Один день из жизни Уверенного или хронология стыда

      
    Он собирался менять машину. Старая его уже не устраивала. Она давно уже вышла из моды, мотор захлебывался и кашлял, обшивка скрипела, а ему так хотелось позволить себе что-то доселе неведомое… Не лишенные приятных очертаний, но недостаточно ухоженные пальцы его были унизаны серебряными перстнями, как воспоминаниями о тех временах, когда серебро несло для него какой-то загадочный смысл и не было простой банальностью. Его дни были похожи один на другой. Немного работы по утру, а что; теперь он свободный художник, брошенный жизнью в настоящее плаванье, вечером партеры и ложи престижных театров. Спектакли, сильное впечатление при выходе из зала и почти полное забвение на следующее утро… А где-то между, сон, словно забытье и уверенность в том, что назавтра все повториться и будет точно таким же. На левом запястье его высокомерно поблескивал позолоченный «Лонгин», на правом запястье два - серебряных браслета. Облегченные дорогие сигареты в кармане, зажигалка «Зиппо» и очки с фальшивыми стеклами в изящной золоченой оправе. Таков стал он теперь, таков был его нынешний портрет и образ жизни, жизни Уверенного в себе.
  Потихоньку он учился быть потребителем. Он учился обращать себе во благо то, что природа и цивилизация накопила для него веками своего существования. Однако и он иногда робел. Больше всего он не любил, когда к нему на улице подходил незнакомый человек и просил о чем-нибудь. Даже в самом приближении человека ему виделась угроза, скрытая под  благопристойностью улыбки. Очень часто в глазах прохожих ему оставалось читать лишь зависть, зависть о том, что все они не могут иметь то, что так доступно ему в любое время: лучшие рестораны, кальмары и устрицы, самые красивые женщины, готовые по первому зову отдаться ему, экстаз от езды в автомобиле по пустынному ночному городу, когда в салоне с тобой соседствует только ветер…
Да, он почти физически ощущал эту зависть, и поэтому в его душе всегда оставалось место для страха перед этими людьми – не такими, как он. Юность его подходила к концу. Все складывалось именно так, как должно было сложиться. Университет, стажировка, практика. Колея, в которую попадаешь вслепую с первого раза и едешь по ней до самой смерти.
Ладный, но несколько большой зад его был затянут в «501-й Левайс», черные туфли от «Фаби» гордо и неспешно попирали землю. В последнее время он сильно располнел и обмяк.
Устав однажды искать смысл, он не мог остановиться ни на одной из религий, чтобы приспособить ее под свои потребности, чтобы оправдать свою полную возможностей, но такую гадкую жизнь. Теперь у него уже не осталось друзей, или почти не осталось. Когда он говорил с малознакомыми людьми, голос его по козлиному дрожал, так, что иногда это было заметно собеседнику, речь его временами была невнятна и запутана. Внутреннее напряжение подступало к мускулам лица, и лицо как бы говорило: «Оставьте, оставьте же, наконец, меня в покое».  Он казался себе совершенно самодостаточным, однако это был очередной самообман, просто дистанция между ним и окружающими  с каждым днем становилась все шире и шире.
В то день он снова колесил на своем авто по широким утренним проспектам, ни о чем не думая. Гениальная современная музыка была для него, как гипноз, руки вальяжно придерживали руль, в глазах читалось выражение легкой усталости от жизни.
Прошло несколько минут. Резким поворотом руля направив автомобиль на парковку, он вышел, надел солнцезащитные очки и безразлично огляделся по сторонам. Он снова среди людей, а значит, ему надо быть осторожным. Лицо его, тотчас, приняло обычное в таких случаях выражение равнодушия и легкой брезгливости. Тихо пискнула сигнализация, незаметное, но ловкое движение - и сигарета застыла у краешка рта. Теперь он готов к выходу в город, теперь он надежно защищен. Он стоял на тротуаре и навязчиво разглядывал очертания витрин, он был почти как живой, уверенный и равнодушный…
Он нервно курил и думал чем ему заняться. На улице было жарко, и пропитанный пылью воздух равномерно втягивался в его могучие ноздри. Он сделал несколько шагов в сторону метро. Если жизнь – это сплошной поиск удовольствий, то почему бы ему не насладиться ледяной газировкой из автомата. Маленькое приключение, всего лишь легкий каприз. Он смотрел на проходящих мимо женщин, и они казались ему легкими эфемерными существами из другой жизни, яркими и хрупкими, как бабочки в весеннем лесу. Он мечтал быть среди них, но они были далеко, хотя до любой из них можно было легко и незаметно дотянуться рукой.
Внезапно он остановился. Резкий и очень знакомый  запах ударил ему в ноздри. Это были духи, до боли знакомые и что-то сильно напоминающие. Он поднял глаза и увидел обладательницу запаха. Простое черное платье, загорелая кожа на запястьях и щиколотках, каштановые волосы… Он заглянул ей в лицо и опешил так, как будто узнал ее. «Привет»,- негромко произнесла она, «привет»,- не слишком внятно отозвался он.  Сомнений уже не оставалось. Да, это была она – его мучительная любовь, его сладкое прошлое с заостренными краями. Он захотел остановить ее, но ее уже не было рядом. Он выбросил, окурок, сплюнул и бросился за ней. На улице ее тоже не было. «Либо я сошел с ума, и мне померещилось, либо я действительно такой кретин, что даже не смог остановиться, чтобы поговорить с ней!». «И при чем здесь дурацкое слово «привет»!»  «Да, я узнал ее в лицо, но почему я сделал это слишком поздно!!!» - подумал он и грязно выругался в собственный адрес. «Я должен был сказать ей, что она – мое прошлое, я, наверное, до сих пор люблю ее и помню все: ее податливое  девичье тело, ее запах, ее руки и глаза. А может быть я просто испугался, испугался узнать ее лицо сразу, вовремя?»
