У нее было немного широкоскулое лицо, короткие черные волосы и слишком раскосые для коренной москвички глаза. Она всегда была спокойна и молчалива, как костяной божок. Я не помню, чтобы она когда-нибудь выходила из себя. Я не мог даже серьезно ее разозлить, как я не старался. А иногда я действительно этого хотел, видит Бог. Трудновато жить со сфинксом. Даже когда этот сфинкс тебя любит и все тебе прощает. Я всегда говорил себе, что иметь женщину с таким характером - это подарок с небес, причем абсолютно незаслуженный. Аванс, выданный неизвестно за что. Радоваться надо. Я и радовался.
Но все-таки, все-таки...
Иногда я подолгу смотрел на нее, брал в ладони ее лицо и пытался заглянуть ей в глаза. Она никогда не отводила взгляд, открытый и доверчивый. Но я не мог понять - что там, внутри, за этой восточной маской. И мне было немного страшно. Даже не страшно, нет - настороженно. Азиатка. Темный лес.
- Улыбнись. - говорил я ей. И она послушно улыбалась. Но глаза ее оставались теми же - непроглядными, почти черными.
- О чем ты думаешь? - допытывался я.
- О тебе. - отвечала она. И я думал: как это - обо мне? Что это значит? Зачем думать - я же вот он, я же здесь. Или, может, пока она обо мне думает, я переселяюсь туда, внутрь нее, и там уже она меня разглядывает, ощупывает, препарирует, склеивает вновь и целым-невредимым отдает назад, а я этого совсем не замечаю, пребывая в уверенности, что ничего не происходит. Где же тогда я? Где? И я силился разглядеть себя там, внутри ее роговиц и хрусталиков. Каков я? Каким она меня видит? Таким ли, каким я представляю себя сам? Или совсем другим? И какой я - настоящий? Узнаю ли я себя, если вдруг увижу со стороны, отсюда, снаружи? И я пытался найти ответ, но не видел ничего, кроме темной тяжелой воды, глубокой и чужой, как если смотреть с лодки в реку, перевесившись за борт. Я боялся утонуть.
Интересно, как она думает? - спрашивал я себя. - На что по-хожи ее мысли?
Она была явлением природы, как снег или ветер. Или река. Как думает река?
И я вспомнил, как однажды в детстве я плыл на лодке, бросив весла, влекомый неспешным течением. Я свесил ладонь в воду и пытался поймать пригоршней реку. Но плененная вода тотчас останавливалась, умирала в моей руке, и оживала только тогда, когда я отпускал ее обратно, позволяя ей просочиться между пальцев, и слиться с общим, живым и текучим речным телом. Я оставил это занятие, слегка разочарованный тем, что не смогу принести домой даже маленькой частички этой красоты так, чтобы не убить ее своим прикосновением. И я стал просто смотреть в воду, чтобы запомнить ее такой, какая она есть. И тут к поверхности воды поднялась рыба. Она была очень большая, темная и совсем не страшная. Она плыла так близко, что я даже попытался ее погладить, но не дотянулся до ее широкой спины. Она неторопливо проплыла мимо, не замечая ни лодки, ни моей руки. И потом так же бесшумно и лениво ушла на глубину. Будто ее и не было. А я еще долго вглядывался в воду, и мне казалось, что она все плывет где-то рядом, и в каждом стебельке водной растительности мне чудилось ленивое шевеление ее плавников. И я ругал себя за то, что дал ей уплыть просто так, не задержал ее, не подружился с ней - ведь она была такая чудесная. Потом я много раз приплывал на это место и, затаив дыхание, ждал, когда же она покажется опять - моя рыба. Но она так и не появилась - наверное, чудеса не повторяются дважды...
И я решил, что ее мысли должны быть похожи на рыб в реке - тяжелые, смелые и бесшумные.
- Я думаю о тебе. - повторила она.
И тут я снова увидел ее - ту самую, мою рыбу. Рыба медленно поднималась из темных глубин, лениво и величественно, пока не остановилась у самой поверхности, слегка искаженная выпуклостью зрачка.
- Я люблю тебя. - сказала она.
- Я люблю тебя... - прошептал я, немея.
- Но я ухожу от тебя... - добавила она, улыбнулась как всегла, своей станной улыбкой.
Рыба повела хвостом и стала опускаться на дно. И мне не хотелось ее задерживать, потому что теперь я знал, где она живет. Она живет очень глубоко, на самом-самом дне. И ей хорошо там, в прохладной темноте этой реки - этих глаз, слишком раскосых для коренной москвички.