Потеря

(написано на основе реальных фактов и рассказов путешественников)

Рукопись отшельника.
Предисловие.


Мой напарник побежал вызывать труповозку, а я остался на стройке, сторожить труп. Ночь. Пустая комната. Тусклый прямоугольник окна направлял лунный свет на, свернувшийся калачиком на полу, труп. Мне было не по себе: в комнате чувствовалось чьё-то ещё присутствие. Живых, кроме меня, там конечно не было, поэтому в каждой тени мне мерещился призрак убитого. Вдруг труп зарычал. Я чуть не промочил штаны – отпрыгнул к противоположной стене и наставил на тело пистолет. Ничего не происходило, он не двигался. Внезапно раздалось урчание и снова тот же хриплый выдох: воздух наполнился тошнотворной вонью. Я спрятал пистолет в кобуру и вышел из комнаты, чтобы не нюхать всё это. Раньше со мной такого не случалось, но это бывает, когда у трупа выходят газы из кишечника. Позже я узнал, что иногда они идут через желудок из гортани и тогда труп даже что-то бубнит - это выходящий под напором газ теребит голосовые связки.
Я набрался смелости, вернулся в комнату. Через окно потянуло сквозняком, и дверь позади захлопнулась, а за нею сияние мёртвой луны отразилось на металлическом кейсе. Я разорвал платок и, обернув им пальцы, открыл кейс. Внутри ровными рядами лежали доллары.
Таким был мой последний день службы. После этого я решил, что с меня хватит и, уволившись, исполнил свою давнюю мечту: полетел на Кубу. Моим нервам был необходим отдых, моё тело требовало моря, белого песка под ногами и места в тени пальмовых листьев. Отправился я в конце июля – начале августа, поэтому попал в жаркий сезон: тридцать градусов в тени. Но это оказалось не самое страшное, что мне было суждено пережить…

***

Всё началось с задержки вылета на 4 часа, и вместо часа ночи улетел я около 5 утра. В самолете (Ил-96) сразу покормили и предложили поспать, так как делать, в общем-то, больше было нечего. Рейс был Москва-Гавана-Лима-Гавана-Москва, почти битком - многие через Гавану и Лиму летели в другие южноамериканские страны. Со мной сидел какой-то важный иностранный субъект, явно говорящий только на языке своего ноутбука, поэтому поболтать мне было не с кем. Летели очень долго, я принял снотворного и половину пути проспал. Вторую половину я не отрывался от иллюминатора, разглядывая серебрящуюся в лучах солнца бездну Атлантического океана. Вскоре под нами начали появляться тёмные участки моря с точками маленьких коралловых островков. И вот в поле обзора вклинился массив Острова Свободы: маленькие двухэтажные захолустья, пучки огромных небоскрёбов и косы белоснежных пляжей. Свобода тут царила даже в воздухе, в чём я и убедился, когда мимо нас, задрав крыло, пронёсся пассажирский самолёт.
Кончился полёт, мы со скрипом шасси зашли на посадку. Около выдачи багажа пришлось побеседовать с типом в штатском, который как-то очень радостно рассказывал, что учился в России, соскучился по русскому языку, а сам всё сверлил и сверлил меня колючими, как иголки морского ежа, глазками....
Наконец, я вышел в зал прилёта международного аэропорта имени Хосе Марти. Первым делом пытался арендовать кочу (автомобиль по-испански), но нет: около нескольких стоек «Rent Car» толклось столпотворение желающих Fly and Drive, поэтому я, терпеливо прождав полчаса, решил отправиться погулять к морю, а дальше действовать по обстоятельствам. Приехав на Кубу вообще главное не дёргаться и действовать по обстоятельствам.
Море встретило меня прохладным бризом. Я снял ботинки и пошёл по белому, напоминающему пепел, коралловому песку вдоль берега. Надо мной мохнатые лапы пальм медленно колыхались, чёрные на фоне сумеречного неба. Хрустящий песок приятно покалывал пятки; море усыпляло размеренным движением волн – я медленно обсасывал осознание того, что мечта, наконец, сбылась.
За всю мою прогулку на пляже я встретил только двух негров, которые вяло спросили, чего бы мне хотелось и с облегчением отвалили, когда я ответил, что больше всего мне хочется, чтоб они отвязались.
Вечерело. Куба устала. Устала сиять вечным праздником, услаждать разгильдяйской свободой и развлечениями. Кварталы несмело засветились электрическим светом, люди потянулись домой. Я забрёл в бар «Куба либре» (свободная Куба). Там, похоже, до меня никому не было дела, даже барменам.

Рукопись отшельника.
Глава первая.

