Джерри Мандер - Когда не остается ничего...

Виктор Постников
КОГДА НЕ ОСТАЕТСЯ НИЧЕГО СВЯТОГО
(Провал технологий и судьба коренных народов)
(ЭкоПраво, 2007)

In the Absence of the Sacred (Sierra Club, 1991)


(Выдержки)


«ИНДЕЙЦЫ-ШМИНДЕЙЦЫ»

Телефонный звонок из Нью-Йорка, звонит редактор издательства:

 – Мандер, у нас две ваши книги, обе хорошо продаются. Вы что-нибудь пишите новенькое?

Мандер: Да.
Редактор: О чем?
Мандер: Об индейцах.
Редактор: Индейцах?! О нет, только не об индейцах, Мандер. Никто не будет читать. В Нью-Йорке давно нет индейцев; с ними покончено. Индейцы-шминдейцы.
Мандер: Дело в том, что проблемы индейцев не закончились. В некоторых частях мира, с ними поступают хуже, чем в Нью-Йорке.
Редактор: Индейцы! Мандер, вы безнадежный романтик. Что-то вроде Брандо.
Мандер: Не расстраивайтесь, я расправлюсь с этим «романтизмом» в своей книге.
Редактор: Ваш агент не сможет продать ее. Книги об индейцах не продаются.
Мандер: То же самое мне говорили в отношении моей книги о телевидении. Не согласен: книги об индейцах продаются. Посмотрите на Bury My Heart at Wounded Knee , на книги Кастанеды и Питера Маттиенсена. Посмотрите на Black Elk Speaks . Не думаю, что индейцы пройденный этап. Люди хотят знать о них больше. Все беда в том, что говорят по большей части о мертвых индейцах. Они не знают, что происходит с живыми и почему это происходит.
Редактор: Как она называется?
Мандер: Может быть, я назову ее так, как вы подсказываете.
Редактор: Это как?
Мандер: Индейцы-шминдейцы. Книга будет сенсацией и откровением для многих.

  *  *  *

Сначала я планировал написать две книги. В одной должен был критиковать технологическое общество Соединенных Штатов, т.е. продолжить мои Четыре аргумента за отмену телевидения. Предполагалось, что в ней будет дана оценка новой технологической эпохе: «информационному обществу», компьютеризации, роботизации, космическим полетам, искусственному интеллекту, генетике, спутниковой связи и т.п. Такая книга представлялась мне весьма своевременной, поскольку техника изменяет мир все более устрашающими темпами. До сегодняшнего дня большинство людей рассматривали эти технические нововведения как положительный факт. Но так ли это?
 Понятно, что наше общество привыкло благосклонно воспринимать новые технологии. Сообщения об изобретениях неизменно преподносятся на оптимистической ноте. Происходит это прежде всего потому, что в нашем обществе информация поставляется теми, кто получает от нее выгоду, а именно, корпорациями и их протеже в правительственных и научных кругах. Никто из них не заинтересован в анализе негативных сторон новых технологий, поэтому публика получает первые сведения о технических новинках в ложном свете.

 Благодаря широкой рекламе технических средств на всемирных выставках, трудам футуристов, многомиллиардным кампаниям фирм-производителей создается картина технологическом рая, как здесь на Земле, так и в космических «городах будущего». Технологическая эволюция приравнивается вообще к эволюции, как будто это одно и то же. Мы привыкли повторять как заклятие: «Прогресс – это хорошо», «Назад дороги нет», «Технология освободит нас от болезней» и т.д. и т.п.

 Дебаты по этим вопросам практически невозможны в нашем обществе, поскольку во всех сферах политической и социальной жизни по ним существует вполне определенное мнение. «Левые» относятся к технике так же, как корпорации, футуристы и «правые». Все уверены, что техника нейтральна. В ней нет политики, она не влечет за собой изначально никаких неизбежных социальных или экологических следствий. По их мнению, важнее то, кто контролирует технику.

 За последние десять лет я участвовал в десятке конференций, посвященных будущему технологий. На каждой их них, вне зависимости от того, кто выступал спонсором – правительство, промышленность или экологи – говорилось следующее: «Есть много проблем с техникой, и мы ими займемся, но проблемы коренятся не в технике. Все зависит от того, как ее использовать. Мы можем и должны использовать ее лучше. Проблемы создают не машины, а люди». Это идея подавалась как самая оригинальная и глубокая, и ее высказывал буквально каждый.

 Как мы увидим, идея, согласно которой техника нейтральна, сама по себе не нейтральна, и напрямую служит интересам людей, которые пользуются нашей близорукостью.
 Впервые эту проблему я начал ощущать в 1960-х, когда увидел какой ажиотаж возник в обществе с появлением телевидения. Активисты стали пытаться использовать эту технологию в своих целях, борясь за свои двадцать секунд в передаче новостей. Началась своего рода война за доступ к новой мощной технологии, которая впечатывала картинки в умы всего населения с вполне предсказуемым результатом. Нам следовало бы знать с самого начала, что телевидение неизбежно будет контролироваться корпорациями, правительством или военными. Благодаря большому охвату, невероятной силе внушения и способности осреднять мысли, телевидение в особенности эффективно прививает образ жизни, служащий интересам крупных корпораций. Правительство и военные также быстро сообразили, что во времена политических кризисов телевидение – самый совершенный инструмент для контроля за информацией и сознанием граждан. Тем временем, общественность, претендующая на контроль за средствами массовой информации, осталась позади.

 В настоящее время ажиотаж возник в отношении компьютеров, якобы освобождающих и приводящих к новой информационной демократии. На самом деле, как мы увидим в главе 4, вопрос, кто получает больше всего преимуществ от компьютеров, был предрешен с момента их изобретения. Компьютеры, как и телевидение, имеют гораздо большую привлекательность для военных ведомств, транснациональных корпораций, международных банков, правительств и институтов слежки, чем для нас с вами. (По крайней мере, они используются там гораздо эффективнее и с большим размахом).
 Компьютеры позволили мгновенно переводить огромное количество капитала и информации по всему миру. Это дало возможность невероятно укрепить крупнейшие институты мира. Фактически, компьютеры сделали возможным существование таких институтов. Тем временем, мы сами, используя персональные компьютеры для редактирования текстов, попали в информационные сети и поверили в то, что компьютеры делают нас сильнее.

 Даже защитники окружающей среды усугубили проблему, отказавшись от критики технического развития, несмотря на совершенно очевидный его перекос и враждебный по отношению к природе характер. Я боюсь, что главную суть технологии мы поймем только после того, как выскочим из «информационной эпохи» – имеющей сегодня ореол благотворительности – и поймем, что перед нами развернулась битва за два последние «неосвоенные пространства»: космос и генетические структуры. Отсюда прямая дорога к «пост-биологической эпохе», нанотехнологиям, робототехнике и полному пренебрежению живой природой.

 В первой задуманной мною книге я должен был поднять вопросы о том, достигло ли технологическое общество своих целей, а также проанализировать будущие направления его развития. До сих пор мы были бессильны перед лицом этой силы, частично из-за того, что у нас совершенно не развита критика техники. В самом деле, мы не знаем, как подойти к новым или существующим технологиям. Совершенно очевидно, что нам требуется новый, холистический язык; язык, который нечувствителен к окружающим нас рекламным призывам, научным прогнозам и глянцевому образу техники; язык, который позволит взглянуть на технологию с разных сторон – социальной, политической, экономической, духовной, экологической, биологической, военной и т.п. Кто выиграет от внедрения той или иной технологии? Кто проиграет? Служат ли новые технологии сохранению нашей планеты или разрушают ее? Как они действуют на здоровье? Каковы психологические эффекты? Как они влияют на наше взаимодействие с природой, ее понимание? Как сочетаются с уже существующими технологиями? Что нового они с собой несут? Что при этом теряется? Куда они могут нас завести? Хотим ли мы этого или нет? И так далее.

 Сегодня мы видим, что технологическая эволюция ведет нас к чему-то ужасному: всемирной, взаимозависимой, монолитной технико-политической паутине с непредсказуемыми негативными последствиями.


