Швейцарии вместе с семейством. Это придавало моему визиту некоторую правдоподобность. Семейка короля довольно многочисленна, вполне мог я сойти если не за внука (точно знаю – у короля есть дочь принцесса), то за родного племянника. Даю (что там еще) на отсечение, что банкир не осведомлен толком о составе королевской семьи.
Мог мой дядя или дедушка завещать свою реликвию? Мог. Вполне. В конце концов. С учетом распущенности нравов современной молодёжи, шаловливый племянник мог просто слямзить на время завещанную ему же вещицу. Ведь к тому же орден я не продавал, а закладывал. Что успокаивало.
Второй момент. Здесь учитывалась политическая конъюнктура, а также присущая всем банкирам жадность и расчетливость. С тех пор как расстреляли в катакомбах Бухареста неудачливого генсека Чаушеску, по Карпатским горам ходит, хоть и расплывчатый, призрак монархизма. И существует, хоть и малая, но все же вероятность того, что я, как наследник трона, смогу занять престол. На худой конец уж герцогом Трансильвании стану точно. Разве в таком случае сможет благородный король забыть услугу, которую оказал ему в трудную минуту скромный швейцарский банкир? Если бы мэтр Кальвин попросил, я бы ему всю Валлахию на откуп отдал. И Дунай бы вспять повернул в придачу. И третье, самое главное. Точно я не знал, но твердо надеялся, что мэтр Кальвин не знает румынского языка, точно так же как и я. А то, что мой французский несовершенен, для принца крови вещь понятная и простительная. Не буду долго распинаться о сути светской беседы. Повторюсь лишь, что Оскара мне за эту роль присудили.
Конечно же, после тысяч извинений, которые я с некоторой обидой все же принял, был вызван эксперт.
Педантичный немец. И, как я верно рассчитал, не нумизмат, а ювелир. Он вполне честно и добросовестно засвидетельствовал, что данная милитаристская брошь состоит из действительно благородных металлов, а камни действительно драгоценные. Я милостиво согласился почти вдвое повысить ставку залога и проценты. А для человека с моими руками и глазами при оформлении залога поменять орден, хоть и фальшивый юридически, но имеющий какую-то ценность, как лом драгметаллов, на его собрата, который даже этой ценности не имеет, - вещь хотя и тонкая, но чисто техническая. Если честно, то точно не помню, какой применил французский силлогизм, чтобы присутствующие в комнате нотариус, эксперт и банкир повернули головы. Скажу лишь, что это была фраза, соответствующая русской «Глянь, паровоз летит». Руки и глаза мои сработали мгновенно. Импровизация удалась. Драма разыграна превосходно. Как коронованная особа, я был избавлен от стояния у инкассаторского окошка и долгого соблюдения формальностей. Денежки были доставлены прямо в кабинет банкира. Я даже порезвился, оставив в закладных договорах и протоколах корявый росчерк «Михан».
Разумеется, Х и Н были написаны латинские. У подъезда терпеливо ждал старенький, взятый напрокат «Роллс-Ройс», за рулем которого, в кафтане румынского боярина и зачем-то чалме, важно восседал Абдула – по скудости дворцового бюджета мой секретарь, шофер и охранник.
Громко посигналив, мы укатили в надежде, что в течение трех-четырех часов будущего возможного правителя Румынии в мошенничестве и подлоге не заподозрят. Наши надежды оправдались.
Через месяц велико же было удивление престарелого, но еще бодрого моего тезки короля на пенсии Михая I, когда ему позвонил какой-то банкир и предложил выкупить свой орден, иначе он будет выставлен на аукцион «Сотби». Стремясь сохранить свою репутацию умного человека, Жан Кальвин огласки в прессе этого дела избежал.
Однако файл моего досье в Интерполе был заполнен еще одним эпизодом. Драгоценный орден Победы был по дешевке сдан на лом в ближайшей ювелирной мастерской.
В соответствии с постулатом одного его кавалера, «экономика должна быть экономной». Я добавлю от себя – и следов оставлять не должна. Со своим знакомым голландцем Абдула расплатился наличными, вполне справедливо полагая, что это дело не последнее.
Правда, швейцарская добыча была по глупости использована. Но это уже совсем другая история, которая, как ей и положено, повторилась в виде фарса.
И вот, благодаря этому веселому эпизоду, я должен глотать коньяк в обществе двух офицеров Интерпола.
В дверь купе вежливо постучали. Ганс кивнул:
- Вы ждете кого-нибудь, принц?
Это принесли заказанный ужин.
- А… - и Ганс беззаботно открыл дверь.
Однако это опять был не официант. А ангел смерти. Я всегда готов к такому извиву судьбы. Леди Удача – женщина капризная и ветреная, а господа легавые, похоже, растерялись. Точнее, они не растерялись. Я же рванулся на пол. И это их движение, непроизвольно профессиональное, и спасло мне жизнь. Так как на мгновенье отвлекло, опять же, чисто инстинктивно, внимание человека в дверях. Человек. Мужчина. В руках УЗИ с глушителем. События, проходящие в долю секунды, в моем сознании растягиваются в замедленные кадры. Ганс только наполовину вытащил свой полицейский «Энсвильд». Очередь разворотила ему грудь. Несколько пуль, попав в голову, превратили лицо в кровавое месиво. Он упал на меня плашмя. Крест-накрест на него – Иван. У него продырявлена нижняя часть туловища. Из-под этого кровавого гамбургера торчит моя рука, прикованная к столу. Шальная пуля вышибла искры из наручников. Стучат колеса. Киллер явно рассчитывал, что в купе застанет одного меня. Повинуясь порыву, он дает очередь. Это в меня. Однако тела Ганса и Ивана, уже мертвые, служат мне своеобразным бронежилетом. Из человеческой плоти. Однако убийца – человек настойчивый и профессиональный. К своему кровавому делу относящийся добросовестно. И самое главное – чертовски хладнокровный. Коридор вагона пуст. За окном вечер. Из-за стука колес тихих хлопков выстрелов не слышно. Стрелять можно и без глушака.
И киллер принимает единственно верное решение в данной ситуации. Он заходит в купе и захлопывает дверь.
- Встать!
Ну что же. Молить о помощи глупо. Я душу в себе скользкий всепожирающий ужас, холодным металлом растекающийся по телу. Выбираюсь из-под груды мертвой, еще теплой плоти. Под ногами еще хлюпает кровь. Я мужчина. Я игрок. Проиграть достойно не менее важно, чем выиграть по-крупному. Смерть смотрит на меня пустым металлическим зрачком ствола. Ствол – не питон, а я – не кролик. И поднимая взгляд, смотрю в глаза своему убийце. Мы с ним ровесники. Можно сказать, близкие родственники. Родители дали мне жизнь. Он сейчас отнимет ее. Глаза его пусты, как дырка дула. Черная пустая дырка. Тоннель в преисподнюю. А белки, кажется, покрыты изморозью, как оконное стекло в мороз. Я не имею даже призрачного шанса на спасение. Рука прикована к столу. Ящерице приклеили хвост и поймали за него. Я, скорее всего, в предпоследний раз вздыхаю и сажусь на диван. Чудес не бывает. Ой, ли?
Щелк.
Киллер с некоторым недоумением глядит на свой инструмент. Я же молниеносно определяю причину отсрочки собственной смерти. Заклинило патрон при переходе его из магазина в раздаточный механизм.
Это, очевидно, дошло и до моего убийцы.
- Проклятье! – едва слышный звук голоса режет мой слух громче визга иерихонских труб.
Он растерянно трясет свой инструмент. Вот оно и чудо. Теперь главное – не упустить шанс. Крошечная вероятность спасения просчитана мной с молниеносной быстротой. Взгляд мой полоснул пейзаж за окном. Где там мои чары? Спокойным, недрогнувшим голосом, даже с некоторой долей иронии, произношу, кивая на беспомощный УЗИ:
- Это жидовское чудо-оружие ненадежно. Подводит в самый нужный момент. На следующее дело советую брать Калашникова. Добрый старый АКАм не подкузьмил бы. Советую модель 74, десантный вариант. Только ни в коем случае не китайского производства, лучше чехословацкого.
Чисто машинально киллер отвечает:
- Калаш не подходит по габаритам. С ним в нашей работе неудобно. Для одной руки тяжел, - и осекается. Вскидывает на меня пронзительный взгляд. Лед в глазах помутнел. Частично превратился во влагу. Смесь удивления и уважения.
Продолжая манипулировать автоматом, он чуть дрогнувшим голосом произнес:
- Ты молодец. Мужчина. Стоишь тех денег, которые сулит за тебя Сарданапал. Прости, что процесс затянулся. Ты заслуживаешь уйти легко и быстро. Потерпи еще немного…
Мне необходимо выиграть еще секунд тридцать-сорок. Я заговариваю кобру. Кобру, стоящую в стойке, и распустившую капюшон. Я мангуст. Правда, лапа перебита, но я не стану легкой добычей Нагайны.
Кстати. Произнесено имя Сарданапал. Покойные интерполовцы многое бы дали за это звукосочетание.
А я что? Этот парень имеет полное право считать меня разговаривающим трупом. Мангуст должен на мгновение опередить неуловимое движение змеи. Мои мысли должны опередить на полшага его мысли. А сердце – стучаться в такт движению раздвоенного язычка из чешуйчатой черной пасти. Туда – сюда. Сюда – обратно. Тук – стук. Цок – так. Это в данной ситуации посильней, чем хук левой в челюсть.
- А что, у тебя гарроты нет? – его руки, отложившие автомат и неуловимым движением потянувшиеся к веревке на поясе клеенчатой ветровки, в которую он одет, мысль моя и голос на сотую долю секунды опередили это движение.
- Чего? – непонятное слово явно тормознуло стремительный поток его рефлексов.
Ну, гарроты – удавки, петли такой из шелкового шнурка.
- А? Нет…
Нет – это явно не сицилиец. Он пытается развязать узел, мешающий вытащить веревку.
- Да ты не волнуйся, я все сделаю быстро и четко. Я мастер. Ты даже ничего не почувствуешь. Только не дергайся. Постарайся расслабиться. Все зависит от того, как петля ляжет на шею.
Ну, вот и момент истины, которого я ждал. Перед станцией Гойтх начинается длиннющий тоннель. Как только вагон входит в его темное лоно, на секунду гаснет свет. Вот она, тьма. Я бью киллера ногой в лицо. Чувствую, как мой носок в крокодиловой шкуре входит в змеиную кожу кобриной головы.
Я не кричу «кияяаа!». Я просто хочу выжить.
Хватаю автомат и молочу им. Еще и еще. Что, правда, то правда. Калаш больше, чем УЗИ, приспособлен для рукопашного боя. Для избиения отнюдь не младенцев, но ничего. Главное – железный.
И я ладонью чувствую судорогу металла, входящего в упругую мякоть. Звон. Треск. Что это? Вагонное стекло поползло паутиной трещин. Я вижу, так как вновь зажегся мутный свет. Ага. Ясно. От удара о тело своего владельца автомат выстрелил. Очевидно, перекос патрона исправился, и механизм сработал. Свет в конце тоннеля. Вот и выехали. Лицо киллера залито кровью. Нос свернут. Глаз заплыл. Он отключен. Но жив. Автомат заработал. Это хорошо. Машинально вытираю окровавленный глушитель о джинсы убийцы. Зажмуриваюсь. Отстреливаю наручник от стола. Теперь я, по крайней мере, физически свободен. Теперь главное – не допустить какой-нибудь мелкий ляп, дешевую глупость, способную перечеркнуть результаты великой удачи. Божьей милости. Вот это случай! Главное – быть готовым к его приходу. Что главное в любой игре? Что необходимо для достижения выигрыша? Не спешить! Не спешить. Прыгать с поезда глупо. До Туапсе еще четверть часа. Там и сойду спокойно. Надо осмотреться. Так, одну ошибку я допустил. Все спешка. Спешить нельзя. Зачем испортил наручники? Они пригодятся. Так, Иван положил ключ в карман. Вот он. Правда, ткань уже слиплась от крови. Да и ключ скользкий. Слава богу, замочек не заклинило. Не покорежило.
Щелк. Снимаю с запястья браслет. Слава богу, свежий воздух из разбитого окна выветрит запах пороха. На этот запах у меня аллергия. Так, что делать с киллером? Он еще жив. Я не убийца. Зла к нему не испытываю. Не он, так кто-то другой. Если людей убивают, значит, это кому-то нужно делать. Однако оглушенная кобра безопасна лишь до той поры, пока не очухается. Я хватаю безвольную руку убийцы и за кисть пристегиваю еще не остывшим от моего запястья браслетом к перекладине. Стираю с наручников отпечатки пальцев. Теперь можешь просыпаться. Кряхтя и пачкаясь в крови, выбрасываю в открытое окно трупы обоих полицейских.
В крови перепачкался, как чушка в грязи. Простите меня, ребята, вы неплохие менты, веселые и нежадные. Вам все равно. Уже. А мне нет. Так, что еще? Зараза, сейчас ужин должны принести. Но не убивать же официанта! Так, мой пиджак окончательно испорчен. Вырываю с мясом подкладку. Достаю из кармана ключ от сейфа № 237. Рубашку, забрызганную кровью, - в окно. Портмоне – ничего. Отстирается. Прячу в карман брюк. Автомат. Выкинем чуть позже. Отпечатки пальцев стереть не мешает. Так. Достаю из кейса чистую рубашку, быстро надеваю и открываю дверь. В коридор. Чутье меня не обмануло. Из другого конца вагона официант катит тележку с судками и тарелками. Иду навстречу, с понтом в туалет. Неловкое движение, мы не разминулись. Звон. Стук. Тарелки, бутылки катаются по коридорному полу. Ветчина. Стаканы. Борщ расплескивается. И это кстати. Я с ужасом замечаю, что по ковровой дорожке от моего купе тянутся кровавые следы.
Хорошо хоть дорожка бордового цвета. Они не бросаются сразу в глаза. Безжалостно давлю вареный картофель и разлившийся кетчуп. Быстро иду к соседней двери, путая эти кровавые следы.
Конфликт со служителем сервиса улаживаю с помощью купюры в полмиллиона рублей.
Судя по тому, как он собирает нарезанные куски ветчины, салями и сыра, все это будет отмыто и подано вновь. Слава богу, моя поездка к этому времени кончится. Должна, по идее. Обратно в купе. Закрываюсь. Чтобы дальше не возюкаться в крови, бесцеремонно бросаю на пол матрас, вытираю о него подошвы. А холодно, черт возьми!
Майские вечера в горах зябкие. Так, что на столе? Диктофон. Зараза-пуля задела машинку, но вроде работает. Кассета треснула, конечно. Гляди-ка, пуля застряла между катушками. Но пленка цела. Восстановима по крайности.
В чемодан ее.
Что это позвякивает в такт стуку колес? Металлическая фляга покойного Ганса. Тоже пулей смята. На дне еще что-то плескается. Глоток. Остатки – в морду киллеру. Фыркает. Похоже, очухивается. За окном горит газовый факел. Въезжаем в предместья Туапсе. До остановки поезда осталось пять минут.
Пора подвести итоги. Что это на полу? Ага, пистолет Ганса. Объяснять этому уроду-неудачнику, что его УЗИ работает, нет времени. Вытираю с автомата свои отпечатки – и в окно. Он высекает искры с параллельных рельсовых путей. Поезд уже замедляет ход.
Очухивайся, падла. Мне надо сказать тебе пару слов. Не люблю я это дело. Но приходится. Тыкаю в нос киллера ствол «Энсфильда». Черт побери, я ведь даже не умею им пользоваться. Хорошо, что он этого не знает. Ха. Чтобы взять этого волка, власти потянули бы целый взвод ОМОНа или «коммандос», штатных каратистов и снайперов – но это суждено было сделать мне одному, человеку лиричному и утонченному, почти поэту.
Он очухался. Дернулся. Что-то хрустнуло. Больно, да? С одной стороны в его запястье влип браслет наручников, с другой - металлический раскос, поддерживающий столик.
Я всверливаю дуло ему в лицо.
- С добрым утром! Очнись, товарищ!
Глаза его открылись. Взгляд оттаял. И у тебя есть нервы.
- И что бы ты сделал на моем месте, приятель?
Он хрипит:
- Если прострелишь мне голову, это тебе ничего не даст.
- Согласен. За исключением морального удовлетворения. У нас три минуты, пока стучат вагонные колеса. Если ты мне не скажешь что-нибудь, что меня не заинтересует, клянусь преисподней, я сделаю это…
Ага, это, надо полагать, предохранитель. Как там его. Щелкаю. Блин. Кадр про бравого нью-йоркского копа. Но сдавать тебя в руки правосудия не собираюсь. Сам из них вон еле вывернулся. Грехи отпускать тоже не буду. Но исповедь выслушаю. Аминь.
- Не убивай меня. У меня есть чем заплатить … Много… Очень много…
- Живей, братан, живей. Кто такой Сарданапал?
- Заказчик. За минуту не расскажешь. Слушай, я должен выйти в Туапсе, позвонить по телефону, в Москву. (095) 6211252. Сарданапал ждет результатов. Если работа выполнена, то скажут номер автоматической камеры хранения. В ней – гонорар. Он твой (после паузы) по праву.
- Погоди-ка секунду, – не отрывая ствола от переносицы, достаю свой диктофон.
Пуля разбила крышку, но все остальное вроде цело. Ну не подведите, узкоглазые электронщики. Вставляю чистую кассету.
- Давай прорепетируем …
- Ты убьешь меня.
- Если даже так, то у тебя есть возможность отсрочить это на пару минут. Ну?
- Хорошо.
Похоже, этот ублюдок лелеет надежду, что моя жадность наживы сильнее жажды жизни. И я, позарившись на его гонорар, потащу его с собой к телефонной будке. Разочарую тебя, дружок.
Сую ему в рыло диктофон.
- Считай, что позвонил. Вот – длинные гудки. Вот – щелк. Говори.
По моим расчетам, инсценировка должна сработать, и он автоматически брякнет нужное слово. Или я ничего не понимаю в психологии. Ага. Дошло. Он в шоке, но говорит.
- Это Седьмой.
Отвечаю за этого Сарданапала: «Как?» – или что он должен сказать. Еще пару секунд паузы для запаса.
- Груз упакован.
- (опять я) Спасибо за работу. Сходи на хутор бабочек ловить. Хрен тебе на всю морду. Пять, шесть, девять, три, восемь. – Звуковая лагуна заполнена. А он чисто автоматически повторяет:
- Понял. Благодарю.
- Умничка. Вот и поиграли в испорченный телефон, - он съеживается. – Не боись, дурашка.
Я протираю револьвер. И в окно его. Диктофон – в кейс. Убийца смотрит на меня с нескрываемым восхищением, даже не пытаясь дернуться.
- Прощай, неудачник, я дарю тебе жизнь, ничего не требуя взамен.
- А я?
- А ты выпутывайся сам. Уже взрослый, - ключик от наручников – в окно.
Через десять секунд вагон дергается и останавливается. Еще раз окинул взглядом купе. Вроде ничего не забыл. Пора. Пора покидать поезд, чуть не доставивший меня в Чистилище. Дверь в купе закрываю тихо, аккуратненько так. Со своим черным ангелом не прощаюсь. Но и «до свидания» сказать язык как-то не поворачивается.
Транспортировка моей души на небо сорвалась. Ангелочка за крылышко привязали. Иль у беса коготь увяз. Или безносая в черном балахоне своем запуталась. Нет, скорее всего, леди Удача рекламирует зубную пасту. Лично для меня.
D
Дама – она и в Африке Дама. И в Азии. И в Туапсе. Ночь. Вагон. Перрон. Хорошо, что не пиковая. Плохо, что черная.
Один я на перроне. В рубашке, несмотря на прохладу. Это плохо, привлекает внимание. Милицейский патруль ППС идет в мою сторону. Бежать глупо. Иду навстречу. Придираться ко мне вроде не за что. Паспорт в норме. Что здесь делаю? Почему легко одетый? Так ведь май. Юг. Почему без багажа? Все свое ношу с собой. Однако продолжить логическую цепочку не успеваю.
- Добрый вечер. Патрульно-постовая служба. Сержант Напсо. Предъявите документы.
Их двое, я один. До здания вокзала метров двести. Рядом – туалет и лестница в город. На привокзальную площадь. Так.
- А в чем, собственно, дело?
И тут я перехватываю его взгляд на мою правую руку. На запястье еще четко виден нерассосавшийся след от наручников. Неужели заметил, ментяра? Не должен. Темно. Вроде их двое. Я один. Как это ни смешно, перед охранниками правопорядка я себя чувствую более беззащитным, чем перед наемным убийцей. Гены, что ли? Да и то ведь верно. Три поколения русских людей уничтожили отнюдь не профессиональные киллеры. За доллары. А люди в форме. За идею и пайку.
Может, обойдется. Может, рассосется.
Вот, посветив фонариком в паспорт, полистав его еще раз, сержант с неохотой возвращает его мне.
- Извините, служба. Отдыхать приехали или по делам?
Если скажу – по делам, может спросить, по каким. Нервы на пределе, того и гляди ляпну что-нибудь.
- На отдых.
- Море еще холодное. Где останавливаться думаете?
Тебе что, придурок, поговорить не с кем? Откуда эта забота о гражданах? Чует мое сердце что-то недоброе. Так и есть. До этого молчавший напарник подал голос:
- Что у вас в чемодане? – и незаметно расстегнул кобуру.
Дурачок ты, дурачок, если бы на моем месте сейчас был бы человек с ледяными глазами, который едет в сторону города Сочи (поезд тронулся пару минут назад, он, надо полагать, пытается в эти мгновения освободить руки от браслета), то это были бы твои последние слова. А я – мирный и невооруженный. И на идиотский вопрос отвечаю с горькой улыбкой:
- Как что? Вещи…
- Откройте, пожалуйста.
Кровь нефтяным фонтаном ударила в голову. Спокойствие, только спокойствие. Отхожу в сторону на шаг, ставлю чемоданчик на лавочку. Открываю. Круг света фонарика шарит по белью, бритве, одеколону, сигаретам. Я достаю пачку «Мальборо», распечатываю, сигарету – себе в рот.
- Закуривайте.
Сержант берет: «Спасибо».
Его глаз хищно скользнул по зажигалке. Вряд ли он оценил ее цену. Но «Зиппо» и без драгоценной отделки вещь хорошая.
О, как долго тянутся секунды! Неугомонный напарник спрашивает:
- А что в кульке завернуто?
Сказать – мыло, полотенце? Сразу же попросит показать. Или не попросит? Рисковать нельзя. Может, рассосется. И бездна открывается передо мною. Ныряю в нее.
- Деньги.
- И сколько? – похоже, ментяра принял мои слова за шутку.
- Около пятидесяти тысяч.
Сержант весело, затянувшись сигаретой:
- Сотнями, что ли, дорогой?
- Долларами.
- Ну, тогда откройте кулек.
Я не понимаю людей, у которых последние страницы романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок» вызывали смех. Мне всегда было грустно. И искренне жаль великого комбинатора Остапа. Когда корыстолюбивые румынские пограничники потрошили его честно нажитый капитал. Книжная трагикомедия превращается в реальный пошлый фарс и совпадает почти в деталях, только вместо восклицания «Бронзулетка!», раздается жаркий хриплый звук «Баксы!».
Милиционеры издали его почти в унисон. Получая ослепительные удары дубинками, я успеваю выхватить из раскрытого кейса диктофон перед тем, как схлопотал кулаком между глаз, перелетаю через скамейку и скатываюсь по откосу в кусты.
Очнулся я минут через десять. Хорошо хоть часы не содрали. Искать грабителей с чемоданом? Заявить дежурному в отделение, что двое его коллег уволокли у меня кулек с пятьюдесятью тысячами долларов?
Если даже он мне поверит, то задаст вполне резонный вопрос, откуда они у меня взялись. Начнется бодяга. В результате я окажусь запертым в местном КПЗ.
Нет уж, спасибо. «Сигуранца» проклятая. Прошли почти сутки с того времени, как выпита отрава. Цейтнот! Я не только не заработал ни цента, но и потерял то, что имел. Впрочем, в сравнении с происшедшим в течение часа это мелочь. Накладка вышла. Непонятка, как говорил покойный Ваха. Впрочем, потеряно не все. В прямом смысле этого слова. И у меня в руках диктофон. С интервью наемного убийцы. В кармане портмоне. В нем должно быть немного денег. Так и есть. 200 долларов и… раз, два, три… шесть с лишним миллионов рублей. Казино в этом городе должно быть. Есть, конечно. Так. Сволочи! Зачем же по голове бить? Аж, в ушах звенит. А может, это переодетые бандиты, а никакие не милиционеры? Все может быть. Милиционеры паспорт забрали бы еще. И порвали бы. И я бы стал не просто нищим и ограбленным, но и без определенного места жительства. Не считая уже покойника. Впрочем, слово «бомж» включает в себя и первое, и второе, и потенциальное третье. А так… В паспорте стоит штамп московской прописки. Печать и бланк, между прочим, подлинные. Заграничный паспорт, с которым я прилетел в Ростов, выкинул в аэропорту. После того, как он был помечен в регистрационных клоаках авиакомпании и таможни. Им пользоваться нельзя. И хоть там стоит фамилия Сухов, возможно, по нему меня Синдикат и вычислил. Больше следов я не оставил. По крайней мере, от меня зависящих. Логика проста. Узнать, в какую точку я прибыл. А там навести справки в игорных заведениях. На это средства и возможности у, так сказать, антиинтерполовцев есть. Есть, скорее всего, и агенты в Ростове. Возможно, я кому-то попался на глаза. Результат не замедлил сказаться … Да… Ростов мне теперь нужно обходить за три губернии… А вернуться придется. Да, придется. А пока поднимемся по спуску. На перроне по-прежнему пусто и темно.
Нет поездов.
Нет пассажиров.
Так и есть. Грабители поторопились. Точнее, не «по», а просто торопились. Лучше не иметь совести вообще, чем иметь ее мутной. Она порождает страх. А страх – спутник неудачи. А вообще-то мерзко. Но даже не от того, что я лишился не средств к существованию, а скорее от того, что средств к их добыванию. Страх. Все перетасовалось. Охамелеонилось. Воры должны воровать, и иногда, ради приличия хотя бы, сидеть в тюрьме. А менты – ловить их, и тоже иногда, и тоже хотя бы для приличия. И сажать их туда. А так – непонятка. Все. Все смешалось в Датском дурацком королевстве, раскинувшемся на какой-то одной шестой или седьмой части суши. А принц отказался от борьбы за престол и подался в шулера. И ограблен полуночной стражей. Черт! Когда выпутаюсь из этой переделки, вступлю в колхоз, женюсь на доярке и буду чинить электродоилки. А ведь где-то есть диплом инженера-механика. Хм. Механик человеческих душ. Но сначала предстоит «отправить отравленную сталь по назначению…» Да и колхозы вроде распустили. Переименовали их точно… Ладно. Осмотрим место происшествия. Кейс они тоже прихватили. А вот закрывали его уже явно на ходу. Ну и чего же послала ты мне, леди Удача? Спасибо. Вот она. Самое главное. Кассету с пулей между катушками. Я положил сверху. Она выскочила первой. Есть. Что еще? Небогатый улов. Запечатанная в целлофан последняя чистая сорочка. И… и что там еще… пачка «Мальборо». Ну что ж. Не так уж и плохо.
Эх, Юлий, Юлий. Дела-то поганые. Ох, поганые. Ну и что. Не безнадежны. Если бы не проклятая Калигулова отрава … Нельзя поддаваться эмоциям. Месть и ревность – чувства, чуждые джентльменам. Пусть даже и с тузом в рукаве.
Впрочем, его еще надо туда положить. А перед этим – покропить. Не святой водой, понятно. А не проще ли покропить Фортуну?
И, может быть, крапленая леди Удача и не будет поворачиваться ко мне задом.
Эх! Удача-Удача, повернись ко мне передом!
На привокзальной площади работает круглосуточный коммерческий ларек. Это радует. Кроме фальшивой водки здесь можно купить кое-что из барахла. Так. Пришло время для экономии. Хватит бросать камни. Тем более что они рикошетят.
Джинсовая турецкая куртка. В один нагрудный кармашек – портмоне, в другой – ключ от сейфа, где баксы хранятся. Спортивная сумка на молнии. К двум кассетам с записью туда добавилась пара чистых. Новый диктофон. Старый диктофон. Носки. Носовые платки. «Жиллетт». Кремы для бритья и ботинок. Перочинный ножик. Пару футболок. И еще кипа необходимых мелочей из реестра джентльменского набора. Бывает (и довольно часто, недавнее событие – тому подтверждение), что я просто порой не успеваю использовать эти вещи. Но без их наличия чувствую себя просто неуютно. К тому же они все поочередно, но играют свою роль. Пусть эпизодическую, но значительную. Как ружье на сцене.
За эти сутки я несколько раз отползал с нейтральной полосы на границе между тем светом и этим. Отползал, чтобы бороться и жить. Отдыхать буду там, за гранью. И спать нельзя, хотя веки слипаются. Сержант Напсо прав: еще не сезон. И места в гостинице имеются. За двадцать долларов снимаю одиночный номер. С телефоном. Ограбление на вокзале подталкивает меня к решению, принять которое колебался. Сейчас сомнения развеяны.
И не азартная жадность меня толкает, просто нет другого выхода. Я проверил – заперта дверь. Сажусь на кровать. Закуриваю. Что думать. Звонить надо. Верчу диск. 8. Длинные гудки. (095) 62-112-54.
Диктофон включен, палец на кнопке «Пауза». Сработало. На том конце провода подняли трубку. Пауза. Секундная стрелка неутомимо дергается, как будто ее прижигают концом горящей сигареты. Молоточки в висках выбивают свой такт гораздо чаще.
Что ж, я не железный. Однако пора. Медленно, аккуратненько подношу динамик диктофона к телефонной трубке и отжимаю кнопку.
«Говорит седьмой».
Еще секунда молчания. Палец мой на кнопке начинает дрожать. Правильно ли я прикинул время?
- Ты что, с вокзала говоришь?
Пауза. Все пока правильно. В шумовом фоне прослушивается стук колес. Что ж, по этому стуку трудно определить источник шума. Естественно, свои слова я осторожно стер, а шум пленки вполне сойдет за телефонные помехи. Вместо моего «Как?» вопрошено: «Ну и…»
Находящийся в капкане киллер докладывает: «Груз упакован».
Эти слова, по идее, должны быть надежнее, чем свидетельство о смерти, выданное нотариусом. Моей смерти.
- Хорошо, Урбан. (Так вот как зовут моего потенциального убийцу, впрочем, это, конечно же, псевдоним, кличка. Урбан явно русский, а такое имя в святцах не числится, хотя мог быть и прибалтом, и поляком.) Ты заслужил отдых. Звонишь из Туапсе? (Проклятье, здесь не рассчитал, но вроде прошло. Молчание, как положено, принято за знак согласия. Скажи еще пару слов как там тебя, Сарданапал. Нажать после «паузу» я, если что, еще успею, а вот подмотать пленку, пожалуй, нет. Ну же… Номер! Благодаря своему зрению я могу, не рассредоточивая внимания, наблюдать за секундной стрелкой и цифирками отсчета метража пленки на табло диктофона.) Гонорар твой – 6212. Поздравляю с удачей. Ты на пенсии.
Я нажимаю паузу, чтобы Cарданапал не услышал благодарность раньше времени.
- Если понадобится, будь в течение последнего дня августа, сентября и ноября в своем логове. Все.
Секунда. Пауза. Трубка не положена. Я нажимаю клавишу на диктофоне.
- Понял. Благодарю.
Щелк. Коротенькие губки. Неужели получилось? Интересно, сколько я выручу за собственную голову? Этот диалог тоже, кстати, записан. На второй диктофон. И хотя запись вышла, надо полагать, поганая, но слова разобрать можно. Для архива. На покое приятно будет, я думаю, послушать репортаж о собственных похоронах. В прочем, покой мне только снится.
Утром, может и раньше, местная полиция и ФСБ будут подняты на уши. Когда вдоль железнодорожного полотна найдут выкидыш сегодняшнего бурного вечера и, возможно, живого Урбана в залитом кровью купе. (Если, конечно, он как-нибудь не выкрутится.) Отсюда надо срочно уходить. Уйти просто так, не посетив камеру хранения? Шутите?
К тому же, если Урбан как-нибудь выкрутится, то его переговоры с Сарданапалом будут не столь уж радужными. И тогда … Тогда железный ящик с деньгами превратится для меня в капкан с приманкой.
