Эта девочка долго, злостно и при том холоднокровно мучила меня. Целых три недели я сидел с ней за одной партой. Это была пытка, сравнимая по своей жестокости только с издевательствами над плотью человеческой Великой Инквизиции. Как мне хотелось прямо во время лекции, которую я не мог просто физически слушать, сорвать с неё эту обтягивающую грудки кофточку! Она не носила лифчиков! Как желал я задрать столь бесстыдную юбку, оголяющую своими размерами стройные ноги и бёдра! Она даже смотрела на меня, грациозно придерживая свою аккуратную головку на нужном уровне презрения к окружающему её. А как эта садистка разговаривала со своей посредственной подружкой, развернувшись в пол оборота на соседнюю парту! Она знала, что я просто не могу не смотреть на неё, и улыбалась в сторону во весь свой блистающий белыми зубками ротик. А как она при этом играла глазами! Как будто перед ней не подруга, а сам Киану Ривс.
Подобный тип женщин немного известен мне. Они рознятся между собой своим интеллектуальным потенциалом, душевными качествами и чертами характера. Но нечто их объединяет. Это болезненное самолюбие, даже более - Самолюбование. Они знают, в каком ракурсе лучше смотрится их носик, и в каком темпе и последовательности закидывать ножку на ножку. Они даже в постели не могут позволить себе принять не сверх красивую позу. Внешне - это их огромное преимущество перед другими. Но! - это ещё и серьёзнейший комплекс, который мешает им расслабиться, как говориться - ""быть самим собой"", что влечёт за собой их постоянную напряжённую неудовлетворённость. Они могут быть настоящими сокровищами во всех отношениях, но их внешняя """ненатуральность"", постоянно контролируемые эмоции, сдержанность ставят высочайший и мощнейший барьер между ними и обычными человеческими радостями.
Через неделю после нашей первой встречи она сама подошла ко мне на перемене и спросила зажигалку. Мы стояли с ней рядом, курили. Она неторопливо выпускала причудливые, извивающиеся струйки дыма, при этом складывая губки в неповторимый бутончик. Я молчал и лишь иногда медленно и лениво вычерчивал на её конечностях прямые линии ничего не выражающим взглядом. Она заметила это, резко отвела глаза, чуть натянула влево краешек своего ротика, слегка испортив этой гримасой его четкие очертания и безупречную форму, двумя тонкими пальчиками смело запустила окурок в ведро с водой, (нырнул, зашипев, еле выплыл, бедняга), и красиво развернувшись, вышла. Дверь осыпала меня отлетевшей штукатуркой. Её каблучки независимо застучали по коридору. Мои зубы еле сдерживали напор друг друга.
Тем больнее мне было переживать её незаинтересованность моей персоной, что не привык я к подобному обращению. Преогромнейшее ""спасибо"" говорю я своим родителям и низко кланяюсь им в ножки за то, что внешность они подарили мне весьма неординарную. Редко мне, к сожалению, приходится самому проявлять горячий интерес к особам женского пола, потому как они не дают мне такой возможности своим настойчивым вниманием. Порой я очень устаю от подобного несомненного успеха, но, как говорится, - грех жаловаться… Да и, в принципе, не тяготит меня это, а, напротив, иногда весьма и весьма помогает. Например, в отношениях с преподавателями-женщинами. С мужчинами дела обстоят намного плачевней. Отчего то многие убеждены, что если молодой человек необыкновенно красив, то, следовательно, его привлекают представители своего пола. Однажды я узнал, что мои друзья (я считал их таковыми) именно эту версию и распространяют о моей ориентации (какое модное слово!). Зависть, - тяжело ощущать на себе её холодное и тяжёлое преследование. Как часто мне хочется выкрикнуть известный афоризм советского кинематографа: ""Ну, не виноват я!""
Крайне трудно мне было играть роль холодного принца, сидя рядом с ней так близко, что я чувствовал запах её кожи. Она почти не пользовалась парфюмерией, и естественность её веяний заставляла меня крепко, до боли сцеплять руки под партой. В общем, не буду я описывать все те ужасы, что пришлось мне преодолеть, все те кошмары самосдерживания, которые я выдержал с терпением, достойным святых, мученически устоявших пред искушением. Это было ужасно! Это было трудно! Это было… Но цель поддерживала меня на протяжении всей этой небывало долгой сессии, она жила, разгоралась, лелея свой огонь во мне, она придавала мне силы. Моя цель… Я знал, когда она осуществится. Я долго шёл к этому, готовился, лаская в своих мыслях будущность. Я злорадствовал.
