Роща

Pen
   Роща
               

  Я с детства читаю все буквы, какие только попадаются на глаза. Буквы не мешают, ни ходу мыслей, ни их сну, ни полётам их во сне. Буквы из окружающей реальности привносят цвет и ритм и своематику. Знакомый почтальон писал мне как-то в письме примерно об этом же. Он постоянно имеет дело с буквами. Когда разносит почту, то мысли клюют друг друга пульсируя. Фамилии повторяются, имена улиц, номера машин, ступеньки. Дома и двери. Слова разные. Температура, движения воздуха, движения в воздухе, кружочки, полоски. Если бы я писал о нём рассказ, то вид его деятельности наложил бы на всё устремлённость и линейность движения к целям. Ящики -- цели его, ящики -- цепи его.   Хотя, всё это-- сюжет несобытийного характера.
 
 И вот я увидел стену, а на ней надпись прос. Нулся, Тил, Тыня -- мои спутники, сказали, что пойдут со мной и дальше.  Вообще-то я ожидал, что после стены мы с ними будем прощаться и уже приготовил в голове церимониальную строчку. 
                Я должен был сказать:

-- Ну, не примянайте липу...
               
                А они должны были доброжелательно, но
                и иронично ответить:

--Да и вы, однако ж, не применяйте лиха!

  До сих пор мы шли припеваючи, я обрадовался, что и дальше пойдём вместе, и приготовленная строчка покрутилась, поцветилась и сложилась пухово и светло рядом с воспоминаниями от липового чая.

  А пошли-то мы просто-напросто по лесу, а дойти хотели до рощи, где деревья со светлозелёными стройными стволами. Бывало, что через ручьи перешагивали, бывало, что и на лесные  холмы поднимались. С одного из холмов мы стали смотреть в луга.  Показался кто-то. Все напряглись, ближе оказалось, что это Вотонне Доверия. Раз уж встретился Вотонне, то решили тут остановиться, поговорить.

Вотонне сказал, -- "Пожалуйста, поговорите со мной и с Ф ранцузским акцентом".
Тыня спросил, -- " А кто этот Ф, и где он"?
Лично я с Ф уже встречался и знал, что обычно он сидит у Вотонне в осне. И точно, Ф высунулся из осна и улыбнулся на деревья. Нулся осторожно положил ему ладонь на макушку и Ф сказал, -- "Oui, Oui".

-- "А!",-- сказал Нулся,-- " Ф -- ранцуз"?
-- "Нет!",-- поправил Тил,--"Он же сказал -- We, We".
-- "А! Нгличанин?"-- удивился Нулся.

  И тут, сверху, крякнув спрыгнул мужик с окладистой бородой. Оказывается , он залезал на дерево, чтобы посмотреть в другие луга, которые просто-так с холма видно не было. Мы и мужика этого все знали, и вообще, выяснилось, что все мы идём в ту рощу со светлозелёными стройными деревьями. Шли-шли, мужик рассказывал, что пишет книгу и наверное назовёт её "Ходь-Худы, Ходь-Худы".
  Я то слушал, то не очень, шёл-перешагивал, дотрагивался до веток. Недалеко от рощи видели девушку. Она держала на ладони черепашку. Черепашка была меньше ладони и не пряталась. Рядом был молодой человек, затаив дыхание наводил фотоаппарат на ладонь с черепашкой. Через много лет, в одном журнале со статьёй про камни я увидел эту фотографию. Ладонь была розоватой, полупрозрачные ноготки и светлокоричневая черепашка. Чувствовалось, что есть трое, было тихо, видимо не помешало то, что мы тогда проходили мимо.
 
  Гуляли в роще. Она была особенной, вся из стройных светлозелёных деревьев. Помню, услышались весёлые звонкие голоса,--  "Ума, Дана,-- быстрее сюда. Тут жизнь!".