А я волк травленый. Хотя какой я, к лешему, волк! Хищный символ чеченских гуронов-живорезов не отражает сути моего характера. Как там называл меня Басмач?.. Крыса… Крыса, конечно, зверь умный и циничный, но – стайный и общественный, я же индивидуалист-одиночка. Шакал тогда? Нет!.. Я никогда не доедаю объедки сильных хищников. Я вырываю у них из пасти сочный, свежий, не жеваный кусок. Скорее уж я лис. Травленый и хитрый. Вот только охотятся за моей подпаленной шкурой не флегматичные туповатые фокстерьеры, а те же волки, людоеды, крысы и шакалы. В человеческом обличье.
Рискую я вдвойне еще и вот по какой причине: некоторые заказчики весьма оригинально рассчитываются со своими наемниками. Вполне возможно, что как только открою портфель или еще что, где хранится гонорар, то … Не знаю. Я не специалист по взрывчатым веществам. Но я рискну. И не только потому, что не брезгую хорошим шампанским, а учитывая следующие факторы.
Сведения мои о Черном синдикате туманны. Как выше мелькнула фраза, это своеобразный анти-Интерпол.
То, что в него входят и руководят люди, мягко говоря, с криминальными наклонностями, понятно. Понятно и то, что они обладают самыми широкими финансовыми возможностями. Я знаю, что, как личность нестандартная, состою в реестре. В списке то есть. С большой буквы «С» - Список. Но я не знаю ни целей, ни задач, ни методов, при помощи которых Синдикат руководит и контролирует международную преступность, координирует ее направление и осуществляет помощь или карательные меры в отношении конкретных индивидуумов.
Но это не сицилийская мафия или американская Коза Ностра.
Новые времена, новые нравы, новые люди. «Чтобы жить стало лучше, жить стало веселее».
Так вот, подразделения киллеров Синдиката комплектуются людьми проверенными и высокопрофессиональными, отнюдь не из моральных соображений. Конечно, с нарушившими приказ или соглашение расправляются быстро и безжалостно, исправных же мастеров поощряют отнюдь не путевкой на тот свет. Земля слухами полнится. И внимание профи не должно отвлекаться от выполнения своих обязанностей.
Мысли человека, ловящего перекрестьем прицела чужие головы, должна согревать уверенность в обеспеченной старости. Истины эти прописные. Скупой платит дважды. А у меня есть основание считать, что протекторы Синдиката – люди с размахом. Кстати, то, что я знаю возможное имя одного из них, отнюдь на удлиняет мою жизнь.
Все это дает мне основания полагать, что в автоматической камере хранения под номером 6212 хранится отнюдь не мина с часовым механизмом, а действительно деньги, доллары скорее всего.
К
Этот король не злобный, но скучный. Серый какой-то, непрестижный. Престол занимает законно, он ведет свою родословную из боковой ветви династии.
Я опять на вокзале. Как плохо, что здесь мало народу. И вокзал маленький. Впрочем. Те, кто считает, что на большом вокзале крупного города легче затеряться, тоже ошибается. Если в процентном отношении, то там и жулья, и ментов гораздо больше на каждую пассажирскую душу.
Тренированному взгляду и тех, и других легко выхватить из толпы потенциального клиента. И выбор больше, и жертва усыплена видимой безопасностью среди скопищ народа.
Я иду вдоль ряда железных автоматов в камере хранения. Вот когда меня выручает моя уникальная способность видеть, что творится за моей спиной, лишь слегка повернув голову и скосив глаза, фактически при этом не оборачиваясь.
К мирно дремлющему милиционеру на входе подходят двое в штатском, чем-то неуловимо напоминающие покойных интерполовцев. Только чуть подеревянней, что ли. Мгновенно в моем сознании зажигается красный круг. Как пятно светофора. Опасность. Ориентируюсь быстро. Сворачиваю в проход. Обхожу блок железных ящиков и замираю в трех шагах от троицы. Они меня не видят. Я их почти тоже. Но зато хорошо слышу обрывок фразы милиционера:
- …Погодите, погодите, какой бокс, говорите?
- (Другой голос.) 6212, нам там должны вещи оставить.
- Пошутили над вами, граждане последняя серия наших боксов на пятерку начинается. Такой камеры на вокзале нету.
- Точно?
- Точно-то точно. А вот документики предъявите. Или как?
- С какой это стати?
- Саня предъяви ему удостоверение. Нет времени. Надо принимать решение. Мы должны его взять. Он уже где-то здесь.
- Это кого вы брать … А… (Очевидно, ему в нос ткнули упомянутое удостоверение.) ФСБ. Так бы сразу и сказали, товарищи. Сами знаете, служба. Помощь требуется?
- Ты вот что, сержант, точно знаешь, что нет такого номера? Это очень важно.
- Да что я, не понимаю. Шпиона ловите, что ли?
- Хуже. Насчет языка сам, сержант, знаешь…
- Об чем речь?..
- Ну, что будем делать?
- Звонить надо. Доложить.
Я почувствовал, что у меня взмокла спина. Все плохо. Одно странно: ловят они не меня. Ловят вслепую. На камеру. Надо полагать, Урбана. Это что же, получается, Сарданапал – чекист?! И сдал технично своего киллера кэгэбэшникам.
Выходит так. Стоп, бред это. Если бы дела обстояли таким образом, то он назвал бы реальный номер. Вот тогда бы круг замкнулся. А так?
Несуразица. Зачем он назвал мифический номер? Пошутил. Но Урбан таких шуток не понимает. За такую шутку он может и поработать бесплатно. Для себя. Кстати, это еще одна причина, по которой с киллерами Синдикат старается выполнять условия контракта. Но ФСБ действует вслепую.
А!
Дурак!
Дебил!
Все просто. Все на местах. Вполне возможно, что телефон Сарданапала прослушивается. Тогда все ясно. Урбана пришли брать с поличным. Тогда почему назван номер не существующей камеры хранения?
Итак, в любом случае в мои планы не входит встречаться с кэгэбэшниками. Хотя в одном уверен: резиновыми дубинками они меня обрабатывать не будут.
Ужом выползаю на привокзальную площадь. С вокзала надо уходить. Куда? В гостиницу?
Каждый лишний час в городе чреват для меня опасностями. То, что меня вычислят, - однозначно. Урбан, если его возьмут, будет молчать, по крайней мере, первое время. Молчать будут и менты, грабанувшие меня. Если, конечно, это менты. Впрочем, кем им еще быть? Но. Железнодорожные билеты сейчас регистрируются так же, как и авиационные. В билете – фамилия Хряпов. То же, что и в паспорте. Найдут, если уже не нашли, трупы. Вдоль дороги кровавые тряпки, оружие. Проводник и официант опознают мою личность, составят словесный портрет. Найдут и меня. Вычислят. Спецслужбы будут работать азартно. Благо поводов навалом: кровавое купе, два убитых интерполовца. Одно неплохо. Синдикат, по крайней мере, его легат Сарданапал, под колпаком ФСБ. Это хорошо. Пока тигры грызлись, деля тушу поваленного буйвола, мне, старому лису, представится возможность спокойно уволочь парную говяжью печенку. Вывернуться. Вырвать свою жизнь.
Впрочем, эта перспектива становится все более призрачной. Стараюсь не думать о своей возможной гибели. Однако все чаще и чаще, стоит лишь закрыть глаза, как из черного марева начинает вырисовываться белое фосфоресцирующее пятно, постепенно приобретающее очертания скалящегося черепа. И кровь начинает превращаться в ртуть. Нет. Нет. Нет. Я выживу. Я не хлюпик. Я не фаталист. Мое дело верное. Победа будет за мной. Братья и сестры, не говорите, что вы честно заграбастали свои миллионы.
За каждым нулем в цифре, выражающей сумму вашего состояния, стоит нарушение параграфа закона, хоть кап., хоть соц., хоть люд. (людского или людоедского – как угодно). Я не возражаю. Вы имеете полное право оберегать нажитое, но согласитесь, я тоже ведь имею право изъять у вас лишнее. Как это пытаются делать многочисленные налоговые полиции. ФБРы, ФБСы и просто менты. Я не держу зла ни на Калигулу, ни на Сарданапала, ни на жадных патрульных.
Меня тоже искренне радует вид баксов. Но я же не теряю голову, меня не душит злобная совковая зависть. Ах! Почему же это не мое! Странно. Непорядок. И вперед.
Так. Хватит рассусоливать. Думай. А что думать? Скажешь, положение безвыходное? В принципе, да.
Это потому, что кураж пропал. Придется прибегнуть к алкоголю.
Долго-долго выясняю у продавца круглосуточного буфета, шотландское ли у него виски. Его удивленное выражение: «А какой же он еще может быть?» – вызвало у меня умиление.
Всякий он может быть. Если ирландский или штатовский – это еще ладно. А то ведь бывает польский. Или, того хуже, армянский. В отличие от коньяка любителей армянского виски я еще не встречал.
Время неумолимо убегает, приближая мою шею к костяному оскалу черепа. Вопрос в том, когда это произойдет – через шесть дней, когда яд начнет превращать мой мозг в студенистую мразь, или через пару минут, когда какой-нибудь новый киллер Синдиката зафиксирует перекрестье своей оптики на моем лбу, или лет через шестьдесят, когда, окруженный внуками, я мирно отойду в мир иной. После рюмки «бужеле», затянувшись последний раз ароматным дымом гаванской сигары и не убирая сморщенную старческую ладонь с молодой налитой попки горничной.
Мечта идиота?
Черта с два. Это нормальное стремление всякого здорового мужчины, у которого в голове мозги, а не жидкий навоз. Тогда думай, соображай, черт побери.
Сарданапал не мог взять из головы этот чертов номер камеры хранения.
Так. Еще раз сосредоточимся. И вспомним разговор по телефону. Впрочем, зачем вспоминать. Диктофон работает в режиме плейера, а приобрести головные телефоны я не забыл. Как и упаковку батареек. Итак...
Черт побери, дождь начался. Мелкий и мерзкий. И ветер. Я сажусь на лавку под магнолиями и слушаю. Уже почти два ночи. Итак. Пуск.
«Гонорар твой. 6212. Вокзал. Поздравляю с удачей. Ты на пенсии». Голос хриплый и, очевидно, принадлежит человеку возраста выше среднего.
Голос как голос. Нет в нем ничего демонического. Преступного. Интонации спокойные. Он знает, что говорит. Похоже, не лжет.
«Гонорар». Что ж, я, в принципе, его заработал.
6212... 6212... Вокзал... Поздравляю с удачей...
Спасибо... Спасибо... Рано пока. Ну, Фортуна, ты, конечно, любишь трахаться с кем попало. Но ты все же не дешевая проститутка. Ты не бедна. Ты – леди. Извращенная, крапленая леди. Вспомни наши жаркие ночи...
«Ты на пенсии».
На пенсии. Наверное, Урбану назначено неплохое пособие. Ничего, не за что зацепиться... Еще раз...
«Гонорар твой 6212. Вокзал...»
Стоп... Стоп... Вокзал... Вокзал... Сарданапал немногословен. Лишнего слова из него, судя по всему, не вытащишь... Вокзал. Он говорит это Урбану... Может быть, Урбан понял бы. Но его, пойди, спроси. Может быть, это другое место. Но тогда при чем здесь камера хранения? Другое место. Не железнодорожный вокзал, а... Дурак. Идиот. В городе еще два вокзала. Автовокзал и морской вокзал. Морской сейчас закрыт. А автовокзал... Он же рядом. В пятистах метрах.
Вперед. Лишь бы мне эта мысль пришла в голову раньше, чем кэгэбэшникам. Утроить внимание. Приз в камеру хранения кто-то положил, возможно, даже ждет, когда его возьмут, чтобы... Скорее всего, чтобы доложить Сарданапалу или кому там еще... А может быть... Нет, это уж слишком извращенно. И сложно. Да нет, все правильно. Если кто-то и ведет наблюдение, то лишь для информации, заказ выполнен, наемник зарплату получил. Вперед...
Здание автовокзала является, по всей архитектурной композиции, близнецом железнодорожного собрата. И так же безлюдно. Шикарный ресторан, поставленный на место общественного туалета, также закрыт. А вот и искомый бокс. Расположен весьма удачно. И взять, и положить багаж можно, избежав любопытных взглядов. Ну, с богом. Верил бы в аллаха – совершил бы намаз. А в Кеокациоталя - принес бы, честное слово, жертвоприношение. Только сердце вырвал бы не у безвинного ребенка, а, к примеру, у теперь уже не бедного сержанта Напсо... Или Урбана. Совершив этот акт, скажем, по отношению к Калигуле или Семену Курбаши, ей-богу, испытал бы кровавое удовлетворение древних предков майя.
Шутка, конечно. Верить в существование Всевышнего мне, в принципе, хочется. Хочется. Примерно так же, как в наличие девятизначного счета на мое имя в швейцарском банке. Но … Если последнее имеет некоторую вероятность осуществиться все же, то первое… Нет. Не хочу я бога, тем паче Христа со своим родителем, воздающим за благодеяния и карающим за грехи. Добродетельностью особой я не отличаюсь. А вот грешки имеются.
Так что меня, скорее, покарают, чем воздадут. Впрочем, божеству, конечно же, совсем не помешает быть-то, хочу я этого или нет. Как там? Не преступи даже в мыслях своих. В мыслях-то я в основном и преступаю. Все дело в том, что мысли мои живучи, как сперматозоиды крысы, и имеют способность упорно материализоваться. За эти сутки мой путь усыпан даже не розами и терниями, а трупами. Абдула, наперсточник-Мамай, Ваха Басмач, Ганс, Иван – кто следующий? Обо всем этом я размышляю, таща довольно тяжелую сумку, извлеченную из камеры хранения. Сумка спортивная, недорогая, на пластмассовой молнии. Тащу я ее в укромное место. Вот и оно. Между частными гаражами. Ставлю свою ношу на железобетонный блок. Вокруг темно и безлюдно. Слышен шум проходящих поездов. Итак. Если в сумке взрывчатка, ее хватит, чтобы разнести ближайший квартал. Если кирпичи, то я признаю Сарданапала самым великим в мире юмористом. Не самаритянин я, не добрый, но язычник. Жрец. Жрец Фортуны. Ну что, богиня, довольно тебе жертвоприношений в виде моих измочаленных нервов и, надо полагать, добавившейся седины? Итак, вскрываю. В дрожащем свете от язычка огонька зажигалки раскрываю молнию сумки, точно вспорол брюхо икряной белуге. Сумка действительно беременна кирпичами. Нет, не кирпичами – кирпичиками, из которых людишки строят свое светлое будущее. Аккуратненькими, тугими пачками стодолларовых купюр. Они затянуты в бумажную портупею банковской упаковки, действительно напоминали тоненькие прямоугольные кирпичи.
Только маленькие. Мой наметанный глаз сразу определил их количество. Да и вес соответствовал. Здесь была примерно сотня пачек. Может, чуть больше, может, чуть меньше, но уж точно в районе искомого миллиона.
А
Вообще-то говоря, трефа – не моя масть. Туз трефовый – казенный дом. Это, надо полагать, отель «Византия», где правит бал изощренный базилевс Калигула. А префектом преторианцев у него – тупой, злобный Семен Курбаши. Вернусь. Вернусь. Пройдет не полгода, а каких-то там пара суток. Вернуться - но как? Аэрофлот отпадает. Пока доберусь до Адлера или Краснодара, а там лететь – смысла нет. Остается дорога железная. И шоссе. На поезде ехать нельзя. Придется опять регистрироваться. А запасного паспорта у меня нет. И к тому же транспортная милиция будет шмонать поезда как в южном, так и в северном направлении.
Попасть по глупости? В силу какой-нибудь идиотской случайности? Их и так достаточно. Причем настолько, что они начинают складываться в зловещую закономерность. И как я ни пытаюсь их избежать, тыкаюсь лбом об стену. Стена крепкая. Лоб пока цел. Только в голове гудит. Шоссе. Нанять такси до Ростова? Это – без проблем. Можно даже машину, в принципе, купить. Черт. Я же не имею даже водительских прав. Их, конечно, можно тоже купить. Но из всех транспортных средств я могу управлять только трехколесным велосипедом. Можно, конечно, и шофера купить. Нанять, точнее. Но. Если ехать по автотрассе, то по пути до Ростова повстречается дюжина постов ГАИ со страждущими и жаждущими сотрудниками. Не зря их среди водителей называют «погаными», чисто интуитивно народные массы уловили неразрывную связь времен. Ведь именно так и именно за это называет киевская летопись половцев, промышлявших подобным образом на дорогах Руси.
Море? Можно, конечно, на «ракете» до Новороссийска или Ейска. А там… Время. Цейтнот. Чему удивляться? Кого-нибудь, может, и обрадовала бы сумма, найденная в камере хранения – я не радуюсь. Ведь это - цена за мою голову. А если кто-то согласен выдать такой приз за мой скальп, то это говорит о многом. Неприятном. Этот кто-то – существо могущественное. Чем и кому я так мешаю? За эти деньги ведь можно заказать Ельцина и Клинтона. И даже Басаева привезли бы в железной клетке прямо в Лефортово. А тут – я… Скромный такой аферист. Это тайна. А тайн я не то что боюсь, а терпеть не могу. Я люблю ясность. А ясно пока только одно: если кто-то готов выложить за твою жизнь миллион долларов, то для тебя лично ее цена уменьшается до полушки. Кто? Кто?! Кто!!! Точно одно – не Синдикат. Сколько им там задолжал Абдула? Полтора лимона? Чтобы снять наш навар и просто наказать, чтоб другим неповадно было, Синдикат не затратит на каждого больше ста тысяч баксов. А это огромная ставка. Больше, чем за жизнь какого-нибудь банкира, министра или главы африканской страны. И тут – я, мальчик Юлик. Да за штуку даже здесь, на вокзале, можно найти пару индивидов, способных завязать мне жилы бантиком. Мне впервые стало страшно за собственную жизнь. И тут только я осознал уровень Урбана. После кого я должен был занять место в его списке или перед кем? Такого ягуара я нейтрализовал. Теперь я жалею, что не добил его. Такие хищники обид и унижений не прощают. Ужас стал охватывать меня. Хлебнуть еще виски, что ли? Полегчало. Чем бы только загрызть? Все закрыто. Я жадно закуриваю и с трепетом задумываюсь вот еще над чем. Ведь миллион – это только гонорар исполнителю. Сколько же заплатил Синдикату заказчик? И кто он? И где я ему перебежал дорогу? Как? Волосы на голове начинают шевелиться. Это сколько же заплачено или обещано Синдикату за мою склочную душу?
Один миллион. Киллер должен получить пятую, максимум третью, часть. Это кто ж такой оценил меня примерно в четыре миллиона? Надо полагать, цену поднимет. К тому же, теперь мое уничтожение для Синдиката – дело чести. Кстати, и для ледяноглазого убийцы Урбана – тоже. Ежели, конечно, его не кончат раньше. Такие ошибки не прощаются даже самым ценным кадрам. И все же я испытываю некоторое удовлетворение. Мой неизвестный «доброжелатель» оценил мои качества по достоинству. Блин. Отдал бы лучше мне половину этой суммы, и я бы сам забился куда-нибудь в тараканью щель, скажем, где-нибудь на Гавайских островах. Ведь даже на проценты можно вести довольно приличную жизнь. 12% годовых. Черт, я бы зарабатывал больше Клинтона. За что же меня хотят раздавить… Ладно. Об этом подумаем по дороге… Дорога. Дорога. А это идея. Рейсовые-то автобусы не шмонают. На них путешествуют люди небогатые, нищие даже. Таможня на границе между ростовской областью и Краснодарским краем еще не поставлена. Автовокзал – вот он. Через тридцать минут должен быть проходящий автобус Сочи-Москва. Что ж, подождем. Сажусь на лавочку. Еще глоток виски. Сигарета. И тут боковым зрением вижу: на освещенный уличным фонарем квадрат света упали слева от меня две размытые корявые тени. Пожалуй, умереть от инфаркта было бы для меня выходом оптимальным!..
МАСТЬ ТРЕТЬЯ: БУБНА
J
Пора менять порядок этого пасьянса. Я до следующей странички мысленных записок карточный лист вытаскиваю наугад. Достался валет. Валет, как уже говорилось, не самая моя уважаемая карта, но, в силу, своей бубновости, пойдет.
Ну, как не подойти к одинокому мужчине, сидящему с двумя сумками на лавочке перед закрытым вокзалом?! Подходят. Опять – милицейский патруль. Опять двое. Нет, для бюджета местной милиции это будет слишком жирно. Но это другие. Но тоже сержант и младший лейтенант. Теперь мне, как говорится, «базар» нужно контролировать особо. «Добрый вечер. Лейтенант Сизов». Да, для ваших коллег он сегодня, действительно, добрый, щедрый. Но вас, если что, я загрызу, хотя еще не знаю, как. В конце концов, я все же замочил Урбана, а он супермен – почище будет. Правда, вроде бы случайно. С вами-то у меня шансов мало, не больше, чем в вагоне с Урбаном. А пока принимаю «отданную честь» и слушаю ритуальный речитатив, что делаю? А автобус жду. Какой автобус ночью? А… - тут мне помогает сержант.
- Сейчас, Петрович, проходящий будет, из Сочи. Челноков повезет в Москву. За барахлом. Товаром то бишь.
Документы – и это пожалуйста. Да, в Москве прописан. Но живу в Ростове. С женой. Второй. Ну, понятно не расписаны. Почему не на поезде? Да, знаю, что сейчас «минский» будет. Но вот с деньгами поиздержался. Средств – впритык. На автобусе дешевле. Да и за багаж переживаю. Вдруг еще засну. А там у меня – ценный груз.
Пинаю сумку с баксами ногой. Что за груз? Да доллары, Целый миллион. Ха-ха. Показать? Не надо. Не надо, так не надо. Что в этой сумке? Вещи. Показать? Ну, разве что для порядка. Действительно, вещи. Спасибо. Сам знаю, что осторожней.
- Ребята, а может быть по глоточку, у меня вот полбутылки виски есть, остатки былой роскоши. Стаканчик есть. А вот закуски нет.
- Как нет? - сержант достает из кармана «сникерс».
И тяпнули мы виски со «сникерсом», который полон орехов. После второй стопки сержант пожалился на бардак в стране, зарплату, мол, третий месяц не платят. Но, вижу, морды у них с голоду не опухшие. Зарплату, корефан твой Напсо на весь горотдел урвал. Да еще и учителям хватит. Но ведь не поделятся. С напарником, если без приварка, по ведомости, на десять лет вперед получили. О, Россия, страна контрастов. За твоими пределами полицейские прохожих не грабят. Не сходят с ума при виде нескольких пачек долларов. И не распивают по-дружески виски с первым встречным. Со «сникерсом». Знали бы вы, что в этом черном бауле с надписью «ЦСКА» … Пожалуй, если честно, то такая сумма и кое-кого из Нью-йоркских копов искусила бы. Это ведь только в кино такие бессребреники. А вот и автобус высветил нас фарами. С ментами мы прощаемся, как друзья. Они даже денег не вымогали. Автобус – старый, видевший виды «Икарус». Заполнен на половину. Пассажиры разбрелись справлять естественные нужды. В машине – только шофер. Сначала ломается, потом, за 200 тысяч соглашается подкинуть. Против ничего не имеет, но у старшего спросит. Рейс, в принципе, коммерческий. Чего ж в город тогда заехали? Да одному чудику позвонить срочно нужно.
А на трассе останавливаться страшно. На дорогах нынче шалят. Сумку за водительское сидение поставить? Отчего же нельзя? Салон вон трофеями из Трапезундского рынка забит. Закурить? Можно. Любит он «Мальборо», оказывается. Но «Наша Марка» все же лучше. А что в сумке, ценное что? Да так, тоже барахло. Зажигалка хорошая. Ну. Вот все собрались. Сейчас поедем. Я стою у открытых дверей и курю. Стою, курю. Вот и подтягиваются усталые Афанасии Никитины. Им нужен и берег Турецкий, и Африка тоже нужна. Тридцать индивидуумов, мужчин и женщин. А может, тридцать пять. Мне знакома эта публика. Сколько этих бедолаг, правда, масштабом покруче, оставили свою мечту о новорусскости в офисе фирмы «Сервистранспорталия ЛТД». Куда вы тянетесь людишки? Зачем вам эти деньги? Спроси каждого второго, о чем мечтает? Скажет ведь – миллион долларов. А вот он миллион, за спинкой кресла водителя. Сбылась вроде бы мечта идиота. Однако, будь кто-нибудь из вас на моем месте, то с ужасом и радостью отдал бы эту свою мечту даже не за теперешнее свое существование, между прессами рэкетирскими и государственными, а даже за земноводное небытие застойного сов. служащего. И я отдам. Возможно, отдам эту сумму лютому Калигуле. Но не за тихое нищее тараканье житие, уготовленное в свое время мне партией и правительством, а чтобы выжить. Чтобы продолжить ту жизнь, которой я живу последние восемь лет. Я ведь не только пропадал в казино и обмозговывал различные жульнические комбинации. Я пил пиво на ступенях Парфенона. Я занимался любовью под тентом, натянутым между лапами Сфинкса в Гизе. Я пересек Атлантический океан и видел большой каньон (что еще можно посмотреть в Америке). Я плевал в Ниагарский водопад. В Лувре не спеша, разглядывал ехидный взгляд Моны Лизы. И даже почти разработал гениальный план, как умыкнуть это диво. Но она улыбнулась, и я отказался от этой идеи из чистой любви к искусству.
Я ел пиццу на арене Колизея. Я шатался по восточному Иерусалиму и пописал почти на «стену плача». Конечно, в сторонке, но на камень, положенный еще при Ироде Великом. Я еще размножусь с какой-нибудь принцессой, посажу баобаб, построю дворец – но для этого нужно придушить взбесившуюся кобру Калигулу, увернуться от питоньих объятий Черного Синдиката, раздавить скорпиона, типа Курбаши, и…много чего еще. «Старшой» согласился взять меня. Места в автобусе было навалом, а я, не смотря на усталый вид, не был похож не на бандита, ни на бомжа. В автобус захожу последним, вслед за пассажиром, которому нужно было позвонить. Одетый, как и все, в хрусткий турецкий ширпотреб. Мне не понравилось, как он глянул на меня, не так, как все пассажиры, кто равнодушно, кто устало, а со злобным любопытством. Чем-то я ему не понравился. Впрочем, плевать. Ну, вот и поехали. Мое кресло – справа от водителя третье. Я дремлю и неусыпно наблюдаю за своей сумкой, притаившейся невдалеке. Вряд ли моя просьба показалась ему странной. Типичный кугутский страх нищего за сохранность своего бесценного барахла. Слава Богу – едем. Часов через шесть – восемь я буду на месте. Необходимо немного поспать. За окном – в предрассветном тумане зеленеют горы. Красивые места. Пейзаж радует глаз. Успокаивает. Главное, людей мало. Горы и пропасти. Обвалы и провалы. Дорога змеей извивается. Утро здесь приходит также быстро, как и наступает вечер. Справа, в окне, напротив, в лучах восходящего солнца заискрилось море. Оно спокойно и ласково. Эх! Искупаться бы! Когда я еще попаду в эти места. Как это ни странно, не смотря на грязь и запущенность кавказского побережья, мне здесь привычней, чем на Лазурном берегу. Или даже на Канарах. Неужели очухался во мне советский зверек?
Скалит зубки. Спрячься, дурашка. Ты в прошлом. Сейчас настоящее. А для меня место в будущем. Я не изменился с тех пор, как вступил в пионеры. Верил в это самое светлое будущее. Верю и сейчас. Оно будет светлым, если я буду там. Иначе – тьма. И для меня, и для будущего. Вот и кончилось виноцветное море. За окном цветут сады. Чудно-то как! Я еще не разучился этого замечать. Все пассажиры тихо дремлют. Мерно гудит мотор «Икаруса». Сарай на колесах. Выбираемся на перевал. Туман остался внизу. Он клочьями цепляется за скалы и кроны деревьев. Да. Решение с автобусом – оптимальное. Проехали два поста ГАИ, а никто не остановил. И то ведь верно, кому придет в голову, что… ****ь. Пришло. Зараза, это что за наваждение! Тот самый, со злыми глазами, уже рядом с водителем, тычет ему в висок вороненый Макаров. В руке – лимонка. Палец – в кольце. Орет: «Спокойно, товарищи, это ограбление». Автобус останавливается на самой вершине перевала, рядом со смотровой площадкой. Расчет прост. Если мимо кто проезжает, пусть даже милиция, то ничего странного – люди остановились и хотят полюбоваться красотами. Кинуть в бездну бутылку из-под шампанского. Сбоку к автобусу притираются невесть откуда взявшиеся две «девятки». Двери открываются, как лопнувший гороховый стручок. И выкатываются из них не горошины, конечно, а «хлопцы». Профессию которых не спутаешь ни в одной стране мира. Но зависимо от того, чем они размахивают: УЗИ, Калашниковым или М-16. У этих, понятно, «калаши». У двоих. Вот грабители уже в автобусе. Один, с автоматом, рысью – в заднюю часть салона. Вольготно расположившись на клеенчатых баулах, берет под прицел пассажиров.
Второй становится рядом с бандитом, держащим под прицелом шоферью голову. Степенно, по-хозяйски, в салон поднимается босс. Как и вся шайка, он в черных очках и жует резинку. Говорит в микрофон: «Господа челноки, прошу соблюдать спокойствие и порядок. Сейчас наши товарищи пройдут по рядам, я прошу оказать нам посильную помощь. Мы производим сбор средств в фонд помощи жертвам Уголовного Кодекса. Поэтому прошу вести себя смирно и не дергаться. Тогда все кончится быстро и не больно. Минимальный размер взноса – 500 долларов. Принимаются также золотые вещи и даже рубли. Ваш товар мы не тронем. Просьба также – не делать резких движений. Мои сотрудники – люди нервные. Надеюсь, героев среди вас нет. И никто не заставит брать грех на душу. Диспозиция ясная, тогда вперед».
Ну, вот приехали. Теперь в автобусе. Нет. Надо валить из этой страны. Дернул же меня черт вернуться! Правда, не черт, а обстоятельства. Фак ю ностальгию. Да и где она, моя Родина. При коммунистах хоть нормальному человеку можно было провести чемодан с награбленными деньгами из Калининграда во Владивосток. И никто паспорта не спросил. Свобода, блин. Дали в зоопарке зверью свободу. Клетки открыли, а корм не приносят. Но вот т опять на меня смотрит пустой зрачок дула.
И что? У меня в кармане 200 долларов и рублей – пару миллионов. Хорошо, хоть рубли остались. Достаю портмоне. Бандит с мерзкой улыбкой и без напряжения выхватывает его у меня из рук. Ему, видно, крокодиловая кожа понравилась.
- Вопросы есть?
- Там у меня визитки… можно их назад?
- Отчего же нельзя. Но давай меняться. Ты мне перстень и твои часики, а я тебе твои ксивы. Живо.
Прощай, мой верный «Роллекс», надеюсь, в ближайшее время эта морда увидит, как ты покажешь ему его последние часы. И колечко с камешком. Это мне сентиментальный Абдула подарил.
Только бы никто не сопротивлялся, только бы все прошло мирно. Нет, не получается. Женщина, лет тридцати пяти, еще не увядшая, начинает жалостливо причитать, что у нее нет пятисот долларов. Все истратила, мол, на товар. Рассказывает о детях, о деньгах, взятых в долг. О…
Господи, не люблю я этих сцен. А бандит … А бандит, падла обкуренный. И, не смотря на браваду, нервишки у них, псов, тоже на пределе. Куда босс смотрит: нельзя в такой форме ублюдков на дело пускать. Эх, был бы я бандитским боссом – навел бы порядок. Этих зверей в узде держать надо. В строгом ошейнике. И, как какой-то политикан наш обмолвился, - отстреливать. Отстреливать – не отстреливать, конечно, но популяцию прореживать нужно.
Этот ублюдок, то ли по забывчивости, то ли по расхлябанности, скорее всего, держал предохранитель на автомате в боевом положении. И, скорее всего, сам того не желая, нажал на курок, а, может, палец дернулся, дуло как раз напротив бизнесменши было. Она, конечно, ничего не поняла. Не успела. Очередь разворотила ей голову, прошила сидение и достала грудь сидевшего сзади нахохлившегося мужчину, лысого, в очках, видимо, из бывших преподавателей вуза или инженера.