*  *  *

Вторая книга должна была быть своего рода продолжением и обновлением книги Ди Браун Bury My Heart at Wounded Knee. В свое время эта книга произвела на меня огромное впечатление. С одной стороны, в ней мастерски разбирается американская политика двойных стандартов и жестокости по отношению к индейцам. С другой стороны, Браун сослужила индейцам плохую службу, представив дело так, будто их больше не осталось и ничего сделать уже нельзя. Книга вызвала у читателя эмоциональный катарсис и поставила крест на судьбе индейцев. Вместе с популярными фильмами и телевидением она способствовала тому, что индейцы стали рассматриваться как атрибут истории.

 Даже озабоченные проблемой равенства либералы, признающие, что на этой земле совершались жестокости, чаще всего говорят об индейцах как о далеком прошлом. Такое отношение к индейцам настолько укоренилось, что редкие выступления в их защиту – Марлона Брандо, Уильяма Кюнстлера, Роберта Редфорда, Кевина Костнера, Джейн Фонды – воспринимались с некоторым смущением, как-будто они выходили за рамки допустимого романтического образа. Когда экологи, как, например, Дэвид Брауэр, выступали с предложением всерьез прислушаться к философам-инуитам (эскимосам), их сразу же относили к разряду чудаков, мыслящих не практически, не популярно, не политически и в отрыве от модных течений. (В случае же, если традиции аборигенных народов противоречат существующим экологическим взглядам – например, добывание меха, ловля тюленей или китов – взглядам индейцев вообще не дают хода). Не жалуют и литературных знаменитостей, таких как Питер Маттиенсен, за книги о современных проблемах индейцев (In the Spirit of Crazy Horse и Indian Country); при этом публика считает, что популярные авторы должны возвратиться к написанию романов или заняться изысками в области дзэн.

 Я специально изучал этот вопрос. В книге "Четыре аргумента" описаны мои встречи с индейцами, позволившие раскрыть отношение к ним масс-медии. Я был весьма удивлен, когда критики назвали мои репортажи «наивными». Джин Янгблад, например, уважаемый радикальный писатель, занимающийся проблемами масс-медиа, писал: «Мандер такой наивный… Боже мой, эта старая песня шестидесятых – индейцы !»
 Снисходительно отнеслись и к Нельсону Манделе, когда в 1990 году он выступил на митинге в Окленде в поддержку индейцев. Пресса тогда писала, что он не совсем понимает, кто такие «наши индейцы».

 Проблема индейцев – это не проблема далекого прошлого. Многие из самых отвратительных кампаний против индейцев предпринимались всего 80 – 100 лет назад. Ваши дедушки, наверное, были живы в то время. Во дворах уже стояли «форды» модели-Т.

 Покушения на образ жизни индейцев продолжаются и по сей день, хотя, конечно, прямые военные действия в духе Кустера давно в прошлом. Существуют более тонкие «легальные» (но не менее разрушительные) методы с целью отлучить их от земли, лишить суверенитета, переселить в другую местность, как это видно на примере Аляски (см. главу 16).

Сегодня в Америке насчитывается более полутора миллионов индейцев. Значительная их часть продолжает жить в условиях дикой природы, в пустынях и на крайнем севере Аляски, занимаясь традиционной охотой на землях своих предков. В противовес расхожим мнениям, большинство индейцев не хочет становиться американцами, несмотря на оказываемое на них экономическое, культурное и законодательное давление.

По всему миру аборигенные народы продолжают вести традиционный образ жизни, подвергаясь давлению со стороны западного технологического общества. В Индонезии, Борнео, Новой Гвинее, лесах Амазонки, Боливии, Перу, Эквадоре, Гватемале, частях центральной Африки, на севере Канады, а также в Скандинавии, Советском Союзе, Китае и Тибете, племена аборигенных народов борются за землю своих предков. В других местах, таких как Индия, Ирак, Турция, Мексика, Чили, острова Тихого океана, Новая Зеландия и Австралия, миллионы коренных жителей с трудом выдерживают культурное, экономическое и военное давление.

Согласно бостонской организации по защите прав человека Cultural Survival, в настоящее время насчитывается по крайней мере 3000 аборигенных народов в мире, живущих на территории 200 стран и испытывающих ущемление своих прав со стороны других слоев населения. Многие войны, характеризуемые масс-медиа как «гражданские» или «партизанские», на самом деле представляют собой попытки коренных наций освободиться от доминирования более крупных наций-государств. В Гватемале, это майя. В Бирме – карены. В Амазонии – яномамо и ксингу. В Микронезии – белауаны. В Индонезии – народы ириан джайа.

Наверное, самое неприятное для американцев обстоятельство заключается в том, что во многих местах – в Южной Америке, на островах Тихого океана, Индонезии и Филиппинах – борьба коренных народов за свою землю и независимость часто направлена против корпораций Соединенных Штатов, или техники, или военных. Более того, она направлена против ментальности Соединенных Штатов. На протяжении столетий индейцы находились рядом с нами и не переставали говорить, что в нашем мировоззрении чего-то не хватает. Но мы их игнорировали. Иначе могли возникнуть неприятные вопросы в отношении нашего образа жизни. Именно различие мировоззрений вынуждало нас притеснять индейские племена.

*  *  *

Раздумывая над обеими темами, я, в конце концов, пришел к мысли об их нераздельности и о том, что они должны составлять одну книгу. Нельзя понять ситуацию индейцев, эскимосов, аборигенных народов, островитян без осознания давления, которое на них оказывает наш социум. Точно также нельзя понять проблемы социума, не понимая его отношение к коренным народам и к самой природе.
 Таким образом, можно заключить, что главная характеристика технологического общества – это доминирование над природой и коренными народами. Проблемы индейцев сегодня, как и в прошлом, напрямую связаны с потребностями технологического общества в ресурсах. Они необходимы для поддержания экономического роста и прогресса. И этот процесс начался сотни лет назад, когда мы пожелали земли и золота. Сегодня мы продолжаем желать угля, нефти, урана, рыбы и земли. И мы будем обследовать оставшиеся территории – будь то канадские арктические земли, джунгли Борнео или тропические леса Бразилии – в поисках вожделенных ресурсов,
 Все эти действия являются следствием одного фундаментального заблуждения, а именно, уверенности в том, что наше общество представляет собой конечную стадию эволюции, ее, так сказать, последнее цветение, в то время, как коренные народы представляют собой низшую, ступень эволюции. Эту положение разделяют все современные политические системы, как правые, так и левые, как капиталисты, так и марксисты.

 За исключением биорегионалистов и «зеленых», которые, по крайней мере, ставят под вопрос данное положение, большинство людей в западном обществе уверены в своем превосходстве над коренными народами. Поэтому стало вполне привычным делом подвергать унижению любое проявление жизни или мысли, стоящих на пути «прогресса». Поступать таким образом становится желательным, неизбежным и, возможно даже, «богоугодным» делом.

 Однако уверенность в том, что технологическое общество выше всех остальных и что оно должно привести нас к лучшему миру, в последнее время все чаще подвергается сомнению. Промышленная революция продолжается вот уже сто лет, и у нас было достаточно времени, чтобы осмыслить ситуацию в отношении человека, его самореализации и здоровья. Мы видим, что на самом деле технология создает апокалиптические условия существования на Земле. Техноутопия уже, кажется, провалилась, но временами опять вырывается вперед, расширяется, становясь при этом все более безжалостной и опасной.

 Возникает вопрос: улучшится или ухудшится ситуация в будущем? Прислушимся ли мы к тем, кто всегда утверждал и продолжают утверждать, что цивилизация находится на ложном пути? Наконец, какая из двух точек зрения более «романтическая»: та, согласно которой технология «починит» себя и приведет нас в технологический рай, или та, которая настаивает на более простом и проверенном веками решении?

...

Глава 5

ТЕЛЕВИДЕНИЕ (1): АУДИОВИЗУАЛЬНАЯ  ТРЕНИРОВКА СОВРЕМЕННОГО МИРА


Люди, прочитавшие мою предыдущую книгу Четыре аргумента за отмену телевидения, найдут в этой главе много знакомого. Я вынужден повторить определенные положения ввиду чрезвычайно важной роли, которую играет телевидение в общей технологической паутине.

