Глава 5.
А шотландские винокурни в большинстве своём –
милые и красивые здания, часто расположенные в
живописных и нетронутых цивилизацией местах и
в строительство которых было вложено больше души,
чем расчёта. Многие из них являются самыми
настоящими памятниками средневекового зодчества…
Неизвестный автор, любитель шотландского виски
К исходу второго месяца пребывания в Торонто у меня возникло чувство, что интерес и симпатии у нас взаимные. Что не только я проникаюсь волнением и какой-то странной нежностью, каждый раз выходя из дома, но и город этот отвечает мне тем же. Это проявлялось по-разному: и в том, как много незаурядных людей я встретила здесь, и как эти люди относились ко мне. И в том, как мои, как я всегда считала, «зарытые в землю» таланты вдруг стали произрастать и «колоситься» на благодатной почве этого отрезка земли, где смешалось столько языков, культур и ментальностей. Мне, например, очень нравилось то, что здесь можно учиться хоть до ста лет, и никто не будет считать тебя чудаком по этому поводу. Что никого не волнует, какой у тебя возраст (более того, при устройстве на работу запрещается спрашивать возраст устраивающегося), и все с тобой на равных. Что вечером можно просто пойти прогуляться и вдруг услышать музыку и увидеть улыбающихся и танцующих прямо на улице людей. Я понимаю, что любовь слепа, и влюбленный человек просто не замечает недостатков у предмета своей увлеченности, но для меня и недостатки «любимого города» были продолжением его достоинств.
Я думаю, судьба не случайно свела меня здесь со многими людьми творческого склада, словно восполняя определенные пробелы в моей жизни. Мне всегда казалось, что мой удел – это приобщение к созиданию и созерцанию прекрасного. В реальности жизнь состояла главным образом из скучной прозы обыденных рутин. Большей частью мне приходилось заниматься совсем не творческими делами. В частности тем, что мне не то чтобы уж совсем не нравилось, но оставляло ощущение то ли моей недостаточной компетентности в том, что приходилось делать, то ли совершеннейшей «притянутости за уши» моей очередной профессии, которых пришлось перепробовать достаточно много. Нет, в дворниках я не ходила и у станка не стояла, но простора для полета фантазии в занятиях – подчас квази-интеллектуальных - явно не хватало.
Мои нереализованные таланты, тем не менее, довольно часто давали о себе знать еще в юные годы, и иногда это происходило весьма неожиданно. Так, например, с детства я совершенно не умела рисовать и потому ненавидела школьные уроки рисования. Поскольку в отличие от других предметов, в которых я достигла некоторых успехов, мои попытки изобразить на листке бумаги что-либо внятное всегда заканчивались оглушительным фиаско и соответствующими оценками. Родители как бы смирились с этим - не всем же быть Шишкиными и Репиными, в конце концов (картины, которых, кстати сказать, я просто терпеть не могла). В какой-то момент, однако, в моем отношении к живописи в целом произошел поворот на 180 градусов. Я вдруг полюбила подолгу смотреть на репродукции действительно великих художников прошлого, благодаря чему наша домашняя библиотека пополнилась коллекцией великолепно изданных альбомов и подпиской на журнал «Художник». А потом начала - робко, а затем все уверенней - сама создавать с помощью карандаша и красок репродукции с любимых рисунков Рубенса и портретов мастеров эпохи возрождения. Апофеозом моих усилий стала выполненная акварелью работа, удостоенная высочайшей похвалы из уст учителя рисования - вечно хмурого человека, которого я всегда побаивалась. Он показал мой эскиз всему классу, заявив, что отбирает его в качестве экспоната на недавно открывшуюся выставку юных талантов. Я была растеряна, польщена и преисполнена гордости. На день рождения в качестве подарка родители вручили мне этюдник. Вскоре, однако, мой интерес к живописи иссяк. Мне все еще было интересно листать альбомы, погружаясь в эпоху Тинторетто или Ван Дейка, или разглядывать пейзажи и жанровые сценки импрессионистов, представляя, как бы я могла оказаться в том или ином уголке Франции, но самой что-то рисовать уже не хотелось. Этюдник мой пылился в углу, а краски и кисти так и засохли навсегда. Я увлеклась вдруг поэзией, которую до сих пор считала бессмысленной глупостью.
Я благодарна своим родителям за то, что они, всячески приветствуя мои интересы и внезапно возникавшие увлечения, никогда не «давили», когда мне что-то переставало нравиться. И не стремились культивировать комплекс вундеркинда, которым, я, конечно же – к сожалению, увы - и не была. Как оказалось, более всего мне был интересен не конечный продукт деятельности художника, поэта, музыканта, а процесс создания этого продукта. Мне все время хотелось узнать, как это получается, что из ничего вдруг рождается НЕЧТО…
То любопытство к процессу развития созидательного начала в человеке - что и было главной движущей силой всех моих всплесков энтузиазма: будь то уроки музыки, вскоре заброшенные, упоение ритмом и рифмами поэтических произведений («стихией стиха», как сказал один из любимых авторов), оставшихся в памяти строчками таких разных поэтов, как Шекспир, Омар Хайям и Цветаева, или попытки в домашних условиях отлить гравюру, закончившиеся испорченной мебелью - осталось во мне навсегда. И вот я попадаю в город, в котором столько всего происходит – с точки зрения возможностей для удовлетворения любых увлеченностей и страстей - что просто не знаешь, с чего начать, и как на это разнообразие не истратить сразу все то, что у тебя есть - в смысле сил, желаний и средств…
Услышав впервые это сочетание – Distillery District, я подумала, что речь и впрямь идет о районе Торонто, где производятся алкогольные напитки. Ведь и в самом деле, distillery - это не что иное, как «спиртоводочный завод». Потом я узнала, что это - историческая часть города, в которой не только сохранились в неприкосновенности образцы архитектуры (пусть и в виде промышленных застроек) викторианской эпохи, но и центр творческой жизни, где сосредоточены галереи и художественные студии, проводятся фестивали и устраиваются всевозможные представления. И поняла, что это именно то, что мне нужно.