Окончательно стемнело. Я решил, что пора бы снять касу. Нет, не ту кассу, а касу – в смысле жильё, как это у них называется. Я поймал такси, спросил у таксиста: «Кто сдаёт?» и понеслось…. «Турист значит? – поинтересовался таксист на безупречном русском языке. Я кивнул. – А я Володя. Из Киева, - он посмотрел в зеркало заднего вида и, убедившись, что я знакомиться не собираюсь, продолжил, - уже третий год тут катаю людей. Наших немного; всё больше немцев. Их сразу узнаешь, по красной харе. Вон, например, - Владимир сбавил ход у придорожного кафе. Высунулся в окно и крикнул – Remember the Curskaya Duga! – а затем врезал по газам, обдавая посетителей выхлопами. – Ты, брат, главное знай: как бы кубаносы ни пресмыкались, как бы ни прислуживали перед тобой – это только видимость. Они как куча цыган, которые дурят туристов фокусами в обмен на деньги. По взгляду, по кивку между ними видно, что они всё понимают. Они относятся к нам с подчёркнутой осторожностью. Для них любой турист – это враг, которого вынуждены терпеть, чтобы заработать».
Не знаю, может дело в том, что таксист был русским, но пристанище мы искали около полутора часов. Я заплатил за поездку столько же, сколько стоит касса на ночь, и, отпустив с облегчением вздохнувшего таксиста, вразвалочку двинул к невзрачному двухэтажному домику. Через минут десять на мои настойчивые звонки в дверь, наконец, ответили: недобрый голос сказал, что у них всё занято. «А как же?» - в ответ мне была тишина. Так я озадаченный стоял перед дверью, временами оглядываясь на дорогу, пока меня не окликнули. Я обернулся: мне махала рукой стройная метиска. Подошёл, она схватила меня за руку и повела, повторяя на ломаном английском: «I shall help you. Common». Я немного знал испанский, поэтому спросил её: «Как тебя зовут?» - «Мария» - «Просто Мария» - усмехнулся я. Девушка юмора не поняла. Мы всё пробирались какими-то тёмными кварталами; я уже окончательно перестал ориентироваться и начал опасаться за свою судьбу. Наконец, мы дошли до нужного дома: небольшая, как и большинство здесь двухэтажная, белая хибара. Мария крикнула пару раз «Ойе!»; откуда-то сверху, с балкона, раздалось «Ойго!» Спуск с балкона вниз длился несколько минут – переговоры земля-воздух невозможны, потому что всё это полулегально, и вся улица не должна слышать. Я поинтересовался: «Что это за район?» - «Марианад» - ответила моя проводница. Нам открыл дверь двенадцатилетний мальчик. «Тодо оккупадо» - пригласил он и отошёл, впуская меня.
Внутри всё было довольно прилично: первым в глаза бросился ковёр над старым диваном, потом несколько деревянных стульев и круглый стол. В углу комнаты даже стоял телевизор, накрытый салфеткой. Окна были задёрнуты жёлтыми шторами. Только тут, в свете ламп, я разглядел свою спасительницу. На вид неопределённого возраста, хотя наличие ребёнка подсказывало, что ей лет тридцать, но здравый смысл ссылался на её стройную фигуру и внешность: полные страстные губы, большие горящие глаза, тонкий нос и бронзовая упругая кожа. «Говоришь по-испански?» - спросила она. Я признался: «Да, есть немного». Она поспешила разъяснить расценки: «Касса – 20 долларов, услуги – ещё 20. Понял?» Кивнул, раздумывая над недвусмысленным предложением. Мария отогнула ковёр на стене – за ним была лестница из грубо отесанных блоков – и повела меня наверх. Там посреди комнаты стояла двуспальная кровать, с дыркой в матрасе, рядом с ней коврик, столик и – о счастье – в окне торчал кондиционер. Я вручил Марии 40 долларов, надеясь, что услуги не ограничиваются горячим завтраком. Она посмотрела на меня своими карими, почти чёрными глазами и нежно улыбнулась.

Рукопись отшельника.
Глава вторая.