Для большинства людей западного мира просмотр телевизионных передач стал главным способом общения с миром, а также главным занятием в жизни.  В то же время,  влиятельные институты используют телевидение для тренировки человеческих существ с целью формирования их мышления и восприятия.
В следующей главе, посвященной спутниковому телевидению, я покажу как телевидение служит инструментом культурного клонирования в развивающихся  странах.


ЖИЗНЬ ВНУТРИ МАСС-МЕДИА

Начну с некоторых статистических материалов за 1990 год  Они имеют колоссальное значение, хотя редко обсуждаются; именно поэтому я привожу здесь эти данные.

• Согласно Министерству торговли США,  99,5% американских домов, подключенных к электросети, имеют телевизоры.   Говоря электротехническим языком, мы все подсоединены в общую сеть. Посланный из одного источника электронный сигнал может сейчас почти мгновенно достичь каждого человека – т.е. 250 млн человек.  Когда такие данные впервые появились в 1960-х годах, Маршалл Маклюэн приветствовал их как предвестников появления  новой «глобальной деревни», однако не заметил одного важного политического следствия.  Автократический потенциал – т.е. возможность одного человека воздействовать на умы многих –  непомерно возрос.  Последствия такого воздействия обсуждались до сих пор только в научной фантастике такими писателями как Орвелл или Хаксли.  Эти новые возможности в особенности пришлись по душе крупным институтам – корпорациям, правительству,  церкви –   контролирующим масс-медиа.
• Согласно компании A.C. Nielsen,  95% населения США смотрит телевизор каждый день.  Ни один день не проходит без телевизионного «хита», что указывает на степень  вовлеченности населения в просмотр телепередач.
• Nielsen сообщает, что в американском доме, в среднем, телевизор включен на протяжении восьми часов в день.  Взрослый американец  в среднем смотрит телевизор в течение пяти часов в день.  Ребенок двух – пяти лет смотрит телевизор около трех с половиной часов в день.  Взрослый старше 55 смотрит телевизор около шести часов.

Представьте себе ситуацию, когда взрослый смотрит телевизор в течение почти пяти часов в день.  Этот человек проводит перед телевизором большую часть активного времени, сравнимую со сном, работой или учебой.   Но если  в среднем американец сидит перед телевизором пять часов в день, это значит, что другие американцы смотрят телевизор более пяти часов. (На практике это значит, что большая часть выходных проводится перед телевизором плюс три или четыре часа в будний день.)
Не будет преувеличением сказать, что основное времяпровождение американцев, за исключением работы или сна, это просмотр телепередач.
Телевидение, по существу заменило социальные и культурные мероприятия, семейную жизнь предыдущих поколений.

Пожалуй, можно сказать, что наше общество первое в истории, для которого жизнь переместилась внутрь масс-медиа.  Средний американец, просматривая телепередачи ежедневно в течение пяти часов,  физически  вовлечен в общение с машиной.  Таким образом,  он не имеет никакого контакта со своим окружением.  Однако среда телевизора не статична, она агрессивна.  Она входит в сознание людей и насаждает там образы, которые люди носят с собой.  Поэтому будучи изначально внешней средой телевидение становится внутренней, умственной, средой.

Ситуация действительно до того странная (и страшная), что могла бы стать сюжетом для научной фантастики.  Представьте, например, что исследовательская группа из галактики Андромеда послана на Землю. Пролетая над нашей страной, исследователи могли бы сообщить домой такие сведения:
«Сейчас мы пролетаем над Америкой. Каждый вечер американцы молча сидят в темных комнатах, почти в неподвижном состоянии,  лишь изредка поднимаясь, чтобы поесть.  Многие сидят в отдельных комнатах, но даже те, кто сидит в группах,  редко разговаривают друг с другом.  Они смотрят на светящийся экран!  На экране мерцает свет с большой частотой [переменного тока].   Глаза у них почти не движутся, а поскольку известно, что между мыслью и движением глаз есть связь, они находятся почти в бессознательном состоянии.  Мы измерили из волны мозга.  Их мозг находится в режиме «альфа», т.е. в невосприимчивом, пассивном состоянии.  Таким образом, это люди-приемники.
«Что касается света, то он приходит в виде образов, посылаемых из нескольких источников, расположенных за тысячи миль от людей-приемников.  Передаются образы мест и событий, которые, в целом, не связаны непосредственно с жизнью людей.  Как только образы попадают к ним, они застревают надолго в их головах.  Мы заметили, что люди используют эти образы в беседе с другими людьми,  они одеваются и ведут себя, имитируя образы.  Они также выбирают своих лидеров среди образов.
«В целом, можно сказать, что все это напоминает некую странную ментальную подготовку, похожую на промывку мозгов».
Такова ситуация не только в Соединенных Штатах, но и во многих других странах.  В настоящий момент около 60% мирового населения имеют доступ к телевидению.  Во многих частях, куда недавно пришло телевидение – отдаленные деревни в Африке, Латинской Америке, Индонезии, на север Канады,  в места, где даже нет дорог – спутниковая связь принесла  внешнюю доминирующую культуру.  В травяных хижинах, в замерзшей тундре, на маленьких тропических островах, в джунглях Бразилии и Африки люди сидят в своих домах из бревен, или глины, или травы, и смотрят «Даллас», «На краю ночи» или «Бонанза».
Более 50% телевизионных передач, идущих за пределами США, состоят из повторного показа популярных американских шоу.  Спутниковая связь, вводимая как еще один «демократический прорыв технологий»,  используется для навязывания  американского потребительского образа жизни, американских ценностей, американской рекламы, американских взглядов на мир.  Конечный результат такого навязывания – мировая монокультура.

СВОБОДА СЛОВА

Мы воспринимаем телевидение как демократическую среду, поскольку все смотрят его дома.  Но если телевидение «демократическое» на приемном конце, оно, конечно же,  совсем  другое на отправном конце.

Согласно данным агентства Advertising Age, около 75% коммерческого времени на телевидении оплачивается 100 крупнейшими корпорациями в стране.  Многие люди не обращают внимания на важность этой статистики.  Но представьте себе, что в настоящее время в Соединенных Штатах насчитывается 450 000 корпораций и около 250 млн людей, представляющих совершенно различные точки зрения в отношении образа жизни, политики, личных и общественных приоритетов. И только 100 корпораций решают, что показывать по телевизору, а что нет. Эти корпорации не склонны публично объяснять свой отказ финансировать программы, содержащие взгляды, противоречащие их собственным; их контроль над обществом гораздо более тонкий, чем многим представляется. Многое решают телевизионные продюсеры, часто подавляющие собственные взгляды с целью продать  «продукт» корпоративным заказчикам.  Так возникает внутренняя цензура.
 
В настоящее время 75% вещательного времени финансируется несколькими корпорациями,  доминирующими на информационном рынке;  они же оплачивают более 50% общественного телевидения. Во время правления Рейгана федеральная поддержка некоммерческого телевидения была практически прекращена, после чего общественному телевидению не оставалось ничего другого, как обратиться к корпорациям. По мере роста корпоративного влияния на общественное телевидение выросло качество и длина корпоративной рекламы. Даже на общественном телевидении мы иногда видим сообщения вроде «Эта программа стала возможной благодаря гранту, полученному от Exxon».

Причина, по которой только крупные корпорации доминируют на телевидении, очевидна: только они могут оплатить время передачи.  В соответствии с современной структурой телевизионной сети, полминуты вечернего времени стоит 200 – 300  тыч. долларов;  во время популярных передач, таких как  Super Bowl, стоимость половины минуты возрастает до 700 тыс. долларов. Только очень немногие средние корпорации, и еще меньше индивидуумов, могут заплатить 200 тысяч за  послание миру.

Если вы и ваши друзья решили сделать очень важное заявление  – скажем, об уничтожения старых секвой на северо-западном Тихоокеанском побережье США – и если вам очень повезет (и если вы очень богаты), возможно, вы сможете  собрать достаточно денег для  передачи своего послания в эфир один раз. Тем временем, занимающиеся вырубкой леса транснациональные корпорации смогут выкупить время перед вашим посланием, и сразу же за ним, а затем еще три раза за вечер. Завтра, послезавтра и после-послезавтра  они выступят еще несколько раз с противоположными заявлениями. У некоторых корпораций из бюджета на рекламу выделяется от 100 млн до 1 млрд долларов в год. Телевидение превратилось в «частные массмедиа» для  этих корпораций.

