5.
Что такое - быть буддистом? Да это просто, когда всё - ***ня, кроме самой сути. На что бы ни посмотрел, о чём бы ни подумал. Парламентские слушания, в любой стране. в любое время - это раз. Школа, армия, границы, разные языки, подводные лодки, и ядерные и такие, родственные отношения, чужой ребенок или свой, клонирование, зомбирование, уринотерапия, вера в различных богов. Потому что если кто-то мешает жить, то вряд ли это исправишь касанием. Война - само собой, также бессмысленная штука. Ведь если кто-то унижает женщин, и кому важно, с кем та или иная женщина в какой-то отрезок времени спала - да он ущербен, и вестись на его задирания от того, что он не может жить в мире с самим собой... Если слов не понимает, так по морде ему! Собственно, это война и есть. Что уж тут говорить о товарно-денежных отношения - вообще сплошная абстракция. И из-за этого кто-то где-то должен умирать? Да упрись он рогом в стену, кретин! Нет, ребята - без Дхармы тут не разберешься.
Например, сегодня суббота. Все другие всегда вспомнят, что у них сегодня день рождение мужа сестры. Они, небось, об этом помнят с предыдущего дня рождения кого-либо из своих близких. А я? Я иду звонить старому приятелю Кащею. Он должен быть дома.
- По грибы поедем? - спросил он меня сразу после "аллё", - А, Толь?
И взаправду - по другому тут и не скажешь - мы поехали по грибы. Ещё больше перепутывать времена. А что делать? Грибы я должен взять с собой - это уже давно и прочно вошло в контекст моей жизни с этим романом. Ну, и - как без этого - моего романа с этой жизнью. Да, это действительно только лишь "я" - ничего более.
Это самое место, грибная поляна, находилась вблизи Карачаровского железнодорожного переезда - что было расценено новейшими музыкальными отшельниками как неслучайный фонетический признак особый силы. Обнаружил её неделю назад знакомый Фриц. Поняв, что остальные места безнадежно вытоптаны неофитами - друзьями тех друзей, которые на этих местах сакрально обещали нам с Фрицем ничего никому не показывать - лидер даб-группы с названием "Калина Юга" отправился в лес и не возвращался несколько дней. О том, что с ним там произошло, он никому не рассказал - только смеялся, потряхивая разлохмаченными волосами, заплетёнными в 84 дрэда. Когда мы познакомились, я ещё удивился, откуда он знает про 84 тысячи мешающих эмоций, бурлящих в сознании и закрывающих путь наверх - и Фриц сообщил, что я первый, кто удосужился их посчитать, а потом догадался, что мастер, которого менты взяли два месяца назад с афганским чарсом, просто вывел все его мешающие эмоции наружу. Так или иначе, но факт первичности обнаружения карачаровской поляны - куда направлялись теперь мы с Кащеем, давшим клятву никогда и никому не показывать этого места - придал Фрицу ощущения истинной природной беспредельности, о чём он и предпочитал помалкивать дабы не растерять, пятый день как упиваясь текилой в квартире-студии на Каширке и осуществляя задуманное на поляне ушастое буйство психоделического ума.
Нет, всё таки литература - повдумчивей. Когда-то я учился в музыкальной школе по классу фортепиано - даже получил диплом, с которым можно было работать, например, в детском саду. Потом у него была панк-рок-группа "Пёс поручика Безбрежнева" - они пили пиво, портвейн, водку, самогон и однажды, по ошибке, растворитель для девичьего лака, залитый во флакон из под одеколона "Саша" - сочиняли дурные тексты и записывали их на старый магнитофон, сводили по дорожкам, слушали и радовались, будто придурки. Много чего было у меня в юности - такого, незначащего - что вспоминать придется разве что перед смертью, да и то будет ещё много такого по делу, что до этого и руки не дойдут. Как учились в школе, как думали, что жизнь... Да чего мы могли думать, псевдосуициидальные пубертатные сопляки?
А теперь я вот шёл за грибами, и цели мои были практически ясны, но попутчик - интересен разве что как персонаж. При этом описывать Кащея тоже смысла не было - он был собой, как любой опиатный наркоман, даже бывший, даже в приличной компании друга-журналиста. Про литературу мы с ним почти никогда не говорили. Кащей хвалился, что любому в морду даст - но только поверь, как сам в морду и получишь, а его как раз рядом то и не будет, по объективным причинам. Откуда я это знал? Из опыта. Ботинки, джинсы, свитер, кожаная куртка Кащея - всё было обманным и метафизическим. Всего этого могло не быть - и было бы совсем другое, и так миллион раз.
