О любви

Глава первая


Старичок-профессор недоверчиво покосился на нестриженые ногти студента. Под ногтями забилась грязь и копоть, и это обстоятельство вызывало некоторое недоверие профессора. Профессор снисходительно постучал карандашом по столу и набил свою трубку крепким табаком. Закурив, он закрыл глаза, и сизое облако табачного дыма взмыло в воздух, зацепилось за лепнину потолка, да и осталось там. Было заметно, что курение доставляет профессору необъяснимое удовольствие.

“Садитесь, юноша”, - обратился он к студенту, который застенчиво вжался в угол дивана. “Когда-то я и сам боялся излишнего внимания учителей и хирургов. Да, наше поколение было несколько другим, как-то наивнее, по правде сказать. Мы были несколько чище, честнее по отношению к жизни, что ли… В юности мы с однокурсниками тоже любили поразвлечься, например, после семинара по практической анатомии, один из нас подвязывал к длинной палке шматочек свежих кишок поросенка, и в таком виде вся наша группа в полном составе любила промаршировать по улицам. Интересно было также поднести девушке в коробке из-под торта отрезанную баранью голову, чтобы приятно удивить любимую. Да, мы умели любить! А знаете ли вы, в сущности, что такое любовь, а, юноша?

Студент осоловело посмотрел по сторонам и почесал себе правую ягодицу. “Любовь, профессор, это как яблоки в чужом саду, тянешься к ним, да не можешь достать. Это когда под кожей набухает весна, и время года не соответствует времени суток; это когда биение сердца заглушает тиканье часов, когда по бульварам растекается небо, а изо рта течет слюна, как у дебильных детей”…

“Вы бесспорно умный юноша, да и к тому же романтик, но все ваши слова говорят о том, что вы никогда не любили. Для того, чтобы любить, надо много ездить и ходить по земле. Если вы еще практикант, это не значит, что вы не имеете права изрезать десятки трупов в анатомическом театре. Но когда вы изрежете их, мудрость придет к вам, а, вместе с ней, и умение любить. Да, под вашими ногтями забилась грязь, не стесняйтесь этого. Но я то знаю, что эта грязь не от дорожной пыли, она у вас оттого, что вы просто забыли вымыть руки после посещения уборной сегодня утром. Я опытный патологоанатом, и поверьте, я знаю, о чем говорю. У вас есть несколько способов научиться любить, вы можете прямо сейчас отправиться в анатомический театр, кстати, там сегодня премьера, а можете уехать далеко-далеко, только это надо сделать быстро, чтобы не потревожить сон мертвых настурций. А то, что, по-вашему тикает в штанах, или растекается по бульварам, - это глупости, сущий вздор, это от неопытности. Вам не стоит пытаться оправдать себя, поскольку вы еще ничего не успели сделать. К черту бульвары, портки и ногти, делайте свой выбор!”

С минуту студент находился в неопределенности и оцепенении, а потом вдруг встал перед профессором на колени и отчетливо произнес: “Вы правы, профессор, мне, наверное, действительно надо уехать. Прошу вас, благословите меня, и я, наконец, смогу отмыть свои ногти”.

Старик спокойно, но властно положил правую ладонь на лоб студента и ответил: “Жизнь велика, юноша, но времени у нас мало. Благословляю тебя, уезжай, только не забудь белый халат и скальпель. Когда будешь входить в самолет, скажи, что это я направил тебя в далекие страны, тебя поймут правильно. Так, что, встретимся, когда из твоей головы выветрятся все эти яблоки, штаны и бульвары. Желаю терпеливых маленьких девственниц и шерстяных ягнят, так будет удобнее. Иди, сын мой! Оставь свой след в науке, пряников тебе!”.


 

 

Глава вторая


В стране начиналась зима. Конечно, для любого индивида сразу же неуютно стало пропадать допоздна на широких улицах, и наш студент не был среди них исключением. Что оставалось в его воспаленной голове? Полутьма кинотеатра, всхлипывания женщин вокруг, когда на экране господствует какая-нибудь слащавая сцена, запах пота и толпы, когда по окончании сеанса люди ломятся из мрака зала на свежий воздух. Да и сам воздух, заснеженные улочки, фонари, в сиянии которых отражается луна и падающий снег, Москва в преддверии еще одной ночи; долгая дорога домой…