И вот - последний экзамен, а после него естественное празднование, которым заканчивается у заочников напряжённый период сессии. Наша группа отправилась в ближайший ресторан. Все весёлые, счастливые, почуявшие свободу от необходимости, долга, обязанностей. Я знал, подобные ей девушки снимают свою закрепощённость спиртными напитками (здесь выбор: алкоголь, наркотики, прочие стимуляторы расслабленности). И не ошибся. Она выпила, по меньшей мере, бутылку шампанского. На протяжении всего вечера я настырно употреблял один лишь фруктовый сок. Скоро она начала танцевать с неким Юрой, который изначально посматривал на неё восхищенно преданными коровьими глазами. Я следил за её движениями, за изгибами тела под облегающим алым платьем. Этот цвет как нельзя лучше шёл ей, подчёркивая контрастность черт лица. Я же старательно спасался от преследований подвыпивших женщин. Их визгливые, обострённые алкоголем голоса назойливо посылали мне свои сигналы, при том глаза их, покрывшиеся мутным остекленением, смотрели под разным углом, что меня ещё и смешило. Время подходило. Я демонстративно встал из-за стола, заметив разочарование некоторых дам, намеренно громко любезно попрощался и направился к выходу. Морозный воздух колючим ветром ударил мне в лицо. Я чуть помедлил. Она выбежала из ресторана, на ходу надевая свою очаровательную чёрную дублёнку, подбитую пышным, пушистым мехом, на который плавно садились снежинки. Увидев меня, она слегка растерялась, затем я первый раз принял этот мощный удар - её улыбка предназначалась только мне. Я сжал челюсти, и как мог сконцентрировал мышцы лица, зафиксировал их в прежнее положение, дабы не ответить ей тем же.
- Ты в какую сторону? - спросила она, придав выражению максимум невинного очарования.
Далее всё было ясно. Я поймал такси. Она назвала улицу, где живёт, но маршрут у меня был уже запланирован. Когда машина подъехала к моему дому, я рассчитался с водителем, мы вышли. Она, ничего не спрашивая, шла за мной. Я взял её за руку, что была холодна. Девушка слегка спотыкалась и пошатывалась. Я не делал попыток помочь ей.
Только когда мы вошли в квартиру, она вдруг сделала непонимающие, удивлённо обескураженные глаза, вопросительно передёргивала ресницами.
- Проходи, - сказал я, понижая голос до приятнейшего шёпота, щекочущего ей шею - здесь тепло.
Она неторопливо стала стягивать дублёнку. Когда, при попытке расстегнуть сапожок она покачнулась и чуть не упала, я усадил её на стул, и, медленно разул, почти не касаясь её ног.
- Я пока постелю, а ты иди в ванную, - настойчиво предложил я ей.
Всякое умиление сошло с её лица, оно вдруг стало хмурым и вновь надменным. Мне сразу же припомнились все мои мучения, которым она предавала меня. Тогда я посмотрел ей в глаза, - прямой долгий взгляд пронзил её. Чем он был наполнен? Не желанием. Она поднялась со стула и направилась на поиски ванной комнаты.
- Полотенце на тумбочке, - крикнул я ей вслед.
Это моя старая привычка - отправлять женщин сразу же в ванную. Во-первых: приятно общаться со свежевымытым телом. Во-вторых: это напрямую настраивает их на нужный лад. Иногда мы принимаем душ вместе, но это - не тот случай. Здесь была важна иная тактика.
Я соврал ей - постель была давно приготовлена мною. А музыку я включил еле слышно, и звуки льющейся, бьющей о её тело воды доносились до меня вполне отчётливо.
Наконец она вышла. Крохотными, стыдливыми шажками вошла она в комнату. Обернутая в белое махровое полотенце, со свисающими по шее, разбросанными по плечам мокрыми волосами, она совсем не походила на ту гордячку, что низвергала меня с пьедестала самолюбия и приковывала к твёрдому университетскому стулу одним лишь своим взглядом. Её щёки покрылись лёгким румянцем, а тонкие руки с остриями-локтями несмело придерживали полотенце. Я неслышно сглотнул, быстро подошёл к ней.
- Можно, я завяжу тебе глаза? - спросил я её, но, не дождавшись ответа, уже затягивал тугим узелком тонкий шарфик на её беззащитном затылке.
Перед этим я заметил не успевший скрыться испуг, а затем - протест в её зрачках. Но птичка была уже в ловушке, и ей ничего не оставалось делать, как покориться, тем более что я уже развернул полотенце, и она мысленно отвлеклась на это действо. Она боязливо сделала ищущий жест руками, пытаясь нащупать что-либо, но я стоял в отдалении. Я наблюдал. Она пребывала в полной нерешительности и неосознанности - ещё действовал алкоголь. Но повязку она снимать уже не хотела - ей стало интересно продолжение. Я наблюдал. Тело её было прекрасно. Кожа, ещё влажная после душа, переливалась, яркий свет лампы играл с каждой капелькой, соскальзывающей вниз. Соски постепенно возбуждались от лёгкой прохлады комнаты, чутко чувствующейся после принятия разгорячающего душа. Дышала она неровно, как бы забывая иногда это делать. Я наблюдал, затем взял её на руки и аккуратно положил на постель. Сперва расслабившись, она вновь напряглась. Я встал на колени там, где располагались её ступни, направил прожектор лампы прямо перед собой, затем осторожно взялся руками за обе ноги и резким движением потянул их на себя. Она приоткрыла ротик, но быстро вернула свою мимику на прежнее место - бесстрастность. Чуть приподняв таз, я мягко опустил его себе на колени. Затем я сильно и широко раздвинул ей ноги. Она заметно забеспокоилась. Проводив тёплой рукой по внутренней части её бёдер, я нежно шептал: ""Успокойся…. Милая моя, расслабься… Всё хорошо… Расслабься"". Я успокаивал её, как молодую норовистую кобылку, слегка лаская её гладкую, упругую кожу. Близкий свет лампы заметно согревал её нежное тело, подготавливая его к смелым желаниям. Я, еле касаясь волосков, раскинувшихся мягким опахалом вокруг её губок, неторопливо играл с ними, перебирая, чуть оттягивая, приглаживая их лишь кончиками пальцев. Стало слышно её более глубокое дыхание. Музыка была далёким фоном, исполнительницей - она… Бережно раскрыв лепестки её соцветия, я попробовал их вкус. Она рванулась. Я вновь подтянул её к себе, и, упёршись крепкими стволами рук о её раздвинутые ноги, я больше не позволял им сомкнуться. Её дыхание стало нервным и отрывистым. Я улыбнулся и продолжил исследование.