И что дальше?
Дальше звери почувствовали вкус крови.
7
Семь – счастливое число. Если это можно назвать везением, то мне везет. В отличии от моих случайных попутчиков. Впрочем, бандитский босс принял единственное, с его людоедской точки зрения, верное решение.
В салоне автобуса началась паника. Я не люблю такие ситуации, когда люди теряют рассудок. Когда все решают идиотские случайности. Если уж мне и суждено получить пулю, то пусть она будет не случайной, а моя личная, предназначенная конкретно.
Опять смерть. Опять трупы. Как мне все это надоело! Сволочи, даже ограбить толком не умеют! Вообще никто ничего не умеет. Какие же идиоты эти бандиты. Салон изрешетили, а когда сматывались с награбленным, даже не позаботились, чтобы колеса автобуса прострелить. Не хочу описывать тот час, даже меньше, когда шофер догнал до Горячего Ключа. Если бандиты не в доле с ментами, то их выловить - раз плюнуть. А я со своими сумками на такси доехал до Краснодара, машины с местными номерами, тем паче такси не останавливали. В Краснодаре – на электричку. Потом – еще раз на электричку. До Кущевской. Отсюда на машине – до Батайска. А там до Ростова, через Дон и опять на вокзал. На пригородный, там – в камеру хранения сумку с баксами. Естественно, пару пачек оставил на развод.
В гостинице «Южная» на Большой Садовой снимаю номер. Номер так себе. Главное – душ. Снимаю под ним с себя все унижения, неудачи, переживания последних суток.
А теперь - спать. Спать…
... Автомобильный рынок «Ника» находится на Западном жилом массиве Ростова. Еду туда на автобусе, Слава Богу, рейсовые городские автобусы еще пока никто не захватывает. Ездят в них, в основном, пенсионеры и, в качестве исключения, миллионеры, типа меня. Ведь действительно, за сутки я добыл искомый миллион. Своей головой. И в прямом, и в переносном смысле. Жизнь Урбана в данный момент стоит, в сравнении с моей, отрицательную величину. То, что мне удалось нейтрализовать одного, судя по всему, из самых вышколенных киллеров Синдиката, самолюбие, конечно, тешит. Но…
Теперь уничтожение моей личности превратилось в дело чести Синдиката, а это, понятно, радует мало. Но кто?
В моих висках выстукивают молоточки пульса. Кто-кто? Кто-кто?
Еще раз перебираю в голове события моей жизни за последние десять лет. Я – жулик. Но я не злобный жулик. Стараюсь грабить только людей состоятельных и глупых. Я никому не нанес ущерб такого рода, чтоб за мою голову были предложены такие деньги. Итак, это не месть, это – деловая операция. Ни одна прихоть не сочетает человеческой жизни и миллиона долларов. Никого … Никому … А если подойти к вопросу с другой стороны… С другой. Кто-то осуществляет операцию, способную принести этому «кому-то» огромные дивиденды. И… Я… Вольно или невольно, в силу своих способностей, действительно уникальных, могу помешать. Что бы сделал я на месте этого «икс»? Конечно, устранил бы это препятствие. Гарантированно. Что, судя по всему, и сделано. Я заказан Синдикату за гонорар по самому высшему Президентскому разряду.
Хм. Наверное, вместо Урбана, фыркая носом, по моему, весьма пахучему следу, направлен еще один людорез…
А, скорее всего, и не один. Да и Урбан, если каким-то чудом выкарабкался из западни… - у него остаться целым есть, хотя и призрачный, но шанс. А затем достать мою парную печень. Вряд ли в его сердце нашелся закуток для благородности за то, что я не добил его. Я правильно сделал, что не лишил его жизни. Почему? Не знаю. Итак, минусы. На меня охотятся киллеры Синдиката. Скорее всего, я стал лишним врагом Сарданапала. Я в лапах Калигулы. Проклятье. Это путает карты. И… таинственный «ИКС». Мне его необходимо вычислить. Это первичное условие для дальнейшего существования. Все остальное вытекает отсюда.
Теперь плюсы. То, что ФСБ пасет Сарданапала, это хорошо. То, что помимо еще не тыкнутых мордой в угли киллеров за моими лисьими ушами будет охотиться еще и взбесившийся и утративший осторожность Урбан, тоже, в принципе, неплохо. Можно выскользнуть между ними. Пусть Сцилла и Харибда вцепятся (случайно, конечно) друг в друга. У меня есть средства. Это тоже плюс. До рандеву с Калигулой имеются еще пять с половиной суток.
Запас в данных условиях не маленький. Самое главное – я пока жив. Юлий жив. Юлий будет жить. И не на одну зарплату. Впрочем, можно и на одну. Все зависит от размеров и регулярности получения.
Похоже, приехали. Авторынок походит на разноцветный человекомуравейник, в котором в копошащуюся биомассу муравьев высыпали несколько сотен блестящих металлических жуков. Никогда не покупал машину, да и не собирался этого делать. Да вот пришлось.
D
Притерли мою «Вольво» на трассе около корявого памятника пролетариям, один из которых, размером с откормленного гигантопитека, вздымал над городом кусок чугуна. Подразумевающий красность и матерчатость знамени. Несмотря на черность и железность оного. Своего млеющего то ли от пули городового, то ли от озарения после ознакомления с трудами еще молодого тогда Ильича, товарища, он сжимает в гомосексуальных объятиях. Два железных вольта. Тому, кто остался цел, наверняка светил бубновый знак на спину и путевка от профкома куда-нибудь в Нерчинск, набираться пролетарской мудрости у коротающего ссылку Джугашвили или Эхельбаумана, или как его там? – Зиновьева-Каменева-Троцкого.
Притерли меня три девятки с рихтованными боками. Шофер, которого я нанял, воровато потупив глаза, с виноватой улыбкой, выскользнул в открытую дверцу. А я не спешу. Размеренно раскуриваю сигару. Бандерлоги, видимо, устали ждать. В открытую дверь склонилась харя. Харя – самое оптимальное слово к тому месту, на котором, обычно, на человеческой голове находится лицо. «Выходи, автолюбитель!» Зря он так. Я совсем не автолюбитель. Однако, выхожу.
- В чем дело граждане? – голос мой невинен и испуган.
- Доверенность давай. А то вон, вишь, нотариуса из офиса выдернули.
Вот и нотариус. Не старый еще, прилизанный, с портфелем, там, надо полагать, бланки и печати. Так и есть. Генеральную же доверенность, с правом продажи, технический паспорт и что там еще мне, с удивительной скоростью, оформили там же, на авторынке. Скорость была просто фантастической, даже с учетом 200 долларов, за нее уплаченной. А под ребра мне ублюдок, стриженный под негра-баскетболиста, упер ствол пистолета. Вроде ТТ. Ой, придурок.
А нотариус на багажнике пока еще моей «Вольво» быстрехонько раскладывает мои бумажки. А со стороны – все нормально. Даже, если мимо будет проезжать прокурор области, то сцена не должна потревожить его, обремененную борьбой с преступностью, душу. Восемь мирных молодых людей, видимо, давно не виделись. И вот встретились, случайно, на развилке. Говорят о своем, любуются городским пейзажем. С высоты.
- Бумаги в бардачке, - отвечаю. – Где расписаться?
- Вот здесь, – бандитский нотариус с профессиональной уверенностью ставит галочку в нижнем углу документа и дышит на печать, аккуратно, как будто хочет ее надкусить.
- Спасибо, у меня своя, - отказываюсь от услужливо протянутой мне ручки. Я извлекаю «Паркер». Да, видно, так и не придется мне стать владельцем железного коня. Если честно, меня это даже особо сильно не расстраивает.
- А там… паспорт мой, или что еще – нужно?
- Все учтено, - сухо отвечает нотариус. – Счастливо оставаться.
Бандиты регочут, никак, удачный выпал день.
- Так не пойдет, ребята.
- Чего? – в голосе старшего явно искреннее удивление.
- Непорядочно поступаете. Невежливо.
- Ты чего, придурок, обурел совсем? – это подал голос бандерлог с пистолетом. Он нервно трет ствол о ладонь.- Мурло начистить, так это мы мигом. Бога благодари, что цел.
- Да я не о том, в центр хоть подбросьте.
- Ага, может, еще на Садовую, 31.
- Да нет, к Горностаю отвезите.
- Да я тебя щас… - было дернувшегося бандерлога осадил старшой.
- А зачем тебе к боссу … Жаловаться раньше надо было… Тачка уплыла.
- Не а тачке дело, привет мне ему передать нужно.
- От кого это?
- От Басмача. С того света.
- Чего ж ты сразу не сказал, пацанов нашел, что ли?
Когда нужно, я могу стать твердым и даже жестоким,
- Вы не пацаны, вы – ссыкуны. Времена халявы кончились. Бошек у вас нет… Пока в переносном смысле. – Я подхожу к командорской девятке и открываю дверцу.- И, кстати … пока будет ехать, скажи своему горе-юристу, чтобы по дороге бумаги обратно переделал. Поехали.
... Не спорю (впрочем, с кем) мой способ выйти на встречу с бандитским боссом несколько экстравагантен. Но что уж поделать? Так уж требует моя натура, являющая собой гремучую смесь из интеллигентности, артистизма и склонности к жульничеству и махинациям.
Горностай был больше похож на хорька. И внешностью. И повадками. И общим каким-то впечатлением. Хм. Почему так? Я ведь никогда не видел живого хоря. Последний раз был в зоопарке еще в школе. Из его обитателей мне, пожалуй, запомнился лишь носорог. Наверное, в слове хорек есть какое-то подсознательное значение-код. Которое включается при соответствующем зрительном раздражителе.
Горностая застал в офисе. Выслушав сбивчивый рассказ своих бандерлогов, он молвил им свое властное «Ша!» - и ко мне.
- Слушай меня внимательно. Речь идет уже не о твоей тачке, а о твоей шкуре. Где Ваха? Что знаешь о нем? Не вздумай темнить. Ты, я вижу, человек веселый. А я нет. Ваху ищем уже сутки. И двух пацанов. Если просветишь, то я услуги ценить умею. Слушаю. Только короче. Факты.
Я довольно толково рассказал боссу, как мы познакомились с Басмачом в Дубае. Как он согласился принять мои услуги. Как я нашел крысу, кинувшую его на двенадцать джипов и сорок тысяч долларов. Как мы встретились в соответствии с договором в казино «Велизарий». Как оперативники Калигулы вычислили наш базар. Как злой босс «Византии» решил… В общем, все уложилось на ранее разработанную мной схему с такой концовкой. Басмач сгинул в застенках «Византии», его верные паладины пали смертью глупых в коварной предательской битве с коллегами по ремеслу. Я же, как ниточка, продет в иголочку и направлен за законной добычей концерна Горностая, которую беспредельщик Калигула намерен прибрать к своим загребущим рукам. Но как человек легкоранимый, в прямом смысле этого слова, и не верящий вероломному и гордому боссу, обращаюсь за помощью к справедливейшему, добрейшему зверьку-грызуну Горностаю. Он же – Тимофей Владленович Туров, беспартийный, временно неработающий, на вид не то 58, не то 62 года рождения. Вот он щерит пасть и вопрошает:
- А где же капиталы этих крыс? (А глазенки-то бегают. Интересно. Я тоже люблю деньги. Но, ей-богу, если бы мне кто-нибудь сказал, что где-то, в каком-то сейфе, в каком-то банке лежит груда баксов, клянусь своим лисьим хвостом, это бы у меня эмоции не вызвало. А у Горностая, судя по всему, вызвало. На то он и бандит. Не скажу, что я на хлеб с трепангами зарабатываю честно и блюдя законы. Я не дурак. Пока еще. Дураки мертвы. Я же жив. К сожалению, тоже пока. На невинный же вопрос отвечаю вполне серьезно и искренне.)
- В Эмиратах. В «Шарджа-банке». Сейф № 237.
- И сколько там?
- По моим данным, около пяти миллионов. (вообще-то, точнее было бы сказать, чуть больше четырех, но так – червяк на крючке, повернут жирным боком).
- Но и как до них добраться?
Ты смотри-ка. Сообразительный. Понимает, «понимаешь», что с его братвой эмирский банк не взять. А и местный, кстати, тоже. Банк брать, не автолюбителей на лоходроме обирать. Здесь, кроме наглости и железок еще и мозги нужны. Эх! Гангстеры хреновы. Далеко вам, бандерлоги, до Альфонса Капоне. Впрочем, как и нашим ментам до тех, кто его посадили.
- А добраться туда просто. Я знаю, где крысиная нора. Там и ключи.
- И где?
- В Каире.
- Это в Хохляндии, что ли? (Похоже, не смотря на умные глаза, Горностай, вроде до сих пор считает, что Земля имеет форму чемодана, а в чемодане – баксы. Баксы. Баксы… Тьфу!)
- Нет. Это в Африке. В районе (какую он еще страну может знать, кроме Америки, Хохляндии и Китая? А!) Эмиратов. Там пирамиды.
- Какие? Финансовые? (Экономическая зрелость этого субъекта меня просто удивила, что значит, просвещенный век, что значит рынок! Слава Чубайсу! Вот они, плоды экономической грамотности. Человек, имеющий смутное представление о том, сколько у него пальцев на двух ногах, оперирует понятием финансовой аферы. Хоть и элементарной. Браво. Отвечаю) Нет. Хеопса. Насера и Хефрена.
- Ну и что дальше? (Черт. Неужели свой умный взгляд он тоже где-то купил?)
- Сними меня с крючка. Ваха обещал 10 %. Мне хватит пять. Я помогу добраться до них. Порошок. И пять процентов.
- И как ты себе это представляешь?
- Я могу поехать в Каир только после того, как приму противоядие. Я знаю город. Понимаю язык. Без меня не обойтись.
- А теперь слушай сюда… Бич трамвайный. Ты – покойник. Если … Если хоть одно слово твоей повести неправда. Калигула объявил мне войну? Он крут, но …
- Не забывай, дело идет о…
- И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Вот так вот проста послал хлопцев потрошить Калигулу. А кто ты вообще такой? А? Ты меня за кого держишь? В Африку, говоришь? И что же, Саша послал тебя обернуться и денег дал?
- Все правильно. Но денег он мне дал не на поездку в Каир. А на раскрутку. Он жадный ведь твой Саша.
- Ну и как, раскрутился?
- Да.
Еще в Туапсе в комплект своей амуниции я включил "Полароид" и свежий номер газеты «Известия». На столике в гостинице аккуратно разложил пачки долларов, газету, чтоб число было видно и зажигалочку свою. Щелк! Щелк! Щелк! Сейчас эти фото и кладу перед Горностаем. И зажигалочку рядом. А он сообразительный. Комментариев не потребовалось.
- Деньги, надо полагать, где-нибудь в камере хранения.
- Точно.
- Зачем комедию на авторынке устроил?
- А как мне еще на тебя выйти было? И срочно? У меня часы считаны. Подойти к первой шестерке и сказать: мне к Горностаю надобно. Срочно по делу.
- И то верно. Но я тебе все равно не верю … До конца. Пойми ты, как тебя там, Юлий, или не знаю. Не мог Калигула Басмача та вот просто, не за хрен собачий.
- Зачем же, за хрен собачий? Пять! Пять лимонов. Твоих, в принципе, лимонов.
- Ты меня не вздрачивай. Умный слишком, да? Тогда почему такой бедный? Ты, Юлик, правильно рассчитал, я не жадный … А не проще ли мне будет сделать так? Из тебя кровушку по капельке цедя, номерок вытащить? Синица в небе, чай, лучше, чем хвост льва в руках? Этим, если все равно, и Сашка приварка ожидаемого лишу, да и ты, может, чего новое споешь. А потом, когда с Вахой все окончательно выясниться…
- А ты что, сомневаешься?
- Пока одни слова твои. Зачем же мои? (Я достаю из кармана кассету с пулями между катушками) Здесь Александр Петрович сам все говорит. Ее и в ментовку можно сдать. Но там по Вахе плакать не будут.
Горностай вертит кассету в руках. Его нижняя губа напряженно отвисает, обнажая желтые ровные клычки. Карандашом выковыривает пулю. Я с улыбкой беру ее двумя пальцами.
- Это мой сувенир.
Горностай мазнул меня взглядом. В нем – уважение.
- Для начала скажешь, где деньги, - он кивает на натюрморт, изображенный на фотографии, - а то ведь…
Я смеюсь.
- Мне терять нечего.
- Вот как?
- Именно.
- А смерть лютая и долгая? Я не садист, но сам говорил, что за пять миллионов можно и жилы бантиком завязать.
- А если я обману из вредности? Ведь не проверишь.
- Верно, верно. Горностай вставил кассету в магнитофон. Кнопка «play» – ап!
«Замочу, как Басмача» …
Так, пора и мне показывать зубы.
- Послушай, Тим Владленович, мы знакомы хоть и недолго, но я впечатление идиота произвожу? (молчит, сопит, думает) Неужели ты думаешь, что я не подстраховался?
- Как?
- Ну, это уже моя профессиональная тайна.
- И кем же ты был при коммунистах? Чем занимался?
- Жил.
- Хм, хватка у тебя, Юля, есть. Вопрос – как ты раскрутился за сутки?
- Я игрок.
- Во что?
- В жизнь … Послушай, Тимофей, пора приходить к контракту, к соглашению, то бишь. У меня счетчик тикает.
- Понимаю и слушаю.
- Ты ничего не теряешь. Эти деньги (киваю на фото), если снимешь меня с крючка, Калигуле будут ни к чему. На них организуем экспедицию в Египет.
Долго-долго соображает. В рублях, сколько там – тридцать миллиардов. Сумма. Можно и подумать. Сумма. Вот он и решил.
- Значит, сделаем так. Даешь адрес в этом своем Каире. Я найду и переводчика, и ребят туда пошлю. Вытрясут они ключ из этого, как его, Абдулы. За это время тебя постараюсь вылечить. А там – в Эмираты, за деньгой. Скажу тебе вот что. Так уж получается. Если я тебе чего и пообещаю, насчет процентов, ты ведь все равно не поверишь? Будешь работать за жизнь. Конечно, тысяч двадцать на раскрутку тебе оставят. Так верней. За жизнь – то. Избавимся от иллюзий.
Вот и умничка ты, Горностай, похоже, я выиграл эту партийку. Понятно, в Каир я не собираюсь. Пока. Готов поспорить на содержимое сейфа «Шарджа-банка», вряд ли кто вернется живым из тур поездки к пирамидам. А шуму наделают. И по эху от этого шума я, возможно, потом, когда-нибудь и буду искать ключик. Впрочем, черт с ним. Сейчас, главное, Калигула. И Горностай о том же.
- Ну, так как?
Я киваю. Он устало опрокидывается на спинку кресла
- Нотариуса вызывать будем? – киваю опять, в смысле нет.
- Тогда давай думать, что с братаном Сашей решать будем. Тебе везет. Пока ты, Юля, всем живым нужен.
Я горько усмехаюсь.
- Мед бы пить твоими устами.
Он же жадно, уже не стесняясь, рассматривает фотографию с пачками денег. Конечно, весь лимон, я, понятно, нарезать не стал. На фото всего двадцать пачек. Или двадцать одна. Похоже, он поверил. Ему очень хотелось верить. Повесть моя выглядит очень правдиво. Правдива она и есть. За исключением некоторых нюансов. Я всегда стараюсь говорить правду. Но не всегда договариваю ее до конца. Пять миллионов. 5 000 000! Это – тихая и спокойная старость, в собственном особняке под пальмами. Или … Или твердая верная ступенька, на которую можно опереться для прыжка к следующим перспективам. Я мечтаю попробовать радугу на вкус. Мы беседуем еще часа два. Я почти физиологически ощущаю, как от Горностая исходят флюиды борения.
В нем схлестнулись и вспенились потоки эмоций. Первое, как он говорил, выцедить из меня эти двести тысяч долларов, затаиться и ждать, когда можно куснуть Калигулу. Но, с другой стороны, пять миллионов. И, если он смириться с расправой над своим капитаном Вахой Басмачом, то … Это навсегда уничтожит его в собственных глазах, как крупного бригадира своей бандитской армии. Безжалостность и решимость Калигулы вызывала не только страх в душах, подобных ей, но и зеркальное отражение этих качеств. И зависть. Да, простую, жлобскую зависть к крутости конкурента. К тому же, судя по всему, Горностай испытал ощущение сладости быть противником у могущественного Калигулы. Да и что же это за гангстерская жизнь без кровавых усобиц?!
Все равно, что тюрьма без решеток. Похоже, он окончательно принял решение, для меня приемлемое, мною же и просчитанное. В дверь поскреблись. Пультом Горностай открыл электронный замок. Появилась фигура того самого боевика, что тыкал мне пистолет под ребра.
- Чего тебе, Серый?
- Что с тачкой робыть, Тимофеич.
- С какой?
Он кивнул на мою особу.
- А? Тебе эта тачка нужна?
- Вообще-то, да. Но я водить не умею.
- Слушай, (это он к Серому) будешь пока шофером – у него. Со всеми вытекающими последствиями. Отвечаешь за него и головой, и головкой. Его слово для тебя – закон. А сейчас давай в ГАИ. Найдешь там майора Заграбу. Скажешь, от меня. Поможет номера быстро поменять.
- Я и сам знаю этого мента.
- Ты еще здесь?
Дверь бесшумно закрылась.
- А теперь, Юля, давай разрабатывать операцию. У тебя, выдра, небось, все просчитано.
- Не все, есть один нюанс.
- Это какой же?
- Есть хочется, да и выпить не помешает.
Горностай засмеялся крысиным смешком.
- Люблю таких! Здесь ты прав. Война – войной, обед – обедом.
10
Вообще-то я не очень люблю сауну, но когда чисто, когда парилка оббита идеальным мореным дубом, и когда массажистки гладкие и красивые, - то сойдет. К тому же, вместе со шлаками и потом, возможно, выйдет часть отравы, если она, конечно, во мне имеется. Согласно преданиям, баньки с сауной любили вожди-генсеки и их сатрапы. Теперь подобным удовольствием балуется сменная вахта у руля власти, типа Горностая. Вот он, напротив меня. Завернутый в простынь, методично пожирает жареную курицу, прихлебывая липкое английское пиво. Его челюсти перетирают нежные мяконькие косточки, жир капает на белую, крахмальную простынь.
- А ты рисковый парень. Мужчина, - чавкая, говорит босс. Это он к тому, что я решил появиться у Калигулы в последний день. В среду. А сегодня пятница. Это продиктовано целым родом соображений. Во-первых, жадность местной преступной элиты, явно, превосходит их умственные способности. И существует стопроцентный вариант того, что Калигула и Курбаши пошлют меня на промысел второго миллиона или еще куда-нибудь. И вряд ли мне еще раз придется разжиться гонораром за собственную голову. Это раз. Теперь – два. Пора поразмыслить, каким образом на меня вышел Интерпол. Судя по обрывкам разговора между покойниками, навел на меня кто-то из людей, связанных с МВД или ФСБ. Так. Что из этого следует?
Еще один осиновый кол между ребер. После гибели Ивана и Ганса, я, скорее всего, нахожусь во всероссийском розыске. Итак, менты. Калигула. Сарданапал. Кто еще? Горностай, понятно, тоже без размышления всадит мне пулю в лоб, как только убедится в том, что я ему не нужен. А убедится он в этом довольно скоро. И даже не в ненужности моей, а в опасности. На днях пару его бандерлогов окончат оформление виз и паспортов и вместе с каким-то неизвестным мне арабом махнут в Каир. Скорее всего, на второй или на третий день, после прибытия их в страну пирамид, отряд получит известие о потере бойцов. Я ведь дал им адрес виллы Абдулы на проспекте Шампальона. И что тогда? Тогда … К тому времени либо Калигула Горностаю глотку перегрызет, либо наоборот. Для меня – самое главное – оказаться где-нибудь на верхней трибуне. На арену не тянет. Конечно, лучше бы Калигула сгинул первым. С пушистым зверьком как-нибудь справлюсь. А интересно, какой крючок для меня придумал Горностай. Понятно, пока я не выпил порошок, он спокоен. А потом … В его цепочке мое звено заканчивается в «Шардже». Он прекрасно понимает, что адрес в Каир я назвал точно. А вот с номером сейфа в банке, возможно, и слукавил. Да нет, не возможно, а точно. Не зря ведь я заикнулся о том, что подстраховывал себя. А по его разумению, я смогу это сделать только так. Чтобы быть нужным. Живым.
- А вообще, с ядом занятно придумал Сашок. Знаешь чего, Юля, у меня в Аксае лаборатория есть. Там хлопцы героин очищают. Новое поколение водяру не очень-то приветствует. А молодежи хочется кайфа быстрого и острого. Это модно. Но я не о том. Там у меня пара башковитых химиков пашет. А что, если сделать анализ твоей кровушки, они покумекают, может, чего и придумают, а?
- Можно, но не нужно. Мне, Тим Владленович, сейчас бы на дно залечь. Деньги, что в камере хранения, с кровью достались.
- Да ты, пострел, гляжу, всюду успел. Погодь, погодь … Мне из райотдела ментовскую оперативную сводку принесли. Ищут кого-то? От Адлера до Волгограда шмонают поезда и машины. Не тебя ли?
Я скромно потупил глаза. Моему положению и авторитету ничуть не помешает, если босс будет считать, что на мне висит пара трупов.
- Вот ты какой? Ну, да это к лучшему. Не хочешь со мной работать, после того, как дела уладим?
- Понимаешь, Тим, слово «работать» у меня вызывает аллергию. Когда Бог брил обезьяну, он вовсе не намеривался сделать из нее стахановца.
- Нет, я серьезно. Ты, я вижу, на все руки мастер. Ну, так как?
- Давай, решим наши вопросы сначала.
- Давай. Слушай, вот вытащим пять лимонов, твоя половина будет считаться первым взносом в концессию.
(Ах, ты, крыса, мне же мои кровные деньги на раскрутку хочешь дать, чтобы я на тебя работал? Ты смертник, Горностай. Я не люблю, когда мне лезут за пазуху и ищут там любовно припрятанный мною камень.)
- Бабу хочешь еще?
- Спасибо, сыт, - я вежливо улыбнулся.
- Значит так. (Горностай стал серьезен. Вялым движением кисти заставил скрыться просунувшуюся в дверь голову шлюхи, с ожиданием приказа в раскосых корейских глазах. Сказать по правде, азиатка меня неплохо ублажила. А миньет в восточном исполнении наверняка вкусней любви принцессы уэльской, хотя конечно до леди Ди я вряд ли доберусь. Да, если честно, то принца Чарльза ей ещё можно простить – но какого-то там «додика»? Я слишком брезглив). С твоим предложением я согласен. Сделаем все, как решили. А перекантуешься ты эти дни … Есть у меня одно местечко. Туда вряд ли кто сунется.
9
…Четвертые сутки я блаженствовал. Я умею отключаться, абстрагироваться. Иначе бы давно сошел с ума. Впрочем, быть сумасшедшим в стране Дураков – вещь весьма резонная. Ну, да ладно. Бубновая девятка – это любовь. Интим, так сказать. Приятный и ни к чему не обязывающий. Но здесь я один. Не считая почти немого сторожа. Где? На островке в устье Дона, в заповеднике, стоит огромный особнячок. С удобствами. Вокруг камыши. Лес на противоположном берегу. В лесу – кабаны и лисы. А здесь на кухне, на сковородке в кипящем масле, бьются еще живые окуньки. Выловленные с утра молчаливым Ревазом. На другой конфорке, из похлюпывающего ведерка расплывается дурманящий укропный дух. Там доходят до бордовой зрелости полсотни «голубых» раков. В холодильнике – полный трехлитровый баллон малосольной пробойной осетриной икорки. В другой кастрюле на печке не спеша, на медленном огне, томится шулюм из ее владелицы. У плиты беззвучно колдует Реваз. Под моим чутким руководством, конечно. В нутре своём он, понятно, не совсем доволен моими указаниями, но виду не показывает. Я человек босса. А это для него равнозначно тому, что погостить приехал апостол Андрей Первозванный. И пока не поступило указание прибить его к косому кресту и вывесить в виде флага, гость повелителя свят. Расположившись в потертом удобном кресле, лениво наблюдаю, как на экране телевизора голливудский доктор Лектор делово освежевывает незадачливых американских полицейских. «Молчание ягнят», очевидно, стимулирует у Реваза гастрономический пыл.
Эту кассету он сам вставил в лоно видеомагнитофона. А я не возражаю. За окном послышался шум лодочного мотора. Ревазово лицо кавказской национальности приобрело мгновенно выражение морды овчарки, опять же, кавказской, которая учуяла тихую поступь волчары, подбирающегося к вверенному стаду. В ящике, в тамбуре, лежит, любовно обернутый ветошью, автомат АК-47. Я видел, как Реваз распеленывал его. Любовно гладил, щелкал предохранителем, щуря шальные глаза, прицокивал. Надо полагать, эта процедура заменяла ему «Спокойной ночи, малыши». При всем при этом мурлыкал что-то типа «Где же ты, моя Сулико?»
Ну, что к нашей пристани причалил ОЧУРовский катер, в этом не было ничего удивительного и страшного. Заповедные места требовали охраны от мелких браконьеров. Естественно, и рыбинспекция, и водная милиция, зная, чьи угодья на острове, старались по возможности не беспокоить его обитателей. И не только потому, что это было бесполезно, и даже опасно для жизни, а еще и от того, что Горностай, как человек рачительный, еще во время постройки дома, подогнал к Управлению три новых «Жигули» восьмой модели, а также пожертвовал катер с дюпоновским мотором. Скорее всего, инспектор приехал или приплыл, если будет угодно, совсем не для того, чтобы проверить, все ли здесь нормально, а для того, чтобы осведомиться, не нужно ли чего.
Удивительно было другое: инспектор, или кто там, лейтенант водной милиции, являло собой существо, пола противоположного, существу пишущему данные записки. Черт побери, есть женщины, которым униформа явно, к лицу. Конечно, если лицо не уродливое. Как человек, реально мыслящий, я умом понимаю, что красота – понятие относительное.
Но все же … Скажу так: мордочка женщины должна быть смазливой. Живой. И, конечно же, не пропитой. По крайности, с виду. Мордочка лейтенанта была самое то. Чуть удлиненный овал. Яркие, без помады, слегка припухлые губы, косметика только бы испортила и брови, черной радугой вздернутые над глазами, и ресницы, длинные и пушистые. Смугловатая от солнца кожа и глаза, сияющие, но строгие. Впрочем, какие они еще могут быть у представителя власти? В свое время еще Апулей писал, что лысая Венера – это нонсенс. И воздал славу женским кудрям. Славу воздавать мне не к чему, но должное отдать следует. Из-под форменной пилотки что-то вроде каштанового водопада. Форма же была подогнана так, что у потенциальных нарушителей закона ( я себя ставлю на их место) вызывала желание не поднять руки, а протянуть их и полапать нагрудные карманчики кителя. Все приталено, складочки подчеркивают изгибы. Ножки стройные. Ножки длинные. Будь здоров. Она заходит без стука, но по-хозяйски. Ноздри точеного носика трепещут.
- Реваз, день добрый. У тебя бензин есть? А то я в Азов собралась, а канистру на хозяйстве забыла. Возвращаться - охоты нет. В долг.
Как менты берут в долг, мне знакомо. А голос звонкий. Хотя, судя по легкому хрипу, Артемида курит. А зубки ровненькие. Целенькие. С перламутровым блеском. А взгляд меня оценил вскользь, но цепко. Как будто ко лбу и щекам лезвие ножа приложили. Плашмя. Что ж, во мне есть, что ценить. О-це-ни-вать. Не Дон Жуан, конечно, но … Если бы не заботы мои скорбные, то женщиной можно было бы и позаниматься. Чисто для души, конечно же. Дьявол! Ведь когда-нибудь и мне придется жениться. Жена. Детишки снуют. Бр-р-р!
Да, определенно, когда-нибудь придется. Понятно, не сейчас. Но я джентльмен. И, к тому же, май на дворе. И, черт побери, новый покрой ментовской формы на ладной фигурке очень уж сексуальный. А мимикой, взглядом, обворожительной улыбкой, мы владеем в совершенстве. Это профессиональный атрибут ремесла. К тому же, до блеска выбрит. Туфельки крокодиловые и блестят. Прикид на мне новый, скромный. Но 1500 баксов на него отвалил. На голове – идеальный пробор. Чем-то похож на молодого Бельмондо. Только не накачанный. Этакий принц регент местного рыбно-камышового царства. Реваз гремит в коридорчике канистрами с бензином. А я обращаюсь к нимфе МВД:
- Садитесь с нами завтракать.