Когда-нибудь все это должно было завершиться. Пусть будут вечная зима в этой холодной коммунальной стране, но мир огромен, а времени остается все меньше и меньше, в кармане только паспорт со свежей визой, пахнущей типографской краской и канцелярскими иллюзиями – твой маленький пропуск в другую, свободную жизнь. В жизнь, где действительно можно столкнуться нос к носу с девственницами, и при этом, не испугаться гулкого шума метро, где апельсин, как прохладная капля росы на ветке вспыхнет огоньком нового утра, где женская красота неотделима от красоты зданий, в мир – где господствует любовь к тому, что видишь и хочешь увидеть…

Строгий пограничник по-отечески похлопал нашего героя по плечу, словно напутствуя: “ты еще вернешься сюда, будь бдителен, береги себя от соблазнов!”. А потом был самолет – нелепая железная птица, словно игла пронизывающая толщу облаков, набитая человеческим запахом, звуком, мыслями…

Он прекрасно знал, что улетает в неизвестность, поэтому первым делом, он попросил у стюардессы двойную порцию коньяка, напился, закатился под сиденье, и пролежал весь полет там, как проколотый мяч.


Глава третья

По прибытии, водрузив на голову белоснежный медицинский колпак, положив в карман, расческу, скальпель и презерватив, он поспешил на поиски любви, и всего того, что с ней связано. Для начала он отправился, сам не зная куда, в эфемерную даль, чтобы найти случайный кинотеатр, где можно будет увидеть совсем другое кино. И чем глубже он погружался в переплетения незнакомых улиц, тем отчетливей слышал он голос того пограничника, который говорил ему: “Беги от радостей плоти, плоть всегда на стороне нашего классового врага, что окопался у тебя под ногтями”. Наконец он увидел сверкающую витрину порнокинотеатра. “Наверное, здесь и случается любовь, как и у всякого нормального человека”, - второпях подумал он и поспешил к началу сеанса. Да, это поистине было другое кино! В зале было бы совсем пусто, если бы не наш герой, да парочка похотливых стариков, один из которых почему-то напряженно сопел, а другой, усевшись рядом с нашим героем, стал тереться об его колени, словно домашняя кошка. При этом он мурлыкал что-то на своем незнакомом языке. Студент насторожился, его пальцы нащупали в кармане холодные очертания скальпеля. Однако дальше ничего не случилось. Старичок, завидев на экране разгоряченные куски мяса, беспомощно барахтающиеся друг на дружке, истово засопел, как и его сосед. Куски человеческой плоти на экране захлебывались в собственных стонах, хотелось полить их гречневой кашей, и, выйдя из зала начать жить как все. “Да, здесь не бывает любви”, - подумал студент, и, вынув из кармана расческу, всадил ее оторопевшему соседу в горло, отчего тот стал захлебываться и умирать, успев при этом застегнуть свои брюки. Доброй ночи, - восторженно воскликнул студент обращаясь к старцу, вышел из зала, подумав о том, что местным патологоанатомам наверное будет скучно вскрывать такое дряблое, вялое тело, пахнущее стандартами порноиндустрии и старческим маразмом.


Глава четвертая

В той стране, куда прилетел наш герой, уже вовсю начиналась весна, в воздухе явственно пахло розами и мотоциклетным бензином, и этот запах пьянил ноздри студента. У него начинала кружиться голова в немом восторге от того, что он находится здесь, а в его родной стране холод, грязь и слякоть. Так ему тогда казалось; так смирительная рубашка, невзначай, может выглянуть из под туго натянутого фрака сельского дирижера…

На следующее утро он стоял возле центрального магазина, в котором продавались крупные свиные головы и другие мясные фантазии, бережно обернутые в белоснежный ситец. Эти игрушки были бы чертовски забавны в моей родной стране, - с интересом подумал он и смело переступил порог магазина. В тот час в магазинчике почему-то было много женщин, женщин на любой вкус, цвет и запах. Они покупали мясо, укладывали его в корзинки, и сумки модных фасонов, они курили тонкие дамские сигареты, громко переговаривались друг с другом, изящно, но несколько развязно жестикулировали…У этих женщин были темные волосы, смуглые обветренные лица, и даже дорогая помада не спасала их губы от уличной смазливости. Их упругие бедра манили всякого встречного, выражение их глаз было вызывающе, и с легкой надеждой на встречную экзекуцию, в уголках губ читалось выражение презрения к чужестранцу и боязнь забеременеть от него. Как глупы и навязчивы были их лица в этот утренний час! Рука студента не тянулась ни к презервативу, ни к скальпелю, ему стало скучно, он зевнул, дважды подпрыгнул на месте и усмехнулся своему отражению в витрине.

