Рецензии на книгу «ДЕТСКИЙ ДОМ», Лариса Миронова
Издана в Москве, в 1989 году, в издательстве «Современник»
Журнальный вариант в «УРАЛЕ» , номер 6, 1987 год, Свердловск
Однако началось не с рецензий в газетах и журналах, а с выступления Любимова во "Взгляде", самой популятной тогда передаче на ТВ. На передачу книгу принес философ, сотрудник редакторского отдела Останкино. Любимов, Листьев и другие журналисты дружно поддержали мою первую книгу и даже подержали её перед экраном, чтобы народ не только слышал о книге, но и видел "Детский дом" живьем. После чего был раскуплен почти миллион экземпляров. Так что ТВ в моей творческой жизни сыграло неописуемо значительную роль. Правда, за два года до этого вышел журнальный вариант в "Урале", и сразу несколько критиков самого высокого ранга написали свои рецензии в популярных еженедельниках.
Что было потом, можно узнать здесь:
( http://www.proza.ru/2007/12/06/381
Дальнейшая судьба автора )
1. ОСТОРОЖНО: ДЕТИ!
( Георгий Вирен )
«Литературная газета», номер 41, 7 октября 1987 г. стр. 4
«Прошло несколько лет с тех пор, как я впервые переступила
порог детского дома и стала свидетелем той стороны жизни, с
которой мне ещё не доводилось сталкиваться. Мне открылся
как бы мир наизнанку. Мало сказать – я испытала потрясение.
Я словно переместилась в другое пространство сознания. Более
всего удручало то, что тысячи и тысячи людей, добрых, хороших,
не видят или не хотят видеть трагедии, развертывающейся
рядом с ними…»
Эти строки из «Детского дома» Ларисы Мироновой – повествования,
имеющего подзаголовок «Записки воспитателя». Оно ведётся от лица воспитателя Ольги Николаевны. Но в заключение автор открыто
выступает от себя, и потому Ольгу Николаевну и Ларису Миронову я воспринимаю как одного и того же человека, хотя, вероятно, это и не входило в замысел автора.
Это история драматичная, трагичная, и читать её трудно. И трудно разбирать её литературные достоинства и недостатки. Совестно как-то.
Неуместно хвалить или корить, например, за «образ такого-то», потому
что Миронова не скрывает: она рассказала о своей жизни, своих бывших коллег и воспитанников.
Всё, как было…
Как пришла работать в детский дом, увидев однажды на улице семилетних попрошаек-детдомовок. Как дали ей «отряд» - сборище наглых, циничных, агрессивных, вороватых подростков ( «Пошла вон!», «Не протягивая руки, а то протянешь ноги!» - так они «беседуют» с директором
детдома и новой воспитательницей.
Как увидела ужасающую отсталость детдомовцев. ( Вот типичные диалоги на обследовании у психолога: «Кто такой Пушкин?» - «Писатель». – «А что написал?» - «Не знаю». – «Какой строй в нашей стране?» - «Хороший». – «А как называется?» - «Советский» – «А в других странах?» - «Немецкий». ( Это после очень долгих размышлений…)
Как наткнулась на пугающее безразличие сотрудников детдома к детям,
К своим обязанностям. Скажем. Услышала про утонувшую летом в пруду девочку: «Про смерть лены нигде и никому – ни-ни… Её не было…» «Списали»?!
Как обнаружила, что в детдоме на широкую ногу поставлено воровсктво государственных и «шефских», то есть заводских, средств…..
И как пыталась сделать всё, что могла, для этих детей…
И натолкнулась на их жестокость, бессовестность, на демагогию и продажность коллег… Судя по всему, эту беспокойную, неудобную воспитательницу выживут из детдома.
Поражение? Да, но…
Но записки о детдоме автор то и дело перебивает эпизодами из лет более поздних: рассказывает о встречах с бвшими воспитанниками. Еми, которые из моральных уродцев ( не по своей вине ), какими они были в детстве, превратились в порядочных, нормальных людей. Значит, не впустую были потрачены силы…
Признаюсь, с большой опаской взялся читать «Детский дом». Я сам жил и учился в интернате и оттого болезненно воспринимаю слюнявые истории о бедных сиротках, расцветающих в тепле неустанных детдомовских забот, или примитивные антиалкогольные обасенки про то, как… мама пила горькую и потому сынок стал домушником.
Но повествование Мироновой я встретил как подарок.
Она не прикоснулась к «миру наизнанку» – она прожила в нём годы, поняла его и предельно откровенно поделилоась своим знанием о нём.
Точность этого знания поражала. Читая, я порой узнавал специфические словечки и манеры, принятые в моём интернате, хотя между нами – почти 15 лет и тысячи километров.
Миронова честно, жёстко и без сентиментальности показала, какие они, нынешние детдомовцы. Очень редко – дети умерших, погибших рродителей. Как правило, это дети, ччьи родители лишены родительских прав, то ест алкоголики, воры, проститутки. Отсюда - задатки.
Но этим дело лишь начинается.
Жизнь в госучреждениях, отсутствие душевного участия, а порой, элементарного внимания, развратили и ожесточили их. ( Возмущаясь порядками во многих детдомах, да не совершим ошибки в цели критики: государство тратит очень много, чтобы наши сироты были обеспечены одеждой,едой, медосслуживанием, - знаю по себе: не уверен, что все дети, живущие в семьях, так щедро снабжены, как дети «государственные». Так что не в деньгах дело.
