Мы болтаемся на станции уже третий месяц. Мы - это Бирюк, (Биркин Юрий Константинович), он же командир отряда и я - исследователь того же отряда. Хотя, если быть до конца точным, месяц назад появился третий член нашей команды. Мы называем его Зулли. Он похож на белую мышь средних размеров, но без хвоста и с голубыми глазами. Собственно с его появлением наша задача считается выполненной, а мы - людьми, первыми в истории человечества завершившими эксперимент по превращению неживой материи в живую. Но вместо того, чтобы возвратиться с бесценным экземпляром домой, мы уговорили землю еще на месяц продлить наше пребывание на станции, чтобы наблюдать развитие этого организма в условиях невесомости, то есть в тех условиях, в которых только и могла возникнуть искусственная жизнь, по мнению ученых-теоретиков.
Вообще-то Зулли, согласно прогнозам тех же маститых светил, должен был быть похожим скорее на маленького крокодильчика, но от ошибок не гарантирован никто, и, видимо, кое-кто из столпов биоинженерной науки в своих расчетах пропустил запятую, или добавил лишний ноль. И еще он получился мальчиком, вопреки предсказаниям тех же деятелей. Но это не мешает нам его нежно любить и даже баловать сверх меры. Иногда мы даже выпускаем его из аквариума полетать по станции.
- Ну что, отец-воспитатель, - Бирюк ввалился ко мне в лабораторию, - твой-то сегодня опять нагадил мне в ботинок, карамаз безухий. И как ему это только удается в невесомости?
- Ты собрал ценный биоматериал? - я отлип от микроскопа и постарался придать голосу невозмутимое звучание, - Учти, Юрий Константинович, за разбазаривание спецматериала Главный премию не увеличивает.
- Ладно, пошути пока. Завтра заканчивается наша ссылка, уходим с орбиты и - домой! - Бирюк выплыл из лаборатории, демонстративно взмахнув необутой ногой.
Мысль о том, что вскоре придется расстаться с Зулли, была невыносима, за этот месяц я очень привык к нему. Бирюку на самом деле он тоже нравился, но он, как командир, был несколько дальше от самого эксперимента и всего, что с ним было связано. Сутками у инкубатора тогда дежурил я, а он лишь подменял меня на очень короткое время, когда я уже просто валился с ног, и точно свалился бы, если б не невесомость.
Мы радовались как дети, увидев в микроскоп, как зашевелилась первичная ткань. А уж когда проявились очертания зверька, мы просто плакали.
Сколько у нас было тогда разговоров и споров о божественном начале жизни! И вот теперь мы сами стали причастны к Сотворению.
- Ты хоть понимаешь, что ты разговариваешь с Богом? - говорил я командиру.
- Ты не Бог, ты - безухий карамаз и говно, - так же ласково отвечал мне он.
Да, Бог любил свои творения. А я завтра сдам Зулли в руки пытливых ученых умов (кажется, я именно так и подумал: "в руки умов"), которые исследуют каждую клетку его тельца и, в конце концов, убьют его, потому, что, к сожалению, и создавать жизнь, и поддерживать ее мы можем пока только в невесомости. Я, конечно, понимал, что рано или поздно все равно придется Зулли отдать, но сейчас мой мозг усиленно старался придумать хоть что-нибудь, чтобы отложить возвращение хотя бы на день-два. Мое подсознание надеялось на то, что за это время что-то может произойти и все переменится к лучшему.
Уговорить Бирюка я пытался не один раз. В принципе он мог просто не нажать кнопку, - и мы останемся на орбите. Но он же упрямый как баран, нет, как целых сто баранов. Хотя его тоже можно понять - никакой руководитель не одобрит отсрочку возвращения и не даст разрешения, - каждый наш день на орбите влетает стране в большую копейку, - а за самодеятельность его просто снимут с летной работы. Вот, когда понимаешь свое полное бессилие. Боги сраные. Прав Бирюк.
Перед тем, как лечь спать я долго сидел у аквариума. Зулли ел "капусту" - белковое соединение, по вкусу напоминающее промокашку, но зато очень полезное для организма, особенно растущего.
- Да, брат, вот и кончилась наша сказка.
Я говорил много, смотрел ему в глаза, и на какое-то время он оторвался от кормушки, и мне показалось, что он смотрит на меня вполне осмысленным взглядом.
- Ты хоть понимаешь, что здесь происходит? - я уже чуть не плакал.
Он снова принялся за "капусту". Мышь безмозглая. И чего так убиваться? Я открыл аквариум, черт с ним, пусть последний раз погуляет, и выплыл из лаборатории к себе в каюту. Заснул я только под утро, но ненадолго. Меня разбудил Юркин бас:
- Мы остаемся еще на месяц, я решил. Пусть меня расстреляют, - пробубнила его голова в проеме каюты.
Я тер глаза и пытался осознать сказанное, а также возможные причины отсрочки возвращения.
- Что-то случилось?
- Случилось. Твой заговорил.
- То есть, как заговорил? Что?
- Иди сам послушай! - Бирюк уплыл, помахивая в пространстве животом, как килем.
Я, не одеваясь, двинул в лабораторию. Хорошее дело. В голову лезли всякие мысли о том, как начинают говорить дети. Как правило, первым делом они произносят слово "мама" или "папа" или еще что-то в этом роде. Да не в этом дело. Во-первых, мыши не говорят ни "мама", ни "папа". Во-вторых, именно то, что сказал Зулли, повлияло на принятие решения. Он смог сделать невозможное?
С самосознанием человека, который уже ничего не осознает, я воткнулся в проем входа в лабораторию. Зулли сидел в аквариуме и смотрел на вошедшего, то есть на меня. Я готов дать голову на отсечение, его взгляд был хитрым! Бесстыжие голубые глаза говорили: "Ну что, кто из нас Бог всемогущий?" Да, именно говорили! Молча.
Рядом с аквариумом был установлен магнитофон, регистрирующий все звуки. Зачем и кому это понадобилось, мы не знали, но так было положено по условиям эксперимента.
Я отмотал пленку и стал слушать. Молчание, прерываемое иногда хрустом капусты, затем было слышно, как вплыл в узкий проем широкий Бирюк, саданув косяк плечом или еще чем-нибудь, затем опять пауза. Они, наверное, молча смотрели друг на друга, так же как минуту назад смотрели мы с Зулли. А потом магнитофон писклявым мышиным голосом, изрек:
- Карамаз безухий.