«Ищущий да обрящет» сказал он. И задумчивая лошадка на карусели согласно покачала истершейся рыжей гривой. Из правой ноздри у нее торчит соломинка. Торчит, как рука утопающего. Кто-то из детей подшутил несколько лет назад, и вот время прошло, а соломинка по прежнему торчала, щекотала ноздрю, некому было почесать мордашку, и настроение лошадки от этого значительно ухудшилось, что станет ясно любому посетителю, который удосужится на нее взглянуть. Но дети обычно глядят в небо, визжа от первого мощного наркотического ощущения - пьянящего головокружения на карусели, а родители смотрят на детей. Фотографируют и умиляются. А я любуюсь ими, и о лошадке не забываю, но встать, подойти к ней, и вытащить соломинку из ноздри, у меня нет сил. Я ослаб, я пью вино, и ем шашлык, но не из лошадки, или собачки, а чистый свиной шашлык, потому что для своих тут другого не делают. Тут - в парке детских аттракционов. Сокращенно - ПДА. Или - п-да. Или - н-да, если постараться и произнести аббревиатуру в нос, так, как будто ты простужен и у тебя заложено горло. Или, если уж идти дальше и позволить ряду вольных ассоциаций прочеркнуть мозг - да (малиновое варенье съедено и ангина прошла). В общем, Парк Да, или парк мирового согласия, к которому неизбежно приходят кайфующие дети и их утомленные кружевом «Ромашки» родители. Я работаю в Парке Мирового Согласия и даже являюсь совладельцем части акций этого «предприятия». Для аттракционов звучит дико, но я так хотел, а человек, от которого зависело - быть мне совладельцем или нет, просто не мог отказать.
Парк расположен удачно. Я влюблен в него, как в детство, хотя своего детства я не люблю, поэтому предположим, что я влюблен в свое предполагаемое детство, и никто не сможет разубедить меня в том, что оно было - ведь существует же этот парк. Я влюблен в него и эту влюбленность, и каждый день нахожу ее то за оградой ипподрома для деревянных коней, то в куче листьев под огромным надувным клоуном. Я работаю здесь, и никто не знает, кем - иногда принимаю билеты посетителей, грубые четырехугольники, аляповато выкроенные из бумаги, цену счастья, серые, с расплывающимися черными цифрами и названиями аттракционов. Иногда продаю сладкую, как кровь диабетика, вату, стоит она недорого, и выглядит так же. Над машинкой, которая сбивает жженый сахар в облакообразную кучу, постоянно кружит ватага ос, похожих на ярко окрашенные арбузные косточки. Порой самые наглые особи преследуют покупателя палочки с ватой до самого тира, а это метров пятьдесят, не меньше. В общем, я тут везде, как эти осы, и все ко мне привыкли, и в чем-то я даже выигрываю - еще никто не отмахнулся от меня рукой. Наверное, потому, думаю я, что мне не приходилось надоедливо кружить над их сладкой ватой.
Парк представляет собой чашу, в которой плещется вода - три взаимосвязанных озера, на одном из которых вы сможете покататься на лодках или даже катамаранах. Это Долина Роз. Увы, в ней совсем нет роз, зато по ночам бездомных и добродушных псов беспокоят привидения сборщиков листа этих красивых цветов. Еще в парке живу я и мои призраки, очень смирные, они совсем не беспокоят меня, разве что иногда, когда я сам этого захочу.
Края чаши - склоны холмов, окружающих естественную впадину. Так вот, на одном из этих склонов, буквально в десяти метрах от резкого спуска вниз и находится наш вытянутый Парк Мирового Согласия, наши, вернее, почти мои, аттракционы. Параллельно краю холма тянется миниатюрная железная дорога с маленьким составом. Паровоз желтый, а вагоны синие, что же касается вагоновожатого, то он - мужчина с нездоровым цветом лица. Говорят, выпивает, но мне еще ни разу не удавалось поймать его с бутылкой. Впрочем, я и не ловил. Ни к чему - конечно, пьяному машинисту можно доверить игрушечный состав.
За железной дорогой есть три колеса обозрения для совсем маленьких детей. Высотой каждое из них метра в два. Отец, потянувшись, сможет достать руки своего сына, наслаждающегося видом из люльки колеса. Еще в каждой корзинке для пассажиров есть подзорная труба. Она увеличивает в шесть раз. Правда, симпатично?
Потом начинаются аттракционы, посетить которые могут и взрослые. Это «Ромашка», колесо обозрения, американские горки (жалкое подобие их, говорю я, устыдившись), качели «Березка», два тира, в одном из которых вы можете пострелять по движущимся мишеням, и, наконец, зал игровых автоматов. Все на природе, все в зелени, или, когда нужно, в золоте. Здесь очень хорошо и уютно, даже когда зимний ветер свирепствует в щелях деревянного пола. Здесь мой Эдем и ваш рай, здесь вас лечат от безумия и исцеляют от проказы прикосновением палочки со сладкой ватой, здесь я - божий ангел, а вы - толпы безгрешных, я подчеркиваю - толпы, а не пара, только здесь, в моем парке, я видел множество по настоящему счастливых людей, и поистине любящих влюбленных одновременно. Я думаю, если бы Господь простил Адаму и Еве прелюбодеяние и позволил им размножаться в грохоте оргазмов и стонах рожениц, Эдем стал бы подобен моему Парку Мирового Согласия.
Я гляжу на Колесо Обозрения, и говорю себе - что-то не то с ним, что-то не то. Два раза оно застывало и на самом верху этой двадцатиметровой махины в корзине, покачиваясь, замирал от страха пассажир. Чего уж там, это был я. С тех пор на Колесе не катаюсь, хоть мы и поговорили, вполне серьезно.
- В чем дело, Колесо? - спросил я, машинально потирая висок, - в чем дело?
- Вид с верхней точки так прекрасен, - виновато сказало оно, - и мне стало жаль, что вы видите его мельком, хоть я и стараюсь в этот момент крутиться не спеша, медленно, как только могу. Вот и я подумало…
Сентиментальное Колесо. Наверное, зря первой книгой, которую я прочел ему, был избран «Маленький Принц». Да, иногда я читаю книги своим аттракционам, потому что и им бывает скучно. И знаете, теперь я понял, для кого писал Сэллинджер.
Здесь мило. За два лея вы три минуты сможете переглядываться с небом, а если понравитесь старику-вахтеру, он замолвит словечко, и небо будет покачиваться вместе с вами. Лодки-качели. Воздушные корабли. Пузырьки плохого зефира, политые тягучим шоколадом воздуха нашей долины. Время здесь вязкое, никто никогда не спешит.