- А вы кто такой? - Спрошено грубовато, но с интонациями второго, затаенного плана.
- Я Юлий. А как ваше имя?
- Лейтенант Сенцова.
- Я же про имя.
- Оксана, - отвечено неожиданно мягко. И улыбнулась, что явилось еще большей неожиданностью.
- Да вы садитесь, - я выдвинул стул.
- Рыба горит. – Лейтенант Сенцова решительно шагнула к плите и довольно ловко перевернула лопаточкой окуней на сковородке.
- А вы что здесь делаете, Юлий? – Она уже сидит. Прикуривает длинную тонкую сигаретку от зажигалки, мною поднесенной.
- Я? Что можно делать в вашем раю? Набираюсь вдохновения.
- Не поняла. – Ее левая бровь изогнулась в пленительном изумлении. Конечно, Оксана прекрасно знает, чей это домик. И осетрина, и икорка, для кого другого уже давно превратились в вещ. доки, обеспечивающие минимум год несвободы. Здесь же, для нас, скромный завтрак местных жителей.
Был бы идиотом, если бы осуждал ее за это. Жизнь есть жизнь. Кормиться надо Чужие здесь не ходят. Точнее, не плавают. Похоже, и меня она приняла за какого-нибудь киллера на каникулах.
Стенку лбом не прошибешь. Однако, эту иллюзию надо развеять. Проклятье. Мне захотелось этой женщины. Придурок. Я прекрасно умею анализировать свои чувства. Похоже, влюбился. Как лох. Позарился. Да что ж это за напасть такая? Калигула, Синдикат, Урбан, горностай, таинственный охотник за моим скальпом и… вот еще это. Женщина. Господь Бог наказал человека не тогда, когда выгнал его из Рая, а когда выстругал из его ребра Еву. Этого мне еще не хватало.
- Я поэт … Нет, серьезно. Как насчет шампанского? – Она уже никуда не спешит. Возможно, ее и ждут в Азове, в отделении, но… Мало ли дел на заповедных участках?
- Вот уж не знала, что у хозяина этой сторожки есть друзья-поэты. И на что же вы живете?
Я курю дорогую сигару. И все мое нахождение весьма красноречиво. Вопрос, однако, в наше время, некорректен. Даже для милиционера. Прекрасная Оксана тоже ведь не на зарплату ментовскую французские духи покупает. Я чую запах «Хлои». А вкус у девочки есть. Этот аромат ей идет. И сигарету курит весьма изящно. Сколько же тебе годков, нимфа болот?
Тридцати нет, это ясно. И кольца обручального нет. Но это ни о чем не говорит. А то, что от шампанского не отказалась, это хорошо, это умница. Реваз тоже не дурак. Смекнул своим горским интеллектом, что к чему. Видать, мотор заправил и на улице так и остался. Чем-то по хозяйству занимается.
- Я живу на деньги спонсоров, – добрая-добрая улыбка на моем лице. Печальная чуть-чуть.
- Ну, за знакомство.
Бутылку же я откупорил беззвучно. Похоже, эта русалочка в погонах клюнула на моего червячка. Иногда ставлю себя на место женщины. Ей-богу, с таким мужчиной приятно общаться. Однако, интонации Оксаны еще шершавы. Несмотря на пробуждающуюся здоровую «ля-фамость».
- И кто же спонсор-то?
- Их несколько…
- Понятно.
- Что тебе понятно, милая Оксана?
- На «ты» мы пока не переходили. И милости от меня вам, думаю, будут излишни.
- Хорошо сказано «пока». Давайте перейдем, ведь друг от друга ни в чем не зависим.
Закона я не нарушал, а возраст наш сопоставим.
- Этот вопрос можно будет решить, когда я узнаю имя Ваших спонсоров.
(О, женское любопытство. На, ешь.)
- Имена! Что может быть легче. Извольте. Судьба. Случай. Обстоятельства. Везение. Еще шампанского? Ну, так как, мы «на ты»?
- Раки готовы, выключай газ.
- Прекрасно.
И заструился, зажурчал разговор. Он – ни о чем. Он легок и многозначителен.
- А ты, правда, поэт, Юлий?
- А ты любишь стихи?
- Смотря какие … У тебя есть книжки?
- У меня есть песни.
- А про что?
- Про себя. Про жизнь.
- Спой. Там, на втором этаже должна быть гитара.
Черт побери, нимфа-то здесь не впервые… Чего это со мной? Ревную, что ли? Во, дурак. А может, пригласить ее на всякий случай на собственные поминки? В среду. Странно, странно здесь встретить здесь такую женщину. Интересно, как она стреляет из карабина – кабану в глаз?
Вот я уже с гитарой. Подтягиваю колки. Оксана подпирает точеный подбородок о правую кисть. Глаза ее широко открыты, блестят. То ли от шампанского, то ли от еще чего…
Я же отхлебываю холодного пива и с долей серьезности объявляю: «Блеф». Пою я, конечно, хуже Паваротти, но лучше, чем… Но тема-то родная.
Стол и скатерть зеленая.
По три карты в руках у каждого.
Репутация запыленная у трех шулеров.
Но – отважный я.
Пускай карты они тасуют,
Пускай тянут из рукава
Все равно ведь я не спасую,
Потому, что знаю слова,
Заповедные и заветные.
Принесут удачу мне они.
Думают пускай, безответный я.
Барыши считают пускай свои.
Вот пора говорить, а извилины жгут.
Как я смог позабыть, а они стерегут.
Ох, слова вы мои волшебные,
Как бы знали вы, как потребны вы.
Придержали бы в каплях пены брызг,
Ведь без вас, друзья, проиграюсь вдрызг.
Ну, а шулера усмехаются
И кивают друг другу радостно.
Но а сердце мое трепыхается,
А во рту стало как-то гадостно.
Отчего же тогда так весел я?
Отчего не бледнею,
Ведь затягивается петля
На моей взбугрившейся шее?
Вот не выдержал первый – упал.
А второй выцедил – «тоже пас».
Ну, а третий «дальше» сказал.
Ох, слова, тяжело без вас!
Жаль, как жаль мне, что вы не вспомнились.
Хватит. Втемную. Не играю.
И ему говорю я нахохлившись:
«Жизнь на кон, ей я и вскрываю…»
Потом я спел «балладу о белом демоне и вечной погоне», потом…
А закончилось все на втором этаже. Мои пальцы неторопливо расстегивают гербастые пуговицы на кителе. Они холодные и ребристые. А губы Оксаны твердые, горячие, жадные, они терзают мою скулу и всачиваются в мою кожу на горле. Клубящийся шепот: «Откуда ты взялся? Откуда? Что со мной?»
Под кителем и рубашкой бюстгальтера не было. А что было… Мой нежный ловкий язык придал набрякшим нежным соскам твердость и упругость. Шепот Оксаны превратился в скользкий звенящий фальцет. Звуки неразборчивы, они возбуждают даже меня. А ее руки, почему-то холодные уже, расстегнули по-кошачьи молнию на моих брюках. Уже там. Ну что, пальчики, убедились, что все нормально. Простынь хрустка и крахмальна, и бела, как яркая вспышка страсти … Поехали.
6
Любовные игры окончены, после повтора, понятно. Сквозь густую противомоскитную сетку настойчиво струится солнечный свет. Волосы Оксаны раскинуты на моей груди, глаза смотрят в потолок. А вспухшие губы произносят:
- Вот так вот и делаю я все глупости в жизни.
- Ты это о чем?
Она резко поднимается и, опираясь на локоть, смотрит сверху в мои глаза.
- Я же просила тебя…
- Не понял? Возможно, о чем-то просьба и была, но ей-богу же, было не до этого.
- Господи… - она на секунду закусила губу, - … как глупо. Как дети … Как в первый раз…
- О чем просить, Ксюша… Как офицер милиции и как женщина, могла бы и приказать.
- Не прикидывайся мальчиком, Юлий. Мальчики такими не бывают … Я же просила – не в меня… Таблеток не пила. А резинку ты надеть не успел. Если уж я тебе так понравилась, мог бы и обо мне подумать. У меня, понимаешь, дни…
- Овуляция, что ли?
- Все-то ты знаешь. Все понимаешь. Впрочем, все мужики такие, как ни банально это звучит … Даже такие…
- Какие?
- Ты не похож на обычных гостей этой сторожки … До них даже порой дотронуться противно… не то, чтобы спать. А я … Да, занятно все получилось. За-нят-но. Я от себя этого не ожидала. И откуда ты взялся?
- Вообще-то, взялся я оттуда, откуда и все, ( моя рука легла между ее ног) – Меня вот интересует, куда я денусь в ближайшие дни.
- Не поняла, ты о чем?
- О том … Прости, конечно, я эгоист, да и … В общем, все эти кондомы и причиндалы ни к чему… Не следовало этого говорить, но, вполне возможно, ты моя последняя женщина в этой жизни. Все дело в том, что в среду утром я могу умереть.
Она, очевидно, приняла эти слова за шутку или ей хотелось, чтобы это была шутка.
- И тут я подвернулась. Точнее, мне не подвернулась канистра с бензином. Чудно. А насчет смерти не надо, а? Глупо...
- И тем не менее, это так, подай зажигалку.
- Ты серьезно?
- Да.
- Не думала, что ты из этих…
- Из каких?
- Из тех, кто ловит осетрину во время нереста, а наш полковник велел этого не замечать.
- Велит… проявила бы принципиальность. Глядишь, звезда на погон упала бы.
- Ты, вроде бы не дурак, Юлинек… Это – система. Я – не героиня, как некоторые. К тому же, все это бесполезно. Система. Да и разве в паре осетров дело? Твои хозяева, кстати, не злоупотребляют. Эти звери экологически еще приемные. Ловят, что сами жрут. Бизнес у них другой. Впрочем, кому я это рассказываю?
- Кому?
- Нет, ты не похож на бандита…
- А ты – на мента, особенно, без формы.
- Я, наверное, глупая … Но мне хочется, чтобы мы с тобой увиделись еще раз… Ты даже не спросил, замужем я или нет. Впрочем, для тебя это не важно… Тем паче, что ты вскорости на кладбище собрался.
- Я серьезно.
- Вот как?
- Поверь, Ксана, на тот свет, я, конечно, не собираюсь, но весьма возможен и такой вариант.
- Слушай, давай не будем о плохом… Так уж получилось. Мне было хорошо с тобой… И я хочу узнать о тебе больше. Я, кажется, начинаю сходить с ума. То, что между нами произошло, ведь не просто физиология. Я не девочка, но мне никогда не было так хорошо.
- Я это заметил … Так повторим. Как это ни странно, ты права.
… Повторили …
- И все же, кто ты?
- Не волнуйся, я знакомый хозяина этого заведения, но не соратник. Так уж все получилось, сама понимаешь, сложные времена сейчас. Я игрок. И могу доиграться. Я не святой. Но не нарушал законов… преднамеренно и сознательно. А значит, чист перед ними. Я найду тебя. Не скоро, но найду. А о себе рассказывать пока еще рано. И обещать ничего не буду. Потому что … Потому что от меня мало, что зависит. Скажи лучше, как угораздило тебя на службу эту податься?
- Это у нас семейное. И отец, и брат, и муж … Первый …
- Вот как? У нас объявился муж.
- Не пошли… Он оказался подонком.
- Что уронил честь мундира?
- Послушайте, человек молодой, вы становитесь несносным. И можете меня разочаровать.
Она змейкой выскользнула из моих объятий.
- Мне уже пора.
- И как же мне искать вас, где?
- Захочешь – найдешь, верно?
- И то верно.
Одевалась Оксана быстро. Четко. Вот передо мною опять не совращенная Диана, а офицер органов правопорядка.
Одеваюсь и я.
Ну что…
Мои руки ложатся на ее погоны: «Прощай». Однако, наши губы не успели сомкнуться в прощальном поцелуе.
Истошный вопль Реваза и автоматная очередь заставили нас резко обернуться одновременно. Через мгновенье дверь с треском вылетела, и на пороге я, холодея, увидел Семена Курбаши, с дымящимся «Магнумом» в руке.
- Милуетесь, голубки? Уж приношу свои извинения. Не повезло вам, дамочка.
8
В окошко видно, как двое бандерлогов, плюясь и матерясь, роют яму. Она, скорее всего, предназначена для их подельщика, застреленного добросовестным Ревазом. Самого Реваза, успевшего перед кончиной опустошить магазин своего автомата, и …
Я не хочу об этом думать. Пожалуй, второй раз в жизни переживаю не за себя. Я не хочу ее смерти. Хотя, она практически предрешена. Мерзости в мои ощущения добавляет и то, что эти скоты с ней напоследок позабавятся. Знаю я забавы этих тварей.
К тому же, их обезьянье самолюбие будет тешить мысль, что они трахнут милицию, пусть даже водную, в прямом смысле этого слова. Занесла же тебя сюда, Оксана, нелегкая… И опять я виноват. Хотя, формально, в чем? Нет, виноват, виноват. Вокруг меня гуляет смерть. Кстати, судя по всему, и Горностай – покойник. Вот уж кого мне не жалко. Да и вообще, никого мне не жалко. Не рахитичных детей Африки, ни русских пенсионеров, взбесившихся от голода, ни всех прочих, униженных и оскорбленных. Мне жалко себя. И еще Оксану, пожалуй. Она на втором этаже. Под бдительным оком еще одного бандита. Скорее всего, в наручниках. А я внизу, без пут и оков, сижу за столом в кухне.
Напротив меня Курбаши. На столе перед ним – его страшная пушка. Он, не спеша, ее перезарядил. Против него у меня нет шансов. Даже, если опустится кромешная тьма. Случай в купе с Урбаном – редчайшее везение, которое бывает раз в жизни.
Скорее всего, когда бандиты уберут следы своей деятельности, меня увезут. Милицейский катер и дом они подожгут. Я не хочу этого, Оксана. Я постараюсь тебе помочь. Хотя и не знаю пока, как.
Как они на меня вышли? В принципе, несколько похожих вариантов.
То ли среди людей Горностая кто-то работает на Калигулу, а может, просто вычислили… того же Серого. Вряд ли в котельной «Византии» он разыгрывал из себя Олега Кошевого. А вот участи Лазо, в любом случае, не миновал – это точно. Что ни говори, а все бандиты, бизнесмены, новые русские, менты, чиновники и прочие, учились в советской школе. Смотрели фильмы социалистического реализма и, в случае принятия рефлекторных решений, поступают именно, не как голливудские гангстеры, а как чекисты, белогвардейцы, большевики и гестаповцы.
А наследить – я кое-где наследил. Да, возможно, и пасли меня. Интересно, знает ли этот зверек о моих капиталах в камере хранения, или, к примеру, о том, отправились ли гонцы Горностая в Каир. Тоже ведь, кстати, потенциальные покойники. А Курбаши пока молчит. Молчит многозначительно. Исподлобья бросает на меня пронзительные взгляды:
- Ну что, господин Хряпов, или как вас там, немного неожиданная встреча, а? У меня сложилось впечатление, что вы зажились на этом свете. На последок оттянулись, гляжу. Как и положено самураю. Вино, женщина, ветка сакуры. Пора уже и за харакири приниматься, а? Хитер ты, змей! Ох, хитер. И на старуху бывает хрен с винтом. Давай ручку.
Зараза. Что за вульгарные манеры!? Что за дурацкие привычки!? Извращенная мода. Опять наручники. Щелк. На этот раз, я прикован к трубе водяного отопления. Курбаши вышел в коридор, крикнул:
- Эй! Махмуд! хорош там телку ментовскую сторожить. Иди, помогай Грине и Щербатому. Надо скоро сматываться.
По лестнице застучали бутсы Махмуда. Как бы извиняясь, голосом дебила он бормотал:
- От, сука! В рот сама брать не хочет, а зубы выбивать жалко, красивые. Так и помрет ведь, перед смертью не потрахавшись.
- Живей давай, а то СОБР приедет, вас всех оттрахает … Связал хоть надежно?
- О чем речь? Что делать-то?
- Пойдем, скажу.
Они вышли. В окно я видел, как все вчетвером подошли к причалу. Курбаши, живо жестикулируя руками, дает ценные руководящие указания. Все верно. В ихней работе порядок такой: убил – убери за собой. Очевидно, убедившись, что его ЦУ дошли до сознания подчиненных, Курбаши отправился ко мне, на ходу галантно подобрав автомат Реваза. Судя по тому, как он делово, привычным движением перекинул его через плечо, с Калашем они были старинные друзья. Холодный пот прошиб меня. Неужели он сейчас прибьет Оксану? Эта безжалостная сволочь вполне способна лишить своих отморозков удовольствия скотского совокупления с красивой самкой.
Я дернулся. Наручник заскрежетал. Впрочем, что я могу? Ничего не могу. А Курбаши копошится в коридоре в ящике с рожками патронов. Неужели? Так и есть. Тихое «щелк».
Он вставил магазин в автомат. О своей жизни я пока не беспокоюсь. Во-первых, сегодня понедельник, а во-вторых, мне еще предстоит беседа с… Интересно, началась ли гангстерская война? Хоть бы они перемочили друг друга. Оксана. Нет, Курбаши заходит на кухню. Автомат у него в руках. В боевом положении. Предохранитель поднят.
- Ну что, в бога веруешь, ужака? У меня между зубьями вил не изовьешься.
Я нахожу в себе силу криво улыбнуться.
- Не боишься значит. Ты – умный. Слишком умный. Опасный ты. Ладно, посиди пока. Подумай. Нам разговор предстоит хоть и не долгий, но напряженный.
Он открывает со скрежетом окно. Сдвигает стволом противомоскитную сетку. Там, на берегу, видно, как бандиты ловко взбираются на причал с медленно тонущего катера. Вот они отряхиваются. Топают к берегу.
Что это? Курбаши, весело подмигнув мне, прикладывает приклад к плечу и …
Тра-та-та-тах. Тах. Тах. Тах.
Расширенными глазами я смотрю на этот расстрел. Опять все у меня смешалось.
- Что не понятно… Мне вот тоже не все пока понятно с тобой. Пошли, поможешь.
Он отстегивает меня от трубы, однако, наручники не снимает. Второй браслет щелкает на моей левой руке.
На негнущихся ногах я иду следом за Курбаши. На досках причала, раскинув руки, лежат боевики. Махмуд еще корчится, хрипит.
- Помоги, Сома… Памахи…
- Сейчас… - Семен одиночным выстрелом в лицо помогает Махмуду. Еще два контрольных, в безвольные головы Грине и Щербатому. Тщательно протирает автомат носовым платком – и в реку его. Достает свой "Магнум". Открывает ключиком мои наручники.
- А теперь, уж скользкий, ручками поработай, - и кивает мне на рыболовную сеть. Сопровождаемый движением ствола, я расстилаю сеть. Кряхтя и чертыхаясь, за ноги сталкиваю на нее покойников. Стараюсь делать это аккуратно, чтобы не испачкаться. Свежие трупы не вызывают у меня брезгливости и страха. Вон у комаров тоже. Они облепили перемешанное лицо Махмуда и жадно пьют еще теплую кровь. Жужжат зеленые мухи. А так тишина. Рыбка в речке, разве что плеснулась. А солнышко уже начинает припекать. Через пару недель – лето.
Лето красно. А весна для меня выпала кровавая. Мне подсказывать много чего не нужно. Следы заметать и сам умею. Это дело знаю. Преподавать могу. Рядом с телами укладываю лом, лопаты, что там еще? Пару кирпичей. Завязываю этот баул, пропустив алюминиевую проволоку сквозь ячейки сеток. Кряхтя, стряхиваю страшный груз с помоста. Хлюп. Круги по воде. Как бы угадывая мои мысли, Семен Курбаши, щурясь на солнце и ласково так щерясь, молвит:
- В этом году, в этих местах, раки хороши будут.
Что верно, то верно. Ни в одной раколовке местные охраняемые членистоногие не найдут столько добротного харча.
- А теперь беседовать пошли.
Идем. Я впереди. Без наручников. Но на мушке. Курбаши, видно, в хорошем расположении духа, насвистывает:
Ваше благородие, госпожа удача…
У меня нет эмоций по поводу безвременной гибели пяти человек. Даже гостеприимного Реваза не жалко. Из рекомендации Горностая я понял, что он тоже рэкетир на пенсии. Жизнь – это борьба. Борьба классическая. Но не греко-римская, а людско-людоедская. И пока борюсь. И побеждаю. И в стойке, и в партере. И все-таки, о чем будет речь? Оксана пока цела. Подожди немного, моя девочка, моя ментовочка. Твои шансы выжить, вроде, увеличились. По крайности, насиловать тебя Курбаши не будет. Судя по тому, как он хладнокровно обрывает человеческую жизнь, я догадываюсь, какое у него хобби. Стреляет он профессионально. Что с автомата. Что с пистолета. Так в спортивной секции не научишься. Опыт. И кличка. Курбаши. Судя по всему, у Семена за спиной Афганистан. Возможно, Чечня. Хотя, вряд ли. Если верить тому, что сюжет о пиковой даме, он принял за чистую монету, то в своей жизни он не прочел ничего, кроме трамвайного билета. Хотя … Впрочем, в ближайшие секунды все должно разъясниться или… Или запутаться еще больше.
10
Сидим в кухне за столом. Я опять прикован к трубе. Как мне все это осточертело! Достаточно. Нелегкая с кривой. Вывози. Помоги. Нет хода, ходи с бубей. Но ходить я не тороплюсь. Ход за Семеном. А он заедает полстакана водки несколькими ложками зернистой икры. Наливает еще. И мне.
- Ну что, помянем за дело убиенных? Пей.
Пью. И жду.
- А теперь поговорим немного о морали. Вот скажи мне, Хряпов, откуда ты знаешь, или, вернее, тебя знает Исмаил Мадуев? Полевой командир Армии спасения Ичкерии? А? Небезызвестная личность, верно?
Спроси он что другое, я бы, может быть, и не удивился, а так… Черт знает что! Главное, к чему? А вот, похоже, и ответ. Курбаши лезет в карман и достает зеленую гербастую корочку. О, сколько нам открытий чудных готовит этот самый дух! Сема Курбаши, оказывается, майор КГБ Семен Сергеевич Курбатов. Стоп. Стоп. Стоп. КаГэБэ. Его уже давно нет. Сейчас, как его, ФСК, или ФГБ, или… Ф… В общем, так и есть. В отставке. Удостоверение выдано, аж в 1989 году. В декабре. Печать еще гербовая, эсэсэсэровская. Ну, подался отставной чекист работать начальником службы безопасности криминального босса. Ну и что? Кого ты хотел удивить? Однако, он пытается.
- Как ты понимаешь, а по глазам вижу, что понимаешь, работаю я в прежней конторе. И, понятно, свидетельство об этом таскать с собой не намерен. Для жизни небезопасно. Итак, откуда тебя знает Исмаил?
- Не понимаю, к чему это. И я не верю вам…
- Ну, вот, мы уже перешли на «вы». Приятно иметь дело с вежливым человеком. Понимаешь, Юлий, в том, что ты покойник, надеюсь, иллюзий не имеешь? Даже, если порошок получишь. Кстати, вот он. Но на него нужно еще заработать … Отвечать будешь.
- Если я не жилец, то в чем смысл? Будь ты хоть агентом ЦРУ или ФБР. Все это шибко смахивает на фарс. Бандиты вы все. (Я вскидываю вверх скованные ладони). Не вкладываю в это слово эмоционально-отрицательный смысл. У меня нет ясности. При чем здесь какой-то чечен? Откровенность за откровенность.
- Значит, так, - Курбаши спрятал мой живительный пакетик к себе в карман, - судя по всему, настал момент истины. Спешить некуда. - Выпьешь? – Он налил мне в стакан водки, - Расставим все точки над «и».
С лица Семена сошло обычное выражение окаменелой тупой жестокости, морщины разгладились, ледяные глазки оттаяли, даже из гладко зачесанных назад волос на широкий лоб упала непослушная прядь, клинышком. Попробуем его спровоцировать. Немножко так.
- Спешить, говоришь, некуда? А если…
- Горностай? Он уже покойник, Чувствую, да что там чувствую, уверен! Без тебя, без яда твоего ужиного не обошлось. Подробности не так уж и важны. Я это, в принципе, предвидел, когда узнал, кто есть ты. Все дело в том, что Горностаю не повезло. Он попытался начать войну с Калигулой. Начать решил, в принципе, грамотно. С уничтожения моего, так сказать, босса. Но не повезло. Калигула только ранен. Ноги у него прострелены. Сейчас в норе своей раны зализывает. Вообще-то, в городе бойня началась. Горностая вчера ночью замочили. Ну а один из его людишек, Серый кличут, на меня работает… Дальше рассказывать? Что касается моей деятельности, то… Сам знаешь ведь, какие дела в стране творятся… Организация Калигулы крепко срослась, переплелась и с властями, и с… много еще с кем. Я сам уже путаться начинаю, где свои, где чужие…
- И все равно я не верю… И при чем тут какой-то Измаил.
- Исмаил. Не веришь… Твоя личность мне с первого раза не понравилась, показалась знакомой. Правда, о том, что в международном розыске находишься, я, когда в гостинице тебя за лимоном отправил, еще не знал… Потом запросил по Интернету. Благо, «Византия» компьютеризирована до мозга костей. Так что интерполовцы тебя в поезде по моей наводке брали, спасти тебя, дурака хотел … Хотя не безвозмездно. Они нам одного урода сдали ... слышал про прошлогоднюю бойню на Рижском рынке? Теперь веришь?
Спасти? Чтобы потом … Впрочем…
Тут я окончательно убедился, что мои опасения насчет природы порошка имеют под собой основу. Нужно проверить. В конце концов, ведь я ничего не теряю.
- Вопрос можно, один, маленький?
- Вообще-то было бы предпочтительно, чтобы на вопросы отвечал ты, ну, да ладно, я весь – внимание. Только маленький.
- Что в пакетике за порошок, можно узнать поточнее?
- Глупый вопрос, я сам на него ответ точный не имею.
- Хотя бы примерно – аскорбиновая кислота или аспирин УПСА?
Он долго-долго смотрит на меня. Затем резко выпивает налитую для меня в стакан водку.
- Витамин «С»… Сам дошел или подсказал кто? (долгая-долгая пауза) Постой-постой, постой-постой… А… зачем ты тогда вернулся? Зачем к Горностаю сунулся за подмогой… А? А-аа! Ловко. Ловко, гаденыш. Тебе бы у нас работать … Ей-богу, сам с рапортом к шефу двинул бы… Купил ты меня, ужака. Старого змея купил.
- Я игрок. И блефовать умею даже без карт. С картами проще. Но не волнуйся. Я действительно, сам дошел до этого. Еще в поезде. Только вот не уверен был, поэтому еще здесь.
Ну, наконец-то, все становится на свои места. Я начинаю переигрывать моих партнеров. Страшных партнеров, На кону – моя голова, а играть постоянно заставляют ва-банк… Все или ничего. Я предпочитаю все. Возможно, этот Сема Курбаши, действительно, на ГБ работает. Все, действительно, переплелось. Черт знает, куда тянутся щупальца спрута.
А Калигула почище иного Джеймса Бонда будет… Одно – если так, то господин Курбатов по жердочке ходит. Людей мочит без раздумий. Какой уж тут, на хрен, суд присяжных! О, времена! о, нравы!
Если оступишься, то свои же и сдадут. Не покривятся. Открестятся. Не чисто тут все. Запутанно. Однако, судя по тому, что он знает про попытку моего задержания в поезде, примем за аксиому, что его пуповина с родным ведомством еще не перерезана. Спрашиваю еще.
- Надеюсь, ты не считаешь, что смерть офицеров Интерпола на моей совести?
- Не считаю. Ты – чистоплюй. На тебя это не похоже. А расследовать – времени нет. Цейтнот. Но то, что они на тебе висят – это факт. И, если попадешь в руки правосудия, то сознаешься во всем.
Интересно, известно ли ему о намеченном вояже боевиков Горностая в Каир за моим золотым ключиком? Похоже, что нет. Иначе…
А что иначе…
А то. Верно говорит майор Курбатов, что запутался он. Точнее, запачкался. И сам он уже не поймет точно, на кого работает. Где мафия, где не мафия. Похоже, ему позволяют кормиться со стола Калигулы. Доходы свои, и судя по всему, не малые, он фонду Мира не жертвует. И в бухгалтерию ФСБ не сдает, меняя на ментовскую зарплату. Маска актерская с кожей лица срослась. Не отдерешь. А у меня есть одна козырная карта. Как раз десятка. Похоже, он не знает, что у меня в камере хранения, в двух боксах, хранятся сумки с баксами. Есть еще и один козыришка. Экономить не буду. Возможно, он продлит мне жизнь. Сдаю.
K
- Кстати, о птичках. Хочешь, предоставлю тебе возможность орден заработать?
По тому, как он криво усмехнулся, понимаю, что мое предположение о том, что живет этот новый чекист не на одну кагэбэшную зарплату, верны.
- Сообщи наверх, там поймут. Интерполовцев замочил человек Сарданапала. Зовут Урбан.
- Откуда тебе это известно??!! – наконец-то пришла моя очередь удивлять этого, скажу честно, достойного партнера по покеру. Что ни говори, а в отеле я действительно поверил в его имидж. Эдакий боевой бульдог босса. Одряхлевший Рембо с мозгом питекантропа. Понятно, сообщаю я это не из чисто альтруистских убеждений. Сарданапала, видно, его контора пасет давно. Кто он, я не знаю. Да и не важно это. Теперь рвение госбезы должно удвоиться. И пусть. Чем дольше Сарданапал будет отгрызаться от органов, тем меньше времени у него останется для организации сафари для меня. А Урбану, судя по всему, удалось вырваться. Конечно, мои слова, это – только, так сказать, оперативная информация. Но, судя по безжалостной уверенности Курбаши, здесь каждый играет по своим правилам. И вообще, ну их подальше, эти шпионские страсти. Однако, черт побери, при чем здесь какой-то пресловутый Исмаил Мадуев.
Никогда ни с какими чеченцами никаких делов не имел. А Курбаши опять повторяет свой вопрос, насчет него. К чему бы это.
- Не знаю. Клянусь, не знаю.
- Это плохо. Для тебя плохо, Юлий Августович. Не везет тебе. Дело в том, что тебе встреча вскоре предстоит с этим душманским генералом. Слушай суть дела. По крайней мере ту, которая мне известна. Мадуев – не последняя гадюка в чеченском клубке. Нет такой мерзости, в которой бы он не участвовал. Говорят, его даже пресловутый Басаев побаивается. Он фундаменталист, ортодокс и садист. Кстати, в коммунистическом нашем прошлом работал секретарем райкома комсомола. Идеологией заведовал. Когда чеченская заваруха началась, ясное дело, в боевики подался. Свою банду экипировал по последнему слову техники. Где деньгу взял? Про чеченские авизо слыхал? - Еще бы не слыхал. Сам краем этой кормушки коснулся, будет повод, расскажу. - Зверь этот умный. На экраны не лез. Интервью не давал. Сейчас в горах целый район контролирует, плюет на Масхадова, как раньше плевал на Дудаева. Личность, в общем, темная и страшная. Промышляет наркотиками, заложниками. Вокруг него у нашей конторы какая-то мутная карусель завертелась. Подробности – не в моей компетенции. Но пахнет большой кровью и большими деньгами. Ну, так вот, получилось, что в его лапах один мой коллега оказался. В генеральском звании, кстати. Личность эта в нашей системе немаловажная … В общем, контора его бросить не может. ДАЖЕ тебя, пройдоху, поразит, как Исмаил зацапал нашего кадра. Воистину, восток – дело хитрое. Еще более замысловатыми путями посредники вышли на контакт с этим Мадуевым. Скажу тебе и нашему 7-му отделу, и Американской полиции министерства финансов есть, чему поучиться у этого зверька. Организовано все у него идеально. Не подкопаешься. Предложили обменять нашего человека на любого, хоть чечена, хоть русского, кроме Ельцина, понятно. Отказался.
- А…
- Денежку предлагали. В разумных пределах, конечно. Отказался.
- А сколько?
- А тебе зачем?
- Интересно.
- Точно, конечно, не знаю, но речь шла о миллионах.
- Не густо. Я больше стою.
- Хвастун ты, Юля, хотя… Хотя, возможно, и прав.