Миронова пишет: «Дети вообще понятия не имели о бережливости. Вместо того, чтобы постирать запачкавшиеся рубашки, майки, колготики, запихивали их за шкафы или кидали в урну для мусора, о потом требовали новое…
Шефы одаривали нас щедро». И далее: «Самый чуткий индикатор рождения совести – человек начинает ощущать на себе господство слова «ДОЛЖЕН». Мои же воспитанники никому ничего не были должны. Вот в этом и заключалась трагедия.
Да, они привыкли, что они – сироты, а значит, это им все вокруг должны. И никаким самым щедрым, самым гуманным потановлением ответственность и совесть не воспитать. Настойчиво, кропотливо, терпеливо призваны это делать те, кому общество доверило жизни сирот.
И вот здесь-то, по-моему, корень бед. И сердцевина книги Мироновой: «…закипает бешенство, когда думаешь о всех тех, кто равнодушно взирал на вверенные им детские учреждения. Откупался подачками или просто сквозь пальцы смотрел на творящиеся беспорядки, не решаясь ворошить…
Ведь ходили воспитатели и представители общественности от шефов и в роно, и в исполком. И выше. А что им там говорили? Разберёмся.
И разбирались – через месяц-другой приъхходила копия акта проверки: все в ажуре, тревожные сигналы оказались ложными.
(Сейчас в этом детдоме полностью сменился коллектив сотрудников, пришла новая директор, но трудности всё те же! И это – самое страшное.)»
Равнодушие к детям, многократно умножаясь, давало плоды, и многие выпускники детдома попадали в число уголовников, алкоголиков…
Подчеркну: отнюдь не склонен всё сваливать на «дурную среду» и снимать личную ответственность за свою жизнь, потому что знаю прекрасных людей, выросших в условиях архитрудных, переживших в детстве трагедии. Но сейчас речь идёт не о них, потому что, как мне представляется, пафос книги Мироновой обращен не к детдомовца, а к иным – благополучным и благопристойным людям, причастным к сиротству прямо или косвенно. И конечно, ко всем нам, вроде бы, не причастным вовсе…
Отношение к детям ( и к сиротам в первую очередь!) – едва ли не главный показатель нравственного здоровья общества. И если детдом, показанный Мироновой, мы не может назвать уникальным, то, значит,
страшная гниль разъедала общество.
А он ещё не худший…
Есть, разумется, и хорошие детдома ( я, например, с благодарностью вспоминаю многих своих воспитателей ). Ну, а этот детдом – средний из неблагополучных. Всего-то…
Что же случилось с нами, с нашим обществом, если такое из ряда вон выходящее ЧП перешло почти в норму?
«Не волнуйтесь!»
То есть не надо «гнать волну», время-то было «безволновое». Застой – так мы объясняем теперь. И чем чаще объясняет этим то одно, то другое явление. Тем ясней понимаем, что застой - это не пауза в движении, не просто остановка в пути, привал.
Это – безверие, размывание нравственных опор, их подмена безразличием, равнодушием, когда себялюбие и эгоизм лихо взмывают на вершину иерархии ценностей.
И тогда надежда только на таких, как героиня повести Мироновой – Ольга Николаевна. На людей, которы вопреки всем застоям хрянят в душе и утверждают делом идеалы сострадания, милосердия, самопожертвования.
Мне кажется, что записки «Детский дом» расскажут нашим потомкам о бездуховности застоя страшней ярче, чем описания шумных дел высокопоставлнных уголовников.
Но главное, повествование Мироновой вновь доказывает. Что никаким застоям не под силу вытравить из народа исконные доброту и совесть.
Именно поэтому рано или поздно приходёт чистая волна, которая и смоет всю дрянь и грязь с лица нашего общества.
2. Газета «Литературная Россия», номер 33, 14 августа 1987 г.
«Пусть ударит по совести»
Владислав КРАПИВИН
«Человеку так естественны сочувствие и сострадание к тем, кому
плохо! Особенно, если плохо детям. Так естественны попытки согреть
своей добротой тех, кому холодно и неуютно…»
Так начинает свою повесть «Детский дом» писательница Лариса Миронова. Повесть напечатана в шестом номере журнала «Урал» за текущий год. У неё подзаголовок – «записки воспитателя».
Это история сотрудницы НИИ, матери двух девочек, которая столкнулась на улице с детдомовскими детьми, заинтересовалась жизнью детдома, ужаснулась и с головой, как в омут, кинулась в эту жизнь, чтобы хоть как-то помочь детям, хоть что-то сделать для них…
Меньше всего мне бы хотелось говорить о литературных достоинствах вещи. Они представляются мне несомненными. Если читаешь повесть взахлёб, без тряски на стилистических ухабах, если в диалогах
Звучат яркие, живые интонации, если людей в повести – и ребят и взрослых – видишь перед собой, как хороших знакомых, значит, автор владеет пером.
К тому же повесть берет за душу, что, честное слово, уже не до литературоведения…
Любителям литературных параллелей, возможно, захочется сравнить «Детский дом» Мироновоой с «Педагогической поэмой» Макаренко. Одним – для того, чтобы похвалить автора, другим – чтобы ехидно сказать: вы отнюдь не Макаренко, а значит, нечего и браться…»
Но я бы этого делать не стал. В повести Ларисы Мироновой нет фигуры, равной Макаренко ( как , увы, нет её и в нынешней педагогике ).
И постановка проблем совсем другая. Антон Семёнович не задавался вопросом: откуда взялись эти тысячи и тысячи несчастных, с искалеченными судьбами дети, которые пришли в его колонию. Тогда, после мировой и гражданской войн, это было ясно. А «Детский дом» каждой своей страницей кричит: «Почему же у нас, когда всё лучшее детям, когда «дети – наш единственный привилегированный класс», может быть такое?
