Год обмана Зима часть последняя

З И М А: МИХАИЛ


Вообще-то, я не ожидал, что все это так получится. Не то, что я украду дебильного Сашу-Мерседеса, а то, что вдруг окажусь у Марины на даче. То есть, конечно, я хотел оказаться у нее на даче, но никто ведь не мог предположить, что это произойдет именно так. Я имею в виду, из-за того, что в моей квартире теперь сидел этот узник. И главное, что все вышло как-то само собой. Саша сидел у меня в квартире, а я жил у Марины на даче.
Время от времени я наезжал в Москву, чтобы проведать его и отчитаться перед ПП. У того из-за финансового кризиса начались какие-то там проблемы, и ему сделалось абсолютно не до меня. Сережа ничего не хотел знать кроме своего компьютера, поэтому я опять мог спокойно заниматься всем, чем угодно. И надо сказать, было чем.
Сашины боссы не хотели давать за него денег. Косяк состоял в том, что я переоценил его персону. Он оказался простым исполнителем, который, в принципе, никому не был нужен. Раскошеливаться из-за него никто не хотел. Они не то что пятьдесят штук - они даже тысячи за него бы не дали. Глубоко в душе я их понимал. Я уже сам был готов плюнуть на это дело, но все еще не знал, как поступить со своим "пленником". Марине я сказал, что у меня в квартире живет родственник из Сибири, который приехал в Москву на заработки, но вместо этого начал сильно пить. Я не хотел, чтобы у нее возникло желание с ним познакомиться.
Впрочем, насчет этого я беспокоился напрасно. Если у нее и возникали какие-то желания, то все они были связаны с ее собственным домом. Ее совершенно перестало волновать все, что происходило за последней линией сосен, которые росли перед железнодорожной станцией. Остальной мир с поездами, скандалами, политическими убийствами для нее больше не существовал. Это было видно по ее спокойному взгляду, по ее движениям, по тому как она отвечала на мои вопросы или вопросы маленького Мишки, по тому как вечером она стелила постель, а утром убирала ее в ящики большого старинного шкафа. Я лично чувствовал себя точно так же. Иногда даже забывал, что у меня в квартире живет заложник.
Первый раз, кстати, когда мне в голову пришло это слово, я даже удивился. Оно совсем не подходило бедному Саше. Я привозил ему лекарства, кормил его Марининым супом, а он рассказывал мне про армию. Забавно, но он и в самом деле почти перестал материться. Много смотрел телевизор и потом рассказывал мне про какие-то драки в Госдуме. Я уже не приковывал его наручниками к батарее. Просто закрывал на три оборота крабовый замок и уезжал. С двенадцатого этажа он бы ни за что не рискнул спуститься. Впрочем, иногда у меня создавалось впечатление, что он не очень-то и хотел. Не знаю почему, но у меня такое ощущение было. Может, он в этой своей армии привык сидеть на одном месте.
На даче мы, в общем, ничем особенным не занимались. Так, ходили на станцию, репетировали. Я возился с маленьким Мишкой. По вечерам Марина рассказывала ему сказки перед сном, и я удивлялся откуда она знает так много.
- Я их не знаю, - однажды сказала она. - Я придумываю.
- Прямо так? - удивился я. - С ходу?
- Да. Они ведь все одинаковые. Добрый принц сначала попадает в беду, но потом обязательно находит свою принцессу.
- Вчера ты рассказывала про разбойника. А позавчера про Белого Волка.
- Ну и что? Все равно это тот же принц. Главное, что он находит свою принцессу.
- Можно, наверное, книжку детскую написать.
- Я об этом подумаю, - говорила она и касалась пальцами моего лица.
Вообще, иногда мне было как-то странно оттого, что у меня вроде как появилась семья. Причем, не просто семья, а целая семья сразу с настоящим ребенком. Правда, Марине он был не сыном, а братом, но разницы, в принципе,  никакой. Поэтому я тоже как-то начал вдруг чувствовать себя таким как бы отцом. Смешно, конечно, но я, правда, начал. Ну, то есть, любовь там и все такое. По утрам просыпаешься и вдруг вспоминаешь, где ты вчера лег в постель. Сначала от этого вообще было очень странно. Такое ощущение как будто всех обманул. Не в том смысле, что наколол кого-то или там кинул, а в том, что карта пришла небольшая, а ты блефанул, и тебе вдруг поверили. И при этом никто даже не злится на тебя. Лежишь утром в кровати, смотришь как за окном падает снег, а в соседней комнате Мишка играет с собакой. Еще мне нравилось печку топить. Никогда до этого не думал, что может так вот понравиться. Марина блины все время делала по утрам. С клубничным вареньем было ужасно вкусно. А Мишка любил с вишневым.
Так у нас и прошло полтора месяца.

                *                *                *             

- Ну и погода, - сказал я, входя в квартиру и закрывая за собой дверь. - Пока до подъезда добежал, куртка успела намокнуть. Ты не знаешь, это вредно для кожи?
- У тебя турецкая? - спросил он.
- Сам ты турецкая. В Италии покупал.
После выписки из больницы Павел Петрович действительно подогнал мне дежурную штуку баксов. Типа - премия на лекарства.
- Там тоже, наверное, полно турецких.
- Да пошел ты, - беззлобно ругнулся я. - Фирменный был магазин. Со всеми наворотами.
- Тогда ни фига ей не будет. Дождь, что ли опять?
- Подойди к окну. Совсем уже обленился.
- А какой смысл? Я все равно на улицу уже сколько не выходил. Так что мне твоя погода без разницы.
- Такой зимы в Москве еще не было.
- В Москве еще до фига чего не было.
- Ну, дождь в конце декабря точно никогда раньше не шел. Надо же, может, и правда, конец света. В метро много про него говорят. Год, говорят, у нас всего остался.
- А сколько градусов?
- Плюс один.
- Тогда это конец света. Чего там еще говорят?
- Говорят, Ельцин скоро помрет.
- Это уже сколько лет говорят. Что еще?
- Доллар к февралю будет стоить тридцатку.
- Вот это больше похоже на правду. Еще?
- Русские договорятся с Хуссейном и врежут американцам по заднице.
- Тогда точно будет конец света. Еще что?
- В Кремле одни голубые.
Саша поморщился.
- Ну, не знаю. Так-то, по телику они нормальные мужики. Сытые такие. Довольные.
- А голубые должны быть голодными, что ли, хочешь сказать?
- Ну не знаю. Они выглядят по-другому. Не то что голодные там. Но такие, знаешь, не очень довольные. Как будто чего-то им надо еще.
- Понятно, чего им надо.
- А у этих в Кремле, у них же все есть. У них жизнь по кайфу. Поэтому они такие толстые.
- В метро говорят, что скоро их тоже немного почикают. 
- Никто их не будет чикать. Они сами кого хочешь почикают. В Чечне видел какой шухер конкретный навели? И хоть бы кто им слово сказал. Конкретно разобрались - с самолетами, с пушками, с танками. У этих пацанов широкий размах. Не сравнить с моим Николай Николаичем. Хотя, на своем уровне он тоже очень плотный мужик.
- Достал меня твой плотный мужик, - сказал я проходя на кухню. - Ты почему опять суп не съел?
- Не дает бабок? - спросил Саня.
- Даже разговаривать на эту тему не хочет.
- А я что тебе говорил? У него таких как я, наверное, полсотни. Думаешь, он будет за каждого из них по пятьдесят штук платить? Так бы уже давно у него всех пацанов переворовали. Просто заменит кем-нибудь и забудет. Вместо меня на рынке, небось, уже кто-то другой капусту стрижет.
- Киря, - сказал я, вылавливая из кастрюли мясо.
- Как Киря? - удивился он.
- А чего ты так удивляешься? Он же тебе друган.
- Ну да... Только... Поэтому и удивляюсь.
- Что друган твое место занял?
- Я его из жалости к себе на работу взял.
- А, ты об этом.
- Он же тупой.
- Перестань. Что там, так много ума надо?
- Ну, нет... Но все-таки...
- Короче, ты просто злишься.
- Я не знаю, - с глубоким вздохом сказал он. - Может, и злюсь.
- Суп зря не доел. Тут еще до фига мяса. 
- Ты лекарство принес? У меня уже все кончилось.
- Не будет больше лекарств.
- Как это не будет? Почему? Ты что, решил меня уморить тут? Я загнусь без лекарств. У меня астма.
- Да, погоди, - сказал я. - Чего ты так разорался?
- Ни фига себе, разорался. Он мне говорит, что лекарств больше не принесет, а я молчать должен.
- Я тебя отпускаю.
Он так завелся, что сначала даже меня не понял.
- Что? Что ты сказал?
- Можешь идти и купить себе сам свои микстуры. И так вся квартира от них провоняла. Только бабок на них я тебе не дам. Можешь не просить. Знаешь, сколько я на них уже истратил?
- Ты меня отпускаешь?
Он как будто не верил своим ушам.
- Ну да, да. Я тебя отпускаю. Если хочешь, могу еще один раз повторить. Похитителя из меня не вышло. Я раскаиваюсь, что взял тебя в плен.
Дурацкая, конечно, получилась фраза насчет плена, но я ведь тоже себя чувствовал не совсем как бы в своей тарелке. Не каждый день отпускаешь заложников на свободу.
- Короче, можешь идти. Дверь открыта. Если хочешь, можешь сначала доесть суп. 
- Да на фиг мне сдался твой суп.
- Ну, не хочешь как хочешь. Тогда иди сразу. Остановка прямо напротив дома. Надо только его обойти.
- У меня денег нет на автобус.
- Начинается, - сказал я и достал из кармана мелочь.
Почему-то он не выглядел очень обрадованным.
- Может, разрешишь хоть вещи собрать?
- Да какие у тебя вещи? - удивился я. - Тут все мое.
- Я, между прочим, полтора месяца в этой квартире просидел.
- Но это моя квартира. Теперь я тут буду жить.
- Да?
- Конечно. А ты как думал?
- Я никак не думал. Просто ты ведешь себя по-свински.
- Я веду себя по-свински? - моему удивлению не было границ. - Я тебя отпускаю. Можешь идти на все четыре стороны.
- А ты у меня спросил? - в его голосе явно слышалось возмущение. - Ты у меня спросил? Ты же всегда делаешь то, что тебе хочется. Пришло в голову взять заложника - хоп, достал пистолет и приставил его кому-нибудь к голове. Не вышло ни фига с выкупом - все! Сразу пошел к черту! Ты думаешь, ни у кого кроме тебя своих проблем нет? Или все должны только твои проблемы решать? А то, что я теперь работу потерял? И, может, мне из-за этого даже жить теперь негде!
Я немного растерялся от его напора.
- Как это негде? Ты что, прямо на рынке жил?
- А где же еще?!! Если бы в больницу весной не попал, давно бы уже из Москвы уехал. У меня в Рязани семья. Мамка почтальоном на почте работает. А так лето в больничке перекантовался, потом Николай Николаич меня на рынок пустил. А теперь в моей подсобке Киря живет.
- Ему что, тоже в Москве негде остановиться?
- Он квартиру снимал на 3-ей улице 8-го Марта. От "Динамо" десять минут на автобусе. Теперь на фига ему та квартира?
- Смешные вы, ей Богу.
- Киря не сказать, что сильно смешной.
- Ну, я не знаю, - наконец сказал я. - Поживи пока тут. Может, что-нибудь подвернется.
- Двадцать раз подвернется, - пробурчал он, однако уже более дружелюбно. - Знаешь, сколько сейчас стоит в Москве жилье?
- Денег я тебе не дам.
- Никто и не просит. Хотя, по уму, конечно, надо.
- Слушай, ты совсем обнаглел.
- Я тебя не заставлял приезжать ко мне со своим пистолетом. Еще про "Феррари" мне наврал.
- А я тебя бесплатно кормил целый месяц. По нынешним временам это  много значит.
- Я в легкую мог сам прокормиться. И к тому же, не месяц, а полтора.
- Тем более.
- Полтора месяца ты продержал меня взаперти как зека.
- Я же тебе сказал, можешь идти.
- Я не о том.
- А о чем?
- У меня, между прочим, могли быть свои планы на это время.
- Ты что, хочешь, чтобы я перед тобой извинился?
- Не плохо бы. Но это сейчас не самое важное.
- А что самое важное?
- Завтра Новый Год.
- Ну и что?
- Как это что? Сам-то, наверное, не будешь встречать его один в пустой квартире.
- У тебя есть телевизор.
- Засунь его ... ты знаешь куда.
- Я должен елку, что ли, тебе принести?
- На фига мне сдалась твоя елка.
- А чего ты хочешь? Нормально скажи.
- Я хочу Новый Год как у людей.
- В смысле?
- Чтобы компания была, чтобы весело. Я полтора месяца кроме твоей рожи никого не видел.
- Где я тебе возьму компанию? Совсем, что ли, сдурел?
- Ну, ты же куда-то поедешь...
- Да ты обалдел просто! Никуда я тебя с собой брать не буду!
- А я тогда поеду и Кирю сюда привезу.
При этих словах его глаза сузились и превратились в маленькие щелки. Видимо, он решил меня напугать. Однако я был готов к подобным штучкам. У меня на такой случай был припасен для него неприятный сюрприз.
- Попробуй. Они там почти уверены, что ты сам решил навариться на этом деле и поэтому подстроил свое похищение. 
- Врешь!
- Проверь. У меня в машине есть сотовый. Можешь прямо оттуда сейчас позвонить. Увидим, сколько им надо времени, чтобы подъехать сюда и с тобой разобраться. Ты уверен, что сможешь их убедить? Не очень ведь похоже, чтобы мы с тобой были врагами. Боюсь, они тебе не поверят. Тем более, что я тоже не буду молчать.
- Понтуешься. Ты вечно понтуешься!
Конечно, я понтовался. Тем более, что телефон лежал у меня не в машине, а в правом кармане. Какой дурак оставит его в машине? Просто мне нужно было выиграть время и вместе с тем продолжать свой наезд. Я знал, что он быстро сдается, когда на него наезжают.
- Проверь. Можем спуститься через минуту. Только я-то, в случае чего, сяду в свой джип и свалю, а тебе от них придется на автобусе делать ноги. Мелочь я тебе уже дал. Там, кажется, даже на метро хватит. Если сумеешь из автобуса выйти через три остановки, считай - тебе повезло. В метро они точно стрелять не будут. Там сильно много ментов.
- Блин! - прошипел он.
- Так что тебе лучше не рыпаться. Доказать им ты все равно ничего не сумеешь. А если побежишь, то они тогда точно подумают, что во всем виноват  ты один. У тебя вообще нет никакого выбора. Самое мудрое - сесть на поезд и уехать к мамке в Рязань.
- Блин! - опять сказал он.
- А что, в Рязани так плохо?
- Я же только про Новый Год у тебя спросил, - он глубоко вздохнул и расстроено опустил голову. - Сказал бы просто, что нет, а то начал тут пугать... Все настроение испортил.
- Ты сам этого захотел.
- Я просто не хотел сидеть тут один завтра всю ночь.
Мне вдруг стало его жалко.
- Ну, хочешь, я тебе шампанского привезу?
- Да пошел ты со своим шампанским... Все равно потом будешь этими деньгами меня попрекать...
- Как хочешь, - сказал я. - Может, завтра еще заеду.
- Пошел ты, - уже без всякой злобы повторил Саша.
Когда я спустился, у меня в кармане зазвонил телефон. Хорошо, что это случилось уже на улице. Впрочем, скорее всего, я выкрутился бы даже так. Бедного Сашу загрузить было не фиг делать. Тем более, что за последнее время я в этом смысле стал очень крутой. Врасплох меня застать теперь было трудно. Не знаю даже, что могло бы серьезно застать меня врасплох.
- Да, - сказал я, открывая дверцу.
- Слушай, тебе Марина давно не звонила? - раздался в трубке Сережин голос.
- Марина? - повторил я и застыл на месте, так и не сев за руль.
- Ну да... Я тут подумал... Уже почти полгода прошло... Эй, ты меня слышишь?
- Я... тебя слышу... Да-да, все нормально... 
- Ты, вообще, куда-то пропал... Может, заедешь? Поговорим...
- Да у меня тут были кое-какие дела... Хорошо... Завтра заеду, утром... Поговорим...
- С наступающим тебя.
- Да-да, и тебя так же, - сказал я. - Завтра в одиннадцать, хорошо?
- Давай, - он положил трубку.
"Ни фига себе", - подумал я.
Больше на этот счет никаких мыслей у меня в голове не возникло.

