Предателей вывели в поле - опаленное с краю, подгоревшее, оно смотрелось неловко, и среди примятых колосьев торжественность, на которую я так рассчитывал, была неуместна, непонятна.
- Зря сюда тащились. - Каренин? Я не оборачивался.
- Надо было их там порешить... - Семенов, никчемный, глупый Семенов.
- Разговоры! - настроение мое испортилось совсем - один из предателей, лысый как кулак, начал, кажется, плакать - издавать неприятный, царапающий по нервам звук.
- Граждане Мозжухин, Толстой, Муратов! За предательство вы Народным судом приговорены к растрелу!
Я выдержал эффектную паузу.
- Готовьсь! Огонь!
Рожь разошлась легко, но нехотя. Неспеша прикрыла упавших.
Выслушав отзвук выстрела, я оглянулся. Семенова и Каренина спины уже удалялись в жарком мареве. Семенов и Каренин... Двое... А тех трое..!
Посреди поля качалась, быстро уменьшаясь, лысина предателя.
- Стой! Муратов, стой!!!