- Не понял.
- Сейчас поймешь.
Ничего хорошего от продолжения разговора я не жду. Судя по всему, опять какая-то гадость, касательно моего скальпа начинается. Но, черт побери! При чем здесь чеченский генерал-бандит?
- Я не зря ведь спрашивал, знакома ли тебе эта личность? Все дело заключается в том, что потребовал он для обмена на нашего сотрудника (все внутри у меня оборвалось от дурного предчувствия!) тебя! Юлий Августович. (Семён назвал мою подлинную фамилию, которую мне подарил мой подонок-папаша. Это единственный подарок, который я получил от него, кроме тупоумных наставлений, как жизнь прожить. Свою жизнь он, кстати, прожил так, как и подобает совковой крысе, сося соки из моей несчастной матери, угробившей свою жизнь и красоту на это ничтожество. Все хорошее во мне – это от нее. Но, ей-богу же, не за остатки моих добродетелей моя шкура потребовалась этому чечену, бывшему комсюку).
Все сошлось. Я тебя достал. Задание выполнил. И орден, кстати, по идее, заработал. Ну что? Теперь все стало на свои места. Через (он скосился на часы) сорок – сорок пять минут сюда прибудут представители Мадуева. И бай-бай. Давай пока закусим. И выпьем. Путь-дороженька тебе предстоит дальняя и неведомая. Что там в закромах? – открывает холодильник. – О, пивко! Чем тут тебя бандиты балуют? «Праздрой»! «Баварское»! Водочка еще есть! – хозяйствует у плиты. – Раки остались. Раки гарные. Надеюсь. Горностай их не человечиной подкармливает? – он с хрустом разгрыз клешню. Выломал вторую – протянул ее мне. – Оттянись напоследок. Чечены тебя раками не побалуют. Им Мухаммед запрещает подобную пищу смоктать. Как и осетринку, кстати, тоже. Да и насчет водочки проблемы. Так что подкрепись.
Да, теперь мне многое стало ясно. При помощи и по заданию КГБ он вышел на меня, обделает свои должностные делишки, заработает награду и предастся своей палаческой службе на бандитского босса, который, если верить его же словам, все же схлопотал пару пуль. Опять же, благодаря мне.
Понятно, свидетели Семену ни к чему. А значит, бандиты, и Серый, и Реваз были обречены … А Оксана? Фу ты, не будет же он коллегу, невинного человека, женщину… Хотя… И Басмач, и те, кто сейчас под причалом, наверное, много кто еще тоже по-юридически чисты перед Уголовным кодексом.
Похоже, этот красавец вообразил себя этаким агентом 007 или, того хуже, вершителем судеб. Вряд ли он имеет лицензию на отстрел пусть даже таких безнадежных волчар … Хотя, с другой стороны, это только в штатовских боевиках секретный агент ФБР уворачивается от суровых гангстерских будней пускать кровь ближним, и перед тем, как замочить целящегося в него киллера, не забывает напомнить ему о его гражданских правах. В жизни все проще и… страшнее. Особенно здесь. На, так сказать, исторической родине. Куча человеческого дерьма, в которой копошатся скорпионы и черви.
Надо же было потаскухе-Фортуне устроить так, чтобы меня опять занесло в родные края! Будь она проклята. Зарекался ведь не пересекать границу. Впрочем… Так получилось. Главное – избавился от порошка. Зависимости от него. Кстати…
- А ты, Семен, Калигулу не боишься?
- А чего?
- Я понимаю, он сейчас калеченый, но отчет-то потребует?
- Что-нибудь придумаю.
- А поверит?
- Мне поверит. Он-то, хоть и крутой, но дурак. В том смысле, что считает, что и меня на порошке держит… Коварный, конечно, но глупый. Меня же собственный крючок глотнуть заставил. Это ведь я ему идею подкинул, с согласия руководства, понятно.
- А… двух человек уничтожить, на которых эту смесь испытывали, тоже начальство разрешило?
- А ты откуда знаешь? Ах, да… забыл. Ты-то ведь умный… Знаешь что, как раньше говорилось, лес пилят – опилки летят. Эти два индивидуума никакой ценности для общества не представляли.
Ну, ясненько. Мне, конечно, глубоко плевать на судьбы двух безвестных бомжей, послуживших разменными фишками в дьявольской игре Гэбэ с мафией. Государственной махине ничего не стоит раздавить двух жалких червей, своих граждан, у которых не только нет штампа в паспорте, но и самого-то паспорта нет. И даже не сама раздавила, а позволила. Боже, что за общество, где целесообразность существования гуманоидной жизни решают маньяки типа Курбаши. Так было. Есть. И будет. Впрочем, я-то… Я вообще ничто. Лицо без гражданства, без определенного места жительства и рода занятий. Когда я покидал границы своей бывшей родины, они были значительно южнее и западнее. Страны, из которой я уехал, уже нет. Живу я там, где лучше. Где позволяют средства. А занятия мои действительно определены весьма расплывчато. Добывание денег. Желательно баксов. Сойдут и евро. Любыми способами, без крови и затрат грубого физического труда. Если меня где-то пристрелят или сгину как-то еще, об этом никто не пожалеет. И неопознанный труп брезгливо похоронят на обочине кладбища. И никакой принц не повертит мой оскаленный череп и не скажет печальной и крылатой фразы, заглянувши в пустые глазницы.
- Плесни-ка еще водочки, гражданин майор. У меня тост есть.
- Давай. Только я уже подполковник.
- Поздравляю… Итак, за то, чтобы Йорик был богатым.
- Не понял. Но выпью. Кстати, времени уже мало осталось.
Он достал из кармана ТТ одного из своих покойных соратников. Передернул затвор, вогнал патрон в ствол.
- Посиди маленько, я сейчас вернусь.
У меня упало сердце.
- Ты куда?
- Как куда? Бабу твою добить, - сказал это по-мясницки буднично, без эмоций.
Нет, он явно шизофреник. Хотя, с рациональной точки зрения, он прав. Но это ведь все же человек. Нельзя же так. Просто. Не по своей воле я принял участие в страшных кровавых игрищах. Но вот так просто, человека, практически ни за что. Как скотину на бойне. Просто для конспирации. Оксану. Которая еще два часа назад стонала в моих объятиях. Я еще чувствую запах ее духов. Мои ладони еще хранят тепло ее кожи. Ее тело, гибкое, послушное, жадное до любви, через пару минут превратится в падаль. В мясо. В корм для раков. Нет! Я не хочу этого. Я должен остановить это чудовище. Эту палаческую машину. Будь оно все проклято.
- Нет, Сема, не надо.
- Ты что, красавчик, одурел? Самому телочку жалко. Но что поделаешь, таковы суровые законы жанра. Она видела тебя. Видела меня. Много чего еще видела. А, возможно, и слышала. Ее нельзя оставлять, как это ни жаль. Да и ты, братец, жив только благодаря интересу к твоей особе злого чеченца. Так что можешь с чистой совестью поставить аллаху свечку в ихней синагоге. Тебя бы мне тоже жалко было убивать. Ты умный. Все равно что часы «Омега» молотком лечить. Но ты слишком много знаешь. Совет тебе по дружбе – если когда вырвешься из лап чеченца, не вздумай к властям соваться. Сгинь. Забейся куда-нибудь. Калигула, если выживет, а он живучий, падла, то ведь будет тебя из-под земли доставать. А его ликвидация в ближайшее время не намечается. Перспективная разработка. А этой бабе не повезло. Она – не перспективная. А… Я понял, ты о чем. Пойми, брат, работа такая. А жалость у меня прошла, когда… В общем, это не важно. Сам по планке хожу. Мне ошибаться нельзя. Ошибусь если, не знаю даже, дадут ли возможность застрелиться. Золотые времена, когда мы диссидентов и цэрэушников вылавливали, кончились. Сейчас непонятно, кто кого ловит. Выжил – значит прав. Dura lex, sed lex. А заключается он, как ни прискорбно, в простой истине. Homo homini lupus est. Все эти разглагольствования наших продажных правителей о великой России – бред. Также как и благосостояние народа ейного. Вон народу я сегодня сколько положил этого. Скажешь, не гуманно? Летят щепки. Летят.
- Но ты же там что-то про закон упоминал?
- Грамотный. Понимаешь. Тогда добавлю еще один лозунг: «Волк – санитар леса». Слышал, небось? А вообще, правильно в институте марксизма-ленинизма учили: миром правит капитал.
- Послушай, не убивай ее.
- Да ты ополоумел. Хлебни водочки еще, я сейчас вернусь. Не распускай нюни.
- Я заплачу тебе.
- Мне? Ты? Когда? Тебя ведь уже тоже считай нет.
- Да. Да, я. Тебе. Паскуде. Рано ты меня списываешь со счетов. В конце концов, что такое деньги? Конечно, возможно, я потом, когда-нибудь, и пожалею о своем этом альтруизме. Но это потом когда-нибудь. Конечно, за какого-нибудь Серого я и цента не дам. Мне почему-то жалко конкретных людей, а не все человечество. Всенародному горю могут предаваться личности неполноценные или инфантильно калеченные. Клянусь Зевсом и всеми богами Олимпа, я не испытаю никаких душевных эмоций, если Ельцин за обедом подавится своей любимой котлетой, тутси искоренят пхутту до седьмого колена, а Клинтона застрелит маньяк из Аум-Синрикё, тем паче, совсем не пожалею того же маньяка, пристреленного охраной. Зверства фашистов и коммунистов поражают меня до глубины души не своей жестокостью, а тупостью. А вот Оксану жалко. Наверное, нормальный, отнюдь не святой человек, тем и отличается от выродков типа того же гангстера Калигулы или чекиста Курбаши (они, кстати, как это ни обидно, тоже нормальные, тоже люди, современные, понятно, вменяемые, по крайности) что отдаст, не без борения, правда, с собой, примерно миллион долларов, чтобы спасти жизнь простого, нормального homo sapiens, пусть даже женщины. Эти, пожалуй, согласно правилам новой морали, и мать родную, любимую за такую и гораздо меньшую деньгу зарежут. А вот искреннее неприятие, сравнимое с брезгливостью, вызывают в моей душе индивиды, совершающие преступления из идейных или каких-нибудь других, якобы нематериальных, соображений.
Могу понять месть или ревность. Я сам такой. Но ведь человек отличается от животного не только тем, что может размножаться вне рамок брачного сезона. Итак.
- Я серьезно, Курбаши. Все дело в том, господин полковник, что я-то выполнил заказ Калигулы. У меня есть миллион. Почти миллион баксов.
Ствол ТТ безвольно опустился. Челюсть Семена отвисла.
- Ты серьезно ужака…
Он энергично принялся растирать подбородок тыльной частью кисти. Положил пистолет на стол. Исподлобья взглянул мне в лицо. В глазах его – изумление и… уважение.
- Ты не ужака, ты змей-искуситель … Но пойми… Добить ее надо. Нельзя в делах наших скорбных лохмотья оставлять. С другой стороны, чем докажешь? Конкретно?
Я видел, глаза его начинают тлеть. Пекучий уголек раскаляется в зрачках. А у чекиста должны быть холодные мозги, остывшие. И глаза ледяные. И сердце отмороженное. И кровь как талая вода. Впрочем, я его понимаю. На черный день необходимо сколотить капиталец. С конторой своей, как все его коллеги из былых времен, в кошки-мышки играет. То мышка, то кошка. Понимает ведь. Должен понимать. Что, как только перестанет быть нужным в этих сатанинских гамбитах, его на процесс, как открытый, так и закрытый, не вытащат. Умрет, как и положено бойцу невидимого фронта. Тихо и незаметно. Даже, как меня, на обочине кладбища не схоронят. А ракам, как вон его коллег, скормят. Или же в печи сожгут, как вон тоже Басмача. Зараза, запала мне в душу Оксана. И денег жалко. Спасу ее обязательно. Спасу. А что потом … Кстати, меня совсем не тянет к гуронам в гости.
- Сними наручники. Я мирный. Каратэ не знаю.
- Ишь, чего! Мирный-то ты мирный. Впрочем, выбирай: если наручники сниму, то ногу прострелю. Ну, так как?
- Садист ты какой-то ей-богу!
- Если бы садистом был, то кожу бы с тебя сейчас лохмотьями сдирал. А это – для верности. мне тебя необходимо сдать живого и в сознании. А калеченого или нет, на то уговора с душманами не было. Я привык все делать наверняка. А ты – скользкий, - он облизнул лоснящиеся от осетрины губы. – У тебя минута … Потом иду бабу кончать. А вообще не пойму, она смазливая, конечно, хотя толком не разглядел. Но с такими деньгами еще найдешь. И шлюх. И жен. Если выживешь, конечно.
- Животное ты, Сема, все-таки. И контора ваша как была пакостная, так и осталась.
Он выстрелил. Мне под ноги. Проклятый кислый запах пороха. Ненавижу.
- Если оскорблять будешь, следующая пуля – в ногу, без снятия наручников. Пусть чеченцы лечат.
- А если кровью истеку?
- Это их проблемы. Да не боись, я аккуратненько. Ну … У тебя … У нее, точнее, полминуты.
- Достань фото в кармане.
Он достает, рассматривает натюрморт с деньгами, зажигалкой и сигаретами. С живостью и вожделением, большим, чем знаток какой-нибудь холст Караваджио.
- А где зажигалка?
- В другом кармане.
Что значит профессионал сличает. Впрочем, от меня он, по понятным причинам, ожидает подвоха. Это зря. Все-таки се жлоб. Чувствуется матерая коммунячья хватка.
- Зажигалочку на память не подаришь? Она мне еще в отеле приглянулась.
Что я могу этому гаду ответить. А он продолжает:
- А может, ты мне не за телку, а за свою шкуру скажешь, где денежки? Точнее, на каком вокзале и номер камеры, а?
Вот падла! Ловко ориентируется. Здесь он меня просчитал. Впрочем, на это большого ума не надо. А я в ответ киваю головой. Нет, мол.
- Что ж, верно, ты еще живой нужен. Но где гарантия, что, если отпущу эту сучку, ты меня не обманешь? Ты ведь подлый, по глазам вижу. Мерзопакость какую-то задумал. Только вот что я тебе скажу: со мной все эти штучки не пройдут. Я тебя, гада, насквозь вижу. А насчет камеры… Я и так вычислю. За миллион долларов ребята из конторы все камеры на всех вокзалах повскрывают. И в аэропорту, и…
- Верно. Но тогда деньга в фонд государства пойдет. Чиновники растащат А тебе премию выпишут. А на нее, чай, в приличном кабаке толком не посидишь. А после того, как меня упустил, Калигула тебя исписать-то может. Еще раз убедиться в действии своей отравы. Твоей, точнее. Он ведь человек непростой. Да и остатки Горностаева воинства не помилуют, если к ним в лапы попадешь. Совет тебе, Сема: грабастай деньгу и, не дожидаясь ордена, мотай куда-нибудь на дно, заляг, затаись. Деньгу в банк положи и живи тихо на проценты. Скучно станет – мемуары пиши. Только учти. Когда я от чеченцев этих проклятых вырвусь, то тебя найду и деньгу востребую.
- Да ты никак мне угрожаешь?
- Не угрожаю, а предупреждаю.
- Ну, хорошо, - Курбаши как-то быстро согласился, – говори шифр и где находится камера, отпущу я телку.
- Сема, ты меня что, за идиота считаешь?
- А ты меня? А вообще-то черт сними, с деньгами, грохну я эту сучку, а тебя – чеченцам. Они с тебя пусть шкуру спускают. Как хочешь.
Он встал. Взял пистолет. Двинулся к выходу. Я лениво стал жевать осетровый балык. Это успокаивает. А с виду по мне не скажешь, что бесы в черепе в чугунный колокол раскачивают. Нет, из Курбаши игрок поганый. Прямо с порога Семен рванулся ко мне.
Одной рукой схватил за ворот, другой трясет стволом перед глазами, слюной брызгает.
- Говори, где деньги, морда жидовская. Говори, а то глаза выдавлю.
И пытается ствол мне в рот засунуть. Мерзкий. Мерзкий запах пороха и железа. Желание семена мне понятно: денег хочется. Страшно. Жадно. Безумно. Миллиона долларов. Мечта любого русского человека. Даже чекиста. А вот почему он мою морду назвал жидовской – ума не приложу. Хотя, конечно, чего уж там говорить, кристальной чистотой арийской крови похвастаться не могу. Но даже по геббельсовским законам человеку с моей родословной газовая камера не грозит. По крайней мере, сразу. Сначала лагерь. Труд ударный на благо Рейха. А потом уж… Но, если честно, есть, наверно, что-то иудейское в моих генах. А вот в извращенности ума и подавно. Только вот жадности всепожирающей жидовской нету. Человек, который любит жизнь больше, чем деньги, не может называться чистопородным евреем. Я имею в виду чужую жизнь, понятно. В данном случае – жизнь Оксаны. А что ни говори, ведь даже попытка совершить благой поступок вызывает в моей душе, как это там говорится, искренне удовлетворение. Из чувств физиологических сравнимое разве что с оргазмом. Отворачиваюсь от трясущегося в нервной яростной дрожи дула. Лучистым взглядом девы Марии перед зачатием смотрю в глаза Семена. Спокойно так говорю:
- Пошел вон.
И действует. Такие индивиды признают только силу. И неважно какую. Физическую ли. Духовную ли. Интеллектуальную ли. Он остывает. Устало садится напротив. Разливает остатки водки. Жадно пьет.
- Значит, так. Через четверть часа за тобой прибудут. Времени нет. Ты мне говоришь шифр и номер бокса, я перевожу эту твою на другой берег. И отпускаю. Пока доберется до людей, все уладится. Но знай, гаденыш, если обманешь, я ее из-под земли найду. Человека замочить для меня не проблема. И вот что еще. (Вкрадчиво.) Я, может, помогу тебе и от чеченцев избавиться. Потом… Зачем? Ты мне нравишься. Давай работать вместе? Половина денег – твои. К черту эту кровавую службу Родине беспредельной. Я ведь тоже не дурак. И кое-чего умею. И связи есть, и документы. Рванем отсюда. С деньгами. Встретимся за границей. Ну, так как? Достала меня и мафия эта, и «товарищи» по борьбе. Думаешь, не понимаю, что смертушка мне в ухо дышит? Думаешь, человеков стрелять – это уж такая радость? А с деньгой да с тобой как-нибудь выкрутимся? Там. За кордоном, а?
И странно, я ему почти поверил. Но спросил:
- Тогда чего же изгаляться? Мотаем отсюда. Пока целы. Клянусь, половина денег – твои.
- Вот зря я тебя за ум хвалил. Дурак ты. Если так – то через сутки трупами окажемся. Большая охота на тебя объявлена. Раз чеченцам ты живым нужен, то в ближайшее время целым останешься. А там и я успею чего-нибудь сделать. Ну, так как?
- Вези женщину на другой берег.
- Ты что, мне не веришь? Хочешь, побожусь? (Ого! Это кровоядное не лишено здорового чувства юмора!)
- Верю. Но…
- Черт с тобой.
Через пять минут он спускается с Оксаной. Она в полуобморочном состоянии. На руках – все те же наручники. Рот залеплен пластырем. Китель порван. Грех говорить, но что поделать, в таком виде она мне кажется особенно сексуальной. Да и радостно, что у Курбаши осталась чисто человеческая черта. Струна, так сказать. Это любовь. Бескорыстная любовь к деньгам. На ней, на одной, я и сыграл, почище Паганини.
Манер Курбаши, конечно, нахватался из своего гангстерского окружения. Как грубо держит даму под руку, а уж как сверлит ей щеку стволом! Это переходит все границы. Оружие он, видать, с детства понимает. Я ясно себе представил, как любовно он цыкал из пластмассового автомата с круглым диском, играя во дворе с пацанами в красных и белых. Потом, судя по всему, в Афганской мясорубке, эти чувства откристаллизовались. Что ж, спасибо партии родной, а говорит полковник верно. Точнее, не говорит, а шипит в ухо. Ей.
- Запомни, красотка, жива остаешься благодаря ему (кивок в мою сторону).
На лице у меня, наверное, глупое выражение. А мои артистические руки за последние двое суток уже привыкли к наручникам, делают жест, мол, все нормально. Не все, конечно, но худшее, похоже, позади. Для Оксаны по крайности. И все-таки миллион долларов – это миллион. Ха! Я уже начинаю жалеть, ведь мы с ней почти не знакомы. Est modus in rebus – есть мера в вещах, мера человеческой жизни. Впрочем, деньги пока в боксе, Курбаши до них еще добраться нужно. Прав все же Семен, подлый я человек.
A
Последняя карта в масти. Туз. Хорошая карта. Хотя, конечно же, приятного в моем положении мало. Но, в сравнении с тузами пиковым и червовым, прогресс очевиден. Я по-прежнему в наручниках. Предусмотрительно-добросовестный Курбаши опять спарил меня с трубой водяного отопления. Здесь он в чем-то прав. Деваться с острова, в общем-то, некуда. На единственной лодке, на которой он прибыл сюда с бандитами, Семен перевозит Оксану на другой берег. К леску. Я наблюдаю за этим в окно. Вот он выпихивает мою бесценную ментовочку на берег и гребет обратно. Скотина, даже наручники не снял. Но и то хорошо, что пулю в спину не послал. Бегом, моя девочка, правильно бегом от этого чудовища, а я тебя еще, даст Бог, найду. Кстати, о Боге, может, и есть этот плешивый седобородый старикашка, слепивший из комка грязи наши тела по подобию своему. Впрочем, если Курбаши с компанией также деланы по подобию Его, то от Создателя сильно попахивает серой. Интересно, кто вдохновил изобретателя Талера? Уж точно рогатый. И то ведь – перерезать ближнему глотку за копченый окорок и флягу молока рука как-то ведь не поднимается у ближнего второго. А вот за пачку кредиток и блестящих металлических кружочков – это пожалуйста.
Мне, кстати, больше нравится называть валюту – именно талер. Звонкое слово. Радужное. Кровь к нему не прилипает. Кстати, «доллар» – и есть англизированное название немецкого талера. Хай талер!
Да, труба сделана на совесть. Если бы не предусмотрительность Семена, я бы сделал попытку вырваться. Неизвестному маршруту с кровожадными чеченцами я бы явно предпочел круиз в тот же Каир, скажем. В потайном кармане куртки у меня лежит начатая пачка франклинов и ключик. Впрочем, если я и дальше буду так разбрасываться миллионами, то скоро стану нищим. Эх, нашелся бы спонсор, который заплатил бы пресловутый миллион не за мою голову, а за мою жизнь!
Ключ цел. Это хорошо. Мне, главное, надо найти в Каире могилу Абдулы. Было бы хорошо, если люди Горностая уже успели отбыть. Судя по всему, их похоронят там же. Я не некрофил, не Дракула, не гомосексуалист. Но мне нужен труп Абдулы. Нужная его половина. Так уж получилось, но я заметил, ей-богу, нечаянно, что перед расставанием он спрятал его в анальное свое отверстие. Это произошло за полчаса до его гибели. Все – благодаря моему уникальному зрению. А вообще-то странно все, с чего бы это Горностай так поторопился. Мы с ним договаривались совсем по-другому. Хотя, вполне возможно, что-то случилось. Если учесть то, что Курбаши работает на Гэбэ, то… то веер вариантов. А. похоже, сам того не желая, стал я обладателем еще одной тайны Мадридского двора, которая, ей-же Богу, жизни не удлиняет. Судя по повадкам финансовой компании Курбаши, Гэбэ, помимо всего прочего, через бандитские структуры черный нал отмывает. Крыша своеобразная. Крышка. А что значит … А то, что сытые и хитроумные гэбэшники вряд ли бы затеяли эту сатанинскую круговерть без негласного, молчаливого одобрения сверху. С какого? А черт его знает. Областной? Московский? Кремлевский? Налоги не собираются. Шахтеры бастуют. Да, воистину мафиозно-криминальное государство. И народец, некогда великий, им только помеха. Все друг друга ловят, все друг друга жрут. Все друг друга трахают. Капитализм. Коммунистический капитализм. На черта мне эти тайны? Их никто не купит. А вообще, если разобраться, среди взбесившихся гуронов, в их петушиной стране, для меня, пожалуй, самое безопасное место.
Удачно все складывается. А Семен уже идет к дому. Мне нужно решить, говорить ему правильный номер шифра или … Тут тоже не все просто. Шансы на то, что Семен действительно вообразил со мной работать, рубить капусту, завязав с позорно-героическим прошлым, конечно, имеются. С другой стороны, если вырвусь из лап Мадуева (кстати, тоже туманное дело. Зачем я ему? Откуда эти зверьки меня знают?) то, считай, капкан для меня уготован. Это если Курбаши решит деньгу себе зарабатывать. А, судя по всему, намерение это у него твердое. Здесь скользко все. Шатко. Опять же, веер вариантов. С другой стороны, насколько я помню, через две недели камеру хранения вскроют, что так, что так. И деньга за мою голову станет народным достоянием. Если бы их раздали цыганам на вокзале, то для меня это было бы более приемлемо, чем то, что разные там мэры и префекты с лопающимися от жира мордами сожрут все в мгновение ока. Впрочем, цыганам мои деньги тоже ни к чему. Пропади пропадом это воровское племя. Нужно принимать решение.
Семен уже опять напротив меня. Устал веслами грести. Видно. Дышит с хрипом.
- Ну?
Я говорю ему номер камеры хранения и цифры шифра. И место. Пригородный вокзал.
А за окном слышится шум мотора. Все громче и громче.
- Это за тобой, ужака Юлий Августович…
Сомнения, видно терзают жаждущую злата душу Семы. Однако он улыбается. Подло. По-змеиному.
МАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «ЧЕРВЫ»
K (марьяж)
Король и дама. Это марьяж. Верная взятка. События сыплются, как стеклышки, вылетевшие от быстрого вращения калейдоскопа. Или как карты из руки не справившегося с манипуляциями шулера-фокусника. Смешались все карточные игры. Вместо шарика по рулеточному жерлу по кругу цокают черепа. Каждый играет по своим правилам. Каждый кричит, что выиграл именно он. И жадно тянет забрызганную кровью лопаточку-грабалку за кушем на кону. А кто умней и расторопней, лезет в карман за кольтом. Пойди докажи потом этому шустряку с дымящимся револьвером, что его здесь не стояло. Меня, если можно так сказать, этапируют двое. Высокий бритый Аслан, чем-то неуловимо смахивающий на покойного Дудаева, скорее всего, щегольскими усиками и масляно горящим взглядом выпущенного из клетки павиана. И Золпа. Девица лет тридцати, блеклая и чернявая. Не безобразна. С тлеющими как угли глазами. Спорить готов на уши Мухаммеда, что, несмотря на видимую набожность (через каждые два-три часа шепчет молитву, уткнувшись длинным носом в дамскую сумочку), она трахается, как кошка, а, судя по характерному мозолю между пальцами, который обычно оставляет курок, не одного гяура отправила она в это пекло. А значит, плотский грех на ложе зачтется, и после скорее всего безвременной кончины аллах простит ее и вознаградит не менее щедро, чем святую Фатьму. Хотя, судя по ее блудливым глазам, она предпочла бы роль гурии. Но с такой фигурой в гурии не берут. Мы едем на военном катере без опознавательных знаков. В сторону Сухума. Оттуда – в Чечню. Горными тропами. Асланбек регулярно связывается по сотовому телефону со своими. Таким макаром этот мопс координирует маршрут наш и маршрут, по которому чекисты выводят неудачливого кагэбэшного генерала к границам Ставропольского края. Если с нами что случится, то и нашим визави капут. Я греюсь на солнышке. На палубе. Дышу свежим морским воздухом, наполненным водяной пылью, и привожу в порядок свои заметки, так как делать особо больше нечего. Ну, прежде всего, почему я не сбежал? Хотя такая возможность и была.
Насчет выучки и извращенности мыслей зверей Курбаши был прав. Тут и гэбью есть чему у них поучиться. У меня под курткой и рубашкой полотняный двойной жилет или подобие манишки. Ткань прочная, двойная.
Не сдерешь. Молния из нержавеющей стали снизу застегнута на маленький, но прочный замочек. Ключик от замочка в кармашке у Золпы. Между тканями – пластиковая взрывчатка. В воротник вделана крошечная электросхема. Радиоуправляемый детонатор. Пульт управления в кармане у Асланбека. Радиус действия – пятьсот метров. Так что я на поводке. Незримом, но прочном. Стоит мне пропасть с их глаз, Асланбек нажимает кнопку, и меня разбрызгивает. Да, именно разбрызгивает на кровяные шарики. На чеченцах такие же жилеты. Правда, пульты управления тоже у них. Какие же сволочи эти азиаты. Им, понятно, терять нечего. А мне есть чего. Даже если сделаю обрезание и приму мусульманскую веру, что, впрочем, маловероятно, то их рай, несмотря на гурий, мне ни к чему. Как и наш, православный, кстати, тоже. То же самое касается рая католического, нирваны, валгалы и других опиумов для народов. Конечно, какой-либо подобной гадости я от них и ожидал. Но эта пошлость перешла все допустимые границы. Когда еще на острове они предложили мне его надеть, я по глупости принял эту узду за бронежилет, хотя, с другой стороны, если бы и сопротивлялся, это вряд ли что-нибудь изменило бы.
Ультрамариновая гладь моря начинает морщиться. Покрывается пенными барашками. Сбоку, с борта, точнее, с левого, вижу, как из волны вынырнула пара дельфиньих спин. Идут нашим курсом. По идее, это к счастью. К удаче. К тому же я в приметы не верю.
Чеченцы со мной не разговаривают. Лишь между собой перекаркиваются короткими гортанными фразами, похожими на храп подраненного шакала с их родных ущелий. Но эти – не шакалы. Эти – волчары. Волчары, загнавшие в угол серебристого черно-бурого лиса.
Что я знаю о чеченцах и их петушиной родине? Бывал в Грозном один раз. Проездом. Дикий народ. Гуроны, одним словом. Любят оружие и генералов. Не русские, одним словом. Джугашвили в свое время, с подручным своим Лаврентием, переселили кагал их с гор кавказских в степи казахские, привольные. Судя по отдаленному рычанию воспоминаний уцелевших – за дело. И раненых доблестных бойцов Красной армии прирезывали, и госпиталя разоряли, как птичьи гнезда, и войска фюрера встречали как приход весны. Кто прав, кто виноват – пойди разберись. Все родичи. Всюду – круговая порука. Кровная месть, дикость, азиатское коварство – пусть богу своему Аллаху молятся, что земляк их кавказский не вырезал их под корень, как бы они сделали на его месте, а…
Впрочем, мне плевать на это… Очередная открытая клетка в зоопарке семьи братских народов. Подробности их кровавой разборки смотрел по телевизору. Иногда. Из Парижа смотрится весьма экзотично. Одно знаю – какой к чертям собачьим ислам, какой – свобода, «понимаешь». Деньги, деньги, деньги. И ненормальная психика сбесившихся вождей-паханов – волков и медведей. Но я-то здесь при чем? Сколько концов в воду, в кровавую муть точнее, упрятано во время этого выяснения отношений? Между Москвой и Грозным, Дудаевым и Грачевым, Басаевым и Куликовым и кого там еще? А суть та же. Что и в разборке, скажем, между Калигулой и Горностаем. Один псих. Другой – параноик. Одни придурки голову за деньги подставляют, другие – потому, что босс велел. Все хотят жить и жрать. Только вот больно. И не за бесцельно прожитые года, а потому что яйца в тисках зажаты. И корма на всех не хватает. А я должен выжить. Вывернуться. И – за железный занавес. Там плодиться и размножаться. Ну не патриот я бывшей своей великой родины. Вот только людей жалко. Некоторых. Отдельных. Конкретных. А раз бог мне дал силу, волю и талант - не хочу я играть роль статиста в пьесе Горького «На дне». К сожалению, «потоп» начался еще при мне. Так что? Глотнуть соленой горечи – и на дно? Хрен вам всем. Мне мои мозги жалко. Дорогая, хитрая игрушка. Как старинные часы с фигурками. Зачем по ним молотком-то? Выплыву. Вынырну. Где-то здесь Ной со своим ковчегом промышляет. Может, спасательный круг кинет? Или бревно какое-нибудь. На борт я и не прошусь. Мне бы дождаться, когда воды схлынут.