                *                *                *   

Я приехал к нему раньше одиннадцати. Не знаю почему так вышло. Просто не мог усидеть на месте. Встал очень рано и уехал с дачи, пока Марина с Мишкой еще не проснулись. Ужасно не хотелось говорить ни с кем из них. Это не то, чтобы как-то стало вдруг все противно, а просто я знал, что сейчас буду врать. И врать я буду именно насчет них. От этого меня даже чуть-чуть поташнивало. Не сильно, но, в общем, нормально так. Меня всегда поташнивает, когда нервничаю или просто волнуюсь там. На первом курсе перед экзаменами всегда тошнило. Так, в принципе, никогда не рвет, но мутит как-то, и вообще, очень неприятно. Короче, я свалил до того, как они проснулись. Не охота было разговаривать с ними и знать, что я сейчас буду про них врать. Ну, что я их давно не видел, и все такое. Мне почему-то вдруг показалось, что это будет, как будто я скажу, что они умерли. От этого меня и тошнило, скорее всего.   
- Ну что? - сказал Сережа, не поворачиваясь ко мне, когда я вошел. - Много народу с елками по улицам ходит? Дед Морозов не видел?
- Не очень много, - ответил я. - Сейчас у всех искусственные.
- А у меня тут полно Санта Клаусов.
- Что это?
Я сделал шаг и заглянул ему через плечо.
- Это Париж.
На экране была какая-то площадь.
- Кино, что ли? Видеодиск?
- Сам ты видеодиск. Это Интернет.
- К телевидению подключился?
- Нет, просто нашел такой сайт, куда поступает информация с видеокамер по всему миру. А камеры висят на центральных площадях всех столиц. Новогодний прикол. Классно?
- А Москва есть?
- Зачем тебе Москва? Выгляни в окно и увидишь.
- Да? Я как-то не подумал.
- Смотри, а вот Буэнос-Айрес. У них еще ночь.
- Жарко, наверное.
- Да уж. Санта Клаусам придется попотеть. Видишь, вон он пошел!
- Странно, - сказал я. - Такая жара, а он в шубе.
- Не ходить же ему в футболке и в трусах.
- Почему бы и нет? И чего это он по ночам шляется? У них ведь еще предыдущая ночь. Или уже следующая?
- Гляди, а теперь Токио.
- Красивая елка. Какие-то непонятные игрушки на ней.
- Мы в детстве сами игрушки делали.
- Зачем? - сказал я.
Он наконец оторвался от монитора и посмотрел на меня.
- У нас елка на даче во дворе росла. Мы с отцом брали формочки для песка... Знаешь, такие рыбки и звездочки?
- Знаю.
- Наливали в них подкрашенную воду и замораживали. Самое главное было ниточку положить. Она потом внутри замерзала, и мы за нее вешали игрушку на елку. Красиво получалось, и очень долго висели. А в марте на елке оставались одни нитки.
- Чем красили воду?
- Акварельными красками. Лучше всего синие получались. Как настоящие леденцы.
- Пробовал их лизать?
- Пробовал пару раз, - он улыбнулся. - Прилип языком. Пришлось меня поднимать, чтобы можно было стянуть с елки игрушку.
- Больно было?
- Еще как, - он опять улыбнулся.
- Смотри, - сказал я. - Кто-то рукой машет.
- Это Наока.
Он быстро повернулся к экрану.
- Кто?
- Наока. Девочка из Японии.
- А кто она?
- Не знаю. Я сам познакомился с ней полчаса назад.
- Как познакомился?
- Очень просто. Лазил по Интернету и случайно на нее наткнулся. Она мне и рассказала про этот сайт. А потом сказала, что придет на площадь и помашет рукой. Она где-то близко живет. Смотри, кажется, симпатичная.
- Нормальная, - согласился я. - Так можно до фига народу собрать по всему миру.
- Можно, - сказал он.
- И пусть все тебе машут.
- Зачем?
- Не знаю. По приколу. Долго она так будет махать?
- Она же не знает, что мы ее видим. Сейчас, наверное, перестанет.
- Точно перестала. Сколько у них сейчас времени?
- Вечер, кажется, скоро.
- Значит они раньше нас будут Новый Год встречать.
- Ну да. Они же на Востоке.
- Понятно, - сказал я. - Это хорошо.
- В каком смысле?
- Не знаю. Просто хорошо без всякого смысла.
Я чувствовал себя теперь немного получше. Он явно не спешил со своими вопросами.
- А у меня почему-то совсем нет настроения, - со вздохом сказал он.
- Ну, давай поднимем.
- Да я не про это.
- А про что?
- Ну, знаешь, в Новый Год бывает такое особое настроение. Как в "Иронии судьбы".
- А, - сказал я.
- Раньше всегда в Новый Год апельсины ели. Как только ими запахнет, у меня сразу начинала голова кружиться. Ну, знаешь, Дед Мороз, подарки и все такое. Классно так было.
- А теперь?
- А теперь апельсины круглый год продают. Я уж и не помню какое они должны вызывать настроение.
- Да, у тебя большие проблемы.
- Нет, я серьезно. А у тебя есть новогоднее настроение?
- У меня? - Я пожал плечами. - Есть, наверное. А на фиг оно?
- Ну, не знаю. Должно быть какое-то... чувство.
- Зачем?
- Ну, это такой день.
- Какой?
- Я не знаю... Особенный.
- Нормальный день, - сказал я. - Только после него посуды много мыть все время приходится.
- А какой тогда у тебя особенный день?
- У меня? - я даже хмыкнул. - У меня нет особенных дней.
- Совсем?
- Практически.
- И ты никогда не чувствуешь себя по-другому?
- Как это по-другому?
- Не так как всегда.
- А как бывает всегда?
- Ну... - он запнулся. - Как обычно.
- А мне по кайфу, когда как обычно.
- Правда? - он помолчал. - Тогда ты крутой.
- В смысле?
- Людям не нравится их обычная жизнь. Слишком серо.
- Думаешь?
- У любого спроси.
- Мне кажется, они врут, - сказал я.
- Зачем?
- Боятся, что их могут сглазить.
- Сглазить?
- Ну да. Сами втихую тащатся от себя, а друг друга лечат на тему, что жизнь нас совсем достала. Это такой прием самообороны. Людям нельзя верить, когда они жалуются на жизнь. В этом случае их надо либо прогонять, либо давать им деньги. А верить им ни за что нельзя.
В этот момент я вдруг подумал: "Опа! А чего это я? Расфилософствовался."
Впрочем, у меня было оправдание. Сережа, по ходу, совсем забыл, что хотел спросить насчет Марины. Вот я и обрадовался.
- Как же можно не верить и давать деньги? - удивленно спросил он.
- А как иначе? Я даже больше скажу. Никогда нельзя делать то, во что веришь.
- Как это?
- Очень просто. То, во что веришь, сделается само. Иначе это была бы уже не вера.
- Да? - он смотрел на меня все с большим удивлением. - А что это было бы тогда?
- Ну, не знаю. Инструкция по эксплуатации. Ты же не веришь в то, что стиральная машина будет стирать белье.
- Как это не верю? Я верю.
- Нет, ты не веришь. Ты знаешь наверняка. Чувствуешь разницу? Верить и знать. Ты ведь знаешь, что ее специально сделали, чтобы стирать белье. Зачем тебе в это верить? Вот ты и действуешь согласно инструкции. А когда речь заходит о вере, о нормальной вере, я имею в виду, со всеми приколами... Ну, когда веришь... Тут только ослы будут действовать по инструкции. 
- Выходит, что делать надо только то, во что сам не веришь?
- Выходит, что так. Кто-то ведь должен это сделать. Само оно никак не сделается.
- Но это же чушь! - он смотрел на меня, улыбаясь.
- Тем не менее. По крайней мере, совесть остается спокойная.
Он пожал плечами и уставился в свой компьютер. Правда, видно было, что ему уже на него плевать. Между прочим, такое случилось с ним в первый раз с тех пор, как мы познакомились. Он смотрел на экран, но думал о чем-то совершенно постороннем. Секунду спустя я понял, что лучше бы он об этом не думал.
- То есть, если я верю в то, что рано или поздно встречу Марину, то мне можно ничего для этого не делать? Не надо искать встречи с ней?
Он повернулся и посмотрел на меня.
Вот тут я не знал, что ему ответить. На фига я вообще затеял этот разговор? В институте у меня по философии никогда больше трояка не выходило.
- Ты думаешь, все само собой произойдет? - он настойчиво ждал ответа.
- Ты какие-то странные примеры приводишь... - невнятно пробурчал я. - Это ведь просто теория...
- Она тебе не звонила?
- Марина?
Вот это был точно идиотский ответ. На сто процентов не стоило уточнять ее имя. О ком еще он мог меня спрашивать!
- Ну да, Марина. Она звонила тебе, после того как мы приехали из Италии?
- Нет, - неуверенно протянул я. - В принципе, не звонила.
- Как это, в принципе не звонила? Звонила или нет?
- В общем-то, не звонила.
- Я не понимаю тебя. Как можно "в общем-то" не звонить?
Я сам не знал как это можно, поэтому просто потряс головой, как будто у меня зазвенело в ухе. Так бывает. Вдруг ни с того, ни с сего зазвенит в каком-нибудь из ушей.
- Чего ты головой трясешь? - настороженно спросил он.
- В ухе зазвенело. Сильно так. Даже тебя плохо слышу.
- Я тебя спрашивал про Марину, - громче повторил он. - Ты видел ее или нет?
- Нет, - быстро ответил я.
Хорошо, что он спросил "или нет". Его "нет" мне почему-то здорово помогло произнести свое собственное. Так тоже бывает. Опираешься на чужое слово, а потом - хоп! прыгаешь куда тебе надо.
- Жаль, - он сразу потерял ко мне интерес. - Мне почему-то казалось, что ты про нее что-то знаешь.
- Странно, - сказал я и сделал такое удивленное лицо.
Хорошо, что он не смотрел. Потому что лицо у меня не совсем получилось.
- Ты ведь не знаешь про нее ничего?
- Нет-нет, я про нее ничего не знаю. Она не звонила, я ее не встречал, мне никто про нее не рассказывал.
- Жаль, - снова сказал он.
- Еще как, - сказал я.
Мы помолчали.
- Я даже не думал, что буду так без нее скучать.
- Надо же.
- По-дурацки все получилось у нас в Италии.
- Не нужно было брать ее с собой, - вставил я и тут же запнулся.
Ведь это была как раз моя идея, чтобы Марина поехала с нами в Италию.
- Ты думаешь? - он посмотрел на меня. - Не знаю... Мне кажется, без нее могло быть еще хуже.
- Хуже? - я даже немного удивился.
- Ну... я не про твою рану сейчас говорю.
- А, - сказал я. - А то я думал, ты про мою рану.
- В каком смысле? - насторожился он.
- Ну, знаешь, пуля могла ведь и не в ключицу попасть. Могла запросто разнести мне башку.
- Ты же знаешь, что я не в тебя стрелял.
- Знаю, знаю. Ты не грузись.
- Ты тут вообще ни при чем.
- Да я знаю. Чего ты завелся?
- Может, ты думаешь, что я ревновал к тебе и поэтому в тебя стрельнул?
- С чего тебе ревновать?
- Ты ведь спал с ней в одной комнате.
- Да? - я вдруг немного растерялся.
Мне показалось, что разговор повернул не совсем туда, куда надо.
- А разве нет? И, скорее всего, в одной кровати...
Я не знал, что ему на это ответить.
- В одной кровати? Да ведь? - он настойчиво смотрел мне в глаза.
Отвернуться сейчас значило выдать себя с потрохами.
- У вас в номере ведь не было другой кровати?
- Там... такая кушеточка в прихожей была...
- И ты на ней спал? Каждую ночь?
- Ну... в общем-то... да...
Боюсь, это прозвучало не совсем убедительно.
- Каждую ночь? 
На фига ему надо было повторять свои тупые вопросы?
- До тех самых пор, пока ты не выстрелил мне в ключицу.
- Я тебе уже говорил, что я стрелял не в тебя. Ты сам на меня налетел.
Вот это было круто. Мне в самом деле нравился этот пацан. Я как идиот подставил свои старые больные кости под пулю, а он меня же теперь обвинял в том, что я не дал ему разнести свои мозги по всей долбанной итальянской лужайке. Нормальный пацан. Чего-чего, а благодарности от него ждать явно не приходилось.
- Конечно, я сам на тебя налетел. Извини, что так вышло.
- Ты что, обиделся? - спросил он через минуту.
- Да нет, чего обижаться? Все нормально. Ты хотел понтануться - я тебе помешал. Любой на твоем месте бы разозлился.
- Не в этом же дело совсем, - от нетерпения он даже взмахнул руками.
- Не в этом? А в чем?
Он отвернулся и ничего не ответил.
- В чем дело-то? А ? Чего ты молчишь? Будешь молчать - я вообще уеду! Охота была перед Новым Годом с тобой тут сидеть!
- Дело в том, что мне без нее совсем плохо, - не поворачиваясь от компьютера, глухо сказал он. - Ты даже представить себе не можешь как. Лучше бы ты не мешал мне в тот раз.
- Я же видел, что патрон как раз против бойка встал, - медленно сказал я.
- Вот я про это и говорю... Не надо было тебе в это дело мешаться...
- Так, - протянул я.
Честно сказать, я не думал, что все это настолько серьезно. Кто их знает, этих подростков. То они ржут без конца, а то вот так сидят спиной к тебе у компьютера. Хорошо хоть пистолет я у него забрал.
- Ты ее, правда, не видел?
Лучше бы он меня об этом не спрашивал.
- Правда? Чего ты молчишь? Сам на меня наезжаешь, а потом вот так вот молчишь.
- Я не молчу.
- Ты не молчишь? А что ты тогда делаешь?
- Я думаю.
- О чем ты думаешь?
- Я думаю о том, о чем ты спросил.
- И что?
- Нет.
- Ты уверен?
- Нет.
- В смысле, ты не уверен?
- Нет. Я ее не видел.
- Хорошо, - он глубоко вздохнул. - Если увидишь, передай... А, хотя, ладно... С Новым Годом тебя... Ну и вообще...
- С наступающим, - я старался не смотреть на него.
Стоял как идиот посреди комнаты и вертел головой из стороны в сторону.
- Я, правда, в тебя не специально тогда выстрелил.
- Ты уже говорил.
Я постоял еще минуту, потом повернулся и вышел из комнаты. А что мне  оставалось делать? Не стоять же там целую вечность.

