Как я стал туристом

Как я стал туристом

«Обед покажется вкуснее,
если не завтракать».
Народная мудрость

Если бы раньше кто-нибудь мне сказал, что я стану туристом, я бы не поверил. Кем угодно – только не туристом. Но не всё в жизни зависит от нас. И в конечном итоге, это к счастью.

Я человек домашний

Это было несколько лет назад (уже год как я стал учителем). И вот в конце мая подходит ко мне С. В., наш директор (и мой друг по совместительству), и спрашивает:
– У тебя спальник есть?
Я говорю:
– Нет. Зачем мне спальник?
– В поход идём… с детьми… под Можайск.
– Ну… а я тут причём? Ведь я же только музыку веду, – пытаюсь я ретироваться.
Но Серёжка и ухом не ведёт:
– А рюкзак?
– Да нет, – говорю, – у меня ни рюкзака, ни палатки, ни спальника… Диван есть! И зачем я тебе нужен в походе? Куча же взрослых пойдёт: О.П., М.В…
– Да, и ещё Дэн со Стивом, – С.В. был неумолим. – Ты тоже пойдешь – чем больше мужиков, тем лучше. Регламент такой. И точка!
Вот ведь незадача. Я раньше, конечно, выбирался из города за грибами, например, или на пикник. Но в поход ни разу. Я человек домашний. Обычно жёны недоумевают, что такого находят их мужья в футболе? А мне совершенно непонятно, зачем идти пешком. Конечно, если хочешь устать так, чтобы рухнуть без сил от изнеможения, то достаточно 500 раз отжаться, а потом столько же присесть с тёщей на плечах. И всё! Падай себе на здоровье и спи спокойно. Но причём тут поход?
Сбор грибов и ягод я ещё признаю. В этом есть железный смысл. В конце концов, это – еда. Туристов же – не понимаю. Если ты жить не можешь, не посетив города Хухрымухрынска, ну скопи ты денег, купи билет на самолёт, на автобус или на вечернюю лошадь, в конце концов, и езжай себе спокойненько туда, селись в гостиницу и гуляй по окрестностям, наслаждайся видами.
Но что за удовольствие спать на земле? Пусть даже в палатке и спальнике… Не понимаю. Для этого же есть диван! Поверьте, на нём намного удобнее…
Мой горестный внутренний монолог прервала жена, сказав: «Если ты не пойдёшь, я не отпущу Женьку с Олей. А им было бы полезно побывать на природе».
И я смирился.

Началось!

С.В. раздобыл для меня невероятных размеров рюкзак и замызганный, рваный, но удивительно лёгкий спальник, вручил все это мне, и я уныло отправился домой. Готовиться к походу.
Собирался я так, как будто отправлялся не на четыре дня, а как минимум на полгода. И не в Подмосковье, а в Антарктиду. Пешком.
Я взял всё самое тяжёлое, что только мог: два огромных синтетических свитера, промокающие ботинки, две пары джинсов и новые брюки, две куртки, резиновые, невероятных размеров, сапоги, шерстяные перчатки, стальную миску и даже надувной матрац, чтобы мягче было спать.
Утром, в день отъезда, когда я с трудом дотащил это чудовище до школы, на меня страшно было смотреть. С.В. сразу всё понял и, отодвинув меня в сторону, стал решительно производить селекцию вещей в моём небоскрёбоподобном рюкзаке. Я рвал и метал, пытаясь отстоять хотя бы одну из них и уверяя, что именно без неё никак не смогу выжить в походе.
С.В. был неумолим. Вытряхнув практически всё, он сунул в рюкзак какой-то продолговатый увесистый свёрток из красной плащовки (оказавшийся впоследствии палаткой), здоровущий пакет с макаронами, топор и грязный пакет с каном (именно тогда я услышал это слово в первый раз).
Призвав меня быть благоразумным, он удалился в соседний класс, где М.В. помогала подгонять рюкзаки своим пятиклашкам.
Воспользовавшись одиночеством, я всё же сумел запихнуть обратно в рюкзак свой любимый пятикилограммовый надувной матрас…
Наконец мы все пересчитались, объединились в команды и гордо двинулись по направлению к метро. Едва отойдя от школы, я почувствовал, что топор в моём рюкзаке метко упёрся в позвоночник.
«Началось!» – тоскливо подумал я.
Пришлось, развязав рюкзак, всё перекладывать и бегом (представляете, как бежит бегемот?) пускаться вдогонку за детьми.