Такие детские дома! Такие наставницы, как Людмила Семеновна и Татьяна Степановна?
Героиня повести, забывая обо всём на свете, кроме своего детдомовского отряда, с головой окунается в это чудовищное бытие, страясь хоть как-то приблизить детей к естественной человеческой жизни. Она воюет с людьми того склада, с какими в своё время воевал Макаренко и которые одержали над ним верх и, увы, захватили многие ключевые посты в педагогике ( вот здесь, пожалуй, есть сходство с «Педагогической поэмой», перекличка времен?! )
Она сквозь каменые щиты равнодшия и хамской иронии пробивается к живым ребячьм сердцам. Она делает много хорошего и совершает немало ошибок. Но у кого из прочитавших «Детский дом» повернётся язык осудить воспитательницу Ольгу Николаевну?
Насколько мне известно, Лариса Миронова писала свою повесть, опираясь во многом на свой личный опыт. Но не думаю, что следует полностью отождествлять автора с героиней. Автор «Детского дома» смотрит на все проблемы глубже, мудрее и даже, по-моему, не всегда согласен с воспитателем Ольгой Николаевной в её поступках и оценках событий. Возможно, и чттатели не во всём будут согласны с героиней.
И всё же, какой нормальный человек не ощутит к ней благодарности за искреннюю любовь к детям, за героическую попытку помочь им?
В начале повести Ольга Николаевна признается: «Как ни печально,
но причиной моих самых обидных профессиональных просчетов воспитателя и была на первых порах эта «слепая доброта», проливающаяся на всех без разбора».
Мне кажется, героиня не совсем права. Причиной поражения стала не доброта. А то, что доброта оказалась одинокой в том мире зла, который кощунственно именуется детским домом. Уход из него Ольги Николаевны был предопределён.
Грустно и трудно об этом писать, но наша нынешняя педагогика как система начисто лишена такой нравственной категории, как сострадание.
О необходимости сострадания к детям не говорится и не пишется в методичках, оно даже не подразумевается, о нём не вспоминают и в
самых показательных школах, где более всего озабочены лишь социализацией детей – то есть тем, насколько дети приспособятся к современному им обществу. А нравы этого общества, тем временем,
всё ужесточаются.
Не исправлять дурное общество, а
приспосабливаться к нему!
Очень опасная тенденция.
Сострадание – это уже вроде бы какой-то сентиментальный анархизм, о нём даже говорить неловко. А на самом деле оно необходимо детям – всем детям, не только сиротам , - как материнское молоко новорожденному.
Дети, открывая наш непростой и не всегда ласковый мир, сталкиваются с его острыми углами, набивают синяки и шишки, иногда разбиваются всерьёз, и сострадание – это естественное лекарство, которое
помогает им выжить.
Многое допустимо в отношениях с детьми: не только ласковость, но и жесткая строгость, не только мягкость, но и суровая требовательность, не толко ровный тон общения, но и педагогичекий гнев. Но жесткость и гнев эти опять же должны быть направлены нена разрядку растрепанных нервов
наставниц, а на защиту ребенка от зла.
Они должны иметь предохранитель – всё то же сострадание к детям, которое не даст гневу выйти из границ и сделать ребенка жертвой, а педагога нарушителем юридических и моральных норм. Увы, пока такие
нарушения происходят сплошь и рядом.
Горькая практика педагогики без сострадания – это, к сожалению,
повседневная жизнь не только детдомов и интернатов, но и обычных школ.
Спросите ребят, любят ли они свою школу. Поинтересуйтесь письмами, приходящими в редакции газет и жрналов от родителей учеников. И просто
Приглядитесь к стилю отношений в современных школах, к чехарде экспериментов, к чудовищным нервным перегрузкам из-за повального формализма процесса обучения…
Люди, имеющие сострадание, способны ли придумать такое?
Разумеется, публикация «Детского дома» вызовет возражения. И опровержения: ссылки на примеры с хорошими детдомами, где директоров называют мамами Зинами… мамами Катями…
Они, безсловно, есть, о них мы нередко узнаем из умильных публикаций в газетах и журналах. Почитаешь такие и приходишь к мысли, что не только детдом, но даже школа для малолетних нарушителей – нечто вроде образцового заведения санаторного типа,
которое многие дети и покидать-то не желают. В этих материалах есть и правда.
Но вся ли эта правда?
Нельзя сказать, что всё написанное Ларисой Мироновой – совершенно новое, доселе неизвестное. Журналисты не раз поднимали
вопрос о безобразиях, творимых в детских учреждениях. Мне, как корреспонденту тоже известно, что повесть Мироновой отнюдь не фантастика. И всё же сознание, что детей-сирот у нас множество и что жизнь у них несправедливо тяжелая, пока ещё не овладело всеми. А проблема эта – не менее страшная, чем экологические
катаклизмы, чем наркомания и токсикомания.
В послесловии Миронова пишет:
«Рассказаное здесь ударит по нервам. Пусть.
Это вопль.
А от вопля люди должны вздрагивать».
Я уверен – вздрогнут. Все, кто прочитает. Кроме, пожалуй, работников всяких ОНО и Минпроса. Для них-то, для этих горе-
работников, написаное в повести – никак не секрет. А поскольку знали и не кричали во весь голос, не били в колокола, не требовали взорвать, перетряхнуть систему. Значит, и сейчас промолчат. И не возмутятся. Потому что возмущаться – значит привлекать к себе внимание. А чем больше такая система привлекает к себе внимание,
тем меньше у неё надежды на длительное благополучное существование.