                *                *                *

На площадке перед своей квартирой я долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Не то чтобы она была сильно маленькая или ключ там большой, но просто я как-то очень задумался и, в принципе, не совсем соображал, что это я вообще тут такое делаю. Так бывает, когда возьмешь в руки какой-нибудь предмет, потому что он был нужен тебе минуту назад, а потом вдруг забудешь напрочь, зачем ты его взял, и от этого стоишь как дебил, вертишь его в руках, но при этом даже не удивляешься, потому что думаешь совсем о другом. А когда проходит пара минут, потихоньку начинаешь соображать, что к чему. Вот это и называется "загрузился". Тем более, что в руках у меня еще была бутылка шампанского.
Я наконец открыл дверь и сделал шаг в квартиру. Из полутьмы прихожей ко мне двинулся Саша. Я хотел сказать ему: "Привет", но он поднял обе руки над головой и стукнул меня чем-то тяжелым. В следующее мгновение я упал прямо к его ногам. Перед глазами у меня оказались кроссовки. Это были мои кроссовки. "Надо же, - успел подумать я. - Он уже носит мою обувь. Кто его знает, к чему это приведет".
Вообще-то, я не очень часто в своей жизни терял сознание. Я имею в виду, чтобы вот так натурально грохнуться и лежать как чурбан посреди комнаты. В школе баловались, конечно, веревками от ключей. Затягивали их на шее, считали до десяти и все такое в том же духе, но это было не настоящее. Падали, конечно, в коридоре на пол. Один раз моему приятелю голову разбили, так что "Скорую" пришлось вызывать. Но чтобы конкретно вырубиться - так у меня еще не бывало. Не считая, выстрела в Италии, разумеется. Но это как бы само собой. Когда в тебя стреляют в упор, тут вроде как выбора уже никакого не остается. Хлопаешься на спину, или на что там придется, и закатываешь глаза. А на этот раз все было совсем по-другому. Меня, в принципе, так сильно по голове еще никто не бил. Я раньше задумывался, с какой силой надо треснуть человека, чтобы он отрубился - ну вот, как у Тайсона получается, когда они начинают коленками вилять и по всему рингу шарахаться, пока не упадут замертво. Теперь оказалось, что Тайсона даже не надо. Вполне хватило Саши-Мерседеса с табуреткой в руках. Хотя еще не известно, кто будет круче. Если Тайсону врезать по башке табуреткой, он, наверное, тоже завиляет коленками. А, может, и нет. Кто его знает. Он же как бык. Здоровый, и весь лоснится. Негры, вообще, конкретные пацаны.
- На фига ты мне эту тряпку на голову положил? - сказал я, открывая глаза минут, наверное, через десять.
Впрочем, может, и больше прошло. Я без сознания не очень точно время определяю.
- У тебя тут кровь, - ответил он. - Я испугался.
- Она супом воняет. Ты где ее взял?
- На кухне. Я только что твою кастрюлю помыл. Суп уже кончился.
- Блин, - сказал я и отбросил эту тряпку подальше. - Не мог полотенце в ванной комнате взять?
- Я не догадался. Ты так быстро упал. Я подумал, что ты умираешь.
- Башку мне, наверное, проломил.
- Сильно болит?
- Ты, гад, меня еще спрашиваешь?!!
Я немного привстал и тут же схватился за голову.
- Прости меня, Миша! Я думал, это Киря меня нашел!
- Киря? Он-то причем? Совсем сдурел тут от одиночества.
- Правду тебе говорю! Сегодня ночью от него кто-то приходил. Полчаса в замке ковырялись. Открыть не смогли. Так бы уже разобрались со мной. А потом бы и тебя подловили.
Я подумал, что, видимо, немного переборщил вчера, напугав его разборками с Кирей.
- Да как он мог меня найти? Башка, блин, теперь трещит! Точно сотрясение из-за тебя будет.
- В натуре, тебе говорю, - он склонился ко мне и взволнованно завертел руками. - Кому еще надо у твоей двери шебуршаться? Почикали бы тут меня одного, а потом бы тебя дождались. Засада.
Последнее слово он произнес уже каким-то зловещим шепотом. Похоже, он довольно серьезно по этому поводу загрузился.
- Ладно, ладно, - сморщился я. - Будем считать, что они нас нашли. Правда, совсем непонятно как, но, видимо, все-таки нашли.
- Да в натуре тебе говорю... - возбужденно затараторил он, но я махнул на него, чтобы он заткнулся.
Голова у меня просто раскалывалась. Его голос отдавался внутри моего черепа как раскаты грома. Меня буквально сотрясало от его голоса. Вот, наверное, почему это дело называется сотрясением. Натурально сидишь на полу и сотрясаешься. Особенно, когда рядом орет перепуганный балбес, который врезал тебе по голове табуреткой.
- Короче, я здесь один не останусь, - сказал Саша, нагибаясь еще ниже ко мне. - Они сегодня опять придут, и тогда уже точно дверку твою откроют.
- Подожди, - сказал я. - А куда ты пойдешь?
- Я поеду с тобой.
- Со мной? - у меня даже голова перестала болеть на секунду.
- А куда мне еще идти? Из-за тебя мне теперь податься некуда.
- Ты совсем обалдел.
- Тогда доставай свою пушку и сиди тут всю ночь со мной вместе. Я лично один с ними разговаривать не хочу. В конце концов, это твои проблемы. Это ты меня, гад, подставил.
- Я тебя подставил?
- А кто? Бабай, что ли?
Мне вдруг пришло в голову, что он мог все это затеять, лишь для того чтобы поехать со мной встречать Новый Год. Интересно, хватило бы у него ума на такую импровизацию? Я имею в виду, чтобы так убедительно треснуть меня табуреткой.
- Останешься? - он с вызовом смотрел на меня.
- Да пошел ты, - пробурчал я, пытаясь наконец подняться с пола.
- Я же еще и пошел. Крутой ты мужик. У меня из-за тебя столько проблем, а ты меня теперь отправляешь. Нет, ты в натуре, крутой мужик.
Я перебрался на кресло и внимательно посмотрел ему в глаза. Врал он мне или нет? Я до такой степени свыкся с постоянным враньем, что меня уже вряд ли могло удивить, если бы и этот олигофрен решил заработать несколько очков на чужом поле.
"Неужели и он туда же?" - думал я, глядя на его глупое смешное лицо.
- Где мое шампанское? - наконец сказал я. - Разбилось?
- В холодильнике. На фига тебе сейчас шампанское?
- Открой. Может, хоть голова перестанет болеть.
- От головы лучше пить водочку, - сказал он из кухни. - Тем более, что это моя бутылка. Ты же мне ее притащил.
- А ты меня за это по башке треснул.
- Не фиг было так долго дверь открывать. Чего ты там столько ключом в замке ковырял?
- Задумался, - тихо сказал я.
- Что? - крикнул он, хлопнув дверцей холодильника.
- Ничего. Пошел ты в задницу.
- Грубый ты, Миша, - сказал он, входя в комнату с бутылкой в руке. - И бокалов нормальных у тебя нету.
- Я буду пить из стакана.
- Да хоть из ладошек. Все равно никакого новогоднего настроения.
- Кончай.
- Что "кончай"?
- Ничего. Насчет новогоднего настроения.
- Сам-то, небось, в гости сейчас поедешь.
- Как ты меня достал.
- Это я тебя достал? - он красноречиво посмотрел на меня и сделал длинную паузу.
- Ты откроешь его или нет?
- Да пей ты свое шампанское, хоть запейся!
Он сорвал пробку так резко, что полбутылки вылилось прямо на пол.
- Хорошо, что у меня нет ковра, - пробормотал я и выпил залпом почти весь стакан.
Вино было дорогое.
- С Новым Годом, - сказал Саша, отворачиваясь от меня и растирая ногой лужу.
- Собирайся, - вздохнул я. - Поедешь со мной. Только весь вечер будешь сидеть в машине.
- А у тебя там телевизор работает? - обрадовано спросил он.
"Может, и не врет, - подумал я. - Кому охота встречать Новый Год в чужом джипе?"