Но… Что это? Вместо ковчега из-за горизонта выныривает торпедный катер. Тоже, кстати, без опознавательных знаков. На носу – фигурка скрючилась у крупнокалиберного пулемета. А на нашем катере такого украшения нет. Капитан о чем-то тревожно гыркают с Асламбеком. Тот, размахивая невесть откуда взявшейся «Береттой», отдает указания. Я не различаю слов из-за шума двигателей. Очередь из пулемета черкнула перед нашим носом границы из вспенившихся фонтанчиков. Катер качает. Золпа делово вгоняет обойму в «Стечкин». Судя по четким движениям, с этой игрушкой она обращаться умеет. Я пригибаюсь, забиваюсь в рубку. Там побелевший капитан колдует со штурвалом. А пули барабанят по борту нашей посудины. Капитан орет Асланбеку, что необходимо останавливаться. Я же цепляю бинокль с румпеля и, щурясь, пытаюсь рассмотреть пиратов Черного моря, так сказать. Катер сровнялся с нашим и идет нос к носу параллельным курсом. Метрах в двадцати. Сердце мое съеживается. На соседнем плавсредстве человек шесть в униформе и черных намордниках. В руках у них гранатометы и автоматы. Эти парни всерьез собрались брать нас на абордаж. Но не это самое паршивое. А то, что командует этой братией, судя по четким жестам, никто иной, как Урбан. Его морду, его ледяные глаза я не забуду, какой маской их ни прикрывай. Похоже, приплыли. В прямом и переносном смысле. Капитан отдает приказ глушить мотор. Вот катера цокаются бортами, как рюмки над добрым застольем. Впрочем, за упокой души не чокаются. А прямо по курсу зеленеет полоска желанного берега. Судя по всему, мне даже не грозит табличка на кладбищенской обочине. Зараза! Я ведь даже плавать не умею. Задыхаясь, Золпа вламывается в рубку, тычет в лицо капитану пистолет.
- Иван, ты меня знаешь! Застрелю! По моей команде – рви!
Иван, судя по всему, ее знает. По-русски Валькирия со «Стечкиным» говорит без акцента. А глазки ее ****ские, кошачьи, сверкают. Асланбек перепрыгивает на качающийся борт пиратского катера. Пиратского? А мы тогда какой?.. Автомат у него мгновенно отбирают. Он о чем-то говорит с Урбаном. Горячо. Урбан тычет ему в нос фото. Мое фото, понятно. Судя по всему, он посылает его куда подальше. Чего-чего, а волчьей храбрости у гуронов не отнять. Его мгновенно обрабатывают прикладами, как сноп цепами. Забрызгивая палубу кровью, он откатывается к рубке. А наша посудина – под прицелом двух гранатометов. Урбан собирается перепрыгнуть сюда. Вот она и смертушка моя. В черной маске, как и положено, только вместо косы – автомат УЗИ в руках.
Как бы что-то вспомнив, он оборачивается и с руки, не целясь, разбрызгивает голову пытающегося встать на четвереньки Асланбека. Только теперь я замечаю в руке у Золпы пульт. Не колеблясь, она жмет на кнопку. «Рви», - орет капитану Ивану.
Несущуюся в рай душу Асланбека догоняют ошметки его собственного тела и взлетевшие ввысь следом руки, ноги, головы, приклады и куски палубы. И все прочее, что осталось от, мгновение назад, бравого воинства. Но душа, порхая, устремляется вверх, на рандеву с Создателем, а все обломки, обрубки падают вниз, в разверзшуюся бездну на водной глади. Наше судно чуть не перевернуло. Взрывом снесло все палубные надстройки. Катер, конечно, не «Мерседес», и даже не «Жигули», но с места рванул резко. И. главное, вовремя. Следующий взрыв поднял водяной столб на том месте, где терлись бок о бок наши корабли. А мы – на всех парах к берегу. Мотор кудахчет, но, судя по всему, дотянем. Золпа носком брезгливо скинула за борт чью-то оторванную кисть, на которой еще тикали часы «Восток». По-волчьи оскалясь, со злобой глянула на меня. Я сделал жест, как будто отодвигаю ладонями тарелку, мол, я ни при чем. Ноздри ее ходят ходуном. Она что-то прошипела по-своему. Выбросила за борт пульт от жилета Асланбека и отвернулась. Я кожей ощутил ткань жилета своего. Теперь жизнь моя в этих побелевших сжатых кулачках. Вон, из нагрудного кармана пульт выглядывает. Зараза, добраться бы до него. С тем ядом лучше было. Хоть сам ходишь, куда хочешь. Золпа спрятала в сумочку огромный пистолет, с видимым сожалением, что из него так и не пришлось пострелять. И спросила, как каркнула:
- Кто это были?
- Меня это интересует не меньше.
- Это твои люди?
Ох, ласточка, если бы у меня было с десяток таких мордоворотов, то, ей-богу, организовал бы дело так, что и они бы целы были, и волки, за мной охотящиеся, свинцом сыты вволю.
- Нет. Но, надо полагать, прибыли за моей головой.
Она мне явно не поверила. Что ж. Уважать больше будет. Лишь бы с кнопочками не баловалась. А под адским жилетом кожа зудит. Жарко.
J
Странно, карту вытащил наугад, а идет по порядку. Боги богами, а провидение, рок все же существует. Ведь вот как получается, судя по событиям, происшедшим за последнюю неделю, сегодня, кстати, среда, развязка, надо полагать, наступит, когда я заполню последнюю карту. Какая она будет? Карта… Развязка. Добьют меня проклятые обстоятельства или же вырвусь из жарких, цепких объятий? К морю. К пальмам. К женщинам. Впрочем, errare humanum est. человеку свойственно ошибаться. Пальмы, море остались внизу, в долине. А женщины – вот она, сзади, идет следом за мной. По козьей тропке. Мы с ней, с женщиной этой связаны нитью единой, незримой, но цепкой.
Невдалеке от Сухума нас встретили какие-то абхазы. Покаркали с Золпой. Что-то она им там показала. Везли нас сначала на джипе, потом на арбе. Последние проводники остались за перевалом. Дальше моя чеченская амазонка дорогу, надо полагать, знает. Идем уже вторые сутки. На Золпе униформа и альпинистские ботинки. Рюкзак с запасами она тоже тащит. Я налегке. У моих крокодиловых туфель отлетели каблуки. Кожа аллигатора исцарапана безнадежно. Надо будет, по возможности, этому чертовому Мадую счет предъявить. Мысли, понятно, тревожные. Во время методичного карабкания по горным тропинкам одна из них, мысль то бишь, меня терзает неотступно. В третий раз за неделю на меня вышли киллеры синдиката. С начала в международном аэропорту Сукабада. Затем – в поезде Москва-Адлер. И вот теперь – на водах понта Эвксинского. Будет и четвертый. И, возможно, последний. Если я, конечно, не уясню суть этой дьявольской закономерности. Пашите, нейрончики. Шебуршитесь. Но нет, мысли ползают, как вши, на обратной стороне черепа, лениво и нехотя. Потому что май, полдень, весна. Безумно дурманяще цветет дикая груша. Терзает душу восторженной радостью цветки кизила. Шуршит под ногами известняк. Воркуя, нежно, ласково журчит кристально чистый ручей, который мы переходим вброд по камешкам. И воздух звонок и прозрачен. Всасывается в глотку, как густое терпкое вино «Баракони», которое в свое время добродушные биджо выпускали под мудрым недремлющим оком своего полицай-генсека Шеварднадзе. Забыл вот только, как его зовут. Не то Гиви, не то Гоча. Ах да, Эдвард. Или Автандил. Но это неважно. Впрочем, бывший министр ин. дел вернулся в свою шашлычную вотчину полноправным боярином-демократом. А вот вина почему-то стали мерзкими. Фальшивыми. А воздух горный остался прежним. Плевать ему на то, кто им дышит. Президент, террорист или аферист. И то, слава богу. «Привал», - коротко командует Золпа.
Что ж, привал так привал. Располагаемся на пасторальной лужайке. Я разминаю затекшие ноги. С наслаждением раскуриваю сигарету. Моя спутница презрительно улыбается. Извлекает из рюкзака банку тушенки и пластмассовую бутылку «Фанты». Кидает мне. Ловлю довольно ловко. Рассматриваю коровью голову на банке.
- А свиной нету? А то нам, хохлам, без сала нельзя, как вам без намаза.
- Гяур, - злобно, сквозь зубы выцеживает воительница.
- Слушай, красавица, а где твой пионерский галстук, паранджа то есть? Или чадра? Ты все же гурия, а не валькирия.
Гюльчатай ты моя, Гюльчатай.
Оттого, что я с Запада, что ли,
Хоть не хан, не эмир и не бай,
Подарил бы тебе счастья море.
Но, увы, потеряли мы рай.
Золпа вскакивает. Как вспугнутая козочка. Только у этой парнокопытной морда тигрицы. Оскалена. А что? Ярость сделала слегка зачуханный анфас даже привлекательным. Этакая Сажи Умалатова на вахте памяти в своем прессовом цеху. В руке ее проклятый пульт. Направляет на меня. Как будто хочет включить видик. Видал я это кино. Э! Осторожней, девочка. А то твой Мадуй тебя на изнанку вывернет. Стихи не понравились? Так это Есенин. А он рязанский мулла, замученный большевиками. Да, женщины Востока шуток не понимают.
- Снимай штаны, неверная собака.
- Сейчас, ласточка, только не волнуйся.
- И трусы, живо.
Ее ноготь выбивает на панели пульта танец с саблями, в миллиметре от роковой кнопки.
- Да неудобно, ты все же дама.
- Ну, - она почти визжит.
Черт побери, эта истеричка ведь может в экстазе разнести меня на куски. ****ь. Терминатор в юбке. Не в юбке, конечно, а в пятнистых бриджах.
- На спину, руки за голову.
Вот же сука, но что же делать, подчиняюсь. Но только запомни, паскуда, эрекцию у меня вызвали не твои прелести, а обостренное чувство опасности. Ну что пялишься? Убедилась? Этот Восток – дело тонкое. А Запад – толстое и твердое. Юго-запад, точнее. А что касается неудаленной верхней плоти, то запомни: с этим делом спешить непотребно, так как назад не вернешь. Да, к тому же, если аллах делал нас по образу и подобию своему, то, прилепив к детородному органу этот кусок кожи, он, конечно, знал что делал. Если, конечно, не страдал с похмелья. Однако что это? Не упуская пульта из побелевшей руки, Золпа быстро и сноровисто при помощи руки своей второй ловко расстегивает и стаскивает бриджи. Ну что, ножки, конечно, не эталон, но вполне. Вполне. В женском белье я тоже толк знаю. Трусики кружевные, черные, сексуальные.
Вот и они брошены на бриджи. Убери пульт, дура, так бы и сказала. Я бы переспал с тобой без угрозы быть разнесенным на куски. Золпа величественной походкой подходит ко мне и оседлывает.
- Брось пульт, дура, - почти кричу я.
Однако амазонка не слышит мой хрип. Вытянув руку с пультом, она начала свою скачку. Сначала плавно, потом все быстрей. Не до сексу мне. Лишь бы эта сумасшедшая потаскуха в экстазе не нажала пуск.
- Джигит, настоящий джигит, а-а-а!
- Осторожней с кнопкой. Брось эту штуковину, ведь вместе к аллаху вознесемся.
- А-а-а! Ласкай меня, гяур! А-а-а! Не бойся! А-а-а!
Золпа заработала своим передком во все убыстряющемся темпе. Но мне было не до наслаждений и ласк. Перед глазами стоял разлетающийся на куски, как мыльный пузырь, Асланбек. А Золпа взвыла волчицей и втиснулась в меня всем своим телом.
- Сейчас я кончу, ласточка, брось эту штуковину.
- Давай, ну…
Похоже, девица вошла в экстаз, но пульт не бросила, еще судорожнее сцепила. Как хочешь, получай. Все же секс – великая сила. На пару секунд он даже прогнал страх за собственную шкуру. Получай, фашистка, гранату…
Я лежу бледный, усталый, пустой, как выпитый стакан. Тяжело дышу. В гробу я видал такую любовь. Пропитанная потом жилетка со взрывчаткой прилипла к телу. А Золпа, как ни в чем не бывало, быстро одевается. Она получила от меня все, что хотела, и, похоже, довольна. Нет, в басурманской вере есть все же здравое зерно. Этих дочерей Востока действительно необходимо держать в гареме под паранджой. Вырвавшись на свободу, они превращаются в бешеных кошек. Я чуть инфаркт не схлопотал. С другой стороны, если разобраться философски, то смерть в любовном экстазе – самое оптимальное. Только бы подгадать, чтобы жизнь кончилась в момент оргазма. Об этом стоит поразмыслить на досуге.
Золпа, паскуда, криво ухмыляясь, опять что-то манипулирует с пультом. Присматриваюсь. Вот сучка. Ловко же она меня купила. Когда же это она успела вытащить батарейки из моего электронного поводка. Впрочем, это уже неважно. Две пальчиковые батарейки вогнаны в пульт. Он опять превратился в косу смерти. Ловко-то как! А мне – урок. Век живи – век учись. Век… И дольше века длится час… Соития. О, бытие! О, женщины! Коварство – ваше имя. Но в моей роли тоже есть преимущества. А что за роль-то? Роль битого червового валета. Изнасилованного, точнее.
9
Прошло еще двое суток. Наконец-то чисто физиологически я чувствую себя полноценным существом. Это потому, что жилет с меня снят. Эйфория махает крыльями бабочкиными в моем сознании, которому за эту неделю грех стать незакаленным. Первое время было даже такое ощущение, что от пули могу увернуться. Знаю, знаю, оно обманчиво. А все почему? Мне действительно отсюда некуда деться. Лагерь Мадуя образован образцово. В расщелине. Под навесом скалы. Три десятка сборных домиков защитно-пятнистого цвета. Колючая проволока. Вышки. Система укрепленных пунктов, на подходах ко всем тропкам – до зубов вооруженные посты. Бандитов в лагере – человек сто. Все обученные и прекрасно экипированные. Пульты управления начинены электроникой. Работает полевая электростанция. Запасы горючего тоже, судя по всему, обширны. Помимо стрелкового оружия своими глазами видел минометы, зенитно-ракетный комплекс. Несколько раз мой слух улавливал арабскую речь. Язык этот мне знаком. Судя по всему, здешний боевой порядок контролируют саудовские инструкторы.
Попались мне, одетые в черную форму, явно не чеченцы. Эмблема на груди над кармашком – не оскаленный серебряный волчара, а бронзовый хохлятский трезубец. Ясно. Бендеры. Зоопарк еще тот. Мне отведена довольно чистая комната. Обстановка: кровать, стол, стул. Портрет Дудаева на стене. Под ним фотография воющего на луну волка. На столе Коран. Свеженапечатанный. И почему-то на русском. В сортир хожу без конвоя. Еще в Аравии приучился обходиться без туалетной бумаги. Водой. Кормили прилично. Шулюмом из парной баранины. Каждый вечер чабаны пригоняют на прокорм воинству голов тридцать. Их режут на центральной площади, развернув головами на юг. В сторону Мекки. Я предоставлен сам себе. Меня никто не трогает. Со мной никто не разговаривает. Однако неусыпное наблюдение за собой я чувствую. Насколько я понял, Мадуя в лагере нет. Очевидно, отправился на свой разбойничий промысел. Или в Грозный, на встречу с верховным атаманом Мосхадовым. С ним у Мадуя отношения, как я понял, напряжены. Тлеет тихая негасимая вражда. Что-то не поделили. Впрочем, понятно что. Однако насчет меня, судя по всему, отданы четкие распоряжения. Золпу с того момента, как она сдала мою персону гуронскому патрулю, я больше не видел. Лежу вот на кровати. Медитирую. Жду решения своей участи. Анализ предстоящих событий невозможен. Нет полноты информации. Анализ же прошедших – бессмыслен. Так как вряд ли они могут воздействовать на теперешний момент. Я умею контролировать свою психику и отключаться от всего второстепенного. Главное что? В этой горной берлоге я не доступен для киллеров Синдиката. Урбаном же, судя по всему, уже лакомятся рыбы. И все же свербит мыслишка: как они меня находят? Мое дальнейшее существование напрямую зависит от решения этой загадки. Ибо я отнюдь не собираюсь коротать свои дни в этом бандитском логове. Да и не дадут их скоротать. Решить необходимо следующий вопрос. Вопросы, точнее.
Первое. Откуда моя личность известна этому пресловутому Измаилу?
И второе. Зачем я ему нужен?
Насчет первого – тайна. Надеюсь, пока тайна. А вот второе, вытекающее из первого, можно вычислить, в общих чертах по крайности. Если… Если Мадуй осведомлен о моих повадках и способностях, то… Ха! Ясно. Ясненько, почему я обменян на лоханувшегося гэбэшного генерала. Почему он, бандит, отказался от двух миллионов долларов. Хочет на мне заработать больше. И, судя по ставкам в этой партии, много больше. Ох, чую я, придется мне еще пощеголять в этой смертоносной манишке… Вот что интересно, все охотники за моей шкурой считают своих соперников моими соратниками. И у них есть для этого логические основания. А у меня есть реальный шанс проскользнуть между адовыми жерновами. Я один. Совершенно один. Кроме как на себя полагаться не на кого. А значит, как это ни парадоксально звучит, все зависит от меня. Только от меня.
За окном раздается заунывное завывание муэддина. Картина, конечно, сюрреалистическая. В качестве минарета используется пулеметная вышка. А откормленные, выдрессированные моджахеды, на которых клейма ставить негде, ласково откладывают в сторону свои смертоносные железяки и отбивают поклоны, восхваляя мудрость и милосердие аллаха. Как это там у покойного Бродского?
Заунывное пение славянина.
Азия. Мороженая, но живая,
Лежит человеческая свинина
На полу караван-сарая.
Это почти про меня. Правда, я не совсем славянин и совсем не отмороженный. Вместо славянина заунывно поет муэддин. Принять ислам, что ли? Может, пить брошу. Да, стакан очищенной водки сейчас бы не помешал. Чтобы лучше сосредоточиться. Интересно, у бендеров есть запас горилки? Так ведь не пойдешь, не попросишь. А вообще, конечно же, любое религиозное мракобесие есть фарс и ханжество. Вон, тем же хохлам, наверное, прощается любовь к салу за их ненависть к москалям. Братья славяне, трах их в зад. Бог есть любовь. Нет бога, кроме аллаха. Нет бога, кроме любви. И опять вспоминается Оксана. Надеюсь, этот глупый поступок сократит пребывание моей души в геенне огненной на пару веков. Если выберусь, найду тебя. Как-нибудь. Где-нибудь. Когда-нибудь. Но обязательно. А вообще, странны сплетения судеб человеческих.
Завывание муэддина действует мне на нервы. Включаю приемник. Верчу ручки настройки. Говорит радио «Свобода». Новости. Что ж, послушаем. Тем паче что дальше – джазовая программа. Диктор, отрабатывая жидкие баксы штатовских налогоплательщиков, бойко перечисляет события, происшедшие на нашем шарике. Персов тряхнуло. В Чечне опять журналистов каких-то в залог взяли. Не будущего ли моего босса Мадуя лап это дело? Журналюги вроде маститые. Из НТВ. Спрос рождает предложения. Ельцин заявил, что не ндравится ему это НАТО. Падла. Мне бы его заботы. Мэр Владивостока заявил, что все чиновники мэрии будут пересажены с «Ниссанов» на «Рено», мол, Приморье – часть России, а Россия – часть Европы. И негоже русским людям на азиатских машинах раскатывать. А с братской Францией у нас добрые отношения. Но что это? Вскакиваю с кровати и увеличиваю громкость. В Каире неизвестными убиты трое русских туристов. Уроженцев Ростова. Трупы найдены сегодня. Убиты несколько дней назад. Клюнуло. Быстро. Быстрехонько же в ОВИРе бандитам Горностая состряпали проездные документы. Да, покойный Горностай явно затевал со мной двойную игру. Что там диктор лопочет? Что подозрения полиции падают на исламских фундаменталистов. Какие там фундаменталисты! Рецидивисты! Значит, правильно я все просчитал. В Каире меня ждали. А если так… То… То у этих шоп-туристов вполне могли выпытать мое местоположение, перед тем как отправить их к праотцам. Тогда. Тогда получается, что Асланбек с Золпой прибыли по мою душу на болотное ранчо чуть раньше, чем Урбан с сотоварищами. А если это, опять же, так… то… то они вполне могли бы застать друга моего Семена Курбаши кое-чего рассказать ... И ... если это так, то он труп. И Урбан труп. Замечательно. Вот что интересно. Попытался ли он спасти свою голову тем, что предложил Урбану его кровный миллион за голову мою. А то, что ему, Семену, развязали язык, у меня сомнений никаких. Люди Синдиката взяли бы интервью и у вяленой мумии Ильича. Прекрасно и то, что, одолжив, опять же, у павшего смертью храбрых Асланбека спутниковый телефон, Курбаши помимо рапорта об удачном начале операции «Обмен», сообщил своим гэбэшным хозяевам и о Сарданапале. По логике выходит так. Хотя пока это только предположение. Семен хитер и живуч. И мог вывернуться. Удалось же Урбану выскользнуть из купе поезда. Как? Можно только догадываться. Как он на меня в поезде вышел – тоже вопрос вопросов. И все же вероятность того, что моя деньга набирает жир в камере хранения, довольно велика. А это значит, что, если удастся вырваться из лап чеченцев, то у меня есть капитал. Правда, за ним придется мотать в Ростов. Где мое появление, если будет оно замечено, вызовет живейшие эмоции и у бандитских кланов Горностая и Калигулы, и у МВД, и у ФСБ, и у Интерпола. И чеченцы, надо полагать, по моему следу своих волколаков спустят. Рискованно. Дьявольски рискованно. Не менее рискованно, чем поездка в Каир. И чеченцы ведь тоже звери неугомонные и жестокие. Взять ту же сластолюбивую сучку Золпу. При переходе грузино-чеченской границы мы напоролись на пограничный наряд. Трое вооруженных автоматами натасканных парней и злющая овчарка мяукнуть не успели, как были расстреляны этой облезшей тигрицей из своего страшного «Стечкина». Ни «Стой» крикнуть не успели, ни «Руки вверх!». Собака получила пулю уже в прыжке. Прямо в разверзшуюся зубастую пасть. А из наших коротких бесед во время путешествия от побережья до волчьего логова я сделал вывод, что эта воинственная пассия Пророка принимала участие во многих кровавых шкодах чеченских головорезов на территории свободной России. Вторые сутки наблюдая за хищными повадками этих окостеневших в непрерывном кровавом трансе боевиков, я лишний раз убеждаюсь в преступности кремлевских правителей, бросивших тысячи необученных пацанов в кровавую человеческую мясорубку. И глупости этих же правителей. Природной их тупости и ханжеству – они ведь ведут с ними какие-то переговоры, о чем-то торгуются. Господи! И аллах, и Христос. Да даже если Ичкерию трижды объявить независимой, а казаков приграничных поголовно обратить в ислам, никогда эти кровоядные бандиты не станут к фрезерным станкам или за штурвал комбайна. И даже если чисто гипотетически допустить, что эту братию отловят и лет пятнадцать прогноят в местах не столь отдаленных, то первое, что сделают эти хлопцы, выйдя из ворот зоны, - это ограбят первый же магазин или нападут на инкассаторов.
Бойцы они, конечно же, крутые, по крайней мере внешне. Но ведь, если разобраться, ведь и эсэсовские дивизии были несравнимы с замурзанной Красной армией. Но к черту все эти проблемы. Пусть вся эта братия перегрызет друг другу свои луженые глотки. Лишь бы мне выскользнуть. Я хочу жить. И буду жить. И мне не будет мучительно больно за годы, прожитые в нищете. Тем более скоро развязка. Дверь без стука открывается, на пороге – мордастая, бородатая образина с зеленой повязкой на лбу.
- Пайдом, гяур. Прибыл камандущий. Он ждот теба. Живэй.
Живее так живее. Живее всех живых.
10
В командирской палатке накрыт шикарный стол. Блюда с пловом. Ваза, наполненная оранжерейными иранскими фруктами. На стенах – шикарные ковры. Старинные клинки в чеканных серебряных ножнах. В общем, весь азиатский антураж потомков имама Гази Магомета, наследников, так сказать, дела Ленина, Дудаева и Шамиля. Только вот участь последнего им не грозит. Вряд ли кого-нибудь в будущем ждет сытая ссылка в Калуге. За новостями я слежу постольку поскольку, однако не нужно обладать глубоким аналитическим умом, дабы предвидеть конец этих полевых командиров. Перерезанная глотка. Как у явно зажившегося уголовника Руслана Лабазанова. Во время дележа награбленного добра. Кстати, этого бывшего начальника дудаевских преторианцев я знал лично. Когда по пустяковому поводу коммунистическим режимом был на пару недель посажен в краснодарский СИЗО… Или, как самого Дудаева, пристрелят, когда зарвется, заговорится или попросту превратится в ненужную пешку, перекрывающую центральную диагональ на игровой доске. Напротив меня - святая троица. Сам Мадуев – в центре. Он примерно моих лет. Прикид – опереточный. Чем-то, несмотря на суровую звериность выражения лица, напоминает артиста Водяного в роли Попандопуло. Шикарная дворницкая борода.
Черные очки-капельки на пол-лица. Лихо заломленный краповый берет. На новеньком, с иголочки, английском френче блестящие побрякушки. Не то значки, не то ордена. Ладная фигура опоясана ремнями портупеи. На груди – бинокль. На бедре – кобура. На холеных наманикюренных пальцах – перстни с сапфирами и рубинами. Мой наметанный взгляд позволяет сделать вывод, что камешки не поддельные. А на морде – похабная самодовольная улыбка. Видно, на него самого или на его имиджмейкеров произвел впечатление увиденный в детстве фильм «Белое солнце пустыни». Этакий новый черный Абдулла, вождь команчей-душманов. Правда, вместо маузера, его пальцы барабанят по миниатюрному десантному АКМэСу. Слева безошибочно определяю араба-инструктора. На голову намотан клетчатый платок. Тоже серый английский френч, портупея, на хищном клюве – трапециевидные черные очки. Кого он мне напоминает? Ну точно, вылитый Ящер Арафат в молодости. Золотое кольцо в ухе придает сходство с пиратским капитаном бербером. Наверное, такой же выродок пленил в свое время дона Сервантеса.
Кстати, грузины когда-то сняли неплохую, правда, нудно многосерийную версию «Дон Кихота». И вот что любопытно: главную роль играл там… О, извивы судьбы! Конечно, эти выродки ни кино, ни тем паче книги не читали. Я, кстати, тоже этого Дона Кихота терпеть не могу. Жалостливо как-то на сердце становится. Я слишком материалист, чтобы вникать в мотивации поступков сумасшедшего идальго. Потому щемит все каждый раз. Хочется остановить этого придурка, сказать ему: куда ты прешь, это же ветряная мельница. Или: это не Дульсинея, это – балованная шлюха. Впрочем, в данном случае отвлечения смерти подобны.
А справа, в черной униформе и тоже в ремнях, грузно набычился бендера – доблестный союзник гуронов. Глазки поросячьи, жует обвислый ус. Глядит исподлобья. Череп брит. На сморщенный гармошкой лоб спадает подобие запорожского оселедца.
Хохол и подал голос.
- И ось на цэ сученя мы зминялы гэнэрала Пивня. Нэ розумию, Измаил, на що? Скильки карбованьцив американьских отгрэсты можливо булы. Мои хлопци биз заробитка тритий мисяц роблють.
- А у меня на него свои планы есть. Дальние планы. В общем, совещание закончено. На фрукта вы взглянули. Теперь мы с этим другом должны поговорить тет-а-тет.
- Ось так. Як москалям кишку висвобождать, так хлопци, давай, Гриць, рятуй. Браты уси. А як до грошей доходыты… Джафарка-то кошт регулярно имеет, а мои хлопци… А як поезд брать, так Гриць…
- Слушай, Гриць, ты тоже процент имеешь, и не меньший, а язык прекрати ломать, говори по-русски. А что касается Джафара, то…
- Джафар, Джафар… - бендера надкусил яблоко, повертел его в руках, положил. Выбрал еще одно, краснобокое. Начал горестно грызть. Забрызганными пахучим соком губами прошлепал, уже не кривляясь: - Дел исламских ваших нам не понять. Вертитесь как хотите. А мне с хлопцами расчет подготовь, и за мертвяков компенсацию. Москалей мы на Кубань отогнали, а поезда и на баткивщине брать можно. Там они жирнее.
Встал. Отряхнулся. Вышел. На пороге обернулся и зло и холодно бросил:
- Готовь расчет. Измаил. Ты нам 920 тысяч должен.
Араб что-то каркнул. Я-то понял, что, а вот Гриць, видимо, не понял басурманский выговор. Впрочем, Джафар говорил по-английски. Мадуев, криво ухмыляясь, перевел.
- Джафар напоминает, чтобы лишние боеприпасы и оружие сдали. Нам еще воевать.
- Хорошо, казну готовь. А железками подавитесь.
Подленько улыбаясь, следом удалился и Джафар.
- Ну, садись, гость дорогой, - Измаил, скрипя ремнями, налил мне в стакан кока-колы. – Угощайся. Может, коньячку?
Я скромно кивнул. Душман достал из-под стола армейскую флягу, разлил коньяк по пиалам.
- Джафар не одобряет. Но… Юность из жизни не выкинешь. К тому же аллах велик и милостив. За победами нашими великими над гяурами да простит грехи наши. Будем.
Выпили. Коньяк хорош. По-моему, «Вайнах» КВВК. Я слышал, в Грозном во время штурма винзавод разбомбили. Похоже, запасы оттуда.
- Как ты понимаешь, Юлий Августович, попал сюда ты неслучайно. Я знаю, ты лучший в мире игрок. Я тоже игрок. Ты – моя ставка. Как ты слышал из обрывка разговора, да и знаешь, наверное, у меня на тебя виды. И виды крупные. Люди мы деловые и разумные. Обстановка в республике сложная и напряженная. Слушай мое предложение. Оно тебя должно заинтересовать. У меня есть десять миллионов баксов. Мне нужен миллиард. Ты мне его добудешь. Все, что сверху – твое.
- Нет проблем, - я вылавливаю из плова на блюде кусок баранины. – У меня в Лондоне есть хороший знакомый. Ксероксами торгует. Если с ним договориться, то добротную машину уступит со значительной скидкой. А бумагу – за полцены.
Несколько секунд Мадуй переваривает мой ответ. Его рыло искривляет гримаса ярости. Пушистая борода трясется.
- Издеваешься, собака, - капли его бешеной слюны падают мне на щеку. Резким, безжалостным движением бьет меня в скулу, правую.
Вот оно, хваленое гостеприимство. Я чуть не подавился мясом. Он сделал примиряющий жест.
- Прости, брат, погорячился.
Я чуть было не ляпнул: «Тамбовский волк тебе брат!» Что было бы неверно. Своими братанами он искренне считает волков местных, кавказских. Опять по-хозяйски плеснул в пиалы коньячку. Щелчком сбил с плеча невидимую пылинку. Любовно протер на груди свои значки-ордена. Я про себя ухмыльнулся. Рядом с многоконечной звездой чеченской доблести был присобачен знак-капелька парашютиста-разрядника и университетский ромбик, а также красный пятигранник «Воин-спортсмен I разряда».
Судя по всему, в душе воителя бродят, как призрак по Европе, комплексы неполноценности. Свою манию величия он оценил в миллиард долларов. Интересно, когда у него проснулся подобный аппетит? Уж не на заседаниях ли в райкоме, когда он допытывался у пионеров-переростков, сколько орденов у комсомола перед тем, как принять юношей в передовые ряды. Вряд ли тогда. Пределом его мечтаний был пост директора нефтебазы или автосервиса, а, судя по любви к милитаристским причиндалам, начальника ГАИ района.
Однако все меняется. Теперь он претендует, мечтает о сумме, за которую вполне возможно купить какой-нибудь Берег Слоновой Кости. Или Верхнюю Вольту. С потрохами. Да, аппетит приходит во время еды. А жрет эта зверюга волчиная, судя по всему, человечину. Я выпиваю коньяк, чтобы дезинфицировать разбитую губу. И говорю спокойно, так как знаю – этой твари я еще нужен. Причем живой и невредимый.
- Так-то так, возможно, я игрок не из последних. Но ты, Исмаил, не владеешь обстановкой. Если совершить круиз по всем казино планеты, таких денег не собрать. Даже десятой, сотой части. И не потому, что там не вертятся такие средства. Объяснить почему? Возможно, там крутятся такие суммы, но казино играет по правилам только до определенного предела. А он – мизерный в сравнении с твоими запросами. С моими, кстати, тоже.