Тут из-за спины его раздался неестественно плавный голос. Со странной интонацией выводил этот голос гортанные слова чужого языка, что получалось у него, впрочем, очень ненатурально. Голос был женским, это он определил сразу, так же как и то, что обладательница голоса была молодой, если не сказать совсем юной. Главный герой вздрогнул от неожиданности и резко повернулся в сторону звука. Он увидел молодую женщину, которая, оторопев, слегка вскрикнула, и повторила свою фразу, явно обращаясь к нему. Студент остановился глазами на ее лице и застыл, словно пораженной молнией. Лицо было совершенно круглое, как лица множества женщин в его стране. В глазах ее застыло изумление, руки ее с пухлыми белоснежными пальцами держали повидавший виды сверток ситца, из которого выглядывали вялые свиные глазки, стреляющие остро и метко по сторонам. Глаза располагались на голове, за которой ничего не было. Голова поросенка была совершенно лысой, полной собственного достоинства и похожая на лицо циркового борца. Казалось, что жизнь еще не покинула ее, зацепившись за острые звериные глазки, сверлящие нагрудный карман белого халата студента.

Студент машинально почувствовал себя продолжением тела поросенка и чтобы начать разговор обратился к девушке на своем родном языке: “Сударыня, вам не следует меня есть, варить из меня суп, ибо, когда за головою нет тела, в глазах присутствуют только отблески ночной автострады!”.

К его удивлению она подняла глаза - смысл сказанного был ей понятен: “Сударь, в моих руках голова может символизировать все, что угодно, а не только одну из ваших фантазий. Любая из здешних женщин может предложить вам лейкопластырь, который не потеет по ночам”. Ответ прозвучал на его родном языке, он удивленно отстранился: “Что вы делаете здесь?”

- Учусь летать по ночным бульварам, а по утрам торгую на местном рынке кожей упырей. Если вы хотите купить себе немного кожаных изделий, приходите завтра ко мне домой.

Он ошеломленно уставился на ее спелые груди, как наивный застенчивый маньяк, готовый вставить включенную электродрель в сумку, заполненную пакетами с кефиром, а потом бежать с радостными воплями по спелому пшеничному полю пока кефир будет разбрызгивать на ноги хозяйке фонтаны оголтелых мыслей.

В их жилах текла одна и та же кровь, это была женщина из его страны. Да, они говорили на одном языке, их роднила одинаковая бледность кожи, одинаковая округлость лица и припухлость губ, и они оба были чужими в этой стране. В детстве или в юности они смотрели одни и те же фильмы, любили на одним и тех же чердаках и в квартирах, не зная ничего друг о друге. Они почти одновременно теряли невинность, восхищались сырым мясом, потели, умирали и просыпались по утрам, каждый в своей постели. Они бродили по одним и тем же улицам своего огромного города, а теперь здесь их приютил безумно прекрасный, но совершенно чужой мир. Они оба работают здесь, только она телом, а он душой. Ему вдруг захотелось научиться петь, чтобы сидя с ней на кухне, держа ее бледные пухлые пальчики, затянуть басом: “Ой, то не вечер, да не вечер…”. А потом, склонив удалую забубенную голову, прижаться к ее щеке или пристально заглянуть ей в глаза и почти шепотом: “Мне малым-мало спалось…”. И она подпоет, она обязательно подпоет, она не сможет не сделать этого, потому, что лучше чем песней нельзя объяснить то, что твориться в душе.


Глава пятая

Примерно так оно и вышло на следующий день. Он сидел на маленькой кухне ее квартиры, он пел ей о том, что так тревожило его сердце, она подпевала ему. Он и сам не заметил, как его робкие губы нашли ее впадинку между спелых грудей, как лица зашлись в яростном поцелуе, как потом все стихло вокруг, и даже в спальне она стонала так-то тихо, уютно и по-домашнему. Не сказать, чтобы она многое умела в постели, так же как и нельзя сказать, что он умел слишком мало. Но что-то большее передавалось всякий раз от его тела к ней и наоборот, когда он входил в нее. Он жадно глотал запах такого еще незнакомого, но такого близкого женского тела, он видел сквозь темноту ее полуоткрытый рот, ловящий воздух, и он любил этот миг. Когда все было кончено, вокруг стало совсем тихо, только тонким колокольчиком звенела тишина.


