У меня нет цели.
Я забыл, зачем живу.
Мы перестали узнавать друг друга и говорить друг другу: "Здрасьте". Мы лежим на диване и тупо смотрим в экран телевизора, как будто там можно получить желанный ответ. Но его нет. Кто-то ходит с красными флагами и ждет Сталина. Другие с кастрюлями на голове проклинают тех, кто их плохо кормит. Некоторые останавливают поезда, чтобы получить зарплату. Абсурд.
Я тоже смотрю новости и узнаю, как коммунисты будут измерять черепа на предмет национальной принадлежности: лоб Зюганова и нос Макашова. Подхожу к зеркалу. Лоб еще куда-никуда, а нос... нет... И у меня нет денег на пластическую операцию.
Может пойти и напиться? Было. Назавтра все-равно похмелье.
Сажусь за клавиши синтезатора, извлекаю немыслимые звуки. "Апассионата". Непомогает.
Работать надо. - Надо, надо, надо, надо... - эхом откликается голос жены. Будто сам не знаю. Да где ж ее найти: чтобы платили хорошо и надрываться не слишком. Здоровье надо беречь. Да если бы еще кто взял и отвел за руку, усадил на место и сказал: на тебе, делай то и се и зарплата тебе вот она. Но все говорят, что работы нет. Я охотно верю, потому что тогда и искать незачем. Землю пахать?! Бычка выращивать?! Да я же привык видеть это на столе, но чтобы с ведрами к колодцу ходить?..
B деревнях никого не осталось? Надо найти. - Надо, надо, надо... Мы плохо живем, а их там нет.
Хочу колбасу за два-двадцать. Хочу? Эту переперченую, пересоленную гадость, которую, говорят, из бумаги делали? Ну и что. Ведь спокойно жили. В гости друг к другу ходили. Знали, что сосед также живет, ту же колбасу ест. А теперь: всех разделили.
Олигархи и нищие. Мне завидно, что я не олигарх. Смотрю на себя в зеркало: те же руки и ноги, и голова. Может нос не тот, потому все беды?
Захожу в Интернет. Беру книгу "Моя борьба" Гитлера и пытаюсь выяснить про черепа, но ничего конкретного.
Снова ложусь на диван, включаю телевизор. Демократы говорят: надо объединяться. Действительно. Может и мне объединиться, тогда и жизнь станет яснее?
За стеной две старушки живут, на звонок они не открывают, только на условный стук. Пароля я не знаю, поэтому объединение с ними отпадает. Надо мной живет дама, она всю жизнь копит деньги - экономит. Они обесцениваются, а она все равно копит. Когда четыре тысячи превратились в сорок копеек, она еще более ужесточила экономию и превратилась в этакую дверцу от стенного шкафа, усохла до минимальных параметров. Но у нее цель такая. У меня она не вызывает желания объединяться.
Выхожу во двор, кричу: братцы, давайте перестанем всех ругать и начнем работать! Мне отвечают, что им меня жалко, что я такой дурак.
Диван поскрипывает. Пружины совсем никуда. Бока уже болят от него. Но у меня нет цели. Я не знаю, для чего живу...