За аттракционами удобно наблюдать из кафе. Оно небольшое, внутри совсем неуютное, не то, что на улице. Здесь вместо столиков - десять старых корзин, снятых с Колеса Обозрения. Шашлык готовят на улице. Выпивку можно купить внутри. У меня есть своя, любимая корзина, мне нравится сидеть в ней, запрокинув голову, и глядеть в темнеющее на востоке небо, бросать собакам кости и куски мяса. Это мой Рай, говорю я себе, и мой Эдем. Необычный, и знаете, почему? Очень просто - на Земле нет, наверное, ни одного рая, куда бы нас изгоняли. А с моим все получилось именно так. В общем, не спешите, и представьте, что вы - поскрипывающее колесо обозрения, на черный маховик которого непослушный ребенок налепил жевательную резинку. А может, вам больше по душе быть «Ромашкой», которая то парит, а то опускается, как мое сердце, когда я гляжу на ивы, обрамившие Парк Мирового Согласия? В любом случае я расскажу вам может быть неудивительную историю о том, как мы с президентом Молдовы выступили на защиту тараканов, добились для них гражданских прав и свобод, потрясли мир, а потом мы проснулись и изгнали себя в рай, Эдем Мирового Согласия. Мы с вами побродим в комнате кривых зеркал, и, может быть, даже сумеем пройти по тоннелю времени, а призом вам будет шоколад с кокосовой стружкой, тот самый, который никто вот уже год не выигрывал на автомате «Щупальца».
Аттракцион «У Дворца»
Первый камень разбил окно, и ангел небесный вылил чашу свою в воды земные. Второй попал ему в плечо, но он даже не шелохнулся, преисполненный гордыни и презрения. Третий же булыжник был брошен так высоко, что, казалось, мог попасть в ангела, приготовившего вторую чашу.
Но не было его, ангела, и кар небесных, и бога, судя по всему, божества безграмотных пастухов и раввинов, тоже не было, а на балконе стояли только мы, и камни лежали и осколки битого стекла, а внизу государственная охрана разгоняла манифестантов. Суетливые люди в черных брюках, белых рубашечках и черных беретах били отставших от откатывающей от дворца толпы. И жара испекла нас, как рыбу в глине - изнутри. И он бросил мне слова о том, что гнев толпы значит не больше, чем милость. Банальные слова эти я подобрал и, высушив, заложил их в страницы блокнота. Таково мое предназначение. Я - коллекционер существительных, прилагательных и личных местоимений, фантазер и пламенный сторонник вооруженного переворота, пошедший на службу к человеку, заслуживающему смерти, а может, улыбки.
Это было давно. Страна, разделившись на две части, воевала. Дела нашего президента были не ахти. Город окружили повстанцы, и когда казалось, что падение столицы неминуемо, где-то на севере страны появилась огромная воздушная воронка. Быстро прошла она по земле, и вплотную приблизилась к городу. Каждая сторона толковала появление этой кары по-своему, но вихрь забирал каждого. Больше всех испугался президент.
Никто не помнил, избирали ли главой государства именно этого человека, но правил он столь давно, что ни у кого не возникало сомнений в легитимности его выборов, а если и были, их предпочитали держать при себе. Так вот, в пору вихря оппозиция нашла запись его телефонной беседы с американским посольством: он умолял, верещал, плакал, и просил забрать его на территорию посольства, уверенный, что звездно-полосатый флаг послужит ему защитой от чумы, смерча, Апокалипсиса и миллиона разъяренных людей. На что посол, полный, самоуверенный мужчина, отвечал - держитесь, господин президент, держитесь, на то вы и глава государства, чтобы разделить участь своей страны, на кой черт вы паникуете, президент, мы заберем вас только в последний момент, когда дальнейшее ожидание станет опасным для вашей жизни, а если мы сделаем это сейчас, народ не поймет, и вы потеряете пост, а мы - контракты, сферу влияния и тому подобные выгодные виртуальные хреновины. Так что вдохните несколько раз глубоко, президент, выдохните, глотните валерьянки, и не забывайте о своем крутом норове: предмете вашей гордости.
После разглашения беседы посол выступил с заявлением, что все это - сфабрикованный компромат, созданный с целью опорочить президента (что неважно) и великие Соединенные Штаты (что важнее всего). Выступил и президент: он еще грозил врагам кулаком с экрана, брызгал слюной, крича, что раздавит им хребты, но никто уже не испугался, ведь все слышали его в минуты слабости, и благодаря телефонной беседе поняли: правит слизняк. Тогда некоторые задумались: стоит ли нам идти против повстанцев, не лучше ли присоединиться к ним и свергнуть кретина, продающего страну. Пороху в огонь добавил и другой инцидент, произошедший на западной границе республики. Ее нарушил самолет дружественного, как нас уверяли, государства, и, покружившись над нашей территорией, спокойно улетел обратно, на прощание накренив плоскость крыльев, что выглядело издевкой и оскорблением. Оказалось, что даже перехватить нарушителя мы бы не смогли: все самолеты проданы странам Африки, и те разрушают свои города нашим оружием, а мы истекали достоинством, и нам нечем было защитить свою страну и пресловутую гордость. Зато мы выполнили все международные конвенции, договоры и остальную дерьмовщину, и как же многие удивились, когда узнали - мир, оказывается, еще недостаточно цивилизован, чтобы уничтожать все находящееся в нем оружие.
На улицах столицы начались беспорядки, в которых участвовал и я, и которые длились ровно четыре дня - срок перемирия. Предоставив женщинам возможность съездить на притихшие поля сражений и поискать там тела братьев, мужчины, решили разобраться между собой, и первым шагом «уличных повстанцев», как их немедленно окрестила правительственная пресса, стала блокировка президентского дворца. Они забрасывали его бутылками и камнями, а я стоял рядом, наговаривая текст в диктофон для радиорепортажа, а когда менял кассету, пользовался паузой, чтобы поднять камень и бросить его в окно дворца. Сейчас же камни бросают в меня, и не моя ли это рука швыряет их? Но я продолжаю.
Он послал на протестантов охрану дворца и полицию, пожарных с брандспойтами. Через несколько минут машины пылали, а полицейские, смешавшись с уличными рядами, сдирали погоны и кидали камни не хуже мальчишек. Они требовали, чтобы он вышел на балкон, показался перед нами, и вряд ли кто-нибудь поднял бы на него руку - страх и почтение были еще слишком сильны, только один человек в толпе не прятал в потаенном уголке сердца страха, не подавлял его криками ярости, и это был я.
Я не боялся его потому, что он не любил героев и не поощрял их появления, а что может быть ярче образа мученика, погибшего в толпе, охваченной справедливым гневом. Итак, среди разъяренных гарпий и перекосившихся лиц я выставил и свое на продажу, а он, видимо, знал это, и внимательно приценивался из неприметного окна.