Мы очнулись поздним утром. Мои ладони всё ещё вспоминали бёдра Марии. В голове стоял туман. В комнату врывалось Карибское солнце, а мне как раз хотелось поспать. Подумать только: всю мою жизнь до этого я спал, когда эти люди только начинали день. Фантастика. Всю мою сознательную жизнь люди этого полушария провели в своих кроватях.
-Понравилось? – спросила Мария, целуя меня в ухо.
Я не ответил. Только обнял и прижал к себе её упругое тело. Мария обвила меня ногами и быстро поцеловала. Я слизал влажный след её губ и тихонько повёл языком вниз: от шеи, обласкав каждую грудь, по животу – Мария сладострастно вскрикнула и прижала руками мою голову. Несколько минут я гулял языком в ней, пока Мария не издала, извиваясь, последний стон. Я утёр со рта её сладкие соки и отсел на край кровати, надевая рубашку. Мария обняла меня сзади и прошептала: «Давай ещё, сладкий». Но я не стал продолжать – пусть она, а не я, будет в моей власти. Потом мы вместе оделись и спустились вниз. «Маркус, приготовь нам кофе» - окликнула Мария своего сына, уснувшего сегодня на диване. За несколько мгновений она поджарила хлеб с яйцом, в это время мальчик уже поставил на стол пару кружек чёрного парного напитка. Маркус включил телевизор и присел с нами. Мария под столом положила свою руку мне между ног, а сама, как ни в чём не бывало, продолжала есть, когда я удивлённо уставился на неё. Мария бесшумно расстегнула мне ширинку и начала свою маленькую месть за мой утренний отказ. Маркус в это время, ничего не подозревая, смотрел в телевизор. Там передавали новости о том, что сегодня Фидель Кастро лёг в больницу на операцию.
После кофе Мария проводила меня до двери, я обернулся: «Можно мне ещё вернуться?» Она как-то потупила взор и ответила: «Я буду ждать». Я собрался было поцеловать Марию на прощанье, но она отвернулась, лишь скользнув по моим губам. В чём была причина такой перемены настроения? Несколько минут назад такая страстная, а теперь совсем чужая. Выйдя, я вдруг запнулся о коробку у порога: крышка посылки отлетела, а я упал на пятую точку. Мария вскрикнула; я увидел на дне коробки пропитанный кровью кулёк. «Проклятье. Что это?» - воскликнул я. Мария, бережно подобрала коробку и поторопилась назад в дом; её глаза сделались красными от слёз. «Что это? Что тут происходит, чёрт возьми?» - «Уходи. Никто не должен об этом знать» - промолвила Мария и захлопнула дверь.
Я с нехорошим предчувствием поплёлся прочь. Внезапно по закоулку раскатился грохот выстрела. Молнией я ринулся в дом, но уже было ясно, что опоздал. Я прошёл в дальнюю комнату. На стене красовалось алое пятно. В углу, накрытое тенью, комком лежало тело – я даже не стал смотреть в ту сторону; взялся за спинку стула и склонился над столом. Там у занавешенного окна стояла раскрытая коробка. Из потёртого адреса на крышке мне удалось разобрать только название города – Мансанильо – это восток Кубы. На дне в развёрнутой салфетке покоилось облезшее, шелушащееся ухо. От него в сторону, стоймя от запёкшейся на них крови, торчали несколько волосков. Рядом с коробкой лежали ножницы, синяя изолента и фотография. Я мог бы убежать и никогда не узнать в чём дело, но я был слишком испуган теперь, чтобы сделать хоть шаг. Я перевернул фотографию: на ней была Мария с ещё маленьким Маркосом на руках, а слева, обняв её, стоял мужчина с глубокими залысинами и чёрными густыми волосами. Поверх фотографии на пальцы его левой руки, нос, глаза и ухо были наклеены кусочки той синей изоленты. Когда я обернулся, в дверном проёме стоял Маркос. Он косился в сторону трупа матери и уже собирался зареветь. Я растерялся, схватил его на руки и понёсся наружу, сам не заметив, как прихватил с собой фотографию….

***

Она погибла. Я-то уже привык видеть смерть, но вот ребёнок. Мне казалось, что теперь я в ответе за него. Я считал себя виноватым за то, что оказался там. Нет, моей вины в её самоубийстве не было, но меня словно очернила аура смерти, повисшая в воздухе над её телом, над этой коробкой – заполнившая весь дом. Я забрал ребёнка и первым делом решил взять колёса. Дал какому-то негритёнку доллар, и он вывел нас из этого лабиринта одинаковых домиков и помог найти Habanauto (государственную прокатную площадку). Там прошли со служащими конторы на стоянку и, пока выбирали кочу (машина по-ихнему), Маркос успел прикончить пакет пряников. Всё время что-то было не так: у одной машины работали два цилиндра из четырёх, во второй разве что не покакали. Пришлось выбрать меньшее из зол…. В итоге взяли ту, что завелась и вроде бы была чистая: белого цвета Хёндай с пробегом в 140 тысяч.

Я долго потом раздумывал, что заставило меня поехать по адресу на коробке и распутывать клубок обстоятельств, в которых задохнулась Мария? Ведь, по сути, она была просто шлюхой – зачем я полез разбираться в этом? Ответа на этот вопрос я не нашёл до сих пор.
Свой маршрут до Мансанильо я наметил через столь нахваливаемое нашими турагентствами Варадеро – если уж колесить через всю Кубу, то так чтобы и посмотреть всё. Маркос всю дорогу молчал. С начала пути к рокоту мотора и свисту ветра добавился мелодичный звон. Я этому значения не придал, думая, что так мотор реагирует на залитый 91 бензин, вместо 95-го. Потом в салоне появился запах горелой резины. Скорость я уменьшать не стал, но начал подозревать что-то неладное. А затем за машиной взвился шлейф серо-зелёного дыма, раздался скрежет, новогодней ёлочкой зажглись лампочки на щитке, а коча встала и умерла, выпустив из-под капота струю дыма. «Мучо сера, мучо сера» - замахали руками кубинцы, чем-то торговавшие на обочине. Я вышел, долбанул по колесу ногой и с тоской подумал об удачном начале. Кубинские торгаши, похоже, помогать мне не собирались, поэтому я встал на багажник Хёндая и начал энергично махать руками проезжавшим мимо машинам. Наконец-то притормозил какой-то трейлер. Пока он сдавал назад, я открыл капот кочи. Водитель, увидев загаженное горелым маслом нечто, произнёс диагноз: «Муэрто». – «Ага…. Си» - обречённо ответил я. Парень объяснил мне, что до ближайшей заправки, где есть телефон, около 30 км, и пошёл к трейлеру за верёвкой. Вот что значит братство народов, восхитился я. Парень, прицепив мою тачку на буксир, начал тараторить по-испански. Из отдельных кусков речи и его жестов я разобрал, что он меня считает чайником и объясняет, как надо притормаживать на буксировке, чтобы трос был натянутым.

Рукопись отшельника.
Глава третья.