                *                *                *

На самом деле я, и вправду, не очень люблю праздники. Все время чего-то от них ждешь, а в итоге получается совсем не то, что хотелось. Ну, то есть, так-то вроде бы то, - в смысле, и веселье, выпивка там, девчонки, но, если по-настоящему, то всегда выходит не так, как думал в самом начале. Не знаю почему, но ждешь всегда чего-то другого. Трудно объяснить. Не Деда Мороза, конечно, но чего-то такого, не знаю... нового.
А раньше было нормально. Когда совсем еще маленький был. Чего ждал, то и получалось. Может, просто нужное время прошло. Кто его знает, насчет этого времени. Что-то меняется. Даже выпивка уже вроде так не интересует больше. В принципе, лег бы да и проспал весь этот Новый Год. Особенно, когда башка трещит сильнее, чем мотор у мопеда. Я удивлялся, как это Саша ни фига не слышит. По идее, меня, наверное, за полкилометра было слышно. Звон вокруг стоял, как рядом с высоковольтной будкой. Ни за что в жизни бы не согласился работать электриком.
На даче все уже вертелись как заведенные. Рамиль с Репой распутывали гирлянду, Марина со своей однокурсницей жарили котлеты, маленький Мишка изо всех сил мешал и тем и другим. От запаха котлет меня почти сразу начало тошнить. Я набрался мужества и сказал себе, что это скоро пройдет. На кухне, по крайней мере, не так сильно были слышны дикие звуки "Prodigy".
- Классная музыка, - сказал я, прикрывая дверь, чтобы было потише.
- Знакомься, это Лида, - Марина кивнула головой в сторону своей подруги.
- Мы уже знакомы, - улыбнулась Лида. - Я видела вас на одном показе в институте.
Лично я ее не помнил. Но мне было без разницы. Знакомы так знакомы.
- Здрасьте, - сказал я, стараясь не морщиться от головной боли.
- А "Prodigy" уже давно вышли из моды, - продолжала она. - И, вообще, это музыка для тинэйджеров. У Рамиля всегда все происходит с небольшим запозданием.
- Да? - сказал я и посмотрел в окошко.
Плевать мне было и на Рамиля и на его музыку.
- Ты почему машину на дороге оставил? - спросила Марина.
Надо было что-то придумать, но голова была как чугунная. Здорово он мне врезал. Не башка, а пушечное ядро. Зарядить в пушку и выстрелить на Луну. Когда-то в детстве читал у Жюль Верна. Или у кого-то еще. Голова профессора Доуэля. Так, кажется, было. Голова без тела лежала в каком-то стеклянном ящике и порола всякую чушь. Мне бы сейчас эту голову. Можно даже без тела.
- Слушай, я не знаю, - наконец сказал я.
- Как это, не знаешь? - она удивленно посмотрела на меня. - Не знаешь, почему оставил машину на дороге?
- Ну да, не знаю. Просто оставил ее там и все. Решил не заезжать в ворота. А что, нельзя?
- Да нет, - медленно сказала она. - Просто как-то странно.
"Конечно, странно, - подумал я. - Знала бы ты, кто у меня там сидит".
- Лучше машину ставить поближе к дому, - вмешалась тут эта Лида. - У моих знакомых в прошлом году украли совсем новый "Рено". Только что из Франции. Вот так же оставили на дороге, а утром проснулись - ничего нет. Милиция искать отказалась.
"Тебя еще не хватало", - тоскливо подумал я.
Непонятно отчего, но у меня болела уже не одна голова. Ощущение было такое, как будто этот идиот отлупил меня своей табуреткой по всему телу. Даже коленки стали болеть. Может, он мне позвоночник повредил?
- Ты как себя чувствуешь? - озабоченно нахмурилась Марина. - Что-то у тебя вид нехороший.
- Нормально чувствую. Голова только болит чуть-чуть. Много беготни было в городе. Пока все купил...
- Сейчас дам тебе анальгин. Ты, кстати, не забыл привезти точилку для ножей? Мясо резать уже невозможно.
Я вспомнил, что оставил ее в машине. Бросил на заднее сиденье и оставил. Наверное, сейчас этот придурок сидел рядом с моей точилкой и смотрел "Поле чудес". Как раз для него программа. Бесплатная раздача новогодних слонов. Жалко только в бумагу не заворачивают.
- Давайте я за ней схожу, - сказала вдруг эта Лида.
Я знал ее всего пять минут, но она уже успела переесть мне всю печень. Интересно, что бы она подумала, увидев у меня в машине бедного Сашу, полного новогодних настроений?
- Я сам принесу. Мне не трудно.
- Тогда, давайте, я с вами схожу. Что-то у меня тоже голова разболелась.
"Настырная", - подумал я.
Теперь уже и Марина посмотрела на нее с удивлением. Вряд ли она ожидала от своей подруги такого темперамента. С друзьями всегда так. Норовят удивить в самый неподходящий момент. Я лично, вообще, никогда не понимал - на фига они нужны человеку.
- Вы знаете, я лучше сам. Нечестно будет оставить Марину одну с этими котлетами.
- В аптечке еще анальгин найдется, - сказала ей Марина. - Хочешь?
Эта Лида сделала такое интересное лицо.
- У меня на таблетки аллергия.
Насчет аллергии я уже слушать не стал. Ну их к черту, эти сложные женские взаимоотношения. Лучше уж на эту тему "Жестокий ангел" смотреть. Его, по крайней мере, в любой момент можно выключить.
- Ну как там? - спросил Саша, когда я открыл машину.
- Хоть ты от меня отвяжись. Сидишь себе и сиди, пожалуйста.
- Я же просто спросил.
- А я тебе просто ответил.
- Какой ты, все-таки, злой. Сегодня ведь Новый Год.
- Еще раз напомни про Новый Год, и я отвезу тебя обратно в квартиру.
- Да ладно тебе. Чего ты злишься?
- Если бы у тебя башка так трещала, ты бы, наверное, вообще, матом всех крыл.
- Я больше не матерюсь.
- Да я уж заметил.
Мне никак не удавалось найти в темноте эту долбаную точилку.   
- Я, правда, не специально тебя ударил, - сказал он, помолчав.
- Спасибо, от этого мне стало намного легче.
- Я думал, это Киря пришел.
- Ты уже говорил.
- Я не специально тебя ударил.
Когда я поднимался на крыльцо, мне вдруг пришло в голову, что Сережа сегодня утром говорил почти то же самое. Насчет "не специально", я имею в виду. Кто его знает, может, они и не врали. Когда врежешь кому-нибудь по башке, себя-то легче всего убедить, что сделал это не специально. Может, не совсем естественно получается, зато совесть уже не мучает. Дешево и сердито. Как бесплатные подарки на "Поле чудес". Интересно все-таки, кто, в конечном итоге, за них платит? Тоже, наверное, бьют кому-нибудь по башке табуреткой. С Листьевым, царство небесное, вообще, по конкретному разобрались. Потом, скорее всего, тоже говорили себе: «Ой, мы не специально».
- Может быть, вы нам и ножи заодно поточите, - сказала эта Лида очень сладким голосом. - А то у нас тут явный недостаток мужской силы.
Я бы, конечно мог ей сказать, чего у нее был недостаток, но раз уж Саша-Мерседес перестал материться, то мне тоже надо было держать себя в руках.
- В каком смысле "заодно"? - спросил я.
Так-то, в принципе, мне не хотелось ей грубить откровенно.
- Поточи, - неожиданно вмешалась Марина. - У нас совсем времени нет. Скоро уже за стол надо будет садиться.
Ну что же, в конце концов, это была не моя идея.
- А скажите, Михаил, - через минуту подала голос Лида. - Как вы познакомились с Мариной?
"Быстро у нее началось", - подумал я.
- Передай мне соль, пожалуйста, - сказала Марина.
Она явно не хотела мне помогать. Я должен был выносить это в одиночку.
- Мы вместе делали котлеты.
- Ха-ха-ха, - засмеялась наша Лида. - Ценю, когда в мужчине есть чувство юмора.
Я чуть не умер от ее смеха. Не то, чтобы гиена залаяла, но, в принципе, где-то поблизости. Очаровательные подруги были у моей Марины.
- А вот скажите, - не унималась эта девушка. - Что вы больше всего цените в нас?
- В вас?
Я, видимо, произнес это таким особенным тоном, что она вдруг заметно смутилась.
- Ну, не во мне лично... А, вообще, в женщинах...
"Как бы тебе сказать, чтобы не обидеть..." - подумал я про себя.
- Ты скоро? - спросила Марина. - Мясо нечем резать. Давай быстрей.
- Больше всего в женщинах, - сказал я самым дурацким голосом, - я ценю ум, независимость и доброту.
Теперь она должна была отвязаться. После такого любой нормальный человек понимает, что над ним прикалываются.
- Не может быть,  - пропищала она. - Вы, правда, обращаете внимание на эти стороны женской индивидуальности?
Я понял, что мне конец. Это был клинический случай. Лечить только в условиях стационара.
- Правда, - сказал я. - Я никогда не лгу.
- Не лжете? - глаза у нее округлились. - У вас, что, принцип такой? Вы исповедуете буддизм?
Меня потянуло сказать, что это больше похоже на муддизм, но, слава Богу, я удержался. Так-то,  в принципе, я не грубый.
- Невероятно, - продолжала она меня добивать. - Впервые встречаю мужчину, который сознательно отказался от лжи. Марине с вами ужасно повезло. Как же вам удается избегать лганья? Мужчинам иногда это просто необходимо.
"Ты даже не можешь представить себе, до какой степени", - подумал я.
Вслух я сказал:
- Делаю над собой волевое усилие.
- Волевое усилие? А как это? Что-то вроде самовнушения?
- Ну, дилетант, очевидно, выразился бы именно так, - я почувствовал, что меня понесло.
- А как бы выразился профессионал?
- Здесь очень важна особая система подготовки. Существует специальный набор упражнений, разработанный тибетскими монахами в конце семнадцатого века.
- Не может быть. Расскажите.
Я украдкой взглянул в сторону Марины. Она стояла ко мне спиной и резала овощи. Ничего особенного ее спина не выражала. Интересно, сколько она готова была это терпеть?
- В общем, дело заключается в особом...
В этот момент дверь на кухню распахнулась и к нам вбежал маленький Мишка.
- Осторожно! - вскрикнула Марина. - Не урони!
Он с разбега проскочил мимо расставленных на столе хрустальных бокалов и подбежал ко мне.
- Я в машину хочу!
Это был удар ниже пояса. Я думал, что тему с машиной мы уже исчерпали.
- В машину хочу! Буду рулить!
- Михаил оставил машину за воротами, - строгим голосом произнесла Марина. - Не мешай нам. Иди поиграй с Рамилем.
- Рамиль сказал: "Иди посиди в машине".
Сегодня был явно не мой день.
- Ты, наверное, игрушку на елке разбил?
- Только две.
- Завтра утром я дам тебе порулить, - сказал я. - Сейчас у нас нет времени.
- Давайте, я поточу за вас нож, - предложила Лида. - Покатайте его немного. Такой славный малыш.
- Славный малыш, - повторил за ней Мишка счастливым голосом.
Я подумал, что зря рассказывал ей про тибетских монахов. Она этого не заслуживала.
- Никаких машин, - пришла мне на помощь Марина. - Пора уже за стол садиться.
Я вздохнул с облегчением.
- Слушай, у тебя в машине кто-то сидит, - сказал Рамиль, заглядывая в кухню.
После его слов все замолчали и посмотрели на меня. Даже у Мишки лицо стало заинтересованным.
Вот тут уж я точно не знал, что сказать. Могу себе представить, как я в этот момент выглядел.
- Не может быть, - выдавил я. - Наверное, тебе показалось.
- Сходи сам посмотри. От туалета сразу видно.
- А вы ее хорошо закрыли? - вмешалась Лида.
"Как ты меня достала", - тоскливо подумал я.
- Может, пойдем разберемся, - предложил Рамиль.
Марина молча смотрела на меня и о чем-то думала.
- Тебе показалось, - повторил я. - Там никого нет.
- Показалось? Да мы еще даже шампанское не открывали. Подождите, я сейчас схожу еще раз посмотрю.
Рамиль вышел из дома, а мы остались стоять на своих местах. За целую минуту никто не произнес ни слова. Марина по-прежнему внимательно смотрела на меня.
- Сидит, - сказал он, снова входя через минуту. - Я тебе говорю, там точно кто-то сидит. Ты почему мне не веришь? Я тебе правду говорю. Хочешь, пойди сам посмотри.
Я даже не помню, когда я попадал в ситуацию глупее, чем эта. Отчего они вообще происходят? Вот так стоишь посреди кухни на какой-нибудь даче в Новый Год, и все смотрят на тебя как на идиота, а самое главное, что ты сам чувствуешь себя идиотом. Взять бы да оказаться сейчас в другом месте. В кинотеатре, например. Или в библиотеке. С книжкой Достоевского в руках. Под названием "Идиот", к примеру.
- Это, наверное, Саша, - выдавил я наконец из себя.
- Саша? Какая Саша? - у Марины глаза немного сузились. - Почему она сидит у тебя в машине?
- Это не она... Это он... Александр... Мужчина.
- Да?
Выражение лица у нее изменилось. Она помолчала секунду.
- А почему ты не привел его с собой? Зачем ты оставил его на дороге? Ты что, собираешься уезжать куда-то? Он тебя ждет?
- Сегодня же Новый Год, - подала голос Лида. - Неужели вы будете заниматься делами в такую ночь? Оставайтесь. Не бросайте тут нас одних.
Видимо она чувствовала себя одиноко в окружении четырех человек. Интересно, что бы она сказала, если бы с ней действительно никого не осталось?
- Я никуда не уезжаю. Он просто сидит там, потому что... ему нельзя в дом.
Вот тут я сказал чистую правду. Даже самому стало приятно. В последнее время получалось уже крайне редко. Просто наваждение какое-то. Врешь и врешь без конца.
- Нельзя? - повторили они все хором. - А почему?
У них были такие удивленные лица, что я чуть не засмеялся. То есть, я имею в виду, что даже в этой ситуации мне стало смешно. Никогда раньше не видел, как у нескольких людей одновременно открываются рты от удивления. У маленького Мишки рот не открылся. Он им слизывал крем с торта.
- Почему нельзя? - повторила Марина.
- У него аллергия на елку. Запросто может помереть. "Скорая помощь" сюда не приедет.
Насчет аллергии было круто. Я опять не соврал. Говорить правду оказалось таким наслаждением, что я уже не мог удержаться:
- Месяц назад он чуть не ушел. Если бы не я, сейчас бы уже похоронили.
Я чувствовал, как у меня прорезаются крылья. Никогда еще не получал такого удовольствия. Говоришь, а сам знаешь, что так оно и есть. Непередаваемое ощущение. Всю жизнь бы говорил только правду. Волнует, как будто первый раз влюбился.
- Подожди, но не будет же он всю ночь сидеть у тебя в джипе, - с возмущением сказала Марина. - Ты что, только за этим его сюда и привез?
- Но мы не можем привести его в дом, - возразил я, тихо радуясь гениальности своего положения.
- Как это не можем? Вынесем елку во двор, а дом проветрим.
Вот этого я не ожидал. Я совсем не принял в расчет ее деятельного характера. Марина была из тех, кто никогда не сдается.
- Да ладно, сегодня же Новый Год, - я наконец и сам сказал эту проклятую фразу. - Как мы без елки?
- Вот именно, что Новый Год. Ты что, хочешь, чтоб мы так издевались над человеком? Зачем ты тогда вообще его сюда притащил?
Вот это был хороший вопрос. Жаль, что я не мог ответить на него честно.