ьми, заинтересовалась жизнью детдома, ужаснулась и с головой, как в омут, кинулась в эту жизнь, чтобы хоть как-то помочь детям, хоть что-то сделать для них…
Меньше всего мне бы хотелось говорить о литературных достоинствах вещи. Они представляются мне несомненными. Если читаешь повесть взахлёб, без тряски на стилистических ухабах, если в диалогах
Звучат яркие, живые интонации, если людей в повести – и ребят и взрослых – видишь перед собой, как хороших знакомых, значит, автор владеет пером.
К тому же повесть берет за душу, что, честное слово, уже не до литературоведения…
Любителям литературных параллелей, возможно, захочется сравнить «Детский дом» Мироновоой с «Педагогической поэмой» Макаренко. Одним – для того, чтобы похвалить автора, другим – чтобы ехидно сказать: вы отнюдь не Макаренко, а значит, нечего и браться…»
Но я бы этого делать не стал. В повести Ларисы Мироновой нет фигуры, равной Макаренко ( как , увы, нет её и в нынешней педагогике ).
И постановка проблем совсем другая. Антон Семёнович не задавался вопросом: откуда взялись эти тысячи и тысячи несчастных, с искалеченными судьбами дети, которые пришли в его колонию. Тогда, после мировой и гражданской войн, это было ясно. А «Детский дом» каждой своей страницей кричит: «Почему же у нас, когда всё лучшее детям, когда «дети – наш единственный привилегированный класс», может быть такое?
Такие детские дома! Такие наставницы, как Людмила Семеновна и тальяна Степановна?
Героиня повести, забывая обо всём на свете, кроме своего детдомовского отряда, с головой окунается в это чудовищное бытие, страясь хоть как-то приблизить детей к естественной человеческой жизни. Она воюет с людьми того склада, с какими в своё время воевал Макаренко и которые одержали над ним верх и, увы, захватили многие ключевые посты в педагогике ( вот здесь, пожалуй, есть сходство с «Педагогической поэмой», перекличка времен?! )
Она сквозь каменые щиты равнодшия и хамской иронии пробивается к живым ребячьм сердцам. Она делает много хорошего и совершает немало ошибок. Но у кого из прочитавших «Детский дом» повернётся язык осудить воспитательницу Ольгу Николаевну?
Насколько мне известно, Лариса Миронова писала свою повесть, опираясь во многом на свой личный опыт. Но не думаю, что следует полностью отождествлять автора с героиней. Автор «Детского дома» смотрит на все проблемы глубже, мудрее и даже, по-моему, не всегда согласен с воспитателем Ольгой Николаевной в её поступках и оценках событий. Возможно, и чттатели не во всём будут согласны с героиней.
И всё же, какой нормальный человек не ощутит к ней благодарности за искреннюю любовь к детям, за героическую попытку помочь им?
В начале повести Ольга Николаевна признается: «Как ни печально,
Но причиной моих самых обидных профессиональных просчетов воспитателя и была на первых порах эта «слепая доброта», проливающаяся на всех без разбора».
Мне кажется, героиня не совсем права. Причиной поражения стала не доброта. А то, что доброта оказалась одинокой в том мире зла, который кощунственно именуется детским домом. Уход из него Ольги Николаевны был предопределён.
Грустно и трудно об этом писать, но наша нынешняя педагогика как система начисто лишена такой нравственной категории, как сострадание.
О необходимости сострадания к детям не говорится и не пишется в методичках, оно даже не подразумевается, о нём не вспоминают и в
самых показательных школах, где более всего озабочены лишь социализацией детей – то есть тем, насколько дети приспособятся к современному им обществу. А нравы этого общества, тем временем,
всё ужесточаются. Не исправлять дрное общество, а
приспосабливаться к нему!
Опасная тенденция!
Приглядитесь к стилю отношеий в современных школах, к чехарде экспериментов, к чудовищным нервным перегрузкам из-за повального формализма процесса обучения…
Люди, имеющие сострадание, способны ли придумать такое?
Разумеется, публикация «Детского дома» вызовет возражения. И опровержения: ссылки на примеры с хорошими детдомами, где директоров называют мамами Зинами… мамами Катями…
Они, безсловно, есть, о них мы нередко узнаем из умильных публикаций в газетах и журналах. Почитаешь такие и приходишь
к мысли, что не только детдом, но даже школа для малолетних нарушителей – нечто вроде образцового заведения санаторного типа,
которое многие дети и покидать-то не желают. В этих материалах есть и правда. Но вся ли эта правда?
Нельзя сказать, что всё написанное Ларисой Мироновой – совершенно новое, доселе неизвестное. Журналисты не раз поднимали
вопрос о безобразиях, творимых в детских учреждениях. Мне, как корреспонденту тоже известно, что повесть Мироновой отнюдь не фантастика. И всё же сознание, что детей-сирот у нас множество и что жизнь у них несправедливо тяжелая, пока ещё не овладело
всеми. А проблема эта – не менее страшная, чем экологические катаклизмы, чем наркомания и токсикомания.
В послесловии Миронова пишет:
«Рассказаное здесь ударит по нервам. Пусть. Это вопль.
А от вопля люди должны вздрагивать».