Споем еще”, - предложил он через некоторое время.


А зачем?” – отозвалась она: “Ведь тебе не нужно уже ничего доказывать. Я и так знаю про тебя почти все”.

- Знаешь, когда я работал на вскрытии в анатомическом театре, я увидел, что у мертвой бабушки, которую я резал в научных целях, квадратные ногти, - вдруг начал он, надеясь таким образом поддержать разговор.


Тебя это удивило? – спросила она


Да, и я был страшно напуган, я даже хотел повеситься…


А что тебя так напугало?


То, что у старушки было старое поношенное тело, как платье секонд-хэнд, но ногти ее при этом оставались молодыми и квадратными, словно у юной девушки. Быть может в молодости она была блудницей, и почти до самой смерти курила папиросы?


Дурачок! – рассмеялась женщина, - всем нам свойственно при жизни играть разные роли. Это была просто ее роль, и она не успела выйти из нее. Наверное смерть опередила старушку на пару часов. Она не была блудницей, она просто хотела казаться не тем, кто она есть на самом деле.


Да, интересно, как при жизни все это можно делать всерьез, а потом приходит смерть и обращает в фарс наши, даже самые благородные и возвышенные поступки.


Это так, поэтому не стоит брать на себя слишком много ролей.


Глава шестая

С этими словами она отправилась в душ. Он крадучись поспешил за ней. Еще раз он увидел ее упругое тело под ниспадающими струями теплой воды. “Эта женщина, которой я обладал”, - с гордостью подумал студент. Как красивы были ее очертания под душем, как безупречно выбриты подмышечные впадинки, как округлы колени, как доверчиво лицо с зажмуренными от удовольствия глазами!

- А что ты знаешь обо мне?! – вдруг резко спросил он. Она вздрогнула, увидев, что он уже битые полчаса наблюдает за ней.

- Все. Например то, что в порнокинотеатре ты заколол почтенного синьора Песколо. Зачем ты сделал это расческой и во время сеанса? Достаточно ведь было просто накрыть его одеялом.

- Это был не я, это что-то во мне, - вяло запротестовал студент. Нагие куски мяса на экране не несут в себе любви.

- Но это же люди, такие же, как и мы с тобой. А полчаса назад мы были такими же кусками разгоряченного мяса или просто плоти, если тебе так будет угодно, – ответила она с сожалением.


Он задумался, ему стало не по себе от ее невыносимой проницательности. Он вспомнил то, что несколько часов назад происходило на экране. И он понял! Да он понял, что все это было банальной завистью. Ему просто хотелось делать то, что показывали в кинотеатре, быть одним из героев фильма! А теперь он осуществил свою мечту с этим ослепительным женским существом. Вот уже улеглась первая злоба на самого себя, глупый комплекс бессилия. Да он может так, а может еще лучше. Но не это главное. Он не станет выставлять на показ все тело, свои движения. Он просто будет делать то же, но сам, наедине с ней или с кем либо еще, наедине со своими желаниями. Теперь он свободен и влюблен!

- Ты, ты моя Родина, моя мать или сестра или жена или дочь. Я даже не знаю кто именно, это ни к чему. Я люблю тебя, слышишь, люблю! Мой дурацкий медицинский колпак нелеп, мои пальцы искусаны, в моих мыслях зима и слякоть, но я люблю тебя!

Он взял ее за руку, точнее сказать вцепился в ее руку. Она была обнаженной и беззащитной. “Такие руки бывают у женщин только в моей стране, - воскликнул он, они будут мне сниться!”

- Глупенький, - нежно прошептала она. Не меня ты любишь, а ее – свою Родину, мою Родину, нашу. У нас было похожее детство, одни и те же кинотеатры, чердаки, квартиры, школы, подвалы… Одна и та же музыка, книги и фильмы. Один и то же снег и слякоть и серое стальное небо. Если бы ты знал, как трудно здесь просто жить! Надоело носить маску, надоело нелепо конвульсировать в чужих постелях. Надоело изображать оргазм, а поутру садится в такси. Надоели съемные квартиры, фальшивые расспросы домохозяек, мужские немытые руки и язык, на котором я так и не научилась думать!