- А если я полностью разуверился и уже не верю в их силу? А, Толь? - в десятый раз спросил Кащей, когда мы шли от станции, ориентируясь по опутанному колючей проволокой забору военной части.
- Будут знаки, сразу и поверишь, - ответил я. Спорить не хотелось. Все лекции по Теренсу Маккене были прочитаны еще прошлым летом в Сокольниках, когда между пивом и "белым богатством" Вася обещал сидевшему на жестких наркотиках Кащею, то есть своему старшему дворовому приятелю Вите из далекого детства, свозить его на грибную поляну в грядущий сезон. Нарисовал ему ешё рисуночек - как эти грибы выглядят - только цвет забыл указать, о чём Кащей поведал мне сегодня с самого утра. Потом тем летом я поехал на юг, отдыхать с Веркой и Ксюхой, потом вернулся в Москву, снял очередную квартиру в Чертаново - и только сегодня утром, больше, чем через год, вспомнил свое обещание. Вот как ущербно для здоровья они с Кащеем отметили тогда американский день независимости и вот ведь как пагубно влияет на память героин, даже если это кому-то не нравится. Мне не понравилось. Это было в прошлом.
- Но ты, Толь, зря за "белый" говоришь... - бессознательно причитнул Кащей, словно уловив что-то в атмосфере.
- Не зря, - прервал его я, - У меня психика другая. И у тебя так тоже скоро будет, обещаю...
- Чистой воды аптека! - радостно согласился Кащей, - Помню, взял как-то десять точек...
- Дерьмо... - сказал я, обходя заминированный большой собакой участок дороги.
- Точно! - усмехнулся Кащей.
- Не забывай о знаках, - повторил я, - Впрочем, привязываться к ним не стоит...
На железной дороге, от которой они удалялись, громко прогудел, скорее всего, электровоз. Затем громыхнул выстрел - явно дети подложили патрон на рельсы.
- Это знак? - спросил Кащей, - И что у меня будет? Что - именно?
- Сам узнаешь... - я рассудил, что говорить с Кащеем до грибов бесполезно, и погрузился в собственные мысли.
Так было лучше. Я вспомнил год в котором родился. Из музыки были созданы рок-опера "Джезус Крайст - Супер Стар" - величайшая, с моей точки слуха, штуковина - плюс один из лучших дисков "Лед Зеппелин", что-то еще и много всего. На подходе были любимые школьные "Ай-Си-Ди-Си". Во всю отрывался Джим Моррисон. Из книг - "Страх и отвращение в Лас-Вегасе", лишь через почти три десятилетия переведённая на русский язык. Нет, культуроведение не развлекало. Хотелось своего. Или - умереть и воскреснуть вне этой культуры, в самом ее начале. Или в конце. Вне структур.
- А как вам в Чертанове-то? Родные довольны-то? - спросил Кащей, в промежутках между "джанки" устраивающийся работать квартирным риэлтором, каждый раз в новые, не знавшие его пороков сегменты рынка недвижимости, - В Скольниках лучше? Или на Ботаническом? Или в Медведково? На Филях? Где ты там еще жил? На Нагорной? На Юго-Западной?
- Лучше всего на Теплом стане... - вздохнул я.
- Да... вздохнул в ответ Кащей, - Я вот, помню, когда меня первый раз прикрыли ненадолго, с "винтом", в Бутырку, на первом курсе энергетического... С чего, собственно, и жизнь моя пошла так, как она пошла...
- Побойся бога, у тебя мама - банкир.
Что бы Кащей не делал - варил винт, или кокаиновый "фри-бэйс", или набирал в шприц дозу опиумной отключки - я всегда ему так говорил. Кащей очень радовался этим словам. Что-то они грели в его не шибкой душе. И на этот раз он тоже развеселился.
- Да мама от меня отказалась окончательно! Неделю еще назад! Слушай снова, раз ты такой! - в пятый за этот день раз начал артистично рассказывать Кащей, - Я искал их возле материной дачи, километров пятьдесят по Волоколамке. Взял сумку с термосом и бутербродами, как белый человек - и не забыл, естественнейшим образом, бумажку с твоим рисунком...
- Да знаю я всё!
- Сто сорок пять! На голодный желудок! Я даже бутерброды так и не съел. Прихожу домой, а мама...
