ПЕСНЯ ЖАВОРОНКА
Хыня с удовольствием почесал свое пятнадцатое ушко. Акустический монстр готовился к утреннему завыванию. По ушкам он настраивал низко- и высокочастотные урчала и шумовники. Основные сирены Хыня, может быть несколько самонадеянно, решил не проверять, хотя на это
утро он еще с вечера запланировал исполнение Ужасающих воплей Ада.
С другой стороны, понять безответственность Хыни было несложно, ведь следить за качеством исполнения в его зоне воя было некому.Поначалу монстр, действительно ощущал себя не совсем уютно, оглашая окрестности зубовным скрежетом или теми же воплями впустую. Правда,
со временем Хыня свыкся с положением отшельника, и мучившая его обида за такую незавидную зону вою мало помалу таяла. Более того, он уже не так часто исполнял свои любимые програмные вещи, наводившие некогда неописуемый ужас на обитателей Среднего Kwooma.
Акустический монстр Хыня внешне отдаленно напоминал краба, правда довольно внушительных размеров. Голова монстра была усеяна ушками различных форм и размеров. Двенадцать пар конечностей позволяли Хыне довольно ловко передвигаться на воде и по суше. Туловище
состояло из резонаторов, соединенных с уже упомянутыми урчалами, шумовниками и сиренами.
Хыня был не самым крупным монстром и среди сородичей внешне ничем особо не выделялся. Однако многие завидовали чистоте и мощи звука его сирен, и во многом именно по этой причине Хыня оказался в незавидном положении изгнанника. Дело в том, что его недоброжелатели стали убеждать Какофонический Совет в том, что звуки сирен Хыни при
вое создают различимое на фоне шума некое подобие гармонии. Такое обстоятельство в деятельности монстра считалось недопустимым, и хотя Совет не смог прийти к единому мнению, но все же счел за благо выслать Хыню за пределы Kwooma.
Обиженный таким образом Хыня с тех пор ни разу не виделся с другими монстрами, что не могло не сказаться на качестве его воя. Хыня даже не подозревал, что недавно в его произведениях стали появляться не только отдельные правильные аккорды, но порой звучала настоящая полифония.
Не спохватился Хыня даже тогда, когда заметил такой недобрый признак как появление в небе жаворонка. Для акустического монстра этот угрожающий факт свидетельствовал о близкой потере зоны воя, так
как птицы, особенно певчие, являлись заклятыми врагами акустических монстров, и любому проникновению пернатых в Kwoom немедленно давался самый решительный коллективный отпор.
Но Хыня, снедаемый обидой на Совет, не поспешил за помощью, позволив жаворонку беспрепятственно парить и чирикать в поднебесье. Видимо одиночество все же сильно тяготило монстра, и он был рад даже такому опасному соседству.
Впрочем жаворонок появлялся хотя и регулярно, но довольно редко, что несколько успокаивало Хыню. Постепенно он перестал обращать на птицу внимание и окончательно успокоился, а напрасно.
Планируя вчерашним вечером исполнение Ужасающих воплей, Хыня хотел не только основательно повыть, но и продемонстрировать жаворонку, что его лишь временно терпят в зоне воя. Монстр не подозревал, какой неприятный сюрприз ждет его утром.
Когда настройка урчал и шумовников была окончена, Хыня пустил накачанный за ночь воздух в основной резонатор и со взрывным хлопком начал завыв. В первые несколько минут все шло замечательно. Сирены душераздирающе выли, орали, хохотали, визжали, ревели, и акустический монстр с гордостью чувствовал, что выдает вой высшей пробы, от
которого любой обитатель Kwooma в одночасье бы поседел и стал заикой.
