Коньяк на чистый снег.
.......И вот я, уже забывший, что такое Живое Я, вдруг
.......оказался рассечен от паха до горла удивительным
.......свежим чувством, ощущением улыбнувшейся свободы...
.......Это бывало и раньше...
Никогда бы не подумал, что в этой мелкой расчлененке, в этих перемолотых измельченных потрохах, которыми обернулся весь этот никчемный мирок, в этой второсортности и всеобщей помойности может найтись... Да, я отдаю себе отчет в том, что все выше перечисленное находится во мне, я отдаю себе отчет, что это я рассыпан и расчленен, я потерял стержень, что-то, что знаменует единство всей биологической, психологической, фрейдистски-юнговской мешанины в одном человеке. Я понимаю. Но мир существует только внутри нас. И то, что мы строим как внешнее, лишь отдаленно напоминает ДЕЙСТВИТЕЛЬНУЮ реальность, то есть, нечто, являющееся облаками, витальной, вегетативной стороной, нами и тем, что одновременно отрицает нас. И мы - лишь напряжения, несоответствия между тем и этим. Но то, что отделяется в результате годов животной и интеллектуальной деятельности, то, что витает и называется аурой, тонким телом, а также: фекалиями, мочой, потовыми и дыхательными выделениями, мокротами, выпадающими волосами и шелушащейся кожей - все это не исчезает, не растворяется мгновенно в хаосе Вечнотворящего, оно откладывается, повисает где-то рядом с Вами, цементируя субъективную картину мира, придавая ей все большую убедительность. Тяжесть таких пластов смертельна.
И вот я, уже забывший, что такое Живое Я, вдруг оказался рассечен от паха до горла удивительным свежим чувством, ощущением улыбнувшейся свободы.
Это бывало и раньше. Но с каждым разом приход новой волны был все реже. Это мог быть окурок с ободком помады, надорванный уголок конверта или втоптанная в грязь монетка. Дверь могла быть любой. Важно было лишь то, что скрывает ее надменная отстраненность, какую симфонию предрекают ее скрипучие петли.
И вот, отделенный годами от себя, согласившийся и принявший само свое отсутствие я вдруг оказался лицом к лицу с тем, что всегда было рядом, с той стороной себя, которая медленно, как фаза луны готовилась к сегодняшнему дню, огорошив тем, что зима таит в себе столько жестокой чистоты.
Это происходит исподволь. Совершенно невозможно определить момент, когда ты перестаешь управлять ситуацией, интенциями и протянувшимися нитями, и что-то непостижимо сложное вдруг начинает умопомрачительно величественно менять свои очертания, подтягивая паутинки и накачивая узелки. Все переплетшиеся намеки и общие места, вся эта необязательная, казалось бы, система, начинает жить своей жизнью, меняя углы пересечений, размеры и формы клеток, уже независимое от тебя, а только подразумевающее, как необходимую, иногда даже досадливо мешающую деталь. И от тебя уже ничего не зависит. Запущен магический механизм. Колеса двинулись, и тебя втягивает все глубже, переплетая, перекручивая, протаскивая меж таких жерновов, что начинаешь сомневаться, посчастливится ли после собраться хотя бы в ту рассыпанную массу, которая более-менее компактно обрисовывалась до Начала Всего. Но это сладостно, сладостно и мучительно. В этот момент чувствуешь свою причастность к божественному действу, чувствуешь, что тебе удалось дотянуться, непонятно как, но ты прикоснулся к пружинкам и нервным окончаниям, на которых висит, вибрирует и исходит чувственной дрожью Вселенная. И где-то рядом, вполне осязаемо, присутствует Первослово, где-то близко и остро выпирает То, или Тот, по воле чего или кого и образу кого мы были осуществлены. И то, что мы приносим, намного значительнее мелочного бытового болботания, а настоящие процессы, движения платформ, превосходящих размерами и массивностью платформы материков, происходят где-то внутри. И это-то и есть настоящие мы. И, наверное, где-то там мы одно. И это сладко. И прозрачное утро - знак. И сонное гудение натруженного тела - знак. Хочется продолжаться и умереть. И здесь нет противоречия, ибо одно подразумевает другое...
Каждый раз, рождая Бога, удивляешься, как тот, для кого ты послужил началом, мог сотворить тебя... Каждый раз этому нет объясненья, но и где-то совсем рядом и находится отгадка, и каждый раз эта бездна начинается стеснением где-то в груди, завитушкой, вихрем, разворачивающимся в Мировой Вихрь, в первозданное Ничего.
Слова, намеки. Эхо, ожидаемое и таинственное. То, что происходит, эти обрывки, ускользания не объяснить игрой гормонов или вздыбившимся, перезревшем либидо. Те перевернутые пирамиды поступков и ничтожных событий, сведшие нас, обретают значимость и свое истинное лицо. Мы сейчас равновелики со Всем. Мы эквивалентны Вселенной, и наше неумение это выразить не умаляет величия.
И все уже свершилось. И белые прозрачные ноги, как жадные стебли лотоса... И магия искрящихся, доводящих до невозможности, до исступления приливов - вторична. И та сверкающая страна, куда мы подгоняем друг друга, уже состоялась, уже здесь. И мы не стремимся еще более приблизиться к ней, а скорее наоборот - пытаемся избавиться от того, что отросло, отпочковалось, и его нужно только оттолкнуть, отряхнуть, как переливающийся мыльный пузырь с соломинки, и он отлетит в Новые пространства и длительности, где ляжет в основу чего-то. И навеки, навеки - мы в нем, и он в нас. Это все, все. И нужно спешить, повторяя одно и то же, падая и возносясь, когда вдруг окажется, что появилась еще одна - вторая свобода, созданная нами, - несколько разрушительная, но в центре смерча несущая зародыш Величайшей Гармонии. Даже хорошо, что мы не умеем сказать. Косность нашего языка - пропуск в ясность и смелость чувств - вне терминов и теорий.
И разве можно так просто расстаться после такой ночи - разойтись, разбежаться, а тем более после того, что возникло, задышало еще раньше - во время предрешенной необязательности ничего незначащих разговоров, этого могущественного узнавания-созидания?
Не случайно, не случайно скалилась давно не беленная осыпавшаяся стена общежития. Не случайно прохожий-бородач понимающе улыбнулся, как бы прикоснувшись осторожно к нашей тайне. Не случайно, не случайно мы стояли посреди чистоты свежего-свежего-свежего девственного снега, расположив пластиковые значительно-кисейные стаканчики на металлическом прилавке - рудименте-артефакте торговых времен. И я разливал янтарную жидкость. И усталость, и сонный гул в телах, подразумевающий нечто большее... И невозможно, невозможно, невозможно расстаться - ибо общая тайна, то, что возникло из ощущений, из зеркальности узнаваний, из внезапного стечения-собирания целостности в ином, а скорее - вне обоих. А в этом и таится надежда и Бог, улыбающийся и молчаливый...
Подробность содержит в себе и даль и глубину. То, что так заговорщически мы заливаем коньяком, неотделимо от нас. Мы стали его причиной, и он является источником, порождающим наши реки.
Наивный и даже девственный, безжалостно-белый свежий нетронутый снег возносил предметы и отношения до уровня запредельной святости, к тем, казавшимся недостижимыми, пределам, куда не заглядывают даже ангелы...
16.02.99 10:23