Американцам трудно признать, что телевидение находится  в руках крупных корпораций.  Мы верим, что свобода речи –  неотъемлемое право человека, в равной степени принадлежащее всем без исключения.  Но нет ничего более далекого от истины. Как справедливо заметил Э. Дж. Либлинг : «Свобода прессы доступна только тем, кто ее купил».  И это определяет тип информационного доминирования.

100 крупнейших корпораций изготавливают лекарства, химические препараты, косметику, автомобили, нефть, а также занимаются добычей полезных ископаемых.  Какую бы рекламу вы ни смотрели – будь то аспирин, автомобиль или косметика – послание одно и то же: предметы потребления  делают вас счастливее.

Поэтому у нас самое большое и мощное телевидение, и оно финансируется людьми с одинаковыми взглядами на жизнь. Они беззастенчиво выражают эти взгляды. Раскроем ужасную статистику.  Каждый американец, смотрящий телевизор на протяжении пяти часов в день, видит за год приблизительно 21000 рекламных  объявлений.  То есть, 21 000 повторяемых, практически идентичных, агрессивно внедряемых в сознание посланий с требованием: Покупайте немедленно!

Итак, целый народ сидит каждый вечер перед телевизором , принимая рекламу в форме образов, с частотой 21 000 в год. Как тут не сравнить телевидение с бактерией Андромедой  либо с системой массовой промывки мозгов!  Я думаю, это должно нас серьезно тревожить.


ТЕХНОЛОГИЯ ПАССИВНОСТИ

 Экономика – не единственная причина, по которой  телевидение оказывается  удобной средой для корпоративного влияния.  Равным образом важно то, как телевидение влияет на человека.   С точки зрения корпораций, это влияние положительно.

 *  *  *

Даже при отсутствии химического анализа, подтверждающего зависимость от телевидения, количество проводимого перед экраном времени и формируемый соответствующий образ жизни де факто доказывают гипнотическое и аддиктивное воздействие телевидения.  В самом деле, те, у кого я брал интервью для книги Четыре аргумента, постоянно использовали такие определения телевидения как «гипнотическое», «завораживающее» или «притягивающее». Многие также использовали термин «зомби» для описания  сидящих перед телевизором детей.

После этого я  начал читать соответствующую научную литературу, подтверждающую наличие подобных состояний.
Например, ученые, изучающие волновую активность мозга, обнаружили, что чем дольше человек смотрит телевидение, тем большая вероятность того, что мозг «провалится» на альфа-уровень, т.е. войдет в медленный, установившийся паттерн мозговых волн. Это состояние характеризуется отсутствием когнитивности, т.е. информация поступает в мозг непосредственно, без участия созерцающего. При просмотре телевизора, люди воспринимают образы  без обдумывания. Исследователи из Австралийского национального университета называют такого рода восприятие «обучением во сне». Поэтому, если вы сравниваете своего ребенка, сидящего перед телевизором с «зомби», вы недалеки от истины.

Существует много причин, почему мозг проваливается в альфа-состояние пассивного восприятия. Одна причина – недостаток движения глаза при просмотре, ввиду  небольшого размера экрана.  На нормальном  расстоянии глаз может воспринимать образ без сканирования экрана.  Образ приходит целиком.  Недостаток визуального  поиска  при просмотре телевизора прерывает нормальную связь между движением глаза и когнитивным мышлением, что является генетически обусловленным защитным механизмом.  В прошлом, любое необычное событие сразу же привлекало внимание;  на него направлялись все органы чувств, включая и орган зрения, глаз.  Но когда образ не надо искать, теряется важная форма стимулирования умственной деятельности.

Второй фактор, вынуждающий мозг проваливаться в альфа-активность, состоит в том, что если глаза не движутся, а экран вспыхивает с частотой шестьдесят раз в секунду, он производит гипнотическое действие, по крайней мере, так считают психологи, занимающиеся гипнозом. Наблюдение за вспыхивающим светом на экране телевизора сродни фиксированию зрения на свече гипнотизера.

Третий фактор мне кажется самым важным.  Информация на экране телевизора – т.е. мелькающие образы – приходят с собственной скоростью, неподвластной контролю со стороны смотрящего; другими словами, образ  течет. Человек не может «отстраниться» от увиденного и начать рассматривать телевизионные образы как  фотографии,  или отвлечься от них как при чтении. Если вы попытаетесь это сделать, вы выпадаете из потока.  Поэтому у вас есть два выбора:  подчиниться образам или полностью от них уйти.  Если вы решили смотреть телевидение (или кино), вы должны  разрешить образам входить в сознание с их скоростью.  Поэтому природа этого феномена делает вас пассивным в данном процессе, как физически, так и умственно. (Более подробное обсуждение данного процесса можно найти в  книгах The Plug-In-Drug  (Включи и забудься) Марии Вин, Choice of Futures (Выбор будущего)  Фреда и Мерилин Эмери, а также в моих "Четырех аргументах").

Существует ли такая проблема для других масс-медиа?   Да, но не в такой степени. Возьмем, например, кино.  Природа хождения в кино такова, что вы обычно идете в кино с другом. Это стимулирует сознание.  И поскольку фильм показывают в общественном месте, с другими людьми, существует гораздо больше стимулов и чувств, которые на вас воздействуют; настроение как бы заполняет кинозал.

Кроме того, образность кино гораздо тоньше, чем образность телевидения.  Многое теряется в телевизионной картинке. Фильм, с другой стороны, может дать больше важный деталей, качественнее и тоньше отразить образ природы.  Чем больше деталей схвачено в образе, тем больше зритель в него вовлечен. (Это преимущество фильмов перед телевидением только частично сокращается введением телевизоров «с большим разрешением»).

Фильмы всегда показывают на гораздо большем экране, чем телевизионные программы, что требует значительно большего движения глаз. И когда фильм окончен, зажигается свет в кинотеатре, люди реагируют и встают. Они не просто продолжают сидеть и ждать, пока их не наполнит следующий поток образов.  Акт выхода из кинотеатра, а затем, возможно, поход в кафе и обсуждение увиденного способствует переходу образов из нижней правой части мозга (где концентрируются сновидения) в более высокие слои сознания. Образы приходят из подсознательной, неиспользуемой области в сознание, где они в определенной степени анализируются.

Радио – это среда, которая вообще не навязывает образы; фактически радио стимулирует воображение в такой же степени, как и книги.  Ситуация описывается, а слушатель активно ее воспроизводит. Альфа-волны подавляются самим этим фактом.  При просмотре телевизионных передач, с другой стороны, способность человека производить образы парализуется.

Печатная среда намного превосходит другие среды по степени вовлечения и участия человека. Поскольку восприятие книг и газет не ограничивается рамками времени, эта среда доносит до читателя всю полноту информации, необходимую для понимания и генерирования образов. Но самое важное, что получение информации из книг – это активный, а не пассивный процесс.

Для того чтобы чтение было успешным, вы должны прилагать существенное умственное усилие. Во время чтения невозможно находиться на альфа-уровне, по крайней мере, если вы хотите понять прочитанное.  У нас бывают моменты,  когда прочитав параграф в книге, мы понимаем, что на самом деле мы его не прочитали, затем принимаемся за чтение опять.  Для этого необходимо приложить сознательное усилие; т.е. перевести мозг в  когнитивное состояние.

Кроме того, во время чтения у человека есть возможность пересмотреть материал, отметить отдельные места, написать на полях заметки, скопировать страницу, послать копию друзьям, перечитать ее медленно или быстро.  Читатель контролирует все элементы процесса и может создавать условия для восприятия информации.  Все это невозможно при просмотре телепередач, где информация воспринимается по мере ее поступления, без сопротивления. Исследователи из Австралийского национального университета называют процесс просмотра телепередач «усмиряющим».  По мнению исследователя мозга Эрика Питера из Сан-Франциско, термин  «зомби» лучше всего отражает этот процесса. Профессор Роуз Голдстен из Корнельского университета называет телевидение «мнемоническим обучением», т.е. «обучением без сознательного участия ученика», или «обучением во сне».
Просмотр телепередач, поэтому, имеет много общего с действием валиума и других транквилизаторов. Его главный активный компонент – скорость.