Ему на мгновение показалось, что она зашла в ближайший магазинчик, и рассматривает там какую-нибудь дребедень. «Но с другой стороны»,- думал он: «если я подойду к ней, о чем мне с ней говорить, я все помню, но уже все забыл, все забыл!!!» «Боже, покарай меня такого, каким я стал, грешника и сытого идиота, слюнявого маньяка чужих девичьих грез! Я разучился быть настоящим!»
И все таки он решился. Желание видеть ее было сильнее его прирожденной осторожности. Крадучись, как привидение, он проскользнул в магазин. «Какие у меня жирные ляжки, как медленно и неловко я двигаюсь», -  корил он себя. Он впился взглядом в людей, стоящих у прилавка. Ее не было среди них. Он повернул голову направо и увидел в стеклах витрины свое отражение. «Уберите от меня это чудовище», -промелькнуло в голове: «Я не хочу его видеть, я хочу стать настоящим, живым. Я злобный и сытый слюнтяй, прожигающий жизнь, я хочу остаться там с ней, а не здесь со своей распухшей от праздности рожей в американских солнцезащитных очках!». Он почувствовал, что его сейчас стошнит, ярость закипала в мозгу.
Он снова закурил и начал вспоминать. Прошлое яростно завертелось в  голове. Эпизоды той, прошлой жизни  вставали перед глазами, как черно-белые фотографии, молниеносно сменяя одна другую. Вот ему семнадцать, он худощавый смуглый юноша, на коленях гитара, на листке перед ним его новая песня. Вот он встречает ее – свою большую и мучительную любовь. Тогда она была похожа на хиппи, одета немного небрежно, но с милым женским изяществом. Тогда ее привел к нему  друг, теперь уже бывший друг. Вот здесь они впервые встретились глазами. Вот они уже на зимней улице, он неловкий, немного самоуверенный в себе старшеклассник. А здесь они уже в театре, сидят рядом и держат друг друга за руки. А потом - следующий кадр. Заснеженная Москва, задворки дома Булгакова – их первый поцелуй, ее такие умелые губы, горят фонари, вечер. Далее: подъезд, он краснеет и несет какую-то непонятную чушь, она не боится его. Он говорит: «Я люблю тебя», - говорит шепотом, почти неслышно. Она жадно и резко приникает к его уху и жарко дышит в него: «Я тоже». Потом она говорит это еще раз, уже громче. Его руки под ее свитером, девичьи груди туги и приятны на ощупь. Она закрывает глаза, она смущена, ей стыдно и сладко. Следующий кадр – они расстаются. Не потому, что кто-то из них захотел этого, просто так вышло.
Потом - словно провал в памяти. И вот – новые картинки. Репетиция, аппаратура, в руках гитара. Теперь он стал сильным, ему уже двадцать два. Он творит, он четко представляет себе, как будет звучать его музыка. Вокруг - его музыканты. Профессионалы, которым ничего не надо объяснять. Концерт, дым и бешенный захлест энергии, он ревет как зверь, он обливается потом, он тихо шепчет в микрофон слова новых песен. Зрители, они подчинены каждому его слову, его жесту. О, эта сладкая власть! Он бросает в зал слова, он знает, куда он поведет этих людей, и что случится потом. Он лицедействует.
Промелькнул последний кадр, силы покинули его. Он совершенно не почувствовал, что сигарета, догорев, давно подошла к концу и обжигает губы. Он сплюнул и снова посмотрел в даль проспекта. Ее нигде не было. «А может быть мне все это померещилось, может быть ее никогда и не было вовсе. Ни тогда, ни теперь?»
 Он снова вспомнил, каким он стал теперь, и чувство стыда и досады  захватило его. А ведь совсем недавно он почти потерял свой сильный глубокий голос. «Вот уже полгода я не могу написать ни одной песни! Ее здесь нет!!! Нет моего прошлого, нет вдохновения, нет любви!!! Любовь – это химера, ее вообще нет!»
«Но подожди, надо быть твердым, надо спокойно встретить то, что уготовано тебе судьбой».  «Держись, сволочь!», - обратился он к себе: «Будем возвращаться к истокам».
Он не помнил, как натужно взревел двигатель в его машине, не помнил, как, вдавив газ в пол, он резко ускорился и ушел в левый ряд. Не помнил о том, как впереди замаячила знакомая эстакада. Он помнил лишь, как расчетливо и твердо он направил машину в безжалостный стальной борт. Он помнил, как оранжевой пеленой затянуло глаза.
Спустя полгода, кровь, больница, операция, палата, закат сквозь запыленное стекло остались позади. Там же остался  «501-ый Левайс»,  позолоченный «Лонгин», изящная «Зиппо» и кредитная карточка. Он стоял на перроне в ожидании, спокойный и мудрый.  Он знал, что через несколько минут сюда подойдет поезд, который увезет его очень далеко, все равно куда, и только гитара останется с ним.
Он посмотрел вдаль, поезда еще не было видно. Он посмотрел в небо, оно было светлым…




Июнь 1999 г.