Акт первый трагедии

Потом, в электричке, мы пели песни под гитару и обозревали из окон просторы родной страны. Дети были счастливы: ведь они только что расстались с родителями. Теперь и те и другие смогут проверить крепость любви друг к другу. К тому же уже можно поесть. Интересно, почему дети так любят поесть где угодно, только не дома? Смена привычной мизансцены так магически действует, что ли?
Мы вышли на станции Бородино... И тут полил дождь. Два часа назад, когда мы уезжали из Москвы, светило солнышко, и ничто не предвещало природных катаклизмов. Дождь был противный, мелкий и всепроникающий, как радиация. Кроссовки и старая самодельная плащ-палатка промокли сразу же.
Устроившись на дырявой веранде у станции, мы хмуро поглядывали на беспросветное небо. Дождь лил, лил, и было непохоже, что он вообще когда-нибудь кончится.

Это не укладывалось в голове

Дождь кончился так же внезапно, как начался, и мы двинулись в путь.
Сменив сырые кроссовки на сухие сапоги, я смело шлёпал по мокрой траве и лужам. Воодушевлённый переменой погоды, я даже повеселел. К тому же сапоги вскоре были отправлены обратно в рюкзак, и я снова надел уже высохшие на солнышке кроссовки. Идти стало значительно легче. Спасибо О.П.: она посоветовала не класть мокрую обувь в рюкзак, а подвесить сверху для просушки. Она – турист бывалый.
Рядом шагали мои дочери. Невзирая на наставления жены не спускать с них глаз во время путешествия, утирать носы и всячески об легчать быт, я старался как можно реже напоминать девчонкам о себе. Пускай, думаю, без нашей опеки почувствуют себя самостоятельными людьми. Хотя бы на пять дней.
Я ничего им не сказал, но они все правильно поняли. И если младшая, Женька, временами все же начинала ворчать (мол, она устала, ей тяжело, пить хочется и т.п.), то десятилетняя Оля шла вперед по дороге, как танк, будто не замечая дорожных трудностей, и ни один протестующий или жалобный звук не исторгся из ее мужественного сердца. Я был поражен. Правда.
И вообще как-то странно было видеть, что на привалах дети вовсе не валились с ног от усталости. А могли, к примеру, затеять беготню с прятками и салочками. Это не укладывалось в голове. Мне казалось великим благом снять кроссовки, встать горячими ступнями на холодную траву. Или прилечь. Но как угорелому носиться по колхозному полю?!
В пути складывались сообщества, абсолютно немыслимые в обычных условиях. Вот идут восьмиклассник Никита и девятилетняя Маша. Идут себе, что-то обсуждают.
Вокруг Стива роятся мальчишки постарше. Стив и Дэн – американцы. Стиву девятнадцать лет, но он уже бывший рок-музыкант. К тому же бывший наркоман. Он рассказывает (а наши «трудные подростки» слушают, затаив дыхание), как во время рок концертов у него – от страшных децибелов – шла из ушей кровь, как они себя наркотиками приводили в состояние куража, как однажды нагрянула полиция и его друг, удирая на машине, разбился насмерть. Стиву было тогда четырнадцать. Родители принесли его, законченного наркомана, в монастырский госпиталь. И Стив остался в монастыре. Теперь он веселый, краснощекий, озорной, очень симпатичный монах.
Обычно разбитной Сашка прилепился к Дэну, ни на шаг не отходит, держится за руку. Чудеса! Интересно, о чем они разговаривают? Доктор филологии Буффальского университета и московский пятиклассник Сашок.
С точки зрения современного американца, то, что происходило с нами, – просто бред наяву. Толпы комаров, вода для чая – из мутной речки, палатки промокают, миски вылизываются, солнце палит… Дэн со Стивом вначале очень удивлялись. Правда, недолго – через день привыкли. А еще через день удивлялись, как это они до сих пор могли без этого обходиться.
В их родной Америке, если даже группа школьников во главе с педагогом наберётся смелости отправиться в пеший поход (что маловероятно), то за ними по пятам непременно будет следовать специальный автобус, с медсестрой и целой аптекой медикаментов, с инструкторами по плаванию, туризму, а также все желающие родители. Там, в автобусе же, холодильник с продуктами, вода в специальных пластиковых баллонах, гамаки и шезлонги (я даже подозреваю, что там есть диван!). Дети же шли бы налегке, пожевывая жвачку и попивая кока-колу. Устал? Натер ногу? Жарко? Садись в автобус, дыши кондиционером.