Я уверен – вздрогнут. Все, кто прочитает. Кроме, пожалуй, работников всяких ОНО и Минпроса. Для них-то, для этих горе-работников, написаное в повести – никак не секрет. А поскольку
знали и не кричали во весь голос, не били в колокола, не требовали взорвать, перетряхнуть систему. Значит, и сейчас промолчат. И не возмутятся. Потому что возмущаться – значит привлекать к себе внимание.
А чем больше такая система привлекает к себе внимание, тем меньше у неё надежды на длительное благополучное существование.
3. «Литературная Россия», 02..02..90г. номер 5.
«К сердцу напрямую»
ВЛАДИМИР ЗАБАВСКИЙ
Прошло достаточно времени с тех пор, как наше общество вроде бы очнулось и открыло галаза на «невидимую» катастрофу мирных дней – на проблему детских домов, а вернее, проблему сиротства при живых родителях. Факты, один другого страшнее, посыпались на наши головы. Стали экстренно создаваться фонды, программы, отчисляться миллионные средства для изменения положения в этой области.
Но вправе ли мы успокаиваться? Не рождается ли на наших глазах новая трагедия? Где истоки общественной несправедливости? Эти и другие вопросы поднимаются в книге Ларисы Мироновой «Детский дом. Записки воспитателя», Москва, издательство «Современник», 1989 г.
Действие происходит в середине 70-х 20 века в сравнительно благополучном детском доме.
Главная героиня, Ольга Николаевна, готовая отдать своё сердце детям с «не по возрасту уставшими душми», неожиданно открывает для себя какой-то дикий и противоестественный мир. Парадокс заключается в том, что противоестественным для неё оказывется не мир детдомовских детей, а мир взрослых, вполне образованных и зрелых
дядь и тёть.
Равнодушием и цинизмом поражены почти все работники этого «богоугодного» заведения, начиная с директрисы Людмил Семеновны и кончая кастеляншей, ибо так уж повелось здесь – «лучшие уходят,садисты приживаются»…
«Этика» детдома – «закон джунглей, если не ты сверху, то тебя подомнут…», «воровство здесь процветает», «хамство и лень здесь узаконены»…
Думаю, что общая атмосфера ясна, и читатель сам сможет ознакомиться с ней, открыв книгу. Поэтому остановлюсь на самых важных, ключевых проблемах этой хроники-исповеди.
Сейчас много говорят о необходимости ломки стереотипов. Один из таких стереотипов в «Записках» - отношение к детдомовцам со стороны взрослых.
«Детдомовец – значит дебил» - такова его первооснова. Производные похуже – суть их можно выразить понятием «генетический детерминизм».
Чего только стоят рассуждения пионервожатой Татьяны Степановны:
«Они – генетические преступники», «материал с гнильцой», «разновидность животных»…
Что-то знакомое слышится в этих сентенциях, что-то очень похожее
на расовые теории 30-х годов…
Вот они, возможно, черные ростки фашизма! В проклёвывающемся
социальном расслоении общества.
«Генетическая теория» достаточно популярна в вотчине Людмилы Семёновны, да и не только у неё – инспектриса из наробраза в открытую говорит о детдомовце: «Он генетичеки предрасположен быть холопом, так что права качать не будет».
Смотришь на этих людей и думаешь – вроде бы и не злодеи, люди,
со своими недостатками. Что же заставляет их говорить о детях: «самое милое дело для детдомовца – работа в обслуге»?
Слепота? Цинизм?
С этих вопросов открывает Лариса Миронова иную грань своей книги, иную плоскость проблемы, ибо книга не только о детдоме, а прежде всего о нас, о нашей жизни, нашей совести и о будущем нашего общества.
Книга очень актуальна в наши дни, хотя с высоты
80-х многое, многое, описанное в ней, выглядит относительно «не страшно». Нет, например, садизма, изощренности, свойственных нашим дням, но зато есть беспокойство и боль за будущее, которое рождается сегодня, и зловещие черты которого уже вполне различимы. Имя им – бездушие, несправедливость, утилитаризм, именно они и способны породить самое злостное попрание прав ЧЕЛОВЕКА.
Страшно, но, читая книгу, начинаешь понимать, что зловещие утопии
Хаксли и Оруэлла не так утопичны, как могло бы показаться…
Ведь то, против чего предостерегает Миронова, уже шествует победоносно по страницам сегодняшних газет и журналов, незаметно внедряясь в сознание масс в самых изощренно-невинных, казалось бы, формах.
Я с уважением отношусь к деятельности Детского Фонда им. Ленина, который возглавил писатель А.Лиханов, но чего стоит одна из его инициатив – «формирование детской промышленности» из детдомовцев. Создание «рабочих лицеев» при предприятиях ( работных домов?!), где лицеисты будут изучать только рабочие специальности. ( «Правда»,
14 октября 1988г.) И это - с одновременным призывом необходимости для нашего общества формирования «интеллектуальной элиты».
Призыв к социальному расслоению общества налицо!!
Оценивая подобные факты, начинаешь понимать смысл
«гуманизма» сегодняшних «прогрессистов», ибо логично сделать вывод, что и милосердие мыслится ими не как бескорыстный порыв, а как
«экономически эффективное» предприятие, которое и умилит всех, и обеспечит превосходный рынок рабочей силы.
И сегодня, когда, к сожалению, наше милосердие начинает незаметно перерождаться в очередную кампанию ( наподобие антиалкогольной ), Лариса Миронова, видя всю бесперспективность обращения в инстанции ( где уже давно за всех всё решили), обращается «к читателю напрямую»,
«в надежде на то, что народ не допустит, чтобы дети и внуки наши бедовали горше, чем дети дней сегодняшних.
4. Журнал «Урал», номер ?, 1990 г.