Однако вскоре Хыня почувствовал неприятный зуд в том самом пятнадцатом ушке, которое при настройке все время чесалось. Несколько убавив громкость, монстр попробовал закрыть ушко лапкой, что по правилам исполнения воя не возбранялось. Стало гораздо легче, и Хыня
стал прибавлять громкость, но едва он достиг достойного уровня, острая боль пронзила весь правый ряд ушек, а злополучное пятнадцатое словно взорвалось. Все это усугублялось тем, что в данный момент Хыня не мог прекратить подачу воздуха в резонаторы. Он попытался раз-
бавить звук, загрузив на полную мощность среднечастотные сирены, но боль не стихала.
Тогда Хыня решил прибегнуть к подаче такта на неосновные сирены, что в крайних случаях допускалось правилами. Боль вновь приутихла, но оставалась довольно ощутимой. Хыня подумал, что возможно было
бы полегче, заори он не своим голосом, но к сожалению этой возможности у монстра не было, ведь его вой и так в значительной степени состоял из такого ора.
Хыне становилось все хуже. Уже не только правый ряд, но и практически все ушки охватила непонятная напасть, в резонаторах что-то дребезжало и булькало, а сирены нет нет да и выдавали благозвучные аккорды.
Боль стихла внезапно, и несколько мгновений Хыня не мог прийти в себя от облегчения, но муки его на этом только начинались.
Прислушавшись, монстр с удивлением обнаружил, что слышит жаворонка. Оглядев горизонты он с еще большим удивлением ни одного пернатого в небе не заметил. Тут Хыня стал потихоньку осознавать, что за жаворонка по всей видимости чирикал он сам.
Ужаснувшись до сопла донного резонатора, монстр на мгновенье стих. Разумеется, несносный пернатый замолк одновременно с ним. Не в силах сдерживать напор воздуха, Хыня продолжил зывыв, и вновь раздалась ненавистная птичья песня.
Это был не просто позор. Для акустического монстра, сорвавшегося на птичье пение существовал только один выход - смерть. Уважающий себя монстр в таком случае должен был три ночи копить воздух, а затем единым усилием вогнать его в основной резонатор и взорваться.
Сила взрыва при этом свидетельствовала о степени достоинства монстра, и впоследствии он мог быть даже реабилитирован Какофоническим Советом.
Малодушных же торжественно казнили по приговору того же Совета, навеки вычеркивая их из Нотной Книги. Увы, обязательства Хыни по отношению к самому себе были мягко говоря малоприятны.
Хыня вот уже несколько раз откладывал день своей смерти, находя различные предлоги, например недостаточную торжественность очередного утра или отсутствие трагичности заката, благо торопить его было некому. На самом деле Хыня поступал так вовсе не из трусости, просто ему было стыдно признаться самому себе, что перед смертью он хочет
еще раз услышать жаворонка.
А жаворонок с того рокового утра как назло не прилетал.
Измученный Хыня стал видеть дурные сны, в которых он то решал доверить свою участь произволу судьбы , и, накачав воздуха сверх предела безопасного выпуска, продолжал ждать жаворонка до тех пор,
пока клапаны не выдержав давления, с ужасающим треском разрывались,
и он, Хыня, лопался как мыльный пузырь, то снился ему коварный жаворонок, попавший под ударную волну от его, Хыни, взрыва.
Проснувшись, Хыня уже был готов и впрямь выбрать один из трагических исходов, но похоже моральный кодекс Акустических монстров был усвоен Хыней недостаточно прочно, и он все откладывал и откладывал окончательное решение своей участи.
.
Надо сказать, что выть он практически перестал, считая это хотя бы частичным искуплением своего грехопадения.
Надежда на прекращение безысходного самоистязания была только в одном - вернуться в Kwoom, ибо там все могло бы решиться само собой.
"К тому же совсем не обязательно возвращаться в "родную" семью,- с облегчением подумал Хыня.- Вполне возможно, что примкнув к стаду Бадирожков, я смогу продолжить свое существование. Животное Сосиска тоже не особо тяготится соседством монстра." Да, такие мысли определенно внушали оптимизм.
Так и случилось. Хыня одним прекрасным утром уполз в Kwoom. А жаворонок, нимало не огорчившись этим обстоятельством, высиживал птенцов.