Трагедия и комедия уживаются восхитительно. Смех и слезы всегда рядом. Человек устроен так, что плакать от смеха может легко. Смех и слезы сострадания - тоже весьма близкие соседи.
Известно, что рельсы кладут парами, то есть один параллельно другому. Вызывает интерес тот человек, который рассчитывал ширину колеи поезда, и то, из каких соображений исходил этот конструктор. Вот практикой установлено, что если человек спотыкается об один рельс, то зубами шмякается обязательно о второй, независимо от своего роста. И последствия такого падения весьма неприятны, особенно, если поезд уже рядом. Тут, наверно, не до смеха. Однако до сих пор кое-кого может здорово насмешить упавший на арене клоун, или падение маленького человечка из чаплинского фильма.
Вообще-то, радость и печаль, грустное и веселое, смех и слезы берут свое начало в какой-то нулевой точке отсчета и расходятся в разные стороны, чтобы затем снова сомкнуться на какой-то новой вершине.
Скорая помощь забирала меня из дома в госпиталь в пять утра. Дикая изматывающая боль ничего смешного не обещала. Но даю честное слово, когда врач вошел в квартиру вдрызг пьяный, это отвлекло от боли и даже вызвало на моем лице подобие улыбки. Диагноз, поставленный еле державшимся на ногах человеком в белом халате, оказался правильным. Правда, только в дороге, в трясущемся рафике, столь же трясущимися руками мне сделали обезболивающий укол при помощи шприца, которым водитель, видимо, закачивал масло в труднодоступные места своего скоропомощного автомобиля. Замешанный на машинном масле препарат работать отказывался и меня, все еще скрюченного от боли, доставили в приемное отделение, а оттуда, после катания по кафельному полу во время поисков дежурного врача, первичного обследования и уже настоящего обезболивания - в палату, где я забылся спокойным сном.
Болезнь моя была интересна тем, что раз в сутки в течение примерно двух-трех часов я мучился этой самой болью, а потом, когда она отступала, я чувствовал себя абсолютно здоровым человеком. Иногда я просто не понимал, что я делаю среди этих, действительно больных людей.
В палате нас было трое. Компанию мне составляли: Иваныч, крепкий мужчина лет пятидесяти пяти, страстный любитель кроссвордов и дед, на вид которому было лет семьдесят пять. Иваныча, в недалеком прошлом морского офицера готовили к достаточно серьезной операции, а вот про деда мы ничего не знали, потому что он все время спал.
Надо сказать, что дедов сон был весьма специфическим. Дед храпел. Но сказать, что он просто храпел - значит не сказать ничего. Он храпел на вдохе, на выдохе и ... и в промежутках. Если бы по храпу устраивались конкурсы или фестивали, то дед бы стал дипломантом и лауреатом во всех номинациях - за лучший тон, лучшую мелодию, лучший ритм, динамический диапазон и мелизмы.
Моя койка стояла рядом с дедовой. Иваныч спал у противоположной стены. По ночам я запросто прерывал дедову симфонию, так как мог дотянуться ногой до его ложа и как следует сотрясти его ударом-другим. На пять минут дед умолкал. За эти пять минут я успевал заснуть и следующее выступление симфониста не всегда меня будило. Иванычу было сложнее, он не знал, когда производился удар и поэтому не был готов к молниеносному засыпанию. Да и пяти минут ему не всегда хватало, чтобы провалиться в сон. И вообще такой человек, как Иваныч, интеллигент до мозга костей, унаследовавший все лучшее, что было когда-то в морских офицерах, вряд ли мог себе представить, что по кровати человека пожилого, а значит, уважаемого, можно вот так взять и ударить ногой. Моряк было попытался сместить режим дня. То есть компенсировать абсолютно бессонную ночь дневным сном, но эта идея не принесла плодов. Дело в том, что дед спал круглые сутки. Его только дважды - утром и вечером - будила медсестра, чтобы сделать укол. За эти короткие промежутки бодрствования дед успевал сказать, что он всю ночь (весь день) глаз не сомкнул. Нам было грустно это слышать, а он тут же затягивал очередное ариозо.
Это продолжалось около трех дней. Еду нашему дедуле приносили в палату, но он не притрагивался к ней. Напрасно Иваныч пытался во время уколов соблазнить его диетической паровой котлеткой или бессолевым пюре: видимо наш храпун, ничего не слышал, подготавливаясь к очередному кончерто гроссо.