Е.ЦВЕТКОВ
«ДЕТСКИЙ ДОМ - МОДЕЛЬ ОБЩЕСТВА»
( отрывок )
…«Отчего гнойники нравственного растления всё откровеннее проявляются в нас?»
Так заканчивает свою повесть «Детский дом» Лариса Миронова в укороченном журнальном варианте.
В книге этого послесловия уже нет – бессмысленно сегодня кничать, когда все вокруг вопят ( прошло с момента выхода журнала 2 года, многое в обществе изменилось – и не всё в лучшую сторону ).
В повести есть ещё один редкий для нашей литературы персонаж – председательша завкома большого московского завода, она же директор базы отдыха в Сочи – Хозяйка ( в журнальном варианте этот образ только намечен ).
Вот кто правит бал!
Перед нею униженно лебезит «дирюга», её боится местное партийное и наробразовское начальство. Перед нею вытягиваются в струнку жители сёл под Сочи – а как же!
Она – работодательница и от неё, в конечном счете, зависит достаток их семей.
Кто же она, эта мадам?
Хозяйка умна, красива, подтянута и всегда эффектно выглядит.
Её тщеславие вполне удовлетворено – она добилась всего, чего хотела.
Её могущество – по тамошним меркам – беспредельно.
Этакая Рокфеллерша!
И вот, связанные одной порочной цепью, все эти хозяйки, старпёрши,
дирюги плетут и плетут паутину интриг, душат в ней тех, кто не принимает правил их подлой игры, при этом люто ненавидя и презирая друг друга,
всё туже сжимают петлю и на собственной шее…
Потому что их жизнь – призрачна. Ложь и обман не могут длиться вечно.
Всякая власть начинает отчаянно лгать от беспомощности –
накануне своей гибели…
Мы не привыкли всерьёз воспринимать пробу пера молодого автора.
А зря!
Конечно, можно ограничиться прочтением первого плана повести: да, автор искренне, на пределе откровенности поведала нам о злоключениях своей героини ( альтер эго автора ).
Но мы много как читатели потеряем, если не попытаемся проникнуть в глубины замысла писательницы. Приём, использованный Мироновой, не нов, повествование от имени «наивной» героини часто применяется, чтобы ярче и выразительней показать всю остроту проблемы.
Мудрому, всевидящему персонажу, с первых страниц повествования
уяснившему, с кем и чем имеет он дело, читатель меньше склонен доверять.
Он как бы приценивается ко всякому слову действующего лица, а за «наивным» героем идёт смело, не боясь подвохов, – ведь герой, а значит,
и автор, как думает читатель, вот он – весь на ладони.
И вот здесь писатель как бы вводит в невольный обман читателя: увлеченно следуя за «простым» сюжетом, читатель незаметно для себя приходит к очень серьёзным выводам СОБСТВЕННЫМИ СИЛАМИ, как ему кажется, и это особенно ценно.
Читатель начинает понимать, что детский дом – это ещё и аллегория - все мы, наше обманутое Отечество.
В этом и заключается, так мне представляется, высшее умение писателя – заставить ативно работать читательскую мысль и вычитать в произведении то, о чем автор напрямую, открыто вроде бы и не говорит.
Думаю, отсутствие сделанности и прямой тенденциозности, удивительная прозорливость автора свидетельствуют о высоком профессионализме писателя и его своеобычной, яркой одарённости –
тогда произведение пишется на одном дыхании, а прочитывается в один присест, от первой до последней страницы.
Таков автор «Детского дома» - молодой писатель Лариса Миронова.
«Семья и школа», номер 3, 1988 г.
«ПРАВО БЫТЬ ДРУГИМ»
В. Рыбаков
( отрывок )
( «Исподедь горячего сердца» )
… Ныне мы не бедны читательскими впечатлениями – успевай только разбираться. Из-под спуда выходят целые пласты нашей лучшей литературы прошлых десятилетий. Да и сегодняшняя наша литература уже не отдельными порывами отважных застрельщиков, но всем своим движением – на прямом, хоть и не гладком пути к правде жизни…
Откроем для начала журнал «урал», номер 6, 1987 г..
Лариса Миронова. «Детский дом», Записки воспитателя.
Записки, по сути, - повесть из «детдомовской жизни». Правда, автор не очень придерживается литературных правил и, видимо, не очень придает им значение: в послесловии она уже обращается к читателю прямо – от себя – не как Ольга Николаевна, а как писатель Лариса Миронова.
Но мы всё же будем говорить об Ольге Николаевне.
О чём же рассказывают «записки» ?
…Среди множества человеческих характеров есть один, не лёгкий для окружающих, ещё более – для самого человека, но он – из тех основных, которыми держится жизнь, и ощутимо она скудеет и тусклеет, когда его оказывается в нехватке. Это тот, о каком в старину говорили
говорили – «порох». Точно ли говорили?
Ведь порох – пых, и нет его, а в этом характере главное – именно
БЫСТРОТА ДЕЯТЕЛЬНОГО НАЧАЛА…
Нет, всё-таки точно, если мы вспомним про энергию пороха в канале
ружейного ствола, только здесь посыл – не разрушающий, а созидающий.
Вот такова и героиня записок Л. Мироновой. Её посылы и порывы
и быстры и неожиданны, да и не безрассудны ли порой?
Увидела маленьких попрошаек, узнала, что они из детдома.