                *                *                *

Больше всех, пожалуй, удивился сам Саша.
- Вы не волнуйтесь, - уговаривала его Марина. - Елку мы уже вынесли.
- Да я не волнуюсь, - отвечал он, продолжая вертеть головой из стороны в сторону.
Видимо, пытался разглядеть кто там еще стоит в темноте вокруг машины. А, может быть, искал меня.
Я махнул рукой, чтобы он понял на кого ориентироваться. Он кивнул и выбрался наконец из джипа.
- А я сначала подумал, что вы разобраться со мной хотите, - сказал он, глупо посмеиваясь. - Смотрю, народ какой-то вокруг машины затусовался.
- Вы нас испугались, что ли? - спросила Марина. - Приняли нас за бандитов?
- А я откуда знаю, что за люди в темноте тусуются. Смотрю – кто-то затусовался.
- Да откуда здесь взяться бандитам. Они все в Москве. Новый Год празднуют. Уже половина десятого.
- Как половина десятого? А в машине часы показывают почти полночь.
- О, забыл тебя предупредить, - сказал я. - Никак не доберусь перевести их на нормальное время.
- Ну, ты даешь, - хмыкнул он. - А я уже собрался Новый Год отмечать. Из-за тебя встретил бы его как на Урале.
- Ничего бы с тобой не случилось. Встретил бы два раза. Так даже еще веселей.
- Ну что, пойдемте скорее в дом, - предложила Марина. - Там елкой, наверное, больше не пахнет. Я все двери настежь открыла. Теперь придется сильнее топить.
Каким-то шестым чувством я понял, что этот идиот ляпнет сейчас что-нибудь насчет елки. Я сделал шаг к нему и изо всех сил сдавил его локоть.
- Эй, ты чего? - зашипел он от боли.
- Ничего, пойдем скорее. Ты ведь сам хотел отмечать Новый год в компании. Видишь, Дед Мороз твое желание выполнил. Ты в детстве верил в Деда Мороза?
- Раздевайтесь, - сказала Марина, когда мы вошли в дом. - Сейчас еще немного прохладно, но скоро станет тепло. У нас печка очень хорошая. Рамиль, ты закрыл дверь на веранду?
- Сейчас, - откликнулся тот.
- Снимайте свою куртку скорее, - повернулась она к Саше. - Замерзли, наверное, в машине? А вы знаете, мне кажется, я вас где-то видела. У вас очень знакомое лицо.
- Саша время от времени выступает на телевидении, - быстро сказал я.
- Да? - томным голосом произнесла Лида. - И что вы там делаете?
- Он читает сводку погоды, - снова ответил я.
- На каком канале?
- На... сразу на нескольких, - продолжал я отвечать за него.
- Но не на первом?
- Нет, на первом он не читает... Там требуется знание языка.
- Английского?
- Любого европейского языка.
- Как странно, - она пожала плечами. - Зачем им нужен язык? И почему именно европейский?
- А ты-то откуда знаешь все эти вещи? - заговорила Марина.
- Я... интересовался...
- Работу что ли искал? - прогудел Репа.
- Что-то вроде того. Но Саша оказался удачливей. Его взяли, а меня нет.
- А почему ты все время говоришь вместо него? - сказала Марина. - Ты что, у него вроде агента? Вы, правда, читаете сводку погоды, или наш Михаил опять шутит?
- Что значит опять? - сказал я.
- Да, - растерянно улыбнулся Саша. - "В Ростовской области ожидается небольшой снег..." и так далее... Погоду говорим... То есть, сообщаем.
- Понятно, - сказала Марина. - Ну, раздевайтесь, чего же вы стоите? Давайте сюда ваши перчатки.
- Нет! - чуть не во весь голос закричал я. - Перчатки снимать нельзя.
Все посмотрели на меня как на сумасшедшего. Надо было что-то быстро придумать. Я не мог позволить Марине увидеть его татуировку. По ней она бы узнала его без труда.
- У него от аллергии... эти… руки покрылись коростами. Поэтому врачи наполняют ему перчатки специальной мазью... Важно, чтобы он их совсем не снимал... Только во время перевязок.
Все с опаской посмотрели на Сашины руки. Сам он изумленно смотрел на меня.
- Неужели у вас это так серьезно? - тревожно спросила Лида.
- А как же он выступает на телевидении? - сказала Марина.
- Он сейчас на больничном... А когда возникает необходимость, они пользуются компьютерной графикой. Знаете, как в "Форест Гампе"... Там актеру компьютером сделали как будто у него нет левой ноги, а на самом деле у него левая нога еще круче правой. Я потом смотрел Каннский кинофестиваль. Он эту ногу там всем журналистам и, вообще, кому хочешь показывал. Нога как нога. А в кино никакой ноги нет. Ее во Вьетнаме оторвало снарядом.
Я старался нести всякую чепуху, лишь бы отвлечь их внимание от его перчаток.
- Ну, хорошо, - наконец пожала плечами Марина. - Хотите, оставайтесь так. Только есть будет неудобно.
- Есть удобно всегда, - ухмыльнулся Саша.
"Надо было выдумать ему другую профессию, - мелькнуло у меня в голове. - На телевидении так не ухмыляются".
- А вы скажете нам, какой будет прогноз погоды на завтра? - проворковала Лида.
- Обязательно, - ответил Саша.
Было видно, что он уже приходит в себя.
Весь вечер он был абсолютно счастлив. На некоторое время Лида даже перестала приставать ко мне и почти полностью переключилась на этого придурка. Он просто млел, оказавшись в лучах ее пристального внимания. Она объявила себя его медсестрой и с лицом сердобольного лесоруба то и дело накладывала ему салат Оливье. Через час я начал прикидывать, когда его затошнит. Однако это был не тот случай. То ли я его плохо кормил в заточении, то ли эта настырная Лида знала какой-то секрет - так или иначе, он поглощал огромные порции салата без видимого ущерба для здоровья. Шампанское еще больше способствовало его отличному настроению.
К сожалению, эта идиллия не могла длиться вечно. Бедный Саша довольно быстро израсходовал весь свой словарный запас, и энергичная Лида начала заметно терять интерес. Со стороны это выглядело как остановка ядерного реактора. Не сразу, но шаг за шагом огонь в ее глазах начал ослабевать, и я все чаще стал ловить на себе ее взгляды. Очень скоро эти опасные симптомы подтвердились. Теперь я испытывал противоречивые чувства талантливого врача, заранее поставившего очень сложный диагноз. С одной стороны он доволен, что оказался прав - с другой стороны он в отчаянии оттого, что его худшие опасения оправдались.
Мне еще повезло, что критический момент пришелся как раз на полночь. За всей этой шебутней с бенгальскими огнями, шутихами и ракетами мне удалось скрываться от нее почти целый час. Но потом, когда все успокоились и снова вернулись за стол, от нее уже не было никакого спасения. Она развернулась ко мне всем корпусом и с хищным блеском в глазах принялась донимать меня на тему "что такое настоящий мужчина". Тема для нее, очевидно, была очень трепетная, поскольку она считала, что настоящих мужчин в России почти не осталось. Из ее речи я понял, что небольшой их остаток еще можно найти в Санта-Барбаре, но для того, чтобы поехать туда обязательно нужен спонсор, который, к несчастью, скорее всего тоже должен оказаться мужчиной. А так как в России настоящих уже не осталось, то для Лиды само собой тут выходил замкнутый круг.
Короче, меня хватило совсем ненадолго, и как только Марина уложила маленького Мишку в постель, я сделал ей знак, что буду ждать ее у крыльца. Если бы это продолжалось еще хотя бы минут десять, я задушил бы несчастную Лиду без всякой жалости. Иногда мне бывает очень понятно почему Отелло так круто обошелся со своей Дездемоной. Ревность тут далеко не единственная причина. Просто Шекспир, наверное, не все написал. Слабо ему писать настоящую правду.
- Где ты ее откопала? - спросил я Марину, когда мы уже сидели в машине и я сумел перевести дыхание после самого долгого поцелуя в моей жизни.
- А зачем ты над ней издевался?
- Но она же дура.
- Если человек глуп, то это вовсе не значит, что над ним надо обязательно издеваться. Он же не виноват.
- Да? Я как-то об этом не подумал. Ты на меня злишься?
- Только совсем чуть-чуть.
- Слава Богу.
На этом недоразумение с Лидой было исчерпано. По крайней мере, я  надеялся, что оно было исчерпано.
- Слушай, а насчет твоего Саши, - прошептала она. - Признайся, что ты наврал. Никакой он не диктор на телевидении.
- Конечно, - так же шепотом ответил я. - На самом деле он бандит и убийца. А перчатки не снимает, потому что носит их, когда собирается душить маленьких любопытных девочек. Как Отелло. Ты когда-нибудь мечтала сыграть Дездемону?
- Да ну тебя, - тихо засмеялась она. - Ты можешь хоть раз поговорить серьезно?
- В Новый Год? Ты что, с ума сошла?
Я наклонился к ней и снова поцеловал ее самым долгим поцелуем в своей жизни. Мне нравилось ее так целовать. Я слышал как она дышит носом.
- Ты меня укусил, - прошептала она, слегка задыхаясь. - Теперь губа будет болеть.
- Я не нарочно.
- В следующий раз я тоже тебя укушу.
- Слушай, - неожиданно для себя самого заговорил я после небольшой паузы. - А что у тебя было в Италии с этим парнем на серой машине?
- Маттео? - она рассмеялась. - Да ничего. Просто катались, и он рассказывал мне про свою жизнь. Влюбился, наверное. Откуда я знаю.
- Как он мог рассказывать тебе про свою жизнь, если ты ни слова не понимаешь по-итальянски ?
- Ну, я так думаю, что он рассказывал про свою жизнь. Он на самом деле всегда много говорил, а мне нравилось его слушать. Знаешь как красиво звучит итальянский? Тем более, что иногда он переводил все это на английский язык.
Она улыбнулась, припоминая.
- А ты что, ревнуешь ?
- Да нет, - сказал я. - Просто так спросил. Само как-то на ум пришло.
Мы замолчали, уставившись на крохотный экран телевизора.
- Теперь все худеют, - сказала она. - Ей ведь так, правда, намного лучше?
- А кто это?
- Долина. Ты что, не узнал?
- А почему она по-английски поет?
- Не знаю. Такой новогодний концерт. Все русские поют по-английски.
- Странная идея.
- А по-моему ничего. Здорово у нее получилось?
- Я в этом не разбираюсь. Русские певцы меня не прикалывают.
- Да я насчет того, что она похудела.
- А, в этом смысле. Конечно, здорово. Она что, очень толстая была?
- Перестань прикидываться. Ты сам разве не помнишь?
- Не помню. Я помню, что Демис Руссос толстый был. Еще Серега Крылов, и еще Лучано Паваротти. 
- Да ну тебя. Ты меня специально заводишь. Точно так же как с Лидой.
Мы опять замолчали.
- А на яхте? - сказал я.
- Что на яхте ? - она непонимающе посмотрела в мою сторону.
- Дима сказал, что на яхте вы с этим Маттео надолго закрывались в капитанской каюте. Вдвоем. Без никого больше.
- Кто такой Дима?
- Человек Павла Петровича во Флоренции. Помнишь, он таскал альбомы про искусство к нам в номер? Суетливый такой.
- Ему-то какое дело до всего этого?
- Не знаю. Просто он мне об этом сказал. Вы ведь особенно ни от кого не скрывались.
Она задумчиво посмотрела в темное окно.
- Все-таки ты ревнуешь.
- Я не знаю... Может быть, да... Мне не очень понятно, что это такое...
- Вот здесь больно? - она прижала свою ладонь к моей груди. – Как будто щекочет? И мурашки бегают по спине.
- Да, - сказал я. - Только мне не понятно...
Той же ладонью она закрыла мне рот. Губами я ощутил, как подрагивают ее пальцы.
- Пусть он идет к черту, - шепнула она.
- Кто?
- Этот паршивый Дима.
Мы оба надолго замолчали. Фиг его знает, что я на самом деле чувствовал. Я в этом, правда, не очень-то разбираюсь. Неприятно как-то вдруг стало, но я бы не сказал, что противно. Я просто неожиданно понял, что ее прошлое теперь стало частью моей жизни, и все, что происходило с ней даже до того, как мы встретились, теперь почему-то касается меня.

                *                *                *

- Смотри, - прошептала она. - Там какая-то машина.
Далеко в темноте я увидел медленно двигавшуюся между деревьев иномарку. Фары у нее не горели.
- А кто это может быть? Разве у нас есть соседи?
- Да нет, - сказала Марина. - Здесь кроме нас никто не зимует.
Машина остановилась. Я присмотрелся, чтобы увидеть, кто из нее появится, но из машины никто не выходил.
- Странно, - сказал я. - Давай-ка выключим телевизор.
- Ты думаешь, нам надо прятаться?
- Я ничего не думаю. Просто лучше пока посидеть в темноте.
- Может, тогда вернемся в дом?
- Подожди, - сказал я. - Там кто-то выходит.
Из машины появилось человек пять. Они о чем-то поговорили, а потом один из них направился в нашу сторону.
- Миша, - прошептала Марина.
- Все нормально, - сказал я. - Просто сиди тихо. Может, они уедут сейчас.
Человек все ближе подходил к нашей машине. В левой руке он нес большую квадратную сумку.
- Зачем он сюда идет? - обеспокоено спросила Марина. - Что ему надо?
- Подожди, сейчас все узнаем.
Человек был от нас уже в двух шагах.
- Тихо, - шепнул я Марине. - Не шевелись.
Окна в машине были тонированы, но все-таки я подумал, что лучше сидеть совсем без движений.
Человек остановился у правой передней дверцы и прижался лицом к стеклу. Меня никогда еще не рассматривали так близко. На секунду даже возник соблазн щелкнуть ему по роже.
Наконец он отпрянул в сторону, и я потерял его из поля зрения. Судя по шорохам за спиной, он переместился куда-то назад. Видимо решил обойти машину. Через секунду он появился с той стороны, где сидела Марина. Я почувствовал как она напряглась. Потом отшатнулась ко мне всем телом.
- Тихо, тихо, - еле слышно прошептал я ей в самое ухо.
- Я боюсь, - одними губами почти без звука произнесла она.
Человек тем временем исчез где-то внизу. Очевидно он что-то делал со своей сумкой. В следующее мгновение я почувствовал сильный запах бензина. Когда он выпрямился в полный рост, в руках у него оказалась небольшая канистра. Отойдя на шаг в сторону, он начал плескать из нее прямо на мою машину.
Теперь нельзя было терять ни минуты.
Самое страшное заключалось в том, что он стоял не с моей стороны.
- Когда я скажу, выскакивай из машины и беги в дом, - прошептал я застывшей от страха Марине. - Ты меня поняла? Слышишь? Поняла или нет?
- Я... поняла.
- Толкни его изо всех сил и беги. Сможешь?
- Не знаю...
- Надо обязательно сбить его с ног. Тогда я успею обежать вокруг машины.
- Хорошо...
- Ты сумеешь?
- Я постараюсь, - шепнула она.
Я нашел в темноте ее руку. Рука была холодная как лед.
- Главное, сбей его с ног.
- Ладно.
- Приготовилась?
- Да.
- Подожди еще секунду... Подожди... Давай!
Она судорожно рванула ручку и что было сил толкнула от себя дверь. Человек с канистрой в этот момент переступил с ноги на ногу и чуть наклонился вперед. Не знаю, что уж он там хотел разглядеть, но для него это был не самый лучший момент в его жизни. Дверца со всего размаха ударила его по лицу, и он отлетел назад шага на два. Марина выпрыгнула из машины и на секунду застыла перед его неподвижным телом. Все это я успел заметить боковым зрением, в то время как сам уже двигался на полной скорости мимо радиатора.
- Беги! - крикнул я. - Беги скорее! Не стой!
От иномарки в нашу сторону уже неслись остальные бандиты.
Марина вздрогнула и бросилась к дому. В этот момент я оказался рядом с лежавшим на земле человеком. Он приподнялся и схватил меня за левую ногу. Едва не свалившись рядом с ним, я  пнул его свободной ногой в голову и помчался вслед за Мариной. Главное было теперь добежать до крыльца быстрее бандитов.