Наконец, на балконе появился президент, нарочито похожий на перепуганную свинью из комиксов: жирные, трясущиеся щеки, мутный взгляд, аляповатые, будто наспех слепленные из грязи руки, безвкусный галстук, съехавший набок.
Он не был кровавым диктатором, наш президент, если не считать того, что как-то посылал войска на безнадежную войну, за все его правление не расстреляли ни одного человека, никто не пропал в застенках без вести, не был построен ни один памятник, но он был диктатором и многие знали это: свободомыслие душилось не удавкой, а клеветой, он убивал людей тем, что объявлял их подонками, никчемными, презренными существами, их травили, и они тихо умирали в других странах. Говорят, от позора и тоски.
Он продавал нас всем, кто давал за это хоть какие-то деньги, развалил государство, пытаясь управлять им, как деревней, все посты аппарата занимали его дяди, братья, дочери, родственники, разжиревшие на постах и разговениях, и вот сейчас он стоял перед нами, и был настолько жалок, что ни у кого не поднялась рука бросить в него камень. Этот кусок дерьма не стоил даже собственной смерти. Дрожащим, как сало на морде, голосом, он заговорил.
Неужели народ не видит его мук и страданий, он всего себя отдает его бедам и переживаниям, и когда становится известно, что еще один ученый покинул страну, еще один старик умер от того, что не получил пенсию за прошлый год, сердце его разрывается. Он несколько десятков лет своей жизни потратил на то, чтобы наше жалкое, отсталое, несчастное государство было признано мировым сообществом. Чтобы на нас обратили внимание. Чтобы американцы привезли свои передвижные палатки, стали продавать там гамбургеры, кока-колу и показали нам чудеса цивилизации. Чтобы они с удовольствием покупали нашу землю и давали нам денег в долг, пусть даже под большие проценты, но все-таки давали. Чтобы превратить наше государство в нейтральную богатую Швейцарию восточной Европы…
И в ответ на это он получает плевки и пинки неблагодарного народа, который любит больше жизни своей. Ну, уйдет он, оставит пост, а кто тогда, кто будет править вами именно сейчас, кто возьмет на себя ответственность, неужели же вы думаете, будто повстанцы согласятся заключить мир? Нет, эти шакалы ворвутся в город и каждый, слышите, каждый, будет расстрелян или зарезан, избит или ограблен, они промчатся подобно смерчу, не пощадят никого, потому что хоть мы и живем в одной стране, но они - из другого города, а с этим их ничего не связывает.
Диктатор передохнул, поднял руку, и мы с ужасом увидели, как она медленно отломилась и повисла. Вопль негодования исторгла толпа, на месте разлома торчали провода и схемы, нам просто подсунули куклу, плохо сработанный механизм, устроили цирк, одурачили. А они стояли здесь, раскрыв рты, облапошенные идиоты, и в сердце каждого вспыхнуло что-то похожее на огонь, кто-то побежал домой за оружием, раздавались уже бутылки с зажигательной смесью, когда голос по радио сообщил.
«Перемирие закончено. Войска повстанцев перешли в наступление».
Президент, в который раз, обманул: мы стояли под окнами его дворца четыре дня, и не заметили, как они пролетели, он договорился с американцами, а те - с самим господом богом, и над страной поднялось искусственное солнце, чтобы не наступала ночь. И ворча, как побитые собаки, мы разошлись.
Обернувшись, я увидел за своей спиной его. Он все время стоял вместе с нами, и испытующе улыбался, глядя в мой затылок. Потом тронул меня за рукав и тихо сказал:
- Торговаться не будем.
В тот раз я отказался. Надо отметить, что у меня были довольно веские причины для этого. В то время новомодная фронда набирала обороты, и модно было плевать в того, кто этого и заслуживал. Речь идет о президенте, и, разрушая его исподволь, мы не знали, что на смену этому человеку придет куда более страшный политик. Но никто не задумывался о том, что будет дальше. Мы хотели одного - перемен. Перемен в стране, в жизни, в мире, в цивилизации. Даже перемен в себе.
Аттракцион «Купи - продай»
Увы, повстанцы были слишком слабы, и ограничились лишь разделением страны на две части. Вскоре эта рана зажила и перестала кровоточить. Тем более, что изредка ее посыпали порошком антибиотиков в виде бесконечных и безрезультатных «переговорных процессов». Мечты о революции не сбылись, и я все ниже клонил голову к земле. Солдат разбитого полка, говорил я о себе в эти дни с изрядной долей самолюбования. Разбитые полки сотнями спивались, уезжали из страны, опускались на дно, но я крепился, в смутных сновидениях ощущая приближающийся рывок в «будущее прекрасного». Никто, даже я сам, не смог бы сказать вам, когда наступил момент поднятия белого флага. Случилось так, что белоснежное полотнище уже трепетало на ветру, и я с ужасом и удивлением понял, что флагшток установлен в душе. Как раз тогда и пришло приглашение посетить человека, в которого я с таким удовольствием бросал некогда камни. Стекла президентского дворца тихонько прозвенели еще раз, и я надел галстук на встречу с президентом, натянул петлю на безудержные фантазии, потуже сдавил мечты о нереальной справедливости, и судорожно вздохнул. В пути я не замечал, как кипящий ветер осыпает голову листьями осени, как пеплом. А осень была чудо как хороша. Волшебница Любовь пряталась где-то рядом, и я нечаянно наступил на подол ее платья.