На заправке я несколько растерялся. На руках у меня был контракт, там телефоны Rent Car в Гаване, а я чёрт знает где потерялся. Местный телефон, написанных на бланке контракта, номеров принимать не пожелал. На помощь ко мне пришёл водитель соседней машины. «Что случилось?» - спросил парень, глядя, как я пытаюсь забить до смерти телефон его же трубкой. Я ткнул пальцем в сторону своей чумазой кочи: «Муэрто!» Стали звонить вместе. Путём подставления нулей и кодов всё таки нашелся истинный номер. Парень уложился в несколько фраз и положил трубку: «Через 15 минут приедет эвакуатор, и тебе дадут новую машину». У меня прямо отлегло от сердца.
Однако, приехали не через 15 минут, а через 1,5 часа. Машину, как и положено, затянули лебёдкой на козлы, а меня с Маркосом посадили к себе в микроавтобус. Всю дорогу я с опаской поглядывал назад, следя за весело бегущими за нами детишками: как бы не стащили на ходу вещи из машины. В Варадеро всё было запружено людьми и машинами с коричневыми номерами (арендованные туристами, как и моя). Остановились у отеля. Мне подвезли другую машину, переписали контракт, отдали деньги за неиспользованный бензин. Вечерело. Ехать больше я никуда не стал, припарковал машину и остался немного погостить в Варадеро. До пляжей там рукой подать, поэтому я решил очередной свой вечер на Кубе проводить прогулкой по песочку, на этот раз вдоль стремительного пролива Николас. Маркос шёл немного впереди меня, по прежнему ни промолвив и слова. Справа по горизонту торчало несколько маленьких необитаемых островков Саваны. Недалеко от берега на лету, сложив крылья, в воду врезались пеликаны. Сквозь прозрачную воду Атлантики виднелось мелководье метров на пятьдесят. И тут тоже весь пляж был усеян прямо-таки по-зимнему белоснежным коралловым песком.
-Куда мы всё едем? – вдруг спросил Маркос.
Я даже сразу и не понял, что это он заговорил: начал озираться вокруг.
-В Мансанильо. Это на востоке Кубы, хотя ты, наверное, лучше меня знаешь.
-Зачем? – удивился Маркос.
-Я хочу помочь твоей маме. Понимаешь, раз я был последним, кто застал её в живых, то должен выполнить её последнюю волю. По-моему она хотела бы, чтоб я выяснил, что случилось с этим человеком, - я протянул Маркосу фотографию.
Он внимательно рассмотрел снимок и ответил: «Это мой отец. Он исчез год назад. Мама сказала, что он поехал к тёте Исидоре, но это в Баямо, а не Мансанильо».
-Ладно, малыш, значит, заедем сначала в Баямо.
-Только я не малыш, - возразил Маркос и взял меня за руку.
Вдруг наш разговор и наслаждение красотами природы прервал вылезший из кустов кубинец, который стал настойчиво предлагать свежепойманных лангустов. Я вежливо отказался, и мы побрели к машине: нужно было ещё отмахать сотню километров до города Колон.
Проезжая по центральной улице Варадеро мне бросилась в глаза одна странность: большинство туристов тут были пенсионного возраста. Рядом с одной заправкой на пути в Колон, заметил невдалеке стадион, на котором проходил бейсбольный матч – «Надо же, национальный вид спорта?»
Как ни странно, в Колоне дул холодный ветер. В местном кафе мы нашли негра, готового помочь в поиске жилья. Он пару раз позвонил по мобильному, я посадил его в машину и мы поехали по первому адресу. Свободная комната оказалась только в третьем доме. Выбора не было – на Кубу опустилась ночь, я стал привыкать к мысли, что пора бы ложиться спать. Поэтому расставшись с 20 баксами, мы с Маркосом обзавелись берлогой. Время было позднее, поэтому сразу легли: я естественно на диване. Вот так отпуск.

Рукопись отшельника.
Глава четвёртая.