                *                *                *

Потом, когда я вспоминал все, что случилось в эту новогоднюю ночь, я часто упрекал себя за безмозглость. Останься я в машине - все потом могло пойти по-другому. Эти придурки побежали бы за Мариной, а я мог передавить их на своем джипе как кроликов. Тогда вся история развивалась бы совершенно иначе. Много проблем могло быть решено прямо в эту новогоднюю ночь.
Тем не менее, все случилось именно так как случилось, и я не остался в машине, а выскочил из нее как дурак и побежал за Мариной к дому, в котором, ничего не подозревая, продолжали веселиться наши друзья.
- Вырубайте свет! - закричал я, вбегая в дом и закрывая дверь за собой на тяжелый засов. - Скорей вырубайте!
Марина с белым от страха лицом опустилась рядом со мной на пол.
- А что такое? - удивленно спросил Рамиль, держа в одной руке рюмку водки, а в другой вилку с соленым огурцом. - Мы ведь уже пускали салют. Да у нас и ракеты все кончились.
- Вырубайте! - повторил я.
В эту минуту снаружи прогремел выстрел.
- О! Кто-то еще ракеты пускает! - прогудел Репа. - Пошли посмотрим кто это к нам приехал.
Я бросился к себе в комнату, нырнул под кровать и лихорадочно начал рыться у себя в сумке. Пистолет должен был лежать на самом дне. Я всегда ужасно боялся как бы маленький Мишка его не нашел.
- Ты чего? - сказал Рамиль, когда увидел у меня в руке оружие.
- Это не салют, - пробормотал я, опускаясь на колени перед входной дверью. - Ни фига это не салют, ребята.
Я просунул ствол пистолета под дверь - там всегда оставалось небольшое отверстие - и нажал на курок. От моего выстрела все вздрогнули, а Лида издала звук, похожий на писк.
- Мишка, ты что, сдурел? Там же ведь люди! - закричал Рамиль.
- Надо, чтобы они знали, что у нас есть оружие, - сказал я, немного  задыхаясь. - Если они будут знать, то, может быть, сразу не сунутся.
- Что происходит? Ты можешь объяснить толком?!!
- Вырубайте свет!
- Это бандиты, - тихим голосом сказала Марина. - Они хотели сжечь нас в машине.
- Вы с ума сошли!
Я больше никого не слушал. Перебегая из одной комнаты в другую и стараясь не показываться в окнах, я погасил свет во всем доме. Никто даже не двинулся из-за стола. Всех охватило оцепенение.
- Гирлянду выключи тоже, - прошептала Марина, указывая на тот угол, где раньше стояла елка.
В этот момент откуда-то из темноты прозвучал Сашин голос:
- Я говорил, что он тебя найдет, а ты мне не верил.
- Ты что, думаешь, это Киря? - сказал я.
- А кто еще? Или ты кому-нибудь другому на хвост наступил?
- Какой Киря? О чем вы? - вмешалась Марина. - Ты что, знаешь тех, кто  на нас напал?
- Подожди, - ответил я. - Потом тебе все объясню.
- Как это потом? Сейчас же рассказывай мне, что происходит!
Снаружи снова раздался выстрел.
- Я бы на вашем месте не сидел там за столом, - сказал я. - А то влетит какая-нибудь шальная пуля - и конец.
- Подождите, - снова заговорил Рамиль. - Вы что это, серьезно? Они, правда, стреляют боевыми патронами?
- Если хочешь - выйди проверь.
- А куда нам спрятаться? - пропищала Лида. - Они убьют нас? Они убьют нас всех?
- Чего им надо? - прогудел Репа.
- Я не знаю, чего им надо, - соврал я. - Наверное, местные отморозки решили повеселиться.
- А, может, они убьют не всех? - снова запищала Лида.
- Естественно. Вас они подбросят до дома. Не забудьте только им адрес сказать.
Снаружи один за другим прозвучали два выстрела.
- Встаньте лучше у окон, - сказал я. - Прижмитесь к стене и не высовывайтесь. В темный дом они лезть побоятся. Они не знают сколько нас тут.
Пригибаясь, я снова подобрался к двери и второй раз выстрелил в темноту. Честно говоря, мне совсем не хотелось ни в кого попадать. Противно думать, что ты нажимаешь на курок, а у кого-то в теле появляется дырка. Кости ломаются, мясо торчит. Короче, я всю эту ерунду слишком хорошо помню.
- Только не высовывайтесь, - еще раз повторил я. - Может, они просто пугают. Сейчас постреляют немного и потом...
В это мгновение окно, рядом с которым стоял Репа, с грохотом разлетелось, и на пол прямо к моим ногам упало что-то тяжелое.
- Граната! - закричал Саша.
Я посмотрел в темноту - туда, где лежал этот небольшой круглый предмет, и вдруг услышал как бьется мое сердце. "Неужели это будет вот так?!! Я сейчас исчезну?!!"
Я закрыл глаза и набрал полную грудь воздуха.
Прошло пять секунд, но вокруг по-прежнему царила мертвая тишина.
"Я ведь еще не умер?" - мелькнуло у меня в голове. - "А, может..."
- Это же просто камень, - произнес чей-то голос.
- Боже мой, - запищала Лида. - Я чуть не описалась от страха.
- В следующий раз не забудьте с собой памперс, - прогудел Репа.
Я услышал как в своей комнате плачет маленький Мишка.
- Иди к нему, - сказал я Марине. - Там ведь темно. Он, наверное, испугался.
Голос у меня немного дрожал. Пришлось даже прокашляться два раза. Мне раньше никогда граната к ногам не падала. Пусть даже это оказалась и не граната.
- Слышь, командир, - зашептал рядом со мной Саша-Мерседес.
Я вздрогнул, потому что не заметил, как он ко мне подобрался.
- Что?
- Я говорю, давай-ка я к ним схожу. Это ведь Киря. Схожу потрещу - может, как-нибудь разберемся.
- Ты что, сдурел? Думаешь, он будет сейчас разбираться?
- Ему тоже не охота своих пацанов под твои пули подставлять. Он ведь не знает, что у тебя только один ствол.
- А ты хочешь пойти и сказать ему об этом?
- Дурак ты. Целый месяц меня в своей квартире продержал, а так ни фига и не понял.
- Что я должен понять?
- Что не все люди из говна сделаны.
- Ты же вроде перестал ругаться.
- Это не матерщинное слово. К тому же подругу твою я с первого взгляда узнал.
- Ну и что?
- А то что мне теперь понятно из-за чего ты подписался под это дело. Бабки-то не для себя у Николай Николаича хотел поднять?
- Нет, не для себя.
- Вот видишь. Я как только Марину твою сегодня увидел, сразу понял все про тебя.
- Что ты понял?
- Не твое дело. Проблемы у твоей подруги, конечно, не только из-за меня получились. Решение принимали другие люди. Но я вроде как виноват вышел, потому что именно мне пришлось у нее папашины  бабки  отнимать. Так  что  по любому теперь выходит, что я должен идти. Каша-то вся, по ходу, из-за меня заварилась.
- Можешь не ходить, если не хочешь. Ты уже за свой косяк ответил.
- Что ты знаешь про мои косяки? - он даже слегка усмехнулся. - Ты лучше про свои думай. Тоже придется когда-нибудь отвечать... Короче, подожди пока со стрельбой. Я сейчас попробую до них из окна докричаться.
- Постой... - сказал я.
Но он только отмахнулся и быстрой тенью перебежал к другой стене.
- Киря! - раздался в следующую секунду его голос. - Киря! Слышь! Не стреляй! Это я - Саня! Не стреляй!
В гробовой тишине его голос прозвучал неестественно громко. Маленький Мишка уже перестал плакать, поэтому ощущение было такое, как будто Саша кричит в мегафон. А, может, так получилось из-за того, что мы были в лесу. Здесь акустика совсем не такая как в городе.
- Саня, это ты, что ли? - раздался голос снаружи.
- Я, конечно. А кто же еще?
- Откуда они его знают? - громким шепотом спросила Лида.
- Они вместе ходили во Дворец Пионеров, - сказал я. - В кружок юных техников.
Она меня достала.
- Подожди! - крикнул Саня. - Не стреляй! Я сейчас выйду!
В ответ не долетело ни звука.
- Ты слышишь меня? Я выхожу! - повторил Саня. - Можно?
Лес молчал как будто там все вымерло.
- А, может, они уехали? - с надеждой прошептала Лида. - Узнали Александра и просто уехали?
- Два раза они уехали, - пробормотал Саня. - Прикидывают - выпускать меня или нет.
- Зачем им прикидывать? Они же ваши друзья.
Я еле удержался от того, чтобы вместо Сани отправить наружу эту Лиду.
- Давай! - долетело из леса. - Только выходи один. Медленно и так, чтобы я видел твои руки.
- Я выхожу! - ответил Саня. - У меня нет оружия.
- Закрой за мной дверь, - услышал я его шепот. - Вдруг они полезут, пока меня здесь не будет.
- Они ему ничего не сделают? - сказал Рамиль, когда Санины шаги затихли где-то у линии смородиновых кустов.
- Скоро узнаем, - ответил я.
- А, может, вылезем по-тихому из окошка с другой стороны и врежем им как следует по заднице? - предложил Репа. - Пока они там беседуют.
Идея была неплохая, но я понятия не имел, сколько человек Киря мог привезти с собой. К тому же все равно одним ударом эту проблему решить было невозможно. Отобьешься от этих придурков - потом приедут другие. Киря вряд ли мог успокоиться, если бы ему просто наваляли по заднице. Так вполне могло тянуться до бесконечности. Или пока они не поймают меня наверняка.
Саши не было минут двадцать. Все это время мы молча смотрели в окна, стараясь понять, что происходит снаружи. В какой-то момент мне даже показалось, что они на самом деле уехали, но, разумеется, это было не так. Я вспомнил лицо Кири и понял, что он был не тем человеком, который приедет в новогоднюю ночь на чужую дачу, чтобы с кем-то разобраться, а потом поговорит со своим бывшим боссом и спокойно уедет. Простого разговора ему явно не хватит. Он вряд ли был из тех, кого можно убедить словами. Боюсь, что даже кулаками его можно было убедить далеко не всегда. Дубиной, может быть. Или монтировкой.
Короче, к тому времени как Саша вернулся, я лично завелся уже по полной программе. Мысль о том, что я так подставил Марину с маленьким Мишкой, сводила меня с ума. Я всматривался в темноту и лихорадочно соображал, что буду делать, если они все-таки решат полезть в атаку. Всеми оставшимися патронами я мог остановить никак не более двух человек. О том что произойдет после этого, я просто не хотел думать. Меня начинало тошнить, когда я невольно приближался к мысли об этом. Перехватив покрепче рукоять пистолета, я стал глубоко дышать и думать про совсем посторонние вещи. Снаружи по-прежнему не доносилось ни звука.
- Интересно, сколько сейчас времени? - неожиданно сказал Рамиль.
- Что? - я даже вздрогнул, когда услышал его голос.
- Я говорю, сколько мы вот так уже здесь сидим?   
Я посмотрел на часы, но ничего не увидел.
- Не знаю. Может, минут двадцать или двадцать пять. А что?
- Нет, ничего, - шепотом продолжал он. - Просто, мне кажется...
- Тихо! - вмешался Репа. - Там кто-то идет.
Мы прильнули к окнам и через мгновение я тоже разглядел приближающуюся к дому фигуру.
- Кто это? - сказал Рамиль.
Разобрать было трудно. Человек шел очень медленно, к тому же голова у него была сильно опущена вниз.
- Он ищет там что-то? - прошептал Репа.
- Или прячет лицо, - сказал я, ощутив как у меня от напряжения взмокла правая рука.
Мне даже показалось на секунду, что пистолет из нее может выскользнуть.
- Я боюсь, - пробормотала Лида, и на этот раз я на нее совсем не разозлился.
- Кто это? - повторил Рамиль.
Я поднял пистолет и прицелился человеку в голову.
- Ты что, будешь в него стрелять?
- Михаил, это я, - сказал наконец человек, поднимаясь на крыльцо. - Открывай, а то замерз как собака.
- Я чуть тебя не убил, - сказал я, впуская Сашу в дом. - Ты чего так поздно назвался?
- Да погоди ты, - ответил он. - Закрывай скорей дверь. Я же тебе говорю – замерз совсем, на фиг.
- Ну что? - повернулся я к нему, как только дверь была надежно закрыта.
- У тебя есть место, где можно нормально поговорить?
- В комнате.
- Нет, там сильно много народу.
Я понял, что разговор предстоит серьезный.
- Пойдем на кухню. Там никто не услышит.
- Эй, подождите, - запротестовал Рамиль. - А как же мы? Мы что, так и должны сидеть тут в полнейшей неизвестности?
- Вам ничего не угрожает, - ответил Саша. - Михаил вам потом все объяснит.

                ЗИМА: СЕРГЕЙ

6 января 1999 года.
Год будет плохой. Три перевернутых шестерки.
Отец сказал, что вчера у Воробьева взорвали джип. Я говорю – надо же. Как интересно. А он говорит – ты знаешь, что там случилось? Я говорю – мне-то откуда знать? В последнее время он так занят. Я его не вижу почти. А он говорит – Михаил сам чуть не погиб. Уцелел по чистой случайности. Просто часы не успел в машине перевести. Они у него торопились. Поэтому взрыв произошел на два часа раньше. Он еще спал. Но те, кто ставил бомбу, видимо, рассчитывали, что он там будет сидеть. Просто не сверились со своими часами. Присоединили механизм к часам в джипе и поставили, видимо, на восемь утра. А он сработал часов  в шесть. Ты представляешь, какое везение? Я говорю – да уж. А он говорит – ты, вообще, слушаешь меня или нет? Выключи свой компьютер. Я говорю – я тебя очень внимательно слушаю. Ты рассказывал о Воробьеве. Мне жаль, что все так случилось с твоей машиной. Он говорит – да при чем здесь машина? Его ведь могли убить. Интересно, кому это было надо? Ты ничего не знаешь на эту тему? Я говорю – что? Он говорит – слушай, выключи свой компьютер. Я с тобой о серьезных вещах сейчас говорю. Я ему отвечаю – я не могу сейчас выключить. Я уже полчаса качаю этот дурацкий файл. Ты что, хочешь, чтобы я потом заново все начинал? А он говорит – да оставь ты в покое свой файл. Я тебя русским языком спрашиваю – ты знаешь что-нибудь про эту историю или нет. Я говорю – или нет. Он говорит – перестань паясничать. Его ведь, правда, могли убить. Я говорю – но не убили же. Он везучий. Тогда он говорит – странный ты какой-то. Я говорю – я знаю. Подожди, вот, кажется, файл весь пришел. Точно. Теперь посмотрим, что там внутри. Он говорит – и что самое интересное: машину взорвали за городом. Ты знал, что Михаил живет у кого-то на даче? Я говорю – что? Он говорит – да перестань копаться в своем компьютере. Я говорю – он у меня пистолет попросил. Отец замолчал, а потом говорит – тот самый? Я говорю – а какой еще? У меня других больше нет. Он говорит – лучше бы ты отдал его мне. Я говорю – похоже, ему он оказался нужнее. Тебе-то он на фига? А он говорит – перестань со мной так разговаривать. Вообще, это странная какая-то история. Получается, что он был в курсе насчет опасности. Ему что, угрожали? Я говорю – я-то откуда знаю? Он его давно взял. Осень еще была. В ноябре, кажется. Он говорит – и ты не спросил: зачем? Я говорю – я постеснялся. Он говорит – а эта дача? Я говорю – в смысле? Он говорит – чья эта дача? Почему он там живет? Я говорю – ты меня спрашиваешь? А он говорит – ну, ты ведь тоже одно время ездил в ту сторону. Я говорю – в какую сторону? Он говорит – в сторону Люберец. Ты ведь ездил в Кузьминки? Я говорю – подожди, подожди. Он говорит – что? Я ему говорю – а где находится эта дача? Он говорит – сразу за Кузьминками. Не доезжая до Люберец. Я ездил туда с милицией. Я говорю – и кто там на этой даче живет? Он говорит – я у тебя об этом как раз и спрашивал. Я говорю – там был кто-нибудь? А он говорит – чего ты кричишь? Тебе нельзя волноваться. Врач строго-настрого запретил. Я говорю – кто там был с ним на этой даче? Он говорит – да успокойся ты. Никого не было. Детских игрушек много в доме. Но Михаил сказал, что живет там один. Там вообще вокруг все заброшено. Зима ведь. На дачах уже никого нет. Бомжи только. Я говорю – да? А игрушки?   
               
