Участковыми врачами
должны быть не терапевты,
а психиатры.
I
Он сидел на краю обрыва и смотрел вниз. Это было единственным удовольствием в жизни, которое он мог себе позволить. Покрепче уцепившись руками за камни, он заглядывал в пропасть, – и захватывало дух. А где вы еще найдете, чтоб захватывало дух за бесплатно?
Он приходил сюда два раза в неделю. В субботу и воскресенье. Это было удовольствием не на каждый день. И он ждал выходных, чтоб с замиранием сердца заглянуть вниз…
Так проходили недели, месяцы, годы… Однажды он с удивлением заметил, что пробираться и усаживаться на самый край обрыва становится тяжелее. И он пожалел, что у него нет сына, который бы так же приходил два раза в неделю к обрыву, смотрел вниз и получал удовольствие. Ведь для этого и существуют дети, для чего же еще?
В воскресенье он медленно, с трудом передвигая ноги, подходил к своему обрыву. Но все было не так. На зеленой траве лежал человек и смотрел вверх. Разве можно смотреть вверх с такой счастливой улыбкой? Вверху же ничего нет. И быть не может. Какой глупый человек. И несчастный. Он не знает, что можно сесть на край обрыва и заглянуть в пропасть. Только бы дойти туда, дойти.
Он умер в воскресенье. Лежал, широко раскинув руки, с открытыми глазами… Уже перед самой смертью, в последнее мгновенье, он успел увидеть небо. И очень удивился…
II
Все в городе носили темные очки, сквозь которые ничего не было видно. Двигались наугад, наощупь, натыкаясь друг на друга, падали, но очков не снимали.
Иногда в город приходили люди без очков и говорили: «Снимите их! Откройте глаза! Вы слепы!» Но горожане очков не снимали. А тех, кто к этому призывал, забивали камнями. Потом даже дети стали рождаться в очках. Кое-кто из горожан усомнился – неужто из утробы матери очки берутся? Тех, кто усомнился, успокоили.
Итак, все в городе носят темные очки, сквозь которые ничего не видно. Вряд ли они долго протянут.
III
Ему было больно жить. Он убил себя. Стало еще хуже…
IV
Все были артистами. Каждый считал себя гениальным, непревзойденным, имеющим право блистать на общем фоне. Но фоном не хотел быть никто. И, тем не менее, они им стали. Все вместе, одинаково уверенные в собственной избранности и исключительности. И лишь иногда, как отдых для глаз, на этом фоне появлялись приятные темные искорки не считавших себя выдающимися, но ставших таковыми.
V
Паранойя – это чесотка мозга. Умойся чистотой, попроси у Господа покоя. Господи, дай мне покой! Всё. Хорошо. Всё будет хорошо.
VI
Мужчины ей нравились только крылатые. Она и сама раньше умела летать, но сейчас крылья были сломаны, и вызывали лишь резкую боль при попытке их развернуть.
Что будет с жаворонком, если у него отнять голос? С рыбой, выброшенной на берег? То же происходило и с ней. Боль не оставляла ее.
Хотелось убрать эту противную занозу, которая, казалось, засела в самом мозге.
Вокруг все ползали, шипели, грызли и кусали друг друга. Эти не помогут. Помощь там, наверху. Надо подниматься. Ах, крылья, крылья… Как они были ей нужны. С тоской смотрела она вверх… Сама виновата.
Обламывая ногти, поминутно соскальзывая, она карабкалась вверх. Казалось, за этот выступ зацепишься, и можно будет немного отдохнуть… Но выступ оказывался неустойчиво лежащим камнем, он падал, ударяя её по лицу, рукам, и она выла, страшно и отчаянно…
Если б подниматься налегке! Но у неё за спиной был тяжёлый груз. И опять, без отдыха, карабкаться. Вот так.
VII
Много лет он безбедно прожил в своем прекрасном доме. Им гордился и дорожил. Это был его дом. Казалось, благополучию не будет конца, и счастью его ничто не может угрожать.
Но как-то, проходя по нижним этажам, он почувствовал неприятный запах. Пахло чем-то тухлым, и довольно сильно. Вскоре жить на первом этаже стало невыносимо. Он накрепко закрыл дверь, ведущую туда, и даже вбил пару гвоздей. Но не тут-то было. Довольно скоро запах появился и на втором этаже. Он пробивался через малюсенькие щели, исходил, казалось, от всей поверхности стен и пола. Запах преследовал его, не давал покоя ни днем, ни ночью. Пропахла одежда, волосы, и бороться с этим было бесполезно. Другой дом он купить не мог. Нужно было разбираться со своим. С чего начинать? С подвалов.
И невероятным усилием воли он заставил себя спуститься туда. Расчистить даже самую маленькую комнатку требовало огромного труда, но он был тверд и решителен.
Лучше раньше начать. Пока не запахло.
VIII
Я ехал в автобусе. Мне нравилось ехать. Водитель знал свое дело, и мне было уютно и спокойно.
Впереди, в проходе, стоял мальчик. Держась за поручень и видя дорогу в лобовое стекло, он играл в водителя. Поручень был рулем в игре, и мальчик так увлекся, что был уверен, что это он ведет автобус.
Сзади на сиденье похрапывал молодой человек. Он спал всю дорогу, не видя, какие красивые места мы проезжали. Зато дама напротив, казалось, считала столбы, негодуя, что слишком медленно едем. Как будто, если нервничаешь, быстрее доедешь.
Мы прибыли точно по расписанию. Каждый по-своему.