Человек в определенный момент своей жизни пребывает на перепутье. Всем нам известны вопросы наподобие «куда пойти учиться?», «через сколько лет я выйду на пенсию?» и иные «кризисы среднего возраста», прочие моменты «бифуркации». Подобные ситуации всегда сопряжены с выбором, оценкой, необходимостью направления в определенное русло застоявшейся энергии, потребностью деятельности. Кто-то раздумьями не отягощается и, привыкши заниматься хоть чем-нибудь – так, чтобы «в руках горело», склонен к быстрому принятию решений. И таких, наверное, большинство. Иные же тяготятся бременем поиска. Некоторые из них (и это меньшинство меньшинства) предпочитают действовать «за совесть» и, пускай дальнейшая жизненная стезя связана с немалыми трудностями и лишениями, они, тем не менее, вступают на нее без колебания – ради отыскания Истины. Другие же (большинство меньшинства) – скорее утилитаристы, и для них Истина является не самодостаточным феноменом, поиску коего можно посвятить себя без остатка, но лишь поприщем для интерпретаций. В какую сторону – неважно, главное – удовлетворение собственных … Чего именно – в этом, пожалуй, и есть суть разговора. Для нас в данном случае небезынтересно, что к «большинству меньшинства» несомненно принадлежат графоманы.
Каковы, что называется, «родовые отличия» графомана? Как правило, это человек безусловно умный. Начитанный, имеющий неплохой запас знаний, разбирающийся худо-бедно в вопросах наук, искусств и, самое главное, литературы. Человек обыкновенно с высшим или, на худой конец, со средним образованием, имеющий склонность к писательству. Имеющий талант к писанию текстов и, что немаловажно, быстро и порой нестандартно мыслящий, умеющий изъясняться ловко и забористо. Как правило, графоман – человек либо «неприкаянный» (не пристроившийся в плане заработка), либо уже зарабатывающий на своем «устном и печатном» рубль, либо пишущий «для удовольствия» на досуге. Или просто от избытка битого времени в случае, скажем, если не находит себе окончательного удовлетворения в повседневном роде деятельности. Иногда втирается в сообщества себе подобных, чтобы было возможно не только «писать», но и «обсуждать». Словом, – человек пишущий, но чаще всего далекий от видения истинных целей литературы, да и от литературы как таковой в целом. Его главная установка – самореализация. В жизни он юрок, прыток, многословен, он острослов, находится обычно в центре внимания своего микромира и пользуется несомненной его популярностью. Внешности он может быть самой разнообразной: от типажа прыщавого очкарика до мощнорукого и широкоплечего дзюдоиста ростом под два метра. Возраст также особого значения не имеет. Однако, чаще всего графоман – человек приблизительно 20-45 лет – того возраста, в котором, с одной стороны – мысль фонтаном (т.е. пока не в маразме), а с другой – есть порох в пороховницах (возможность всячески отстоять право на жизнь произведения своего и кипение снисходительно-пренебрежительного отношения к творениям всех остальных). Пол преимущественно мужской, однако и женщин в рядах графоманов становится всё более.
Как уже было сказано, основная установка графомана есть самореализация. Какого рода может быть эта «самореализация» (известность или даже слава, корыстные побуждения в видах получения награждения и т.п.) – вопрос в данном случае не первостепенный. Главное в том, что графоман нацелен, как правило, на то, чтобы мысли его «пользовались спросом», покупались и продавались, в худшем случае просто были известны и пользовались надлежащим уважением. Чтобы они имели, словом, всяческий успех. Поэтому, имея целью распропагандировать свои мысли – устные и печатные, – он чаще всего не останавливается перед выбором темы произведения. Это могут быть скандалы, сальности, «подробности» чьей-то чужой жизни – вплоть до откровенного сжатия собственной пятерни за гранью чужого гульфика. Могут быть это и собственные фантазии, столь далекие от действительности, что в ином случае трудно бывает даже установить со стопроцентной точностью: является ли графоман субъектом умственно и душевно вменяемым. Главное – чтоб «читалось». Кем и как – не столь важно. О качестве языка и стиля, в которые мысль графомана облекается, говорить, как правило, вообще бесполезно. Призывать графомана к чистоте языковой и стилистической – дело и вовсе безнадежное. Орфографические и пунктуационные ошибки в этом отношении превращаются в мелочь, вообще не достойную рассмотрения. Графоман склонен коверкать факты действительности, дабы подвести их под собственное, не всегда верное, видение действительности. Он не остановится перед «метким» выражением (особенно если речь заходит о ниспровержении супостата по графоманскому цеху), порою переходящим рамки всякого приличия и обращающимся площадною нецензурщиной. Он, как правило, не думает, что написание литературного произведения и участие в литературной же дискуссии налагает определенные обязанности. Стоит ли говорить о том, что он органически в большинстве случаев не способен задуматься о том, что от чистоты изъяснения мысли определенным носителем языка зависит объективный качественный уровень последнего? Едва ли. Всякая сфера деятельности, в которую вступает человек, кладет на него определенный отпечаток.
Что касается взаимоотношения графомана и читателя, то – это покажется на первый взгляд парадоксом, но это действительно так, – этих отношений не существует, поскольку читатель у графомана обыкновенно отсутствует. Его произведения читаются в массе случаев либо «товарищами по несчастью» – и тогда чтение выливается в бурный и зачастую беспредметный обмен мнениями, сдобренный многочисленными непотребными экспрессиями и личностными характеристиками, либо – редакторами и издателями печатных органов, в которые графоман направляет свои творения. Массовый читатель, если и коснется произведения графомана, то зачастую – от скуки (от которой, кстати, и создаются графоманом многие произведения – и здесь подобное рождает подобное) или по ошибке. В первом случае он позевает над чтением и отложит его через определенное время в сторону, тут же позабыв его содержание и «перейдя к очередным делам», во втором же и вовсе, пробежав несколько строк (скажем, в газете), обратит внимание на иную публикацию. Конечно, часто произведения графомана читаются, но не как литература, а как ЧТИВО, вскоре по прочтении забываемое. В лучшем случае круг «читателей и почитателей» ограничивается друзьями и знакомыми – и тогда графоман злится и пишет в очередном припадке «новую вещь». Или – бежит за водкой. В любом случае, контакта с массовым читателем не получается. А все от того, что проблемы, затрагиваемые графоманом, часто не интересны или не ясны тому контингенту, что мы привыкли называть «читающей публикой».
Почему? Ответ прост и прозрачен. Графоман зачастую не ставит перед собой проблем и вопросов, перекликающихся с насущными запросами обыкновенного человека. Ставя перед собой как основную цель потребность самореализации, он избегает объективного и нелицеприятного отражения действительности и служения заложенным в человеке самою «природой вещей» идеалам и стремлениям. Он коверкает действительность (чаще не по гениальности, а просто из стремления «выпендриться») и создает что-то «свое», не перекликающееся с пониманием вещей заурядным обывателем. Конечно, человеку пишущему не следует спускаться до «массового понимания», но ему также не стоит отходить от самих ПРОБЛЕМ, интересующих кого-то помимо творца и кучки «посвященных». Ему не стоит уходить от поиска Истины. Не желая понять или сознательно не принимая этого, ГРАФОМАН обыкновенно не переходит в разряд ПИСАТЕЛЕЙ. И продолжает нервничать и злиться.
25 января 2001 г.