Антон выглядел не менее жалко, чем я

Потом был первый большой привал, на котором все основательно подкрепились бутербродами, фруктами и шоколадом. С.В. развернул на своем рюкзаке подробнейшую карту местности из генерального штаба (так он сказал) и пригласил всех желающих припасть к ней для ознакомления с нашим маршрутом. Я не нашел сил оторвать от земли себя с бутербродами внутри (привал, как мне потом объяснили, – опасная штука), но разведка донесла, что за день мы должны проходить в среднем по 20 километров.
Идти стало еще трудней. Стараясь крепиться и не показывать виду, что мне тяжело, я плёлся в конце процессии. Рядом хрипел Антон. Мы оба начинали потихонечку вырубаться.
Антон обладает удивительным свойством всё время влипать в какие-нибудь истории, создавать массу проблем, а потом с большим трудом из них выкарабкиваться. Если вы смотрели фильм «Невезучие» с Пьером Ришаром, то можете себе представить Антона. С той лишь разницей, что, в отличие от героя фильма, этот мальчишка – еще и меланхолик.
А поэтому Антон выглядел не менее жалко, чем я. Он промочил кроссовки ещё на первом привале, когда, пытаясь их помыть, залез в лужу по самые щиколотки. В ямы и колдобины его так и тянуло. Мне кажется, что если бы в чистом поле одна-единственная корова сделала бы одну-единственную лепёшку и через это поле пошёл бы один-единственный Антон с компасом в руках и подробной схемой расположения лепёшки, то он всё равно бы в неё вляпался...

Американские горки

Ближе к вечеру мне стало совсем невмоготу. Небесное светило старалось вовсю. Казалось, кроссовки сейчас задымятся и расплавятся. Какая там природа? Какие там птички, деревушки и перелески? Мысль только одна: быстрее скинуть ботинки, лечь на траву и не вставать минут шестьсот.
Ко мне подошёл С.В. и успокоил, сказав, что, судя по карте, скоро должна появиться река, у которой мы и заночуем.
– Это там, за деревней. Видишь?
И он указал куда-то в бесконечность полей. Я попытался было что-то разглядеть сквозь запотевшие от тяжких трудов стёкла очков.
Дорога делала большой крюк в сторону, и наш авангард решил пойти к деревне прямиком через поле, рассекая высокие жесткие стебли травы. Я шёл и стонал. Рюкзак колыхался из стороны в сторону. Привязанная к нему гитара болталась и больно била в правый бок.
Поле было страшное. Видимо, ещё прошлой весной оно было распахано, но так и не засеяно. И потому представляло собой бесконечную череду опасных бугорков и впадин. Альпы в миниатюре. Или стиральная доска под увеличительным стеклом.
Дети сразу же окрестили это поле американским: оно напомнило им аттракцион «Американские горки» в ЦПКиО. Только дух здесь захватывало не от кайфа, а от постоянных спотыканий. Было совершенно невозможно предсказать, наступишь ли ты в следующий момент на кочку или, придавленный рюкзаком, провалишься в яму.
Деревня медленно, но верно приближалась, и у меня появилась маленькая надежда, что я все-таки не умру по дороге, а доползу до долгожданной реки и… умру там.
Тут непонятно откуда взялся С.В. Он стянул с меня рюкзак, надел на себя и энергично потопал вперед к деревне… Тут я заметил, что не только С.В. спасает обессилевшего товарища. Максим и Денис – старшеклассники, от которых, говорят, стонут все учителя средней школы (дескать, и бездельники они, и хамы, и паразиты, и ничего не хотят), уже успели дойти до деревни, сбросить там свою поклажу и вернуться через американские горки обратно, чтобы помочь малышам, девочкам и таким доходягам, как я.