- Если ты, уважаемый Юлий, скажешь, что ничего не слышал о лондонском клубе «Золотой Джокер», то мне действительно придется пожалеть, что упустил хороший выкуп с генерала Пивня. И тогда … После войны с русскими захватчиками мое сердце выжжено. Но даже там, пожалуй я бы нашел немного жалости по поводу твоей участи.
Мадуй искоса взглянул на меня. Хитро так.
Вот это да! Чего-чего, а вот этого я не ждал от вождя басмачей. А губа у него и правда не дура. «Золотой Джокер»! Сверхэлитное сборище фанатов игры. Сообщество, закрытое для внешнего мира. В калашный ряд со свиным рылом сунуться – это совсем не то, что туда. И дело даже не в том, что вступительный взнос в этот кагал составляет шестизначную цифру. Имея деньгу на порядок выше, туда так просто не попадешь. Нужна рекомендация. От кого – ума не приложу. Там собираются сильные мира сего. Действительно сильные. И удовлетворяют свою страсть к игре. Иногда выставляют своих игроков, как жеребцов на дерби. А там ведь действительно можно выиграть и миллиард, и больше. А что? Это заманчиво. Это, пожалуй, по мне. Есть, правда, две закорючки. Как туда попасть. И как потом оттуда выбраться. Я с уважением смотрю на рябую морду Мадуя. Мое лицо отражается в зеркальной поверхности его очков. Да, осунулся я за последнюю неделю. И тут меня озарила вспышка-гипотеза: а не от одного ли из членов «Золотого Джокера» поступил в Черный Синдикат заказ на мою голову?
Я достаточно наследил и в Европе, и в Америке… И… И если допустить, что кто-то из них решит меня нанять, чтобы… то… то…
Это ведь вполне реально могло произойти.
…Точнее, уже произошло … А Мадуй действительно игрок. Но как этот горный гурон узнал о моем существовании? Тайна. Пока тайна.
У меня зачесались ладони. А ведь действительно, имея средства Мадуя, можно, конечно, попасть за игровой стол «Золотого Джокера», выиграть миллиард. И даже больше. Чуть-чуть больше. Дюжины миллионов мне вполне хватит, чтобы завязать. Начать новую жизнь. Купить дачку на берегу Женевского озера. И спокойно жить. Писать стихи, книжки. Выписать себе Оксану. Раз в год выбираться куда-нибудь в Гималаи или на сафари на носорогов … Это вариант. Но … Слишком много «но»…
Как бы читая мои мысли, криво усмехаясь, Исмаил достал из полевой сумки запечатанный в пластик пергамент. Разговорную арабскую речь я понимаю. А вот чистописание – пустыня Руб-Эль Хали. Есть и перевод на английский. Так-так. Наследный принц Хошемитского королевства Фейсал-ибн-Дауд… лорду сэру Генри Мак-Баксу… рекомендует… поручается… советует… Удовольствие достойное славных традиций… благородные намерения… непревзойденный талант… полное инкогнито… Ба! Да это же рекомендация в «Золотой Джокер»! Как добыл Мадуй этот документ, в общем понятно. Не понятно другое: как он добыл меня.
И самое главное, есть большая вероятность того, что, раздобыв миллиард, хитрый Исмаил может и полениться перерезать мне глотку за какие-то там десять-двенадцать миллионов.
Чтобы выиграть пару минут на аналитические размышления, задаю идиотский ритуальный вопрос:
- А зачем тебе так много денег, Исмаил?
Он вполне обоснованно посмотрел на меня с презрением. Оно и понятно: разве денег может быть много? Но, принимая правила игры, поясняет:
- Масхадов продался Ельцину. А для меня джихад с Россией продолжается. И будет продолжаться до полной победы Ислама во всем мире.
Ну да. Нечто похожее ты, наверное, жужжал на ухо хошемитского принца в Мекке. Куда, конечно же, не раз ездил поклониться святыням. Конечно, твоей шайке надо платить. И кормить волчар. Иначе тебя самого загрызут. Но вряд ли ты, дружок, мечтаешь продолжить свой маленький джихад. В крошечной нищей Чечне полевых командиров развелось, как скорпионов в банке. Плох тот коммунист, который не мечтает стать нефтяным шейхом. Я тебя понимаю. Вообще-то Мадуй не дурак, если, конечно, сам придумал эту комбинацию.
- А если я не соглашусь?
- Но ведь ты уже согласился. По глазам вижу. Умные глаза.
- А как ты узнал обо мне?
- Как? Скажу… Потом ....
- Это мое условие. Одно из условий.
- Ты мне ставишь условия? Мне?! Ты?!
- Я. Тебе. Скажу честно, твое предложение меня заинтересовало. Я приму его. Только в Лондон поеду без вашего жилета. От него чесотка ничинается. Это второе условие.
Мадуй пронзительно смотрит мне в глаза. Как будто пытается прочесть мысли мои. Зря стараешься.
- Хорошо. Но с тобой поедут люди, на которых эти жилеты будут надеты, и они себя не пожалеют. Учти. - За тебя я отпустил генерала Пивня, а он располагал списками агентов ФСБ в окружении нашего любимого президента. И тайны этой я выпытывать не стал. Она стоит дешевле.
Мадуй закусил губу. Он понял, что сказал лишнее. Несмотря на все заслуги во время войны президент Масхадов размажет его по стенке за финт с гэбэшником. Эти люди такого не прощают. Не сейчас, возможно, но… Рано или поздно. Скорее всего, не слишком поздно. Так что Исмаил тоже в цейтноте. И я ему нужен как воздух. И деньги эти бешеные нужны, чтобы унести ноги с исторической родины и, подобно Борману или Мюллеру, затаиться где-нибудь в Марокко, окруженному любящими гуриями и преданными мюридами.
- А по поводу первого условия?
- Первого?.. Потом. Вечером. После экзекуции. Тогда же и обсудим детали нашего соглашения.
- Вопрос можно?
- Валяй.
- А ты хохлам действительно отдашь почти миллион? Он бы мне в Лондоне действительно пригодился.
Показалось, что глаза Мадуя за стеклами очков вспыхнули синим пламенем.
- Я честный человек. Если обещал – заплачу. А вечером праздник. Рейд был тяжелый, поезда обнищали. А за репортеров платить не шибко торопятся. Теперь ты – мой гость. До вечера. Аллах акбар!
- Воистину акбар.
Мадуй было дернулся, затем криво усмехнулся.
- Ты, Юлий Августович, особо не богохульствуй. Народ вокруг горячий, фанатичный. Верующий. Может так случиться, что я и помочь не успею.
Он по-байски хлопнул в ладоши. В помещение вошел бородатый боевик с лицом сытого минотавра.
- Джабраил, - в голосе Мадуя вибрируют повелительные нотки. – За этого человека отвечаешь головой. Он мой гость и друг народа Ичкерии.
Ну вот, то никого, а то целый народ в друзьях. Подождем. Вскоре кое-что, если не многое, должно определиться.
6
Звери - они везде звери. Что в Африке, что в зоопарке.
Большая часть воинства собралась на центральной площади лагеря-аула. При свете костров и мутного электричества казнили захваченного во время набега летчика. Или вертолетчика. После пламенной речи Мадуева о зверствах гяурских бомбардировщиков дюжие душманы распинали на стенке домика белобрысого паренька лет двадцати пяти. Он дико кричал. Просил. Умолял. На всю жизнь у меня в ушах останется стоять этот голос. И треск костей, ломаемых железнодорожными костылями. Именно их душманы использовали вместо гвоздей. Потом, опьяненные кровью и людскими страданиями, моджахеды закружились в групповом хороводе по кругу. Это танец вроде летки-енки, только под воинствующий аккомпанемент барабанов. Потом многие тыкали в застывшее тело армейские штык-ножи и слизывали свежую кровь. Если бы на этот гадюшник сбросили маленькую нейтронную бомбу, то это вряд ли бы меня расстроило. Разумеется, после того, как я покину эти гостеприимные места на достаточное расстояние.
Тем временем начался второй акт действа. Прощание с братьями по оружию. Бендеры, принявшие самое активное участие в казни москаля - ельцинского сокола, под одобрительный гул обкуренных душманов получили по тугой пачке долларов. Мой наметанный глаз определил: тысяч по двадцать на рыло. Их было четырнадцать человек. Где остальные? Надо полагать, в кейсе у сыто жмурившегося куренного Грицая. Прижимая к груди этот самый чемоданчик, Грицай проникновенно произнес пламенную речь о проклятых ублюдках-москалях, врагах всех честных православных и мусульман. С радостью согласился вместе со своим подразделением сфотографироваться на фоне замученного летчика. Бендеры, видать, уже лизнули где-то горилки и были в прекрасно расположении духа. Они, любовно пощупывая распухшие карманы, расположились живописной группой под распятым. Их осветили прожекторы. И вместо фотографирования расстреляли из крупнокалиберного пулемета. Пока преданные мюриды вытаскивали из карманов пачки только что пересчитанных купюр, и добивали ножами слишком живучих, Мадуй толково объяснил слегка оторопевшим соратникам причину этого поступка. Суть заключалась в следующем: за былые заслуги с хохлами рассчитались сполна. А за то, что они решили дезертировать в трудный для республики момент, с ними поступили по законам военного времени. И вообще, сколько гяура бараниной ни корми, он все равно на свинину смотрит.
Что касается денег - они бывшим союзникам явно ни к чему, и поступят в армейскую казну. Свою банду, правда, не без основания, Исмаил именовал армией. Точнее, народно-освободительной армией народа Ичкерии имени Тамерлана. Так закончился этот вечер.
7
Я - в Лондоне. Аэропорт Хитроу. Пока стою в очереди на таможенный контроль, есть время привести в порядок свои заметки. Тем паче приводить есть чего. Конечно, память у меня фотографическая, но уж слишком насыщены событиями эти карты. Ведь они все, кроме туза пикового, исписаны мыслями. Но... А, черт побери. На досуге в пресловутой вилле на берегу Женевского озера ведь будет чем заняться. Если все это записать и литературно обработать, получится ведь чтиво не хуже, чем какого-нибудь Чейза. А это, пожалуй, идея. Только... Только если будет полная уверенность в том, что подавляющее число действующих лиц, за редким исключением, понятно каким, успокоится навечно. А то ведь эта публика беспокойная. Вспыльчивая. Обидчивая. Если что не понравится, и со дна этого самого Женевского озера достанут. Но до залегания на дно мне пока далеко. Не с чем туда залегать. Это я сейчас спокоен. А когда тогда, в тот кошмарный вечер, вошел в покои Исмаила Мадуева для завершающей аудиенции, там меня ждал сюрприз. Сюрприз, многое прояснивший. Не все, но многое. Помещение было то же. Точнее, все в нем осталось без изменений. Разве что на сервированном столе вместо плова - дымящийся шашлык, приправленный чесноком и свежей зеленью. Мадуй так же сверкал своими значками и черными очками. Так же сидел, перебирая четки, Джафар-инструктор, уткнувши свой клюв в воротник. А вот вид еще одного субъекта, сидевшего рядом с Мадуевым и рвавшего зубами горячее мясо, вверг меня в шок. Уж кого-кого, а его я здесь увидеть не ожидал. Это мужчина моего возраста с абсолютно седым ежиком волос и глубоким шрамом, пересекавшим высокий гладкий лоб. Он, шрам, начинался у правой брови и заканчивался на левом виске. Человек отложил шампур и взглянул на меня. Губы его блестели от бараньего жира, а глаза показались мне тогда выточенными из блестящего камня. В них не было жизни. Это были глаза терминатора. И все же я, конечно, узнал его. Передо мною сидел Федор. Тот самый доктор-хирург, который подарил мне мое чудесное зрение, который знал обо мне если не все, то слишком много.
Мой друг. Бывший друг. Которого, если честно, никогда больше не надеялся увидеть. Так как в свое время, шесть лет назад, правда, в силу неотвратимых сложившихся обстоятельств, я его предал. Предал подло и безжалостно. Как он выжил? Как оказался в пылающей Ичкерии? Как попал к Мадуеву? Что делает здесь? На все эти вопросы, в принципе, можно найти ответы. Но это не так уж важно. Хотя, конечно... Конечно же, важно. Но выяснилось другое, не менее главное. Стало ясно. Все стало на свои места. Вот откуда Мадуй узнал о моем существовании. Да и идея, каким способом раздобыть миллиард, родилась там же. В той же голове.
Господи, а ставки-то растут. Проклятый Калигула требовал миллион, однако он имел весьма смутное представление о моих способностях. А ведь это наш давний с Федей проект. Еще когда мы нищенствовали на заре перестройки и благодаря извивам горбачевской политики пили самогон из томатной пасты, мечтали о... Вот оно как получилось.
Интеллект Федора сравним с моим. Только вот руки его могут не только склеру штопать или в мозгах ковыряться, а еще и глотку перерезать не дрогнув. В свое время Федор несколько лет провел в горах Афганистана. Был в плену в Пешаваре. Но это отдельная история. В этом человеке сочеталась масса качеств. Среди которых, многочисленные нестандартные таланты смешивались с явными преступными наклонностями и довольно причудливыми моральными принципами. Попытка создать человека, соответствующего его представлениям об идеале при помощи химии и скальпеля, стала для него навязчивой идеей. Мне в те уже далекие годы все его заумные разглагольствования казались шизофренией. Или, в лучшем случае, нервным расстройством, вызванным неуемным потреблением научной фантастики. Однако же сейчас, в принципе, стала реальной и возможность клонирования существ с высшей нервной системой. Проблемы изменения пола давно уже перешли из области медицинской в область психологии. Да много чего еще. Кстати, мои глаза, прооперированные в стандартной клинике, тоже с точки зрения еще десятилетней давности чудо. Все упирается в средства. А судя по всему, Федор - в доле с Мадуем. Чем он занимался все эти годы? Куда он теперь? как ему удалось вырваться из той ямы, в которую он попал из-за моей ненамеренной подлости?
- Ну, здравствуй, Юлий Августович. Я, как видишь, тоже здравствую, независимо от твоих пожеланий.
- Я рад тебя видеть. Поверь мне, рад. Хотя удивлен, что ты сейчас с...
- Договаривай-договаривай. Исмаил не обидится. Аллах прощать учит. С духами, имеешь в виду? Так ведь я же не наивный шизофреник. А душманы тоже ведь разные. Ты, к примеру, легиона душманов стоишь. Но дело не в тебе.
Беседа наша застольная продолжалась до утра. Исмаил изредка вставлял ленивые фразы, шмыгая умными глазами. Да ... Федор - страшный человек. Страшный и... И - великий. Как джин в бутылке. И пробка, похоже, скоро откроется. Джин без повелителя и на воле - вещь ужасная. А может быть, то, что мы называем дьяволом, вселилось в него? Не знаю.
Однако разговор тот наш я, пожалуй, не доверю бумаге... Даже иллюзорный... Даже в моем мозгу. Когда я осознал сказанное, впервые за долгие годы животный ужас сковал мою волю, мое сознание. Я не хочу повторения этих ощущений. Я умею концентрироваться. На конкретной цели. На конкретной задаче. А она узка, как лезвие кавказского кинжала. Передо мной - широкая спина Джабраила. Морда его брита. А волосы осветлены перекисью. Этакий истинный ариец. Как это ни странно, он знает английский. И не хуже меня. А позади скромно потупилась Золпа. В европейском наряде поверх смертоносного жилета она выглядит даже сексапильной. Весьма.
- Цель вашего визита в Соединенное королевство?
Это ко мне. Таможенник.
- Отдых. Туризм.
Отвечаю, хоть и сквозь зубы, но с улыбкой.
Эх!.. Во все дырки и такой отдых, и туризм туда же!
Мы остановились в особняке на Пальмерстон-стрит, приобретенном еще агентами покойного Дудаева на деньги, полученные за экспорт нефти. Его первые владельцы, полномочные представители ичкерийского генерал-президента, были застрелены в результате какой-то гангстерской разборки. Так как запутались в денежных махинациях. Или же продали одну и ту же партию оружия в Карабах и Азербайджан одновременно. Лондонский «шотландский» двор безуспешно пытался распутать эту одну из первых тайн нового двора московского. В итоге владельцев шикарного здания в викторианском стиле оставили в покое.
Тем более они благоразумно избегали дальнейших скандалов. Владельцем же являлась группировка моего нового партнера Мадуева, которому лондонская недвижимость досталась в качестве наследства уничтоженного гэбэ строптивого повелителя ичкерийских гор.
Вообще-то, если честно, меня поразило, как налажена делопроизводственно-организационная машина мадуевской группировки. Молниеносно неведомо где были состряпаны идеальные паспорта. Даже без напряжения фантазии я не могу представить, как можно так быстро и четко, а главное, заочно оформить визы. На фоне этого вполне буднично выглядит и добыча билетов, и сравнительно мирный перелет в Москву из Грозного. И абсолютное равнодушие к нашим особам чиновников, таможенников, пограничников. То, что я нахожусь в международном розыске, это понятно. Я - зверек осмотрительный и аккуратный. Чтобы придать неузнаваемость моему фейсу, мне не требуется особого грима. Достаточно актерских способностей. И уверенности в том, что отпечатки, которые оставляют мои пальчики, пересчитывая пачки банкнот, не числятся ни в одной картотеке. Другое дело - Золпа и Джабраил. Насколько я понял, эти индивиды числятся в федеральном розыске за участие в рейдах и терактах. Однако они вели себя спокойно. Хотя и тихо. Встреча с Москвой вызвала у меня чувство брезгливости. Город-обезьяна. Им можно умиляться только с обратной стороны клетки. Но я-то большую часть жизни провел за одной решеткой. Чтобы считаться приматом, достаточно научиться нажимать кнопку и получать банан. Но этого мало, чтобы претендовать на равные права с лаборантом в белом халате. Не говоря уже о полусумасшедшем профессоре, ставящем эти опыты. Слава Богу, общение со столицей ограничилось несколькими часами. Большая часть из которых происходила в ресторане «Пекин», где я, наконец-то, обпился столичной водкой с трепангами и маньчжурской уткой.
Первым делом в Лондоне я привел в порядок свой гардероб. И восстановил джентльменский набор, который вместился в кейс, стоимостью чуть дешевле подержанного «Ягуара». Несмотря на мой совсем не безукоризненный английский, я выгляжу вполне джентльменом. Костюм, обувь, бриллиантовая заколка галстука, трость с платиновым набалдашником в виде лисьей головы, часы за шесть тысяч.
Сижу вот в холле. Прихлебываю мерзкий английский чай, освежая в памяти законы этикета, курю душистую гаванскую сигару. Лениво пробегаю глазами колонки «Times». С динамиков стереосистемы истекают божественные звуки Моцарта. «Реквием» возбуждает в моей душе настроение, противоположное кладбищенскому. Заходит Джабраил. Глядя на этого улыбчивого голубоглазого денди и не скажешь, что еще несколько дней назад его лоб украшала зеленая повязка смертника. А тонкие холеные пальцы пианиста совсем не дрожали, когда перерезали глотку пленным пограничникам. От уха до уха. По-душмански. Как оказалось, в свое время Джабраил почти закончил МГУ. Филфак. Однако, понятно, разбойничьи гены предков взяли верх над наносной цивилизованностью всемирной столицы кугутов.
На столик передо мной он кладет пластиковую карточку с золотой полосой. «Америкэн экспресс». Садится напротив. Без разрешения достает сигару из коробки. Обрезает гильотиной кончик. После глубокой затяжки молвит, указав глазами на кредитку:
- Здесь девять миллионов восемьсот тысяч. На твое имя. Формальности улажены. В восемнадцать ноль-ноль назначена аудиенция лорда Мак-Бакса. Потом... Потом. Помни. Ты - игрок. Я - представитель хозяина. Что задумался? Выскользнуть хочется? Понимаю. Но... Помочь ничем не могу. У тебя две дороги - к Аллаху. И опять же к нему, только не так скоро.
- Что верно, то верно. Как это там у тебя, мы пойдем другим путем. Джабраил, а ты бывал когда-нибудь в подобных заведениях типа того, куда вечером отправимся?
- А какое это имеет значение?
- А такое... Подумай, как лучше оттуда выбраться целым.
- И с кушем.
- И с кушем, понятно.
- Ты путаешь «Золотой джокер» с каким-нибудь дешевым притоном, по которым ошивался.
- Эх, милый мой моджахед, поверь мне даже королева после того, как ее обчистят на миллиард, при первой возможности постарается вернуть денежку. Любым способом.
- Ты так уверен в выигрыше?
- Ты думаешь, иначе твой босс затеял бы эту карусель?
- Ты прав. Ходжа Исмаил знает что делает. но беспокойства излишни. Рекомендация принца одновременно является и гарантией. К тому же... В машине нас будет ждать Золпа. А у нее - пульт от моего жилета. А я буду с тобой. Рядышком...
Сколько волка ни корми, а он все равно норовит в горло вцепиться. Опять же. Взорвать. Убить. Шантажировать. Похоже, этот красавец действительно думает, что деньги пойдут на правое дело освобождения Ичкерии от русских карателей, устранения предателя Масхадова, закупку «Стингеров» или еще там чего. Меня он искренне презирает как человека безыдейного, для которого талер есть Бог, Сын и Дух в одном лице. Да и просто неверного. Интересно, задумывался ли он когда-нибудь о своем будущем, которое ему готовит Ходжа Исмаил под негласным, но чутким руководством дока Феди?..
Ему ведь, наверное, даже в голову не пришла такая естественная мысль: предложить мне чинно-благородно поделить мадуевскую казну и разбежаться. Впрочем...
Впрочем, я бы, пожалуй, еще бы очень раздумывал. Во-первых, это был бы еще один в моей коллекции смертный приговор и стая киллеров по следу, а так как количество рано или поздно переходит в качество, такая перспектива меня не устраивала.
Во-вторых... Во-вторых, еще много лет назад мы с Федей чисто логически вычислили, что должно быть такое место типа «Золотого джокера», где можно по-крупному выиграть и остаться целым. Тогда мы сложили наши таланты в одну концессию и... Вот она, возможность. Бежать от того, к чему стремился?.. Здесь они с Мадуем рассчитали верно. Не убегу я никуда даже без жилета... Правда... Правда, существует теоретическая, но все же довольно реальная возможность того, что я проиграю... Точнее, не смогу выиграть. Тогда... Тогда жизнь потеряет смысл. Даже если допустить, что останусь цел, - что делать? Жить как обыкновенный человек, медленно, но верно превращаясь в животное, которое радо каждой очередной миске с кормом? И все его существование сведено к тому, чтобы корм в посуде всегда был.
Нет. Один раз рискнуть. Один раз напрячься. Один... А потом... Потом - жизнь, достойная человека. Что наша жизнь? Игра. И сыграть ее надо так, чтобы потом не было мучительно больно за страх сыграть ва-банк. Это как набраться смелости родиться. Или умереть. Страшно. Больно. Мерзко. Но интересно.
Старинные часы пробили полшестого.
- Пора, - говорит Джабраил. - Машина уже подана.
Он прошелся пальцами по кнопкам сотового телефона. Вызвал Золпу в машине. Особняк охранялся довольно тщательно, в строгом соответствии с законами криминального жанра бытия его обитателей, несмотря на внешнюю респектабельность и сытый бизнесменовский лоск. Лицо Джабраила приобрело сосредоточенно-озабоченное выражение. Телефонная трубка молчала. Внутри у меня все сжалось в предчувствии чего-то нехорошего. Вот и оно. Нехорошее. В дверях... С миниатюрной «Береттой» в руке. На короткий ствол навинчен дымящийся глушитель. Господи, да как же он живуч. И целеустремлен. Почти как я. А речь идет об Урбане.
А
Это хороший, добрый туз. Если он выпал, то всегда поможет. Даже на мизере. На прикупе обычно дополняет длинную беспроигрышную масть. Как сейчас?
В каждом правиле имеются исключения. Неужели это оно? Господи, если ты есть, не допусти. Не настолько уж я грешил и кощунствовал, чтобы умереть вот так. Как собака. На пороге решающих событий. Пак! Голова Джабраила, привставшего и все мгновенно понявшего, разбрызгала по чайному столику свое содержимое. Надо полагать, и Золпе уже ангелы аллаха в раю, в качестве награды за битву с гяурами, устраняют следы дефлорации. Как святой Фатьме. Урбан шел за мной по трупам. Судя по тому, как он не спеша поднимает ствол, торопиться ему некуда. И бояться на данном этапе некого. Насколько я заметил, особняк охраняли три или четыре сторожа. Они, похоже, мертвы. непроницаемое лицо Урбана разрезала улыбка. Подобие улыбки. Его расширенные зрачки похожи на две вертящиеся фрезы, крошащие кристаллический лед радужной оболочки.
Ну что? Дописал я, похоже, свои заметки на карточной колоде? Как назвать? Как назвать, похоже, придумать успею. Ага, вот. «Хроника агонии». Но жить! Все мое существо сгруппировалось. Каждая клетка приобрела форму человечка с оскаленным ртом, из которого вырывается вопль-хрип: «Жить!»
Время, сотые, тысячные его части растянулись, распутались, как спираль ДНК. Я вижу, как медленно-медленно палец Урбана отжимает курок. Но где там все мои психологические штучки-дрючки? Система пси-контроля, простая и неотразимая, которой меня натаскивал незабвенный Ху-Фу, лысый, сморщенный полулама, которого я даже не смог в свое время уличить в шулерстве? Кришны-рамы! Не буду я есть мяса... Сырого мяса... До конца дней своих, если цел останусь. Не надо переселять мою душу в тело принца Уэльского. Или даже Чеширского Кота. Ей хорошо в этом. Слегка потасканном за тридцать с лишним лет, но еще вполне надежном. А главное – она обжилась в нем. Обвыклась. Знает каждый уголок.
Сначала успокоиться.
То, что время растянулось – хороший знак. Чего это я стою? Сесть надо. Если уж на то пошло, то даже подыхать сподручней в кресле. Добротном английском кресле. В меру мягком, оббитом цветастым ситцем. Главное – вовремя сесть. Сажусь. Пак!
За моей спиной разлетается на куски четырехфутовая ваза династии Тан. Красивая была вещь. Изготовлялась так. Фарфоровый сосуд опускался на дно в устье Инь-Цзы. И находился там лет пятьдесят. За это время его обволакивали водоросли, облепливали ракушки и прочая придонная живность. Затем ваза извлекалась. Сушилась. Шлифовалась где надо. И вскрывалась тончайшим слоем лака, секрет которого давно утерян. Неповторимость изделия гарантировалась. К произведениям искусства отношусь с трепетом, и даже считаю себя в некотором роде знатоком изящных вещиц. Но заслонять своей грудью хоть Джоконду, хоть священный Грааль - увольте. Конечно, это случайность. Та самая, «которая»...
Урбан нажал на курок в тот самый момент, когда я сел. На его морде, вырезанной из куска льда, выразилась эмоция. Рыбная. Неопределенная. По поводу того, что я еще жив. Ствол с глушителем опустился на дюйм ниже. Отверстие ствола как раз напротив моих глаз. Сейчас. Щелк. Это не осечка. Это я от зажигалки прикуриваю. сигару. Даже кончик не обрезав. Понимаю состояние Урбана. Умею переселяться в чужие мозги. Почему-то что-то останавливает руку стрелка, метящего в прикуривающего человека. Он держит паузу. Секундную. Мгновенную. Ждет, когда затянется, выдохнет, и тогда уж куда проще обрывать жизнь вместе с последней затяжкой. Но, выдыхая дым, я еще и говорю - спокойно, размеренно, голосом недрогнувшим. Я - железный кролик, пытающийся загипнотизировать расщерившего пасть удава.
- Как ты остался жив там, на море, а?
Ствол дрогнул. Струйка крови с головы Джабраила сползла тихо так и капнула на носок моего ботинка. Кап.
В звенящей тишине я услышал этот почти неслышный глухой звук.
Урбан чуть прикусил губу. Его голос, негромкий, змеиный, разбил нависшую тишину. Так же как пару секунд назад пули из автомата - китайскую вазу.
- Ты настоящий мужчина. Я уже говорил. И везуч как бог. Но всему приходит конец. И тебе тоже. Еще вопросы есть?
- Как ты нашел меня в поезде?
- Ты - моя первая осечка... Об этом расскажу на том свете. Я ведь тоже не вечен.
Ствол перестал вздрагивать. Сейчас.
- Кстати... Я должен тебе миллион долларов. За свою голову. Свою же... Я ведь забрал деньги от Сарданапала.
- Знаю.
Палец опять отжимает курок. Все что ли?
- Хочешь пять? За тот же товар? Сам говоришь - не вечен. Недолговечен. Ей-богу, предложил бы больше, но нет.
Есть у меня, конечно, но даже в такой час не грех кое-что оставить про запас. Четыре с лишним миллиона, возможно, пригодятся. Как бы было хорошо, если бы Урбан куда-нибудь сгинул! А я со своей, точнее чеченской, кредиткой вырвался на волю. Брезгливо переступив через трупы застреленных охранников. Однако ствол опять дрогнул. надо полагать, Урбан соображает. Борется с искушением. А я выиграл еще полторы секунды бытия в этом мире подлунном.
Гром выстрела.
Что это? Я жив? Впрочем, автомат Урбана стреляет бесшумно. А сам он неудачник. Хоть и живуч. Надеюсь, как сам он сказал только что, всему есть предел. И его живучести в том числе. Ненавижу этот проклятый кислый запах пороха. Впрочем, я повторяюсь. В дверном проеме - Золпа. В руке у нее дымящийся револьвер. А Урбан лежит лицом вниз. Его пальцы крючит судорога. Около каблуков туфель застывшего Джабраила. Нет, не зря выторговал я у неряхи безносой пару лишних секунд. Что значит толковая организация охраны. И вообще организация.
Судя по всему, идя напролом в особняк, Урбан не обратил внимания на Золпу в машине. Машина же, согласно все тем же законам жанра, не была подана к подъезду, а стояла за ближайшим углом. Не выйдя в строго оговоренный срок на связь с Джабраилом, моя Валькирия вполне резонно предположила, что случилось нечто чрезвычайное. И не сплоховала.
Особняк мы покинули весьма быстро, без церемонии прощания. И спешить было от чего. Английские бобби обладают каким-то непонятным чутьем на своих клиентов. К тому же отнюдь не беспочвенным было предположение, что здание, приобретенное «темными русскими», находится под наблюдением лондонской полиции. Не знаю, как это, а другие мои предположения оказались верны. В прихожей, в коридоре мы наткнулись на трупы служащих. Урбан шел напролом. Жаль, что не успел его обыскать. Он ведь так и не ответил на мой вопрос. Что ж, возможно, и вправду выясним это в аду. Вот только пусть он меня там дожидается, а не я его.
Золпа бледна, однако управляет машиной уверенно. Она уже не обижается, когда я называю ее...
- Ну и куда же мы едем, Гюльчатай?
- Туда, куда и должны. Все бумаги здесь.
- А, может, хватит всего этого? Ну, его к чертям, а? Останови. Ну, на минуту останови. Сказать пару слов надо.
Она резко затормозила. С визгом протекторов. Медленно повернула ко мне свое лицо. А все-таки она ничего. И в глазах какая-то грусть. Они влажные. Чуть раскосые.
В них нет жестокости и кровожадности. Она - женщина. Чью жизнь изломали идеи и обстоятельства. То, что она недрогнувшей рукой ради этих идиотских идей отправляет людей на тот свет, еще ни о чем не говорит. Если она проживет достаточно долго, то ей еще предстоят бессонные ночи и киллеры кровавые в глазах...
Впрочем, насколько я понял, на ее совести не только индивиды, подобные Урбану, или федеральные бойцы с оружием в руках, а и... Троллейбус в каком-то русском городе, вагон в метро, впрочем, это только предположения. Не лишенные оснований...
А что ее ждало, если бы не пятнистый Горби? Сейчас бы ходила на сносях с очередным наследником ну хоть того же Джабраила или Асланбека, откладывала бы деньги на стиральную машину и надеялась на... На лучшее. Предложить ей, что ли, это «лучшее»? Она ведь не глупа. Не стара еще. И, наверное, тоже устала от крови и этой жизни.
- Слушай, Гюльчатай... Мы с тобой не совсем чужие по твоей милости. Давай пошлем все к чертям? У меня, у нас, вот видишь - кредитка. Почти десять миллионов долларов. Давай делим их поровну и... И никто нас искать не будет. Тебя-то уж точно.