Мне открылась история возникновения когда-то крупнейшей во всей Британской империи винокурни, превратившейся через полтора века в настоящий артистический заповедник с духом свободомыслия и креативного самовыражения. И то, что в этой истории звучала печальная нота любви и смерти, придавало ей особое очарование. Запомним, читатель, это имя – Джеймс Уортс. Это он, такой же иммигрант, как и все мы здесь, в позапрошлом веке прибыл в Канаду с Британских островов и положил начало крупнейшему бизнесу в стране. Судьба, однако, не пощадила успешного предпринимателя. Его жена умерла во время родов, и так велико было горе Джеймса, не представлявшего своей жизни без любимой, что он решил свести счеты с жизнью и бросился в глубокий колодец, находившийся на территории его финансово успешной компании. Вот вам и еще одно подтверждение тезиса о том, что не в деньгах - и даже не в очень больших деньгах - счастье. Говорят, иногда по ночам среди старинных построек Distillery District, особенно возле старой мельницы, можно увидеть тень ее бывшего владельца. Но не стоит пугаться призрака Джеймса Уортса. Считается, что является он с добрыми намерениями. Как друг, которому интересно узнать, во что же превратилось его детище. Обойдя свои бывшие владения, он исчезает в темном переулке, чтобы появиться вновь, особенно в те дни, когда в районе Distillery проходят съемки какого-либо фильма.
Я впервые оказалась в квартале, словно перенесенном, как мне казалось, из Шотландии начала 19-го века (интересно, откуда у меня могли возникнуть подобные ощущения?) в тот день, когда там начался городской фестиваль танца. Я сидела недалеко от сцены за столиком открытого кафе, где подают изумительный кофе (по рецепту Оноре де Бальзака) и наслаждалась моментом. Так и хотелось крикнуть: «Остановись, мгновение!». Пока я думала, как бы это адекватно – также кратко и экспрессивно - выразить по-английски, на сцене появились танцоры. Ах, это мы должны были быть на этой сцене, одновременно подумала я и мои спутницы, которым накануне я сообщила о фестивале. А спутницами моими в тот день были такие же любительницы танцев, как и я, причем одна из них была профессионалом и руководителем «кружка», в котором мы изучали премудрости и прелести гавайских танцев. То, как я неожиданно стала танцевать по-гавайски, хотя прежде не имела ни малейшего представления о том, что это такое, и с чем это «едят» - еще один пример стечения обстоятельств, удачного для «расцвета» моих способностей, в течение последних лет пропадавших, что называется, втуне.
Посмотрев несколько танцевальных номеров, мы дружно решили, что на следующий год обязательно примем участие в этом фестивале. Во время перерыва вся наша компания решила прогуляться среди старинных кирпичных зданий, в каждом из которых располагались либо мастерские художников с выставленными на продажу работами, либо магазинчики, торговавшие всевозможными изделиями, созданными руками их хозяев, либо уютные кафе и ресторанчики. Атмосфера была удивительная – с необыкновенной аурой романтической старины, в которую вторгались зрительные образы, звуки и запахи иных эпох и стилей, не нарушая эту ауру, но добавляя ей своеобразный, ни с чем не сравнимый колорит.
«У меня такое чувство, что все это мне родное», - сказала я своей приятельнице, когда мы забрели в бутик, в котором были выставлены на продажу предметы антиквариата. Со всех сторон на нас фарфоровыми глазами смотрели изящные статуэтки, матово поблескивали бронзовые подсвечники, солнечными бликами моргали блюда старинных сервизов. И я снова ощутила, что нахожусь в привычной для себя обстановке где-то в Шотландии… в которой вообще-то никогда не бывала.
«Наверное, в своей прошлой жизни я была шотландкой», - мечтательно произнесла я, на что моя насмешливая подруга заметила: «Ага, и из тебя сшили юбку в клеточку». Ну вот, испортила мой романтический порыв! Но фонтан и фантом моего воображения не так-то легко уничтожить, и вскоре я уже повествовала, к вящему удовольствию окружающих, каким образом шьется килт и как правильно его надо носить. Я выдавала такие подробности и такое глубокое знание предмета, что скептицизм моей подруги таял на глазах. «Может, ты, и правда, в своей прежней инкарнации обитала где-нибудь в Шотландии?» - осторожно спросила она. Наивная, она и не догадывалась, что в течение последней недели я внимательно изучала отпечатанные на машинке страницы из внушительной папки, составленной моим покойным свекром Ральфом Кэмпбеллом. В то время, когда еще не существовало Интернета, а компьютеры не стали предметом домашнего обихода, он проделал титаническую работу, посетив немалое количество архивов и библиотек, и собрал огромный материал о своих предках из «Кэмпбелл-клана», один из которых прибыл из Шотландии в Канаду примерно в то же время, что и Джеймс Уорт.