На берегу озера, на огромных гранитных глыбах сидели двое. Было утро, небо серым потолком низко повисло над головой, мерзкий мелкий дождь сыпался в лицо, сильный пронзительный ветер продувал насквозь куртку и джинсы.
- Неужели здесь? Чушь какая, - пробормотал один из них, – Дай-ка сюда карту.
Второй окоченевшими от холода и сырости, негнущимися пальцами достал из внутреннего кармана смятый лист бумаги.
- Черт, угораздило же, точно здесь.
- Да не волнуйся ты так. Найдем – хорошо, не найдем – Бог с ним.
- Ладно, успокоил. Пойдем отсюда. Холод собачий, не долго и простудиться.
- Пожалуй. Только карту верни. Потеряешь, а мне Михалыч за нее голову оторвет. Ну, чего встал, пошли.
- Да-да, иду... Понимаешь... Показалось... Наверное, ветер... Ну, будто смеется кто-то. Зло так, нехорошо смеется...
*****
Они работали уже две недели, по восемь часов в день. Как заведенные, люди опускались посменно на дно в надежде, что удача им улыбнется: там, где сейчас как огромная лужа неприветливо серело покрытое рябью озеро, раньше был, если верить описаниям историков, город, большой и красивый.
Шел тринадцатый день экспедиции. Если сначала вся команда с нетерпением ждала очередного возвращения, то сегодня на берегу оставались только страхующие, остальные предпочли уют палатки. В двенадцать часов над лагерем зазвонил колокол. Первые несколько секунд все по инерции продолжали играть в карты, кипятить воду, читать, наконец, просто греться. Потом всё замерло, люди переглянулись, на их лицах появились улыбки. А в следующее мгновение, кто в чем был, ученые и водолазы бросились на берег – колокол означал находку.
Парень в водолазном костюме еще только снял шлем. Он обвел глазами собравшихся вокруг, отдышался и сказал одно слово:
- Есть!
Его усадили у печки, дали сто грамм «от простуды», кто-то протянул подушку. Никто не торопил, но было видно – им нужно знать: что. И парень рассказал:
- Хреново там под водой, как на берегу почти, только тихо. Сегодня, сами знаете, до середины озера добрались. Ну, и смотрю я – блестит что-то на дне, куда фонарем светил. Не поверите – крест там, с ангелом. Огромный крест, больше меня. Понятное дело, просто так не поднимешь. Тогда я вокруг пошарил: вдруг есть чего, и точно. Сундук. Старый такой. Цепью был прикован, только цепь старая ржавая, я ее руками оторвал. А сундук принес – на берегу стоит. Да постойте вы! Куда побежали, черти! Мне тоже интересно, чего у него внутри...
А внутри оказалось письмо. На желтой бумаге, с подтекам, написанное нетвердой, явно дрожавшей рукой.
*****
«С самого начала этот город был странным. Его построили на болоте, и почти всегда здесь было сыро и серо. Кости тысяч людей смешались с грязью и стали основанием города. Воздух был наполнен стонами, кашлем и проклятиями. Но тот, кто решил отвоевать это место у природы, мало обращал внимания на подобные мелочи – его мечтой была великолепная столица, которая должна была появиться на берегу реки.
С тех пор прошло два десятка лет. И могущественный правитель страны не мог не быть доволен работой: город рос и развивался...
Однажды ночью молодой монах спустился в подвал своей маленькой часовенки. В неровном свете свечи он увидел ужасное, злое лицо, выступившее из стены. «Граду Петра быть пусту!» - пронзительно закричало оно. Монах в ужасе выскочил на улицу. «Граду Петра быть пусту! Граду Петра быть пусту!» - кричал он. Через день по приказу повелителя его схватили. Братья, знавшие монаха, говорили тогда, что парень постарел на тридцать лет, и не осталось на его голове ни одного черного волоса
Прошло сто лет. Мечта правителя сбылась – город стал столицей. Самой прекрасной, но и самой странной. Почти весь год серое небо плакало мелкими слезами дождя. Они падали на крыши и мостовые. Они тихонько стучали в окна. Быть может, они молились за город.
И вот одним из тех безумных вечеров, когда подступает вдруг странное ощущение тревоги, чувство неотвратимой беды, в своем кабинете у окна сидел, задумавшись, поэт. За шепотом дождя и стуком копыт на набережной он вдруг услышал эхо: «Граду Петра быть пусту!» Поэт нахмурился, взял в руки перо и стал писать.
Пролетела еще пара сотен лет. И почти ничего не изменилось. В те редкие дни, когда солнцу, наконец, удавалось пробиться сквозь чугунно-серую, тяжелую, давящую пелену облаков, купала соборов начинали блистать с невероятной силой и, казалось, яростью, будто понимали, что все может измениться. В те дни воздух был пропитан светом, свет ощущался как нечто упругое, яркое, слепящее, и глазам было от этого мучительно больно.
А ночью на главном проспекте зажигались фонари. Они стояли в тишине, светили своим тусклым бело-молочным светом. Они манили спокойствием и отталкивали холодностью. Они говорили: «Время остановилось. Оно исчезло. Зачем куда-то спешить, если в мире больше нет времени?» И запоздавшие машины шелестели шинами: «Больше нет времени, нет времени, нет времени...» В ежедневной суете, в шуме дискотек и пьяном гомоне чьих-то дней рождений никто не услышал визгливый крик: «Граду Петра быть пусту!»
Прошлой ночью проснулся весь город: лаяли, не прекращая, собаки. Началось ужасное наводнение. Сейчас двенадцать часов утра. Я единственный, кто еще жив. Этот город был странным с самого начала. Граду Петра быть пусту!»
- Боже мой, - прошептал в тишине паренек. – Я видел там чьи-то кости.
*****
Над озером поднималась серая заря. На том берегу кто-то зло рассмеялся. Хотя, наверное, это был всего лишь ветер.