- Но это все для ботвы, - сказал президент, отойдя от окна. - Да, да, для ботвы. Так я их называю. За любой осенью придет весна. Жаркая и потная, как семиклассница после урока физкультуры. Любишь молоденьких? А мне нравятся. Неважно. От пота - прыщи. Не будем меланхоликами, мой друг. Я предлагаю вам нечто большее, чем мир. Он, мир этот, нереален. Повсюду только формы, формы, формы, мать их! Смысла нет. Вернее, он в том, чтобы видоизменять формы. Выпьем! Надо отметить, что газетная публицистика удается тебе не всегда. Изредка ты высказываешь верные мысли. Например, ваши мечты облажались. Нет, не так. Вы облажались, а с вами - и ваши мечты. Да и мои тоже. А что? Почему ты удивлен? Я похож на чудовище? Чудовищ нет. Мне тоже хочется рая. Всеобщего благоденствия. Так было бы легче для всех. Выпьем! Справедливость, прогресс, свободная воля человека - увы, фикция и все это знают. Помни - человеку или везет или нет. Точка. Ему везет, и он родился в богатой семье. Этакий засранец с гувернанткой, няней и учителем французского. Ему везет и он на вершине. Не везет, и он в пропасти. Все летит, летит. Только так: везет или не везет. Но для везения нужна вера. Выпьем! Ты больше не будешь, у тебя глаза блестят. У меня есть идея. Гениальная идея. Нужен исполнитель. Мир основан на форме. На иллюзии. Мы придумаем новую форму. Овладеем маразмом. Мир ведь скатывается в маразм, ты заметил? Глубочайший! Я пью за нас и нашу победу! Хочешь бредовую фразу? Получай - «Молдова интегрируется в структуру экономически развитых государств с гибкой инфраструктурой управления глобальными мировыми ресурсами». Что еще лучше - она интегрируется. Клянусь! Мы получим все, не затратив ничего, кроме наших с тобой, мечтатель, нервов. Молдова станет раем. Как? Не спеши. Лучше выпей, хоть ты и не умеешь пить, у тебя блестят глаза после третьей рюмки. Алкоголик, как и я? Здесь не станет лучше, даже если все население этой клятой республики надорвет задницы на восемнадцатичасовой работе и станет складывать использованные спички в коробки. Страны… Они как люди. Или им везет или нет. Нам повезет. Но надо верить. Ты веришь мне, друг мой? Мосты в Долине Роз украсят цветами в нашу честь. Ты видел эти мосты? Старые, как проклятие моей жизни. Но я люблю их, и этот город, и Арку Победы в ночные часы, когда только отсветы от неоновой рекламы освещают часы на них, и кромешную тьму в парке Пушкина, и танец теней в под уличными фонарями на Лазо, я специально по ночам езжу туда, прогоняю охрану и любуюсь этими танцами, несколько десятков лет они не меняют фигуры, а я уже стар, мать-перемать. А теперь слушай. Мы въедем в рай на… тараканах!
Аттракцион «Обмани мир и меня вместе с ним»
Речь представителя Республики ООН в Молдове на саммите Тысячелетия, проходившем в нереальном городе-мечте Нью-Йорке
Друзья мои!
Наверняка вот уже две тысячи лет человечеству никто не говорил того, что сегодня скажу я. Что было две тысячи лет назад? Человек в пыльном хитоне, человек с глазами вашей матери сказал: «Возлюбите ближнего своего».
Сотни лет, разрывая оковы подсознательной ненависти к чужаку, к человеку не из моего племени, мы пытались следовать завету. Мы сделали это. Воистину, мир наш потомки назовут братским. Да, борьба не окончена. Даже сейчас, пытаясь подавить отголоски генетической ненависти к другому, мы все-таки иной, светлой, как волосы того Иудея (разве я не говорил вам, что у него был русый волос?) частью разума понимаем - любовь побеждает, а вместе с ней и мы.
Победа братской любви не за горами. Но, шагнув вперед, разве убоитесь вы сделать еще шаг? И кто скажет - «Любовь моя простирается до края, но она не бесконечна»? Возлюбив человека, творение природы, глухим разве останется сердце твое к другим ее порождениям? Нет, говорю я вам. Нет, говорите вы мне. Любовь ко всему сущему, кричу я вам. Да, отвечаете вы. Почему же тогда ВЫ НЕНАВИДИТЕ ТАРАКАНОВ?!
Наступает новая эра. Эра любви и всепрощения. Всем знакомы эти клички - “черномазый”, “жид”, “итальяшка”, “латинос”, “грязный ирландец”. Слова эти как бы наполнены вековым настоем расизма, изливающимся в ненависти. Они часто нацелены в людей подобно пулям. Они сигнализируют об опасности и вызывают в памяти позорные образы прошлого: рабство, мятежи, погромы, геноцид.
Но разве и других слов не знаете вы? Не опуская глаз своих долу, признайтесь,- кто из вас не гнал с кухонь, не убивал, не жег дихлофосом их, беззащитных насекомых? Разве не знакомы вам клички «стасик», «мерзкие насекомые», «твари»? Это ваше прошлое. Это - отголосок травли и ненависти, борьбы на уничтожение, которую вы ведете с жалкими и беспомощными «тварями», самая крупная из которых не достигает размеров вашего мизинца.
И тогда я спрошу вас. Раз эти слова несут в себе столько ненависти и страдания, почему бы не поставить их вне закона?
Почему бы не подвергать наказанию любого, кто публично пользуется такими словами, чтобы намеренно оскорбить насекомое?
Хорошо, вы говорите мне - это пока не закон. Но, в конце концов, задача международного права и состоит в том, чтобы устанавливать нормы цивилизованного поведения в обществе и наказания за поступки, нарушающие эти нормы!
Но за правом международным, что определяет взаимоотношения людского мира, настала пора ввести и право, регулирующее наши отношения с животными и насекомыми. Речь идет не об экологическом законодательстве, порой лживом и учитывающим лишь сохранение человеческой популяции. Настала пора международного права, созданного и для неразумных (кто знает?!) существ. Начнем же с них, с изгоев, клошаров мира насекомых, более всех исстрадавшихся в течение тысячелетних войн с человечеством!
Что же мы делаем сейчас? Проповедь ненависти и насилия обрушивается с экранов ваших телевизоров. «Убей его»! «Вот лучшее средство для уничтожения насекомых»!…
Мы сталкиваемся с проблемой “проповеди ненависти”. Проблема эта заключается в следующем: надо ли считать уголовно наказуемым действием использование оскорбительных названий по отношению к группам, в свое время подвергавшимся угнетению и преследованию? Ведь данная проблема может рассматриваться нами не только в моральном, но и правовом контексте.
Следует ли законодательно запретить называть животных кличками, основанными на их принадлежности к тому или иному классу, виду, роду, подвиду? Следует ли также наложить юридический запрет на публикацию клеветнических материалов (вроде печально известных “Инструкции по использованию китайского мела”), возбуждающих предубеждения против какой-либо группы созданий Божиих?
Не противоречит ли это свободе слова, спросите вы меня?
Свобода слова.… Это щит, за которым в течение веков прикрывались расисты, нацисты, подонки всех мастей, вероисповеданий и цветов кожи. «Я говорю то, что считаю нужным, и потому называю этого человека грязным ниггером». «Мерзкий таракан»! Вот она, ваша свобода слова. Попранный идеал. И потому я говорю вам, что необходимо пересмотреть эту основополагающую ценность. А именно - ограничить свободу слова во имя ее же, свободы слова!
Смысл ложной свободы слова заключается в том, что выражаться и распространяться могут любые идеи. Якобы, не государство, а сами люди должны решать, что истинно, а что ложно.… Но вы забываете о том, что проблема проповеди ненависти представляет собой самый сложный аспект проблемы свободы слова. Есть ли у вас право на ненависть к людям? Есть ли у вас право казнить насекомых?
Тема моего доклада наверняка покажется вам весьма далекой от бурных событий, происходящих сейчас в мире. Но у весьма уважаемых мною американских борцов за мир есть пословица: "Думай в мировом масштабе, действуй в местном". Пусть же каждый из вас оглянется, стоя на своей кухне и скажет: «Простите меня, ибо не ведал, что творил». Акт покаяния человечества настал.