ГИПЕРАКТИВНОСТЬ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ

Группа ученых из Австралийского национального университета предположила, что телевидение способствует росту гиперактивности у детей. Мне показался такой прогноз весьма тревожным, поскольку многие родители помещают своих детей перед экраном телевизора, где они, казалось бы, успокаиваются. В конце концов, у детей закрепляется гиперактивность.

Вот как это происходит.  Сидя тихо перед телевизором, ребенок видит, как люди бьют друг друга на экране.  Возникает реакция–инстинкт «вступить в схватку или убежать», но, поскольку реагировать адекватно на телевизионную схватку невозможно, ребенок подавляет в себе эту эмоцию.  Схватка на экране продолжается, а вместе с ней идут циклы импульсов и их подавление. На протяжении многих передач ребенок находится в противоположных состояниях активации и вынужденного пассивного  состояния.  Когда передача заканчивается, вся накопленная нервная энергия вырывается наружу в виде необузданного, отчаянного поведения, которое мы ассоциируем с гиперактивностью.  Часто единственным способом успокоить ребенка будет новая передача, которая снова запускает механизм гиперактивности.  Но существуют и более скрытые пути, по которым телевидение ускоряет нервную деятельность человека.

*  *  *

Я принадлежу к поколению, выросшему без телевизора.  Поэтому ребенком, после школы, я проводил время по-другому, чем большинство сегодняшних подростков.
Помню, как приходил каждый день со школы домой.  Первым делом заглядывал в холодильник посмотреть, оставила ли мама что-нибудь на обед.  Быстро перекусив, я начинал играть с собакой. Или шел в свою комнату.  Или ложился на пол к гостиной.  Мне становилось скучно.  Заняться было нечем.

Постепенно я входил в состояние, которое впоследствии стал называть «отключением» – своего рода мертвая скука.  Все чувства как-бы на нуле.   Они сопровождались довольно неприятным ощущением в желудке.  Это было так противно, что, в конце концов, я решал чем-либо заняться.  Я звонил другу.  Или выходил на улицу, чтобы поиграть в мяч. Или читал.

Думаю, что состояние скуки было нормой для моих сверстников в 1940-х гг, когда жизнь протекала намного медленнее, чем сегодня.  Оглядываясь в прошлое, я вижу, что время, потраченное на ничегонеделание, служило важным источником для творчества.  Из этого состояния в конце концов рождалось действие.  Вы доходили до самого дна своих чувств, а затем начинали приходить в себя. Возникали идеи.  Это состояние можно рассматривать как истоки творчества для всей нации.

Сегодня тинэйджеры приходят домой со школы и сразу же  ищут пульт телевизора.  Сползание в скуку прекращается.  Телевидение изменяет их настроение, как наркотик. Точно так же взрослые ищут алкоголь или телевизор в конце дня.  Поэтому телевидение может способствовать  переходу молодежи к более «тяжелому» наркотику.

Очевидно, что все мы ищем способы, как изменить свое настроение.   Большинство, впрочем, не понимает того, что именно телевизионный наркотик избавляет поколение молодых людей от скуки. Молодежь боится дойти до самого низкого уровня восприятия и почувствовать свою творческую реакцию. Как следствие, я думаю, возникает поколение молодых людей, не способных действовать по своей воле и быть творческими личностями. Школьные учителя подтверждают мое наблюдение. Эта привычка может также парализовать у молодых людей способность к самопознанию, которая основывается на всей палитре чувств. И новое одурманенное поколение начинает считать, что оно не в состоянии воспринимать жизнь без технологических или химических подпорок.  Таким образом телевидение  подготавливает его не только к наркотикам, но и к зависимости от товаров.


УСКОРЕННОЕ ВОСПРИЯТИЕ И ПУТАНИЦА
В МЫСЛЯХ

При просмотре телепередач зритель попадает в воображаемую вселенную,  проносящуюся перед ним гораздо быстрее обычной жизни.  Для эксперимента я предлагаю включить телевизор.  (Особенно полезно выполнять это упражнение в вечернее время, когда транслируются дорогостоящие передачи).   Посчитайте все происходящие на экране события, которые не могут произойти с вами в обычной жизни. В одно мгновенье камера перенесёт в некую ситуацию, в следующий момент вы уже за ней, или над ней, или вращаетесь вокруг неё.  Еще через секунду вы  на улице; затем наступает завтра или вчера.  Появляется реклама с танцорами, музыкой и мультипликацией.  Парочка идет по холму в сотне метров от вас, однако разговор слышен очень хорошо.  Затем появляются еще  несколько образов. Вы смотрите на лицо, затем на руки, затем внезапно оказываетесь на улице.  Ситуации следуют друг за другом не в хронологическом порядке.  Вы перескакиваете с ландшафта на небо, затем на людей.  Молодые люди бегут на вас – Стоп.  Вот они на берегу – Стоп. Вот вы видите, как пиво наливается в стакан – Стоп.  Вот играет музыка – Стоп.  Откуда-то голос ведущего.  Вот вы в Европе.  Теперь в Азии.  Вот война, вот реклама…  Все перемешано в сплошном потоке образов, ваше внимание рассеивается при попытке определить время, реальность, фантазию или полуреальность.

Эта фантасмагория образов,  перемены ракурсов, а также сотни других, не указанных мною перемен, являются «техническими событиями» в телевизионной образности.  Эти перемены не происходят в обычной жизни; они возможны лишь  в среде искусственных движущихся объектов кино, видео или телевидения.

Если вы подсчитаете технические события по моему совету, вы обнаружите, что за время рекламы – особенно в вечернее время – ситуация изменяется в среднем от 10 до 15 раз в течение тридцатисекундной рекламы.   За время обычной передачи по коммерческому каналу движения камеры и технические события изменяются от 7 до 10 раз в минуту.  В передачах общественного телевидения  частота движений камеры или технических событий  – 3-4 в минуту. (Движений на общественном телевидении меньше только потому, что коммерческое телевидение может позволить себе иметь больше камер, больше редакторов и  сложную технику.  Кроме того,  рекламодатели платят за рекламу больше, чем за любую телевизионную передачу.  Это одна из причин, почему люди обращают внимание на рекламу несмотря на явный недостаток у нее содержания.  Визуально она более завлекательна. Другими словами, она более технологична).

Такая гиперактивная образность продолжается на протяжении всего просмотра телепередачи.  Для заядлых любителей телевизора это означает пять или шесть (или больше) часов жизни, проведенных в воображаемой вселенной, составленной из мелких частей и спрессованного времени и событий.

Наконец передача закончилась.  Зрители возвращаются в реальный мир.  В комнатах не происходит никакого движения.   Комната не поднимается и не крутится вокруг своей оси. Люди  не появляются и не исчезают внезапно.  Завтра или вчера не приходят в одно мгновение.  По существу, ничего не происходит.  Та же комната, что и прежде: стены, окна, мебель.  Обычная жизнь и обычные чувства и мысли.  Очень медленные, по сравнению с телевизором.  Слишком медленные.  Становится как-то неуютно. По сравнению с фантастически быстрым миром телевизионных образов, обычная жизнь выглядит серой и неинтересной.  Способность созерцать природу также притупляется.  Дело в том, что мир природы действительно медленный.  За исключением деревьев на ветру или случайного движения животного, все кажется неподвижным.  Для того чтобы почувствовать природу,  ощутить ее тонкую жизнь,  человек должен уметь воспринимать медлительность.  Требуется, чтобы человек подошел к опыту созерцания природы с терпением и спокойствием.  Жизнь в современном мире, однако, не поощряет такой опыт; она поощряет прямо ему противоположный.  Машины, самолеты, видеоигры, факсы, уокмены, телевидение, компьютеры, работа и передвижение по графику, конвейеры и офисы настроены на ритмы, чуждые природе.  Нас научили искать удовольствие в искусственном  мире, которую обеспечивает технология и большие «хиты».  Мы живем в мире постоянного катарсиса, постоянных перемен, постоянного ажиотажа. Находясь в реальном мире, на природе, мы начинаем волноваться и чувствуем себя неуютно.  Мы хотим поскорее вернуться домой, скорее к телевизору, скорее включиться в общий «поток» .