Райские кущи

Мы поднялись на горку за деревней. Нам открылась чудная картина подмосковной природы: бесконечные клетки полей в густо-зелёной оправе смешанных лесов. На небольшом окружённом деревьями пятачке на краю крутого склона мы решили разбить наш лагерь. При мысли, что завтра с утра его придется сворачивать, я впал в паническое настроение. Но глаза боятся, а руки делают. Особенно, руки М.В. и О.П. Нет, конечно, у нас были и костровые, и дежурные по кухне. И палатки ставить ребята ходили тренироваться в ближайший от дома лесок… Все те же «бездельники и паразиты» Макс и Диня взяли на себя дрова, костер и воду (им бы лесниками быть или фермерами, а не логарифмы с образом Буревестника учить).
Примерно через час палатки стояли и вода в кане уже закипала. Мы – распаренные, грязные, в саже – спустились к реке.
Вода! Удивительно прозрачная! Почти не боясь людей, плавают маленькие рыбёшки. Цветут лилии и кувшинки. Над всей этой красотой в изобилии летают бабочки и стрекозы, превращая берег во что-то нереально сказочное. Или это мне примерещилось?
Нет, это не был мираж, поскольку наше отрядное начальство решило остаться тут не только на сегодняшний вечер, но и на весь завтрашний день. Ура!
После ужина все сидели у костра и пели песни. Оказалось, что вечером играть на гитаре намного трудней, чем днём: пернатый друг-кровосос то на руку усядется, то на нос. И шлёпнуть-то его нечем – руки гитарой заняты. Жужжит ведь такая тварь у самого уха… портит музыку, летает, покоя не даёт.
Я, конечно, терплю, песню пою, не отрываюсь…. А он всё жужжит и жужжит, вот ведь подлец! Играешь, играешь, потом (надоело!) – бац! Хлоп! себя по лбу и дальше музицируешь. Кто сказал, что лоб не ударный инструмент? Вот и получается такая музыка: трень-брень – хлоп! – трям-брям – щлёп!.. Впору бежать и записывать свой компакт-диск с авангардным походным джазом…
Потом был отбой, и все разошлись по своим палаткам. Спать. Но мне не спалось. Своим измученным ребром я явственно ощущал корягу, и очень не хватало подушки! Чесались комариные укусы… Не спали и девчонки в соседней палатке. Они о чём-то оживлённо болтали и хихикали. Я долго ворочался с боку на бок и, наконец, как-то пристроившись, задремал.
Было уже часа два ночи, – рассказывали мне потом, – когда послышался шепот:
– Девчонки! Вроде мотоцикл в лагерь заехал?
– Не… Это не мотоцикл. Это Сергей Евгеньевич в соседней палатке храпит…
Прошел первый день моего настоящего похода.

Мусорный бак.

Наутро отряд отправился в путешествие по окрестностям. Шли налегке, взяв только сухой паёк. Нас с М.В., как самых замученных и слабых, оставили стеречь пожитки. Счастью моему не было предела. Наконец-то наступила долгожданная тишина. И главное: никуда не надо идти!!! Мы вытащили походные пенки, расстелили на солнышке и предались релаксации.
Я лежал и  разглядывал небо сквозь ветки, нависшей надо мной сосны. Дул тёплый ветерок, пели птички. Куда-то вдруг пропали все насекомые. Тишина и покой. Идиллия.
К полудню М.В. не выдержала безделья и стала наводить в  лагере порядок. Она раскладывала рядками второпях брошенную детьми обувь и относила пустые консервные банки и прочий мусор в яму, вырытую детьми накануне.
Отряд старался не оставлять после себя следов пребывания. Подмосковье и так постепенно превращается в большую помойку. Попробуйте-ка в пригородном лесу пройтись с десяток шагов и не наткнуться на бутылку или  рваный полиэтиленовый пакет… не выйдет. 
Меня удивляет, как посреди лесного массива может оказаться, к примеру, огромная чугунная ванна (!) или старая кухонная плита. Помню вообще анекдотический случай, когда посреди леса я увидел ржавый мусорный бак с надписью на борту: «ШКОЛА №37»…. (видимо этот бак и есть школа…). Но это ещё не всё. Из бака торчала высокая палка с табличкой «Купаться и ловить рыбу запрещено!»….(Где? В школе? В баке?!)…. В общем, мы старались не мусорить, а все отходы зарывать в землю.
Мои экологические размышления были прерваны М.В., заставившей меня подняться и отправиться за дровами.
Было около пяти часов по полудню, когда из-за холмов появились наши. Мы быстренько подвесили каны с водой над костром, и пошли встречать ребят.
Впереди шёл Стив, Оля с Денисом и С.В, следом – несколько мальчишек. Далее, с большим отрывом шли остальные. Замыкал процессию красный как рак Антон. Он сильно обгорел на солнце.
Вечер прошёл без приключений. Вскоре после отбоя, уставшие дети быстро заснули под мерное жужжание комаров.