Сообщения информационных агентств
«… Штаты Америки заняли неожиданно агрессивную позицию по отношению к странам, не предпринявшим активных шагов по улучшению положения тараканов на своей территории. Эта позиция была озвучена государственным секретарем США, заявившем на съезде республиканцев в Далласе, что мировое сообщество, и Соединенные Штаты, как один из самых активных и демократичных его членов, не потерпит нарушений нового международного правового законодательства, касающегося тараканов. Как известно, это законодательство было разработано экспертами семидесяти пяти стран после выступления представителя республики Молдова на Саммите Тысячелетия, проходившем в Нью-Йорке. После этого новые правовые норма, касающиеся взаимоотношений человека и таракана были введены, в первую очередь, в странах - разработчиках. Впоследствии к так называемому Тараканьему Пакту присоединились еще шестьдесят пять государств мира. В двадцати пяти странах мира тараканьи права соблюдаются, но не признаны официально. Еще в пятнадцати подобное право не признано ни одной ветвью власти, что значительно затрудняет отношения государств, не признавших права тараканов, с более развитыми странами мира. Эксперты считают, что заявление Государственного секретаря США было своеобразным предостережением странам-отщепенцам. Независимые источники в государственном департаменте не опровергли вариант силового вмешательства в случае дальнейшего неприятия этими странами тараканьего права…»
«… весьма благоприятно отозвалось на общем состоянии экономики Молдовы. Эта страна, ранее считавшаяся одной из самых бедных, и занимавшая, по уровню жизни, в неофициальном европейском рейтинге последнее место, теперь переместилась в первую пятерку. Недавно был официально отмечен факт иммиграции десяти тысяч жителей Франции, Португалии и Турции в Молдову. Ведь, как известно, Стратегический Центр Исследования Прав Тараканов и Наблюдения за Их Соблюдением, является одним из самых привлекательных инвестиционных проектов века, благодаря которому каждый год некогда нищая республика получает свыше ста своих «до тараканьих» бюджетов. В связи с этим в Молдове возникло огромное количество рабочих мест, так или иначе, связанных с правовой сферой взаимодействия человечества с тараканами…
«… Ученые не теряют надежды документально обосновать наличие у тараканов мощного интеллекта, не уступающего человеческому. Лидером научных изысканий в данной области по-прежнему является Молдова, что неудивительно, учитывая, что первые таракановеды начали работу на территории именно этой страны. Разумеется, находятся скептики, утверждающие, что таракан не способен осознавать человеческую речь и свое место в этом жестоком мире, но к таким псевдоученым отношение в научном мире, мягко говоря, ироническое. «Они хотят убедить нас в том, что таракан не способен думать, - говорит перспективный двадцатипятилетний психо-биолог Левски (штат Небраска) - но ведь каких-то триста лет назад римская церковь издала вердикт, в котором объявила коренных жителей Америки существами неразумными»…»
«.. разъяренная толпа несколько часов осаждала дом жителя городка Н. провинции Бретань. Возникла необходимость в защите жилища силами полиции, однако рядовые, инспектора и детективы отказались исполнять приказания начальства, обосновав свой отказ нежеланием спасать человека, осквернившего свою кухню запахом дифлофоса. Все попытки владельца дома оправдаться тем, что тараканы создавали санитарную угрозу для кухни и его семьи, были встречены справедливым негодованием общественности. Злоумышленник, отравивший четырех тараканов (среди останков которых эксперты обнаружили беременную самку, что является отягчающим обстоятельством) доставлен в больницу с множественными переломами и травмами головы…»
«… В среду посольство США в столице Сирии Дамаске подверглось нападению студентов. Молодежь забросала здание посольства камнями в знак протеста против про-тараканьей, по ее мнению, позиции США в конфликте на западном берегу реки Иордан и в секторе Газа. Там ранее полиция и силы исламского антитараканьего фронта ислама насильно дезинфицировала частные дома местных жителей. После вмешательства полиции начались вооруженные столкновения…
«В среду в Копенгагене активисты движения в поддержку тараканов вышли на улицы с целью выразить протест против позиции руководства в Индонезии в вопросах урегулирования массовой травли тараканов в этой отсталой стране. Однако в скором времени демонстрация, задуманная как мирная, стихийно переросла в бунт. Митингующие начали бросать камнями в полицейских, которые были вынуждены применить силу. В результате несколько человек были ранены, среди демонстрантов произведены аресты. По данным на 17.00 по Гринвичу (то есть через час после того, как демонстрация вышла из-под контроля) порядок в центре датской столицы еще не был восстановлен. //Reuters
Представители авиакомпании «British Airways» сообщили, что в среду руководство компании приняло решение отстранить от полетов 11 пилотов и 3 бортпроводников, после того, как возникли подозрения, что они употребляли средства против тараканов в кабинах для пилотов. Впервые заявления об этом появились в прошлую пятницу в документальном фильме, показанном по телевизионному каналу «Вitain"s Channel Four» После показа фильма руководство «British Airways» немедленно начало внутреннее расследование, поскольку устав компании категорически запрещает летному составу употребление дихлофоса в кабинах. «British Airways» также обратились к «Britain"s Channel Four» с просьбой предоставить в распоряжение компании доказательства их обвинений. //Reuters
В столице Хорватии - Загребе в среду полицией было сожжено 862 килограмма чистого дихлофоса,
конфискованного в портах Риека и Пломин с декабря 1999 по май 2000 года. Стоимость такого количества по ценам черного рынка составляет почти $30 млн. Самая большая партия дихлофоса
когда-либо конфискованная на территории Хорватии, была конфискована в Риеке, на судне, приплывшем в страну из Эквадора. //HINA
Турецкие власти дали понять, что операции ВВС США по поддержанию зоны, запрещенной для полетов иракской авиации, могут оказаться под угрозой из-за спора по поводу так называемого геноцида тараканов
во времена Оттоманской империи. Парламент Турции уже осудил резолюцию американского конгресса, призвавшую президента Клинтона признать, что в период с 1915 года по 2000 турецкое население выводило тараканов.
«В конце концов, выводили их все», - говорится в заявлении турецкой стороны.
В заявлении всех политических партий в Анкаре указывается, что соглашение о предоставлении военной базы в Инчирлике американскими и британскими ВВС будет пересматриваться через два месяца. //ВВС
Потерявший управление пьяница задавил восемнадцать тараканов Танзании. Еще 39 насекомых получили при этом ранения. Катастрофа произошла в предместье города Мванза на побережье озера Виктория. Большая группа насекомых ожидала у дороги очередного часа кормления, в то время, как у проходящего автобуса отказали тормоза, и он врезался в толпу. //Reuters
Таракан, в течение 53 лет, находившийся в мусорном ведре домовладельца России, был случайно обнаружен, и летом возвращен на биологическую родину, после того, как насекомому провели анализ ДНК. Венгерские власти после проведения анализа ДНК точно установили, что таракан происходит из деревни Сульянбокор на востоке страны. Уже сейчас найдены некоторые родственники таракана.
