Человек рождается и умирает, причиняя боль. Может быть, это просто стечение обстоятельств, но может быть, и предначертание бы-тия. Если прислушаться, эту пронзительность можно услышать во всём от вальса Шопена до скрипки Паганини.
Даже в раскатах смеха прорывается тоненькая ниточка боли.
Человек, который смеётся заразительнее других, всего лишь пы-тается заглушить собственный голос.
Весёлый чудак, смеющийся над собой для того, чтобы заставить улыбаться окружающих, наверняка не знает, что такое счастье. Он даже не верит в его существование, но заражает им живущих рядом, находя в этом своё призвание.
Появляясь в толпе под звон бубенчиков, неизменно остря и раз-брызгивая вокруг молниеносные шутки, он вновь и вновь загоняет внутрь вырывающуюся наружу боль. Зайдя к вам в гости, он не пре-минёт схватить стоящую в углу гитару и взять пару ничего не знача-щих аккордов. Он обязательно откроет крышку рояля и, неумело пройдясь по клавишам, вызовет всеобщий восторг.
Он углядит на шкафу запылившуюся шляпу вашей прабабушки и, надев её как можно забавнее, со всей серьёзностью продекламиру-ет: «Быть или не быть: вот в чём вопрос…»
Мы слишком холодны, чтобы почувствовать в этом вопросе всё его одиночество и понять, отчего он стелется у наших ног. Каждое ут-ро восходя на свой эшафот, он не задаётся вопросом, стоят ли его не-благодарные зрители титанических усилий казаться сильным. Не по-казать никому своих слёз, никому не дать их услышать – это то, ради чего он надевает красный колпак и играет серебряными бубенцами своих шекспировских предков.
Он – шут в колоде, джокер, поймать которого – великое счастье любого картёжника, он несёт в себе удачу и считается хорошей при-метой. Он весь может поместиться в вашей ладони, и если это пона-добиться, так и сделает, не задумываясь над ценой. Он продаётся за гроши и мимолётные улыбки, закладывает душу и ставит её на кон, когда кто-то смертельно проигрался.
Ему ничего не стоит пройти по этой жизни туда и обратно, и снова туда, и снова обратно. Он – канатоходец, презирающий стра-ховку и пьянеющий от ощущения недосягаемой высоты. В его лёгких и в его рыжих волосах гуляет сумасшедший ветер, и он глотает его снова и снова, смешивая со ста граммами свободы.
У него вечно промокшие ноги, расстёгнутое пальто и длинный вязаный шарф. Почитатель петербургской сырости, он любит горячий чай и длинные разговоры. О себе не говорит ничего, и при всей своей открытости, уходит из вашей жизни неузнанным и непонятым. Он исчезает внезапно и незаметно, то ли позабыв, то ли не желая напо-минать о себе, но именно тогда, когда он больше не нужен. Где он бродяжничает и где живёт, знают только тёмные петербургские су-мерки. Откуда в его глазах появились те чёртики, которые отражают ваши взгляды, не пуская их глубже, чем этого хочет он, не знает ни-кто.
Но как только вам станет не по себе, вы обязательно столкнётесь с ним в переполненном переходе метро.