На детей эти  перемены откладывают очень серьезный отпечаток, и учителя это давно замечают. От многих учителей я неоднократно слышал о том, что молодые люди совершенно неспособны удерживать внимание.  Им становится скучно уже после двух минут обсуждения какого-либо предмета.  Им необходимо все время менять тему.  И они хотят, чтобы учитель обязательно «показывал что-либо», а не учил, давал материал «с изюминкой».  Что касается чтения, то сегодня лишь очень немногие  молодые люди обладают достаточным терпением, чтобы прочитать, например, такую книгу как Собор парижской богоматери, в которой события развиваются медленно, а детали важнее, чем постоянно изменяющийся контекст.

Но не только дети подвержены влиянию телевидения.  Изменяются все. Все ускоряется.  Мир природы отступает назад, за пределы нашего сознания.  Мы слышим, как люди  «устают» от природы, и нам теперь понятно, почему.  Мы недостаточно медленны. Забота о сохранении природы не входит в рамки нашего мира чувств, этот мир занят постоянным поискам более эффективных способов эксплуатации природы.  В глубине души мы надеемся, что наше будущее будет лучше на какой-нибудь другой планете, где-то в космосе.

Телевидение синхронизирует наш внутренний мир с миром бетона, компьютеров, космических полетов.  Оно подстраивает наш внутренний мир – мозг и нервную систему–  под внешний мир.  Для человеческих существ это самая опасная комбинация.  Она приводит мозг к пассивному альфа-состоянию, останавливает мыслительный процесс и разрушает творческие порывы.  Одновременно, такая комбинация  ускоряет реакции нервной системы, делает нас перевозбужденными, неспособными  прочесть книгу,  спокойно общаться с другими человеческими существами, с природой.  После такой отчуждающей тренировки, появляются новый человек. Спид-джанки. Видеовойд. Техновойд.


ПОЛИТИКА СПУТАННОЙ РЕАЛЬНОСТИ
 
Когда люди проводят большую часть своей жизни, погрузившись  в телевизионные образы, эти образы становятся для них самыми важными.  Они начинают походить на саму жизнь, определяют условия мышления человека, границы его сознания.  Не имея противовеса в реальной жизни, телевизионные образы приобретают качество реальности,  которого они не заслуживают.

Последствия изолированности населения внутри искусственной информационной среды – один из любимых сюжетов многих писателей-фантастов.
Джордж Орвелл в своей знаменитой антиутопии "1984"  описывает информационную среду настолько монолитную и агрессивную, что она становится единственным источником и абсолютным пределом человеческого знания.  В каждой комнате стоит двухканальный «телеэкран», который нельзя отключить; из него постоянно доносится официальная музыка, экономическая информация и постоянные сообщения о военных победах.
В "1984"  показано, как телевидение становится инструментом ежедневной тренировки человеческих чувств через постоянное противопоставление Добра и Зла:  благожелательный, любимый  Большой Брат против ненавистного, мерзкого врага, Гольдштейна. «Две минуты ненависти» регулярно передаются по телевизору; «отвратительный» образ Гольдштейна мелькает среди потоков официальных обвинений, заставляющих  население объединиться в порыве ненависти,  «экстазе страха и мстительности».

Книги, документы, дневники – практически отсутствуют.  Без письменных источников прошлое легче сфабриковать и подогнать под настоящее.  Людей, память которых отличается от телевизионной версии реальности, рано или поздно выявляют. Язык прошлого разрушен, запрещено также посещать дикие места, которые рассматриваются как атрибуты прошлого.

Задачей тотального контроля было объединение сознания масс с единственной версией реальности, допускаемой массмедиа.  При огромном потоке приходящей с экрана несвязной информации, при одновременном получении этой информации всем населением без возможности проверить то или иное событие, как человеку понять, что истинно, а что нет?    Существует ли Гольдштейн?  А Большой Брат?  Как это можно проверить?  Действительность оказалась в руках массмедиа.  Сопротивляться поступающей информации бесполезно.  Сознание всех людей заполнено исключительно официальными образами.  Постепенно люди принимают  как должное  так называемое «двоемыслие»,  совершенно противоречивые положения, вроде:  «МИР – ЭТО ВОЙНА», «НЕНАВИСТЬ – ЭТО ЛЮБОВЬ», «НЕЗНАНИЕ – СИЛА» и т.п.

Очевидно, есть большое отличие между сценарием, описанным в  "1984" и современной Америкой, но статистика показывает:  отличий меньше, чем сходства.  Телевидение стало главным миром для нас.  Подобно орвелловскому непрерывному вещанию, оно занимает наши умы и дает сходные результаты, о чем я буду говорить далее.
В фантастическом романе "451 градус  по Фаренгейту"  Рэй Брэдбери рассказывает об обществе, для которого отношения между людьми не важны; их заменили отношения между зрителями и  героями телевизионных шоу.  В каждом доме висит телевизионный экран, размером со стенку. И герои передач обращаются лично к зрителю.  Таким образом, герои телевизионных передач становятся главными действующими лицами в жизни людей.

Достаточно прислушаться к разговорам, которые ведутся сегодня – в автобусах, ресторанах и офисах – чтобы убедиться: многие люди обсуждают героев мыльных опер как своих соседей или родственников.   Люди в нашем обществе часто следят за жизнью людей на экранах телевизоров с большим вниманием и пристрастием, чем за жизнью членов своей семьи.  Для многих  жизнь и телевидение давно слились в одно целое.

Это приводит к довольно странным ситуациям.  Несколько лет назад 250 тыс человек обратились с письмами к  доктору Маркусу Велби за медицинским советом.   Актеры, занятые в мыльных операх и «ситкомах», часто  подвергаются насилию и оскорблениям на улице в отместку за поведение их героев.   Многие исследователи –  например, Гербнер и Гросс из Пенсильванского университета – установили, что  американцы склонны принимать вымышленные телешоу («ситкомы») за реальность.  Недавно в качестве гостей на эти передачи были приглашены реальные знаменитости:  Нэнси Рейган, Генри Киссинджер и Майкл Джордан.  Стали ли от этого шоу более реальными? Или, наоборот, Киссинджер после этого становится менее реальным?   Граница между вымыслом и реальностью размывается.

Люди, погруженные в суррогатную реальность телевидения,  имеют  искаженное представление о действительности.  Например,  смотря телевизионные новости, вы думаете, что события происходят в реальном времени.  Но на самом деле, большинство из этих событий произошло некоторое время назад, а вы видите лишь отредактированную запись.  Иногда события представляются не в виде образов, а в виде словесного описания.  Затем новости прерывает реклама.  Реклама не имеет никакого отношения к только что показанному событию.   Вскоре вам покажут драматическую программу,  в которой актеры играют по написанному сценарию, также прерываемую рекламой, в которой могут присутствовать реальные звезды шоу-бизнеса или кино.  Звезды могут участвовать в нереальной ситуации, но играть в реалистической манере. Затем следует драматическая постановка на тему реальных событий.  При этом вы должны  одновременно воспринимать реалистические и художественные элементы в одной и той же плоскости.  (В 1989 году стало известно, что телекомпания ABC News  симулировала  контакт между пресловутым американским шпионом и советским агентом; это был первый  случай т.н. «восстановленного факта» в телепередаче, которая была представлена как невымышленная реальность».)

В других случаях  вам могут показывать будущее, которое выглядит совсем реальным, но на самом деле сконструировано по сценарию.  Или ток-шоу, в котором реальные люди (обычно актеры, играющие   вымышленных героев) говорят о реальных событиях своей жизни.  Затем снова возникает реклама, в которой «реальные» актеры играют свои роли, а реальные люди играют вымышленных героев, и т.д. и т.п.