- Забудь про маму, - говорю, - Вспомни лучше, что я тебе читал из Теренса Маккены...
- Да ладно! - слегка завёлся Кащей, - Я "германа" себе больше раза в месяц позволить не могу, денег потому что нет, долгов тридцать кусков - а тут с твоей картинкой ползал по болотам, как маленький. Толик! Мне ж, на хрен, скоро тридцать три уже. Как мне лавэ поднять? Не идет у меня работа - видно, еще с той судимости, самой первой, на биофаке. Так ведь и остался без образования - все да по "грэгашам", да с их базарами...
Удивительным словом "грэгаши" он называл южных кровей коммерческих хозяев розничной столичной торговли бытовой электронной техникой - будучи у них продавцом на рынке "Динамо" Кащей как раз и подсел на героин, проторговался, но отдавать долг отказался даже под страхом смертной казни. Ему переломали ноги, и за три месяца он поправил свое здоровье - а я его навещал. В торговлю Кащей не вернулся - пошел в риэлторы. Женился, воспитывал ребенка - но героин не бросал, отчего Вася и пообещал ему помочь тем летом через псилоцибиновые грибы. Чем ещё можно вылечить стойкого опиушника? Кроме буддизма, конечно.
И вот мы пришли на поляну и стали собирать грибы. Собирал в основном я, а Кащей всё путал и норовил поедать поганки, приговаривая:"О! Точно! Царские!". Через полчаса я нашел двадцать четыре гриба, и мы, присев по-индейски на свои кожаные куртки под мохнатой лапой ели, аккуратно разжевали ровно по дюжине "истинно апостольских", как выразился этот впечатлительный человек, целиком ушедший в эксперимент.
Потом я ходил по поляне и думал о политике и о своей стране, о людях, ее населяющих, и о том, что эта поляна, возможно, одно из единственных в ней цивилизованных мест. По крайней мере - сейчас. Это было неправильно - но что поделаешь? Из политики вспоминался президент страны, но объединять мысли о нём с попытками представить наше многомиллионное стадо на пути реформ во имя свободы - хотя бы экономической, куда там трансперсональной - было задачей, сродни попытке объяснить законы Дхармы легковесным языком Кодекса строителя коммунизма. Впрочем, кровь проливают совсем по другим мотивам. При чём здесь какой-то несчастный президент? Женское начало надо в себе не ущемлять - всё самое глубинное в человеке всегда женское по природе. В нечеловеке, соответственно, наоборот.
Однако все это могло статься неважным, если бы не Чечня. Она меня не волновала - она просто переворачивала мой организм, подобно раковой опухоли. Метастазами Чечни была вся дрянь вокруг - я не мог этого не чувствовать. Впрочем, вся дрянь вокруг была и ее первопричиной. Что вообще она такое, эта Чечня, я уже давно не мог никому объяснить. Штампованный животный страх, принявший цивилизованную форму ежесекундной готовностью к смерти вопреки унижениям - и, ясное дело, к унижению до самой смерти - находился там. здесь, везде. Или это грибочки подходят? Одна фигня.
На Кащея же гораздо больше подействовала кошка. Она сидела и орала на высокой, кажется, осине, когда они пришли на поляну, но как только мы снова начали собирать грибы, она мигом слезла, запрыгнула мне, шерстящему поляну в согнутом виде, на загривок и стала петь песни.
Она была дачная. Дня четыре назад прогрессивный молодёжный рэп-коллектив "Буду в мегаполисе" - Фриц рассказал мне это позавчера по телефону, это он нарисовал им схему карачаровских угодий - угостил кошку "строфарией кубенсис", и с тех пор кошка жила здесь. Искать грибы сама она не хотела - видимо, думала, что они имеют силу только через человеческие руки. Сидела у меня на загривке, мурлыкала - а когда я находил гриб, начинала возбужденно спрыгивать на землю и запрыгивать обратно, как в цирке. Один раз даже толкнула меня под руку - гриб из ладони вылетел, кошка набросилась на него и вмиг пожрала.
- Наблюдай внимательно... - сказал я Кащею, показывая на дико веселящееся животное, - Вот так и ты будешь играть со своим сознанием.
- Я или грибы? - спросил Кащей.
- Ты, - уверенно сказал Вася, - Я пошел искать дальше, а ты посиди здесь, под елью. Поговори с кошкой. Все равно ни хрена не находишь.