И примчалась туда работать, бросив тихую преподавательскую институтскую службу…
«Дети» ( те ещё дети!), по идее, должны самообслуживаться, но делать ничего не хотят – так сделаю сама! И убирает, моет пол, торчит в детдоме до полуночи, а у самой, между прочим, своих двое. Да и награды
дождалась – однажды «благодарные воспитанники» написали на неё жалобу: мол, плохой воспитатель, ребенка по лицу ударила ( парню лет
17-ть…).
Ну, мы, пожалуй, несколько сгустили краски… Жалобу дети написали, но не пособственной инициативе – «заботливые» взрослые помогли. Да и отказались от неё очень скоро «обиженные» - по одному подходили к списку и и вычеркивали свои фамилии, подписывая, тем самым, приговор
воспитательнице.
…Есть такая одна особенность: от порохового характера – в семье,
в бытовом обиходе, в школе, если это учитель, на службе, в детских компаниях – многое принимают без обиды, чего другим бы не простили.
И не потому, что снисходят: что, мол, с ним поделаешь, - в ином причина.
Тогда это бывает, когда видят за всеми его вспышками, бурями и порывами – БЕСКОРЫСТИЕ.
Обузили мы это слово. Как услышишь, так сразу непроизвольно ждешь, что вслед скажут – денгег не берет, либо – на общественных началах…
А в неоглядном мире человеческих отношений действительно «не в деньгах счастье». Детдомовцы ведь выделили и отличили Ольгу Николаевну не потому, что она вещичек не тащит и продуктов не уносит
из дэдэ. Многие её коллеги тоже, видимо, от этого порока воздерживались.
Дети ещё одно почувствовали: и к МОРАЛЬНОЙ ПРИБЫЛИ она
тоже не стремится! Не самоутверждается за их счёт, не требует благодарности, не рассчитывает обменять свою самоотверженность на
их послушание. И если уж взрывается, так не от обиды – «не ценят»,
а от гнева – «нельзя же так жить!»
А как они живут? Не бедно ( шефы одаривают щедро), праздно
( лень здесь узаконена, дети понятия не имеют, что такое коллективный труд ), каждый – сам за себя ( съесть чужую порцию – дело обычное: сам виноват, опаздывать не надо. И не оттого, что голодны: просто здесь так заведено. А спасаются отчасти «красотой»: «…На стенках развешены картинки – синеглазый Делон, знойный Бояярский, экстравагантные модницы, вид на море и ещё что-то бессюжетное…»
Насмешки нет в этих строках и в этом тоне, читатель, только одна горечь… - да нельзя же так жить!
Да они и не живут = МЫ так живём.
«Они» - частое слово в сегодняшнем обиходе: где только его не услышишь…
«О чём ОНИ думают?» - укоряющий палец снизу вверх, если прилавок нас не радует.
«ОНИ не проявляют сознательности», - это чаще знак уже верху
вниз.
«ОНИ ничего не понимают!» - это подрастающие дети о взрослых,
а в ответ несется: «ОНИ ничего не слушают!»
Внимание! Мало-помалу это короткое слово вбирает в себя всё,
что раньше называли то обстоятельствами, то судьбой, то объясняли
чуть ли не влиянием сил мирового зла. Да есть ли во всех этих бесчисленных «ОНИ» хоть какая-то суть, какой-то общий смысл?
Есть, конечно. и очень чёткий. «ОНИ» - всегда знак отъединительности.
Вот для психолога была бы интересная задачка:заметить, когда
это слово впервые появилось в детском языке, кто для малыша – эти первые «ОНИ», где обнаруживаются – в семье или вне дома?
Но одно можно заранее предсказать: у детей, о которых пишет
Лариса Миронова, это – одно из главных слов.
Малый ребенок в семье начинает открывать мир с ощущения, что
Мир этот любит его и ему радуется, а детдомовцам не открыватся с чувства ОТДЕЛЬНОСТИ.
А вскоре – и ОТДЕЛЬНОСТИ.
Так ведь сироты…
Но и не про сироту таких историй можно много рассказать.
…Что ж, сделаем ещё один шаг, обратившись снова к свидетельствам Л.Мироновой.
Заметив, что то один, то другой из детдомовцев время от времени куда-то пропадают, Ольга Николаевна отправляется на поиски и обнаруживает: обретаются они на альних городских задворках, в основательно устроенной землянке. Но вырыли-то её дети домашние, такие, как Саша по кличке Дёготь. Ему здесь лучше, хотя дома – всего через край. «…Только вот с сыном неудача ( это мать его жалуется.)
…Что-то в нём всегда было такое, понимаете…. Сокровища мировой культуры, комфорт – всё это для него пустой звук. Вместо уважения к родиетлям – протест. Черная неблагодарность…»
И тут – благополучие только внешнее. Вещизм… скажете вы. Так называется эта болезнь.
И не ошшибётесь: тут духовности бы добавить! Тем более, что «сокровища мировой культуры» - это про импортную мебель антикварную сказано.
Но точно ли духовность поможет? Вот недавно мы все были потрясены историей, рассказаной в центральной прессе - один профессор, очень духовный ( по степени образованности ) человек, в попытках вытурить родную дочь из квартиры продемострировал незаурядную изобретательность и редкостное моральное убожество.
Вот и выходит что и ум, и вкус, и любовь к прекрасному могут ничего не значить, меньше, чем ничего, когда они оказываются в подчинении у холодного, отъединённого сердца, для которого и родные дети – «они», и
в чём только они не виноваты….
Отчего же всё это в нашем обществе?
Сказать совсем попросту – от лени, от духовной бедности, От убогости душевныз связей с другими людьми. О отъединённости, когда
мир наполняют непонятные, а значит, и чужие «ОНИ»…
Только ведь это не про детей, а про нас с вами?