Я  привел только несколько примеров телевизионной псевдореальности, разворачивающейся  каждые несколько минут  по телевизору, и вся эта псевдореальность неумолимо обрушивается на вас. 

В то время, как фиктивные телевизионные передачи принимают вид реальности, реальные политические события, присутствующие в  потоке образов, принимают вид фиктивных событий.  Войны, беспорядки, международный шпионаж,  предвыборная гонка – все принимает  вид  популярных телевизионных серий,  или, как в случае президентских выборов, спортивных состязаний.  Они сменяются также быстро как ситкомы или драма, и также зависят от рейтингов. Выбор темы в телевизионных новостях часто основывается на зрительском интересе  (см.  книгу Эдварда Дж. Эпштейна Новости  ниоткуда).  То же происходит  с великими трагедиями или мировыми событиями – такими как революция на Филиппинах, демократические восстания в Китае или Восточной Европе, чернобыльская авария или угроза расправы над Салманом Рушди, или война между США и Ираком – каждое из этих событий лишь на небольшое время попадает в новости, затем отодвигается на задний план или вообще забывается.   Каждый выпуск имеет формат вечерних новостей; идет в течение двух-восьми недель, в зависимости от важности темы и внимания со стороны зрителей, а затем опускается.

Все  выпуски новостей идут в сплошном потоке из реальных, вымышленных и полувымышленных  событий.  Реальные новости,  смешиваясь в нашем сознании с другим материалом,  становятся  еще одним набором образов, у  которых  одна и та же степень псевдореальности.  Они  входит в нашу жизнь ускоряющимся ритмом с другими телевизионными передачами.   И в конце концов растворяются в прошлом.  Мы вовлекаемся в передачи, возбуждаемся, развлекаемся, негодуем, а затем все внезапно прекращается.  Нам кажется, что мы переживаем все эти события, но на самом деле сидим дома в гостиной перед телевизором.  Это справедливо и в отношении  новостей, и китов Жака  Кусто, и наших «друзей» в вечерних ток-шоу или в мыльных операх.  Все они являются частью одного и того же пульсирующего потока образов и поэтому мало чем отличаются друг от друга.  Дж.Р. Эвинг, Джон Мадден, Джонни Карсон, Имелда Маркос, Сильвестр Сталлоне,  Мадонна, Розана, Муамар Кадафи,  Барт Симпсон, Майкл Джордан, Майкл Джексон, Лора Палмер, Садам Хуссейн,  Чарлтон Хестон, Маниэль Нориега, Клинт Иствуд… (Читая эти имена, вы, конечно, представляете себе их лица.  Но фактически  картинки этих людей живут только в  сознании и представляют собой смешение «реальной» и «вымышленной»  жизни)

Мы редко задумываемся о различных категориях реальности, которые  приносит телевизионный поток. Еще меньше  мы  осознаем путаницу и искажения политической реальности,  следующих за телевизионной галиматьей.


ТЕЛЕВИЗИОННЫЙ ПРЕЗИДЕНТ

Юмористы часто шутят по поводу того, что огромной популярности Рональда Рейгана помогла бестолковость телевидения.  Хотел бы заметить, что это действительно так, и в этом нет ничего забавного.

Взрослая жизнь Рональда Рейгана представляла собой образ, иногда фикцию (когда он снимался в фильмах),  а иногда некую странную полуреальность, которая характерна для рекламных роликов.  Его карьера состояла из фильмов, но, наверное,  более важную роль он играл, все-же, в качестве рекламного представителя Дженерал Электрик.
Имея достаточную подготовку, Рейган возглавил телевидение с поразительным умением и силой.  Он понимал, как никто, что на телевидении стиль берет вверх над содержанием:  поведение и внешний вид гораздо важнее того, что вы говорите.  Он понимал, что сложность формулировок и историческая перспектива не проходят на телевидении с таким же успехом, как простота,  безапелляционные заявления,  символика  и особое пристрастие к формулам, глубоко укоренившихся в сознании американцев, как-то: Добро против Зла, Америка против Врагов, Люби Флаг и т.д..  Протеже Рейгана, Джордж Буш, также хорошо усвоил эти уроки;  в 1988 году он был избран, потому как ловко использовал телевизионные символы – флаг, клятва в верности родине, черные насильники и т.п. – вперемешку с обвинениями Дукакиса и защитников окружающей среды (которые впоследствии оказались ложью).

Самым значительным достижением Рейгана было воплощение потрясающего набора архетипов из популярных кинофильмов 40-х и 50-х годов.   В своей реальной роли президента  Рональд Рейган воссоздал ряд образов, укрепившихся в сознании публики после Второй мировой войны;  т.е сделал реальным то, что ранее было лишь вымыслом.

Так Рональд Рейган стал героем Второй мировой войны.  Это он – адмирал на капитанском мостике боевого корабля, обрушивший свой праведный удар на нацистов и японцев, которых быстро сменили коммунисты и иранцы. Это он – герой вестернов, которого трудно вывести из себя, но который страшен в праведном гневе.  Но он так не похож на современного бесчувственного Рэмбо.   У него есть принципы.  Он – Джон Вейн, он же – Гари Купер из High Noon.
В 1950-х Рейган, кроме того,  играл роль семейного человека: любящего, немного простоватого, грубоватого, немного сексуального, но очень любящего свою жену.  Он был добрым дедушкой, с небольшими странностями.  Он, например, плохо запоминал имена.  Он называл Камю, «Каймю».  Но его смешные недостатки только заставляли нас любить его еще сильней.  Они были такими безобидными, смешными а-ля Джимми Стьюарт .

С другой стороны, он был авторитетным деятелем – особенно что касается рекламы Дженерал Электрик.  Он верил в технологическую мечту и упорно стремился продать её населению. Он верил в американский образ жизни.  Он знал, что для техники нет преград. Он любил бросать вызов будущему.  «Прогресс – самое замечательное достижение Америки».
Все приведенные выше стереотипы пришли из сороковых и пятидесятых, и остались в сознании миллионов.  Они легко воскрешали образы прошлого, когда все было ясно, когда Америка была на вершине, а герои и обычные люди могли изменить мир.
Рональд Рейган знал, как подойти к этой памяти послевоенного поколения и использовать ее для своего имиджа.  Он обращался к коллективному бессознательному людей и получал результат, достойный  алхимика: воображаемое становилось реальным.
Рейган также осознал антиисторическую природу телевизионной реальности, ее сиюминутность.   Это позволило ему сотворить историческую правду.   Он понимал, что когда население имеет единственный информационный источник,  у этого источника появляется возможность контролировать человеческое сознание.  Так же как и в орвелловском 1984, реальность и фантазия,  истина и вымысел становятся в равной степени произвольными, и нет способа проверить истинность.  И поэтому Рейган мог назвать вторжение в Гренаду «спасением» студентов, которые никогда там не были в опасности;  мог утверждать, что Советы знали, что корейский самолет 007 был пассажирским до того, как они его сбили, хотя  последующие расследования показали, что Советы  этого не знали.  Утверждать, что  Ливия была замешана во взрыве бомбы в берлинской дискотеке и призывать к возмездию, хотя позже появились материалы, свидетельствующие о причастности к этому событию Сирии.

Называть ракеты MX «миротворцами».  Заявлять, что снижение налогов для богатых идет на пользу бедным, а массивное вооружение создает путь для разоружения.  Несколькими годами спустя, по его примеру, Джордж Буш заявит, что «последняя возможность спасти мир» – это начать войну против Ирака и что  «цель войны – достижение мира».  Все эти заявления можно отнести к разряду современного «двоемыслия».

Рейган и Буш хорошо усвоили орвелловский урок по возбуждению ненависти у населения.  Орвелл говорит о «двух минутах ненависти» по телевизору, во время которых показывали отвратительную физиономию Гольдштейна.  Рейган использовал Хомейни, затем Кадафи, затем Ортегу.  Буш продолжил эту практику, фокусируя ненависть американцев на образах Вилли Хортона , затем Мануэля Норьеги, затем Саддама Хусейна.  Публика усваивала  «уроки ненависти» без всякого протеста,  как и предсказывал  Джордж Орвелл, который хорошо понимал политическое значение телевидения.



ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ: ВИДЕО-ВОЙНЫ

4 февраля, 1991 года.  Уже три недели  мы ведем войну с Ираком.  Мои друзья говорят, что они «приклеены» к экрану, и спрашивают, смотрю ли я новости.

Действительно, я смотрел новости, но  испытывал скорее изумление и отвращение, нежели искал в них полезную информацию. Новости на радио, в частности по сети National Public Radio и Pacifica Network, намного подробнее, информативнее, с историческим контекстом и  широким взглядом на вещи,  оперативнее раскрывали важнейшие события.

Начиная с первого дня войны, когда корреспонденты  CNN сообщили о бомбежке Багдада, телевидение давало очень мало сведений о фактическом ходе войны.  Частично это было вызвано цензурой в Пентагоне, которая запрещала репортерам  посещать военные действия и фотографировать убитых американцев, и допускала лишь незначительную информацию из внешних источников.   Репортеры были допущены фактически только к официальным версиям происходящего.  Бывший политический корреспондент Нью-Йорк Таймс  Ричард Ривз охарактеризовал телевизионную индустрию тогда  как «PNN, Pentagon News Network» (Сеть новостей Пентагона).

Важно отметить и технические  ограничения телевидения.  Для того чтобы  информировать о военных действиях телевидению требуется довольно громоздкое, иногда тяжелое, оборудование, затрудняющее передвижение по местности.  Радио и телефонная связь, с другой стороны,  не такая громоздкая, более мобильная, менее дорогая и более оперативная во многих ситуациях.  В результате сидящие около телевизоров люди видели в основном застывшие фотографии,  в то время как корреспондент сообщал свой рассказ по телефону.  Другими картинками были либо карты Ближнего Востока, либо пентагоновские ракеты и самолеты, либо «говорящие головы» генералов и комментаторов.   Конкретная информация исходила почти исключительно из уст комментаторов.  Поэтому 100 млн человек, по сути, слушали радио, уставившись на освещенный экран.

Пробиться альтернативному взгляду сквозь массированное барражирование военной болтовни  очень трудно.  Антивоенные взгляды сводились к двадцатисекундному показу маршей мира,  заниженном количестве участников и без каких-либо интервью.   В отличие от  многих часов, отведенных для интервью с военными стратегами и любовного описания  характеристик оружия, у телевидения не нашлось времени для  лидеров антивоенного движения или просто тех, у кого был другой взгляд на войну:  лидеров женских организаций, артистов, гуманистов, аборигеннов, экологов, пацифистов, или просто людей, ратующих за переговоры.  Когда же объявили результаты опроса общественного мнения, все были удивлены степенью поддержки войны населением.  А как могло быть иначе?  Разве была возможность у зрителей получать альтернативную информацию?

Надо отдать должное  некоммерческому радио и отдельным газетным публикациям, в которых все же давалась более широкая картина происходящего; тем не менее, эти голоса заглушались.

В течение первых недель войны телевидение было инструментом официальной политики.  Оно приняло на себя роль ободряющего звена для  военных и правительства. Наивысшей точкой был, возможно,  Super Bowl 1991 года  , который больше походил на мультимедийное  милитаристское шоу.  Болельщики, сидя на  красно-бело-голубых подушках, размахивали американскими флагами.  Игроки и тренеры давали интервью в отношении войны и выражали нуверенность в победе. В перерыве показывали диснеевское шоу о превосходстве американских ценностей.  Показывали также, как Джордж и Барбара  Буш  смотрят игру дома и как и весь народ стоит «на стороне справедливости»  в войне в  Персидском заливе. А потом Питер Дженнингс  показал нам те самые видео. 

Это был звездный час телевидения.  Видео-образы наводимых лазером ракет были для него «посланием неба».  Мы, зрители, сразу же очутились в  кабине, на месте пилота; мы видели то, что видел пилот.  Массмедиа   продемонстрировали  уникальную способность создавать многоплановую и многостороннюю образность.

Лазерные бомбы позволили раскрыть естественный симбиоз между видео, компьютером, спутниковой связью, радаром и лазерными технологиями.  100 миллионов людей  с радостью почувствовали техническое превосходство нашего общества.   До сих пор ни одно средство массовой информации не могло достичь такой превосходной рекламы и возбудить такое благоговейное чувство перед техникой. 

Военные репортажи, которые мы увидели, были, конечно, знакомым зрелищем.  Это была именно та образность, к которой нас приучили и  которую заставили полюбить видеоигры.   Когда м-р Рейган заявил, что видеоигры представляют собой хороший тренажер для пилотов-бомбометателей, он забыл  сказать, что это также хорошая тренировка и для нас с вами –  она помогла нам полностью слиться с пилотами-бомбометателями.

Тот факт, что два источника образов – видеоигры и война – переплелись в нашем сознании, а сама война стала нечто вроде гигантской видеоигры, стал настолько очевиден, что его заметили  даже некоторые массмедийные аналитики.  Однако из их поля зрения выпала противоестественность такой ситуации.

Я уже говорил о том, как Рональд Рейган стал воплощать в себе ранее имплантированные  кино- и телеобразы.   Образы хайтековой войны  также  строились не на пустом месте и представляли собой  ранее имплантированные видео-образы.   Они сразу же вызвали целый ряд знакомых ассоциаций.  Все наши любимые игрушки – компьютеры, телевидение, видео-игры  – прекрасно слились в нечто такое, что можно было разделить с нашими пилотами.

Однако оставалась одна мелочь, вызывающая смущение.  Дело в том, что в отличие от военных видео-игр  в видео-салонах, это были настоящие бомбы, разрывающие человеческую плоть.  Этого на экране мы не видели.

Психолог Роберт Джэй Лифтон  красноречиво писал о хайтековой войне, отстраняющей общество от ее результатов.  Он называет это «психологическим онемением».  Наше общество по-прежнему ужасается от непрекращающегося насилия на улицах, где убийца  часто действует как бесчувственная машина.  Но  благодаря слиянию новых технологий  в единый телевизионный образ, мы  участвуем в актах насилия наших военных, не испытывая  никаких чувств.   И вместо того, чтобы ужасаться увиденным, мы получаем странное удовольствие.  Мы возбуждаемся при виде «поражения», как говорят военные, но остаемся бесчувственными к смертям, которые за ним следуют. (То же справедливо и в отношении фактических убийц, пилотов).

Наконец, телевизионная война открывает перед нами чрезвычайную эффективность централизованного управления.  Мы уже наблюдали эту эффективность на протяжении десятилетий корпоративного контроля.  С приходом войны роль корпораций временно ослабевает.  Действительно, многие рекламодатели на некоторое время прекратили передавать рекламу, позволив на первый план выйти военным.  Но по большому счету  прославление хайтековых образов войны поддерживает корпоративные цели, что приводит к еще одной смычке технологий и корпораций.

Главной идеей всего сказанного является то, что эффективность психологического контроля со стороны телевидения определяется не столько заговором  военных или корпораций, сколько фактическим действием технических средств.   Как и в случае с компьютерами, технология телевидения оказывается наилучшим  средством централизованного контроля.

Такому контролю способствует, прежде всего, сила образов, внедряемых в наш мозг.  Кроме того, телевидение способствует пассивности, изоляции, путанице в мыслях, привыканию и отчуждению; оно усредняет ценности и не выносит альтернативных мыслей.

Телевидение уникально приспособлено к усилению стереотипов в обществе. И в то время как оно обрабатывает наше сознание, оно также ускоряет реактивность нашей нервной системы, подстраивая ее под технологическую реальность.  Телевидение эффективно производит новое человеческое существо – менее творческое,менее способное проводить  тонкие различия, более лихорадочное и более заинтересованное в вещах, и в то же время,  более способное управлять, оценивать и принимать новую технику.  Высокоскоростные компьютеры, факсы, лазеры, сателлиты, роботы, хайтековая война, космические полеты и  подавление природы становятся все более притягательными  благодаря телевидению.  Конечным результатом  должно стать  полное перепроектирование нас с вами, дабы мы стали совместимы с будущим. 



*  *  *
Интервью с Джерри Мандером
https://www.youtube.com/watch?v=lvH4MB6Hhrw