Утром меня ждал сюрприз: душ представлял собой трубу с насадкой для подогрева воды от которой тянулись два проводка к… к рубильнику. Я подумал: «А не вдарит ли током, если возьмусь мокрой рукой за рубильник? Опасно». Но обошлось без травм. Что вы хотите – Куба.
Мы позавтракали великолепными лангустами всего за 8 зелёных и снова отправились в путь.
Примерно за час добрались до Санта-Клары. Хоть мы и доехали сравнительно быстро, меня половину пути не оставляло желание к чертям выломать крышу нашей душной колымаги. Самая необходимая вещь на Кубе – это похоже кондиционер. От жары у меня совсем спеклись глаза, и в городе я сбил девушку. Подбежал кубинский гаишник, осмотрел её сломанную ногу, вызвал скорую. «Всё в порядке?» - спросил он у меня. Я сказал неуверенно, что вроде бы да, и гаишник отпустил нас, ещё и пожелав хорошего пути. Мне припомнились слова русского таксиста….
На месте я решил совместить полезное с приятным и поймал какого-то негра, который нарисовал нам, как проехать к музею Че. Честно сказать, это посещение оставило о себе двоякое впечатление: с одной стороны, наконец, исполнилась мечта, с другой всё это было так омерзительно. Дело в том, что в музее дети, типа наших пионеров, сторожат сосуд с забальзамированными в формальдегиде кистями рук Че Гевары. В слегка мутноватой жидкости виднеются две бледные пятипалые руки – при первых позывах тошноты я решил удалиться от этой страшной реликвии, напоминающей о том, что в США не всё в порядке с головами.
Я заправил бак под завязку и мы промотали 400 километров по автостраде до Баямо. По пути на меня вдруг нахлынуло и я начал учить малыша жизни, не подозревая даже, что ему, только что потерявшему мать, всё это ни к чему сейчас. «Знаешь, малыш. То есть Маркос - извини. Бывает так, что появляется какая-то мечта. Ты стремишься к ней всю свою жизнь; прямо из кожи вон лезешь. А когда, наконец, достигаешь, то от этой твоей золотой мечты начинает воротить. Нет, не потому даже, что она уже достигнута – этим-то как раз можно наслаждаться, купаться в этом ощущении. Отвратительно становится потому, что некоторым вещам, а особенно самым сокровенным лучше не покидать пределов мечтаний. Поверь мне. Я не могу понятнее сказать, но просто прими на веру, - я внимательно уставился на растерянного Маркоса. – Хорошо?»
-Да. Только не могли бы вы смотреть на дорогу? – отрезвил он меня.
Я кивнул и добавил: «Вспомни о том, что я тебе сейчас наболтал, когда влюбишься в кого-нибудь». Шесть часов непрерывной езды стали настоящим испытанием. Дорога впереди постоянно колыхалась в знойном мареве; небо выжигало солнечными лучами глаза; пот стекал бурными струями с подмышек. Где-то на середине пути дорога пошла мимо каких-то апельсиновых садов – райское место: деревья, словно новогодние ёлки, перемигиваются оранжевыми шарами. Пока на дороге никого не было видно, мы остановились и стали рвать апельсины: Куба движется к капитализму – самообслуживание. Маркос очень смеялся: апельсины трудно чистились и постоянно брызгали соком в глаза. Когда мы пересекли реку Кеуто, погода уже начала портиться: небо затянула серая хмарь.
Мы подъёхали к Баямо около четырёх часов дня.

Рукопись отшельника.
Глава пятая.


Город встретил нас узкими улочками, зажатыми между трёхэтажными домами. Народу на этих улочках было столько, что пришлось бросить машину. Где живёт тётя Исидора, Маркос знал только по обрывочным младенческим воспоминаниям. Так что нам пришлось на своих двоих обойти весь город. Несколько раз мы, обознавшись, стучались не в те дома. Несколько раз нас даже вежливо выпроводили во двор. К вечеру, когда мы, наконец, нашли, я был уже измучен калейдоскопом незнакомых лиц, вереницами чужих домов – я был переполнен Кубой.
Дверь нам открыла женщина преклонных лет, с проседью в волосах – эдакий типаж кубинской бабушки. Она поприветствовала нас в той манере, когда имеют в виду: «Что вы хотите господа? И не изволите ли убраться побыстрее?»
-Это Маркос…. – только тут я осознал, что ничего кроме имени его не знаю. Вышла заминка. Тётя явно не узнавала племянника, или просто не хотела. – Может, для начала впустите нас? – тётка продолжала ждать объяснений.
-Моя мама – Мария Бальзак, тётя Исидора, - выпалил малыш.
У меня глаза на лоб полезли: «Предок того самого?» Но потом я опомнился – всё-таки ударение на первый слог рождало сомнения в родстве.
-А, Маркос, - завопила тётя Исидора и, схватив племянника на руки, понесла его в дом, будто совершенно забыв о моём существовании.
 Я снял ботинки и пробрался за ними в гостиную. Присел там в плетёное кресло и упокоил измученные ноги на круглом ковре невообразимой расцветки.
-Собственно приехал я узнать на счёт его отца. Вы можете чем-нибудь помочь разыскать его? Мальчик остался сиротой.
-Что стряслось? – как-то с прохладцей удивилась тётя.
-Об этом вам расскажет сам Маркос, - поостерёгся я. - Позже. Сообщу вам только, что Мария необыкновенно доверяла мне, - врал я с три короба, - и поручила перед смертью передать мальчика отцу.
-Вы знаете, это всё было уже очень давно. Роберт хотел скрыться и поэтому только для отвода глаз явился ко мне. Он уехал буквально на следующий день. Очень торопился. Так что больше я ничего не знаю. Разве что он был, кажется, чем-то болен.
-Болен? – ухватился я.
-Да. Понимаете, у него всё лицо распухло…. Ну как у льва прямо, - тётя развела руки в стороны от лица.
-Вообще-то на Кубе хищники не водятся, - придрался я. Тётя спохватилась и сказала, что видела львов по телевизору. Похоже было, что вся эта чета - какие-то эмигранты.
-Ну что ж, спасибо за информацию. Я, пожалуй, пойду, - мне действительно хотелось быстрее смыться и снять касу, где никому не придётся врать и опасаться, что меня как-нибудь привлекут за похищение ребёнка, или, ещё хлеще, за убийство его матери.
У порога Маркос дёрнул меня за рубашку: «Ты оставляешь меня?»
-Да. Извини, мне бы тоже не хотелось расставаться. Но я скоро обязательно найду твоего отца, и тогда он заберёт тебя. Договорились? – Маркос нехотя кивнул. Я потрепал его по голове и отправился в ночь.
Чувствовал я себя так, будто отдал малыша на съедение волкам. Тётя Исидора закрывала за мной дверь с таким видом, будто я обокрал её. Но я отшутился от упрёков себе, мол, хищников на Острове Свободы не бывает и с мальчиком всё будет хорошо. А потом снял касу и забылся в алкоголе и объятиях какой-то женщины.