Понимание – это трудно, это требует личной духовной работы, открытости, самоотдачи. А с непониманием возможна и жизнь взаймы, с опорой на чужие стереотипы.
Но если мы начинаем жить непониманием, отстраняя всё, что
кажется или хочет быть другим. Если это непонимание становится позицией, оно обретает и хищную, почти демоническую силу, проникая
во всё и повсюду.
Впрочем диагноз был поставлен давно – Достоевским.
Ставрогоин ( принц Гарри ) и Федька из-под моста ( Каторжный) беседу ведут о о общем знакомом – Верховенском. У кого, мол, сказано,
о другом, что тот – подлец или дурак, так и другого слова для него нету.
«А я, - говорит Федька, - может только по вторникам да по средам дурак,
а в четверг и умнее его…Петр Степанычу легко жить на свете, потому
что он человека сам себе представит, да с таким и живет».
Давно это было написано. А к нам с вами не относится? Мы таких штампиков не ставим? А жить со штампиком – легко ли?
«Ужасная компания – они!»
У Петра Степаныча Верховенского было ещё одно капитальное качество – он слова знал. То есть искренне убежден был, что сами по
себе слова ничего не значат, надо только знать, когда какие следует произносить.
…Вот и в «Записках» Л.Мироновой её героиню всё время учат жить люди, которые «знают слова».
Детдомовцы ходят в общую школу с «городскими». А когда Ольга Николаевна начинает выяснять, какие же они там получают знания, то
с ужасом обнаруживает, что многие и из старших классов не освоили
даже таблицу умножения! Надо немедленно учить их сызнова, учить отдельно.
А в ответ слышит: нельзя отделять, они будут обижены, «все дети – наши»…
Сколько всяких фраз произносится – одна благороднее другой! Почитайте только наши газеты…
Это всё вот к чему: не будем так радоваться живому общественному вниманию к детству – будем внимательны и к тому, что за словом искренность чувства ещё не обеспечивает основательности понимания и правильности действия. А ведь сейчас всё почти сводится к тому, что главное – изыскать средства. Здесь надо бы знать точно – какими средствами мы, система детских учреждений располагаем?
Но при любом подсчете и раскладе дело к этому только не свести.
Здесь записки Л.Мироновой ненамеренно для автора стали суровым уроком нам наперед, потому что дело происходит в богатом детдоме.
А от этого только хуже, нравственно грязнее, потому что дети чувствуют:
от них окупаются.
И это наша всеобщая беда. Часто слышим сетования родителей: «Вот для детей всё делаем, чего им нехватает?»
А за всем этим «всё» на самом деле вот что: «На тебе джинсы, стереосистему. То да сё, и отвяжись!»
Жестоко так на это смотреть? Но ведь куда денешься? Многим взрослым нечего дать детям, кроме этого. Нечего сказать про то,
как жить.
Потому что знаем сами – не так живём. И это – беда, которую надо видеть.
Не дискотек м не видеосалонов или спортивных модных костюмов не
Хватает нашим детям, а нравственного воздуха, которым бы всем нам естественно дышалось бы дома, не хватает общего дела – без туфты и краснобайства. Вот здесь и спросим себя словами Достоевского:
«Средства-то наши каковы?» - вот эти средства…
Очень настораживает это – «мы всё знаем», вот только «они» не хотят понять…
В общественном сознании вольно или невольно утвердился тезис: стоит ввести головный закон, да пожёстче, и вредное явление само собой из нашей жизни исчезнет…
А между тем борьба с преступлениями эффективна лишь тогда,
когда приведены в действие все экономические, социальные и воспитательные рычаги.
Нравственность в обществе не воспитаешь никакими многочисленными и жестокими законами. История тому свидетель.
Читательская почта с завидным постоянством рассказывает
о фактахвыталкивания из школы детей – с глаз долой, в колонию, во вспомогательную школу…
И в единстве с семьёй, это тоже бывает! Наши дети нам, похоже,
уже И не нужны! А ведь это – «зубы дракона»!
Уже и про семилетнего ребенка можно услышать – «безнадёжен»!
Не слишком ли мы спешим списать целое поколение?
Нет, явно не всё ладно в наших сердцах. Наше раздражение, недовольство жизнью само собой не рассосётся, будут. Словно по эстафёёете, передаваться от одного к другому, эти деструктивные чувства…
И, как вода с горы, в конечном итоге, сбегут вниз, на тех, кто ещё
пока слаб и оборониться от нашей злобы и раздражительности не может – на наших детей.
Фонд добра, фонд понимания, фонд уважения к праву человека
быть другим и вообще – БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ – вот чего не хватает
каждому из нас. Не будет этого, никакие другие фонды не помогут.
Дальнейшая судьба автора незавида:
http://www.proza.ru/2007/12/06/381
------------------------------------------------
Далее будут добавлены рецензии на книгу
Л.Мироновой «Детский дом»:
Г.Вирена, Влада Крапивина, Т.Ивановой, Б.Рыбакова и др.
3.Владимира Забавского «К сердцу напрямую» ( «ЛР»),
4.В.Рыбакова «Право быть другим – исповедь горячего сердца» ( журнал «Семья и школа»,
5.Е.Цветкова «Детский дом» - как модель системы» ( журнал «Урал»),
6.Т. Ивановой «Если не равнодушны – читаем» ( журнал «Огонёк» ,)
а также др. : в «Советской культуре», «Книжном обозрении», «Вопросах литературы»…