Её губки увлажнились, побагровели, налились и раскрылись, обнажив маленькую пурпурную жемчужинку. Я перевёл дыхание, затем приблизился к этому аккуратному комочку и, напряжённым кончиком языка дотронулся до него. Я чувствовал его рельеф до мельчайших деталей, чуть массируя маленькое тельце. Её губы приоткрылись, но не издали ни звука. ""Мне так это нравится"", - подбодрил я её. Она волновалась. Тогда я, чуть смочив слюной её губки, немного позабавился ими. Они всё ярче набухали. Медленно-медленно и плавно, то более сильно, то, чуть касаясь, я разглаживал их насыщенные складочки. Я заметил, что её соски ещё более заострились, превратились в маленькие бурые камушки, хотя она не прикасалась к ним. Я быстро обхватил её клитор губами, слегка всосал его в себя и стал быстро раздражать его языком. Её рот раскрылся, нижняя губка чуть подрагивала. Я убыстрил щекотание. Беспомощный крик вырвался из неё, она быстро закусила зубками губу. Резкие порывы дыхания со свистящим звуком вылетали из лёгких, чего она уже не в силах была скрыть. Жемчужинка затвердела, приподнялась. Я всосал её глубже. Девушка начала крупно вздрагивать. Её тело извивалось. Руки хаотично метались по кровати в надежде что-то схватить. Углы её рёбер забавно торчали, впалый живот подрагивал, то сокращаясь, то разливаясь. Я изменил движения языка, но не темп. Её волнистые тёмные волосы разметались по белой простыне, шея вытягивалась, запрокидывая голову, я сильнее стал придерживать раскинутые ноги. Она сопротивлялась. Её губы напряглись, изменились в размерах. Я не останавливался. Как же мне хотелось удовлетворить зов этого раскрывшегося цветка, влажно блестевшего при свете лампы! Как я сдерживал себя! Этого не пересказать. Но я почти не притрагивался к её божественному телу, сейчас столь уязвимому и жаждущему. Как я желал, обхватив её тонкую талию ладонями, с силой ворваться в жаркие недра её влекущей плоти! Но нет! Я продолжал. Она уже стонала. Не она - её тело. Она бы не стала стонать. В её глазах бы блеснула гордость, наглый вызов самоуверенности. При воспоминании об этом меня самого начало трясти крупной дрожью. Но я быстро взял себя в руки, и вновь стал наблюдать. В этот миг она поднесла руку ко рту и вонзилась зубами в свой палец. Мне это не понравилось, я жаждал крика. Тогда я вновь поменял угол и амплитуду движений, усилив темп. Клитор часто пульсировал, крепко сжатый губами. Её руки взметнулись, упали, она закричала: ""Пожалуйста!… Пожалуйста!"" Я ликовал. Я ждал этого мига. И как он был прекрасен! Её пытка приносила мне наслаждения, не сравнимые с обычным сексом. Я продолжал. Весь покрывшись крупными каплями пота, я дрожал, я благодарил этот шарфик за то, что она не видит - в каком я состоянии. Я ликовал. И я продолжал. Вдруг она на мгновенье умолкла, затем резко вскрикнула. Этот кристальный крик, крик умирающей птицы, разнёсся по квартире. Её маленькие губки очень стали похожи на ротик ребёнка, потерявшего свою пустышку и ищущего её. Они задвигались, стали сжиматься… Я почувствовал, как горячая струйка потекла по её попке. Лава, похожая на поток расплавленного стекла. Её белое тело сотрясалось. Она окончательно потеряла контроль над ним. Её молящий голос: ""Хватит! Хватит! Прошу! Перестань!"" - был сладчайшей музыкой, слышанной мною когда-либо. Мне не передать тех ощущений, что наполняли моё существо. Это не было счастье. Это было безумство, высшее удовольствие, нирвана, экстаз… Не смотря на это, я забавлялся ещё минуты две, затем встал и вышел. Её влажное, обессиленное, как сломанное тело оставалось лежать на смятой простыне.
Я направился на кухню. Меня трясло. Я умылся леденящей водой, поставил кипятиться кофейник и вышел на балкон. Просыпалось утро… Пора уже и на работу…