- Тебе не понять, что такое долг... Ты... Я ненавижу тебя... И... А зачем разбегаться. Ты... Я люблю тебя. И ненавижу себя за это.
Господи, ну почему Я так мерзко устроен? Сказать: «Да, Гюльчатай», - и все. Считай, вырвался из цепких щупалец рока. От нее, без жилета, уйти можно будет потом. Спокойно. С чистой совестью. Оставив достаточно денег из бакшиша. Ведь я в жизни немало делал подлостей даже без угрозы для собственной жизни. Но я - дурак, идиот, тряпка - не могу обманывать женщину. Даже женщину-убийцу. Даже... Даже... Если она любит меня. Странно устроен мир. Странно устроены люди. Странно устроен я. Глупо.
- Нет, Золпа. Если мы уйдем, то в разные стороны. И это будет правильно.
- Тогда ничего не получится. Едем куда ехали.
Она нажала педаль газа...
- А если бы я сейчас открыл дверь и ушел?
Подобие улыбки раздвинуло ее губы, красноречивым жестом она похлопала себя по карману кашемирового жакета. Я знал. Там пульт. То есть мы взлетели бы в воздух все втроем. Я. Золпа. И вишневый «Ягуар», на котором мы выезжаем за городскую черту большого Лондона. Финал, достойный Ромео и Джульетты. Тахира и Зухры. Тристана и Изольды. Но я не герой этой пьесы. А вообще-то шекспировский воздух, которым мы дышим, и страсти аналогичные пробуждает. А вообще-то... Я сижу справа от Золпы. Пульт она тоже положила машинально в правый карман, который, в силу извращенных британских правил движения находится как раз напротив моих пальцев, разминающих сигарету. Потренироваться в их ловкости, что ли? А пока зубы заговорить. Сказать по правде, последние события отбили у меня всякий настрой на предстоящую игру.
- Гюльчатай, а что ты во мне нашла? Я ведь не супермен. Жулик. Если уж доводить до абсурда название моих занятий. Стрелять не умею. Вон машину даже водить не умею. Карате не знаю. На Чака Норриса не похож. Гяур к тому же. На Христа плююсь той же слюной, что и на вашего Магомета. Да и в постели... Тебе, конечно, видней. Но далеко, мне кажется, не истинный джигит.
- Ты мужчина. Настоящий мужчина. Хоть и подонок.
- Странно. И непонятно. Все же почему?
- Ты сказал «нет».
- А если бы я сказал «да»?
Она серьезно посмотрела на меня. Лихо обогнала мчащийся впереди «Мерседес» с виндзорскими номерами.
- Я бы тебе поверила. Ты мужчина.
Что ж, она, пожалуй, права. Эта ичкерийская амазонка. Я - как тот коктейль. Из джина и одеколона «Тройного». Пойло на вкус мерзкое. Да и на запах тоже. Но градус сохранен. Крепость... Моих далеких предков. Кто они? Не знаю. Но, раз я жив, живу точнее, то и пращуры эти не зря преодолевали все трудности и тяготы жизни...
А мои пальцы, уже почти подобравшиеся к карману, вдруг стали непослушными. Ведь, если что, не смогу ударить ее ребром ладони по горлу. Да... Да и, к тому же, пока соображу, как остановить эту железяку на четырех колесах, несущуюся со скоростью 80 миль в сторону Йоркшира, то...
8
Опять бесконечность. Бесконечность сердца моего. Перевернутого с боку на торец. Кстати, второй раз за три последних сдачи она мне приходит. Превращая мелкую «Баккара» в набор атласных значков, с которыми и блефовать не стыдно. Но четыре часа напряженной игры увеличили состояние, пока еще Мадуя, примерно в пятнадцать раз. Впрочем, почему же примерно? Вон на электронном табло точные цифры. Подпрыгивают. Здешнее игорное оборудование являет собой причудливый гибрид добрых старых традиций с новейшей оргтехникой. Рядом с каждым игроком - подобие миниатюрного банкомата-робота-компьютера. Примерно такие же штуковины являлись плодами фантазии голливудских режиссеров-постановщиков фантастических боевиков 60-70 годов. Однако это было не кино. И не фантастика. Вставленная в щель кредитка при помощи компьютерной паутины связывала играющего с терминалом его банковского счета. Заодно система многократно проверяла подлинность и платежеспособность. Эта жестяная штуковина выдавала и жетоны соответственно присутствию наличности. Жетоны, меченные изотопами, попадая на поле игрового стола, связанного невидимыми электронными нитями с мозгом банкомата, автоматически включались в счет. Или же удалялись из него. Не буду описывать обстановку заведения. Здесь бы не побрезговал провести время и самый кичливый принц со своей свитой. В общем, принцев и так шаталось немало. Попадались царьки африканских государств, сбросивших иго колониализма. На их электронных карточках вполне вмещался национальный доход вверенной страны. Жужжали нефтяные шейхи. Безапелляционно рубили воздух ладонями техасские миллиардеры. Некоторые экс-премьеры и президенты. Бело-желто-чернокожие и с разрезом мутных глаз различной длины. Даже, как мне показалось, мелькнула рыжая шевелюра русского премьера Чубуйбуса. Что ж, это резонно. И, вполне возможно, желание его искренне. Возможно, колесо Фортуны - единственный способ пополнить разворованный бюджет метрополии. А в случае неудачи... Что ж, сгорела хата - гори и сарай. Население отучают от зарплаты цыганским способом... Народ не лошадь - к утру повезет.
Большинство из вышеупомянутых лиц - их было в количестве трех дюжин - являли собой зрителей, хозяев жеребцов типа меня, которые разыгрывали за зелеными столами миллионы хозяйских баксов, фунтов, марок.
Игра, в которой мы перетасовываем невидимые, но вполне реальные сотни миллионов, до этого мне не встречалась. Но была понятна. Так как являла собой своеобразный симбиоз блэк-джека и покера. Церемония представления и вхождения в данное азартное общество требует детального описания на блоке карточных колод.
А у меня осталась последняя карта. Тратить ее на эти, хоть и весьма занимательные, но бесполезные слова ни к чему. К тому же если это станет достоянием, так сказать, гласности, то никакая Леди Удача, никакое везение меня не спасут.
За столом, кроме меня, трое. Шоколадного цвета наследник престола короля Магриба. Лет сорока. Игрок посредственный, разумеется, если судить по высшему критерию. Следующий - европеец. Толстый, лысый, с масляными глазами. В безумно дорогом, но каком-то неряшливом смокинге. И молчаливый азиат с неровными лошадиными зубами, которые он время от времени обнажал в вежливой улыбке, когда проигрывал очередные пять-шесть миллионов. Как я понял, по его мяукающим репликам, он из Гонконга. Этот узкоглазый был самым опасным противником - судя по всему, наемник, такой же, как и я.
Принц перед игрой представился Хасаном. Играл он на фамильные деньги и в инкогнито не нуждался. Европеец - Джек. Играет он осторожно. Не рискует. Судя по всему, на средства, которые просто контролирует. Он любитель. Любитель не без способностей. Но ему мешает страх и жадность, которые иногда вспыхивают в зрачках. Что ж, мотивы понятны. Но, с другой стороны, личности эти, не глупые и не бедные, избегнув пагубных пристрастий к наркотикам и им подобным соблазнам, подхватили не менее ужасную болезнь. Скуку, переросшую в наркотическую лихорадку азарта. Азиат - Джао, как я думаю, посланец косоглазой триады, не поладившей с новыми коммунистическими властями Поднебесной. В принципе, он опасен.
Но. Всякие шулерские штучки здесь исключены. А значит, со своим уникальным зрением, мозгом-компьютером и ловкими послушными пальчиками я практически непобедим. По крайности, в любом случае, останусь при своих. Что дает шанс. Игра для меня - не удовлетворение извращенной прихоти, а способ существования. Я не понимаю суть азарта. Но научился контролировать ее. Она для меня - нечто вроде инструмента. Я скучный человек. А Джао человек невозмутимый. Похоже, он смертник. В принципе, такой же, как и я, если что. Принц с Джеком упали на третьем круге. Ну что ж. Здесь каждый знает, на что играет. Еще пять таймов.
Я методично проигрываю сто миллионов. 100!!! Однако дьявольские электронные штучки превращают деньги в абстракцию. С ними намного легче расставаться, чем, скажем, с тысячей баксов, методично, купюра за купюрой доставаемой из бумажника. Я теперь только начинаю понемногу осознавать всю чудность и метафоричность того места, где я оказался. Кожей. Каждой клеточкой тела. Сознанием. Душой, дьявол ее возьми, я ощущаю удушливые, обжигающие, волокнистые волны страстей, излучаемые от аур пресыщенных всеми прочими удовольствиями извращенных душ сильных мира сего. Паноптикум калеченых душ. На деньги, которые с легкостью проиграл за соседним столиком вождь-президент Берега Золотого Песка, можно купить мясо и виски, которых вполне хватило, чтобы черномазая биомасса его подданных, чавкая, жрала и пила пару месяцев. Атмосфера этого изысканного вертепа пропитала душу и навеки отравила ее. Но не подчинила своей власти. Наверное, потому, что во мне заложен генный иммунитет к любой наркомании. Хоть к химико-биологической, хоть к духовной.
Ва-банк играет Джао. Глупышечка узкоглазая. Конечно, у тебя - каре из королей. Вижу, карта сильная. Блефуешь ты умело. Я меняю сразу три карты. При сдаче мной высчитано, что первая и вторая - два туза. А под ними - джокер. Я ждал этого. Вот и сошлось. Принц Хасан спустил четыреста миллионов. На его табло подрагивают жалкие остатки. Он, закусив губу, соображает, наверное, о том, какой бы новый налог на подданных ввести, чтобы пополнить фамильную казну. Насколько я понял, сотни клерков в десятках офисов от Нью-Йорка до Макао сейчас оформляют сделки. Торгуются на биржах. Готовят тонны липовых отчетов. О! Если бы эти «белые вспотевшие воротнички» знали, что стоит за изменением потоков капитала и шаманьей пляской «святого Доу-Джонса». Джек упал. Тоже. Он все же влип. Кто он, я так толком и не понял. Сейчас это просто человек. Счет, величина которого еще не так давно исчислялся сотнями миллионов. Сейчас нули. Однако, возможно, у него еще есть счета.
А Джао вскрывает меня своими последними платиновыми фишками, каждой из которых цена сто миллионов.
Кошмарный сон продолжается.
Пока для него.
Каре бито.
Фишки отгребаю себе. На моем табло вспыхнуло двенадцатизначное число. А у Джао все нули. Все трое благодарят меня за доставленное удовольствие и поздравляют с выигрышем. И удаляются. Поглазеть, наверное. Что делается за другими столиками. И в других комнатах. А у меня перед глазами водят карусели ромбики бубен, сердечки червей, крестики треф. Я насквозь промок. Тридцать шесть миллионов долларов - это моя доля сверх выигранного миллиарда. К черту казино. Вошкой кажется сейф в «Шарджа-банке». Все хорошо. Одно плохо. Во-первых, я близок к сумасшествию, а во-вторых, знаю: бытие слишком сложно, чтобы дарить такие подарки личностям типа меня. Вот так вот просто. Есть нюансы. Под дулом револьвера, перед великим рандеву с Фортуной, Золпа заставила меня поменять рубашку. Эта новая взмокшая сорочка есть не что иное, как облагороженный жилет. Она ждет меня. Вот уже десять часов. В машине. В километре отсюда. Будет ждать еще столько же. А потом нажмет кнопку. Интересно, церемония выхода отсюда столь же впечатляющая, как и входа? А?
- У меня к вам предложение, - этот голос возвращает меня в реальность. Фокусировка взгляда приобретает резкость. Передо мной материализуется джентльмен ростом на полфута больше двух аршин. На нем черный фрак, облегающий сухощавую фигуру. На лице улыбка, похожая на трещину. А само лицо удлиненное, с неестественно высоким лбом, на который клиньями спадают похожие на перья ворона волосы. Сломанные посередине блестящие тонкие брови, кажется, поддерживают этот лоб, похожий на гладкую коленную чашечку. А глаза пусты. Как дырки от пуль на черном яблочке мишени. Его английский имеет легкий южный акцент.
- Вам сегодня повезло? - он кивает на табло моего жестяного помощника. - Мне тоже.
Он вставляет свою пластиковую карточку в жерло машинки, которые следуют за игроками как собачки, ловко реагируя на все препятствия. На табло засветились цифры, вдвое превышающие номинал моего куша.
- Сыграем один на один. Это будет игра игр. Простите. Забыл представиться. Граф Сен-Жермен. Ведь вы не откажетесь, верно? Когда еще представится шанс выступить на подобном подиуме? Наши игры происходят не так уж часто. Я наблюдал за вашей игрой. Это меня впечатлило.
Он сел. Кивнул мгновенно появившемуся кельнеру. Взял бокал с подноса.
- Шампанское превосходное. Рекомендую. Ну, так как?
- Мое имя Юлий. А все остальное вряд ли что-нибудь скажет... А насчет игры...
- Ваша скромность достойна вашего мастерства. Однако здесь вы ошибаетесь. Мне в силу моего положения приходится быть знакомым со всеми более или менее приличными игроками. А вы ведь из их числа? К тому же на лорда Мак-Бакса, моего уполномоченного организатора этого предприятия, вы произвели благоприятное впечатление. А глаз у него наметанный. Для первого раза вы играли весьма неплохо ... Весьма. Нет, вы мне знакомы. Определенно знакомы. Скажите, я не мог вас видеть на приеме во французском посольстве? Нет?
- Я русский.
- О! Россия! В свое время с этой страной у меня связан целый ряд прекрасных воспоминаний. Правда, никогда не пересекал ваших границ. Скажу по секрету, у меня была русская любовница. Правда, это было давно. Очень давно. Но оставим. Честь дамы, прежде всего. Ну, так как, заказать колоду?
- Я, сказать по правде, немного устал. А к тому же меня тоже ждет дама.
- Тогда продолжим беседу, если я вас, конечно, не утомил.
- Отнюдь.
Но внутри у меня все вибрировало. Мир полон чудес. Неужели передо мной действительно сидит граф Сен-Жермен. Если верить мистической беллетристике, существо, познавшее тайну бессмертия. Русская любовница? Уж, не на пушкинскую ли графиню из «Пиковой дамы» он намекает? Я сам мастер стряпать подобные розыгрыши. Но всему есть предел. А с другой стороны... С другой... Если завтра по радио объявят о высадке человека, скажем, на Марсе, вряд ли это кого-то поразит больше, чем сообщение об изменении курса доллара на 5 пунктов на токийской бирже.
Или обстановка этого салона.
Дела, здесь творящиеся, - вещь, не сомневаюсь, более фантастическая, чем посадка летающего блюдца с дебилами-гуманоидами на площади Тяньанмынь. В конце концов, десятки миллионов людей не видят ничего невозможного в пришествии Христа. Или в воскрешении Лазаря. Это к тому, что вполне можно найти скучное наукообразное объяснение тому факту, что личность, сидящая напротив, есть то самое, за что она себя выдает. Он вдруг резко склонился и на мгновение взглянул мне прямо в глаза. На меня как морозом пахнуло. На мгновение. Однако граф тут же откинулся на спинку стула и улыбнулся краешком губ.
- Прекрасная работа. (Что он имеет в виду, не мои ли чудо-хрусталики?) Похоже, у Серебряного Эскулапа появился достойный соперник. (А это что за валет? Серебряный Эскулап. Хм. И самое главное - от игры с этим монстром мне, наверное, не отвертеться. Ну что ж. Похоже, предстоит сцена из боевика типа Брюс Ли против Чака Норриса. Но я устал. Устал страшно. Хотя от этого выжигающая душу жажда жизни только усилилась.) Вспомнил! (На самом деле он не вспомнил - он знал это с того самого момента, как после аудиенции у лорда Мак-Бакса я переступил порог этого вертепа.) Если не ошибаюсь, ваша фамилия... (Он назвал мою фамилию.) Мне о вас рассказывал один мой знакомый. Человек, моральные принципы которого весьма спорны. Однако наши интересы с ним не пересекались. Ведь я не ошибся, верно?
- Не могу вам ответить, так как ума не приложу, откуда у нас могут взяться общие знакомые. Однако польщен... Шампанское действительно великолепно.
- Приятно слышать... У вас тонкий вкус. Двадцать тысяч фунтов за кварту. А имя этого человека - Сарданапал. А насчет дамы не беспокойтесь... Ну, так как? Заказать колоду?
Если он прав - одно хорошо: Золпа уже не нажмет кнопку. И меня не разнесет на куски. Я соглашаюсь. А что делать? Человек напротив меня (если он, конечно, человек) владеет искусством игры в такой степени, за которую и душу продать не грех. Не знаю, есть ли Сатана в этом мире подлунном, но душа у графа, похоже, отсутствует. В том смысле, если под душой понимать эмоции. Он играет как автомат. Как компьютер. Только компьютер не умеет блефовать, это не фишки на шахматной доске двигать. Игра идет уже более часа. Результат ее пока не ясен. Одна существенная деталь заставила покрыться мои кости инеем. Когда Сен-Жермен производил сдачу, делал он это так, что я не всегда мог различать знаки на карточных листах. Ловкость его пальцев была сравнима с зоркостью моих глаз. И самое главное - скорее всего, граф знает об одном моем главном секрете, хуже того, показывает мне карты, когда считает это нужным.
Я почувствовал себя Паулюсом в бункере под Сталинградом. Лютой зимой 42-го года. Под рукой армия. Город вроде взят. Но... Зияющая бездна близка и неотвратима. А жезл фельдмаршала, еще недавно желанный, превратился в жалкую побрякушку. Наподобие тех сотен миллионов долларов, которыми я в данный момент владею. По крайности, юридически. Впрочем, я игрок. Мужчина. И, если мне суждено проиграть этому легату Вельзевула, то сделаю это достойно. О проигрыше пока речи нет. Мои армии только что форсировали Дон. А альпийские егеря водрузили над Эльбрусом красное знамя с белым кругом, в котором паучий знак огня. Хм. Святой символ древних славян... Я отгреб банк. Двести двадцать миллионов перекочевало на мой счет. Грустно и смешно. Что такое эти Монте-Кристовы сокровища в сравнении с возможностью дышать еще пару месяцев, даже под сводами замка Иф. Если верить аббату Фариа, там кормят говядиной, срезанный жир которой он использовал для своей плошки. Даже крупяную сечку, которой меня кормили из собачьей миски в вонючей камере краснодарского СИЗО, я бы согласился есть. Хоть год, хоть два. Лишь бы была хоть маленькая, хоть иллюзорная перспектива. Тасую колоду. Мгновенно запоминаю порядок карточных листов. Еще одна легкая манипуляция. Все. Теперь, когда он сдвинет... Сдвигает удачно. Подрезаю аккуратно. Все. У меня беспроигрышный вариант. Знает ли он это? Возможно. Однако здесь - предел моему искусству манипуляции. Граф на секунду разворачивает карты. Его губы терзает улыбка.
- Дальше.
В ход идут платиновые жетоны и фишки по сто миллионов номиналом. Счетчик на моем табло крутится в обратную сторону. На счету моего соперника тоже мизер. Денег осталось впритык, чтобы вскрыть мою карту.
- Дальше.
Жаль, что я не вижу своего лица со стороны. Самообладание я сохранил. Однако почувствовал, как левая бровь дернулась вверх. Согласно кодексу заведения, насколько я его запомнил, а сделал я это с фотографической точностью, граф должен был закончить раунд и вскрыть мою карту. А он, продолжая улыбаться краешками бескровных губ, достает из кармана еще одну карточку и вставляет ее в дисковод вместо опустошенной. На табло - цифра с двенадцатью нулями. Просто и сердито. Глупо. Глупо я лоханулся. Впрочем, неизбежные ошибки всегда происходят из-за неучтения какой-нибудь мелочи. В данном случае мне просто не пришло в голову, что партнер может иметь две или больше кредиток. Это, несмотря на нестандартность, не запрещено. Несмотря на небитку я задавлен банком. Я нищ. Нищ, как церковная крыса. У меня нет ни фартинга. Ни цента. Ни даже копейки. Откидываюсь на спинку кресла. Барабаню пальцами по рубашке своих так и не перевернутых карт.
- Оригинально. Вы меня переиграли. Благодарю за компанию.
Щелчком подзываю кельнера. Медленно выпиваю бокал шампанского стоимостью тысяча двести долларов. Только теперь ощущаю его вкус. По-настоящему. «Шато-Гайяр». Урожай 1958 года. Лицо Сен-Жермена, похоже, неподвластно эмоциям. Он, не спеша, с толком раскуривает трубку. Ароматный дым с какими-то травками щекочет мои ноздри. Граф слегка поднимает указательный палец и медленно, на чисто русском языке, произносит:
- А если я подскажу вам, чем продолжить, вы вскроете мои карты и закончим игру достойно. Как?
- Это похоже на одолжение. Мне лестно получить его от вас. Но. Я являюсь принципиальным противником фор. В любом виде.
- О! Это не фора. Это сделка. Ее осуществление позволит мне получить максимальное удовлетворение от игры. А вам - решить возникшие затруднения. Что и говорить, сумма значительная. На нашем кону два миллиарда. Даже, сколько там, больше... Вот третий.
Он работает пальцами на клавиатуре своего электронного ассистента. На табло нули. Из никелированной пасти в его раскрытую ладонь выплюнуты десять платиновых жетонов. Они на кону. Занятно. Это капкан. Я знаю это. Но бессилен. Да, бессилен.
- Ну и?!
- Вы вскроете меня собой.
- То есть?
- Если ваша карта побьет мою, то... Три миллиарда долларов. Это сумма, согласитесь. А если наоборот... то... то вы становитесь... как бы это помягче выразиться... В общем, ваше дальнейшее существование будет полностью зависеть от моей прихоти. Разумеется, я абсолютно не собираюсь принуждать вас к принятию этого решения. Ну, так как?
А что мне остается, как не ответить: «Согласен, вскрываю».
Я человек достаточно искушенный, чтобы за вежливыми, ничего не значащими формулировками различить суть, в них таящуюся. Граф Сен-Жермен наконец-то позволил удовлетворению овладеть мимикой своего лица. Медленно, одна за одной, он перевернул карты. Я даже не заглядывал в них... Капкан... Внимание моего взора притягивал огромный, оправленный в черный металл гранатовый рубин на безымянном пальце графа. Мое зрение позволило мне взглянуть в розовое кристаллическое пространство камня как бы изнутри. Там извивалось, как будто его прижигали, какое-то существо. С человеческой мордочкой. Букашечка. Она корчилась от иголочных уколов преломленных лучей света. А на мордочке бродила уродливая улыбка джокера.
JOKER.
Вот она, последняя карта, действительно последняя. Если бы мне кто лет десять назад, что я, возможно, кончу жизнь на электрическом стуле, то я бы плюнул ему в морду.
Стул сам по себе, если убрать все причиндалы и провода, хоть и не электрический, но железный. Вся беда в том, что провода эти не убраны. А соединены с электросетью. А я присобачен к этому самому стулу. Намертво. За руки и за ноги. Перед глазами тикает таймер. Через десять минут система включится. А я выключусь. Все. Отыграны и первый, и последний таймы. Конечно, эта ярко освещенная комната находится не в какой-нибудь федеральной тюрьме в штате Огайо. И вообще не в тюрьме. А в подвальных казематах старинного фамильного замка. Который находится в двух часах езды от места, где я, скорее всего, в последний раз предался пороку азарта.
Входит граф, или кто он там. Садится в кресло напротив. Щурясь, смотрит на таймер. Раскуривает свою трубку.
- Ну что? Я пришел, как обещал. Вы придумали чего-нибудь?
А придумать мне было необходимо одно. Как выжить. Что ж, этому существу не откажешь в эксцентричности.
Я очнулся уже здесь. На этом троне смерти. Вообще-то, мысль не оригинальная. Если бы мне, к примеру, поручили бы придумать что-нибудь подобное, то я бы, пожалуй, разработал какой-нибудь электрический унитаз. Хм. Забавно. Казнь на электроунитазе. Однако шутки шутками, а мне осталось... Сколько там... восемь минут. Уже меньше. Ну что ж. Вместо священника передо мной существо, всерьез считающее себя партнером Сатаны в розыгрыше его извращенных гамбитов.
Если резюмировать нашу беседу с Сен-Жерменом, происшедшую полчаса назад, то ее можно свести к следующим тезисам.
Как - не знаю, но тот, кто именует себя Сен-Жерменом, уж не знаю, с чьей помощью, способен и лично, и путем организации соответствующей выиграть любую игру. И по правилам. Понятно, наличие такого существа является, мягко говоря, нежелательным для воротил игорного бизнеса во всех уголках нашего шарика. Но. Как я понял, граф, во-первых, сам является одним из организаторов мировой индустрии азарта, а во-вторых, в это, хоть и с трудом, верится, практически неуязвим. К тому же его финансовые возможности весьма велики и сравнимы... А черт его знает, с чем сравнимы. Он получает процент с каждого казино, с каждого наперсточника, разбросанных от Шанхая до Гибралтара. Разумеется, об этом знают лишь единицы, стоящие в конце цепочки, по которой тянутся тяжелые ручейки от карманов игроков, сумок рэкетиров, сейфов налоговых инспекций и всех, всех, всех. Сильные мира этого платят ему четко и регулярно. Обуславливая это лишь одним условием: он должен быть один. Понятно, появление игроков моего класса и способностей вносит в эту систему дестабилизацию. И... Эти люди не любят «и». Они любят ставить над «и» точки. Последним передо мной исключением из правил был один чех, разработавший систему игры в рулетку.
Смысл системы покоится в терминалах суперкомпьютера концерна Сен-Жермена. А сам изобретатель тоже где-то покоится. Так и не успев потратить несколько сотен тысяч долларов, на которые тот обчистил какое-то казино в Будапеште.
Я предчувствовал, что не все так просто в нашем бытии. Я старался быть осторожным. Я сделал все, что мог. Но кто бы, в конце концов знал о ценности меха серебристого лиса, если бы из его шкуры не было сшито манто для аристократки. Меня это не утешает. Как и не утешает то, что я проиграл графу вполне честно. Относительно, конечно. Благодаря правилу «Золотого Джокера». Карты карт. По имени которого суперказино сильных мира сего и получило свое название. Система «Золотого Джокера» довольно сложна. Однако эта карта приходит лишь один раз в... Не буду врать. Не знаю точно рамок временного периода. Понятно, она достается самому графу. Обычно. Лишь один раз, по легенде, опять же, много лет назад, во время какого-то темного игрища, ею смог воспользоваться некий итальянец, якобы продавший за это душу дьяволу. Его фамилия, конечно же, Калиостро.
Я был вычислен во время своих шатаний по миру после падения железного занавеса. И, как ни старался осторожней использовать свое умение, все же... Все же попал в реестр кавалеров ордена «обреченных-хоть-и-жаль». И, конечно, заказан Черному Синдикату, который и так по поводу дубайской шалости имел на меня зуб. Клык. Челюсть акулью.
- Кстати, осталось всего четыре минуты, - граф улыбается, - и... Позвольте выполнить одну приятную обязанность. А именно. Передать искренне восхищение господина Сарданапала. И вот этот сувенир. От него же. Вы его заслужили. Он ваш.
Что? А... Оскал фортуны. Граф аккуратненько, двумя пальчиками кладет в боковой карман теперь уже безобидной рубашки ключ. Тот самый, второй ключ от сейфа «Шарджа-банка». Да. Что ни говори, а люди Черного Синдиката не зря свой хлеб в кровь макают и жрут.
- Времени очень мало... Вы намерены мне что-нибудь сказать?
- А что с моей кавказской Валькирией?
- Это самое важное, что вас сейчас интересует? У нее нет проблем. Кстати, Юлий, вот вам еще сувенир. От нее.
Конечно же, пульт. С вытащенными батарейками. Граф с милой улыбкой кладет мне его на колени, перетянутые ремнями. Тепло моего тела нагрело клеммы, присобаченные ко лбу, запястьям и голеням. Сен-Жермен дал мне полчаса отсрочки. Как он сказал, из уважения к моим способностям. А скорее всего, чтобы удовлетворить свою извращенную прихоть. За эти тридцать минут, уже, кстати, полторы, я должен придумать, почему меня не следует уничтожать и убедить в этом графа. Но ничего не лезет в голову. Я проиграю достойно. Без слюней и мочи. По крайней мере, пока буду находиться в сознании. Стоп. Стоп. Стоп. Ведь вы же игрок, ваше сиятельство. И, несмотря на всю эту мистическую околесицу не брезгуете любыми средствами для увеличения своего капитала. Разумеется, убедившись в реальности способов. Минута. Но что ж. Последний блеф великого игрока.
- Мне есть что вам сказать.
- Я весь внимание. У вас 55 секунд
- Увеличьте ту мзду, которую вы получаете от своих данников, процентов эдак на тридцать.
- И чем я мотивирую свое требование, чтобы получить их безоговорочное согласие?
- Как чем? А я? Если они не согласятся, то я, Юлий Августович, под вашим попечительством и защитой буду трахать их крапленую леди Фортуну на законном основании. По правилам. Без угрозы получить срок за изнасилование.
30 секунд.
- Весьма оригинально. Резонно. Одно маленькое «но». (25!) Для этого совсем не нужно ваше тело. Достаточно имени. (20!) А идея неплоха. Спасибо. Вы действительно пока еще обладаете занимательным интеллектом. (15!)
- Но, ваше сиятельство, или как вас там... Не все ведь джентльмены. Не все такие доверчивые. (10!) Не все верят на слово. (8!!!) Меня хоть иногда нужно будет предъявлять. Живого. (7!!!) Так вернее. (6!!!) По-моему, я прав. (5!!!)
- Да. (4!!!) Что ж. (3!!!) В ваших словах есть резон. (2!!!) Вы, пожалуй, действительно правы. (!!!) Согласен.
Я совсем забыл с этими интеллектуальными упражнениями. В любой стандартной колоде есть два джокера.
2 JOKER
Я даже не знаю, какой океан омывает этот остров. Атолл, точнее. Скорее всего, Индийский. Или Тихий. Мое бунгало хоть и не шикарно, но с удобствами. Горячая вода. Кондиционер. Пальмы. Кокосовое молоко. Джин. Тигровые креветки. Две мулатки. С дюжину охранников. Телевизор с тарелкой. Барбекю из тунца. Компьютер.
И так уже второй год. Раз в месяц катер без опознавательных знаков привозит продукты. За сутки до его прихода наслышанные о моих способностях сторожа приковывают меня к кровати и запирают комнату. Это первое неудобство. Второе. У моих мулаток месячные начинаются в один день.
Два раза это мое обиталище посещал Сен-Жермен собственной персоной. В кампании с какими-то толстомордыми вальяжными дельцами. В одном из них я узнал владельца сети казино в Лас-Вегасе. Они, цокая языками, смотрели, как я сыграл партию в бридж с графом. Им хватило.
В кармане моей полинялой шведки брякают иногда ключи от сейфа в «Шарджа-банке». Рассматриваю их и утешаюсь воспоминаниями. В общем, жизнь — как у Цирцеи за пазухой. И хотя меня не ждут ни Пенелопа, ни Телемах, я стал хорошо понимать Улисса. От этого времяпрепровождения медленно, но верно мой мозг превращается в свиной студень. Нет. Эта жизнь не по мне. Я человек, хоть и грешный, но мыслящий. Хоть и не совсем разумный. Уже в деталях разработан план, как вырваться с этого чудного Чунга-Чанго. Благоприятная возможность представится, по моим расчетам примерно через два месяца. Плюс-минус пару дней. А пока... Конечно же, эти свои планы я доверять бумаге не намерен. А вот все остальное...
За эти месяцы я наконец-то решил отдаться страсти литературного творчества. Вот сижу за компьютером. Перед глазами голубой дисплей. Моя колода дописана. До последней карты. Мысленно я уже карябаю эти строчки на поле рубашки второго джокера. Конец. Пора материализоваться. С чего бы начать? Ага! Вспомнил. В наряде, в котором меня сюда доставили, в боковом кармане, сохранилась одна карта. Действительно исписанная. С которой все началось. Жаль только, что это ТУЗ ПИК. Впрочем, все это прошлое. Начнем все по новой. Итак, первая строчка.
«Все было не так. Даже то, чего не было никогда...»
22 мая 1997 года