На Иваныча было страшно смотреть, нервная система его была на пределе, бессонные ночи сменялись бессонными днями, но он, к чести офицерства, держался молодцом, ни взглядом, ни словом неосторожным не выдавал своего пограничного состояния, величал всех исключительно на "Вы", даже меня, хотя я был почти вдвое моложе его. Так как кардиограмма его ухудшалась, врачи решили не тянуть с операцией дальше, опасаясь за то, что организм бывшего моряка может не перенести наркоз. Шутка ли - человек отвык спать! Сон, а тем более, наркозный сон с непривычки, видимо, вреден.
И надо же так распорядиться судьбе, что в тот самый день когда Иваныча с опухшими от бессонницы глазами увезли на каталке в операционную, дедушку выписали из госпиталя.
Не знаю, что больше способствовало выздоровлению Иваныча, то ли удачно проведенная операция, то ли вид пустой дедовой кровати. В первый же день после того, как Иваныча привезли из операционной, я увидел на его лице счастливую улыбку.
Однако кровать пустовала недолго. Следующим моим соседом оказался человек уже лет восьмидесяти от роду.
- Как Вы думаете, молодой человек, э-э... наш новый сосед... он храпит? - осторожно поинтересовался у меня Иваныч, пока очередной старикан прощался со своей бабулькой в коридоре.
- Вскрытие покажет, - мрачно пошутил я.
- Любопытно, любопытно - бормотал моряк - Чье вскрытие, его или мое?
Вот уже неделю Иванычу было не до кроссвордов.
Новый дедуля оказался тихоней. Медсестра проводила его к свободной кровати. Он подошел, осмотрелся и еле слышно сказал:
- Это не моя кровать...
После чего он направился прямиком к кровати Иваныча, который, разумеется, уже спал.
- Вот моя - прошептал дедушка после внимательного осмотра спального места Иваныча и приготовился садиться на моряка.
Процесс посадки у столь пожилого человека был достаточно длительный, что позволило мне подскочить к нему и тем самым уберечь Иваныча от кошмарного пробуждения. Примерно полчаса ушло у меня на то, чтобы убедить старикана в том, что его кровать находится рядом с моей. В конце концов, он, кажется, мне поверил:
- А меня отсюда не прогонят?
Через некоторое время он решил посетить туалет.
- Саша, проводи меня, пожалуйста - попросил он.
Я отвел его от простенка между окнами, где он пытался нащупать дверную ручку, развернул в противоположную сторону и вывел из палаты через дверь в коридор.
Думаю, что все примерно представляют себе как устроен больничный туалет. Входная дверь, умывальник и некоторое количество кабинок, каждая за своей дверью. Дедушка совершенно правильно сориентировался в несложной географии мужской комнаты и зашел в кабинку. Через некоторое время он ее покинул и стал мыть руки в умывальнике. А вот дальше он совершил ошибку и стал выходить из туалета снова в дверь кабинки.
Оставшуюся половину дня я посвятил тому, что возил пожилого пациента на кресле-каталке по кабинетам врачей, где у него брали кровь, делали рентген, ну и все такое. Наступило время ночного отдыха. Мы с Иванычем счастливо переглянулись перед тем, как сестра выключила свет в палате.
- Знаете, Саша, все-таки человек склонен недооценивать все прелести данных нам господом маленьких радостей, и только когда мы лишаемся их по каким-то причинам, только тогда мы начинаем понимать их истинное значение - выдал Иваныч в предвкушении сладкого, настоящего ночного сна.
Уснули мы мгновенно. Через какое-то время меня разбудил скрип дедовой кровати. Я открыл глаза и увидел как он засобирался на выход. Он, видимо из деликатности решил не будить меня, и рискнул отправиться в туалет самостоятельно. Я видел, как он тыкался в стены, наконец, нашел нужную и вышел из палаты. Вставать мне совершенно не хотелось.
В следующий раз я проснулся от того, что в палате зажегся свет. Две медсестры вводили нашего старичка. Иваныч смотрел на происходящее широко раскрытыми от удивления глазами.
- В глазном отделении его выловили, - сказала сестра. Дедушку уложили, свет выключили, все заснули.
Через полчаса, наверное, история повторилась с той лишь разницей, что деда привели из лаборатории.
Эту ночь запомнил весь наш корпус. Сколько палат было разбужено из-за криков людей, которые просыпались от навалившегося на них тела нашего путешественника!
Под утро Иваныч, просыпавшийся за ночь раз пятнадцать, выглядел совсем худо:
- Видите, Саша, как оно бывает - сетовал он.
Около семи часов пришла сестра, сделала всем уколы и увела дедушку в неизвестном нам направлении.
На какое-то время в палате воцарился покой. Я закрыл глаза и попытался еще раз заснуть хотя бы на полчасика. Перед тем как мне это удалось, в полной тишине я услышал шепот из угла, где стояла кровать Иваныча:
- ****ь, лучше б он храпел.