- Я приколочу пока, - Кащей довольно кивнул, и пересев из-под лапы на открытое пространство, пожмурился на солнце. Потом достал деревянную трубочку и кисет с анашой. Кошка отчего-то сразу убежала и забралась обратно на свою осину.
"Возможно ли такое, что в ту войну я лицом к лицу встречался с человеком, рукой которого двигала смертельная судьба всех тех, кто спал во взорванных домах? - подумал я, - Бред. Шекспир. Вряд ли, конечно. К этим погибшим я не имею ни малейшего отношения. И сейчас вероятность моей гибели вследствие терракта чрезвычайно... непредумышленна, что ли..."
Тут я увидел еще один гриб и сорвал его. Стоило расслабиться - и они просто подмигивали мне со своих кочек, протягивали радужные паутинки, облегчали всю ту депрессивную тюрьму. "Даже природу они могут уничтожить, идиоты..." - подумалось мне совсем по-детски обиженно, но уже с соглашательским безвыходным акцентом.
Грибов становилось всё больше, но обжираться ими не хотелось - тем более, что надо было насушить и взять с собой пару доз, плюс сегодня ещё предстояло ехать к маме, папе, сестре, её мужу, у которого день рождения, племяннику и племяннице, и там ещё кому-то, наверняка. Это в том году я полтора месяца ел по тридцать штук чуть не через день. Однажды - после взрыва домов - когда пришли запуганные до смерти тётки из домового комитета, гнать меня в ночь, дежурить вокруг дома, я, будучи под грибами, вышел на улицу с подарочным в натуральную величину мечом "Робин Гуд". Не знаю, что подумали тётки - на всякий случай они срочно вызвали мне в напарники бывшего мента из третьего подъезда. Всю ночь мы пили пиво и говорили о наркотиках и психологии преступных элементов.
"Как же они упустили древо познания? - подумал я, упираясь взглядом в осину, на которой, на третьей снизу крупной ветке, сидела и орала почти очеловечившаяся кошка, - Сплавили? Разменяли на этот дикий крик? Надо спасать положение..."
Я подошел к осине, схватился руками за нижнюю ветку, и, упершись кедами в ствол, стал взбираться на дерево - припоминая почему-то Кастанеду. У того, мол, все было. А что есть у меня? Томлюсь, как всегда. Сколько себя помнил - всегда хотел реализоваться человеческим учителем этой самой жизни. Этих лазаний за кошками по деревьям, этих собираний грибов, этой дурацкой где-то там войны. Потому что в своей собственной судьбе, пафосный и сублимированно ничтожный, никого не признавал, был призван самой неуемной - не верящей в самоё себя - гордыней буйствовать в одной, чаще бритой налысо, покрытой множеством шрамов голове. Своей, геройской. Авторской - в линзах тонкой железной оправы. Снимай стеклышки - бить будем...
Кошка была рядом, над головой, на расстоянии вытянутой руки. Я сидел на второй снизу большой ветке и думал о том, что я делаю.
- А правду говорят, что тебе десять штук баксов предлагали, а ты все уничтожил и всех послал? - вдруг, как будто мимоходом, спросил снизу и слева, из под лапы ели, дружище Кащей, закончивший манипуляции с трубкой и собирающийся поднять голову и повернуть ее в сторону осины.
Последние соображения пронеслись, когда я падал, а когда ударился головой о какой-то корень - успев подумать, что кошка молчит - вырубился и уже не слышал удивленного возгласа Кащея. Матом, естественно - но не так испуганно, потому что было невысоко до земли. "Сбили..." - повторилось мне тысячу раз в единый момент отключения...
Вокруг была зима. Впереди лежал Грозный - там гремели нешуточные бои, и десятки умирающих и умеревших распространяли на сотни километров вокруг неуютное ощущение конца света. За спиной урчал мотор - там была его машина, и его водитель-ингуш. А я всё никак не мог оторваться от того, как в десяти метрах впереди черная собака грызет руку какому-то неизвестному трупу. Мертвый был похож на одинокого и никому не нужного старичка, в черном пальто, брюках и ботинках, все было старческим и грязным. Собака была средних лет. Она косилась на меня, но не бросала отгрызать старческую руку мертвого тела. Левую руку. Мне стало тошно, я отвернулся и как будто пропал. Собака заурчала и облизнулась. Это зрелище было правдой, но именно "было" - потому что шло как сотое дежа-вю, и под воспоминание, что, на самом деле я сознание в Чечне ни разу не терял. Не считая что от водки. А сейчас то от чего?