-Поедем домой! – воскликнул он: вместе, - прямо сейчас!

-Не все так просто, мальчик охладила она юношеский пыл, прежде чем открыть дверь надо подобрать ключи, а вот их-то у меня сейчас и нет. А ты вернешься, ты должен вернуться, ради меня, ради тех, кто тебя ждет.

- Я хочу тебя, снова хочу, - прошептал студент.

- Возьми, это твое право, если хочешь - право крови. Возьми меня, и ты вернешься домой.

Все произошло почти так же, как и час назад, но что-то переменилось в ней. Она неистово хрипела, молила о ласках. Это было похоже на битву на рапирах, на оголтелый штурм, на последний вздох того, чью грудь уже пронзили пули, на бессмысленную тщетную попытку жизни переломить неизбежную смерть. Но с каждым движением, проникая в нее, он чувствовал, что возвращается. Да, да он чувствовал все именно так. Скорее, скорее, иначе будет поздно, звучали в его голове назойливые колокола. Вот начинается разгон - все быстрее и быстрее, самолет отрывается от земли, стремительное усилие, взлет, небо!!! Взлетает он один, она остается на земле. Он видит ее усталое тело на простыне, он не успел даже с ней проститься…


Глава седьмая - последняя

Ничего не произошло, они проснулись вместе. Она встала раньше, он увидел утренний кофе на столе, ее фигуру в потрепанном пеньюаре, и ниспадающий солнечный свет через дверной проем.

Разговор за завтраком как будто ни о чем, будто бы ничего вчера и не было, будто бы они всегда были вместе. Взгляд без отрыва, прямо в глаза, ответное касание ног под столом, и легкий, как дым поцелуй ставит точку в этой немой игре.

“Сегодня ты возвращаешься, - вдруг строго сказала она. В правом внутреннем кармане своей куртки ты найдешь обратный билет, билет домой. А все твои медицинские изделия, все эти чудаковатые колпаки, скальпели и плетки чистое ребячество. Люди придумали все это от недостатка настоящих эмоций, настоящей любви. Не играй в эти глупые игры. Ведь ты уже научился любить. И теперь тебе не нужны суррогаты. И помни, я жду тебя там, на Большой Земле, поскольку я уже дождалась тебя здесь. Пока ты просто не увидишь меня там, но когда я вернусь… А я обязательно вернусь, и тогда, я встречу тебя там, такого же наивного и нелепого, такого же любимого. Я не Родина, но я ее часть. Не забывай меня”.

Он молчал, и, наверное, плакал. Он даже не спросил ее имени и не знал ее возраста, он даже не был уверен, что понимает о чем она только что ему сказала. Он целовал ей руки, вставал на колено, декламировал стихи. Наш герой казался беззащитным, но это была иллюзия. Все его желание жить, вся его воля к бегству домой трансформировались в маленький кусочек бумаги – в билет на самолет, который он нащупал в кармане. Студент встал из-за стола и подошел к ней. Он был спокоен и наверное даже улыбался. “Ты моя Родина, и я люблю тебя”, - отчетливо произнес он: “Я прощаюсь с тобой и возвращаюсь к тебе”. Их губы соединились в последнем поцелуе, образовав единое гениальное лицо, лик любви, сплетенный из соединенных лиц влюбленных всех времен. Он закрыл за собой дверь и выскочил на лестничный марш.

Сверкающее, вышколенное такси везло его в аэропорт, с каждым метром приближая его к цели. Зал ожидания, пограничник, таможня – все промелькнуло, словно ускоренная съемка и скрылось в дымке памяти. “Интересно, а как зовут пограничника, что так радеет за чистоту ногтей. Наверное, Николай или Семен”, - почему-то подумал он, садясь в самолет и тотчас же усмехнулся нелепости своего предположения.

А потом был стремительный разбег неповоротливой машины, нервная дрожь двигателей, и миг воспарения над землей накрыл его, как оргазм. Он летел сквозь серое небо, которое простирается отсюда до его Родины, и еще далеко, далеко и обнимает не связанные между собой земли. Это небо простирается и над ним и над ней, ожидающей своего возвращения. Он уже не помнил о грязи под ногтями, он, наверное, забыл, что профессор ждет его. Юноша смотрел в холодное стальное небо, и ждал знакомых очертаний на земле. Очертаний того, куда он так стремился.



 

 

 

Вл. Л. Григорьевъ 29 декабря 2000 г.