Как говорят венгерские психиатры, вскоре таракана можно доставить на родину. Тест ДНК также помог установить точный возраст насекомого. Ему - семьдесят пять лет.
Разгребая кучи газет, он подплывает, и, налезая зрачками мне на лицо, хрипит (трехдневная гнойная ангина):
- У-у, до чего умная херня - Сулья-н-бо-кор.… Нашел по карте или выдумал?
- Знал? - по-детски удивляется он. - Небось, трудно писать все это?
- Нет, - говорю я, - нет. Я не пишу их, просто переделываю старые сообщения новостных лент, меняю палестинцев на тараканов, военнопленных на тараканов, пострадавших на тараканов, жизнь, честь и совесть - на тараканов, и сбрасываю все это местным корреспондентам информационных агентств, за малую толику денег, полученных нами на строительство Очередного стратегического Центра Защиты Прав Тараканов.
Он довольно улыбается и собирается на открытие новой больницы - последнего слова медицинских достижений. Мы процветаем.
- Кстати, - поворачивается он у занозистой двери, покачиваясь, - американцы ничего не заподозрили?
- Умные головы есть, но кое-кто их пока сдерживает. Ведь отвечать за бешеные деньги придется всем.
- Деньги поистине бешеные, - он кладет пачку на сейф, - купи себе новый галстук. В тараканьем стиле.
Он не умеет шутить, но оказался славным стариком. Через несколько часов он вернется и расскажет мне какую-нибудь историю. Все они сплошь необычные. Не зная этого человека, я бы ни в одну не поверил.
- И никто не верит, - грустно соглашается он. - Знаешь, почему я баллотировался?
- Наверное, для того, - не раздумывая, отвечаю я, - чтобы все верили в эти истории, или хотя бы делали вид.
- Вот-вот! - я машинально вскидываю голову, глядя на его поднятую руку. - Именно. Делали вид. Сам не знаешь, какую умную вещь сказал. Вид. Изображение. Это теперь вместо жизни у вас, правда?
- У нас, старый осел, - злюсь я, - у нас.
- У вас, я то жизнь прожил. Изображение у вас вместо жизни.
- А что для вас жизнь?
- Это момент, когда ты остро чувствуешь свое существование.
- Не нуди, расскажи лучше что-нибудь.
Аттракцион «Путешествие старого мага»
- На заре своего увядания, - начал он, - в то утро, когда я проснулся от запаха гниющей пыльцы и понял, что он исходит от моего тела, мне вспомнился удивительный сон, предшествовавший пробуждению в серой от утренней грусти спальне. Он был так чудесен и странен, что я не мог не повернуть головы, чтобы увидеть его остатки, пляшущие и размазанные на ковре, что висит на стене моей спальни. Мне захотелось вернуться туда, что я и сделал, отдав соответствующий приказ - я же все еще глава страны, черт возьми! За приказом и его исполнением последовала вспышка ослепительного света, ударившая меня в живот, мощная и опьяняющая настолько, что голова моя закружилась, и я попал обратно. Это была Земля времен сотворения мира. Это правда, истинная правда, слушай меня и не скалься, говорю тебе, потому что это была Земля времен сотворения мира, и сейчас я открою тебе небольшую тайну, вот только подожди немного. Я стоял на земле без травы, глядя, как небо прорезают электрические разряды. Помню, еще подумал, что где-то - испортившаяся электросеть. Но ее не было. Справа от меня бил гейзер, это земля исходила соками, формируясь. Знаешь, как непоседливый ребенок. Внезапно в воздухе посветлело. Где-то в небесах закружились тени, и я понял, что это птеродактили, такие огромные птицы с глазами грусти и клювами пеликанов. Я помахал им рукой, и осторожно ступая, ушел от гейзера, опасаясь, волн раскаленного пара. Земля выглядела грозной. Он возникала. Она строилась, и я был единственным человеком на планете. Ты не можешь представить себе этого, потому что твои сородичи всю твою жизнь сопровождают тебя, как эти самые тараканы. Планета Земля. Человек. Один на один. Вселенская тоска и счастье хрупкого властелина, жажда женщины и одиночество. Я был велик там, десятки миллиардов лет назад, единственный раз в своей жизни. Под моими ногами разворачивались хвощи, росли прямо на глазах, как в ускоренных съемках. Суша и вода сосуществовали, везде был океан, и земля представляла собой островки, кое-как связанные. Где-то вдалеке поднималась горная ряда. Как единственный свидетель всего этого, заявляю тебе со всей ответственностью - на формирующейся планете не было Бога. Во всяком случае, он не мог не заметить единственного незапланированного человечка на своей территории, правда ведь? А впрочем, это неважно. Я шел по сырому песку, порой по щиколотку в воде, которая кишела зарождающимися только, и оттого не страшными тварями, и, казалось, все эти молнии пронзают меня, добавляя сил и сознания. Под их воздействием я стал, как бы точнее… величественным. Да, величественным. Грациозно ступая, я дошел до груды камней, все еще дышавших и теплых, где внезапно столкнулся с Человеком в Синей Мантии. Он сидел и наслаждался зрелищем, которое опустошило мое сердце и не вернуло все то, что было в нем, до сих пор. Старый осел, скажешь ты, считал, что он -
один, а потом нашел себе компанию, ну так знай, что мне не было обидно, ни минуты. Я точно знал, что он не человек. И глаза его заворожили меня так же, как та Земля. Она была такой, как я люблю - схематичной, упрощенной, и ясной - не было трав, рисунка на листе дерева, каменного бордюра, булыжной мостовой, походки незнакомки, порхания бабочки или взгляда. Существовали основы - начала начал: вода, воздух, камень, огонь, и мне хватило и этого. Человек в Синей Мантии улыбнулся мне, и я молча присел рядом. Мы так и не поговорили, о чем я жалею до сих пор. Спустя несколько миллионов лет он все так же молча поднялся и ушел, даже не взглянув на меня. Наверное, ему было неинтересно. А планета уже преобразилась. Где-то ревели многоголосые стада ранних динозавров, но мне было так хорошо, что я не находил в себе сил подняться и пройтись по образовавшемуся в двадцати метрах от меня лесу. Но я нашел в себе силы встать и перескочить на другую планету, как раз пролетавшую мимо Земли, медленно, как прогулочный катер на морском побережье. Об этом я тоже жалею, потому что та Земля была бы лучшим для меня местом. На другой же планете сияла почва, и радужная пыль поднималась до моей груди. Я увидел там много странных и необычных людей, вещей и звуков. Девушку из своего любимого публичного дома - она проплыла на пенопластовом кораблике моего детства, с тремя мачтами и каютой, которую я выковырял, чтобы хранить там фальшивые алмазы, знаешь, такие дешевые, из недорогой бижутерии. Серого попугая жако, возившего в пыли атласный пояс лучшего шелка. Волшебную карусель, она кружила детей, жующих резинку в виде сигарет, только вместо цепей на ней были гирлянды света - зеленого, бежевого и просто полыхающего. На этой планете я видел только синюю ночь, в то время как на той Земле все время было серое утро. Укутавшись в серебро, оплавив им себя, я застыл и наблюдал хороводы непонятных мне существ, что отплясывали везде и нигде. Я хотел умереть и быть вечно. И здесь я видел Человека в Синей Мантии. Он проходил мимо, наигрывая на игрушечной губной гармошке, лишь мельком глянув на меня. Этим взглядом он дал мне силу, которой прежде никогда не было. Я широко раскрыл глаза и в небе замелькали вновь родившиеся звезды. Я расставил ноги, как столбы, и суша покачнулась, на востоке запел рассвет, но я остановил его лишь кивком головы, потому что не хотел света и пробуждения вселенной. Человек в Синей Мантии одарил меня тем, что я стал вселенной, и она мною, я перестал существовать, и стал БЫТЬ. Вечно, как запах гари в осеннем, прожигаемом кострами воздухе. А потом я проснулся и пожалел, что все еще жив.