Тогда считать мы стали раны

Наступило последнее утро. Нам предстоял ещё один переход, и всё, здравствуй, Москва златоглавая! Здравствуй, диван! Здравствуй, запах горячего города! Но особой радости я почему-то не испытывал.
Человек быстро ко всему привыкает. Даже американский человек! Что уж говорить обо мне. Теперь я мечтал не о диване, а лишь о маленькой персональной табуреточке, ибо за все эти дни так и не научился сидеть на земле. Постепенно перестали болеть различные части тела, рюкзак с каждым привалом становился легче, и меня окружали милые, добрые, грязные люди. Местами, правда, перебинтованные.
Третьеклассника Глеба костёр притягивал как магнит. Казалось, что мальчишка относится к огню как к живому. Глеб подкармливал его свежими веточками и постоянно что-то рубил для своего любимца. Дров от такого усердия не прибавлялось: аккуратно распиленное Денисом полено Глеб методично стёсывал, как инженеры в КБ стёсывают свои карандашики, пока поленце не превращалось в мелкие-мелкие щепочки, непригодные для костра.
Мы пытались запретить Глебу издевательство над дровами или хотя бы на время прервать стук топора, поручив более полезное дело. Но через некоторое время Глеб опять был возле костра – они были неразлучны как насморк и грипп.
На третий день топор не выдержал безжалостной эксплуатации. В момент своей кончины он решил отомстить Глебу, поранив ему кончик указательного пальца. Глеб сидел на пенечке, и все ребята по очереди держали его руку кверху, чтобы остановить кровь: «Глеб, тебе подержать миску? Глеб, тебе чай остудить? Глеб, возьми лишнюю барбариску…». Глеб был бледен, скромен и прост.
Петька, одноклассник моей Оли, всегда выглядел старше своих лет. Воодушевлённый примером Дини и Макса, он работал наравне со взрослыми. Старался больше всех, и ему же больше всех не повезло. Во время варки утреннего чая он обварил ногу кипятком из кана (недаром мне сразу не понравилось это слово!). Ступня была перебинтована, а Петька – посажен на больничный. «Подумаешь, купаться нельзя, тоже мне море нашли – вода по щиколотку, к тому ж еще и ледяная, да я не очень-то и хотел».

Шел отряд по бережку

«Шел издалека… Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве…» К обеду отряд вышел на трассу.
«Братцы, чьи вы будете?..» Местные жители, узнав, что мы москвичи, ошарашили нас новостями из столицы: террористы взорвали троллейбус. После чего неприятности с Петькиным ожогом показались сущими пустяками.
Вскоре мы оказались на маленьком вокзальчике. До электрички оставалось время, и мы стали петь песни. Стив тряхнул стариной, и в захудалом российском городишке зазвучали блюзы на чистейшем американском языке. Столпились люди. Бабушки: «Правда американец?.. Настоящий?.. Можно потрогать?»
В поезде дети сразу заснули: кто на рюкзаке, кто на корточках, а кто и стоя.

Эпилог

Прошёл год. В конце апреля подходит ко мне С.В. и говорит:
– Скоро в поход пойдем. Под Тверь.
Я даже спорить с ним не стал, только спросил:
– Завтра?..
21 апреля 1999 г.