Ясность явилась ослепительной белой вспышкой. Стало понятно, что слегка трудно дышать. "Кащей однажды выпал с третьего этажа, я видел..." - это было первым, что пришло в голову из настоящего. "Сбили..." - сказало в голове в последний раз, как бы с ухмылкой. Потом я увидел склонившееся над ним лицо Кащея. Не хватало разве что пыльного шлема.
- Голова? - спросил Кащей, трогая мою голову, - Курить-то будешь?
- Я уж думал, ты без меня... - улыбнулся я.
Кащей раскурил трубку, непроизвольно изображая свое поведение в медицинских целях. Подошла кошка, и стала доверчиво тереться о Васину ногу. На Кащея она смотрела с ревностью. Где-то в траве продолжали подмигивать грибы.
- Я тебе сам это рассказывал? Про десять штук? - спросил я, стараясь, чтобы это прозвучало как о чем-то абсолютно неважном, - Ты не думай, я упал не из-за этого, Просто нога зацепилась. И полез, кстати, тоже не из-за этого...
- Кирпич говорил, мол, что такого не может быть, - сказал Кащей, - На, вот, еще. Бошечек. Шишечек...
Он протянул трубку мне, я затянулся и отдал ее обратно Кащею. Какое-то время мы курили молча.
- Думаешь, моя реакция была неадекватной? - спросил, наконец, я, когда мы докурили, - Говорил он тебе, что я ему рассказывал о Будде Шакьямуни? Мол, тому в двадцать восемь только жизнь приоткрыли, а я, дескать, всюду был? В рублях сто баксов лет назад? Ну, про чувственный опыт? Говорил такое?
- Да нет, - сказал Кащей, - Какое там... Это... Короче, меня, кажись, торкнуло... Да не была твоя реакция неадекватной! Это я просто так спросил. Десять штук! Можно подумать, большие деньги. Или - нет? Слушай, грибы мне что-то подсказывают... Не могу разобрать!
И он засмеялся, похлопывая меня по плечу правой рукой, а левой неспешно поводя то к голове, то к животу.
Потом мы насобирали еще грибов - но вскоре зацепило обоих уже конкретно. Захотелось в город, в бар, к джин-тонику и текиле, очаровывать девчонок, пудрить мозги всем остальным. И непривычно быстро садилось солнце - хотя, в то же время, неподвижно висело. давая возможность сосредоточиться на отсутствии времени.
- Из-за тебя все... - сказал я Кащею, когда они присели съесть по последнему десятку, - У меня время растягивается, а у тебя?
- Да, - сказал Кащей, - Нет, ты был прав! Это - вещь!
- Дух, - поправил я, - А души нет, если ты не в курсе.
Говорить с Кащеем о буддизме было бесполезно.
- Поехали, - сказал я, Мне пора. А тебе всё равно уже, чего делать.
Он согласился - и мы поехали обратно в Москву. Сели на электричку. По дороге я много думал о том, что - что делать? - приходиться, все-таки, выбирать, что делать - жить или строчить буковки, что вообще делать с таким гиперактивным мозгом, рвущимся на вольную волю, легко ли быть российским, как сыр, и всякое такое, как всегда, когда много алкоголя и мало аккуратности по отношению к супер-эго. А то оно - не супер. Так и случилось. Кащей тоже, наверное, о чём то думал. Так мы и ехали.
Затем, неизвестно, зачем, Кащей куда-то исчез - его, наверное, унесли зеленые человечки. Мне всегда доставались обычные. Можно было бы себе представить следующий милицейский протокол:
"...на предложение пройти медицинскую экспертизу показал трёхгодичной давности справку из психиатрической больницы имени Кащенко, назвался пишущим и разговаривающим репортёром, участником прошлой чеченской войны, рассказывал об употреблении различных наркотиков и самостоятельно предъявил какие-то свежие грибы, рекомендовав настоять на них компот в столовой дивизии имени Дзержинского, пообещав в результате скорейшую смену политического курса в стране. Кроме того неоднократно назвал себя детективом Нэшем Бриджесом, работающим под прикрытием ряда зарубежных информационных агенств и потерявшим все соответствующие удостоверения в баре Дома журналистов..."
Но это уже было бы просто литературой. На самом деле - никаких ментов. До родственников доехал в полном ажуре - так, слегка визуально подглючивало, не более. Вот что такое буддизм. В том году - давно бы уже бухал где-нибудь с пропащим Кащеем.
А ведь завтра встречаться с Ламой!
(продолжение следует)