Рукопись отшельника.
Глава шестая.


Странно: я вчера столько вылакал местного пойла, а на утро не было никакой головной боли. То, что я поначалу не смог отличить утро от вечера, было не моей заслугой – солнце спрятал плотный чугунный занавес туч. Странно, подумал я, что на Кубе в это время года такая непогода. По дороге в Мансанильо сильные порывы ветра начали наносить морось. Мансанильо был провинциальной столицей, поэтому на подходе к городу из тумана на встречу мне выплывали непривычно высокие для Кубы здания. Что дальше делать я понятия не имел. След Роберта Бальзака (ударение на первый слог) тут терялся. То, что он, возможно, был болен - могло значить, что теперь он и вовсе мёртв. Пришёдшее Марии отсюда по почте ухо, как и другие заклеенные на фотографии части, по сути, ни о чём не говорили. Это с одинаковым успехом могло быть как свидетельством его жизни, так и смерти.
Первое, что я сделал, это направился в почтовое отделение. Только зря промок под дождём. Похоже почта – не самая сильная сторона Кубы. Я заплатил несколько баксов, чтобы узнать, откуда именно на имя Марии Бальзак была посылка: может обратный адрес, или номер дома отправителя. Пришлось прождать час, пока нерасторопная кубинка перекапывала кучу бумажек, параллельно тараторя о чём-то с застывшим без дела на раскладной лестнице электриком, и в итоге так ничего и не нашла. Хотя это было не удивительно, учитывая дюймовую толщину её очков. Я попытался, было сам посмотреть бланки, но был выпровожен с величайшим скандалом.
Мансанильо представлял собой вполне цивильный город, поэтому, глядя на высокие здания, прячущие макушки в тумане опустившимся на город, я сразу отказался от поисков дешевого жилья и отправился в гостиницу. Выбора не было: оставалось только ждать каких-нибудь идей по поводу дальнейшего поиска. Ждать и, по возможности, наслаждаться отдыхом.
Я поселился в гостинице рядом с берегом и стал каждый день выдвигаться на местный пляж. Потом, когда вездесущие морды кубинцев мне осточертели, я начал уходить вдоль берега на юг. Уже четвёртый день с погодой на Кубе происходил какой-то феномен: сутки напролёт небо было затянуто серой хмарью, которая изредка сыпала моросью и всё время поливала туманом. Однажды я забрался так далеко на юг побережья, что Мансанильо за спиной превратился в холмик на горизонте. Я оказался в месте, которого не смог потом найти ни на одной подробной карте местности – Потерянный пляж. Песок там постепенно перемешивался с галькой, пока берег не превращался в свалку обкатанных приливом валунов. Мелкая вода простиралась очень далеко, вздыбливаясь посреди океана небольшим островком, заросшим высокими пальмами.
Попав впервые на это место, я нашёл там негра в белой тунике. Он стоял на камне, склонившись над водой, и выдавливал из шеи обезглавленной птицы кровь. Закончив ритуал, он покосился на меня и, не сказав ни слова, ушёл. Портье в гостинице сказал, что это была жертва морю, чтобы отвести шторм. Я тогда из выпусков российских новостей знал, что когда на Кубу нападает шторм, то деревья вырывает с корнем, а людям даже в домах грозит опасность, что ветер сорвёт крышу или порушит стены. Пожалуй, самое время было запастись провизией и сидеть в своём номере, но я думал, что если начнётся буря, то я обязательно успею вернуться с очередной прогулки по берегу.
Тучи с каждым часом становились всё плотней, появился непрекращающийся ветер.

Рукопись отшельника.
Глава седьмая.