7 января 1999 года.
Утром ездил к Марине. В двадцать четвертый раз. Все то же самое. Замок покрыт слоем пыли. Соседи уже не хотят со мной разговаривать. Пнул им дверь. Они сказали, что вызывают милицию. Я пнул им дверь еще несколько раз. Внутри заплакали дети, и я ушел. Плевать я хотел на их милицию.

7 января 1999 года (вечер).
После обеда отец сказал, что велел своим охранникам ездить за Воробьевым. Говорит, что тот вначале отказывался. Интересно – с чего бы это? Может, ему нравится, что у него взрывают машины? Или это он такой Терминатор?

8 января 1999 года.
В квартире у Воробьева кто-то живет. Я сам слышал как там уронили стакан. А, может, не стакан. Я не знаю. Просто я позвонил, и там что-то уронили. Что-то разбилось. А потом кто-то подошел к двери. Но не открыл. Я даже слышал, как он дышал. Я сказал – Воробьев, открой. Это я. Ты меня не узнал, что ли? А тот, кто стоял за дверью, ничего не сказал. Постоял немного, и потом на цыпочках ушел. Я слышал, как звякнуло стекло на полу. Надеюсь, что он порезался.

8 января 1999 года (вечер).
Отец не хочет говорить, где эта дача. Он сказал – тебе нельзя ездить туда. Я говорю – почему? Он говорит – надо избегать стресса. Я говорю – кто сказал? Он говорит – доктор. Я говорю – твой доктор может повеситься. А он говорит – тебе нельзя думать о самоубийстве. Я говорю – я не думаю. Он говорит – ты только что сам сказал. Я говорю – что я сказал? Он говорит – что доктор может повеситься. Я говорю – это не мысль о самоубийстве. Это мысль о твоем докторе. Просто мне приятно видеть его висящим под потолком. В полосатых носках. Он говорит – какого цвета? Я говорю – что? Он говорит – носки какого должны быть цвета? Я говорю – ты что, правда, думаешь, что я сумасшедший? Он говорит – ни в коем случае. Просто доктор велел записывать твои цветовые видения. Ему важно – какой цвет ты чаще всего себе представляешь. Я говорю – твой доктор может повеситься. А он говорит – на эту дачу тебе нельзя. Слишком велика опасность стресса.

9 января 1999 года.
В квартире у Воробьева – не Воробьев. Отец утром сказал, что Воробьев приедет к нему в офис. Часов в двенадцать. Они хотят подобрать ему новую машину. В десять минут первого я был у его двери. Позвонил и прислушался. Вначале ничего не было слышно, а потом я понял, что напротив меня кто-то стоит. Я слышал его дыхание. И потом кто-то посмотрел в глазок.
Отец сказал – а зачем ты к нему ездишь? Я говорю – у него там кто-то сидит. Он говорит – ну и что? Нам-то какая разница? Я говорю – а почему он не открывает? Он говорит – слушай, ты уже сколько свои таблетки не пил? Я говорю – сам их пей вместе со своим доктором. Он говорит – Сережа, это лучший специалист. У него вся Госдума лечится. Я говорю – от чего? Он смотрит на меня и говорит – ну, знаешь, у всех бывают проблемы. Я говорю – а у тебя?

10 января 1999 года.
Не стал подниматься к Воробьеву, а просто сидел во дворе, в детской песочнице. Смотрел на его окна. Тот, кто живет у него в квартире, значительно меньше, чем он сам. Два раза мелькал у окна на кухне. Это не Воробьев. Слишком маленький. Я догадываюсь, кто это может быть.

11 января 1999 года.
Сегодня их было двое. Воробьев и этот второй человек. Я знаю, что первый был Воробьев, потому что у подъезда стояла его машина. Отец дал ему свой Мерседес. Раньше сам на нем ездил. Воробьев теперь любимый сотрудник. Ездит на папином Мерседесе.

12 января 1999 года.
Сегодня их опять было двое. Один раз вместе подошли к окну. А я спрятался под железным грибком в песочнице. Папин Мерседес опять у подъезда.   

13 января 1999 года.
Воробьева не было дома, поэтому я поднялся наверх. Постоял у двери и послушал. Там внутри говорил телевизор. Я позвонил, и телевизор затих. Потом кто-то подошел с той стороны. Очень тихо. Мы постояли минуты две, и я сказал – открой мне, Марина. Я хочу увидеть тебя. Но никто не открыл. Тогда я сказал – почему ты не открываешь мне дверь? Что я тебе такого сделал?

14 января.
Не хочу больше писать «1999 года». Противная цифра. Она меня бесит. Как три очковых змеи. Три кобры с раздутыми капюшонами.
Сегодня старый Новый Год. Отец сказал – что тебе подарить, сын? Я говорю – новых таблеток.
Скачал с Интернета еще несколько фотографий Одри Хепберн и поставил одну на десктоп. Плевать на отца. Пусть догадается. Зато каждое утро будет теперь начинаться с нее. Включаешь компьютер – а там Одри. Даже мурашки бегут - как они похожи друг на друга.
Мне уже восемнадцать лет. Значит я могу жениться. Если найду – на ком.
Может, она все-таки откроет мне дверь? Сегодня поеду еще раз.

16 января.
Вчера утром к отцу заехал один из тех охранников, которым он велел присматривать за Воробьевым. После того, как отец его отпустил, я позвал его к себе в комнату. Он не хотел вначале идти, но я сказал, что отец не узнает. И пообещал ему дать сто баксов. За пять минут разговора. Он сказал – но только пять минут. Я спросил как дела у Воробьева, и он сказал, что не знает. Воробьев отказался от охраны еще неделю назад. Они ездили с ним всего один день. Один день и еще полдня после этого. Я спросил куда они ездили, и он сказал, что особенно никуда. Так, по городу, к нему домой и на дачу. Я сказал - туда, где у него взорвали джип? Он сказал – ну да, а куда же еще? Обязательно. Я говорю – а там кто-нибудь был? Он говорит – ну, обязательно. Я говорю – кто? Он говорит – я не знаю. Какие-то люди. Я говорю – много людей? Он говорит – ну, обязательно. Я думаю – зачем он все время повторяет «ну, обязательно»? А сам спрашиваю его – девушка там была? Он снова мне говорит – ну, обязательно. Я говорю – какая? Как она выглядела? И тогда он смотрит на мой компьютер и говорит – вот так.
В машине он без конца повторял, что Павел Петрович его за это убьет. Когда мне надоело его слушать, я сказал, что дам ему пятьсот долларов. Он сказал – а они у тебя есть? Я сказал – смотри, и он начал присвистывать. А я ему сказал – смотри на дорогу. А то мы убьемся с тобой. Тогда он сказал – нет, теперь не убьемся. Доедем по-царски. И больше не повторял «ну, обязательно». Просто свистел всю дорогу. А мне было уже наплевать.
Когда я поднялся на крыльцо, Марина стояла на веранде. Она смотрела на меня через стекло и ничего не говорила. И я смотрел на нее. Мы оба стояли, и я никак не мог открыть дверь. Не мог протянуть руку. Смотрел на Марину и не мог толкнуть дверь. А она смотрела на меня с этой веранды. И потом охранник сказал – ну что, может, я поехал? Я ему сказал – да. Но он продолжал стоять сзади, а я не мог открыть дверь. И тогда он сказал – ты мне еще сотню обещал за разговор у вас дома. Я дал ему сто долларов, и он сказал – я пошел. А Марина стояла на веранде и смотрела на нас. Как мы разговариваем у нее на крыльце. С этим охранником.   
Потом она подошла к двери и потянула за ручку. Я ей сказал – привет. Она мне сказала – здравствуй. Я говорю – вот я тебя и нашел. А она говорит – да, точно.
 
17 января.
Не смог вчера дописать. Вообще не знаю - зачем я это пишу. Просто пишу. Как будто от этого становится легче. Или не становится? Я не знаю.
Вот. И мы так стояли у нее на веранде, а потом она мне сказала – проходи в дом. Я рада, что ты приехал. Я говорю – я тоже. Она говорит – проходи. Я говорю – спасибо. А Мишка где? И вдруг испугался. Я подумал, что она может подумать, что я про Воробьева спрашиваю. А я спрашивал не про него. Но она сказала – с ним все в порядке. Он у себя в комнате играет. И я сказал – а.
Потом мы сидели на кухне. Молча. То есть, я сидел, а она готовила завтрак. Чистила картошку. Я на нее смотрел. А потом во дворе зашумела машина, и я подумал – кто это? А Марина стала чистить картошку еще быстрей. Дверь открылась, и вошел Воробьев.
Я сказал – привет. А он ничего не сказал и просто смотрел на Марину. Марина перестала чистить картошку. Я сказал – вот, я наконец Марину нашел. Она оказывается на даче живет. А Воробьев стоит у двери и молчит. Мы, наверное, минуту вот так молчали. А потом Марина говорит – надо же, Миша, а ты какими судьбами? И смотрит на него. Он говорит – да так, мимо проезжал. Она мне говорит – Михаил время от времени к нам заходит. Редко. Когда у него время есть. И потом к нему повернулась – как у тебя дела, Михаил? А Воробьев смотрит на нее и ничего не говорит. Потом достал из сумки какой-то сверток и сказал – я вот из-за чего к вам заехал. Специально пораньше встал. Она говорит – ой, как интересно. А что у тебя там? Он говорит – платье. Она говорит – а какое платье? Он говорит – черное. Помнишь, в Италии летом купили? Я хотел тебе его на Новый Год привезти, но забыл. Дел много было. Теперь специально решил приехать. Бери. Оно твое. Марина говорит – я не могу его взять. Оно дорогое. А он смотрит на нее и говорит – нет, ты возьми. Я что, зря в такую рань поднимался? И тут на кухню прибежал маленький Мишка. А Марина сразу ему говорит – иди-ка сюда. Я должна тебе ногти подстричь. Он говорит – не хочу. А она говорит – иди сюда, кому я сказала? А мы с Воробьевым смотрим на них. Она взяла ножницы и стала стричь ему ногти. И мы все молчим. Маленький Мишка смотрел на нее, смотрел, а потом начал морщиться. Она говорит – ты чего? Он говорит – мне больно. Она говорит – не ври. И очень сильно его руку к себе подтянула. Даже вывернула. Ему тяжело так стоять, поэтому он начал тянуться к ней и вставать на носочки. А она режет ему ногти и молчит. У него на глазах слезы, но он боится ее, поэтому старается изо всех сил не заплакать. А она, видимо, очень глубоко стрижет. Но он терпит. Только плачет уже. Но старается, чтобы было негромко. И свободной рукой лицо вытирает. Тогда Воробьев говорит – ты что, дура, что ли? Отвяжись от него. Я же тебе сказал – я случайно сюда заехал. Отпусти пацана. Я больше не буду сюда приезжать.
И вышел.   
Она уронила ножницы на пол и стала смотреть в окно. Тогда я сказал – мне тоже пора.
А Мишка стоял рядом с ней и плакал.
Когда я вышел на крыльцо, Воробьев во дворе пинал папин Мерседес. Скаты проверяю – сказал он мне. Но пинал не только по скатам. Везде пинал. И по дверцам тоже. И по радиатору. Ну что, говорит, хочешь, я тебя домой отвезу? А то охрана твоя тебя, видно, бросила. Я говорю – я на электричке. Где тут она? А он говорит – не понтуйся. Садись в машину.
Я сел, а он говорит – ты лучше пристегнись. Быстро поедем. Не дай Бог, еще стукнешься. Я говорю – ты что, куда-то торопишься? А он говорит – не то слово. 
Мы выехали на проселок, и он нажал полный газ. Я до этого так быстро никогда не ездил. Только на компьютере. Но ему, видимо, было все равно. Нагнулся чуть-чуть вперед и, не отрываясь, на дорогу смотрит. А сбоку деревья как бешенные летят.
Я говорю – может, потише поедем? А он говорит – что? Я говорю – разобьемся. Он смотрит на меня и еще сильнее нажимает на газ. Я думаю – не надо с ним говорить. Пусть лучше смотрит на дорогу. А то он голову ко мне повернул и обратно ее разворачивать как будто не собирается. Я говорю – чего ты на меня уставился? Он говорит – ничего. Я говорю – ты вперед смотри. А то мы убьемся. Он улыбнулся и ударил по тормозам. Машину закрутило как щепку. А он все смотрит на меня. Мы крутимся посреди дороги, а он смотрит.
Наконец остановились. Кругом тишина. Лес в снегу. И мы стоим поперек дороги.
Я говорю – ну и что? Он говорит – ничего. Остановились просто. 
Потом смотрит куда-то вбок и говорит – все-таки твоя охрана тебя не бросила. Павел Петрович им по уму болты закрутил. Я туда посмотрел и говорю  – это не наша машина. Я приехал совсем на другой. Тогда он говорит – да? Надо же, как интересно. Это кто у нас тут зимой в дачном поселке кроме нас с тобой ездит?
И косточки у него на пальцах слегка побелели. Руль под ними скрипнул чуть-чуть.
Потом включил скорость и медленно поехал вперед. А сам очень внимательно в зеркальце смотрит. Ждет, когда этот джип подъедет поближе. Потом что-то, видимо, разглядел и очень обрадовался. Говорит – ну, надо же, как повезло. Надо же было появиться так вовремя. Просто молодцы. Ну, давайте, ребята. Сейчас разберемся со всеми проблемами. Раз и навсегда. Одним махом.
И снова дал полный газ.
Я говорю – а кто это? Он говорит – не бойся, Серега. Сейчас все узнаешь. Надо же как повезло.
Джип тоже начал набирать скорость и понемногу приближаться к нам. Воробьев выехал на шоссе, и спидометр показал 120 километров. Я говорю ему – не отстают. А он смеется и говорит – эти не отстанут, Серега. И это очень даже хорошо. Хорошо, что они не отстанут. Именно они мне были сегодня нужны. Просто пою от счастья.
На спидометре было уже 130.
Наконец он свернул на какую-то боковую дорогу и сказал – ну, вот сейчас. Давай, приготовься.
Я уперся ногами в пол и схватился за ручку.
Воробьев говорит – видишь, сколько памятников вдоль дороги мелькает? Здесь каждый год кто-нибудь бьется. Сразу насмерть. Дорога прямая. А лес, видишь, какой. Чуть-чуть понесло – и конец. Скорость-то бешенная. Ну, держись. Сейчас одним памятником будет больше.
Он резко ударил по тормозам и развернул машину поперек дороги. Джип приближался с его стороны. Я подумал, что, когда они в нас врежутся, до меня, может, и не достанет. Но Воробьева должно было размазать по всей машине.
Он открыл дверцу, вынул из кармана пистолет и выстрелил два раза в сторону джипа. Не выходя из машины.
Сначала ничего не произошло, и джип продолжал лететь в нашу сторону.  Но потом он немного вильнул, покачнулся, и его начало заносить на деревья. Огромные прямые сосны. Толстые как колонны. Те, кто сидел в джипе, видимо, пытались выровнять его, но у них ничего не получалось. Дорога была скользкая. Через секунду их прижало к линии леса и начало бить о небольшие кусты. Джип стал вертеться из стороны в сторону и наконец ударился прямо лбом. Машина остановилась как вкопанная. Еще через секунду под ней проскочила искра, и вокруг нее загудело пламя.
Воробьев закрыл дверцу и сказал – пристегиваться надо было, придурки. Как они меня, блин, достали.
Я смотрю на него и говорю – надо их оттуда вытаскивать. А он говорит – бесполезно. Бензобак лопнул. Соляра уже горит. Сейчас взорвется.   
Я выскочил из машины и побежал к джипу.
Воробьев крикнул – ложись, дурак. И джип подбросило в воздух.
Я стою рядом с ними – а доставать уже нечего. Воробьев подошел и говорит – это Киря. Я его куртку узнал. Хорошая куртка. Жалко, что вся сгорела. Ладно, валить отсюда пора. Скоро менты подъедут. На этих уродах наверняка оружия до фига. Я говорю – ты их убил. Он говорит – они сами себя убили. Валим. Иди, садись в машину скорей.
Когда отъехали, я ему говорю – это они твой джип взорвали? Он улыбается и говорит – не мой, а твоего папы. Я говорю – все равно. Он говорит – нет, теперь уже не все равно. Я говорю – они? Он смотрит на меня и говорит – что, правду узнать хочешь? Я говорю – хочу. Он говорит – ну, слушай. И рассказал мне, что они приезжали за ним еще в Новый Год, но он договорился, что они уедут, а он потом придет к ним сам. Второго числа. Но он не пришел. И тогда они поставили ему бомбу.
Ну, а насчет часов, говорит он, этот прикол ты уже знаешь. Рассказывал Павел Петрович? Я говорю – да. Он говорит – так что, сам видишь, выбора у меня не было. Или ты хотел, чтобы это я там сейчас в лесу догорал? А? Хотел бы? Скажи, Серега? Я говорю – отвяжись. Он говорит – нет, правда? Я говорю - чего они от тебя хотели? Он говорит – а вот это уже совсем другая история. И тебе лучше о ней не знать. Я говорю – а в квартире у тебя кто живет? Он посмотрел на меня и потом вдруг начал смеяться. Я говорю – ты чего? А он говорит – так это ты Сашу-Мерседеса так напугал? Я говорю – какого Мерседеса? А он дальше смеется и говорит – так это из-за тебя я от него отвязаться никак не могу? Он ведь мне каждый день говорит, что за ним Киря приходит. Всю плешь переел. Он из-за тебя боится на улицу выйти. Нет, ну,  надо же, блин. Сегодня отправлю его в Рязань. Первым поездом. Видит Бог – отправлю.
А сам смеется и все никак не может остановиться. Он смеется, а я на него смотрю. Сижу и думаю – а Марина?