- Какой интересный сон, - вежливо говорю я. - Просто прелесть какая-то. Но он чего-то слишком серьезный. Расскажите лучше, как вы спаслись с торпедированного авианосца в Баренцевом море, а потом, в ледяной воде, к вашим ногам тянулись цепочкой злобные корсиканские дети, но вы и их спасли.
- То был другой сон, - усмехается он, - совсем сумбурный. А знаешь, кто был тот Человек в Синей Мантии?
- Наверняка вы сами. Или, чтобы сохранить интригу, я.
- А вот и нет. Это был совершенно незнакомый мне человек. Вот я и спросил, может быть, ты его знаешь?
- Увы, нет.
- Что ж, займемся делами. Ведущие авиакомпании должны выплатить Молдове, как юридически зарегистрированному представителю тараканов, компенсации за все время, в течение которого санитарные службы, к услугам которых эти компании обращались, обрабатывали аэропорты и салоны самолетов (а также кабины) средствами против насекомых. Это огромный куш. Пятьдесят процентов заплатим американцам, чтобы не бомбили. Остальное - наше.
- А санитарные компании?
- Их мы разорим попозже.
Продолжение аттракциона «Путешествие старого мага»
Печаль покрыла нас, и кабинет, мебель, статуэтку на телевизоре, как тонкий-тонкий слой парафина, нанесенный весьма искусно. Где-то внизу старые покрасневшие листья сжигали асфальт. Кажется, собиралась демонстрация.
- Вот видишь, - улыбнулся он, - опять бастуют. Что бы ни случилось, куда бы мы ни пришли, они все равно найдут повод выйти на улицы.
- Черт с вами, старый шут. Расскажите еще что-нибудь. Все так хорошо, нереально и грустно. Ваше бормотание послужит прекрасным аккомпанементом…
- Аккомпанементом шорохов осени, - подхватил он, искренне обрадовавшись предложению поболтать, - и томному предчувствию может быть последнего в этом году дождя. Спасибо. Позволь мне рассказать тебе сон о любви. Удивительно яркий и чувственный, но, прошу заметить, в нем ты не встретишь пошлости, по крайней мере, в моем ее понимании. Итак, и ты об этом прекрасно знаешь, начинал я свою карьеру с того, что руководил странным сельскохозяйственным объединением. Так называемым колхозом. Деревенская община, просыпавшаяся ранним утром по удару железной палкой о подвешенную к балке рельсу. Люди, черные, как земля, в которой они копались большую часть своей жизни. Мрачные женщины в пестрых платках, чей смех ужаснее слез. Водовороты грязи осенью, да-да, очарование этого времени года свойственно лишь городу, нашему миленькому Молоху, на алтарь которого мы возлегли рядышком с выводком из сотни тараканов. Или ты всерьез полагаешь, что наша затея посвящена провинции, этой неведомой мне и до сих пор стране? Не буду отвлекаться - я работал там не меньше десяти лет, все это время, пребывая в состоянии анабиоза, или как там называют спячку? Хрустальные сны и неведение не позволяли всем этим людям-жукам дотянуться до моей души заскорузлыми, бр-р-р, что за слово!, пальцами. Но вот настал день, и скорлупа эта разбилась, звеня, и осыпаясь у моих ног, а я стоял у фонтана, того самого, что снесли ради дурацкой колокольни, и голуби слетелись полакомиться осколками. Меня перевели в город. О, ты не знаешь, что это значит для человека, десяток, а может и сотню лет прозябавшего под саманными крышами, среди запаха жареной рыбы и пьяной мути молодого вина. Город. Я поймал свою сказку, нежно ухватил за талию, и чуть было сдуру не бросил работу, намереваясь снять чердак в высоком доме, в самом сердце моей родины. Разумеется, чтобы писать там стихи, а может, картины, или конструировать макеты погибших кораблей, всплывающих пузырьками в воде из фонтана. Это прошло, конечно, но не сразу, нет. Тогда я нашел ее, буквально нашел, потому что гадалка за несколько дней до того, глядя в плачущий на воде свинец, предсказала ей все. Но я не поленился заглянуть в огромную каменную чашу, коей неизвестный скульптор надумал было обезобразить наш город. Она лежала там, свернувшись ребенком в материнском чреве, и по ее прекрасной белой руке неторопливо шествовал жук из тех, которых дети называют «пожарными», красный, в черных пятнышках. Я снял его и подержал на ладони, она проснулась, и мы долго сидели в этой чаше, даря ей тепло, распивая теплое белое вино, головокружась и танцуя ветром.
- Старый, гнусный, какой там еще? - в полудреме бормочу я, - да и нет такого слова - головокружась.