Море разволновалось. Высокие волны разбивались о валуны Потерянного пляжа и длинными лапами тянулись к моим ногам. В очередной раз оказавшись в месте, где морю была принесена жертва, я вдруг заметил лодку, плывущую от островка на малой воде. Набежала волна и лодочка исчезла. Вот так просто: не посмотри я секунду назад в ту сторону и возможно в раю или аду было бы прибавление. Я смахнул с ног ботинки и бросился в воду – было не глубоко, но плыть можно. Несколько раз меня сносило, прибивало волной ко дну. Ориентируясь на островок, я всё грёб вперёд, пока ни нашёл барахтающуюся среди обломков лодки девушку. Она взяла меня за шею, и я как дельфин понёс её к берегу. Плыть было легче, волны сами выталкивали вперёд. Незнакомка, выбравшись на песок, стала откашливаться солёной водой. Я двинулся было к ней, но нога скользнула меж камней и в пятку что-то воткнулось – я вскрикнул от боли и упал рядом.
-Что случилось? – спросила она.
-Чёрт, занесло же вас не вовремя в воду, - заорал я, срываясь из-за боли.
-Пойдёмте, я помогу, - сказала она, поднимая меня. – Вот так, обопритесь на меня, - в её испанском не было акцента, но она явно была не здешняя.
С её помощью я кое-как допрыгал на одной ноге до виллы в зарослях недалеко от пляжа. Это был огромный сад, внутри которого, за железным заборчиком, стоял посреди уложенного специальными граблями в волнистые линии песка одноэтажный домик. Она завела меня внутрь, посадила на диван и дала какую-то чашку, чтобы кровь не закапала пол. Затем принесла пинцет и какие-то медикаменты.
-Мне придётся достать это, - сообщила она, осторожно взяв мою ногу.
Я решил не смотреть, на рану и уставился на свою целительницу. Она была блондинка, волосы разделены пробором посередине и собраны сзади. Слегка вздёрнутый нос, тонкая переносица, полу прикрытые большие зелёные глаза, которые притягивали всё моё внимание. Вдруг она посмотрела на меня: «Вот» - в руке у неё был пинцет, зажавший острый осколок ракушки.
-Я даже боли не почувствовал. Как вы это делаете? – в ответ она быстро полила рану пенистой жидкостью, которая так защипала, что у меня язык в глотку провалился.
-Подую? – спросила она, и я ощутил на своей коже воздух, которым она дышала, который касался её губ.
Потом она стала перевязывать мою ступню.
-Как вас зовут?
-Маргарита, - она поднялась и понесла в ванную чашку с моей кровью. – Вам лучше идти.
-С удовольствием, но не уверен, что смогу подняться. Да и ботинки я там оставил.
-Ну, тогда переночуете здесь, и пойдёте завтра, когда будет полегче, - в её голосе послышались тревожные нотки.
Когда Маргарита вышла, я заметил, что она плачет. «Эй, что такое?» - спросил я.
-Да нет, не обращайте внимания. Дело в том, что это, - она присела на подлокотник кресла напротив, - дом моих покойных родителей. Они умерли уже давно, - Маргарита махнула рукой, - но я до сих пор прихожу сюда, убираюсь, в общем в память о них поддерживаю порядок дома и… и каждый раз плачу. Ничего не могу поделать с собой, так что не надо обращать внимания.
Маргарита. Она была слишком молода для своего имени. Я не стал расспрашивать про то, что происходило в их доме, что она до сих пор плачет. Не стал из уважения к тому, что заставляло эту девушку создать из родительского дома храм. Мы пошли ужинать. Как ни странно, но с ней я чувствовал себя совершенно свободно, т.е. как с родной сестрой, которая у меня была когда-то. Маргарита поставила передо мной тарелку, и её рука случайно скользнула по моей, потом застыла на месте. Я внимательно посмотрел на неё и провёл ладонью вверх по её ноге. Она всё так же спокойно разглядывала моё лицо. Моя рука двинулась выше, под юбку. Маргарита вздохнула. Я снял с неё трусики и, стянув со стола скатерть вместе с кушаньями, взял Маргариту за талию и уложил на стол перед собой. Она запрокинула ноги мне на плечи и стала раздеваться. Я целовал и ласкал её тугое, стройное тело. Обхватил её гладкую горячую спину, поцеловал живот, соски, губы. Мощными толчками я двигался, придерживая её за ноги. Маргарита закрыла глаза, она полностью отдалась мне, вплоть до того момента, когда со стоном приняла моё семя, наполовину выплеснувшееся на стол.

Рукопись отшельника.
Глава восьмая.


Вечером мы с Маргаритой лежали на двуспальной кровати, обдуваемые через открытую форточку морским бризом. Её голова лежала на моём плече, мягкие волосы нежно касались моей шеи.
-А что ты делала там, на лодке? – поинтересовался я.
-Не уверена, что следует об этом распространяться каждому, с кем я оказываюсь в постели, - а вот я-то как раз был уверен.
-На том острове могила твоих родителей?
-Нет, глупенький, - рассмеялась Маргарита. – Лучше ты расскажи о себе.
-Извечная проблема всех пар: каждый боится начать первым. Ладно, пусть я стану козлёнком на закланье. Была, не была. Что ты хочешь узнать? – попытался я пойти на попятную и оттянуть время.
-Ну, по возможности всё. Начни со своего детства.
-О, - затянул я. – Не советую. Раньше я был совсем другой и всё, что произошло сегодня навряд ли бы…
-Хорошо, тогда о том, зачем ты сюда приехал, как попал на этот пляж?
-Ха, сама ты ничего говорить об этом не хочешь, но выудить из меня – не против. Я приехал сюда, конечно же, отдохнуть, но потом завязалось такое…. В общем я не могу тебе всего сказать, но я ищу одного человека. Возможно, его уже нет в живых, но даже это мне надо знать. Понимаешь, у него теперь сын лишился матери, и, я думаю, очень нуждается в своём отце. Вот я и ищу этого человека. Кстати, - меня осенила догадка, - ты его ни знаешь? Его зовут Роберт Бальзак.
Маргарита присела на постели и выпрямилась. «Ты не шутишь?» - удивилась она. Я уже всё понял, оставалось только услышать подтверждение от неё.
-Он живёт там – на острове. Я несколько раз в неделю отвожу ему продукты. Господи, возможно ли такое, чтобы два абсолютно незнакомых человека, но связанных одним и тем же, случайно встретились уж точно не пытаясь искать друг друга? – мне показалось, что она начинает плакать.
Я решил выудить как можно больше информации, пока она не зашлась слезами: «Чем он болен?»
-Проказой, - Маргарита взорвалась плачем. – Но я всё равно люблю его. Не думаю что тебе, а тем более его сыну будет польза от встречи с Робертом. Это последняя стадия: он уже буквально разваливается на части. Заражение добралось до лица, и он теперь ничего не видит. Ужасно. Он перестал что-нибудь чувствовать. То есть вообще. Я могу дотронуться до него, а он даже не узнает об этом.
-Я не совсем понимаю…. Как вы познакомились?
-Год назад. Я работала в медицинском центре, - с каждой фразой прерываясь на плачь, Маргарита продолжила. – Он пришёл тогда на обследование, с жалобами, что рука иногда немеет. Я как увидела его, сразу поняла, что никто мне больше не нужен в жизни. Ты представить себе не можешь, как это тяжело: узнать, что человек, которого только что полюбила, приговорён к смерти. Мы несколько раз встречались, у него были проблемы с женой, поэтому он решил не терять последние месяцы жизни и остаться со мной. Мы решили не тратить время на бракоразводный процесс, выяснения отношений…. Поэтому он просто приехал сюда ко мне, а я уволилась из медицинского центра и нашла работу в Мансанильо, - разразилась тишина, в комнату подул ветер, подхвативший растрёпанные волосы Маргариты. – Несколько месяцев мы были действительно счастливы, но потом. Потом, когда заболевание обострилось, и Роберт начал терять части тела, он решил, что я не должна видеть его таким и перебрался на остров.
Маргарита снова зарыдала. Мне стало как-то противна эта её сентиментальность и я решил обрушить на неё всю правду:
-Боже мой. Что же произошло между ним и его женой, что бы делать такое…. – прошептал я. – Ты знала? Знала, что он делает? – заметив, что Маргарита почти не слушает, я схватил её за плечи и встряхнул. - Он посылал себя ей по кусочкам. Знаешь чем оплачено ваше счастье? Его жена, получив очередную посылку, разбила себе пулей голову.
-Нет, - как-то безразлично сказала она. – Я ничего не знала. Да и мне всё равно было. У нас было так мало времени, а мы так любили друг друга.
-Стоила ли эта недолгая любовь жизни Марии и сломанной судьбы их сына?
Но Маргарита ничего не ответила мне больше. Она легла ко мне спиной и отвергала любое прикосновение.