               
                ЗИМА: МАЛЕНЬКИЙ МИША


Я им сказал: «Поставьте меня на пол. Я сам люблю на полу стоять». Они поставили и начали раздеваться. Я подошел к стенке. Там висел Дед Мороз с красной палочкой. Я его взял. Марина сказала: «Дай мне его сюда. Это термометр». Я не дал. Она сказала: «Разобьешь». Тогда большой сверху сказал: «Пусть поиграет. Ничего страшного». А Марина сказала: «Он может порезаться». И опустилась ко мне. «Дай мне его. Мы повесим его обратно на стенку». Я сказал: «Это игрушка». Марина сказала: «Нет». Я сказал: «Детям можно». Она сказала: «Это термометр. Он чужой». Большой сверху сказал: «Ничего страшного. Пусть поиграет». Марина выпрямилась и я не увидел -  какое у нее было лицо. Большой видел. Он сказал: «Давай-ка, малыш, раздеваться». Марина сказала: «Вы не сможете его расстегнуть. У него замок заедает на куртке». Большой сказал: «А мы ему завтра новую купим. Да ведь?» И опустился ко мне. «Ты какую курточку хочешь? Хочешь, мы тебе с Микки Маусом купим? Вот здесь, на спине. Хочешь?» У него было большое лицо. И старое. Не такое как у Марины. Такое как у папы. Когда он болел. Большой сказал: «А чего это мы заплакали? Не хочешь новую курточку? Ну, не хочешь – значит не будем покупать. Останется эта. Любишь старую курточку?» Марина сказала: «Он, наверное, устал. Поздно уже. Он рано обычно ложится спать. Скажите, где его комната?» Большой выпрямился, и я больше не видел какое у него было лицо. Он сказал сверху: «Ну вот, успокоился. Сережа, отведи малыша в его комнату. Ему там будет хорошо. Он сможет один уснуть?» Марина сказала: «Я с ним посижу». Сережа сказал: «Я тоже посижу с вами». Марина сняла с меня куртку и сказала мне: «Перестань. Вот твой Дед Мороз. Никуда он не делся. Ты почему такой мокрый. Жарко тебе?» Я сказал: «Да. Еще писать хочу». Большой сказал: «А почему он все время шепчет?» Марина сказала: «Он стесняется». Большой снова опустился ко мне. «Пойдем, я отведу тебя в туалет». Марина сказала: «Вы лучше мне покажите. А то он с вами не пойдет». Большой сказал: «Что, правда, со мной не пойдешь?» Я сказал: «Да». Он сказал: «А почему ты все время шепчешь?» Я сказал: «Нипочему». Он выпрямился и сказал: «Вид у него, действительно, очень усталый. Давайте, укладывайте его спать». 
Потом я пописал и они отвели меня в комнату. Там было темно. И кровать была слишком большая. Марина сказала: «Не капризничай. Откуда они возьмут детскую кровать?» Сережа сказал: «Можно купить завтра». Марина забрала у меня Деда Мороза. Они сели на кресла и стали ждать, когда я усну. Было тихо. И потом Марина сказала: «А как ты ему объяснил?» Сережа сказал: «Никак. Просто сказал, что так надо». Я поднял голову, и Марина сказала: «Спи. Мы что тут, целую ночь с тобой сидеть будем?». И тогда я уснул.       
А на следующий день я работал.
Большой закрылся у себя в комнате и никого не пускал. Я подошел к двери, толкнул, и она открылась. Большой сказал: «Я работаю». Потом обернулся и сказал: «А, это ты. Заходи. Не стесняйся». Я подошел к его столу. Там было много бумаги. Он сказал: «Видишь – сколько работы. Зашиваюсь». Я сказал: «Марина тоже не любит шить». Он сказал: «Да? А еще что она не любит?» Я сказал: «Когда Миши долго на даче нет». Большой взял меня на колени, и я увидел черную штучку. Она блестела. Снизу ее не было видно. Но большой видел ее всегда. У него высокое тело. Он сказал: «А Миша долго с вами на даче жил?» Я сказал: «Долго. Пять лет. Еще до Нового Года. А потом у него машина взорвалась. Он ее сильно завел. Марина говорит – нельзя сильно заводить игрушки. Они сломаются». Большой сказал: «Осторожней. Ты упадешь. Куда ты тянешься? Хочешь степлер? Ну, вот, возьми. Им скрепляют бумаги. Давай я тебе покажу». Он щелкнул черной штучкой и две бумаги склеились. Слиплись в углу. Он сказал: «Хочешь попробовать?» Я сказал: «Да». Потом пришел Сережа и сказал: «А он что здесь делает?» Я сказал: «Работаю». Большой сказал: «Подожди, подожди, это нельзя скреплять». А Сережа сказал: «Мне ты не разрешал входить к себе в кабинет, когда я был маленьким». Большой сказал: «Перестань». И я сказал: «Перестань». И тогда большой засмеялся.
А Марина наоборот не смеялась. Она сидела у себя в комнате и совсем не смеялась. Только плакала. И я ей сказал: «Не надо плакать. У меня уже пальчики не болят. Все прошло. Больше не будем подстригать ногти». А она все равно плакала. Взяла мои руки и стала их целовать. Я ей сказал: «Уже не больно». Потом пришел Сережа и сказал: «Воробьев уволился». Марина перестала плакать и сказала: «Мне все равно». Сережа сказал: «Вернул машину и деньги». А Марина еще раз сказала: «Мне все равно». И тогда я сказал: «А кто такой Воробьев?» А Марина еще два раза сказала: «Мне все равно. Мне все равно». И опять заплакала.
Потом она перестала со мной играть. Вообще ни в одну игру не играла. Ни в «щекоталки», ни в «угадай, где лежит». Я ей сказал: «Ты только сидишь и в окно смотришь. Или плачешь. А когда мы будем играть?» Она сказала: «Я с тобой потом поиграю». Я сказал ей: «Не ври. Ты всегда врешь». Она посмотрела на меня и сказала: «Правда?» Я сказал: «Да. Я на дачу хочу. Здесь плохо. Когда Миша придет?»
А потом я уже спал, и она меня разбудила. Я ей сказал: «Я еще спать хочу». А она сказала: «Тише, миленький, тише». И стала надевать мне на голову свитер. Я сказал: «Он колючий. Я его не люблю». А Марина сказала: «Только не шуми, Миша». И поцеловала меня. Я сказал: «У тебя губы соленые». А она сказала: «Где твои штанишки?»   
А потом мы пошли на улицу. Марина собрала меня и сказала, чтобы я тихо стоял возле двери, пока она одевается. Я устал стоять и лег на пол. Потому что возле двери было темно. Она не включила свет в коридоре. И поэтому я ждал ее в темноте. И мне стало жарко. Но я не мог снять куртку, потому что лежал. Она вышла из своей комнаты и сначала не увидела меня. А потом наткнулась на меня и увидела. Она сказала: «Ты почему на полу?» Я сказал: «Я хочу спать. И мне жарко». А Марина сказала: «Хочешь, я тебя на руках понесу?» Я сказал: «Хочу. А почему мы разговариваем шепотом?» И тогда она сказала: «Мы сбегаем».
На улице было темно. В метро нам сказали, что переходы уже не работают. Мы сели в пустой вагон, а потом Марина толкнула меня и сказала: «Малыш, просыпайся». Я открыл глаза. Вокруг было светло, но я был не в кровати. Она сказала: «Иди ко мне. Я тебя на руках понесу». И мы вышли на улицу.
Было холодно. Марина шла очень быстро, и я подпрыгивал у нее на руках. Она сказала: «Не прыгай, пожалуйста. Мне и так тяжело». Я сказал: «Ладно». И мы вошли в теплый дом. Потом поехали на лифте и постояли возле какой-то двери. Потом дверь открылась. Но я не видел, кто нам ее открыл. Потому что Марина держала меня лицом к себе. Я видел ее лицо. Когда дверь открылась, лицо стало испуганным. Как будто она разбила тарелку и боится теперь. Я всегда боюсь, когда разбиваю тарелки. А потом кто-то прижался сзади и мне стало трудно дышать. И Марина опять заплакала. А я сказал: «Вы меня прижали. Отпустите меня». Но они так стояли. А я видел чужую руку у Марины на голове. Чужая рука гладила Марину, как будто она была маленькая девочка.  А мне стало смешно. Я прокрутился у нее на руках - и это был Миша. И тогда я сказал: «Привет. Где ты так долго был? Мы без тебя совсем соскучились».   
 
               
                ЗИМА: ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ

Здравствуй, Лена.

Ты знаешь, у меня в последнее время появились какие-то странные ощущения. Совсем новые для меня. Неожиданные. Вот даже сейчас – пишу это письмо, а сам отчетливо вижу как ты его читаешь. Сидишь у окна в старом кресле, и справа от тебя горит камин. В окно виден снег на горах. Несколько голых деревьев. И сразу за ними начинается глубокий спуск. Там где-то внизу должна быть деревня. Людей немного, но можно купить продукты. Ты читаешь мое письмо и начинаешь хмуриться. Но потом это выражение исчезает. Потому что я больше не противен тебе.
Странное ощущение, правда? Вижу все как в кино. Не знаю откуда у меня это появилось. Раньше таких вещей не было. Работал без конца, и все вроде было нормально.
Ты знаешь, недавно познакомился с одним человеком. Он совсем маленький. Ему еще только пять лет. Но мы как-то с ним подружились. Такой серьезный и в то же время смешной. Жаль, что наше знакомство оказалось недолгим. Несколько дней назад я держал его на коленях и вдруг подумал, что ты, наверное, была права. Надо было еще рожать пацанов. И девчонок. Все равно кого. Лишь бы их было побольше. Потому что в конце концов не важно – какими они выйдут потом. Главное чтобы они были. А мы могли держать их у себя на коленях. Ты понимаешь меня?
Сергей просил узнать – нельзя ли ему навестить тебя в Швейцарии. У него сейчас сложное время. Мне, кажется, ты единственный человек, который в силах ему помочь. К тому же он все еще бредит своей Одри Хепберн. Говорит, что хочет побывать в ее доме. Примешь его? Ему сейчас очень нужна твоя поддержка.
Да и я мог бы приехать. На пару дней.
Ты как думаешь? Можно?



 
 
                КОНЕЦ