- О, нет, нет, - неожиданно мягко говорит он, хоть и предпочитает копировать маркесовского патриарха во всем, даже в искусственной киле, выписанной из Швейцарии, - нет, ты просто завидуешь. А ведь я тогда был секретарем странной и смешной организации, то ли КПСС, то ли ВЛКСМ, не помню, неважно. И вот я сидел, и мы пили вино, и, в контексте выраженного тобою сомнения и негодования (ах, как неправильно это звучит, ах, как неправильно) сообщу тебе, что она не была потной семиклассницей после четвертого урока физкультуры. Ведь та моя фраза коробит тебя до сих пор, не так ли? Может быть даже, она старше меня, а может и нет, я не мог быть уверен ни в чем, и даже имени ее не знаю, потому что был с ней один день, и, вновь открою тебе секрет, которых у меня - по десять на каждый сон, я все еще там, с ней. С вами меня нет. Мы сейчас молча смотрим другу другу в глаза и она чуть улыбается, а это жирное старое тело, что ты видишь перед собой - уже твой сон. Твой. Но об этом чуть позже. Обычно я не рассказываю о человеке, о том, как он выглядит, ведь запоминаю я людей по другим приметам. И в этом случае исключений делать не стану - какая тебе разница, выше она, чем я, или нет, какой длины ее волосы, и сколько цветов радуги пляшут в зрачках этой женщины? Мы гуляли по крышам домов, и перебраться с одной на другую было легко, очень легко. Ты просто хочешь туда попасть, вот и все. Ладно, сам знал, что проболтаюсь, у нее были широкие запястья, совсем не такие, как у дам на рисунках двухвековой давности. Но мне это нравилось - к чему лишний изгиб тела там, где его все равно никто не заметит? Да, и я все еще люблю ее длинные волосы, до сих пор гляжу через них на мир. На том доме, чьи окна смотрят на здание правительства, а крыша открыта небу, мы встретились с удивительной говорящей птицей. Я подарил ей целую кучу переводных картинок и сумрачных взглядов, а она в благодарность овеяла мою возлюбленную своим счастливым крылом. С тех пор эта женщина не знает грусти и всегда куда-то летит, никогда не падая. Разве тебе доводилось знать такую женщину?
- Но ведь она не всегда была такой, а стала, - протестую я.
- Нет, была, просто взмах очарованных крыльев, можно сказать, снял неведомое заклятие и подарил ей и ранее дарованную возможность парить над нашими с тобой головами. Я спросил говорящую птицу, куда уходят души тех, чье тело изнашивается, совсем как мое сейчас. Она-то мне и ответила, что они становятся снами других людей. Молодых. С тех пор я никогда не боюсь присниться глупым, или желчным, брюзжащим. А может даже, и умершим. Птица рассказала мне, чем следует запивать слезы и как провожать звезды по утрам.
- А о том, что следует говорить демонстрантам, она не поведала?
- Слишком мелочно для говорящей птицы.
- Снова подсунете им куклу?
- Зачем? Они же сыты, довольны, процветают. Люди на улице, движимые идеями, а не голодом не страшны. Сейчас они протестуют против глобализации экономики, повязанной на материально - финансовом обеспечении прав тараканьего сообщества, а завтра придумают что-то еще. Кстати, счета этой партии оплачиваем мы. Конфликт всегда необходим, правда ведь?
Я не отвечаю, мы выходим на балкон, и вот камень, отчаянно брошенный вверх, попадает ему в плечо, и ангел небесный овевает меня крыльями, а где-то неподалеку, на крыше дома вблизи, говорящая птица клюет крошки моего унылого сердца.
Заключение
Очаровательный сон на границе города моих снов и яви. Не знаю, сколько он длился, но когда час пробуждения настал, я обнаружил себя стоящим у машины, а он сидел у края обрыва и весело болтал ногами. Где-то внизу сжигали листья, мусор, и тряпки, которые автолюбители, после мытья машин, выбрасывали у озера. Осень понемногу становилась серой. Нам настала пора уходить. За нашими спинами маячили Ворота Города, такие вытянутые дома в виде калитки. Как-то раз он показал мне, что их и в самом деле можно открыть или закрыть. Только петли поскрипывали. Город изменился, очень. Но два места мы оставили, такими, как прежде, потому что рассчитывали встретить там мою старость и его смерть. Мы очень долго выбирали.
- Вот, например, родильный дом, стены которого поросли мхом, - ткнул он пальцем в карту.
- Старый дом, очень старый, - уже кричал он, потому что ветер рвал окна нашей машины в клочья. - Даже ты родился там, но тогда стены были белыми, как освещение райского тоннеля. Затем они начали зеленеть, перед тем дав просинь, врачи посыпали здание какими-то средствами, но ни одно не помогло. Помнишь, четыре месяца назад мы получили огромный грант, на разработку и развитие коммуникационных средств для тараканов? Я сначала было, решил дать их на ремонт здания, а потом передумал. Потратили на что-то другое. Уж больно нравится мне этот зеленоватый мох. Знаешь, я подумал, что тебе понравилось бы там работать
- Не люблю детей.
- Ладно, выберешь что-нибудь другое. Стало быть, здание отремонтируем?
- Да.
Перед уходом мы рассмотрели еще несколько вариантов, пока он не выбрал для себя зоопарк. Старик вбил в голову, что станет смотрителем зоопарка, будет кормить лебедей хлебом, и память - желчью. А мне достался, конечно же, парк детских аттракционов. После этого мы напились, так и не поев, утром проснулись в кабинетах, он вызвал охрану, и вот, мы приехали сюда, и пьем здесь дешевое шампанское, чем-то по вкусу смахивающее на минеральную воду, курим, и любуемся тем, что находится за спиной нашего города.
- Я буду работать там, - кивает он в сторону зоопарка. - Не заходи ко мне в гости.
- И не подумаю.
- Подведем итоги.
- Итогов нет.
- Верно. Диктаторов нет, свободы нет, счастья нет, и вся остропублицистическая херня, которой мы кормимся, значит не больше, чем мифы, который сочиняем мы же. Как те же тараканы.
- А что у нас есть?
- У меня теперь - зоопарк. У тебя - аттракционы. Считай, что мы себя законсервировали. Как муравьи в янтаре.
- Слушай, - мне так внезапно захотелось это узнать, что я обратился к нему на «ты», - а почему все так быстро кончилось? Вот мы только развернулись, и на тебе - здесь, заканчиваем.
- А что, жалеешь?
- Нет, но почему так внезапно?
- Ты ведь всегда просыпаешься в самый разгар сна, правда? И жизнь такая же. Я бы тех засранцев, что пишут длиннющие романы о жизни человека или семьи, с кучей подробностей и тончайшим анализом, посылал на добычу котельца. Пусть он всю жизнь рубит камень, а потом скажет - что было в его жизни? Да ничего. Есть лишь яркое начало, а потом умиротворяющий конец. Это как бабье лето. И лишь души наши отлетят в синее небо серебром паутины. Красиво сказал?
- Ну, если это идея собственная…
- Прощай.
Он бросает окурок под машину, и идет по тропе к зоопарку, где рычит на всю округу лев. Он пытается развязать узел галстука, у него не получается, и вот галстук сорван, брошен в листья, которые он подбрасывает взмахом ноги, а я не могу оторвать взгляда от солнечной дорожки, бегущей от него к краю неба.