Всё ж: художник рисовал, водя рукой, художник рисовал. Абсолютно нагая барышня восседает на стуле в неполный оборот к спадающим косо лучам грядущей славы. Тест на сооб-разительность: смеющиеся назад, назвал смеются. Для начала достаточно. Одевается, как мате-рая старится. До свидания, сила и долгий, громкозвучный в приоткрытые грубо, но жаждущие испить литр другой воды, к лицу, алый чуть-чуть останется, и роскошная форма глухо, впрочем как и узость благородной стали, ножки холеная мать. Лопочет, вынуждая слушать, басовитым голосом всякий кромешный вздор. Темнее корчит. Под блузки играющий шум. Главная лодка, устная мания, радостный веди удовлетворены. Поступью дышло, ветр под восемьдесят раздета и это - при нежном, каком-то, десять, что-то там в грязи вести на грядку. Не упал, жмет уши очень. В с поволокой крошеве, сиюминутной, стука-то, может, мед грабель ушел, скромный Акакий, мерзавец. Вони уйма, отгадал, да. Врешь: основоположник ислама, один такой, осново-положник ислама. Вдруг она, другая, страшная, влетает пулей в оконный пролет, помогающий просто ночами и негодующий справно. Вместо медлительности: вьющиеся глаза, глаза - блюдца. Зря кричала загадочно. Стой, пока не стер, красавица. Увяданье, милая иголка неразлучная, нитки две в губы прочно нас ждут любить, свитера нагой вид поцелуй, который ничуть не кла-няется, и тошной нормы ухо, почем флаг трусости голодной талии, кошки откормленная стать. Хочет, пока я, ну же, разбитым носом нате, вешайте, скоро. Темнее ночи. Брод музыки на шее дум. Плавная походка, вкусное дыхание, сладостный изгиб спины. Ростом вышла, метр вот во-семьдесят где-то и это - при смешном каком-то весе, его-то отдам вблизи шести на десятку. Не глупа, вот уж точно. В далеком прошлом, мутной, будто, жиже, плывет корабль большой, ог-ромный таки, красавец. Утонет неминуемо, да, судьба. Возможно.