***

На утро в комнату задувал, хлопая окошком, холодный ветер. Улица погрузилась во тьму, пейзаж плохо просматривался из-за дождевой завесы.
Маргарита снабдила меня рюкзаком, набитым всеми продуктами, что оставались в доме – чтобы я передал их Роберту, ведь вчера она так и не смогла до него добраться. По телу нещадно били холодные капли, ветер теснил назад, но я вступил в танцующее море – плыть при таких волнах и гонимом ветром течении было невозможно. Не обращая внимания, что ноги вязнут в песке, я шёл и шёл вперёд. В то время как ураган разматывал в длинные ленты туч у меня над головой, меня он остановить не мог, даже обрушивая целые стены воды. Впереди показался, выставив ко мне копья пальм, островок. Я взобрался по размытому отвесному склону на ковёр прибитой к земле мангровой поросли. Я продирался сквозь клубы колючих веток, снимавших лоскуты одежды и клочья кожи, пока, наконец, ни очутился перед деревянным домиком, стучащим незакрытой створкой ставней.
Я вошёл. Внутри через щели между досками крыши повисли вуали из воды. Было темно – только тускло мерцало через хлопающую ставню. Медленно я пробирался вглубь, раздвигая одну за другой прозрачные вуали. Обстановка была простой: стол, стул и самодельная кровать. Вся хижина – не больше четырёх квадратных метров. В таком месте должно быть остаётся только позволить пожрать себя размышлениям о прошлом. Вот я и нашёл эти размышления: под дикий вой ветра ставня сорвалась, и свет покрыл пачку исписанных листов на столе. Также сумрачное сияние ваяло из тьмы тело на кровати. Я пригляделся: человеческая фигура была неподвижна, с края кровати свисала замотанная культя левой руки. На столе лежало карманное зеркальце – я взял его и поднёс ко рту лежащего: чешуйки высохших губ зашелестели по стеклу. Зеркало не запотело…. Я вернулся к столу, стал перебирать рукописный текст. Половина листов была заполнена разного размера строчками, заползающими друг на друга и иногда сливающимися – видимо это он писал уже лишившись глаз. Я прочёл немного. Написанное было мне знакомо: «Он в комнате, заполненной ночью. На полу мёртвый произносит свои последние слова о спрятанном за дверью сокровище, которое приведёт ко мне». Мне стало не по себе, нутро заполнила пустота такая огромная, что вплотную прижала меня к внешнему Миру, угрожая вообще раздавить об него. В мгновение, пока вторая стопка листов выскользнула из рук на мокрый пол, от меня что-то отделилось и слилось с тенью под ногами, будто через неё спустившись в иной Мир. Я попытался, было поднять листы, но, как только потянулся к ним, ощутил какое-то лёгкое сопротивление эфира или ауры вокруг них. Настаивать я не стал и унёс только первую часть рукописи. Позже и в ней я нашёл моменты, зеркально повторяющие мою собственную прошлую жизнь.
Теперь я всё время думаю: если что-то не дало мне забрать описание моего настоящего и, вероятно, будущего, то значит ли это, что я больше не ведом судьбою? Или мне просто было рано знать о ещё не свершившемся?
Хотя вполне возможно, что на последней странице было написано только, что когда я вернусь с полным рюкзаком за плечами, Маргарита упадёт на песок, обхватит мои ноги, и будет молить, захлёбываясь слезами, только об одном: «Скажи, ну, пожалуйста, скажи, что он жив!»